Шубин Юрий Алексеевич. Достать Цефладонта

ДОСТАТЬ

ЦЕФЛАДОНТА

На вас ляжет весь груз ответственности,

и выше вас только бог. Но не ждите, что

он станет вникать в тактические детали

сражений-это исключительно ваша работа.

Р. Хайнлайн "Звездный десант"

"Пикник на Береге Нокса"

Пурга забирала сердито, с размахом, именно так, как нам и хотелось, подвывая и запугивая, по антарктически хлестко зашвыривая липкими хлопьями зону климат-контроля. Мокрыми ледяными царапульками билась о кромочный поток, скребла отталкивающий слой и бессильно скатывалась к основанию пузыря, образуя странный, круговой, как кратер, сугроб.

Ломаная линия береговой кромки топорщилась вздыбившимися ледяными глыбами, каждая размером с железнодорожный вагон. Лед был прозрачного синего цвета с застывшими в глубине, как след трассирующей пули, белыми червоточинами трещин.

Это наша с Агной персональная мулька, забираться куда подальше и заниматься не предусмотренной уставом фигней, типа пикничка с видом на ледниковый шельф и пляжным отдыхом у моря Моусона.

Если честно, климат-контроллер был собственностью доблестного космофлота,(слава ему и вечное везение), из особого, неприкосновенного запаса. Но что-то я не припомню ни одного случая, когда бы он кому-то пригодился в полевых условиях.

Иногда приходится слегка поступиться правилами, чтобы приспособить бесполезную, фактически никчемную вещ на пользу понимающим людям.

Мело как надо, основательно, с вакханальным избытком отвратительной погоды.

Я, в одних шортах и полосатых махровых носках, вразвалочку подошел к краю, за которым начиналась ледяная пустыня. В десяти шагах ничего невозможно было разглядеть. Казалось, белая манка пытается насытить целый мир своей простывшей крупянистой кашей.

Я был не согласен с таким однообразным рационом и в отместку стихии, неторопливо смакуя, потянул через трубочку слабоалкогольный вишневый коктейль.

Было такое чувство, что по горлу проскользнул ароматный сосательный леденец с горьковатым сюрпризом внутри.

"Кайф!"

Поставил на четверть опустевший бокал на походный столик, зажмурился и медленно, медленно окунул лицо в щекочущие пузырьки воздуха. Невыносимо захотелось чихнуть, в ушах зажурчало, по щекам легкое зжение, мякоть снежных залипух и мокрота. Я открываю глаза и до обидного больно получаю огромным угловатым снежком прямо в физиономию.

Удаляющийся смех и снова никого. Только пурга.

Первое желание-кинуться следом, догнать и пройтись хворостиной по мягкому месту как следует, но, утеревшись и почесав голый живот, ежусь, ругаюсь про себя:

"Где я тут хворостину найду?"

Стыжусь минутной слабости и задаюсь гневным вопросом:

"Кто? Алешка или Алинка? Скорей всего оба. Хотя, Алинка, как старшая, получит за двоих."

Слышу за спиной мышиное попискивание Агны. Это она так хохочет.

-Ты видела, нет, ты это видела! Меня не ценят при жизни собственные дети!-С деланым усилием улыбаюсь и плюхаюсь рядом с ней на фривольно разбросанные, почти невесомые, подушки.-Не повторяй моих ошибок, если хочешь вырастить нормальное дитя. Даже готов меняться двумя ненормальными на одного нормального.

По лицу Агны проходит тень:

-Сплюнь, драчек.

Я троекратно сплевываю через левое плечо.

-Дитя, это ты,Уйданчик, а они просто радуются жизни. Когда ты их в последний раз куда нибудь вывозил?

-Ты всегда на их стороне,-отмахиваюсь я от нее.

-Я всегда буду на их стороне, и бойся женины, которая однажды встанет на твою сторону, она не оставит камня на камне от твоей семьи.

Женская мудрость сродни боям без правил, наверное поэтому с годами они и не торопятся умнеть.

Агна смотрела на меня мечтательно и печально. Вокруг нее как-то отдельно всегда жила тишина, не всякому заметным, колышущимся покрывалом, убаюкивая и согревая.

Я где-то читал, что старые мастера писали лики святых только с беременных женщин. По отношению к Агне - чистая правда. Натурщица от бога, если так можно выразиться.

У нас с ней сложились такие отношения, когда чужие люди становятся как родные, но при этом остаются только друзьями. Настоящими друзьями.

Я робко, стараясь не причинить вреда, еле касаясь, положил ладонь на ее округлившийся животик. Под моими пальцами истонченным спелым бархатом дышала необычайно теплая кожа. Я обратился к тому, кто был там:

-Э - эй, малы - ышь. Ты еще не родился, а твоей будущей жизни уже сплошные неприятности. С мамой тебе откровенно не подфортило. Она из тех, кто привык спасать мир. Лежать в пахучем болоте, не чесанная и немытая, ползать на брюхе, фактически на тебе, по вулканическому стеклу и костерить начальство за неверно от сканированную топографию развед участка. Терпение станет твоим вторым именем. Смирись и не хнычь-ей всегда будет не до тебя. А когда соберешся появиться на свет, постарайся сделать это как нибудь незаметно. Не докучай ей, не раздражай ее по таким пустякам, не приставай со всякими просьбами, типа : "Покорми меня. Помой мне попку, я обделался." А старайся как нибудь сам приспосабливаться к этой жизни. Живи, одним словом, и дай жить другим. И когда ты однажды придешь к ней, выбрав благоприятный момент, между очередной заброской и вынужденным отдыхом в реанимации, и спросишь дорогую мамочку:

"-Мамуля, ты уже стала генералом или мне с моей дражайшей половиной и тремя сопливыми внуками еще пойти погулять?"

Агна благосклонно относится к моим дурачествам. Она вообще очень терпеливый человек. Не будь ее в сугубо мужском деле и мы бы вели себя по другому, стремительно срезая на поворотах и списывая на войну многое. Не зря кто-то на верху предписал включать в штат каждой поисковой группы хотя бы одну женщину. Теперь, когда Агна забеременила, я снова, вроде давно смирившись, а засомневался в целесообразности такого решения.

-Знаешь,Уйданчик,-Агна ласково убрала мою руку со своего животика.-Какое это счастье быть матерью, пусть даже и не путевой.

Спорить не приходилось. Тут начинались сплошные эмоции, а по этой части, как известно, нам с ними не тягаться. Не дай бог слезы начнуться, тогда пиши пропало беспечное настроение выходного дня. Я, пока не поздно, решил быстренько соскользнуть на другую тему. Завздыхал, томясь неразрешимой проблемой:

-Куда столько мороженого набрал, не знаю. Кофейно - сливочное,-я даже облизнул губы для пущей убедительности.-В ванильно - шоколадном стаканчике, специально для Марины выбирал, целая упаковка. Дети его так не уплитают, как она, аж трясется. Что теперь с полной коробкой вкуснотищи делать будем, ума не приложу.

-Доставай,-распорядилась Агна.-Не пропадать же, что не съедим, домой заберешь.-В ней заговорила хозяйка.-Марина твоя когда возвращается?

-Только послезавтра, не совпали мы с ней маленько с выходными,-искренне посетовал я на превратности судьбы.

Это мое. Агна прекрасно понимала меня. Возникла неловкая пауза. Я лег на бок и протянул руку за тепловой барьер, разгреб комковатый, тяжелый снег, нащупал подмокший край картонной коробки и аккуратно, чтобы не порвать, потянул на себя. Она поддалась как-то подозрительно легко. Пошарил внутри ...?

"Пусто."

Еще сомневаясь, проверил каждый угол и вынул зеленую упругую шайбу с треугольной дырочкой по середине. Тут же бросил ее обратно и отскочил в сторону:

-Цэрбер! Мать твою!

Агна смотрела испуганно, прытко подобрала ноги и расталкивая подушки отползла в самый дальний угол:

-Ты мог остаться без руки!-с угрозой крикнула она, словно я был в чем-то виноват.

-Я "взводники" всегда храню отдельно,-машинально ответил я ей, постепенно начиная соображать, почему я так сказал.

Страх медленно разжал щупальце на моем горле, сполз вниз, лизнул сердце, и обвил подрагивающие колени.

Каюсь, офицерский ранец, в моем варианте-свалка всего на свете, от заначек и сменного белья, до вещей с непременным почесыванием затылка: "А зачем мне это вообще нужно."

"Цэрбер" зеленого окраса валялся у меня, наверное с полгода, тогда на вечно зеленой планете Бонакс мы ликвидировали группу террористов и этой хренью у них были утыканы все подходы к оздоровительному комплексу для дошколят.

Это недочелы набрали в детском магазине для самых маленьких "кенгурятников", посадили себе спереди и сзади по ребенку, закрываясь живым щитом. Матерей и близко не подпускали, что там творилось-вспоминать не хочется.

В той переделке, сквозным ранением в правое легкое, ранили Халча Бедраша, отличного парня одного со мной возраста и, вместо него, в нашу группу включили Курца Варбака, человека с железными нервами.

Тогда, под шумок, до приезда обязательного в таких случаях начальства, я и позаимствовал несколько "Цэрберов", того самого, тропически зеленого окраса.

Однажды показал Алешке и забыл, а он, бестолочь такая, не забыл и Аленке рассказал, иначе от кого бы она узнала кодировку моего ранца?

-Ну, детки, жить вам в клетке! Вроде большие, а ума ...-я, как взбесившийся носорог, бросился наружу, протаранив защитную пленку климат-контроля и в догонку услышал обидное.

-Не больше чем у папы!

Я пожалел сразу, что выскочил в одних шертах да крупнодырчатых, пропускающих сквозь себя все на свете носочках, так сразу, что казалось нужно было вернуться назад еще до того, как эта безумная мысль пришла в мою хмельную голову. По разумному, нормально одеться-как же, упрямства во мне хватало.

Я терпел холод, грелся короткими пробежками с ускорениями и резкими бросками в немыслимых акробатических пируэтах. Не помогало. Я кричал, угрожал, а шквальный ветер сносил слова, срезал теплый парной звук на выдохе и выл, выл и выл, призывая меня последовать его примеру ...

Я крепился, знал-пока мне холодно и брольно, значит я далек от полного окоченения. В нос противно бил запах вишни и жгуче хлестали ветки гибкого, согнувшегося до земли, дерева.

Я разлепил сросшиеся веки. Агна колотила по моим щекам безжалостно, со страстью сцепив зубы. Взяла паузу и отдышалась. Выпятила нижную губу и сдула со лба растрепавшиеся волосы, и только тогда жизнерадостно улыбнулась, словно давно меня не видела:

-Очнулся,пингвин лопоухий, убила бы тебя ...

Ее оттолкнули, ворох волос и тонких пальчиков на моем лице, поцелуи и слезы.

-Папочка, милый, прости нас пожалуйста!

У меня от волнения пошли радужные круги перед глазами. Я сгреб два самых любимых, самых дорогих создания на земле и закутался, и прижал к себе их щуплые, вздрагивающие от горьких слез тельца, поняв, как мне беспросветно замечательно, как чудно в их неумелых, слабых объятиях.

Мы любили друг друга, чтобы это понять нужно иногда, зачем-то целиться и ранить в самое сердце.

Получается, счастье-это когда тебе плохо, от того, как тебе хорошо.

"Найти Цефладонта"

Сначала в вышине появились точки. Они быстро увеличивались, потом сорвались вниз в стремительном пике и началась адская круговерть.

Штурмовики атаки распяли небо, разметав аэрозольные заряды над целью. Все на свете способное издавать звуки грохотало, звенело и тряслось оглушительной канонадой разрывов. Протоплазма бурлила и лопалась, расщепляясь и пенясь огненными пузырями катастроф, выворачивая секрецию материи на миллиарды изнанок. Все, хоть отдаленно напоминающее живое было испепелено, раздроблено, развеяно и вновь изничтожено. Лицо континента было содрано огненной лавиной и на его месте зияла и дымилась черная уродливая плеш.

Зачистка опасной зоны шла по армейскому плану, а губительная для многокилометровой территории лава огня создавала надежду на нашу победу. Крохотный, но реальный шанс сразить цефладонта, плотно накрыв ореал его обитания.

Никто никогда не видел как он выглядит, вернее не знал или не хотел понимать увиденное. Потерявшие рассудок матерые спецназовцы испуганно тряслись и закатывались в истерике, вспоминая о встрече с этой тварью. Человеческая память не выдерживала подробностей такого рода. Воспоминания терялись в туманных лабиринтах опрокинутого сознания, слишком неравными были силы и чересчур коварен необычайный враг.

Его заочно назвали "Цефладонтом", мифическое чудище, которое вселяет ужас и панический страх от неведомого контакта с ожившей смертью.

Бронибот пропахал широкий след в остывшем пепле и урча широким задом вскарабкался на плоскую возвышенность и там остановился.

Ярэк Гардин почти не двигался, навалившись на резиновый колпак перископа, словно спал. Он имел право даже на это и на многое другое, потому что командовал нами.

Ровный голос Курца Варбака нарушал общую тишину.

Работа пары походила на игру, где один смотрел, а другой слушал и вместе они должны были принять единственно правильное решение.

-Да ... да ... вас понял, дальше ... да, есть ...-Курц вел переговоры и делал пометки в развернутом планшете, то и дело немного поворачивая его по кругу.

Я заглушил двигатель и тишина стала абсолютной и герметичной, как пространство в кабине.

Ярэк Гардин шевельнулся и чуть чуть приподнял голову:

-Что у тебя там?

-Пора сматываться, командир,- отозвался Курц.- Отличные парни из наружного слежения перестарались, уже четырнадцатый цефладонт и каждый сверлит дырочку для заслуженной награды. Я не стал им ничего говорить, пусть докладывают обо всем, о чем посчитают нужным, но ...

Командир прервал его:

-Кто из вас сразу не знал, что это будет только нашей головной болью?-обращаясь сразу ко всем, подытожил он и вновь прильнул к мокрому от пота овалу перескопа.

Мне хотелось им помочь, но я не знал как, пока я мог только не мешать и не суетиться.

Минуты тянулись длинной чередой, словно на темечко мне капала вода, монотонно, капля за каплей, размеренно и противно. Что дальше?

Это место почти не отличалось от того, которое мы облазили час назад. Пологая равнина с двумя рядами равновысоких возвышенностей по краям. Сплавленные валуны в низине свидетельствовали о том, что здесь протекала мелководная река, в одночасье превратившаяся в пар.

-Вот тут!-голос Курца показался хлопком выстрела.

Ярэк Гардин повернулся к нему, на сколько позволяла тесная кабина, и оба склонились над планшетом.

-В последнем квадрате мы получили засечки по всему периметру, кроме вот этого района,-картограф провел пальцем по нужному месту. Полимерная пленка услужливо скрипнула под ним, словно подтверждая сказанное.-Рельеф без особых примет с четким ориентиром по удобному направлению, вдоль высохшего русла. Несколько холмов, вот здесь и здесь, с перепадом высот не больше шести метров.

Командир облизнул сухие губы, хмыкнул и сверил отметки на карте с панорамой в окуляре перископа:

-Место ровное и голое, как ...-тут он покосился на биолога Агну Ругалеву,- ... как пятка младенца. Где ты предлагаешь его искать?

Курц понял, что его версия прошла и заговорил чуть быстрее:

-Я рассуждаю так: цефладонта атака застала врасплох. Он, либо затаился, либо нам удалось его серьезно ранить. По той или иной причине он не смог покинуть открытое место и выжидает удобного момента, чтобы удрать, но пока он там.

Мы невольно прислушались. Ветер шуршал горелой пылью по обшивке бронибота.

-Если тебе есть, что сказать, ты говори, там он или не там,-командир неопределенно махнул рукой,-этого никто не знает.

Курц мягко придвинулся к нему поближе:

-Ппосуди сам, откуда такое количество предполагаемых засечек. До сегодняшнего дня нам не удавалось выделить реальную цель. То пусто, то густо, тебе не кажется?

-Нет, мне не кажется, может я не такой умный как ты?-предположил командир.-Как думаешь?-Он пытливо уперся взглядом, но смотрел не в глаза, а чуть ниже, возможно разглядывая волоски в ноздрях Курца.

Тут настало время, по должности штатного аналитика, вмешаться в разговор мне:

-Курц хочет сказать, что цефладонт манипулирует с нашим сознанием, указывая на ложные следы, чем больше этих следов, тем выше его шансы остаться незамеченным.

Курц поднял на меня глаза, его взгляд был туповато усталым, но на кончиках рта жила еле заметная улыбка благодарности.

-Другими словами, раз мы имеем целое облако ложных целей, значит гле-то рядом источник, транслирующий это скопление целей нам в мозг.

Командир не разделял нашего энтузиазма:

-Опять не убедили вы меня, кругом полно мест, которые легко ложаться в подобную теорию. Серьезно можем ошибиться в выборе района поиска.

Ярэк Гардин по стариковски протер уголки глаз и хитро посмотрел по очереди на каждого из нас. -Но кто его знает, может цефладонт придерживается ваших правил ведения войны.

Словно смахнув усталость, лицо командира сделалось суровым, а голос жестким:

-Если зверь ранен, если мы его зажали в угол, он будет убивать с удвоенной силой, поэтому работаем без спешки, как мы умеем.

Я понимал командира, никто из нас не чувствовал себя уверенно в этой операции. Враг был не знаком, не понятен и не поддавался предварительному анализу, только предположения и догадки определяли тактику поиска.

-Ставлю задачу,-сказал командир.-Прочесываем русло реки и углубляемся на три километра вдоль холмов до скалистого выступа, а там посмотрим. Уйдан, поехали помаленьку.

Я завел двигатель, машину тряхнуло, словно кто-то могучий пнул под зад клепаную жестянку корпуса и бронибот, продолжая мелко трястись, нырнул тяжелым носом со склона вниз. Не убыстряясь и не замедляя скорости прополз двести метров и въехал на дно обезвоженной реки.

-Остановись!

Я выполнил команду, резко развернулся поперек русла и заблокировал гусеничные катки.

Шлейф радиоактивной пыли медленно оседал, едва качнувшись под напором слабого ветра.

Агна провела теплой рукой по моему затылку и своим тихим убаюкивающим голосом попросила, так и не научившись отдавать приказы:

-Три пары, Уйданчик.

-Уже делаю.

Две вертикальных трубы пневмотубуса, в задней части бронибота, сработали и вогнали в почву первую пару спиц с термодатчиком и дэтэктором движения на концах.

Я отжал тугую ручку тормоза, проехал несколько метров и отстрелил следующую пару с биосканером и сейсмографом.

В зеркале заднего вида Агна показала мне четыре пальца, подтверждая работу каждого прибора.

Теперь у нас были чувствительные глаза и уши, и даже больше!

Еще несколько метров и я всадил последнюю пару с эмоциометром и камерой кругового обзора.

Любое проявление жизни, даже слабое движение, намек на агрессию или шорох шагов подадут сигнал и укажут на затаившегося врага.

Агна показала два больших пальца. Теперь я ощущал определенное превосходство над цефладонтом.

Поворот на девяносто градусов и я сдаю назад, чтобы не создавать помех для контрольного сканирования местности.

Теперь все внимание на экран, насыщенный контрастным соседством цветов. В качестве фона были задействованы черно-серые тона, схожие и не раздражающие зрачок. Яркая, пожарно оранжевая краска, выбранная для показаний термодатчика, залила почти все видимое пространство. Нависающая темнота стылого неба словно касалась и отдергивалась от оранжевых пятен перекипевшей поверхности материка. Жар земли боролся с холодом надвигающейся ночи, красочно, но как-то странно, предупреждающе тревожно.

-Ой, я вижу!-Агна воскликнула и азартно сжала кулачки и тут же пожалела о сказанном. Трое мужчин враз навалились на нее, невольно сделав ей больно.

-Где, показывай!

-Вы меня задавите, балбесы.

Вокруг нее сразу стало свободнее, все разом вспомнили, что она в положении. Но дело, которому они служили, было важнее всего и Агна оставалась солдатом и профессионалом, а потом уже все остальное.

-Вот тут в широком месте, где обрывистый спуск,-торопливо указала она.

-В середке, по центру?

-Нет, чуть левее, возле трех больших валунов.

Теперь все увидели тоненькое пульсирующее колечко, улавливаемое детектором вибрации. В этом месте оранжевое марево заметно сжималось и бледнело. Сигнал разростался на глазах, отбрасывая уже толстые круги, похожие на разлетающиеся колеса.

-Смотрите, есть движение!-Агна опять была первой.

Между камней поползли чернильные, извивающиеся щупальца, они стелились по самому дну, скоро и вертко огибая маленькие неровности. Но была в их движении какая-то знакомая упорядоченность, естественная и заранее бесполезная для нас.

-Никто пить не хочет?-заботливо поинтересовался командир.

И тут до меня дошло: подземный источник, бьют ключи, вот тебе и вибрация с движением.

-Может цефладонт на водопой сюда приходит,-робко предположила Агна.

-Помыться и побриться,-командир покряхтывая, медленно подтянулся на руках за потолочные поручни, разминая затекшие мышцы и нырнул ногами вперед в люк грузового отсека.-Заканчиваем кино смотреть, техника первоклассная, а результата не наблюдаю. Знакомое чувство, знаете ли, и на этот раз без личного героизма толку не будет, поэтому ставлю задачу. Прочесать русло, с параллельным осмотром берегов, место и время возврата определю позже, по ситуации.

Мне тогда показалось, что он ожидал чего-то такого, что случилось потом ...

Бронибот пыхнул щеголевато обрезанным каратышем стравливающей трубы, тихо так, беззвучно и безвоздушно. Неожиданно попарно выпали на обе стороны контейнерные ящики, страшно тяжелые и прямоугольно безликие. От чего бронибот, оголив ребра крепежных балок, стал похож на брошенный остов с выпотрошенными внутренностями.

Сизое кислородное облако вырвалось из образовавшейся пустоты и изошло паром. Запорные механизмы блеснули-вроде как лязгнули, разомкнулись и, такие прочные на вид, ящики лопнули развалившись пополам, проворно открыв сердцевину бугристого, отливающего серебром слитка боевого метала.

Трансформация шла непрерывно и быстро. В нынешнем своем состоянии милитаризованные болванки оставались опасно уязвимы. Поворотные механизмы вращались на шаровых опорах, вытягивая и расправляя тулово строящегося тела. Сегменты входили в пазы и закреплялись в суставах. Шланги гидравлики твердели от нарастающего давления, и стальной монстр приобретал законченные формы величавого исполина.

Холмы тянулись словно растопыренные пальцы натруженных рук, опущенных ладонями вниз. Они были рубцеватыми, с припорошенными горячей пылью морщинистыми складками. Четыре скафандроида возвышались над ними огненными перстнями, они вызывающе блистали и переливались, дразнящим, показным бесстрашием, манили, сами провоцируя к нападению. Но только мгновение длилось беспечное зарево. Скользкая тень пробежала витой полосой по корпусу скафандроида, перебирая палитру цветов и смешивая нужные оттенки. Включились маскираторы и скафандроиды растворились, полностью слившись с обезображенной поверхностью зоны поиска.

Их не стало, только голос Ярэка Гардина в эфире вел перекличку скафандроидов, докладывающих о полном запуске и готовности выдвигаться.

-Командир, разрешите прочесать берег, вижу удобный подъем, там обзор пошире и вообще ...- невнятно закончил свое предложение Курц.

-Что "вообще" ?-командир не передразнивал, но был на грани.

Ничего такого, но я, слушая их разговор, ощутил нарастающее напряжение.

Курц выдохнул в микрофон, то что накопилось невысказанным:

-У меня такое нехорошее предчувствие, командир.

И слова командира покатились как горошины из опрокинутой банки:

-Можно, тебе, конечно можно! Но не нужно! И побольше за местностью, за местностью наблюдай, а не в себе ковыряйся! Это всех касается! Да что с вами такое, соберитесь! Мы же сдохнем здесь иначе!

Я дрожал, но почему меня трясло я не знал и не мог совладать с собой.

-Все хорошо, давайте все успокоимся и будем работать дальше, мальчики,-голос Агны изменился, но звучал ровно. Она уговаривала нас, как маленьких, спасибо не стыдила, только просила. Не знаю чего ей это стоило, но догадываюсь. Ведь она тоже понимала, что что-то не так.

Удивительно, но меня сразу и легко отпустило, словно я не один здесь тихо истерил, а всем одномоментно стало стыдно и противно за себя. Но ощущение, что за нами кто-то наблюдает не исчезло, а только сделалось привычным. Условно допустимым. Мол, занимайтесь своими делами, а на меня внимания не обращайте. И это был не слащавый взгляд подглядывающего, а зоркий, уверенный прищур хозяина пересчитывающего свое стадо.

Командир заговорил, никто не хотел этого делать за него или не чувствовал сейчас за собой такого права. Он через монитор видел наше смятение, голос его сделался прежним, выдержанным, четким и деловым:

-Пойдем воронкой: Агна и Уйдан замыкающие, я и Курц с максимальным охватом по краям русла. Будете нас подстраховывать. Рубеж развертывания-щербатая гряда. Задача следующая: мы ищем цель, вы наблюдаете за нами, в случае чего приходите на помощь своей паре. По моей команде немедленное возвращение к брониботу. Теперь готов выслушать ваши замечания, предложения, пожелания.

Все упрямо молчали.

Огромное, чужое солнце заваливалось вниз, размазывая багровый край о выступ далеких гор, панорамно, с разлетающимся мерцающим шлейфом сгустков кровавого заката, словно из распоровшейся подушки высыпались пылающие огнем перья невиданной жар-птицы.

Мой скафандроид был старой обжитой машиной. Каждый раз, забираясь в него, я ощущал неистребимый ароматизаторами, въевшийся запах собственного тела. Давнишний, с других операций, трудовой пот подмышечных впадин. Он-как закваска, к которой добавлялись маленькие капельки с висков и лба, более тонкий мускус пережитого, пропущенного через себя потрясения. Ни что так не настраивало меня на боевой лад, как это напоминание через запахи, неподдельное, обволакивающее ощущение близкого края бездны.

Пробный шаг. Мое тело пошатнулось вперед и назад, как бы потеряв точку опоры, накренилось и поплыло следом за скафандроидом командира, плавно покачиваясь в такт упругим движениям железных подошв. Его машина была новее и шла ходко, размашисто, ловко выбрасывая циркульные ходулины ног. Пятна и точки поползли по его туловищу меняющимся рисунком и, отворачиваясь на мгновение, мне стоило немалых усилий различить его контуры. Меняя направление движения маскираторы слегка не успевали подстроить углы отображения кругового камуфлирования и я засекал эту ложную линию запаздывания. Потом все приходило в норму и скафандроид командира вновь превращался в невидимку. Но так было только на значительном расстоянии.

Скафандроид Агны шел рядом и через прозрачный купол я прекрасно видел ее напряжение, округлившееся лицо, с припухлостями под глазами.

Она выглядела усталой. Я волновался за нее.

Агна почувствовала мой взгляд, редкая женщина не обладает такой способностью, повернула голову и улыбнулась, скорее попыталась улыбнуться, словно вспыхнула, да не загорелась. И от этого сделалось неприятно, как бы она хотела обмануть меня.

Брр. О чем я думаю! Сам беду приманиваю. Разучишся хоть на самую малость верить напарнику-сразу проси отставку. На покой, в домашние тапочки без пяток. В китель парадный, медальками позвякивая раз в год на празднике Родины, на радость детям и жене. Вон какой крутой у нас папка.

Благо, когда у человека на моей службе есть свое обособленное счастье.

Мне нужно было стряхнуть с себя наваждение рокового предчувствия. Я посчитал, что нарушение, на которое я собирался пойти, окажется совершенно невинным в итоге, потому-что мне, с каждым шагом становилось откровенно не по себе. Гадко и ступорно.

Засветив точку на внутренней стенке обзорного колпака, я продолжал краем глаза следить за командиром и незаметно опустил световое пятно к нижней кромке, левее центра. Точечка расправилась, набухла и задрожала, как высокий кубик жирного холодца, и запроэцировала.

По грязному песку, между слипшихся, корявых крупинок пробежало два родных существа, шалопая и проказника. Алинка, как всегда это бывает, носилась за Алешкой, а он уворачивался, кричал ей что-то обидное и высовывал язык. Я невольно поискал Марину, она обязательно должна быть где-то рядом и заняться Алешкиным воспитанием, но программа поддерживала только голограмму детей в режиме случайного перемещения.

Жена у меня хранилась в эротической папке, с соответствующей линией поведения и программа внутреннего цензора, в угоду заложенным в нее критэриям нравственности, не захотела запускать эти два сюжета одновременно.

Я смущенно глянул на скафандроид Агны Ругалевой, она спокойно покачивалась в своем куполе, и в движениях ее боевой машины улавливалась женская грациозность, гибкость и осторожная пластика хозяйки. Взгляд устремлен правильно и открыто, вперед.

Наверное Агна не догадывалась о моих внеслужебных шалостях, хотя, скорее всего, все она знала, просто такой человек, очень хороший, в чем я не раз убеждался.

Раскатистый удар в наушниках совпал с этой последней мыслью. Я невольно замер на полушаге, неестественно, по птичьи задрав одну лапу, широко профильная подошва медленно опускалась, как пандус, так и не нащупав передним срезом точку опоры. Поддетые спекшиеся комочки посыпались вниз ссохшимися дождинками песка.

Сигнал всеобщего оповещения разносился дальше, мчал к усталым мозгам свежую, напитавшуюся адреналином кровь.

Я торопливо отключил посторонние каналы.

Где-то, на грани видимости, встрепенулся пехотный полк отцепления. Самолеты поддержки развернулись, сбросив в дожигатели тонны горючего и совсем далеко, в космической пустоте, мизерные латунные искры отслеживающих спутников ощетинились лазерными стволами.

Мы вступили в полный боевой режим, посторонние разговоры в эфире отныне запрещались.

-Я командир поисковой группы "Хасан", Ярэк Гардин, беру на себя ответственность за нанесение упреждающего удара, в виду особой опасности противника, немедленно перехожу к завершающей стадии операции.

"Цефладонт обнаружен!"

На войне так бывает, ты находишся где-то рядом, совсем близко и руки чешутся сломя голову броситься на подмогу, но нельзя, ибо в случае неудачи каждое твое действие станет предметом обсуждения дисциплинарной комиссии. Только прямой приказ командира дает тебе право на самостоятельные шаги.

Ярэк мог послать любого, но решил действовать в одиночку, на свой страх и риск, рассчитывая только на огневую мощ командирского скафандроида.

Не знаю почему он принял такое решение, на тот момент, мы показали себя не лучшим образом. Сплоховали, одним словом. Он, как самый главный на нашем пятачке, чувствовал за собой недоработку, но сейчас закручивать гайки не имело смысла. Решение дожимать ситуацию в одиночку, одним махом, видимо показалось ему единственно верным.

Не хочу, и не имею права обсуждать решение командира, в тот момент он не понимал с кем мы имеем дело.

Вот он стоит вертикальным силуэтом, дерзко и выразительно и вдруг превратился в жука с обрезанными хитиновыми крыльями. Щетки заплечного ранца разошлись на сорок пять градусов и оттуда завращались буравчиками и поползли наружу две опорные станины. Жестко и бесцеремонно они вбурились под поверхность, немного притянув и завалив назад корпус командирского скафандроида.

Ложемент правой руки обтекся и оголил болванистый "протез" с коротким шестигранным стволом на конце. Калибр был таким , что в него можно было засунуть растопыренную руку. Безжалостное сокрушительное оружие. Ярэк решил действовать наверняка, выбрав "Цезаря" для верного выстрела.

Он все уже сказал и спустил курок без промедления. Пламя метнулось в мою сторону, бурым, неуправляемым комком из огня, газа и чего-то еще, не важно ...

Со своей стороны я видел не отчетливо, но знал, с другого конца острый наконечник совершил стремительный и короткий полет, длинною в целую жизнь, свою и чужую, пробил мягкие ткани, легко сломал несколько костей, вспорол теплые внутренности и многооболочковый снаряд разорвало мощнейшим взрывом, на пару секунд вздув брюшную полость. Многочисленные смертоносные осколки посекли плоть. Сработал замедлитель, вторая оболочка просто и экономно раскололась как орех, выпустив ядовитого джина из смеси психотропных и нервно-паралитических веществ. Последний бешеный заряд совершил повторный выстрел и, пробив тело насквозь, вырвался наружу в надежде сразить другую, случайную цель. На чумную, беспощадную удачу.

И то, что произошло дальше, случилось потому, что рано или поздно должно было произойти в одном из обитаемых миров.

Словно все остановилось на этом месте, наделенный такой властью повернул выключатель реалей, выждал несколько мгновений, возможно выкурил сигаретку, находясь вне времени и пространства, и вновь запустил шестеренки мироздания, через паузу, осуществив подмену, подлог и осознанно нарушая великие законы бытия.

-Мне одиноко ...-фраза слетела с губ на пороге слышимости, ускользая в шепот, почти невнятно, робко.

Я еле узнал голос командира!

-... поговорите со мной,-голос просил, умолял, боль и немощность ослабшего духа не говорила, бормотала его ртом, но не оттенками речи.

"Что с ним?! Он ранен. Умирает?!",-я терялся в догадках.

-Командир, я иду на помощь!-закричал я, а сам уже бежал, расчехляя ствол "Рекрута".

-Оставайся там, я ближе!-картограф Курц Вербак по старшинству взял командование на себя.

Короткие сгустки пламени, непрерывной мощной струей, на пол корпуса опережали скафандроид Курца. Он стрелял на бегу, не столько надеясь на точность, сколько оттягивая внимание противника на себя.

Мы с Агной бежали следом, но были еще слишком далеко, чтобы понимать происходящее. Отчаянная попытка охватить сразу все, справиться, не опоздать, заставила определить главное, ежесекундное событие. Оно выпирало, при общем, решительном тэмпе происходящего: голос полный безволия и тоски казался чудовищно нелепым, как круги по воде в центре бурлящего океана.

-Эвила меня не простит, мой бедный мальчик ...

Дело плохо: я вспомнил, Эвила была женой комадира и умерла больше десяти лет тому назад. У него на руках остался сын Викентий. Ярэк позаботился чтобы он остался на земле, получив мирную профессию учителя флористики.

Что заставило его сейчас вспомнить о них?

Курц упал на бегу, не запнувшись, в прыжке, очень нехорошо, со всего маху, врезавшись прозрачным колпаком в каменную гряду и неуклюже подвернув вооруженную руку на излом, под себя.

Я не видел ни одного ответного выстрела, он просто свалился, но остался жить, потому что я отчетливо слышал как плачет этот кадровый офицер. Он ревел навзрыд. Что либо спрашивать у него сейчас было бесполезно и неправильно.

"Нас мало",-барахталась в голове, утопая в чем-то вязком, паническая мысль, но страх не успевал стать доводом первой необходимости. Злее, древнее любопытства, гнало меня вперед, желание человека увидеть своими глазами невиданное, невообразимое, умеющее воевать лучше расы людей, непобедимое существо.

-Где ты, тварь!-это был не мой голос. Агна по широкой дуге огибала каменную гряду, оставив лежать в стороне скафандроид Курца и видимо, по какому-то случайному нелепому совпадению увидела Цефладота первой.

Она пригнулась и тонкие медно-рыжие нити вырвались из фонаря-секатора на правом плече боевой машины Агны густым веером лучей, ткнулись в противоположный берег, чиркнули в том месте светящимся штрихом, надрезая почву и потухли. Агна, расчетливо и быстро, отбежала за заранее выбранный выступ берега, прижалась к нему и вдруг закричала истошно, неудержимо, парализующим женским воплем:

-Я не хочу! Ма-мааа ...!

Комья трухи, ссохшихся корней сыпались ей на голову грязным водопадом. Агна продолжала стоять и терпеливо, и унизительно даже, ждала, когда это закончится. Превратив крик в последний разумный довод.

Может она уже не отдавала себе отчет в происходящем, находясь в состоянии шека? Но я видел ее , и то, что я видел поражало меня.

Не было ни слез, ни отечной припухлости, кожа стала свежей, гладко подтянутой, с милыми ямочками на щеках. Она похорошела в миг и только глаза, перепуганные девичьи выкатыши таращились на меня, словно от меня зависело, смогут ли они когда нибудь смотреть иначе или нет.

В такие минуты мужчина обязан быть сильным даже если ипытывает жуткую слабость.

-Что же ты не плачешь, девочка моя? Поплачь.-ее сухие глаза пугали меня больше любого вообразимого ужаса.

-Не ходи туда, я прошу тебя, не ходи,-она говорила очень спокойно, словно была старше и мудрее меня на добрую сотню лет. Так говорит человек, которого уже ничем не удивить и которому теперь нечего терять.

Было самое время отступить, некрасиво, но уйти, но после того, что ОН сотворил с Агной, я уже не мог этого сделать. НЕ ХОТЕЛ!

Я смотрел на мир через прицел, как на тренировочном стрельбище, готовый вести долгий, постоянный огонь. Ждущий и жаждущий! До соленых искусанных в кровь губ, мечтающий убивать!

-Он заберет всю твою жизнь ...

Я отключил всякую связь, сейчас Агна мешала мне, увещевания только путали и расслабляли меня, лишали силы.

Ну! Где же ты?! Выходи или вылизай, или хотя бы пошевелись.

Я крался, готовый к молниеносному броску, не задумываясь, сумеет ли трехтонная махина повторить рисунок движения или двигаться с моей внутренней прытью. Я был уверен в каждом своем шаге, желании и способе достижения цели. Я был абсолютен и непогрешим.

Здесь река делала поворот и выступающие камни, казавшиеся издалека обломком скалы, вблизи оказались такими же наносными как и каменная гряда, где лежал скафандроид Курца.

Да, это была река. Темное водяное пятно расползалось от эпицентра подземного источника, отыскивая и промывая знакомые впадины, ложбинки и вымоины. Воды еще было мало, но она инстинктивно находила утраченное русло, поправляя и вылизывая его. Стоило сделать шаг и оставленный след тут же заполнялся мало прозрачной, пузырящейся жижей.

Цефладонт был мертв. Теперь я понял почему не увидел его раньше, он лежал возле стенки каменной гряды, прислонившись к самому большому куску породы с противоположной от меня стороны.

Трудно судить о размере животного разорванного пополам. Он был не больше взрослого лося или оленя. Ворсистая продолговатая морда терракота-золотистого цвета заканчивалось пупырчатым сгустком цвета охры. Он был несомненно красивым и осторожным существом, возможно последним представителем своего вида на этой планете.

Я перешагнул через камни и остановился совсем рядом, почти наступив на него.

Вода пребывала. Светло-розовая дорожка разжиженной крови уносила вниз по течению частицы плоти.

В какой-то момент задняя часть приобрела плавучесть, одна нога вытянулась и зашевелилась в такт устремляющемуся потоку, словно предсмертные конвульсии охватили издыхающее животное.

Я невольно отступил в сторону. Обрубок туши шевельнулся задираясь, приподнялся в верх и его понесло, а за ним растянулись, вываливаясь петлями толстые, перехваченные стяжками ярко оранжевые кишки.

Я моментально попятился назад и едва не отвернулся, но в этот момент невольно встретился взглядом с глазами Цефладонта.

Мне не померещилось, он открыл глаза!

И не разверзлись хляби небесные, я не превратился в камень под его взглядом, не ослеп и вообще не почувствовал в себе никаких изменений.

У него были очень чувствительные, широкие вздрагивающие веки с толстыми, длинными ресницами, выпуклые, прозрачно-ясные глаза. Характерный скатывающийся вниз под темное веко след, говорил о том, что цефладонт способен плакать. Он страдал! И его взгляд просил, умолял меня об одном: прекратить эти мучения.

Я не задумываясь навел свой "Рекрут" между огромных глаз и выстрелил ...

... Просто пустота, стеклянная, не проходящая, неподвижная спеленала меня. И как яркий болезненный свет в лицо навстречу обдал холодом и пришло осознание беды. Такой, о которой даже заикнуться страшно, даже думать нельзя, не то, что знать о ней, относить к себе, нещадный, только твой, не переживаемый и непреодолимый, один выстуженный образ заветной квартиры, где ветер гуляет по опустевшим комнатам.

У меня больше не было семьи, их не стало, они все погибли, я смутно помнил причину, нелепая история закончившаяся трагедией, несчастный случай, может авария, автомобильная катастрофа-не важно.

Где-то глубоко в подсознании я успел зацепиться за краешек реальности и с подозрением относился к своим ощущениям, но выплеск боли размером с галактику накрыл меня, словно маленькой яркой рыбке поменяли аквариум. Новая непоправимая реальность стала моей средой, иным, насильно навязанным, окружающим миром.

Я не хотел жить. Мой сыночек Алешенька, красавец и умница, перецилованная доченька Алиночка, единственная любовь моя Мариночка, родные-как мне жить без вас?!

Их больше не было, не существовало.

Лучше бы их не было никогда-такая это боль ...

Утрата-слишком длинное, непроизносимое слово, с обвальным стуком осыпающейся могильной земли.

Мне оставили жизнь для того, чтобы я мог страдать, смиряясь с новым положением вещей. Опыт всей моей жизни теперь стал бессмысленным набором событий, бездарных и бесцельных.

В мире кончились вещи о которых бы я знал наверняка.

У меня забрали ощущение страха, даже эта примитивная способность перестала существовать, пресеклась, мутировала, потому что за страхом еще теплится надежда.

Оказывается самое страшное, когда человек перестает бояться. Нет повода для страха-нет ничего.

Можно не опасаться смерти, но только своей смерти, гибель близкого, родного человека абсолютно всегда рушит тебя, заставляет быть уступчивым трусом, осознанно и бесповоротно.

Мы завоевывали земли, миры, в угоду человеческому, скорее даже мужскому желанию быть самым, самым. Мы шли на жертвы, но жертвовали только собой зная, что за нами придут другие. Но и другие жертвовали только собой, за вознаграждение, почет или желание обрести новые ощущения. Риску подвергался только ты сам, один одинешенек.

Но если бы условием контракта была не чья-то смерть, а гибель самых близких тебе людей. Многих ли я знаю, готовых заплатить такую плату за радость победы. Да никого!

"Пошел к черту, безумец. Прочь отсюда!"-ответят вербовщику в такую армию.

Смех похожий на вопль, на кашель поперхнувшегося затряс все мое тело. Истина была такой же болезненной, как и ее поиск, как обжигающий снежный ком в лицо на покаренной вершине.

Я не мог воевать. Цефлдадонт отнял у меня эту способность. Гарцующее ощущение доблести от победы над равным. Отныне я мог воевать только со слабым, ущербным, по подлому, заранее зная о его неспособности ответить достойно, по настоящему, ощутимо, с гарантией, что собственной смертью тут не обойдешься.

Если у противника коротки руки может он еще мал для войны. А как воевать с ребенком?

Нельзя воевать не веря в идею и не видя конечной цели, когда условия мира страшнее войны.

Чести не будет. Войны закончились. Миру-мир!

У меня отняли настоящее, у меня не было будущего, у меня забрали все и только наглые звезды таращились глупым коровьим взглядом умирающего цефладонта, оттуда, из черной прорехи космоса, сквозь меня, на вылет, на другой конец бесконечности, безразлично и печально, не замечая и не объясняя за что Создатель наказывает меня.

Я лежал на спине, волны перекатывались через скафандроид, силясь перевернуть меня. И им я мешал, я был ненужен никому. Я как-то легко поднял "Рекрут" в верх и нажал на курок.

И я стрелял за свой страх, за слезы и сопли, за неродившегося ребенка Агны, за за свое незнание и не постижение такой кары.

Наверное цефладонты ближе к Богу, раз умеют так мстить.

Каков же тогда в гневе Бог?

Кто-то подошел и ударил меня. "Рекрут" надломился, отлетел в сторону и сразу ушел под воду, хлябь заглотнула его как ценную добычу, оставляя на поверхности тонкую пленку горячего масла.

Скафандроид командира торчал на до мной как каланча, заслоняя пол неба. Ярэк что-то говорил мне, но я его не понимал, не слышал. Мне так хотелось прочитать по губам его слова, что-то очень важное. Я машинально пробежался по кнопкам и вспомнил, что сам заблокировал внутренную связь, обругал себя последними словами и включил тумблер.

Голос командира ворвался, загремел, я с начало услышал каждое слово в отдельности, потом смог соединить их вместе, словно переводя с незнакомого языка.

-А вдруг попадешь, что тогда будешь делать?

Если бы я знал. Я упустил свой шанс остановиться и подумать. Но знаю, ответ отыщет меня.

Собеседник слишком серьезный, чтобы не ответить никогда.

ЮРИЙ ШУБИН

Оставить комментарий © Copyright Шубин Юрий Алексеевич (mistake09@rambler.ru) Размещен: 03/01/2012, изменен: 09/10/2013. 47k. Статистика. Рассказ: Фантастика Скачать FB2		Ваша оценка:

Шубин Юрий Алексеевич : другие произведения.

Достать Цефладонта