- Да вылезешь ты из бутылки или нет?! Я тебя туда посадил, я тебя и достану! Подожди-подожди! Чо молчишь? Немой, типа?! Счас я тебе... - художник трясущимися руками поджигает сигарету и, набрав полные легкие дыма, пускает струю прямо в горлышко красивой коричневой бутылки из-под рома.
- Ну, как тебе? Чо молчишь? Щас пепел струшу, тварь ты безмозглая! Нашел, сука, мозгоклюя! Выйди... твою мать! Сука, выйди!
В ответ по-прежнему тишина, из горлышка неторопливо вьется струйка дыма.
Но вода мощной струей из крана хлещет мимо бутыли, не желая литься внутрь. Человек в ярости мечется по захламленной квартире и бессвязно кричит. Неожиданно его осеняет.
- А вот хрен тебе, а не пробка, понял?! Поставлю на мороз, вымерзнешь к чертям, шваль ливийская!
Швырнув пробку с балкона, он втыкает бутыль в снег на подоконнике и возвращается в комнату, прихватив с собой молоток, валявшийся на полу.
Уже в полной темноте из бутылки мягко выскочил едва дотерпевший до вечера джинн.
Он посмотрел в комнату, но не увидел художника, прикорнувшего под балконной дверью, потом высунулся на улицу, тщетно пытаясь разглядеть пробку в подтаявшей, едва освещенной фонарем слякоти.
В это время художник, проснувшийся от шороха босых ног, вскочил и ударил молотком прямо сквозь стекло, целясь по бутылке. Вопль одновременно вырвался у обоих. У джинна осталось только зажатое в кулаке горлышко. А сам он, смуглый, полностью голый и израненный осколками, со стоном согнулся у двери.
- Ну что, сука! - победно заорал художник, не замечая распоротой от кисти до локтя руки. - Ну как тебе?! Чё будешь делать, а!?
Джинн разогнулся и взглянул на него. Он, будто, был равнодушен к крови, стекающей по животу, к леденящему ветру, сквозившему с улицы, и потере дома.
Внезапно он прыгнул через разбитое окно, окончательно обвалив торчащее в раме стекло и посадив себе на плечи пару глубоких царапин. От мощного удара художник отлетел к столику, опрокинув его со всеми красками, кистями и бумагой для эскизов.
- Но-но, - хрипло сказал он с пола, облизнув пересохшие губы. - Кто тебе, тварь, помогать будет, а? Опять в психушку захотел?
Джинн прищурил огненно-желтые, с вертикальными зрачками глаза и зашипел.
- Так-то лучше, - пробормотал художник. - На опохмел мне надо, сука, понимаешь?... чуть не охренел, пока тебя ждал. Знал - вылезешь...
Джинн в упор смотрел на него.
- Ладно, - художник сглотнул, поднялся и пошатываясь побрел на кухню. - Ты одевайся пока, я воды... башка, блин, трещит... рука вот... я ж себе руку распахал! - искренне изумился он. - Сука! В окно вот дует теперь...
Пока человек, матерясь, пуская сопли и вскрикивая от припадков ярости, лепил на руку пластырь, джинн надел свитер и мешковатые штаны, подобрал с пола замызганный плащ и шарф. Художник вернулся, трясясь и блуждая глазами по стенам. Вид он имел ужасный.
- Ага, сейчас, - натянул куртку, - я тебя наколол маленько, выманивал, дверьми хлопал. Типа уходил. А сам еще соседку за бухлом послал... так что нормально теперь... ты же не можешь уйти, так? Хотя можешь, конечно, только куда? Печать Соломона тебе всё равно не найти... хе-хе...я ж не дурак, двери, подожди, я двери запру, я ж книжки читаю... так... мы тебя используем. В двух аспектах, хи-хи... Раз и навсегда, понял? Больше никаких ушлепков в темном переулке не мочим, понял? Я с тобой раз и навсегда. Надолго... А тебя в бутылку, как и обещал, чтоб не зачах. Не долбанись, тут балка низко, чертов забор... значит, порешили... так, значит.
Срезав путь, они вышли на ярко освещенный проспект. Художник болезненно прищурился, огляделся по сторонам. Потом решительно зашагал в сторону музея. У одного из магазинов он остановился. Поглядел на джинна. Тот сверлил его взглядом исподлобья.
- Ты, - человек осмотрелся по сторонам. - Тварь... я сейчас пойду, куплю шампанского. Путь, так сказать, к отступлению. Для тебя. Слово дай, что не попытаешься воспользоваться ей до того, как мы выполним дело. Ну?
Джинн кивнул. Художник испытующе посмотрел на него. В неоновых отблесках рекламы глаза джинна полыхнули красным.
Художник забежал в магазин, быстро вернулся, запыхавшись.
- Ты знаешь что? Давай отойдем, - нервно дергаясь, сказал он и потащил джинна за угол. - Я тут придумал, как ты мне не причинишь вреда. Руку. Ну же!
Джинн протянул руку. Ладонь была неестественно горяча. Человек достал из бокового кармана куртки початую чекушку, одним махом допил её и разбил о стену здания.
- Побратаемся с тобой, дух песка, ага? - захихикал он. - Во, до чего жизнь довела. Названным братом нарекаю тебя. Мой дом - твой дом. Моё слово - твое слово. Моя... впрочем, к чертям.
Художник решительно полоснул джинна по тыльной стороне ладони. Тот даже не дрогнул. Потом осторожно сделал разрез себе.
- Вот, - человек крепко пожал пальцы джинна. - Мы теперь как Кастор и Поллукс, ясно? Мы - одно. Пошли творить добрые дела.
С бутылкой шампанского они дошли до музея, обошли фасад и на заднем дворе увидели старую 'четвёрку'*. (*ВАЗ-2104)
- Ну воот... - прошептал художник. - Так-то оно хорошо.
Он подошел к машине и увидел, что на заднем сиденье кто-то сидит.
- Антон Макарыч?
- Ну, а ты думал кто? - ворчливо отозвался полный, лысеющий с висков человек в черном пальто и шарфе. - Не очень хочется терять машину тестя, знаешь ли. Садись, поговорим.
Художник сел за руль. Джинн остался стоять около левого крыла 'Жигулей'. После секундного молчания:
- Ты это серьёзно, что ли?
- Ну а ты-то как думаешь?
Антон Макарович завозился, ослабил клетчатый шарф и неодобрительно засопел.
- Знаешь сам, мы тогда выпили, старое вспомнили... заговорились... а теперь, ну пойми - я ж директор музея! К кому он пойдет прежде всего?
- А почему именно к тебе? - спросил художник, обозревая темный силуэт дома через лобовое стекло. Он чувствовал нарастающее возбуждение. Бутылка шампанского давила на бок.
- Да ты пойми - у меня же связи! Я все про всех знаю в этом мире. Кто, кому, почем... приходится. А если он попросит выяснить что к чему?
- Ну и скажешь через неделю - знать ничего не знаю, ведать не ведаю, - раздраженно сказал художник. - Ты сам пойми, что это наш шанс! Частная коллекция! Добытая незаконно! Где он скупал эти скифские безделушки?! А? - они же ни в одном каталоге не значатся! В газете запретил своё имя публиковать - прячется! Не пойдет он ментуру из-за несчастного китайского дракона! А косоглазые нам за него полмиллиона! За эпоху Хань, неведомо как оказавшуюся в могиле скифского вождя. Раритет, блин...
- Да ты что - не знаешь этих людей?! Он же и без милиции может... Знаешь что? - вдруг решился Антон Макарович и взялся руками за спинку переднего сиденья. - Пошутили и будет. Вылезай из машины. Будем считать, что я тебя проведать приехал и...
- Молчи! - резко обернулся к нему художник. - Не пойдет никуда твой меценат. Потому что не сможет.
- Ты чего? - переполошился директор музея. - Ты что такое говоришь, Сашка!? Ты понимаешь, что говоришь?..
- Тихо, - художник открыл дверцу слева от Антона Макаровича. - Садись, - велел он джинну.
Джинн послушно нырнул на заднее сиденье, и Антон Макарович торопливо отодвинулся от него.
- Посмотри на него, - властно велел художник. - Внимательно посмотри, Антон. Мы с тобой взрослые люди, двадцать лет знакомы, не в бирюльки играем, - во рту у него неожиданно пересохло.
Директор музея с опаской и недоверием посмотрел. Потом перевел взгляд на зеркальце заднего вида.
- То-то же, - сглотнув, удовлетворенно сказал художник. - Понял теперь? Выходи из машины, Антон Макарович. Отдай ключи и вылезай. Готовь встречу с китайцами, а дракона я тебе доставлю в целости и сохранности. Проблем не будет. И знаешь что ещё? Скоро я стану знаменитым. Когда нарисую вот его, - он ткнул большим пальцем назад. - У Врубеля было только воображение, а у меня - натура! Мы ещё Дали и Пикассо за пояс заткнем. Давай, жди, я тебе на сотовый позвоню.
'Четвёрка', скрежеща двигателем, медленно выехала со двора. Антон Макарович некоторое время стоял, глядя в пространство перед собой, будто что-то решая, потом, неожиданно для самого себя, перекрестился и быстрым шагом пошел на автобусную остановку.
В это время художник, нервно крутя головой, втолковывал джинну.
- Смотри. Налево, налево смотри, сейчас дом будет с башенками и синей крышей. Крышу в этой темени не различишь, правда... вот он! Запомнил? Сейчас я тебя за углом высажу, и ты пойдешь, принесешь мне то, что я тебе покажу. Я буду ждать тебя вон там, видишь, кафе у заправки? Я тебя увижу и если что - подъеду. Нет-нет, не годится! Много народу слишком. Ты идешь туда, к кафе, понял? Сворачиваешь на третью от него улицу направо, это если вверх идти, там я буду стоять, понял? И убей хозяина, брат. Прошу тебя - убей, так лучше будет и тебе тоже. Никто не будет нас искать, понял? А как только принесешь дракона - вот тебе снимок, я тебя сразу же посажу в бутылку, вот она - видишь? Ну, с богом. Давай, пошел...
Джинн исчез за поворотом, а художник медленно выдохнул сквозь сжатые зубы. Посмотрел вперед и поехал, ощущая, как начинает болеть правая рука. Доехав до намеченного места, он остановился. Было так тихо, что ему казалось, будто город замер подле машины, прислушиваясь. Художник потряс бутылкой шампанского, выбил пробку и присосался к горлышку. Потом внимательно осмотрелся. Ни прохожих, ни фонарей (а он, дебил, хотел у кафе встать, ха! Да такого бомжару сразу менты заметут - откуда тачка? Откуда деньги?) Затекли и замерзли ноги, ныла пораненная рука, глаза слезились и горели от всматривания в темноту. От напряжения даже шея одеревенела.
Джинн возник внезапно. Художник, вздрогнув, прокусил себе губу. Джинн, хлопнув дверцей, сел рядом с ним и, раздувая ноздри, протянул человеку нечто завернутое в обрывок шторы. Рука у него была чем-то, темным и липким, испачкана, и художник содрогнулся ещё раз. Он откинул обрывок ткани и увидел того же самого дракона, которым любовался на выставке 'сокровища скифов' две недели назад. Дыхание джинна взъерошило ему волосы. Человек встретился с ним взглядом и джинн медленно растянул губы в улыбке. Отшатнувшись, художник бросил бутылку из-под шампанского на заднее сиденье.
- Полезай, - хрипло сказал он. - Видишь, я своё слово держу, пробка - вот она, я потом закрою. Полезай, - по подбородку у него стекала кровь.
Джинн мигнул и исчез. Человек ладонью попытался стереть кровь с губы, еще больше размазав её около рта, осторожно положил дракона в бардачок и завел двигатель.
Художник ждал. Он был умыт, выбрит, постирал одежду и даже немного прибрался в квартире. Бутылка с джинном стояла на шкафу, так и не закрытая пробкой, а дракон был спрятан в ведро, на балконе. Чтобы занять себя, художник перебирал свои картины. Вот тюльпаны в вазе. Вот рюмка, долька лимона и блюдо с халвой. А вот сюрреализм - змеи на сковороде, которая вырастает из яблони, а внизу видна серая спина...
- Ничего, - шепчет художник, - скоро вас на выставку. Всех на выставку. По блату. И телевидение. По протекции. Увидим, чья возьмет...
Пустую раму он заклеил бумагой и завесил половиком. Свет лился теперь только из второй половины окна. И всё равно было холодно. Холодно, полутемно и пусто. Открытое пространство в центре похоже на разгромленный и сданный врагу плацдарм. Художник курил, стряхивая пепел прямо на пол, когда в дверь позвонили. Он ухмыльнулся, подошел к двери и посмотрел в глазок. Потом бросился на балкон, перегнулся через перила, но и во дворе его тоже ждали. Тем временем, не дожидаясь пока он на что-то решится, дверь в квартиру выбили. Двое в кожаных куртках вошли и взяли его под руки. Следом появился хозяин дракона, держа в руках сложенный вчетверо лист. Когда он развернул его, художник увидел свой собственный автопортрет и закричал. Его ударили под дых.
- Ты, значит? - без эмоций сказал хозяин дракона. - Ты. Жену и ребенка...зачем? Из-за дерьмового куска золота? Сука ты. Где твой немой?
Тогда художник вспомнил улыбку джинна и хрипло засмеялся.
- В машину его, - сказал хозяин дракона. - У нас будет очень долгий разговор.