Шубин Юрий Алексеевич : другие произведения.

Камиль и багряный змей

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Юный волшебник, без рода и племени, даром творить волшебство наделен. Тайну рожденья узнавший до времени, он в поединок чужой вовлечен. Мальчик был послан на смерть очевидную, но обладая пытливым умом, смог он от казни уйти невредимым. Вам интересно, что было потом? Сложной загадкой окажется таинство, кто тебе враг, как юнцу разобрать? Пса, обращенного в дикое чудище, маг не убьет, а сумеет понять. Город на приступ берет вражье воинство, их предводитель-железный дракон. Кто ему друг, разбирается юноша, но существует верховный закон! Что изначально тебе предначертано, чары судьбы не отвратить? Жизнь может стать тебе мукою вечною, если не сможешь ты все изменить.

КАМИЛЬ

И

БАГРЯНЫЙ

ЗМЕЙ

Моему сыну, Александру, на память об отце.

Кое-что в копилку характера главного героя

я мог взять только у него.

" Любая магия- позванный закон природы.

Ускоренный или замедленный.

Волшебство взрывоопасно и до конца

не покорено никем, но признано всеми.

Чары, как и гигантские звездные

скопления, своей вездесущей

бесконечностью противоречат попытке

их осмысления."

(Из введения в "Колдовское тавро.")

"ОТ УЛИЦЫ МАСТЕРОВ ДО ЗАМКА СИЯТЕЛЬНОГО МАГА."

   Толстая позолоченная лапа дверной ручки толкнула под собой воздух. Барталамей Левиндок, владелец шляпного ателье, открыл притворенную дверь и сделал гостеприимный жест, почтительно приглашая мага войти внутрь:
   -Мне вас рекомендовали как самого изощренного в коварстве заговора и заклятий из вошедших в мастерство чаротворцев.
   Малая толика лести еще никогда никому не вредила.
   Переступив порог вошедший коротко поклонился. Только голова и кисти гостя были обнажены, да носки туфель чуть высовывались из под ниспадающих складок легкого трапециевидного плаща. Мускулистые смычки его длинных пальцев лишь плотнее закутывали в ткань худощавое тело мага. Его черты казались тонкими как до предела сточенное лезвие. Крупный с едва заметной горбинкой нос был большим, но не крючковатым, а взгляд зелено-голубых глаз острым и цепким, не скрывающим пристрастного превосходства. От волшебника исходили мощные магические эманации. Разбавленный кобальт его чарующего взора вобрал пошивочный цех как стоячее мангровое болото.
   Белошвейки, шурша оборками широких юбок, сделали книксет приветствуя мсье Левиндока и его гостя. Чугунный утюг, заполненный раскаленными углями, с загнутой вращающейся трубой в виде львиной головы попыхивал паром и дымом. Подмастерье, приметывающий по краю широкополой шляпы атласную ленту, уколол палец и ойкнул. Испуганно глянул на хозяина и торопливо спрятался за бело-сизой мглой туманящейся над гладильной тумбой и утекающей в раскрытые окна. Левиндок переминался с ноги на ногу, словно ему жали сапоги, и выглядел так, будто ему дверью прищемили ... хвост.
   -Баронесса Кентерийская Мэмиган почтила нас, заказав новую шляпу на поединок вычурной роскоши-великосветский раут,-начал он.-Неприступный замок расшитый бисером среди креналиновых перьев и серебряной парчи. Голубые перья олицетворяют собой небо над башнями замка. За тесемочку дернешь и из пушечки стреляет заряженная дождиком хлопушка.-Барталамей Левиндок повел мага мимо шляпных картонок к болванке, на которую была нахлобучена готовая часть будущего туалета баронессы:-Обыденного здравомыслия не хватает чтобы истово и дотошно понять причину внезапной порчи. И ничем вытравить не возможно,-подбавил Левиндок слезу в голосе, доставая из покрытого шитьем ридикюля пару носовых платков и протянул те на выбор достопочтенному магу. Оба прикрыли носы надушенными кусочками ткани.
   В мастерской "благоухало" так, будто тут золотарь опрокинул асенизаторскую бочку или обосновался свинопас с маткой и приплодом. Открытые нараспашку окна были не в силах выветрить этого смрада. Пятна темнеющих вкраплений проступали то тут, то там, на экстравагантной шляпе, складываясь в вызывающиеся письмена на самом, что ни на есть, видном месте открытого поля. Червоточинки синеющих затемнений в тугом переплетении нитей образовывали буквы собравшиеся в оскорбительную фразу: "Я, господа, за натуральные газы." (Вальсы Шопентэля этого не перенесут.)
   -Вы можете представить себе обладательницу такого головного убора, которая потерпит подобный аромат?
   -В вашем доме колдун,-произнес маг вкрадчивым, немного жутковатым голосом, ставя свой неутешительный диагноз.
   Обмерая, швеи изумленно пялились то на хозяина, то на мага. Самое невероятное и неуместное сейчас было бы спорить, но Барталамей не сдержался:
   -Вы ... уж очень уверенно об этом говорите.
   Приглашенный чаротворец снисходительно улыбнувшись поднял палец высоко вверх и указал на комнату дочери Левиндока, расположенную прямо над пошивочным цехом:
   -Преднамеренное и злокозненное колдовство в пределах проделок школярской магии,-в каждом его слове угадывалась сдерживаемая сила. Зелено-голубые глаза холили скрытую иронию.
   Будучи человеком решительным Барталамей Левиндок рывком выхватил из под тинктуры и финифти геральдического щита блестящую рапиру. На стене остались одиноко висеть покрытые вязью ножны. Шляпник давненько не практиковался в фехтовании и орудовал рапирой как кухонным ножом. Но это не помешало ему в несколько прыжков вознестись по лестнице к комнате Бьянки.
   Кулаком в дверь, как заступом пробивая лживое уединение дочери, Левиндок распахнул створки и взревел увидев как Бьянка пребывает в нежных объятьях какого-то юного наглеца. Тот был в коротком пажеском плаще, кургузой, в бело-зеленую полоску куртке чаротворца находящегося в обучении. Куртка из полосок дубленой кожи и ткани перетягивались ремешками с серебряными пряжками. Снизу были мореходские панталоны-корсары. Обернутый вокруг талии и бедер пояс с карманами подчеркивал спину и торс юноши. Широкий парус бело суконной рубахи прихватывали кружевные манжеты перевязанные роскошными витыми шнурками. На ногах сапоги с квадратными носками и мягкими отворотами поверх голенища с просечками в виде чаечек. Курчавая поросль черных волос была из того же исчадия, что и отсветы разгорающегося в глазах пламени.
   Наглец казался шаловлив и прыток одновременно. Он не желал ничего дурного почтенному Левиндоку, просто Камилю хотелось как можно дольше находиться наедине с Бьянкой, а для этого ее отца нужно было как следует занять. И легкое магическое воздействие тут оказалось кстати.
   Несколько мгновений они мерились взглядами. Камиль успел оценить внезапно возникшую угрозу. Левиндок был в ярости и цацкаться не собирался.
   Камиль мелко порывисто ущипнул мочку уха Бьянки своим поцелуем и с очаровательным пренебрежением огладил жадными руками шелковую кисею ее платья.
   Они распались.
   Камиль придержал перевязь со шпагой и по звериному быстро метнулся к распахнутому окну.
   Между стыдом и гневом нет места безразличию. В порыве праведного гнева Левиндок возопил с гортанным рычанием:
   -Посягаешь!-и присовокупил к рыку бросок рапиры.
   Обнаженный ужас брошенной стали!
   Длинное летящее лезвие пронзило гибельным блеском комнату навылет, как солнечный луч. Бьянка прыгнула наперерез рассекающей стремительной молнии, отчаянно завизжав. Ее руки вскинулись. Букли завитков белым серпантином обрамляли вонзенные в испуг глаз, растопыренные ресницы. Кипя гневом Левиндок горестно потряс головой. Его решительные замашки, его задор из страха за единственную дочь, как рукой сняло. Барталамей ввалился в комнату дочери. Белый, раскаленный румянец бешенства сделал его лицо гладким от ужаса.
   Рапира наколола жаркие давящие пятна легкой шторы из арганзы и расщепила эркер окна. Тонкое лезвие хищно вспыхнуло на солнце. Срывая штору Камиль нырнул в окно, как через порт корабельной пушки в открытое море.
   "Жеребчик боится быть туго взнуздан и от того так прыгучь."
   Маг, оставшийся внизу, с досадой щелкнул кончиками пальцев. На узком лице приглашенного чаротворца переменно отразились гнев и досада. Он сожалел что школяр оказался неуязвим для подобного укола. После промаха Левиндока ему стало окончательно неинтересно и маг без поклона удалился из мастерской шляпника.
   Оттолкнувшись от ребра подоконника Камиль пробежал по узкому округлому карнизу, и по флибусттьерски полез по плетущимся, цепким вьюнам как по вантам. Соскользнул срываясь по побегам, успев напоследок послать Бьянке воздушный поцелуй. Юноша соскочил на землю, покарав куст шиповника, оказавшийся у него под ногами. Самым драматическим образом разлившаяся лужа преграждала запрудой путь беглецу. Проливным паводком подтопило скользкие доски забора. Лужа приняла размеры маленького водоема, перегородив собой весь задний двор.
   Разгоняя копошащихся мух драные котищи делили корзины с мусором, часть которого просыпалась все в ту же лужу. Воздух заполнился истошным визгом усердствующих в панике белошвеек. Мелькающие в окнах мастерской девицы были бледнее моли. Это обстоятельство натолкнуло Камиля на неожиданную идею. По быстрому, засучив кружевной рукав до локтя, он сжал пальцы ...
   ... крючочки паучочки поползли побежали, зацарапали сцапали, погоду в угоду, жару на холод, на скованный колкий, под ногтями иголки ... (здесь и далее адаптированный пересказ магических заклятий).
   Оголенная рука Камиля сделалась бледной и белой как прямой след от полозьев. Обмороженные магией пальцы уже ничего не чувствовали. Из под сизых, заиндевевших ногтей хлестнула поземка, разом остудив водоем.
   Левиндок в окне на верху впился в него глазами и ритмично рвал на себя застрявшее лезвие рапиры.
   " ...чтобы ты потверже меня уяснил."
   Камиль оскалился, выдыхая парок в морозный воздух. Иней седил его смоляные локоны.
   "Мсье, не надо вандализма."
   Магия наложила холодную ладонь зимы на пылающую щеку неряшливого летнего дворика. Недоуменно поблескивало солнце. Успевший вспорхнуть селезень терял с розовых перепончатых лапок не капли, а легкую как гагачий пух снежную взвесь. Призывом робкой надежды в момент бессилия пятнистая, обрюзгшая свинья храпела и визгливо хрюкала суетно и совершенно безнадежно барахтаясь, запаянная на все четыре ноги в ледяные колодки. Ее круглые, тугие бока беспомощно вздрагивали. Белые шапки покрыли корзины с мусором, от чего те стали походить на творения великана мороженщика. Головастики застыли в пронзительно чистой ледяной толще, растопырив отрастающие лапки под крохотными жаберными панцирями. Край изодранного камзола в воде побурел и расправился, став похожим в махровом бархате стоялой грязи на притаившегося ската. Солнечно желтая пуговица горела в мохнатой грязи, от чего ее лживая драгоценность казалась еще более фальшивой. Торчали кусочки соломы облепленные под водой пузырьками воздуха. Пушисто и мягко поблескивала кристальная пудра крахмального снежка засыпавшая ворс зеленой травы. Местами подернутое изморозью зеркало лужи выбелила куцая заговоренная метель.
   Трава груба, да губа не дура.
   Временно зыбкий морозец быстр и стужа его ломка и не прочна. Камиль ступил по хрустящей от инея траве на застывшую воду. Тонкий лед треснул проминаясь кристаллической паутиной. Вспух в проломах пропуская пузырящуюся черную растрескавшуюся жижу. Треснувший лед прогнулся "гамаком", но выдержал вес Камиля. Юноша побежал по хрупкому узорному инею оскальзываясь. Струями обдал лицо ледяной ветер. В несколько прыжков Камиль достиг противоположного берега. Льдинки остро отсверкивали ломтиками испаряющегося льда как влажные драгоценные камни. Сапоги Камиля оставляли в мокром снегу глубокие следы, его ноги вязли в тонком киселе. Он добрел до ворот заднего двора и щепоткой послал себе за спину ящерицу, которая жарким искрящимся сполохом тотчас отогрела клин полегшей травы. Юный маг слышал как затрещала штопка морозных стежков и кроша лед обезумевшая свинья понеслась куда-то в палящий зной.
   Изнутри металлическая стяжка ворот выглядела несколько обшарпанно, но струганая древесина еще играла тонкой природной вязью. Неровная строчка утраченных припаек витой накладной ковки местами отсутствовала. А задвинутый в паз засов поддался на удивление легко. Ворота подвешенные на двух высоких каменных столбах приоткрылись чуть тяжелее. Камиль мягко вклинился в образовавшуюся щель и поправив перевязь шпаги шагнул на немощеную улицу. За ним шмыгали и терялись полупрозрачно тая остаточные ящерки магии.
   -На ходу не стоять. Прочь!-раздалось у него над головой. Кучер поправил плетью кусачего жеребца.
   Камиль опасливо прижался к стене пережидая. Жирная, навазелиненая грязь из под колес проносящейся кареты щедро обрызгала высокие сапоги. С гордой миной ливрейный на запятках кареты презрительным взглядом проводил отстранившегося школяра.
   От быстрой смены тепла и холода ветер сделался чересчур резким. Прохватистым. Левиндок зябко поежился. Его виски были подернуты узором прожитых зим. Запутавшаяся в волосах снежная изморозь охлаждала прожигающую тепло-пепельную серость раскаленных глаз.
   Ледяной глыбе в центре мутной, покрытой рябью лужи таять не меньше суток. Пара севших на воду уток уже пыталась взобраться по ее оплывающим краям, но тщетно, перепончатые лапы разъезжались и те, отчаянно крякая, плюхались обратно в воду, возмущенно взмахивая пегими крыльями. Взвизгивая и постанывая от пережитого, кверху брюхом, лоснясь и конвульсивно вздрагивая, елозила в грязи пятнистая свинья.
   Левиндок покусывал губы и сжимал эфес рапиры.
   Морщины-это тупики упорства и выход их необратим. По рыхлому, наметенному в магическом выбросе снегу школяр срывался с его взгляда окутанный горячим полуденным зноем. Левиндок сбил острием с подоконника грязные, почти не прозрачные, замысловатые сосульки.
   Чтобы позвать-нужно загореться отдавая тепло. Чтобы удержать-надо стать надежной, омытой, чистой пристанью. Чтобы прогнать-достаточно превратиться в холодную глыбу.
   Левиндок повел глазами, его взгляд был тяжелым состоявшимся упреком. Дочь красавица присела в безупречном реверансе, испуганно поджавшись, склонив голову и опустив взор. Левиндок отвел глаза. Чем больше Бьянка вступала в свою лучшую пору, тем привилегированней становилось к ней отношение ее вдовствующего отца, не желающего замечать как много следовало бы поправить в ней самой.
   -Ты так и норовишь побольше ранить мое сердце, не вознаграждая стареющего родителя своим послушанием. Девушку уже потому следует выдавать замуж,-нравоучительно настаивал отец, разделяя слова вескими паузами,- чтобы она начала скучать по порядкам в родительском доме.
   Барталамей Левиндок был уязвлен. Его отцовское сердце задела та решимость с которой Бьянка бросилась на защиту ухажера. Как плеснулась юбка, заметались плечи, словно застряв в пространстве освещенного окна. Она была бойка и неуклюжа, точно подранок уводящий от гнезда. Казалось, ее кудряшки обвивают солнечные лучи, а широко открытые глаза готовили ронять огненные капли слезинок, придав фальшь руке в прямом долгом броске Левиндока.
   -Изволь-ка объясниться,-теряя пыл потребовал от дочки отец.
   Пряча сверкающие глаза Бьянка стала совершенно несчастной:
   -Моя судьба, папенька, будет зависеть от того, под каким предлогом ты прогонишь его в следующий раз.
   Узелки на синеватых венах Левиндока сделались чуть мучительно ярче:
   -Ты уверена, что он настроен к тебе серьезно?-он спросил это настолько осторожно, что неистовый блеск, странно переменивший его лицо, был сродни душевному расстройству.
   Немного безумия во всем что мы любим и чем гордимся всегда найдется.
   -Между нами есть ... притяжение, если ты об этом, папенька.
   Слезы-роса чувств. Бьянка насупилась, ее подбородок дрожал.
   Его слабость была мудрее ее ужимок.
   -Этого маловато, моя дурындочка,-будь Левиндок настроен иначе он, пожалуй, смог бы сдержать печально сконфуженную улыбку:-Нужно чтобы ты сочла совершенно невозможным, непереносимо радостным жить с жаворонком в сердце и так и не смогла отказаться от его трели,-проникновенно чувственно проронил Барталамей.
  
   Уступами кладок высоко возносились башни Чара-Тауна. С улицы Мастеров Камилю нужно было перейти на Торгово бродную. Несколько переулков соединяли с этой улицей. Перемычка двух улиц не знала просторных мест. Первой мыслью Камиля было вернуться и пройти другим проулком. Но привыкшие к полумраку алчные глазки уже вперились в него. Насмешка оборванцев послужила лучшим поводом чтобы он не сменил ни походку, ни направление.
   Их было трое. Под свалявшимся накинутым на голое тело рваньем, в любой из прорех могла оказаться заточка. Занятие опустившихся бродяг было почти интимным. Оборванцы варили в котле привязанные на веревочки куски дымящегося мяса, намереваясь поделить горячую жижу поровну. Но со своим куском говядины никто расставаться не хотел. Они несколько раз переглянулись. В пронырливых взглядах явственно читалась тягость к чужим кошелькам. Они покосились на шагающего, вооруженного шпагой юношу, но заглушив позыв жадности рисковать не стали. Тем более что тут один тоненько взвыл, потрясенно достав из закопченного котла пустую замусоленную веревочку. С петельки капал жирный бульон.
   Намечалась драка.
   Горло проулка хрипело потасовкой, плевками и оплеухами, когда Камиль вышел на Торгово бродную улицу. Легкий ветер гулял в упругих ветках платанов, вежливо облизывая каждый листик на деревьях растущих вдоль вросших в землю обвитых плющом руин, на которых вздымались ввысь башни города.
   Налитым соком спелого плода полыхало солнце, прожигая флюгера на высоких шпилях крыш.
   Средокрестие мощеных улиц образовывало Гурьба судную площадь промеж четырех дорог, одна из которых, в самом своем начале, вела от подъемных башен моста на до рвом от восточных ворот. Не будучи вымощенной булыжником, Торгово бродная улица оставалась оживленной все светлое время суток, так как была прямоезжею от городских стен на востоке, до обводных каналов вокруг крепостного рва на западе Чара-Тауна. Неподвижные каскады массивных выступающих фортов с переходами зубчатых стен вдоль крепостных рвов были подновлены.
   Под узкими окошками проходящими высоко стоял оседланный гнедой жеребец и топтал копытами облюбовавшую угол дома крапиву. Узорчатые, закругленно нависающие балкончики украшали горшки пунцовыми левкоями.
   Чтобы не наступать на конские "яблоки" Камиль перепрыгнул через коновязь возле каменного крыльца. Ножны звонко брякнули о кольца витых перил.
   На арбалетный выстрел по обеим сторонам улицы тянулись торговые ряды. Чередой стояли груженые телеги с высокими бортами, обозные и купеческие повозки затеняли цветные навесы. Улица была переполнена горожанами. Товары поджидали своих покупателей.
   Канониры с пушечных площадок бойниц сверху вниз с брезгливым равнодушием поглядывали на импровизированный рынок. Их латы мощно и уверенно отбрасывали неблескучий чистый свет. Чувствовалось, что эта неустанно хлопотливая базарная сутолока внизу им не по нутру.
   Зазывалы из числа подростковой мелюзги, клубясь вокруг зажиточных горожан, похвальбой зарабатывали на жизнь, твердя вызубренные как урок фразы:
   "-Лучший овес для вашей лошади!"
   "-Услуги истопника и мастера по кладке печей и каминов!"
   "-С суживаем деньги. Берем под залог ценные вещи!"
   "-Освежаю ризы окладов!"
   "Перепишу за мелкую монету или составлю завещание. Доносы за ту же плату не предлагать!"
   "Знающий травник, никакой магии, возьмет в обучение девственницу с черными волосами, не обиженную умом и статью!"
   Тут были и сложенные вповалку дрова и увязанный связками хворост. Ивовые сундучки и корзинки. Камышовые дудки и свирели. Бумажные свитки, чернильницы непроливайки и наборы разноцветных перьев.
   "-Отставной дворцовый балетмейстер дает уроки танцев!"
   Улица раздавалась вширь. Кружева соседствовали с рваной рогожкой. Камиль пробирался сквозь толпу. Доставая из сумки, перешитой из бурдюка, коренастый коротышка галантерейщик совал ему в лицо банты и ленты для шпаги:
   -Сущая безделица, господин хороший ...
   Прорываясь сквозь льстивые зазывания и окрики Камиль двигался через торжище дальше. Телеги, экипажи, мешки, сундуки, попрошайки и зажиточный люд.
   Керамические кувшины, чугунки, ковши, супницы, горшки и чашки терялись за начищенным блеском подносов, блюд и соусниц с серебряными переливающимися крышками. Сверкали конфорки, кольцевидные вислые ручки и не закопченные прорези новеньких поддувал привезенных издалека самоваров. В расчеканенных выпуклых стенках которых отражались фигурные ветки изогнутых кранов. На полированных, украшенных веточками, поддонах аккуратными кучками лежали особые сорта щепок, которые затапливали для аромата. Неровными рядками стояли сундуки для провизии и поклажи, скопидомы сундучки и к ним всевозможные замки с секретами.
   Словоохотливые выкликалы оглашали улицу пронзительными криками, путаясь под ногами и горлопаня со всех сторон:
   "-Режем по дереву и камню ладонки и о береги!"
   "-Мостим внутренний двор, порядочность гарантируем!"
   "-Проводим свадьбы и прочие торжества. Магия по желанию заказчика!"
   Кто-то стоял возле обувщика и сравнивал номера на купленных башмаках. Парча, батист и бархат перемежались со свертками белого полотна, многоцветного набивного шелка, льна и хлопка. Тут и там слышалась базарная перебранка. Покупатели сетовали как нынче подросли цены у крохоборов на всякую заваль и потраченный молью товар. Щедрые лишь на улыбку продавцы разводили руками чаще чем обещали скостить названую оплату.
   Быстрые, двигающиеся навстречу азиаты, раздвигали, распихивали толпу, сторожа базарную выручку в карманах вышагивающего вразвалочку увальня купчины. Плечистые торговые стражники позвякивали доспехами и провожали слуг его кошелька ревнивыми взглядами.
   Мальчишки старались перекричать друг друга отстаивая собственный интерес, но не черня конкурентов:
   "-Лучшие, вымоченные в рассоле розги из орешника. Не по злобе, а в назидание. Качество одобрено консолидарием образования!"
   "-Клеймим воров и скот, сводим каторжные клейма. Быстро, выгодно, удобно!"
   "-Соколиная забава. Со скидкой на охотничью грамоту от сеньора!"
   Запах конского пота и свист плети над головой заставили Камиля прижаться к небольшой телеге продавца лютней и виол. Тот, облокотившись на борт, подвинчивал гитарные калки и наигрывал в ожидании покупателей перебирая струны. Он все продавал, но никого не зазывал голосом, хотя кофр лежал у ног и был открыт. Камиль нырнул под колесную пару и выбрался по другую сторону звонкого лотошника. Раздался конвульсивный аккорд. От тонкого слуха юноши не укрылось, что торговец чересчур "душил" гриф гитары, неумело подбирая по металлическим порожкам лады для весьма простенькой мелодии.
   Звуки перекатывались, смешиваясь с горделивым грохотом кареты с гербами. Под растрясшиеся, весьма миленькие, юные провинциальные аристократки пялились по сторонам во все глаза. Камиль, заглядевшись, едва не прошиб головой полотно картины на которой были изображены выложенные на лопухи карпы и фрукты. Он чудом не залез в краски из морских раковин, которые ценились дороже золота. Торговец поносил удаляющегося школяра и его раскрасневшиеся щеки благоухали как розмариновый ларчик.
   В разноликой толпе выделялись чувственные "скромницы". Тугая шнуровка корсетов выдавливала напоказ из за корсажей жаркую выпечку льстивых тел. Игривые сексуальные охотницы с завидным изяществом придавали очарование своему пороку. Их опытные взгляды были весьма значительными, а пламя желания почти искренним.
   Правильно управляясь с лошадью, одетый по дорожному, одинокий всадник быстро нагонял карету. На высоких сапогах наездника лежала серая пыль. Поравнявшись всадник по гарцевал и свесившись с седла засвидетельствовал свое почтение юным аристократкам. Привстав в стременах простодушный обожатель развязно подмигнул бардельянкам. У него при себе желания было явно больше чем звонких монет.
   Взаимная игра обольщений.
   Не собираясь любезничать за так с учтивым кавалером приватные девицы фыркали и кривились.
   "-Баня, купальня и прочие удовольствия для расположенных сеньоров!"
   В рядах жриц любви единства не было, жеманно хихикающие красотки призывали вкусить порока в таких соблазнительных позах, что приказчик прижался вплотную к проезжающей карете, перекрыв лошадиным крупом вид из проплывающего окна.
   Поместным дворянкам в столь невинном возрасте такое видеть ни к чему.
   Камиль, рукастым охальником прошмыгнул сквозь дефилирующее гнездо порока. Бардельянки знали место поиска ухажеров. Оно было там, где торговали любимыми игрушками настоящих мужчин. Ряды с колющим и рубящим оружием располагались по обеим сторонам улицы. Недостатка в желающих прицениться и купить или просто поглазеть, поговорить со знатоками не было. Одно и двуручные мечи, длинные и короткие, тонкие и широкие, со сложной рукоятью. Разнообразные доспехи, кольчуги, латные панцири. Кинжалы, стилеты, финки и кортики. Тут не говорили а шептались, досадуя над тем, что действительно думали и как считали. До Камиля доносились обрывки критических фраз:
   "-Глухой клинок. Нет, не тот звук."
   "-Шейка шпаги чересчур тонка."
   Оценивая внешнюю стремительную агрессивность сабли старый лихой рубака не утративший былую стать, положил длинно клинковое оружие на ребро кисти правой руки, ближе к дужке обуха, рукоять которой была окована латунью по головке и спинке. Проверяя сбалансированность и оценивая уплотненную ковку силовых линий широких продольных желобов, благодаря которым клинок заметно терял в весе и его прочность возрастала.
   С оружием не шутят.
   Совершив несколько быстрых кругообразных рассекающих махов и резких выпадов, он остался доволен саблей и собой.
   Перешагивая мимо навоза и перепрыгивая через лужи Камиль покидал Торгово бродную улицу. Каминные решетки, щипцы, ухваты с кочергой и совки для углей. Блесткий бархат и материя любого достатка. Соединив привлекательность с агрессивностью звенели ножны и цацки. Сверкали выставленные оружейниками на обозрение эспадроны, алебарды, метательные ножи, топоры и рапиры. Шорники предлагали сбрую и седла, поясные ремни и расшитые попоны.
   "-Учу фехтовать, с уловками победного свойства!"
   Привольны широкие улицы и люди на них реже хмурятся. Спесивому шику на Гурьба судной площади запрещалось молчать. Завораживающе мелькали спицы в мягких колесах открытых экипажей. Тут публика была иной. Паясничество и вольностей не терпели. По обыкновению естественной галантности ясновельможные мужчины прогуливали дам, находясь с проезжей стороны. Камиль засвидетельствовал свое почтение прогуливающимся парочкам. Истертые булыжники мостовой напрягали ноги. Узорная ткань фасадов обнимала тело площади, плелась над тучными кронами деревьев, кружа вокруг вспархивающими стайками прикормленных голубей. Всюду сверкали галуны и эполеты. Плавно покачивали буклированными хвостами высоких причесок прохаживающиеся девицы. Легкая позолота накрученных волос была заметена невесомыми звездами. Громоздкие прически плетясь кольцами поддерживали настроение женских форм. Над талиями с широкими порхающими тюльпанами юбок из переливающейся тафты не жалея кружев нависали занимательные шляпки, и проявляющееся бесстыдство декольте прикрывали веера тонкой работы. Иногда они были из перьев редких птиц. Перевязи и гарды кичливых шпаг сеньоров украшали драгоценные камни.
   Даже стражники отвечали на гримасы высокомерия терпеливым почтением.
   Камиль обежал взглядом площадь и размашистым шагом направился к оспаривающим реальность каменным изваяниям. Жители города очень любили всяческие изображения львов, хотя в окрестностях Чара-Тауна никто отродясь не встречал захудалого львенка, не то что целый прайд этих, без сомнения, благородных хищников. Они стояли на пьедесталах. Темные глазницы стерегли пространство. Волевая осанка хищников, атласная каменная шкура, ровные провалы меж обветренных, искусно выточенных клыков подчеркивали высокомерное спокойствие львиных поз.
   В светлой глади неба, над голыми скатами крыш возвышались кирпичные конусы остроконечных шпилей замка. Его башни круто задрались ввысь. Гурьба судную площадь от замка сиятельного мага отделял спорный элемент архитектурной полемики-малая стена, разделяя деревья на площади и парк при замке. Тенистое плетение пышных аллей смыкалось над головами прохожих распростертыми ветвями, соединяя через зубья стены обе лесопарковые зоны.
   Отрешившись от созерцания манерно крикливых нарядов высокопарно спесивой знати Камиль зашагал по белеющим квадратам более светлого мрамора к публичной торжественности проходной арки. Монументальные львы прижимали лапами вощеный лоск каменных шаров, от чего грызуны олених тушь становились похожими на цирковых. Но мощные клыки и лапы, умные поблескивающие глаза возвращали этим обрамляющим арку красавцам сущность хищных охотников.
   Ежась от сквозящей прохлады Камиль вошел под сомкнувшиеся своды арки. Серые затеки под когтями кошек напоминали сгустки крови.
  
  
  

"КОРОЛЬ ЯЩЕРИЦ, ЕГО "ПРИОР" И БРОШЕНАЯ КАРТА."

   Над обильными пятнами зелени, с величием почти что потусторонним, возвышался, выросший тут насмерть-замок.
   Миновав внутренний двор Камиль обозревал монолитный силуэт целиком, во всей завершенности его облика. Отодвинутый в глубь, с заросшими травой стенами, от земли до основания небес, он венчал равнинный городской пейзаж. В угловатых изломах толстых оградительных стен лежала сосредоточенная таинственность веков. Даже с изрядного расстояния замок не казался ни грубым, ни варварским. Он мерил ожиданием, глубиной горизонта, забирая на себя желающих оценить его многоглавую, долговязую красоту, понуждая к пониманию своего гнетуще мрачного величия. Подтверждением тому были его тяжелые громоздкие складки глубоко истертых, змеящихся трещинами ступеней.
   Послеполуденное жгучее солнце слепя полировало светом все, до чего ему хотелось дотянуться. Лучики света степенно коснулись плоской линзы циферблата и зажгли поребрики стрелок на башне с курантами. Прокатились по серебряным чешуйкам шатровых крыш. По фигурным нишам, валикам, прокладывая тонкие блестки дотрагивались до боевых ходов на арках навесных бойниц дозорных башен. Перекидывали сполохи по ярусам на выпуклые пилястры и фризы глазурованных кирпичей, змеились по зубцам и узким вертикальным арочкам набатной башни. Угловатые пределы замка имели выступы с тремя рядами окон и дополнительными секторными башнями, расширенными наружу, увенчанными флюгерами на длинных шпилях.
   Выкованные двери ворот были необычайно массивными с медными косяками и перекладинами. Камиль шагнул внутрь под бойницы и уходящие в глубь стены большие сводчатые камеры. Ступени сужались, выдвинутый фронтон фасада давал тень широкому двору выходящему на южную сторону, который поддерживали атланты, широко раздев над собой руки.
   Свет пасовал, возмущенный холодом камня и терялся уже не разбирая путей, дробился, серел. Его сил хватало лишь на то, чтобы подсвечивать пыль на сверкающих кварцем черных плитах испещренных красными паутинками прожилок.
   Оттесняемый тенями свет бросал последние блики на вздымающиеся торсы черных великанов. Ноздри атлантов были расширены, многопудовые плечи напряжены, вены на шеях циклопических статуй набухли. Жилистые стволы рук упирались в фронтон, крепя не только потолок, но и вульгаризируя любую мысль о противлении хозяину замка. Глаза атлантов посверкивали из под резко очерченных бровей. Равнодушные статуи вызывали трепет, оставаясь гладкими неподвижными глыбами камня. Камиль слушал шум своих шагов. Их острая звучность царапала тишину. Атланты справа и слева перекрывали фигуры покорно окаменевших кариатид. Их тела отливали мраморной белизной. Обнаженные руки дев украшали массивные браслеты. Кариатиды, основанием подошв стояли на круглых постаментах, полные непревзойденного величия и венцами головных уборов подпирали каменную твердыню.
   Шум шагов замер. Торжественный портик с полу колоннами пересекали барельефы шествующих с оскаленными пастями львов. Их гривы были красно-коричневыми, а тела желтыми. Бронзовые, открытые настеж двери, сосредотачивали остатки стекающегося света в один удлиняющийся внутрь прямоугольник. Канонически точно закупоривая темноту. Камиль вошел и двинулся длинным сводчатым залом, пересекая его бесконечную глубину. Каждый звук, разносившийся под величественными сводами, был отчетлив и ясен, словно побаиваясь темных закоулков замка он заявлял о себе, перекликаясь звонким эхом с почти нетленным камнем. Зал казался бескрайним. Без стенным. Эхом теряясь в тонкой трясине мрака. Одни полированные колоны, точно вехи указывали путь через сгущающуюся темную гать.
   Люди не строят таких замков-это удел магов.
   Капители колон бились цветным пламенем, освещая изогнутый свод потолка и удерживая купольный полог. Порой языки пламени отлетали прочь как обрывки заклинаний. Замок нес в себе несоразмерность небесного и земного, как внутреннее пространство любого человека. Весь свет копился только под потолком. В чертогах замка висел серый полумрак. Трепыхание пламени лишь усугубляло зыбкую неопределенность закоулков, выхватывая отдельные случайные детали, то спиральные, противолежащие закрученные браслеты винтовых лестниц, то проломы невидимых занавешенных окон. В этих погруженных в шорохи залах любые громкие звуки казались почти предосудительными. Но не ветер возился в темноте удушливых топей, а кто другой-жующий и дышащий Вертопрах. Пекущийся за логово и за того, кто безраздельно господствовал в нем.
   Камиль держался середины, ближе к аллее длинных горящих свечей. Массивные колоны были гладкими и теплыми. Несколько замираний пламени, казалось, вырывали свод. Сквозящий ветерок шевелил кончики вьющихся волос юноши. Недвижно повисшее, сияющее марево сливалось в дорожку, струилось по черным плитам точно отражение запрокинутой в канал луны.
   Юноша преодолел затянувшийся, невообразимо длинный зал. Эхо плутало, пока шаги не затихли совсем. Он достиг мрачных покоев Властейшего. Открытое пламя в нишах длинношеих масляных плошек пыхало лампадным огнем, освещая светлую промоину высокого дверного проема между полу колоннами. Камиль раскатал кружевной манжет щегольской сорочки, затянул витой шнурок и поправив перевязь со шпагой взялся за ручку из позолоченной бронзы в виде свернувшейся кольцами змеи. Дверь вздрогнула и медленно приоткрылась, тоненько заскрипев как фальшивая свирель. Камиль с тревожной опаской переступил порог комнаты.
   -Заходи, дружок, пока у меня не вступило в шею.
   Юноша с легкостью уловил короткий досадливый взгляд Нобиуса.
   Высокое кресло и огромный стол располагались прямо против входной двери. Сам кабинет, стены которого, казалось, состояли из одних только полок заставленных книгами, выражали собственную персону его хозяина.-Властейшего Владыки Нобиуса, Арханта Демоникария Магических Искусств.
   Камиль выставил вперед одну ногу и учтиво кланяясь Владыке шаркнул сапожком, дважды чуть отступая в почтительном поклоне. Молодой человек сгибался так низко, точно решив пасть на колени. Но и этого оказалось недостаточно. Пугаясь чужого глаза разложенные, разбросанные повсюду на столе книги резко захлопывались одна за другой, слегка подскакивая как сработавшие капканы и над ними жемчужной пылью еще вился, быстро растворяясь, дымок заклинаний. Огонь трех больших светильников, выточенных из полупрозрачного гелиотропа, играл на золоченых корешках книг, наливая жаром радужных ореолов плафоны из тонкого стекла, очеканеного лепестками с рубеллитами.
   Язычки светильников заплясали, когда захлопнулись книги. Их свет был горячим, а тепло его казалось сладким.
   Плетеная закладка сколопендрой пробежала через середину стола и скрылась в книжных развалах.
   -Книги стесняются,-очки в форме много конечных звезд на носу мага напоминали хрустальное печенье и, казалось, посмеивались вместе сего лицом:-Ты испугал их. Они боятся тебя. Отвыкли. Не помнят,-улыбка Нобиуса светилась проницательностью. Но было в ней и что-то жесткое, присохшее темнеющими паутинками в уголках глаз удельного мага. Его улыбка всегда оказывалась чуточку холоднее его взгляда. Все пережитое им казалось настолько старым, загустелым, что давно превратилось в смолу. Белки переправились в желтую толщу, поглотив подлинный, позабытый цвет глаз. Пушок совершенно седых волос напоминал созревший на припеке легкомысленный одуванчик. Его чуть увеличенный череп будто бы висел на волосках света, левитируя над тонкой шеей. Глубокие ямочки на щеках точно подныривали под косточки скул, добавляя узким челюстям мага некую цепкую, нудную напряженность.
   Камиль продолжал стоять в поклоне, забыв выпрямиться.
   Нобиус побегал костяшками пальцев по краю стола, потом, вцепившись в белую спинку кресла, резко встал и произнес:
   -Мага легко прозевать, если не искать его специально,-высоко подняв седые брови он посмотрел на Камиля.-Ладно ... выпрямляйся уже. Твоя преувеличенная покорность мне не смешна, а омерзительна.
   Камиль распрямился. Присесть ему так и не предложили.
   Нобиус прошелся вокруг стола, заложив руки за спину и вернулся к своему креслу. На нем была мантия из лилового аксамита. Крупный, головоломно загадочный узор архаическими письменами несколько выступал морхом над углубленным бархатным фоном.-Бороться с предназначением невозможно. Я как сейчас вижу тусклый отблеск переливающихся на вечерней заре шелестящих зеленых чешуек по ровно подогнанным плитам каменного пола. Они были такими гладкими, что замурзанная корзина с младенцем и не качалась почти, а так, слегка шевелилась в движении не укачивая дитя. Шевелящийся ковер из маленьких юрких ящериц вез колыбель к моим ступням. Ребенок не плакал. У него были смышленые глаза, хотя пеленки следовало бы заменить на свежие. Мало того, от немытого тела мальчика пахло розами. Уже в тот момент я подумал что он может производить впечатление. Я оценил тогда не то что ты хотел мне понравиться, а то с какой легкостью ребенок эманировал магией. Тебе вполне бы хватило врожденного дара, чтобы мороча на потеху публику стать звездой бродячего балаганного шапито. Я приблизил тебя к себе устраивая твою будущность. На долгие годы став твоим опекуном и учителем. Взяв тебя в обеспечение я рассчитывал, что ты захочешь познать нетленную сущность магического мастерства, поразив меня своим прилежанием.-Нобиус снова прошелся по кабинету, искоса изучая, как понравились юноше эти слова. Мантия подметала пол.-Ты подавал блистательные надежды.
   Камиль явно приуныл, он озадаченно молчал. Золотые обрезы книг скрывали пожелтевшие от времени страницы. На тисненых кожаных переплетах различались даже крохотные поры, которые то сужались, то расширялись вновь. Ему казалось, что хороший лоскут содранный с его собственной спины был растянут по лицевой доске "Основоположения Матрамагии.", так жарко горел затылок и лопатки.
   -По части добывания знаний я идеалист. Затворничество-внешняя часть постижения магии в целом. Ты же искал возвышенного в ином. Магия не творится походя, как ты привык. Ты слишком мало времени проводил в одиночестве, так мало следуя моим тебе советам,-Нобиус глядел укоризненно, с подчеркнутым долготерпении на лице.-Любопытство-романтика разума. Я все надеялся на меткий ум. Вот вот, в скором будущем, ты дашь острастку капризам естества и юношеский пытливый разум захочет познать магические книги как орудия ремесла. И ты начнешь устойчиво прирастать в силе и знаниях. Но ты искал утешения в другом,-Нобиус все больше впадал в назидательный тон:-Я не в праве назвать тебя слабохарактерным, но ты не горбил спину над книгами. Не садил зрение при тусклом свете, закручивая фитилек ради экономии лампадного масла. Радость затеряться между книжными стеллажами тебе не ведома. И бледность твоя не от недостатка солнечного света по причине безвылазного пребывания в подвальных архивах замка. А из-за недосыпа во время изучения пуговок и крючочков под платьями похотливых вертихвосток,-во взгляде Нобиуса не исчезала глубокая озабоченность.-Твои амбиции мага сложились в одно только самодовольство вальяжного франта, да способности ходока ловеласа. Когда все задатки не вызывают ни одного поступка, который бы хотелось отметить, отличить, невольно закрадывается мысль, а не ошибся ли я в тебе?
   Камиль словно бы очнулся и заговорил:
   -Временами я раздражаю вас, Владыка. Но в моем возрасте всякая обстоятельность должна выглядеть вызывающе.
   --Да хоть бы так!-глаза Властейшего мага диковато сверкнули.-Признаться, уже и ты сам презираешь меня за мое к тебе терпение?
   Ветер сопел в трубе дровяного камина.
   Нервная ухмылка в уголках губ юноши сочла за лучшее исчезнуть и строго сжаться в тонкую тоскливую полоску.
   -Ваши слова, сплошные упреки, Властейший. Вы вырастили из меня преданнейшего из ваших приверженцев. Моя шпага и мои магические способности принадлежат вам безраздельно и по праву ...
   -Ты даже не пытался изобразить усердие, не вняв ни моим намекам, ни сожалениям,-отмахнувшись перебил его Нобиус. Каждый его жест и до того был исполнен силы и зловещего смысла:-Ты любишь себя побаловать, все себе позволяя, исполняя малейшие свои капризы и прихоти. Я угадал в тебе мага, король ящериц, но за твою человеческую историю я не поручусь, как и за твой характер.
   Терпя выволочку Камиль теребил кружево на манжете. Наконец опальный ученик собрался с мыслями и заговорил:
   -Вы были оскорблены в лучших своих чувствах, Властейший. Я порой совершал необдуманные поступки. И если что-то рассеет мои заблуждения, так это только ваше внимание ко мне. Магия-это глубинные желания. И кое что можно решить только чудом. Все хотят, но не все могут. Во мне идет внутренная работа. Все время. И если я не карплю над книгами как вам того угодно-это не означает что я не учусь. В меня вложено столько надежд и я знаю как много с меня и взыщется.
   Опадая целиком и частями пламя вспыхивало вновь. В масло светильников были подмешаны благовония, от чего голова Камиля начинала слегка кружиться. В глубине глаз Нобиуса мерещились белые звезды. Школяр старался не смотреть в них. Он неотрывно глядел на костяное кресло, с прямой высокой спинкой и плавно прогнутыми подлокотниками. Невероятно подробная и живая работа костореза. Вырезанная девушка сидела спиной, чуть повернувшись влево. Ее распущенные волосы разбегались по спинке кресла, то как лучики прямые, натянутые тетивой света. То валками струясь по сенокосному полю. То закручиваясь, точно вихрь в разгар урагана, а то вдруг взметнувшаяся прядь втыкалась лезвием, застревала выпущенной стрелой, наматывала кольца волос на древко брошенного копья, раня боковины кресла. И Камилю всякий раз чудилось, что если бы вырезанная с таким мастерством девушка обернулась-он бы увидел безобразно уродливый, весь в бородавках, вытянутый загнутым мясистым крючком нос хохочущей, с запахом нафталина, ведьмы.
   Наслаждаясь ситуацией Нобиус сделал паузу, словно ожидал реплики или вопроса. Он супил брови следя за Камилем живыми мудрыми глазами. В какой-то момент его лицо замерло, застыв без всякого выражения:
   -У тебя нет подлинных амбиций и это мешает моему благу. Посредственности способны заживить лишь пару мелких царапин,-Нобиус выдернул из ужа волосок и превратил его в мотылька.-К утру бабочка издохнет, но до той поры может приключиться все что угодно, а не то,что выгодно тебе, неуч. Прикажи птице сесть тебе на руку и она обгадит тебя, но приземляться по воле твоей не станет. Так ли?
   Камиль отвечал медленно и внятно, глядя на книгу практической магии в двух частях "Непроизносимые положения и уложения молвивших", застежки на которых были в виде жабьих растопыренных лапок пришитых к татуированной коже на обложке каллиграфической вязью.
   -Если по всем правилам ... как прописано в этих книгах ... то, может быть, случится по вашему. А ежели я возьмусь, моим самородным колдовством, птаха и петь будет и с руки клевать, и выдернутые ниточки на камзоле обратно в шитье заправит.
   -Это не так-то легко как ты о том говоришь,-сухо отрезал Нобиус. Наивное бахвальство юного повесы, как не странно, пришлось по нраву изнуренному раздумьями Властейшему магу. Его кривоватый мизинец обмакнулся в дыру, где булькало что-то фиолетовое. Колобродя алхимией книга "Послушание сред" в своей середке лопала шарики пузырьков, выбрасывая брызги на потемневшую обложку. Нобиус облизнул с пальца колдовское варево и накрыл фолиант другой книгой. "Свод кудесника безотносительной магии" на своем выпуклом корешке имел одинокий глаз, ресницы вокруг которого больше напоминали шерсть. Глаз норовил подмигнуть Камилю. Это беспокоило юношу не меньше чем гнев Владыки.
   -Даже это я сочту за жалкий фокус, как мелкую месть за провал большого магического действа. Ибо я чту твой "Приор",-голос Нобиуса с легкостью становился непререкаемо властным:-Сколько раз я повторял, что стоя на цыпочках своего дарования тебе не подпрыгнуть до высот чародейства с таким отношением к делу. Произнося недоученные заклинания, самовольно завершая вызываемое превращение, ты не осознаешь о какую бездну способен ободрать чрева наши, совокупив незыблемое с невозможным. И спасает тебя только твой "Приор", невероятно сложным, чудовищным образом выправляя равно действие сред миропорядка и хаоса. СЛОВО-запустившее вселенную брезжит отголоском твоих посылов. И чтобы разобраться в этом, мне потребовались годы и все эти книги. Но моя мудрость ничто по сравнению с твоей ленью. У тебя находится повод до вообразить заклинание, нежели набраться терпения и изучить его по образчикам магической мысли, прибегнув к власти записанных в книгах тайн.
   Без особых признаков раскаяния и непоколебимый в своих слабостях Камиль ответил:
   -Вы в праве напомнить мне о делах, которые не показались мне важными. Ведь моя преданность вам сильнее чем предполагаемая лень. Какую бы самоуверенность я не проявлял, но мое своеволие в чарах и шалости превращений не отвлекут вашего ученика пустячной ерундой от его предназначения. Тем более я всегда надеюсь, что ваша помощь и добрый совет подхлестнут мою сообразительность.
   -О твоих способностях и поговорим,-даже печаль на лице Нобиуса обладала мудростью и властью.-Слушай же. Для этого потребуется вся твоя понятливость. Ты поможешь мне совладать с другим волшебником. Мой враг настолько совершенен, что он может и не существовать вовсе. (Камиль и припомнить не мог, как не пытался после, видел ли он когда нибудь во взгляде учителя столько вражды и презрения.) До меня доходили слухи, что он околел дорогой. Да видно он сам их и распускал. Необычайно сильный в грезах маг. И звать его, в самый аккурат, Делагрезом.
   Выражение терпеливого внимания на лице Камиля стремительно таяло, некоторое смущение сменилось настороженностью и замешательством:
   -Рядом с вашей персоной всякий маг кажется настолько незначительным, что не в праве называться чудотворцем.
   -Льстец,-уже злясь промолвил Нобиус, отворачиваясь и перекладывая книгу на конторку слева.-Не старайся, мой выбор уже сделан. И он неизменен. Спорый маг-скорый враг. А этот вторгся в пределы моих владений с целью потеснить меня на престоле. Это будет дуэль магов. Я выбираю оружие, то есть тебя, каверза моих надежд. А притязатель-поле битвы. Сущий мир для этого не годится,-внезапно Владыка замолчал, резко обернулся и пристально посмотрел на Камиля поверх звездочек очков.-Бой ведут за кругом. Не в этом мире. Соискатель-персона могущественная и большой мастер по части иллюзий. А я побуду над схваткой. Ведь я обязан себя беречь, избегая всяких затруднительных усилий,-у него была такая манера, казаться старше и дряхлее.-Своей властью над тобой я никогда не пользовался и ни разу не злоупотреблял ею.
   Нервно пляшущий свет корчился будто затравленный лис. Шуршали ощупываемые сквозняком портьеры. Плотные складки ткани пахли пылью.
   -Вы захотели избавиться от меня, Владыка?-негромко проронил Камиль, смахнув со лба назойливые пряди.-Как же леность моя и нерадивое отношение к обучению побуждают вас довериться мне?
   Нобиус разглядывал юношу отчужденно, но с примесью тоски и едва различимой толикой злорадства:
   -Ты, нечто особенное. А я не желаю раскаиваться в милости. Настало время и тебе оправдывать подарки судьбы. Молодость хвастлива, тем более если щедро задарена природой,-пристальный взгляд мало соответствовал мягкому тону его слов.-Можешь считать это сделкой. Я назначу тебя четвертым моим наперсником. Так ты исполнишь свое предназначение. И это не ловкий ход, мой мальчик, а ставка на твою уникальность. Но без этого преимущества ты не много бы стоил. Только тем кому это отличие дается не легко, оно достается по праву.-Нобиус опустился в кресло, заслонив девушку, так похожую на ведьму. Вперив безостановочный взгляд куда-то за юношу Владыка заговорил:-В начале, из центра мироздания был посыл, возможно, состоящий из одного только основополагающего, реликтового заклинания. Задуманного и произнесенного. Посыл был таким сильным, что частицы унеслись вперед, опережая всех. Их связь с посылами слов самая долгая. Бесконечно прочная. Обретшая разум частица оборегаема долгой связью с началом задуманного. Назови это искрой божьей, даром, если хочешь. Я зову это "Приором". Твоим приоритетом перед остальными людьми и магами. Вот почему твои не вызубренные, но применяемые тобой заклятия, неосознанно точно выражающие смысл заклинания, не привели к беде до сей поры.
   -И на беду надеясь, бедой управлять беретесь?-честолюбие и жалость почти кротко сплелись в этом выплеске вопросе школяра.
   Нобиус не стал спешить с ответом, он с упорным глубокомыслием рассматривал Камиля сохраняющего прежнюю почтительную позу:
   -Вот когда в тебе прорезался юношеский басок,-края пламени играли волосками света в венчике редких волос на голове Властейшего мага.-Нет, ты не бездарен. Зря я себе так долго позволял тебя холить.-Его расцепленные пальцы вынырнули из под края стола.-Вокруг упорядоченных символов, знаков, слов, текстов формируется условность сказок, ворожба бабок и колдовство магов. Каждая травка к слову приложенная может исцелять, а может и плетью сечь. В тебе властолюбец еще только проклюнулся, но он уже должен рассчитывать каждое дуновение, проявляя решимость, чтобы не облетели лепестки.-Вновь вставая Нобиус поднялся в полный рост, и подавшись вперед уперся рукой в разделяющий их стол. Превратившись в одну из многочисленных колон этого замка. Своды потолка нависали над его головой.-Теперь простись и уваж мое уединение.
   Взгляд Камиля бессознательно вцепился в протянутую ему руку. Кисть была сухой и белой, как полыхнувший пучек порохового пламени из рукава пушки набатной башни.
   Не подавайте руки магам!
   Едва Камиль прикоснулся к кончикам протянутых Нобиусом пальцев как его, простым мановением руки, приподняло. Маг точно захватил весь кабинет, черпнув его в свою ладонь. Рука пошла вниз, потянув за собой стены вместе со всей обстановкой, потолок опустился став совсем низким. Входная дверь нырнула под ноги Камилю и школяр вывалился в нее как рудокоп в обвалившуюся шахту. Уносясь спиной в волнительную пустоту.
   Отвесное падение продлилось миг или чуть больше. Юношу развернуло в воздухе, оцарапав гарду о гранитный косяк и поволокло через парадный зал, огибая длинный ряд колон. Камиля несло поднимая под плавные дуги потолка. Языки пламени покачивали вышину сводов. Желтые края пламенных разломов извергали полноводное голубое свечение. Жаркое, вязкое тепло скручивающихся полыхающих лезвий билось блеском о богато изукрашенные триглифы и планочки. Вычурная канва проступила в замысловатых кренделях магической скорописи. Камиль бесшумно скользил по воздуху. И было ему, от чего-то, хорошо и не так обидно как могло бы быть. Школяр разглядывал прокопченные символы сложно сплетенных узоров.
   За краями мрака, от задернутых портьер, вязко шевельнулся холм. Из него, змеящимся отростком вертко взвилась тягучая утроба Вертопраха, и клацнула жестким как стелька зубастым шлейфом, едва не ухватив за кончик болтающейся ниже всего остального шпаги. Камиль подобрал перевязь, пытаясь вырваться из этой колдовской за цепы. Невидимая мног опалая рука крепко волокла его из залы, через мерило поступающего света, обратно сквозь торжественный портик. Замок выталкивал Камиля из своей архаической углубленности. Его выкинуло, вытряхнуло во внутренний двор. По замысловатой извивающейся кривой властейшего произвола иссякшая сила выронила юношу. Всегда нелепое по событийной наполненности падение в грязный ворох разрушило чары Владыки Нобиуса. Или придержало их.
   Бешено рвущимися ударами колотилось сердце. Разгоняя мягкую одурь Камиль радовался положительной плавучести жизни. Шелестели в пригоршнях скрученные, свернувшиеся коричнево-красные как сосновая кора, листья. Он вынырнул из под спуда загустелого гербария как из очень застоявшейся водицы.
   Грозно хмурились великаны сохраняя каменное безразличие на лицах. По небу плыли облака похожие на безмолвно простертую руку.
   Камиль лежал в "задувале", угол которого имеется на любой площади или дворе, куда ветер предпочитает избирательно относить листву и всякий мелкий мусор. Достаточно наложить на такое место легкое направляющее заклинание "Неразносимого ветра" и метельщик здорово сэкономит на метлах. Ноздри рвал терпкий дух тления и першило в горле от тухлой сырости и прелой мимозы. Камиль разворошил компостную яму отряхиваясь от всей той заплесневелой пакости, которая успела к нему прилипнуть. Юноша встал на ноги расправляя по плечам комом сбившийся на спину плащ. Выгребая из за шиворота всякие ломкие палочки и хвою, истлевший, похожий на мышиную шкурку, ссохшийся прах. Оберая с одежды застрявшие листочки Камиль перепрыгнул через витую парковую ограду и энергично пошагал, мимо каменных плит заросших зеленым плющом, к малой стене внутреннего двора замка. Тусклые пряжки набрякших грязью сапог издавали приглушенный скрип. Могло показаться что юный волшебник сбился с пути, но с каждым шагом его сердце билось ровнее. Камиль провожал глазами густые кроны внутреннего сада. Кое-где плиты выпирали разросшиеся корни. Юноша перешагивал разломы, он шел аккуратно ступая, как по временным мосткам, когда услышал из под сумрачных сводов обращенный к нему голос.
   -Игра в таинственность-любимейшее из развлечений Нобиуса.
   Камиль оглянулся через плече и остановился.
   -Он оказал тебе потрясающий прием,-с веселым спокойствием поинтересовался, подняв острый подбородок, Кароннак, при этом покусывая кончик тонких с проседью усов и поправляя серую шляпу с загнутыми полями и ярким пером. Рукава его верхней отороченной мехом куртки от плеча до локтей имели несколько декоративных разрезов, из которых выбивалась затканая золотом ткань. Бедра опоясывал шарф из серых и золотых нитей. Просторные, лосиного цвета шаровары были заправлены в мягкие сапоги с кожаными про лысинами на меховых отворотах.
   Под крутыми ступенями ведущими на малую стену, между опутанными густой сетью зеленых побегов выпуклыми нетопами, в обширном повороте имелась глубокая выстроенная ниша, где на дубовом бочечке сидел нахальный шутник. Он положил на колено шпагу в стальных ножнах, пристегнутую через два кольца пасовым ремнем к скрытой портупее. Чашку с защитными дужками украшала головка, на рукояти которой красовалась оскаленная волчья морда. Двое его дружков стояли по сторонам в независимых позах. Важным и значительным в этот момент оказался винный погребок за их спинами.
   То, что все трое терпеливо ожидали школяра, сомнений не вызывало. И, судя по одобрительным кивкам, все четверо были хорошо знакомы между собой. В ответ на подобную светскость Камиль отвесил учтивый поклон и огрызнулся:
   -Вы начнете мучить меня прямо сейчас или подождете пока я проколю кого нибудь первым?
   -Не думаю что этого будет достаточно, чтобы Властейший перестал относить тебя к кладези невежества,-моментально отреагировал на эту дерзость Виторлан. На нем были светло-синие штаны заправленные в высокие черные сапоги с раструбами срезанными сзади в верхней части. Полувоенный лазурный камзол расшитый шелком поверх вытканного рисунка добавлял яркости краскам вышивки. Ладно скроенный с длинными полами, он придавал рослому Виторлану щеголеватый вид, как и белый шелковый галстук прикрывающий шею. Левая рука в белоснежной перчатке покоилась на рукояти шпаги с вызолоченными металлическими накладками на ножнах. Солнечные блики дробились и посверкивали, отскакивая от богатой перевязи этого высокого красавца, дополняя его суровый, излишне страстный взгляд. Пряди косыми волнами обрамляли большую черную треуголку из тонкого плотного фетра украшенную плюмажем с черными и белыми перьями.
   -Учтите, оскорбить меня не трудно, но очень опасно,-с упрямой враждебностью предупредил наперсников Камиль.
   -Потешаться над собой не даешь,-наседал Кароннак, пока подавляемая усмешка предательски кривила его губы.-У тебя, видите ли, не то настроение. А повода для иных утех у нас нет,-слегка искусственно возмутился он.
   -Проходи мимо, если у нас нет причины оказаться на твоем пути,-резонно предложил Лузгард, чья медлительная лукавая улыбка вышла чересчур неравноправной с его подвижным лицом. Внешность одних искажает ухмылка, другим не идет спокойствие. Вздернутый, с продольной ямочкой на конце, нос и резко скошенные на глаза брови придавали его лицу нечто птичье. Сейчас он носил, к обязательной шпаге, еще и короткий клинок у пояса. На голове красовался мягкий бархатный берет салатного цвета, элегантно заломленный на правое ухо. Поясной кушак из цветных шнуров и перехватов оканчивался кистями. Серебряное шитье на рукавах, карманных клапанах и у заднего поясного шва и фалдах короткой куртки повторялось на штанах. Плечи свободно прикрывал плащ из зеленого сукна. Сапоги из цветной кожи, с короткими голенищами немного выше середины икр между короткими отворотами, украшали кисточки и серебряные пряжки.
   На Камиля с торжественной невозмутимостью взирали наперсники Высокочтимого мага.
   Эти трое всегда круто забирали. Однажды, в самом начале их знакомства, Камиль в ответ на резкий тон и выбранные выражения не сдержался, и горячась попытался обнажить клинок с целью наказать обидчиков. Вершок лезвия успел увидеть свет, но Виторлан коротким жестом наложил руку на эфес шпаги. Его цепкие пальцы стальным капканом обхватили кисть школяра и вернули шпагу юноши в ножны: "Не обязательно быть таким бритером,-урезонил его тогда Виторлан.-Отпусти, пока твои ножны еще налезают на лезвие. Тебе не выстоять против трех наших клинков,-небрежно закончил он свою мысль."
   -Ну да, конечно!-сарказм в голосе Камиля задавил раздражение.-Фавориты оставили без присмотра границы провинций удельного мага и облюбовав винный погребок, в тенечке перемывают мне косточки. Не удивительно, что пришлый маг беспрепятственно слоняется по Чара-Тауну и бросает вызов кому ему вздумается. Вертопрах его задери.
   -Не смотри на нас как на вестников несчастья,-рот Кароннака драматично опустил вниз свои уголки.-У досточтимого Нобиуса предубеждение относительно тебя. Но ты сам просто лез из кожи вон, чтобы он отметил твою нерадивость. Поэтому крепись. Рабство еще никто не отменял,-узкое лицо как острие меча накалывалось на подставленный кулак подпирающий нижнюю челюсть размышляющего вслух наперсника.
   -Я буду вам очень признателен если вы перестанете меня доставать,-Камиль был слегка взъерошен и незаметно дергал левой ногой переступая.
   -То место из которого ты сейчас выбрался побуждает нас думать о тебе всякое,-мужественный подбородок подковкой и высокая линия лба Виторлана драматично морщились. Прошло меньше года как он перестал носить бороду и нижняя часть его благородного лица выдавала любой нерв.
   -Да вы сами как будто в панике?!-Заметил Камиль, неплохо изучивший их всех.
   -Мы так ужасно выглядим,-легко согласился Кароннак и привстав над бочкой стал обеспокоенно рыскать глазами, делая это достаточно выразительно.
   -Одна сплошная катастрофа!-Заверил их Камиль. Его зелено-голубые глаза и выступивший легкий румянец выражали раздраженную веселость.
   -Тогда в тройне замечательно, что Нобиус посылает туда тебя одного, а не одного из нас.
   -Он не передумает?-Камиль состроил такое лицо будто мучился изжогой.
   Виторлан искоса взглянул на него и подтянув пальцы на перчатке, свысока заявил:
   -Куда нам то до тебя.
   -Мы тут в качестве необходимой поддержки и только,-отстранился Лузгард. Остановившиеся глаза его подвижному лицу были так же противопоказаны как и жертвенность.
   -Нет, это будет твой дебют. Мы благородство в себе пересилить не сможем и оставляем лавры первенства самому достойному. Кто лучше тебя преподаст урок дерзкому претенденту на власть. Прими это уже как должное и слушай меня не сердясь, а послушно внимая.-Кароннак вновь опустился на дубовый бочонок, поправив его под собой, и стал говорить без издевки, чуть передерживая фразы и тем подтверждая степень внутреннего напряжения:
   -Поле битвы Делагреза, куда ты отправляешься, мыслимо им и живет за счет его. Не будь равнодушным, пылко восхитись его иллюзорным миром, если он того будет стоить. Это добавит тебе могущества и даст прирост твоей магической силе. Сделает твои ощущения обостренней, а поступки одержимей. Но ни за что не отождествляй себя с навязываемым тебе миром. Будь критичен и помни, что только суть абсолютна. Потому что абсолютная правота доступна немногим. Только тем, кто может разом понять чему он служит. У этого странствующего мага прочная задница и трезвая голова, раз он бросил вызов самому Нобиусу. Но он человек творческий, а творец всегда в чем-то раним. Постарайся этим воспользоваться.
   Усваивая эти премудрости Камиль не находил оснований для твердой решимости.
   -Если это такой магоугодный труд, то почему бы тебе не прогуляться туда вместе со мной?
   Кароннак холодно прищурился. Их разделяла прочная договоренность с Нобиусом. Уверенность медленно гасла на лице мага. И следующая фраза лишила его предыдущие слова фатального романтизма:
   -Ставить на это я бы тебе не советовал,-на дне его глаз плескалась тоска и обессиливающее сочувствие.
   -Заступнички из вас аховые,-Камиль имел основания для этих слов, ведь наперсники были сильней и опытней его как маги. О жизненном багаже знаний и говорить не приходилось.
   Виторлан смотрел по прежнему косо, но помалкивал. Произнося не слова, а взглядом отвечая на его вопрос.
   Лузгард попытался откупиться очевидным:
   -Хотел бы я посмотреть на уговорившего Нобиуса поменять свое решение. Беспрекословное повиновение-это замедленная реакция на любую его просьбу. Ты у него "любимчик" и угоден ему. Вертопрах, чувствуя это, всякий раз тебя цапнуть и норовит.
   -Властейший может настоять на чем угодно. И тут никуда не денешься. Нобиус испытывает тебя, указав на твои обязательства перед ним. Чужестранец, каков бы он ни был, оставил тебе право выбора. Делагрез переслал с оказией почтовым дилижансом колоду карт,-Кароннаку не были чужды театральные эффекты. Наперсник потер руки, словно ополоснув их под невидимой струей воды и вынул из за шарфа на поясе запечатанную карточную колоду. Он поддел ногтем тонкую оберточную бумагу и сняв бросил ее между ног. Смятую упаковку тут же подхватил ветер, унося ее в сторону задувала. Бережно и четко, с дружелюбной дотошностью Кароннак поправил листы в колоде и бесхитростно протянул ее школяру:
   -Тасуй, сдвигай события как пожелаешь,-подбодрил наперсник юношу.
   Камиль рассеянным жестом убрал упавшую на лоб прядь. Под ложечкой екнуло. Кроме того что карты были чересчур крупными, (они едва держались на большой ладони Кароннака), больше ничем не отличались от обычной колоды. Камиль истово всмотрелся в типографский оттиск: энергетические рубашки карт были не повреждены.
   Монументальные позы исполинов казались ломкими и надрывными. Со страдальческой миной атланты взирали на его нерешительность, вскинув руки.
   "Куда его занесет лакированный кусочек картона?"
   Бесконечная, бесцветная тяжесть.
   Повисшая длинная пауза растягивала его нерасторопность, едва не превращая ее в постыдную трусость.
   -Тогда тяни карту,-предложение Кароннака было очевидным и бестактным одновременно.
   -Что-то не хочется,-резковато среагировал Камиль.
   Смесь паники и горделивой чопорности на лицах Виторлана и Лузгарда были частью их сочувствия.
   -Зато искренне,-поддержал его Кароннак.-Не спеши.
   Камиль набрал в легкие побольше воздуха и чуть дрогнувшей рукой сдвинул карты. Подумав, молодой маг отодвинул еще ровно одну рубашку и вытянул из колоды новенький, никем никогда не захватанный, слегка липкий, лист.
   Лицевую сторону карты резал пополам армейский барабан с перекрещенными барабанными палочками. В верхней части был изображен солдатский мундир, а в нижней, плаха с прислоненным топором и колпак палача.
   -Надеюсь ты сможешь верно оценить то, на что тебя подтолкнет выбранная тобой карта,-Кароннак выхватил из рук Камиля лист и не глядя на него, серьезно размахнувшись, ловко так с подкруткой метнул ...
   У Кароннака наверняка кто-то был в роду из охотников папуасов. Карта пронеслась сквозь арку, подворачиваясь и ложась на обратный курс. Никакой приземленности. Реальность поползла, стала расслаиваться, поворачиваться карточной кромкой. Она расстроила линейную геометрию города, на витках кроша ее в соломку. Облазила ленточками серпантина, скручивалась стружкой, секлась и тлела. Быстро вращаясь карта описала круг и понеслась в обратном направлении.
   Кароннак поймал вернувшийся бумерангом лист и тут же сунул его обратно в колоду. Когда он поднял глаза, Камиль уходил в обрывающуюся глубину арки. Утекал сквозь нее. Его шаги отзывались разносясь гулким рассыпающимся эхом. Тонкий мир расхлопнул дрожащий проем, выдавая загадки за правила. Предопределение, как покушение на свободу.
   На внешнем абрисе арки занесенная нога Камиля повисла в воздухе, будто чаечки на отворотах сапог взмахнули разом своими пробитыми крыльями. Он не оглянулся назад, осознавая, что только этой дорогой и должен пройти и вернуться. И шагнул в неведомое ...
   На стене облицованной выщербленным кирпичом сидел мотылек и шевелил напудренными усиками.
  
  
  

"В ОПАЛЕ."

   Преодолев рубеж невозможного, туда, в связь мистическую, Камиль приложил немало сил, чтобы осознать беспощадную внезапность перехода. Залп, выкинувший его на эту сторону, не угасал. Слегка клоня голову набок Камиль прислонился к мелким, щербатым сколам на камне подергивающейся на виске жилкой. Он передвинул руку и уперся крепче в уклон грубой кладки. Ветер пучил рукава его расстегнутой на груди тонкосуконной рубахи. Арка, проворачиваясь под растопыренными пальцами мага, опять становилась полукруглой и шершавой, как останавливающийся точильный камень.
   Он был настроен увидеть химеру. Бред-пусть и не хрупкий. Подвох не прокрашенной реальности. Дома без глубины, в один фасад. Допуская сентенцию действительно удавшегося и сомнительно возможного. Но что-то уже успело ускользнуть, осмелеть, перекинуться от ближайшего дома к следующему. Город накапливал в нем, в Камиле, свое новое состояние, обретая крепнувшую высоту и примечательные характеристики.
   Грезный град сохранял детали того Чара-Тауна и не пытался казаться чем-то другим. Из туманящегося влажного марева возникала жесткая геометрия. Выстраивая детально, корпускулярно, но, все равно, неточно. Город наполненный замещенным смыслом был чуток и лжив одновременно. Слишком большая условность не могла иметь резерва прочности. Он все еще как бы оставался не на яву.
   До сна рукой подать.
   Грозя острыми шпилями, башни вдавливались в небо. Изъяны смелели. Соединяясь приходящей натурой с коллизиями лепных капителей и пилястр. Грезный град вытягивался в пространстве. Сочился. Рос. Сгущался в приметные фасады. Сочленялся. Становился богаче и четче. Пространнее, но не проще.
   Привольно лучился свет,сияя ...
   Муторное отупение прояснилось. Юный маг различил зубцы стен, которые виделись ему чересчур редкими. С пропусками. И от того стены, ограждающие город со всех сторон, казались невысокими.
   Грандиозность конструкций давалась иллюзии не без напряжения. Склочные задиры-воробьи, покрыли щебетом хлебную корку и вдруг россыпью взлетели, сочно вляпавшись в черную кайму тени под высокими стропилами обкусанных жестяными навесами крыш.
   Это было по настоящему.
   Волна уличного гама, собачий лай, возгласы и стук повозок ворвались в сознание юноши бурлящей жизнью городского центра. Камиль уронил взгляд с вершины башен на открывающуюся перед ним шумную улицу. Отвлекся, и вновь бросил взор на городские стены.
   Ему почудилось или высота оборонительных укреплений угоднически подстроилась? Становясь ближе и вероятнее.
   Соизмеримый его пониманию город полноцветно вкладывался в каждый мазок горячим осколком солнца.
   Улыбка. Медленная как разрастающаяся трещина. Почти неподвижная. Растерявшая лучшую половину своей веселости, все же соизволила прорвать плотно сомкнутые губы Камиля.
   Придавленный горячими губами солнца, мятый лед неба блескуче играл желваками по красиво нисходящей линии крыш. Свернутые шеи водосточных труб отрастили неряшливые хвосты на залапанных, местами ветхих, стенах. Заострялись оскомины вывесок, угловато торчали тележки молочниц, выпирали латки пекарей и короба зеленщиков. Грани кирпичей искрились как иней. Холод посреди жаркого дня. Малейшее нарушение правды делало неверие переносимым. Состязающаяся в высоте звонкая наледь карнизов нависала над бесконечно опадающим водопадом спелого воздуха. Пространство достраивалось, разнося в пух неторопливость клубящихся брызг лепнин, и не подпускающих к себе, бездонных водоворотов перистых облаков, так похожих на чьи-то желания. Опрометчиво завышенных и часто устремленно бесформенных.
   Город сиял как медный грошик. Одномоментный и предупредительно уместный. Овладевая мощью, волей своего невидимого создателя.
   Камиль нащупал камень кончиком сапога. Пытаясь его качнуть, он раскачивал самого себя. Понимание, что им манипулируют приходило едва ли не с досадой.
   Показным, картинным жупелом магия зазывно консолидировала сильное, прямое действие улицы.
   Продолжая не верить собственным ощущениям, но все в себе пересилив, Камиль зашагал по мостовой. Он понимал, что перепрыгивает по камешкам магии, через быстрый ручей подтасованного времени и происходящих в нем событий.
   Делагрез не промахнулся, создав прообраз города таким и доказав, что только противоречиво смоделированный мир может считаться, воистину, гениальным.
   В этом была сосредоточена такая опасность, на которую Камиль и рассчитывал.
   Он плыл по улице, как палый лист по канаве.
   Замысел города достиг максимального качества пространства и идеальной прозрачности.
   Прорвавшийся гомон города колебал теплым маревом разношрифтье вывесок. В полутемных недрах домов слышалась воркотня самоваров. Аляповатые балконы, глубоко, заберегами выступающие над открытой водой улицы околело зомбировали не обласканные ярким небом, вечно темные закоулки.
   Камиль остановился, разглядывая вывеску над харчевней "Червивая роза". Затем что-то повлекло его в тесный, неприглядный излом проулка. Маг бросил туда взгляд, ощутив краткую горечь, как внезапный закат дрожал холодком в проплешине разума. Словно бы Камиль на ходу вдохнул дурманящего снадобья. Среди тяжелых, серых красок, заведомая пария этого мира-черный бродячий пес-вестник несчастья, копался в опрокинутой мусорной корзине и обгладывал жёсткую, как перила, кость. У него был облезлый хвост и свалявшаяся шерсть на впалых, отощавших боках торчала грязными, сосулистыми колтунами. Черная лохматая псина, устрашающих размеров, но не вида, уселась посреди разбросанных им же объектов, разинула пасть и свесила набок длинный розовый язык. Зрачки собаки без звездно лоснились, как зерна гудрона.
   Брезгливо вздрогнула открывающаяся дверь подсобки. Оттуда выбежал поваренок в переднике и косо замятом колпаке. Он потрусил навстречу Камилю. Магу показалось, что тот даже его не заметил. Выскочив из проулка, парень в поварском уборе, уставился в дальний конец улицы.
   -Рыщут, косопузые,-прошипел поваренок и с досадой швырнул картофелину с надрезанной пружинкой вьющейся кожуры в ярко чернеющую, мокрую дренажную канаву.
   -Это ваше сугубо частное дело, но не могли бы вы объяснить ... Эй, приятель!
   Тот даже не взглянул на Камиля, спрятал нож в карман передника и торопливо шмыгнул обратно в проулок, суля скорую беду. Пес злобно оскалился в недобром предчувствии и поймав впалым животом пинок грязного сапога, отозвался гневным собачьим лаем. Дворняга с воем скрылась за гребенкой поваленного забора, в узкой вертлявой улочке, канув в темноте.
   Ударив безответную скотинку, неразговорчивый поваренок с силой хлопнул дверью подсобки, и кусок отставшей от стены штукатурки упал на исшарканный приступок черного хода. Разлетевшись в скорлупу.
   Поняв, что от расспросов проку не будет, Камиль решил довериться собственной наблюдательности. Он и приблизительно не знал, что предпримет, но точно понимал, чего не станет делать никогда.
   На улице было не чисто, но уже достаточно пусто. Жизнь сворачивалась в разгар обычного дня. Мелкая торговля прекратилась за считанные секунды. С улицы будто сдули налет обыденности. Болтливые лавочники, скорняки и цирюльники с лихорадочной поспешностью захлопывали ставни и закладывали засовы. Еще не зная наверняка, Камиль о многом уже догадывался. Эта улица не понравилась ему с самого начала, но о попытке обойти ее он даже не думал. По мере того как юноша продвигался в глубь, торговцы овощами, цветами и фруктами, наоборот, с нее исчезали. Нервно мечущиеся люди жались к поспешно запираемым домам. Огульная беззащитность звучала громким лязгом задвижек в каждом переулке. Те, кто запаздывали, и не решались выдти и закрыть ставни на окнах, задергивали их шторами под сбивчивый стук щеколд. Грузчики, возле кондитерской, побросали мешки, через распоровшийся от удара шов, прямо в утрамбованную между камнями землю, белой горкой просыпалась мука.
   Срочное забвение дел и привычного, ежедневно размеренного уклада делало людей похожими на беженцев, лишая труд горожан зрелого дневного беспокойства. Хотя, более точно, было бы назвать их поведение затворничеством.
   Суматоха, сопутствующая приближающейся беде, обездвиживает и саму жизнь. Обезлюдевшая улица казалась голой, с бесконечно прохудившейся линией горизонта.
   Провоцируя в никуда.
   Улица окончательно замерла, лишь плотнее сгущая тревогу. И это была не звенящая от напряжения тишина. Улицу торил деловитый звон доспех. Нервно дрожал на остриях копий свет. Через скарлатину сужающейся улицы продвигался отряд. Загоняя все выступающее обратно в глотку проулков, спазматическим, значительным усилием страха.
   Еще до появления осточертев всей улице разом.
  
   Крыши замка Нобиуса сверкали волшебной амальгамой. Золотая пленка вплавлялась в стекла слепящих сводчатых окон. Лузгард, несколькими ударами клинка, очистил зеленые побеги с каменных плит. Виторлан выкатил дубовую бочку и с сочным чмокающим звуком выдернул из нее пробку. Вино проливалось рывками. Густая, малиновая струя точно клевала плиты внутреннего двора замка, растекалась, закрывая следы брызг разливающимся пятном. Над хлещущим из черно-алого мрака напором нервно белела крупная ладонь Кароннака, который произносил заклинание, демонстрируя наперсникам искусство живого магического исполнения ...
   ... Море по колено пьяным. Хмель минует все изъяны. Как в пробоину таран, покажи, как сталось там. Разродись краями дали, чтоб мы видели и знали. Наяву, как на картинке, истину на дне бутылки ...
   Сочные ягодные краски прояснились. Расплывающееся винное пятно открыло пусто звонкую улицу, в глубь которой неспешно направлялся Камиль. Фигура шарахнулась в сторону и вновь побежала навстречу школяру. Из жгучей, каленой, разгладившейся под лужей пустоты толчком выскочил рослый паренек, сделав улицу сюжетной. Сторонясь домов юноша выкидывал ноги и скачками мчался вниз по улице. Ветер вздувал рубашку, показывая трясущуюся над ребрами рябую кожу. Короткие, рваные штаны из рогожки хлопали по жилистым ляжкам беглеца. Это была не простая трасса. Его худые ноги выписывали фантастические кривые. И тут, споткнувшись, он примерил свободный полет, прямо над булыжниками мостовой, ударяясь о нее чем и как придется. Встать ему удалось не сразу. Парень точно слоистыми ломтями отклеивался от облепившей его грязи, готовый в панике припустить вновь.
  
   В последнее время Камиля преследовали неудачи, но теперь его зрение обострилось, как чутье встревоженного зверя. В дальнем конце, еле различимые отсюда повозки, достаточно загодя перекрыли улицу. Ничего хорошего из этой затеи выйти не могло. Началась облава. Вылазка рекрутирующей команды проводилась панцирными плащеносцами, которых втихомолку еще называли "косопузыми", из за того, что воины носили меч на груди, поверх лат. Плащеносцы вскинули пики и гремящей сверкающей грудой шагали, замыкая каменный массив с двух сторон. Солнечные лучи водостоками пламени горели на чеканке их шлемов, наборных пластинах поножей и наручей сближающихся панцерников.
   Марая колесную твердь хлябью луж из за поворота вывалился битюг, который тянул обозную телегу армейского образца. Конь, с печальными карими глазами косился на ведущего его в поводу плащеносца с упреком, и оставлял на разбитой мостовой дымящиеся каштаны. Тяжелая телега с новобранцами покачивалась на скрипучих осях. Крупной дрожью сверкали нагрудные пластины латников. Они шлепали, слитно лязгая солдатскими сапогами. Веер защитных пластин вместо пряжек, и цокающие железные набойки, звонко гремели, всласть пугая обывателей за наглухо закрытыми ставнями. Бедолага, весь в жидкой грязи и свежих ссадинах, полулежал ничком, и корчился, не столько от боли, сколько от страха. Подростковый, всхлипывающий дискант осмелел от близости того, от чего уже было не убежать. Тощий юноша локтем заслонил лицо и продолжал плакать с трогательной, глупой непосредственностью. Он не пытался убраться с дороги, лишь затравленно подобрал под себя длинные лодыжки ног. Дюжие плащеносцы огибали грязного, перепуганного парнишку и вновь, с военной четкостью, смыкали строй.
   "Не трясись и не плачь. Солдат ребенка не обидит. Твой день еще не настал. Но жди ... жди ... жди ... -громыхали латы в каждом шаге.-Придет и твой черед ... черед ... черед."
   Монотонно, без резвости, низкорослая лошадка цокала копытами. Звездочки с подогнутыми лучиками украшали ее уздечку. Грива немного спутана, а длинный пышный хвост доходил почти до самой земли. Вела себя лошадка смирно, и всем своим видом выражала бесконечное терпение. У наездника была красная физиономия, с колючим прищуром недобрых глаз. На закрепленной на луке седла переноске, в сухой чернильнице шурша перекатывались остро очиненные перья.
   Туда-сюда. Туда-сюда.
   Венчик редких волос обрамлял обширную лысину чиновника. Его нечистый нос был красным и облупленным, точно бакен. Плотные, кустистые брови прикрывали под заплывшие холеные глазки. Из за уха толстяка торчало гусиное перо. Тускло переливался вытертый, малахитовый бархат расстегнутого камзола. Стоечку воротника и клапана обшлагов украшали шитые золотом летящие драконы, из пасти которых вырывались языки пламени, как отличительный знак поборника законности и повсеместного блага. Подвязанное кушаком, из переплетения голубых и зеленых цветов, брюхо чиновника было бы мечтой китобоя, доведись тому встретить этот вздымающийся бугор на океанических волнах. На шее красовалась золотая цепь, с украшенным драгоценными камнями медальоном в виде руки с подзывающим к себе пальцем. Рядом со стременем чиновника, мелкими и катящимися шажочками, косолапо бежал простолюдин и косился на короткий, притороченный к поясу наездника меч, который изредка колотил его ножнами по руке. Мужик сипло бубнил, наушничая толстяку на своего соседа. Камиль читал по желчно кривящемуся влажному рту с той же легкостью, как если бы его мысли писались большими буквами прямо на лбу: соседский парень, собирался, да не женился, на его заневестившейся дочери. Теперь пришла его очередь указать на уклониста. Обиженный папаша невнятно объяснял, где следовало искать ложную комнату, норовя, для пущей убедительности, откровенно боязливо заискивая, тронуть чиновника за руку. Толстяк на низкорослой лошадке внимал, пощипывал взглядом, вычислял, с кем имеет дело на этот раз. Попиратель недозволенных свобод и блюститель высших интересов, (а именно так следовало обращаться к толстяку, звали которого Араптан), важно молчал, клоня голову на сторону, пока простолюдин не указал на нужный дом. Араптан натянул поводья, остановив покорную лошадку и с вялой усмешкой наконец ответил ему:
   -Приятно осознавать, что памятливые горожане чтят чужой долг, как свой собственный.
   Чиновник дрогнул бровью, и потеряв пристальный ритм, двое панцирных плащеносцев отделилось от шагающей сквозь улицу шеренги. Они свернули к приземистому, крепко сбитому дому, Акцентированный удар рядом с дверной ручкой с хрустом разжал замок и разлучил снизу две петельные половинки. Врезав со всей дури, панцирники вышибли дверь. Привычные к этим делам косопузые ворвались в указанный дом.
   Камиль следил не отрываясь.
   Грохнула упавшая впотьмах табуретка. Дребезг покатившегося ведра добавлял поползновению рати некую вздрагивающую взрывоопасность. Раздался треск лопающегося стекла. В глубине дома кто-то тихо и жалобно заплакал. Они не собирались перетряхивать весь дом. Латник пинком распахнул дверь в кладовую, спрятанную под дешевым ковром, на которую и указал сосед. Забившегося в простенок уклониста тащили за ноги. Тот пронзительно орал, косопузые возвращались из дома с добычей.
   Сосед, утолив благодатное чувство мести, на всякий случай, предпочел незаметно улизнуть.
   Вставший на ноги парень в страсти борьбы залепил косопузому по морде, от которой разило потом и чесноком. Плащеносец приложил ретивого молодца о стену и заломив древком копья руку, потащил новобранца с крыльца.
   Араптан достал из потертой дорожной сумки оплетенную флягу с вином и отпив из нее, распорядился:
   -Туда же его! К прочим ...
   Уклониста закинули в фургон-зверинец с новобранцами, бросив следом кой какие пожитки (кажется, впопыхах латники захватили и несколько женских вещей).
   Его жизнь и судьба на ближайшие двадцать лет была предопределена.
   Отдавались команды и слышалась ругань. Шаркающий грохот подошв искал квартирантов для казарм по всей улице. Слышался стук дверной колотушки по медной накладке.
   На первый взгляд поиск новобранцев мог показаться произвольным. Но он подчинялся совершенно конкретной, подвластной только Араптану логике. Не сходя с седла чиновник едва погонял лошадку, расправляя засаленные, заворачивающиеся уголки страниц. Дотошно водил пальцем, совершая это с неким спокойным пренебрежением, свойственным всем дорвавшимся до власти тиранчикам. Печати и рисунчатые вензеля, казалось, тянули бумагу за один край, от чего Араптану все время приходилось расправлять листы второй рукой, и лучась своей незыблемой значимостью, указывать на нужный дом.
   Внушающее ужас воинство вламывалось по адресам. Угрюмых и насупленных новобранцев выводили на свет. Еще не очень верящих в свою новую долю.
   Многие открывали неожиданно легко. Сами. И тогда солдаты смотрели внутрь на несостоявшийся погром ущемлено, с какой-то полно цветной обидой.
   На крыльцо вышла семейная пара и остановилась на краю коротких выщербленных ступеней. Женщина была ладненькая, как большинство невысоких, следящих за собой представительниц прекрасного пола. На руках она держала двух едва замотанных в тряпки младенцев. Щеки молодой матери горели румяными пятнами, словно припекшиеся от блестевшей ряски окружающих порог кольчуг. Невнятно тихий муженек, услышав свое имя из уст метящего в грудь копьем плащеносца, дернулся, испуганно икнув, взглянул на жену, нашел в себе силы и упавшим голосом переспросил:
   -Двойня у нас. Как же ... Нам староста бумагу подтверждающую отписал, только на руки не дал. Не по чину, говорит ...
   Младенцы дружно, громогласно заорали (мать незаметно ущипнула их через тонкую ткань).
   Глаза Араптана волчьими ямами колко разглядывали семейку и приплод. Пухлая, короткопалая ладонь чиновника с неохотой вскарабкалась на строчку, лелея замусоленные страницы государственной бумаги. Принципиально важная, носимая на лице маска неподвижности, изумленно развернулась к краю листа, вынюхивая нужную убористую строчку. Ноготь озабоченно постучал по чернильному следу, обнаружив там косой, незамеченный ранее штрих. Взгляд толстяка блеснул острым недобрым светом и попиратель недозволенных свобод и блюститель высших интересов зло с придыханием сказал:
   -Ратное войско примерится с этой потерей,-тут Араптан с диким, барским бесчувствием напыжился и выпятив губы прикрикнул:-А если мне донесут, что вы детками малыми и чужими, как своими клянетесь, тогда не пощажу! Хоть и отмечено у меня,-сволочная нотка несколько увяла, вместе с злобной гримасой толстяка.-Ладно, народили вовремя, пусть теперь твой мужик за ссаными пеленками прячется. Тут дело решенное,-его категоричный приказной тон заставил сунувшихся было за спину к отцу семейства солдат, и вставших на караул, отступить. Панцерные плащеносцы отошли, угодливо оскалившись копьями уже в стороне.
   Ежась, и ошарашенно таращась по сторонам, муженек выхватил одного младенца из рук матери и все четверо, стороной, бочком, отшатнувшись вглубь, поспешили скрыться за стенами родного дома.
   Придавленная страхами радость быстро и наверняка обрезала лоскут неба, перекрыв напоенный болью воздух, и отделив захлопнувшейся дверью праздник одной семьи от безрадостной реальности целой улицы.
   Терпеть власть-означало приспосабливаться к ней. Любое неповиновение расценивалось непокорными, как маленькая реабилитирующая победа над судьбой. Противозаконное право на самостоятельность.
   Тут же, на другой стороне, двое панцирных плащеносцев из грязного тупика выцарапали хмельного раздолбая. Косопузые продели через локти пьяного вдрызг древко копья и волоком тащили неспособного стоять на ногах молодца к армейской кибитке. Приставшие, длинные пряди волос плелись через вспотевшее лицо натужно сопящего гуляки, от чего оно казалось посеченным. Его физиономия была расцарапанной и опухшей. К влажным губам прилипла светлая ленточка квашеной капусты. При полном удовольствии собой кутила хрипло горланил, вопя песню, мало наполненную словами:

Забрили в солдаты

Забрали супостаты

   Некоторые, оказывается, знали загодя о сегодняшней рекрутской облаве и напились в стельку. Прогуливая последнее. На нем была одета кожаная безрукавка на голое тело. Один раструб суконных штанов, от паха до самого сапога, был мокрым.
   На главную улицу сливать помои запрещалось. Переулкам и закоулкам повезло меньше. Поэтому расхристанный раздолбай извалялся во всем, в чем только можно. Он почти радовался, что его нашли, и не надо больше прятаться и бояться. Его губы тянулись к панцирникам для благодарного лобызания, но в ответ получали тяжелым волосатым кулаком по поросшей щетиной скуле, прочно цементируя в будущем солдате рефлексы подчинения.
   Рекрутирующая команда с двух сторон вклинивалась в запахнувшиеся дома. Тут и там слышался дробный цокот железных набоек по ступенькам. Взревывал начальственный матерок и слышалась в ответ хозяйская брань.
   Сбивчивые крики метались, шастали по домам. Распахнулись ставни и перевесившегося через подоконник отловленного уклониста в белой исподней рубахе вытягивали за руки сразу трое панцирных плащеносцев. Копья еще двоих были направлены наперерез бросившейся на выручку матери. Простоволосая женщина, уже изувеченная ожиданием предстоящих двадцати лет, всем телом, изо всех женских сил тащила за рубаху сына, пытаясь втянуть его обратно в дом.
   Но куда ей!
   Мать отпихнули древком, ткнув ее в некрасивое, мешковатое платье. Сын на брюхе сверзился по обшарпанному подоконнику вниз и, поддавая в спину, панцирники спешно погнали его к повозке.
   Понимание смиряет.
   Бледная, как беленая печь, пугающе равнодушная с этого момента ко всему, его мать с гибельной безнадежностью, без мыслей и чувств, таращилась на острые наконечники подставленных к ее горлу копий. И только качалась, как садовая ромашка.
   Туда-сюда. Туда-сюда.
   Оправляя на заду платье, девка в разгон, с воем дубасила ворвавшегося в отхожее место латника. Тот отпихивался, отступал, но довольная тягучая ухмылка, и скользкое сливочное маслице в похотливом взгляде ратовали за его усердие совсем в других подвигах, не имеющих к бдительности по выявлению уклонистов никакого отношения.
   Крепкий битюг переставлял копыта. С дорожной тоской постанывала кибитка. Визгливый скрип тележных колес оглашал переулки. Звенящий ритм зловеще топающих плащеносцев отваживал любопытствующих от окон нетронутых домов, где люди переводили дух. Араптан неторопливо трусил на своей низкорослой лошадке. Быстро та ходить не любила, да и поборник законности предпочитал неторопливую, не утомительную езду. Он достал из за уха присыпанное перхотью перо, и сверху вниз стал вести по строчкам бумаги, слегка царапая шершавые волокна документа. Плащеносцы переживали минутный паралич и по взмаху белого заточенного кончика устремлялись к указанному, помеченному гусиным пером, дому.
   Можно было игнорировать стук в дверь лишь секунду другую, потом солдаты разом забывали про вежливость и наслаждаясь не обуздываемой властью, дозволяющей им многое, больше не мешкая, и не отвлекаясь на крики хозяев, латники с уханьем, азартно обрушивались всем телом и переламывали пополам в скобах тяжелый дверной брус. Если запоры на дверях были сработаны крепко, солдаты ломали доски ставен.
   К тому времени армейская фура, изрядно просевшая под новобранцами, и низкорослая лошадка с чиновником добрались до "Червивой розы". На крыльцо харчевни высыпала прислуга, посередке стоял хозяин с раскрасневшимся от удушливого кухонного чада лицом. Он держал на подносе запеченного молочного поросенка, с вишней и сливами, покрытого поджаристой корочкой и обсыпанного зернами граната. Под фартуком, заляпанном жирными пятнами, круглилось солидное брюшко, но несмотря на это хозяин харчевни покорно, верноподданнически сгибался перед Араптаном, как трава под ветром. Его обрюзгшее лицо казалось вареным. Через широко распахнутые половинки дверей были видны застеленные застиранными скатертями столы и широкие скобленые лавки. Между поленницей и прислоненной кочергой, над черными углями, яркий трепещущий огонь оплетал закопченный котел языками взлетающего пламени. Благодаря жаркой злости огня пшенная каша булькая лезла через край. Морщинистая, изможденная старушка скользнула, как мышка, к кипящему котлу, и стала помешивать вязкое, густое варево.
   Панцирные плащеносцы уводили беспокойно перебирающего руками передник поваренка. Того ... неразговорчивого, который повстречался Камилю в самом начале. Косо замятого колпака теперь на нем не было. Старушонка жалостливо блеснула глазами, вытаращившись на поваренка, как на покойника, который секунду назад виделся ей живым. Камиль перехватил скользкий, со слезой, взгляд хлипенькой старушки. Точно прочитав ее мысли юный маг задержался на старухе глазами. Каше варка совершенно явно обладала некими магическими способностями, но старалась не показывать их на людях.
   Для того, чтобы прояснилась истина-чудеса не нужны. Перед лицом неопределенности беспомощны даже те, кто уверовал, что большие деньги могут гарантировать спокойный сон всей его семье. Отец семейства, из процентщиков, зарабатывающий деньги ростовщичеством, подобострастно клонился к стремени низкорослой лошадки, и предусмотрительно совал Араптану пухлый кошелек с империалами. Тесьма с рюшами перетягивала горловину толстого замшевого мешка, полного звонких монет.
   -Клянусь, мой сын тяжело болен, не добирает в весе и очень слаб от природы,-улыбка процентщика получилась жалкой, но нужно было пресмыкаться, чтобы хоть как-то сдвинуть с мертвой точки тяжелый взгляд чиновника.
   Империалы явственно позвякивали.
   Паренек стоял рядом, прямо за плечом отца. Его тело было сухим и костистым. Лицо юноши испуганно обездвижилось, словно во рту он хранил смертельный яд. Мать стояла рядом, спустя на плечи богатый платок. Тугая коса на ее голове выглядела сейчас как клубок нервов. Тонкую красоту тревожно натянутого лица прорывал, портил точеный носик с раскрасневшимися трепещущими ноздрями. Концом платка женщина изредка утирала слезы.
   -С этим решительно нельзя ничего поделать,-ласково душил уговорами последнюю надежду тучный чиновник.-Все причины отказа от ратной службы надуманы и смехотворны. У нас хороший полковой лекарь, с его легкой руки желающих отлежаться в лазарете практически не бывает.
   Расхворавшийся юноша неразборчиво, одышливо всхлипывал сквозь приступы подступающего кашля. Проклятый чиновник не принимал денег. Пунцовый гнев до корней жестких, зачесанных назад волос заливал все лицо ростовщика. Он прошептал с тоскливым отчаянием:
   -Уж уважте ... Сделайте милость,-и вдруг глотая слова зачастил:-В ногах валяться буду. Бога за вас молить ... Не сгубите ... По гроб жизни благодарить стану.
   Араптан вздыхал и морщился, словно пытался проглотить колючую ягоду. Его низкорослая лошадка меланхолично встряхивала хвостом, отгоняя оводов.
   -Дармоеды, отожравшиеся на родительской шее и бегущие от службы, как черт от ладана, будут приведены к строевому порядку и приучены к дисциплине. Я поблажек не делаю,-и тут чиновник умолк надолго.
   Страшно замолчал. Трупно.
   Мать окаменела от его взгляда, ощущая, как теряет право не влиять, а даже надеяться. Женщина обморочно закатила глаза.
   Двадцать лет!
   Она привалилась к косяку, и сомлевшая, медленно сползла на корточки.
   Искушенный, хитрый и все равно непробиваемо равнодушный Араптан наблюдал, как его молчаливая непреклонность холодными каплями выступившего пота разъедала людскую надежду, превращая ее в издевательство. Он следил за метаморфозами покорной безысходности в слабеющем взоре, уступающей место страху, на сиену которым пришли унизительные просьбы и мольбы. Горячка с талыми глазами на лице родителя закончила дело мужскими слезами.
   Самыми страшными. Самыми робкими.
   Выворачивая обыденность кабалой беспросветного горя.
   Добившись полного понимания, кто кому соизволил сделать одолжение, достаточно покрасовавшись, потешив собственное бахвальство, свою огромную значимость, без малейшего принижения милости со своей стороны, Араптан вдруг заложил гусиное перо обратно себе за ухо, и снизошол до фразы:
   -Если ваш род такой хлипкий, то засохнет без всякого повода, и мне, грех на душу брать не стоит.-Его улыбка была невозмутимо пресной, брошенный сверху вниз взгляд-самодовольным, а голос чересчур равнодушным, но пронимал до мурашек по коже.-И не порывайтесь вы всучить мне свои деньги, а добавьте ровно столько же, и уложите оба мешка в притороченную к моему седлу сумку. Да не мешкайте.
   Камиль молча усмехнулся.
   В лице ростовщика появился легкий оттенок зелени. Жадность была тому причиной или вопрос цены казался ему несравнимым с потерянным самообладанием, но он быстро утер рукавом слезы и обегая жену, которую пытался привести в чувство тщедушный сын, шмыгнул в дом, чтобы поскорей вернуться с удвоенной суммой.
   Улица переполошилась от того, что творилось в ее начале и в конце. Два отряда, два сообщника, на вечно единственная двойственность одной натуры набрасывалась скопом, материла, взламывала, угрожала, волокла, вела себя грубо и дико, злобствовала, припечатывая строптивых об косяк.
   Насилие кружило чуть чуть вокруг Камиля, остря боль о за повторенные горизонты крыш. Казалось, вся суета земная скопилась нынче в беззащитную текучесть сосущей душу тоски. Он очень сильно хотел уйти, затеряться в хитросплетении улиц.
   Отдышаться, наконец.
   Камиль прозевал приближение панцирников, ощутив крепкий, с фиксацией, удар по плечу.
   -Нельзя ли повежливей,-Камиль попытался стряхнуть руку.-А то как бы не вышло чего, о чем вы будете в последствии горько жалеть.
   Рука вцепилась еще сильнее и развернула Камиля к себе. Воин в шипастом панцире стянул с головы кольчужный капюшон, но рука в латной рукавице по прежнему крепко удерживала Камиля. Двое его ватажников выхватили из ножен мечи, до того уютно покоящиеся у каждого на груди. Схвативший Камиля окинул юношу недоброжелательным, пристальным взглядом и заявил:
   -Наглецы у нас в ногах валяются, а ты, приятель, всем нахалам первый хам.
   Камиль убрал со лба смоляные локоны и мрачно предупредил:
   -Это передается через прикосновения, со страшной скоростью. Лучше убери руку сейчас, чем потом тебя угостят плетьми за развязную речь и длинный язык.
   Злобная разбойничья ухмылка косопузого показала десна с неполным рядом зубов. Его рокочущий голос был тяжелым, а сердитый взгляд вязким:
   -Смело ходишь, задохлик, только я слышал тысячи подобных сказок. В ратниках из тебя за неделю, без пустозвонства, пай мальчика сотворят. Бери его ...
   Свет побежал по легко звенящей кольчужной сетке, повторяя рельефы мышц. В жарком стоялом воздухе бушевало злорадное веселье яростных глаз. Наплечные латы плащеносцев отливали слюдой. Обоюдоострые мечи с зазубренной кромкой метали свет по гравировке лезвий. Пустые ножны, покоящиеся на груди, посверкивали чеканкой. Тысячелисто горела чешуя латных пластин. Проемы и козырьки недоверчиво косились тенями на бравых вояк и юного мага.
   Строфист партикулярной магии заговорил быстро и вроде бы легко, ощущая прострацию наваждения ...
   ... Время-спи, на месте стой, не перебивай покой. Не останется следа от дыханья. Замирание ... Забывание ... Отпусти и пропусти ... От погони отвести. Помоги. Пусть опомнятся враги. Тут они, а где-то ... я. Погодя ...
   Магия-компромисс воли и бессилия, а все, что недадено, то потеряно. Панцирные плащеносцы должны были еще на середине фразы замереть соляными столбами, и Камиль высвободился бы из захвата, не напрягаясь. Школяр рефлекторно сглотнул: так точно, как нужно, пожалуй, не получилось. Он где-то нарушил семантику магического языка. Возможно, Камиль переусердствовал в доскональности неотразимого произношения исходного магического заклятия, но колдовское наваждение не подействовало должным образом. Специфический флер чудотворного морока не преисполнился ящерками проявившейся магии. Лица латников казались выплавленными из чего-то неподвижного и хмурого, но этим их окаменелость и ограничивалась.
   С каким-то внутренним ослеплением Камиль продолжал упорствовать ...
   ... Руки плетут ... силой ведут ... узлами вяжут ... никому не скажут ... взор отведи ... брось, отойди.
   Никто молодого мага отпускать и не думал. Лезвия мечей не исчерпали манерную страстность холодного оружия, и остались угрожающе прогуливаться, от уха до уха, мимо горла юного волшебника.
   Наслаждаясь его смятением, воин благодушно свирепствовал в издевках:
   -Губенками шлепать тебя научили, как я вижу. Ты там молишься или угрозы нам слагаешь?
   Камиль замолчал, соображая, что ответить. Такое случалось с молодым магом не часто. Заклинание не подействовало. Лишний раз подтвердив не абсолютность того, что он знал, но не умел.
   Хорошее открывается когда его и не ожидаешь. Чуть наискосок, на пороге дома, блещущего разгоряченным маревом подставленной солнцу крыши, захлебывалась криком мать. Женщина, трясущимися руками тянулась к единственному сыну. Синие круги вокруг заплаканных глаз напоминали выцветшие чернила. Мать рыдала в голос:
   -Кормилец! Не трогайте! Оставьте мальчика. Он же у меня один единственный,-слезы бессилия и жгучего бешенства душили беззащитную женщину.
   Насилие прижилось на этой улице, став настолько обыденным, что уже не казалось гадким. Без долгих перебранок косопузые гнали паренька к крытой повозке, который, от криков матери, пребывал в легкой истерике.
   Перебирая поводья, традиционно ловкими, мздаимствующими пальцами, Араптан морщил лоб и недоверчиво кривил рот. Из под насупленных бровей он буравил глазами мать. Его слепо черствый взгляд был темным, как мелкая, грязная лужа. Зажатое припухшими веками, мутное стекло глаз, за которым ничего не было, кроме невероятного пренебрежения сутью.
   -Троньтесь моими мольбами, господин хороший,-обратилась к нему с последней надеждой несчастная женщина.
   И вдруг этот упырь, эта чернильная крыса увидела все по другому. В несвойственном ему, необыкновенном свете. Словно бы обратившись внутрь себя и найдя там нечто цветное и яркое, давно позабытое там, куда не добраться, если не искать это в себе изнутри.
   Чиновника, что называется, торкнуло.
   -Единственный?-Араптан даже не стал слюнявить палец и сверяться со списком, позабыв о чрезмерной показной тщательности.-Ладно, пусть остается. Радуйся, женщина,-и медлительно величавым жестом, каким протягивают руку для поцелуя, велел панцирникам отпустить паренька.
   Суматошно всплеснув руками, счастливая мать кинулась к сыну.
   Возможно, Камилю удалось другое: размягчить своим магическим посылом заматеревшего в бесстрастном жестокосердии чиновника?!
   Неразберая, о чем там шепчет этот мальчишка, Араптан, сам того не осознавая, получил волшебную инъекцию справедливости.
   Школяр действовал.
   И это стоило того, чтобы Камиль ошибся.
   На что только не способен маг-недоучка!
   Высказанное от сердца преодолевает несовершенство поступка как такового. Соединяя себя с досужим, заложенным во всякую закономерность вторжением живой жизни в восклицания ума. И всякий раз проверяя на прочность конфликт выдуманного с настоящим. Бытовым. Подножным. Сиюминутно важным, но не основательным, и потому склонным к переменам.
   Камилю впору было подумать о себе. Школяр неожиданно провалился плечом и рывком ушел в сторону. Панцирные плащеносцы не всю свою службу занимались авральным розыском уклонистов и, по большей части, были опытными бойцами. Тяжело облаченные войны ринулись на него, и в одну и туже секунду выбросили вперед руки с зажатыми в них мечами. Камиль нырком ушел от полоснувшего воздух рубящего взмаха, но получил тычок рукоятью от второго. Удар был сокрушительным, точно юноша получил молотком в висок.
   Его сознание отлетело сорвавшейся с гвоздя пружиной.
   С мага стянули перевязь со шпагой, дважды обыскали и в бесчувственном состоянии потащили к обще армейскому фургону. В пригодности школяра к ратной службе никто не сомневался.
  
   Наступил поздний вечер. Час зоркой стражи. Все шорохи надсекал ятаган луны, спрятанный на небе, как за сапожный нож.
   Камиль беззвучно пошевелил губами и с трудом разлепил глаза. Сосущая боль в его голове казалась ненасытной. Легкий вечерний бриз чуть спасал, унося вонь скопившихся человеческих тел. Юноша оперся о неровные доски пола и приподнялся. Собственная голова казалась неудобно тяжелой, как надетый на шею обод деревянного колеса. Маг не слишком удивился, поняв где он находится. Крыша повозки была матерчатой, с кожаными простроченными полосками на дугах, держащих полог над забранным прутьями каркасом. Фонарь, подвешенный в кольце, посередине горел тускло, из за толстого слоя нагара на стеклах. Основное пламя обволакивал радужный светящийся ореол. В фургон набилось человек двенадцать. Дорожные мешки, узелки, сумки валялись прямо возле ног молодых людей самого разного звания, которые сидели на узких скамейках по краям фургона.
   -Хватит тебе простираться ниц.
   -Оно того не стоит, приятель,-подбадривали школяра одобрительные возгласы. Камиль подобрал под себя ноги и сел на корточки. В чистой колбе его разума не было ни единой прозрачной мысли. Черные, как промасленный шпагат, волосы лезли в глаза. Камиль повел головой, проползая взглядом по лицам.
   Боль была с жемчужным отливом, ломкой судорогой отплясывая от виска до вика, и покачивала, слабея подрагивала распадающимися стрекозьими крыльями.
   Парни сидели плотно, словно прижимая, прикладывая рану к ране, срастаясь личным усилием в поисках защиты нового образа жизни и превращаясь в некий единый организм. Но Камилю место нашлось, они пододвинулись. Фургон выглядел крепким и оказался вместительным. Маг постарался подняться как можно более небрежно, кинул плащ на скамью и сел сам. Сжав раскалывающуюся голову кулаками, он неподвижно уставился в одну точку.
   Тут же продолжился разговор, который было затих из за пришедшего в себя Камиля, и теперь интерес к себе вернул отвязный парень, которого все называли Гарсоном. По отрывочным фразам и тихим суждениям Камиль понял, что тот был из благородных. Промотав родительское наследство он добровольно выбрал ратную службу, чтобы избавиться от каравана проблем, и теперь вновь пустился рассуждать, делая внимание к своей персоне всеобщим:
   -Нам же теперь друг дружки держаться надо. И котловаться вместе, и рану какую легкую перевязать, и порукой круговой, чтоб ни один дюжинник лишнего с нас требовать не мог.-Его лицо было в рытвинах от перенесенной оспы. Широкий угловатый нос и тяжелый подбородок никак не гармонировали с тонкими, стреляющими с разрывом в стороны вдоль губ, усиками. Несколько развязно, с рассудительным деловым спокойствием Гарсон продолжил:-Я бы солгал, если бы заявил, что вербовка в армию- предел моих жизненных мечтаний, но человек с оружием всегда свою выгоду найдет.
   Кто смотрел исподлобья, кто-то рассеяно и невидяще, с присмирелой бодростью. Шумя и ерзая, уже не хозяева своему будущему, находясь в пришибленном трансе от новой лихой доли, рекруты представляли собой некий промежуточный народ, чьи умы искали новую религию и ее предводителя, восполняющего недостаток надежды.
   Словно выбалтывая государственную тайну, чуть понизив голос Гарсон вполне определенно продолжал свою мысль:
   -Нечего нюни распускать. И в нашем безнадежном деле можно не мало выгадать. Оружный человек, не наживший себе врагов, несет мнимую службу. В каждом осажденном городе прячется тот, кто может с тобой покончить. Сомкните строй и помогите себе испытать решимость, планируя неотвратимую атаку с разумной сдержанностью опытного бойца.-Гарсон впал в некий пафос, рассуждая как бывалый солдат.-Непрерывный штурм во время осады лишит защитников сил за несколько дней. Атака за атакой, днем и ночью, и слаженная четкость нападавших вознесет яростную сечу за городские стены.
   -Слишком многое зависит от умения, которого ни в одном из нас нет. Как ратники мы слабы,-высказал свои сомнения мечтательный паренек, со свойственной молодости запальчивостью. Легкий пушек над его верхней губой потно блестел.
   -Тут как в купании,-заверил его Гарсон, и цвиркнул через зубы слюной.-Кто лучше плавает, тот чаще тонет. В накатывающейся необозримой лавине ратников, вперед не рвитесь, и в последних, поотстав, не задерживайтесь. В середке затеряться легче, там и флангового нападения можно не опасаться. Стрелы со стен летят стремительно и густо. Струями. Бессчетные наконечники вонзаются во всякого, кто разявится. А вы сметливы будьте. С шага на бег, с прыжка в полу присядь. Лежать с пробитым насквозь стрелой горлом охоты никакой нет. За щитами прячьтесь, а щит потеряли, тело впереди убитого подхватите и им прикройтесь.
   С городских стен доносились голоса перекликающихся между собой стражников. Пляшущий язычок пламени в фонаре едва разгонял тьму тускло вздрагивающим светом. Ночная льнувшая тьма подтягивалась, подступала к ним, подхватывала, не качнув, без всплеска, армейскую кибитку, как громоздкий ковчег, нагруженный теплым биением молодой плоти, и объединенный единой судьбой его обитателей. Их относило в даль от мелькающих огоньков наметившихся событий, вероятность которых совсем недавно не признавалась очевидной. В этом невнятном полыхании кровавых отсветов на инфантильных лицах новобранцев рассказ Гарсона от чего-то казался правдиво реальной, будущей былью.
   В голове Камиля что-то выправлялось, точно взболтанные, разреженные частички мироздания обретали собственное мягкое дно.
   Гарсон был убедителен в своих словах. Полноцветен. Непомерно тщеславен в стремлении всячески потакать возникающим идеям и появляющимся в результате желаниям. Его голос постепенно освобождался от волнительной хрипотцы, обретая состояние взвинченного бахвальства:
   -Став ратниками, принимайте осажденный град, как заведомую жертву. Зажиточную златоглавость, как приглашение на кровавый пир. Следите за маячащими на стенах лучниками. Щиты будут обиты сырыми воловьими шкурами и прикрывать катапульты. Вы, как мокрый лист прибейтесь под их защиту, едва завидете зажигательные стрелы. В спешке под катки стенобитных орудий не угодите. То крутясь и скрываясь за спинами отчаянных глупцов, летите к осадным башням. Жутко от падающих вокруг, пробитых и брызжущих кровью, я ты хоть расшибись, но дело свое воинское исполняй. В верх по огромным лестницам, как по маршевым пролетам, уворачиваясь от извергающегося из котлов на ваши головы кипящего масла, и гурьбой по перекидному мосту на зубцы стен. Крутитесь волчком и выкладывайтесь в каждом рубящем ударе. Душите и рывком хрустко ломайте шеи. Чтобы плачь считался тишиной, а крики и стоны попыткой противления.
   Рассказ Гарсона пронял всех. Воцарилась благоговейная тишина. Она его приветствовала. Умиление перед опасностью и приключениями в широко разинутых глазах, вытаращенных в недоумении, и полные любопытства и удивления подрагивающие губы, несли некий стайный кретинизм, что это теперь им тоже доступно.
   Простые истины стирают с лиц сложные мысли. Подлость превалирует над борением духа. Присваивая, изначальному трагическому инстинкту самосохранения,на подобие прихоти, железно упорядоченное тщеславие неуязвимого завоевателя. Попав в ситуацию угрожающую их дальнейшему существованию, рекруты воспринимали малейшую идею, сулящую благоприятную перемену их участи, как спасительное решение проблемы целиком. Уподобляя упрощение скотству.
   Камиль нервно, с тихим бешенством схватился за эфес шпаги, но рука поймала пустоту, и пальцы стиснулись, замкнулись в кулак. Пока никто не обращал внимание на упорное напряжение его лица.
   Златоуст и краснобай, тем временем, продолжал раздавать безнравственные авансы:
   -Полководец на три дня отдает своей армии поверженный город на разграбление. Кто не попользуется?-Глаз Гарсона горел, сладко томимый пагубными страстями.-В богатом городе всего есть. У кого дурная спесь, те не разбирают. Кретины. Придаваясь мерзостному блуду с любой, более менее смазливой бабенкой. Кто красного петуха пустит, погорельцев плодя, другой цацками прельстившись сумки и ранцы с мертвецов натырит и по погребам, глаза заливать в беспробудном пьянстве. Что знакомо, к тому рука и тянется. Магарычом кой-каким и деньжатами разжившись, спят в луже собственной блевотины, и мнят, будто познали удовольствия жизни.
   -Через золото все слезы и льются. Уж известно,-встрял сухопарый парнишка, на вид подмастерье сапожника, выказывая полное свое понимание. Сидящий рядом здоровяк свирепо двинул его в бок и сухопарый примолк с простецким выражением на лице.
   Эти балбесы смотрели на Гарсона, как на килограмм шоколадных конфет.
   -Все три дня ... Эти три дня! Проигравшие живут по правилам, которые выдумывают победители. Если у тех хватает на это мозгов,-палец Гарсона многозначительно пополз от виска по скуле вниз.-Если уж грабить, так разгульно, с парадного входа. Не лишая варварство устрашающего смысла. С пинком в золоченую дверь. Врываясь в особняк, в который вас и на порог, в той прежней жизни, не пустили бы.-Гарсон приосанился и не без некой бравады окинул взглядом будущих ратоборцев.-Знатные живут на показ. Без хитрых потуг казаться перед захватчиками неимущей беднотой. Рубить канделябры, парчой подтираться, да буйствуя, по хрустальным люстрам на сто свечей из мушкетов палить, сподобятся только пакостные биндюжники. Мы не таковы,-Гарсон испытующе посмотрел, сверяя настрой рекрутов с собственным ощущением от сказанного.-Искусно вкраплять высокородную кровь в плотные стяжки гобеленов, для этого необходимо потрясающее хладнокровие знатока кутежа. Родовитые фанфароны, морды милордовые, всегда несогласны с незапланированными аудиенциями. А мы ведь не в гости ... мы совсем по другому поводу,-Гарсон широко ухмыльнулся, и продолжил с долей едкой злости в голосе:-Не убивать же нас за это? А за оружие сами вперед нас хватаются, норовя фехтовать в сверкающих отблесках фамильной геральдики. Потом еще удивляются, почему их все чаще находят приколотыми к шпалерам. И зенки тоже сами по вылазили в бессильной ярости к чинимому в их доме произволу, а мы виноватые.-Возбужденное позерство Гарсона было наигранным и своевольно обязательным к исполнению. Все это началось с момента, когда они поверили его россказням.-Тонкое упругое лезвие в умелых руках исключительно проникновенно,-продолжил он спесиво бахвальствовать:-Слуг с домочадцами гнать взашей. Нечего про хозяев сплетни собирать. Оставив ту, которую не трудно узнать, и спутать ни с кем не возможно.-Гарсон превосходно изобразил пикантно слащавое восхищение на своем лице.-Деву просватанную, да не венчанную, посреди разоренного родительского гнезда. Уже догадавшуюся, как обошлись с ее братом и отцом. Но ее лицо не взывает к отмщению. Прелестная дева, с чернеными бровями, в персиковом платье из гладкого шелка, не станет вести себя как какая нибудь безмозглая простушка, предпочитая скорбным истерикам и гневным проклятьям покорность и послушание. Они бывают удивительно сообразительны и способны, эти пленительные красавицы из высшего общества. На мягких перинах росла, окруженная заботой дюжины покладистых нянек. Привыкшая с капризов начинать всякий день, она быстро схватывает, как следует поступать благородной деве, за которую некому больше заступиться и защитить. Артачиться или надменный вид на пустом месте строить не станет. Будет понятлива и постарается увеличить себе шансы не умереть, истекая кровью, в своей пастели нынче же, с завязанной на голове нижней юбкой. Вся ее стройная линия запретов, именуемая воспитанием, публичная важность и родовитость, разом сведутся к умению пережить эти три дня. Без спесивой гордыни, впадая в состояние приспособленки по случаю.
   Нервное радужное пламя фонаря сгущало, казалось, не сумерки вокруг, а царившее в голове Гарсона настроение:
   -Она к обходительности куртуазной привыкла, а ты ей по простому: "Поди сюда, не таись, не бойся меня Таисия, или хрен тебя знает как звать". Девица нежнокожая, молчаливо улыбчивая и бесслезная. С лицом без гримас. Пунцовыми румяными щечками, да губками крохотно в стебелек приоткрытыми, сама к тебе идет. Ро-о-вненько. Эти куколки не портят стройность своих ножек, поскольку с детства имеют возможность обучаться верховой езде в дамском седле. Вся ее генеалогия, веточка за веточкой под тонкой кожей венами выступает. Она-то берегла себя для какого нибудь лорда в бантах и рюшах. А тут ты, с сальными патлами, в портках нестираных, небритый, запаршивевший, и весь в кровище ее родных и близких измазанный. Инцест ложного родства. Не такого она ждала, да из светелки выглядывала, натирала благовониями нежнейшую кожу свою. А ты ей без любезностей, ручищами прямо под юбку, туда, откуда у нее ноги растут. В самое теплое место, чтоб знала кому служить,-все больше духорясь, распалялся Гарсон.-Чья она нынче и по какой цене.
   По рекрутам было видать, что тоска-то лихоманка отступила. С ничтожной суетливостью новобранцы возбужденно елозили, как обсевшие падаль мухи.
   -Там у нее все кружевное, на шелковых ниточках держится. Видимость одна. Чтоб срывать было проще. Тамошняя белизна кожи, как яичко без скорлупки,-пояснял краснобай, для похотливую улыбку.-Я уж знаю.
   -Можно за косы держать, чтобы с перепугу в окно не кинулась,-дал, как ему казалось, дельный совет кузнечный подмастерье из оружейников, по имени Фарлам, будто бы незаметно почесывая причинное место и ухмыляясь.
   -Нарочно подличать не стоит. Она уже в легкой панике от своего хотения. Жмется к тебе, мелко дрожит, как в ознобе. А тебе кажется, что от желания она такая трепетная. Дурой глаза прячет, сама уж на все наперед согласная,-Гарсон был пылок. Не взгляд-быстрая ртуть.-Насколько тебе выдумки хватит, тем с ней и проказничай. Ты из удальства, а ей пожить охота. Показаться, да понравиться,-он подмигнул, продолжая взвинчивать их похоть.-Сама спохватится и в спаленку потащит. Влагая твою приятность, чтобы не на людях по кругу пущенной быть.
   По темному зеву улицы тянуло ветерком. В синеватом свете луны, как-то особенно, по месту, слезилась в сумерках грязь. Лимонный отсвет пламени лип к ткани кибитки и едва заметно переливался на голых ребрах металлических прутьев.
   -Всех в герои вывести берешься, а сам рассуждаешь как лишенное самообладания животное. Научись хотя бы улыбаться пореже, взявшись сочинять такое.
   Простофили слушавшие Гарсона с разинутыми ртами, с ужасом уставились на беспощадного острослова с тоской и испугом. Их лица, поначалу бывшие внимательно тупыми и понуро любопытствующими, теперь выглядели ошалевшими окончательно.
   Апатия мямлящая о безысходности.
   Гарсон недовольно повернулся к говорящему, яростно смерив его глазами. Недобрая пристальность его взгляда ничуть не смутила крепкого парня с неплохо развитой мускулатурой, который закончил начатую фразу так:
   -Если тебя вовремя не остановить, под твоей пятой такие скоты развернуться могут, чей грех уже ничем перекрыть невозможно будет.
   Камиль не знал, что в этот момент отразилось на его собственном лице. Но он мысленно воспрянул от того, что нашелся хотя бы один, пожалевший человеческое за хрупкость.
   Благородство еще было живо, но едва дышало, пока не появился заступник.
   Камиль воззрился на него, как и все остальные. У парня была широкая кость и неплохие бицепсы. Взъерошенные, темно-каштановые волосы секущимися кончиками ниспадали на свободную в плечах полотняную куртку. Кожаные штаны неплохой выделки, цвета крепкого чая, были заправлены в массивные сапоги. Ворот простой холщовой рубахи отложным воротничком распахивал мощную грудную клетку и крепкую загорелую шею молодца, которого (пора об этом и сказать) звали Гейсом. Чуть приплюснутый хрящик носа на слегка вытянутом лице дополняли выгнутые, имеющие свои вершины, брови и мужественный взгляд серых, уверенных глаз. Было в нем какое-то напряженное упорство, неподвижность характера и не плутающая жизненная сила молодого мужчины.
   Гарсон двинул корпусом, вытянул одну ногу, бережно помял под штаниной колено и вновь утвердившись на своем месте, среди сидящих бок о бок новобранцев, заговорил вновь, произнося с некой ленцой следующие слова:
   -Ты, мил друг, парень смелый, а мы люди, по большей части, темные. Нам оказали слишком сенсационные почести, насобирав по городу и запихнув в садок на колесах, пологая нас достойными делать грязную работу.
   Спокойствие на лице Гейса было не наигранным. Он склонил голову и проведя пятерней, убрал волосы со лба, затем, чуть подавшись вперед, сказал:
   -Вопросы бесчестя, это не переживания принцев, не привилегия высокородий. Это преступное коверканье предназначения жизни. А ты торопишься оскотинить всех и вся, напитать этим ядом жадные до впечатлений неокрепшие души, погрузив их в трясину глухого дикарства. Нет у них нынче воли, и нечего выставить против выпавшей на их долю кабальной перемены участи, не успев осознать святость звания война.
   Камиль мыслил медленно, поскольку здоровенная шишка на голове болела и не давала покоя. Снять боль он тоже не мог, по той же причине. Заклинание не шло, разгласить его школяру так и не удавалось. В нем оставалась непроизносимая закавыка, от чего, то не снималось с языка. Не обвораживало.
   Обман хорош, когда он красив и мгновенен, а не когда тебе надобен по срочной нужде или немощи. Камиль сам хотел укоротить язык Гарсону. Но в какой-то момент он решил, что за обликом Гарсона скрывается сам Делагрез. Юный волшебник все больше склонялся к мнению, что перекинулся пришлый маг в личину добровольного ратника, от того такой авторитет ему, и доверие к паскудным его словам. Взыгравшее в нем осторожно отступило прочь. Он был способен на ошибку и окончательно знать ничего не мог. Кинуться в единоборство сейчас, когда он так слаб, Камиль не хотел. Слишком бы легко досталось претенденту его поражение. Выставленный Нобиусом клинок был не готов нанести свой сокрушительный удар.
   Через ухмылку, не торопясь, не глядя на Камиля, все так же нехотя, Гарсон произнес, обращаясь к Гейсу:
   -Ни черта ты не понимаешь. Ради воинской славы воспевают одни подвиги, а по пьяни, на самом деле, хвастают другими. Я реалист, и мне втолковывать, что убийством можно творить добро, а не пользу, по меньшей мере, наивно. О грязном помалкивают, памятуя о чести, наглухо чужеродной оружному люду, сживающему со свету многих.
   Парой глаз каждого человека. Парой губ. Всем азартом души. Прочувствованно. Страстно, неистово и непримиримо, продолжалась тесная борьба, полная поврежденных, травмоопасных убеждений.
   Неведомо откуда появившиеся морщины придали неуловимую властность серым глазам Гейса и ровным льющимся голосом он изрек:
   -У того, кто обладает мечем, всегда находится больше аргументов в свою защиту. Выбор железа сомнителен и прост. Сбившиеся нынче в стаю свыкнуться со своими страхами, и вновь, по любому предательскому наущению, будут врозь. А доблесть роднит на веки, объединяя силой полноправного подвига, твердостью в исполнении долга, строгостью в помыслах и оказании покровительственного заступничества всякому, от благородного до простолюдина.
   Кто-то восхищенно присвистнул.
   Большинство безоговорочно признавало в Гарсоне своего лидера, и только хмуро сопели. Служителей его культа поднабралось изрядно.
   Невзирая на совет Гейса, Гарсон улыбнулся и с натужной веселостью заговорил вновь:
   -Ты только сбил меня своим хлестким порицанием. Прямо не слова, а порох трескучий. Это ты вообще (дал он расплывчатую оценку его словам), а я по моменту, дельно взбодрить ратную братию пытаюсь,-примиренчески вещал Гарсон.-Формировать из вчерашних обывателей завтрашних героев, дело мало подъемное, мой незапятнанный романтик.
   -Не надорвался бы, мелкую ничтожность свою выказывая,-с нескрываемым чувством омерзения высказался Гейс.-Не так ли, из ущемленного чем-то в детстве мальчика, отрывающего синичкам лапки, вырастает насильник и убийца? За тобой, приспешником увязавшись, мимо себя пройти можно, на пустую похвальбу заглядевшись. Войну знатному-цена небывалая, а ты, на службу ратную наставляя, в них только шкурников и душегубов видеть умеешь, уводя на дно бесстыжей жизни. Глумясь над славой настоящих храбрецов.
   -Ты спятил,-нервно огрызнулся Гарсон и вдруг насупился.-Правдоподобная самоуверенность моей лжи, не твое стороннее чистоплюйство. И мою занимательную удаль позорными словами обзывать не смей!
   Острое лезвие шутит тоньше всех. Шпагу у Камиля забрали, заклинания не действовали, вздорный спор грозил непредсказуемыми последствиями.
   Язык Гейса разил, как пропитанная ядом стрела:
   -Бахвальство твое искусительством зовется. Подлецов плодя по образу и подобию своему. Но я не напрягаясь осилю твою нехитрую науку.
   -Почему бы тебе не попрактиковаться прямо сейчас?-Подъязвил его Гарсон.-Я из одного только азарта посмотрю, как ты вывернешься.
   Гейс неопределенно покачал головой и раздумчивым тоном медленно заговорил:
   -Минуло три дня. Улицы захваченного города напоминали давленый рисунок на забытом в костре окровавленном лезвии. На черни металла остались светлые пятна, одержимые местью. Из светелок разочарованно выглядывали девицы, сердясь и пренебрежительно подхихикивая над незадачливыми захватчиками: "Вовсе жизни не стало. Повывелись видать настоящие лиходеи коренного мужского звания и закваски. За трое суток не найти пары часов между обжорством и мордобоем, попойкой и лобызанием с худшей разновидностью прочих подонков, и проигнорировать радушие одиноких девиц и вдовушек". Многие дамочки предпочитают любовь жесткую, чтобы в мужике самца чувствовать, умеющего пугнуть, нагнуть, припереть и отогреть ... Город на щит взять проще бывает чем в женских сердцах о себе добрую память оставить,-в голосе Гейса беззлобно звенел, посмеиваясь, осмысленный хрусталь:-Один Гарсон остался, да и того, случаем, не уберегут до следующей осады, удавят свои же по тихому, чтоб слюной от россказней его сладких не захлебнуться. И, неровен час, стронется армия захватчиков, застучат каблучки, погонят оскорбленные девы по городу побрезговавших ими победителей, задрав юбки, как злейших своих обидчиков.
   Новобранцы покатывались со смеху и повозка тряслась, за исключением, разве что, Гарсона и крепыша молотобойца Фарлама, зыркающего на всех исподлобья и сжимающего внушительные кулаки.
   Теперь, когда Гарсон сконфузился, он, почему-то, выглядел как человек вполне приличный.
   Был ли в этом назревающий скандал или момент согласия? Выяснить не довелось. Кусты на обочине затрещали. Мягко зашлепала уличная грязь. По шагу видать-воин идет. Из глубины, грозно сметая их развеселое настроение, вкрадывался стражник. На нем был кожаный жилет с пришитыми пластинчатыми бляшками, его борода и усы были аккуратно подстрижены, а голову прикрывал шлем-круглый шипак. На плечах лежал серо-коричневый плащ. Латные рукавицы отсутствовали. Пряжки на сапогах чем-то повторяли тесненный рисунок на кожаных штанах. Меч, как и полагается, висел на груди, и прикрывал ножнами сердце стражника, защищая его от прокалывающего удара исподтишка.
   -Эй, разгильдяи! Я не страдаю тугоухостью,-рявкнул караульщик.-Дураки вы тут все, если думаете оказаться в ратниках. Вас набирали в такой спешке, чтобы отправить в услужение Ахил-Хану.-Плечистый стражник оголил в усмешке редкие, крепко поставленные зубы.-Вы еще мягки и избалованы. Свежая щенячья красота будет отличным дополнением к внутренней роскоши женской половины дворца. Вас отправляют в личный гарем Ахил-Хана, нашего союзника на востоке. Евнухами. Вжик ...-громадные, как горбыли, ручищи караульщика взмахнули, ударив ребром ладони по кисти, выше сжатого кулака.- ... и ненужное собакам.-Даже в царящем полумраке он почувствовал, как напряглись онемевшие от страха рекруты. Стражник плаксиво исказил лицо. Он откровенно издевался над ними:-Этих новостей хватит, чтобы вы, неловко задые, поутихли. А я мог вздремнуть до второй стражи,-и канул во тьме. Подошвы сапог зачавкали по грязи.
   После такого заявления ему не стоило дремать ни секунды.
   Чувство очерченной размерами клетки неуверенности, как и иссушающая рот липкая сухость, оседала горькой озлобленностью на языках новобранцев.
   Тощий, с оттопыренными ушами, лакейского вида паренек, вытянул трясущуюся нижнюю губу и прошипел негромко:
   -Подставили нас.
   Крупные передние зубы и отвислые щеки делали его похожим на кролика. Тут зароптали и самые пришибленные.
   -Не фортит нам,-горько заметил не то дровосек, а может плотник.
   -Что делать-то будем?-спросил, выглядевший покрепче прочих, дубильщик кож с желтыми, несмываемыми разводами на пальцах обеих рук.
   -Без толку все!-пессимистично взвыл кислолицый новобранец, не так давно служивший при псарне.
   Румяный увалень, из садовой прислуги, сник, и с выражением полнейшей безнадежности уставился в пол, и провозгласил:
   -Мы все обречены.
   Щеки Фарлама налились багровым, опасно близким гневом, как метал в жаркой кузнице:
   -Никчемным кастратом жить не буду. Не нанимался.
   Гарсон понимающе хмыкнул.
   -Нет, не может быть. Припугнул он нас. Шутка это,-с непрочной надеждой в голосе высказался сухопарый подмастерье сапожника.
   -Какая тебе шутка!-пылко набросился на него румяный увалень.-Я о таких случаях слыхивал. Плод приживет не по сроку одна из жен у султана в гареме. Где виноватых искать? Все мужское население дворца под нож.
   -А евнухов то за что?!-искренне возмутился похожий на кролика юноша, зачем-то сжимая вместе колени.
   -Чтобы не проболтались,-настороженно и одновременно назидательно важно пояснил румяный. И выразительно зыркнув, добавил:-Вопрос крови и чести.
   -А не проще им еще и языки отрезать?-додумывал все тот же лопоухий парнишка, ни в какую не соглашаясь на столь драматичную развязку.
   -Это ты им как нибудь без меня советы давай,-неожиданно активизировался Фарлам.-Я то знаю, как та жена Ахил-Хана забеременеть могла.
   -Как?-немного наивно поинтересовался сапожный подмастерье.
   -Да другие, такие же жены, которым в ласке чаще отказано бывает, договорились из зависти к молодой, да глупой, и привели красавца, каков ей по вкусу, и увели тайно, после всех перинных дел. И чулком удавили соколика, и закапали недалеко. Женская досада битой бывает, а сытой никогда.
   Ночь, громадной стеной, надежно прятала армейскую кибитку во внутренних дворах улицы. Янтарная плазма света грезилась бокалом золотого вина. Изводя застенками обстоятельств выпуклые косточки ключиц. Мысли путались как упавшие в траву листья. Травинки зябко насаживали на себя коварство тишины.
   -Драпать отсюда надо,-сделал неоспоримо верный вывод Гейс.
   -Я в устройстве замков разбираюсь маленько. Мастерил,-признался Фарлам.-Мне бы узкое что нибудь. Хоть ложку ...
   "Вот и определились".
   Пришло время Камилю, в этой погрустневшей компании, попробовать заделаться своим.
   -У него нож должен быть в кармане передника,-указал юный маг на поваренка из харчевни "Червивая роза".-Если косопузые не нашли, то есть шанс.
   Тот дернулся, враждебно вытаращившись на Камиля, так и не узнав его. Поварского колпака теперь на нем не было, но передник то впопыхах остался при нем. В некой горячке поваренок стал мять заляпанный чем-то мокрым карман и удивленно замер, обнаружив там искомый нож.
   -Проглядели косопузые.
   Фарлам рывком вскочил на ноги, выхватил из рук поваренка нож, едва не порезав того, скрывая за грубостью поведения собственный страх, и с ловкостью, приобретенной только большой практикой, стал ковырять в замке.
   -Хоть бы огонь толком засветили, а то впотьмах, неровен час, механизм испорчу,-заворчал Фарлам, плотнее наседая на дверь кибитки.
   Горячку пороть не стали. Прежние распри забыли в миг. Камиль не мог позволить себе вот так просто сидеть и ждать. Юноша снял фонарь, выдернул крышку, осторожно, чтобы не затушить пламя, слил часть масла на свой носовой платок. Чуть выкрутил фитиль, увеличив пламя, и поставил фонарь рядом с Фарламом. Высунул сквозь без узорную решетку руку наружу и сильно сжав кулак, накапал масла на шарниры петель.
   Света падающего из кибитки совершенно не хватало, чтобы ориентироваться на улице. Школяр магических искусств до рези в глазах вглядывался в темные окна домов и окружающие их кусты и деревья. Не замаячит ли контур приближающегося стражника. Ночь была мрачна и все теперь принадлежало ей. Камиль был один для всего, что окружало юношу. Тесня внутренним-наружное. Никто не мог помешать темноте, мертвой петлей затянувшейся на горле улицы, накатываться жуткой тоской проступающих звезд.
   Шарниры повернулись без скрипа. Дубовая дверь, окованная железными пластинами, отворилась легко, как движение взгляда. Суля спасение.
   Гарсон оттеснил Фарлама и соскочил первым. Вынырнувшая из за туч луна застенчиво нервно высветила дорожку на разъезженной грязи, как швырнула наборную поясную змейку из серебряных пластин. Каменные желваки домов на скулах улиц окрасились бледной шероховатой синевой. Рекруты посыпались наружу, втираясь в доверие к замалчивающей их темноте, и скрываясь под мирно покачивающимися, слегка тронутыми ветром, ветвями.
   В армейском фургоне остался один только пьяный волонтер. Почувствовав пустоту, он сполз на пол и лег головой возле края дыры в центре дощатого пола, предназначавшуюся для с правления естественных надобностей находящихся под замком. Хмельной малый постанывал, то сопел и кривился, и поняв, что его все равно сейчас не вырвет, вдруг запел:
  

У казармы три окна

В них не видно ни хрена.

А особенно глазастого

Стрелой прикончат, метров за сто.

   Пьяный искушал ночь.
   Камиль старался сделаться неприметным и не совершать ненужного шума. Решив для себя, что за внешностью Гарсона скрывается Делагрез, он был обязан последовать за ним. Но здоровяк Фарлам поплелся за Гарсоном, как идет за хозяином вышколенная собака. Ощущая тяжелые удары, Камиль, наперекор здравому смыслу и явным побуждениям, воспротивился слежке и пошел за тем, кому отдал свое безусловное предпочтение ...
   -Хватай их!-громогласно выкрикнул несущий дозор караульщик, звенящий бег которого становился все стремительней.
   Ему ответил хриплый, режущий слух крик:
   --Вижу. Вона беглые ватажники рвутся!-отозвался косопузый с другой стороны улицы, которая разительно менялась. Псы во дворах залились отчаянным лаем, в окнах домов, тут и там, запалили огонь. Струхнувшие новобранцы разбегались слепо и бестолково, ошибаясь дверями, проходами и тупиками. Кто куда.
   Полуодетые стражники полезли из оживающих домов, как начинка из придавленного пирога. Собаки надрывали глотки. Пропавшее с улиц любопытство, застегнувшееся на все уцелевшие крючки и запоры, ощутило попустительство второй волны. Улица за какую-то минуту ощетинилась железом. Туда бежали и поперек тоже. Несмотря на поздний час доброхоты из окон по высовывались и азартно указывали стражам, куда беглые рекруты порскнули. Часто наугад.
   Раздался пронзительный вопль, косопузые ухватили за ноги и тащили брыкающегося щекастого новобранца, пытавшегося затаиться в вязанках хвороста.
   -За здорово живешь пропадаю, значится!-Орал попавшийся рекрут.
   Камиль пробирался за кустами по другой стороне улицы, когда навстречу ему, неожиданно, словно крыса из за корзины с мусором, выскочил стражник. Он был до пояса голым, на ноге имелся всего один сапог. Полосатый чулок на второй ноге был натянут только до половины, но меч он держал умело. Под его всклокоченными усами расплывалась довольная молодецкая ухмылка:
   -Ты вернешься обратно в клетку с быстротой молнии, чтобы моя подружка и сообразить не успела, что ее койка раскачивается без моего усердия.
   -Она потеряла все надежды избавиться от страдальца, который укачивает ее быстрее, чем может ублажить,-Камиль шарахнулся в сторону. Пугающе звонко меч отсек ветку над головой мага.
   Короткая обрезка.
   По поленнице дров, сложенной тут же, за кустами, в несколько рядов, Камиль взбежал на навес, стараясь завалить поленьями косопузого. Стражник взревел, как налетевший на пороги водопад и кинулся следом. Испытывая судьбу Камиль пробежал по самому краю наклонного настила и перепрыгнул на крышу соседнего сарая. Ломкие, подгнившие доски едва не проваливались под его легким бегом, но скрип и треск стоял изрядный. Взобравшись на верх дровника стражник, едва поставив ногу в сапоге на подламывающийся навес, отказался от преследования.
   -Ну и черт с тобой!-Полуголый стражник нервно дернул головой.-Другие тебя поймают. А я уж сними после договорюсь, как бить тебя, да не убить,-с угрозой заверил он исчезающего в темноте юношу.
   Крыши теснились одна к другой. Маг видел улицу так же ясно, как и ощущал себя сейчас. В нем бродила молодая дурная кровь. Он был быстрым и легким как бог, проявляя частный случай волшебства.
   Серые, как дождливое лето, плащи стражников, только увеличивались в числе. Их концентрация становилась слишком опасным обстоятельством для панически озлобленных новобранцев. Вокруг да около они не ходили. Отсюда, с верхней точки, Камиль увидел Фарлама в прикрытом деревьями, стремящемся к уединению, внутреннем дворике. Двое пытались взобраться на балкон, Фарлам подсаживал Гарсона. Но тут подоспел стражник. Молотобойцу пришлось бросить зацепившегося приятеля и встретить кулаком в зубы первого добежавшего до него косопузого. Он вырвал из рук стражника копье и наступая, въехал следующему древком в живот. Стражник сложился в поясе и валясь назад, покатился под ноги двум перепрыгнувшим через него панцирным плащеносцам, один из которых швырнул в лицо Фарламу собственный распахнутый плащ. Молотобойцу потребовалось пара секунд, чтобы откинуть полотнище. Тут же прилетевший в лоб Фарламу меч (вовремя развернутый плашмя), моментально лишил его сознания. Стражники сошлись над развалившимся в беспамятстве молотобойцем, точно серые клочья облаков. Гарсон продолжал тщетные попытки взобраться на балкон, суча ногами, как повешенный, в поисках выбитой опоры. Но, кажется, тот же язык был проворнее чем его руки и торс. Стражники могли подпрыгнуть, и схватив за дергающиеся ноги, запросто сорвать краснобая вниз. Оглушивший Фарлама караульщик отойдя, пошептался о чем-то со своими товарищами. Он позвал одного с собой, а битого под дых и связывающего молотобойца оставил сторожить болтавшегося Гарсона.
   Камиль лег на крышу и распластался, стараясь быть незаметным, потому как эти двое направились через дорогу под навес сарая, на котором лежал юный маг. Не прошло и пары минут,как панцирники выкатили телегу засыпанную навозом под самый верх.
   Грязь на дороге в лунном свете напоминала синяк.
   Развернув телегу оглоблями назад, стражники достаточно проворно пропихнули борта в узкую калитку уединенного дворика и уместили под балконом. Выгадав секунду, пострадавший от Фарлама косопузый, с внезапной силой ткнул древком копья Гарсона между ног, и тот оборвался в навозный омут, оказавшись в дерьме по верхнюю губу.
   Камиль встревожился. Взглядом искушенного ценителя он окинул представленную картину целиком. И стало школяру слегка не по себе. Не мог Делагрез так себя испохабить и обмарать. Не он это. В ком другом искать пришлого мага надо, а от Гарсона отстать. Да и не выслеживал он его. Случаем, убегая напоролся.
   Аж зябко Камилю стало, словно посреди бескрайней воды, звездой на волнах, вниз лицом распахнувшись, в синеве бездонность ощутил. Безтвердие текучего иллюзорного непостоянства Грезного града. Где Делагрез мог оказаться и ножом в замке, и ночью лунной, и сараем под ним самим. Или всем сразу? Разя отсутствием собственной предметной формы. Покалечить школяра, а то и вовсе убить, тот час же провалившись под ним гнилыми досками. И телеги с навозом, способной смягчить удар, теперь под ним нет.
   "О дерьме мечтать приходится. Тьфу ты!"
   Камиль медленно приподнялся, опираясь на четыре точки, неловко раскорякой вскарабкался на дальний край сарая, и свесившись, держась за доску покрепче, соскочил вниз.
   Камиль охнулся о землю и поднимаясь из присяди, услышал голос.
   -Я же вам говорил,-стражник в одном сапоге пребывал в превосходном настроении.-Он наверняка спрыгнет с другой стороны.
   -Казенная работенка,-проворчал, с примесью досады, панцирник стоящий чуть позади с опущенным вниз копьем.
   -Как бы оно не было, спорить с тобой на двадцать реалов такая же ошибка, как свататься к бардельянке,-с алчной злобой в голосе проворчал косопузый, занеся руку с мечем на взмахе над головой Камиля.
   "Допрыгался."
   Школяр прижался к стене сарая, съеживаясь, как шагреневая кожа, словно шкодливый мальчишка, которого поймали за нехорошим занятием. Очень спаянно стражники сплотились с охотничьим выражением на лицах. Сгрудились вокруг с подобающей непреклонной строгостью.
   В самый пиковый момент Камиль заговорил робким голосом:
   -Не велел он мне признаваться, да ваших денег мне жалко. Об заклад он бился, меня научив, когда и где я выскочить должен. Долю мне с выигрыша в пять реалов пообещав. Только обманул, задаток отобрал и под стельку сапога спрятал, а я тот сапог у него украл.
   Стражники повернули головы к усатому, не так чтобы веря ..., но и не без надежды уличить, и денег проспоренных не дать.
   -Брешет! Зачем бы он тогда тут спрыгивал?!-пытался оправдаться полуголый стражник перед товарищами.
   Ревнительный интерес к персоне беглеца ослаб.
   В несколько недолгих мгновений Камиль выпалил заклинание, стремительным мановением сложив пальцы ...
   ... Шевелиться забудь ... Ляг! Затвердев, упади ... Враг!
   Коротко вышло. Воплем. В самое оно.
   Покачнувшись, стражники, как стояли, повалились засахаренными глыбами наземь.
   ... Сладко спать с глазами открытыми. Живыми, а не убитыми.
   Камиль перепрыгнул через тело панцирника, пихнув копье ногой. Но то словно прилипло к земле, прихваченное и зажатое мелкими травинками. Бойкость возвращалась к школяру прямо на глазах. Остальное делалось все более неподвижным. Пассивно присутствующим. Сторонясь главной улицы юный маг пробрался через чей-то старый и запущенный сад и несколько располосованных грядками огородов. Ветки замерли. Листья застыли. Картофельная ботва под ногой все так же несминаемо торчала вверх, в обрамлении сорванных дождевых капель, парящих распыленными по воздуху дробинками воды.
   Кинувшаяся следом из проулка здоровенная собака повисла в прыжке. Окалины ужаса цвели в звериных зрачках. Магический флер облеплял свалявшиеся шерстинки светящейся комковатой пыльцой. Школяр перемахнул через очередной хлипкий забор и очутился на обнесенном жердями подворье.
   Ящерки полыхнули с кончиков сплетенных пальцев Камиля, и маг открыл руку ...
   Привязанная тишина побежала, понеслась, заплясала, раскупорилась. Локальное торможение завращалось, как подброшенный леденец на палочке. Пес взвыл напугано, забыв отгавкаться и шлепнувшись, умчался поджавши хвост. Вертеп закружился каруселью. Ящерки флера таяли в грязи, пряча оборванные концы заклятий. С главной улицы вновь послышались решительные команды. Ветреная свежесть обогатила пространство ночи невероятным запахом густо цветущих растений. Защекотал в носу тягучий, пасленовый запах помидор. Кто то продолжал бежать, то и дело ударяясь о заборы и припадая к стенам.
   Тихо, без надрыва, Камиля кто то позвал:
   -Как тебя ... эй ... не познакомили нас. Забирайся сюда.
   Испуг-гипербола боли. Школяр прислушался. Нелепость ситуации угнетала. Топот бегущих ног удалялся. Потоптавшись и борясь с соблазном сбежать, Камиль пошел на голос. Не дойдя до навеса, под которым стояло несколько лошадей, юноша задел плечом приставную лестницу. Обе хоженая скотинка мирно жевала корм.
   -Тише можешь,-цыкнул на него сверху тот же голос.-Поднимайся быстрей. Стража недалеко.
   Это сообщение явилось достаточным поводом, чтобы легконогий школяр немедля забрался по хлипкой лестнице наверх. Рассохшиеся доски настила, на полу верхнего амбара, заскрипели под ногами Камиля. К запаху прелой мешковины примешивался аромат ядрицы.
   Глубоко идти не пришлось. Гейс маякнул ему, махнув рукой из своего места, огороженного берестяными коробами угла.
   -Я тебя разыскивал, а ты меня сам нашел,-Камиль не скрывал своей радости.
   -Мне и без помощников неплохо бегалось,-охладил его Гейс, всматриваясь в подворье двухэтажного дома, в верхнем окне которого горел свет. Первый этаж напоминал магазин, но он был развернут фасадом в другую сторону. На короткой веревке болталось сохнущее белье.
   -Тогда я пошел,-неожиданно поменялся Камиль.-Повидались и хорошо. Если ты мне не рад, в дружки набиваться не стану,-школяр развернулся и направился к лестнице.
   -Да ты не понял,-Гейс кажется пожалел о сказанном.-Панцирные плащеносцы, охраняющие тот дом, тебя бы шагов через пятнадцать, двадцать повязали.-Темно-каштановые пряди ворохнулись по холщовому вороту рубахи. Из под выгнутых бровей горели хитрые, удачливые глаза.-Поможешь мне в одном деле?
   -В каком это?-Камиль не собирался так легко идти на попятную.
   -Пробирайся сюда. Покажу,-позвал Гейс.
   Камиль обогнул короба и присел рядом с Гейсом, глянув в щель между старыми и подновленными досками.
   -Низкорослую, крепкую лошадку под навесом видишь?
   -Не слепой.
   -Узнаешь чья?
   -С восторгом и умилением сознаю восседающего в седле не человечески правильного поборника законности и повсеместного блага. Так что предлагаешь делать?
   Жестикулируя перед носом Камиля, Гейс разъяснил свой план. Вдруг остановился и по другому поводу произнес:-Что-то не чисто там. Шума много от гостей было. А потом затихло все. Не по доброму,-он вопросительно посмотрел на Камиля, и с веселой злостью добавил:-Больно хочется мне тому чиновнику брюхатому свое уважение выказать. Тебе как. Ниче?
   -А давай,-согласился Камиль.
   Зовет ночь, подплетая постепенно к звону кольчуг, некую разгульную, лунно голубеющую резкость. Забитое темнотой пространство словно ждало раскованных, грандиозных воплощений.
   Панцирный плащеносец остановился. Уверенным, неторопливым взглядом посмотрел по сторонам и свернул за угол. Мягкими шажками, спустившиеся вниз, Гейс с Камилем двинулись вперед. Вместе им было по силам многое. Волей обстоятельств второй караульщик появился с противоположной стороны чуть раньше, чем они предполагали, губя целый эпизод придуманного ватажниками плана, и значительно способствуя их боевой прыти. Он послал копье резко и мощно. Бросок косопузого был абсолютно смертельным. Непонятно как, но Гейс задел предплечьем пролетающее древко. Направленный в Камиля граненый наконечник ударил в стену над головой юного мага, и отскочив, с легким осевым вращением, воткнулся, взрыв посыпанную свежим песком дорожку. Гейс схватился за руку. Его очень сильно качнуло. Сжимаясь, точно от боли, притворяющийся Гейс подшагнул к подбегающему караульщику с низко склоненной головой, и резко разворачиваясь и выпрямляясь, с поворота локтем ударил его в лицо.
   Наверное Гейс был очень хорош и ловок, либо, очень удачлив, потому что караульщик рухнул, мелькнув подошвами, даже не вскрикнув. Косопузый был вырублен надолго. В отважном азарте Гейс стащил с руки копейщика под кольчужную рукавицу и запихнул ее в рот караульщику. Камиль сорвал веревку вместе с развевающимся на нем бельем, и помог Гейсу оттащить стражника за невысокий палисадник. Связав безвольное тело и перекинув туда же копье, ватажники кинулись к лошадям. Каждая секунда шла на вес золотого песка. На мордах животных висели торбы с овсом и клевером. Лошади шарахнулись от чужаков, сбиваясь в одну строну, и грозя раздавить копытом подставленную ненароком ногу. Гейс безрассудно схватился за жесткую пыльную гриву здорового битюга и запрыгнул ему на круп. Конь нервно заржал и подался назад, чуть приседая на задние ноги. Гейс успел оттолкнувшись нырнуть и протиснуться в узкое как лаз окно.
   Вдыхая острый запах конского пота, Камиль томительно долго, как ему показалось, ожидал вестей от проникшего в дом товарища. Маг хлопнул по морде лошади попытавшейся его цапнуть. Другая тут же стала разворачиваться, чтобы лягнуть школяра. Из за угла вот вот должен был появиться караульщик. Шансы таяли с каждой секундой, отсчитывая приближение караульщика тончайшим звоном стальных звеньев кольчуги.
   Стремительной форелью вытянутая рука нырнула из окна вниз. Камиль подпрыгнул и схватился, скребя тупыми носками сапог о стену. Страшно сопя Гейс рванул юного мага вверх. Чувствуя направление, как какой нибудь почтовый голубь, школяр влетел в дом.
   Поставив Камиля на ноги и продолжая крепко держать его за куртку, Гейс зашептал магу в самое ухо:
   -Ниже не пойдем, я слышал оттуда голоса и звон железа. А сверху мне послышалось рыдание. Сдается мне, что там, где плачут, нашему толстячку самое место.
   Они стояли на небольшой площадке лестничного пролета. На высоком, выкрашенном в один цвет со стеной выступе, в самом углу, горел слегка притухающий, скудный, давно оплывший огарок свечи. Радужка пламени казалась двойной.
   Дом принадлежал людям преуспевающим. Перила вдоль ступеней черными полированными змеями, тянулись вверх и вниз. Лестница уходила в стрельчатый подъем потолка. Ступеньки оказались скрипучими, пришлось подниматься, сместившись к перилам, и ступая по самому краешку. Школяр неожиданно, с усилием придержал Гейса, и отстранив, подошел к двери, и сам открыл ее.
   Камиль запнулся, поперхнувшись полнотой тьмы, и увидел ... молча и сухо плачущие, грозящие и просящие, настрадавшиеся ГЛАЗА.
   Привыкая к темноте маг разглядел на полу комнаты женское тело, напоминающее сжатую, до самой последней ломкой точки, пружину. Возле не слишком широкой кровати с высоким изголовьем лежала связанная девушка. Скомканное покрывало с более светлой бахромой почти сползло на пол. Топчан на кривых ножках был опрокинут.
   "Здесь бились упорно, силы заведомо оказались не равны."
   Девушка на полу шевельнулась и чуть поджав ноги напряженно глядела на вошедших. В каждой ее клеточке жила настороженность. Она позволила себе шмыгнуть носом, но при них не заплакала.
   Чтобы не испугать несчастную, Камиль, чуть медленнее чем ему хотелось, прошел через комнату и присев над связанной по рукам и ногам девушкой, стал разбираться с узлами, вслушиваясь в ее затаенное дыхание.
   Она попыталась приподняться. Ее темные, густые волосы буквально пересыпались густыми валками, такими они были пышными и тяжелыми.
   -Странная девка,-предупредил Гейс, сразу направившийся к следующей двери.-Как бы умом не тронулась.
   В груди Камиля что-то сладко заныло и заупрямилось.
   -Тошно ей до смерти,-вырвалось у Камиля, который начал распутывать веревки.-От того и страха нет, и слез не осталось.
   -Сам ты дурень,-вдруг заговорила девушка, в сердцах бросая на Гейса гневные взгляды и растирая освобожденные Камилем запястья.-Я бы на тебя поглядеть хотела, когда отца с братом оружное зверье в подвал заперло, а тебя бы жирный скот пытался взять силой.
   -В себе,-в ответ усмехнулся Гейс, заглядывая в узкую щель неплотно прикрытой межкомнатной двери.-Раз мужиков хаит, в порядке ...
   Дева была хороша необычайно. Камиль поймал себя на том, что пытался сохранить деловитость, перебирая веревку, но не освобождая ее ноги от пут.
   Появившаяся на лице девушки благодарность показалась магу коллекционно дорогим, штучным проявлением симпатии. Он и не заметил, как она протиснула пальцы в его ладони и забрав веревку, стала распутывать себя сама. Камиль смотрел, отворачивался и вновь исподтишка продолжал ее разглядывать.
   Про таких говорят: "За погляд и деньги выложить не грех." Другая молодуха с ней в бане рядом шайку не поставит, чтобы кикиморой не казаться. Не глазищи, а радующее зарево. К каждой реснички по имени отчеству с поклоном обращаться хочется. Взглядом выстегивает.
   Взопреешь.
   -Как звать тебя, красавица?
   -Поправой,-девушка откинула с лица взвихрившиеся волосы.
   Чудо,как пленительна и прекрасна!
   Юный маг встал и подал Поправе руку.
   -А меня Камилем,-отрекомендовался юноша.-Его ... если ты надумаешь с ним поговорить ... тебе что-то понадобится и он заслужит твое внимание (все отговорки на этом у школяра иссякли), зову Гейсом.
   Тот игнорировал их беседу, устремившись взглядом в дверную брешь.
   Поправа взялась за протянутую ей ладонь, и поднявшись, одернула платье. Дрожь ее пальчиков не ускользнула от мага. На ней были сафьяновые туфельки, изящные, но без излишеств. Она уместила соскочившую с ножки обувку, не выпуская его руки. Светлый, с узором пояс, был завязан прямо под грудью. Голубоватое платье расправилось, закруглив острую участь его влечения опавшими легкими складками.
   "Как отказать себе в этом блаженстве?!"
   Поправа воспрянула. Затаенное достоинство тихой гордячки требовало эмоционального выплеска. Желание выдавить из себя страшную обиду заставляло девушку говорить сбивчиво, с некой лихорадочной быстротой:
   -Вломились стаей ... самоуправничать стали ... Проклятущие ...
   Этот переливающийся голос тревожил слух Камиля, как ручеек окатого жемчуга.
   -У нас аптека внизу, так Араптан захаживал, вроде как о поставках снадобий и мазей заживляющих для ратников договаривался, а сам на меня пялился,-девушка мимолетно убрала с лица упрямые пряди.-А нынче совсем из рук вон ... -глаза Поправы не желали проливаться слезами. Внезапно выступившие скупые капельки задрожали, как роса на шелковых лепестках ее розовеющих щечек. Подхватив их ладонями, Поправа запрокинула голову и длинные локоны метнулись по спине.-Заумными уговорами Араптан себя не обременял. Посулами грозными обещался братика Конарда сей же час в солдаты забрать, если я полюбовничать с ним откажусь. -Прямая спина с гордой посадкой головы не допускала и намека о возможности подобного.-Вымогатель ... -на стройной шее Поправы трепетно пульсировала тоненькая голубая жилка.-Настоящая скотина.
   "Он не мог вспомнить, когда отпустил ее руку, вроде небрежно и ,все равно, бережно."
   - ... грозился караульщикам отдать, когда я ему щеку ногтями располосовала.
   Привык людей под себя загибать,-ее голос зазвенел, резанув слух.-А потом напился и заснул.
   -Подмешала бы ему в еду что нибудь, раз лекарка,-неожиданно предложил Гейс.-Чтобы он месяц кровью испражнялся.
   Поправа как-то странно на него посмотрела, головой повела, и совсем другим тоном произнесла:
   -Мы людей исцеляем. А калечить себя они исхитряются сами.
   -Погибнуть безвинно может только не восставший,-туманно парировал ее реплику Гейс, скорчив пресно кислое лицо и берясь за дверную ручку.
   Резко открывшаяся дверь дернула воздух. Занавеску отбросил ветер.
   На этот раз Гейс вошел в комнату первым. Каблучки на сафьяновых туфельках решительно простучали следом. Камиль остановился позади, чтобы прикрывать собою дверь. Справа находился большой камин, декорированный похожими на фарфор плитками, с изразцами на тему охоты. Олень, с в пол неба огромными ветвистыми рогами мчался прочь, перескакивая через поваленное дерево от нагоняющих его, пригибающихся к гривам храпящих коней, всадников. Прямо на противоположной стене располагалась дверь ведущая на балкон. Видимо рядом находилось окно, но почти вся стена целиком была задернута плотными шторами. Тут же, на стене висело зеркало в овальной, окрашенной под мрамор, раме, окантованной вырезанными из дерева листьями и завитками цветочных гирлянд. На каминной полке, среди колб, ступок и горшочков, чуть их сторонясь, на дополнительной возвышающей подставке стояла зажженная лампа освещающая все вокруг. Пляшущее короткое пламя переливалось брезжущим светом, создавая едва заметный радужный ореол. Узор столешницы, составленный круговым мозаичным рисунком из сортов светлого и темного дерева, был заляпан засохшими пятнами пролитого вина, на котором, заманчиво посапывая, дрых Араптан. Расстегнутый оружейный пояс с коротким мечем валялся между ножками стола, изумительно вырезанными в виде аллегорических львиных голов, опирающихся на сомкнутые лапы. Разбухшая седельная сумка, с большим родимым пятном от вытекших чернил, была подпихнута, и стояла возле ног Араптана. Угли в камине опалово мерцали, отбрасывая тени по стенам и предметам.
   Гейс подхватил за кольцо лежащую на столе, под короткопалой рукой чиновника, связку ключей и бросил ее Камилю:
   -Запри дверь. Да покрепче.
   Араптан приподнялся. Мрачное, гремуче - красное лицо чиновника пыталось протиснуть отупелый взгляд сквозь распухшие веки. Свежие царапины от ногтей на дряблых щеках толстяка подтверждали слова девушки. Гейс виновато улыбнулся, глядя на Араптана:
   -Люди не столь высокого происхождения как вы, от природы непочтительны. Человек отдыхает, а молва о нем ни на миг не утихает,-его усмешка легко переросла в презрительную ухмылку.-Гостей ведет.
   Араптан блеснул в сторону Гейса затуманенным взором. Поерзал по всем троим хмельными глазками и, вяло пожевав губастым ртом пустоту, пьяно прогудел:
   -Куды?!
   Первые сорвавшиеся с губ чиновника звуки выдали его изумление, но больше походили на воловье мычание.
   Поправа вздрогнула от голоса Араптана, как от пощечины.
   Толстобрюхий чиновник цапнул бесформенно обвисший на спинке стула камзол, но не найдя пояс с мечем, попытался придать лицу непреклонное выражение и, щедро подпустив в голос начальственного рыка, заорал во все горло:
   -Во-о-он п-шли! У меня нет времени разговаривать со всяким сбродом и их девками.
   Глаза Поправы мстительно сверкнули, как у сиамской кошки. В этот момент вернулся Камиль, замыкавший дверь, и девушка так крепко вцепилась в руку мага, что суставчики ее пальцев побелели. Юноша мягко накрыл их своей ладонью.
   -Мерзавец настолько в себе уверен,-стала жаловаться Камилю девушка.-Нескуднеющее свое ничтожество на показ выставлял ... хотел совершить задуманное и потом обвинить моего отца в нападении на чиновника, о службе пекущегося и исполнения высочайших решений требующего ... всех в доме убить обещал, чтобы свидетелей не осталось.
   -Заглохни, неврастеничка!-Грозно рявкнул Араптан, но напоровшись на решительные взгляды ватажников примирительно заявил:-Сыщите мне девку взамен этой и можете убираться вместе с ней.
   Камиль длинно вздохнул, стараясь себя сдерживать:
   -Не забывай, она у себя в доме,-напомнил ему маг.
   Араптан чуть дернул разодранной щекой:
   -Я в вассальном кормлении на улицах этого города,-его заплывшие глаза приоткрылись чуть шире.-Еще неизвестно, кто у кого в гостях. Ваше вторжение будет стоить дороже чем служба евнухами. Вас двоих в каторжное охранение, на рудники сошлю. Там народ злой, с пожизненными сроками,-он и тут раздувал щеки, выпячивал губы, пучась от собственной важности.-Из за подстроенных обвалов и других увечий, текучка в караульщиках страшная.
   Гейс несколько секунд бешено глядел на Камиля. Потом отставил початую флягу с вином от чиновника, и медленно наклонившмсь к Араптану, отвесил ему ленивую пощечину. Получив оплеуху чиновник тупо уставился на Гейса и икнул. Глаза Араптана забегали, напоминая, какая же порядочная сволочь их хозяин. Его драной морде сейчас явно не хватало наглой лощеной ухоженности.
   Как лицо заинтересованное в неизбывности этих желаний чиновника, Гейс опустился под стол (ноги Араптана отдернулись сами), отшвырнул пояс с коротким клинком в дальний угол комнаты и подтянул к себе затурканную седельную сумку.
   "Неужто в Араптана Делагрез перекинулся?"-Юный маг уже не знал на кого и подумать: "А искать надо. Пора бы уже не с проявлениями его, а с самим потолковать ... Создатель, блин. Сознательно мутит. Как в тумане живешь. Вроде разглядишь, а ухватить- никак. Да и он ли? Или показался он мне давно, а я его не понял?"
   -Отделив молодых, крепких, заводных ребят в евнухи, сам торопишься портить оставшихся без ухажеров лучших девушек. Хотя впору было бы отправиться такому мерину в услужение к Ахил-Хану самому,-Камиль был легким на ногу, но перехватив инициативу в разговоре с Араптаном, подходил к столу медленно, оказывая честь высокому начальству с расстояния броска.-И все бы вышло честь по чести. Потому что в любое дело нужно вкладываться полностью, но ловкач, обучившийся подставлять заплывшую жиром задницу для успешного служебного роста, слаб спереди и силен сзади. Ты без покаяния, как во всем не без задней мысли много лет живешь. Грехов на тебе, как на запаршивевшем кобеле блох.
   Араптан буквально впился в Камиля заплывшими щелочками и крайне агрессивным взвизгивающим голосом проорал:
   -Не тебе, щеня, мои грехи подсчитывать!
   Голос чиновника пресекся, когда он увидел в руках встающего Гейса полотняный мешок, из которого тот вынимал свиток. Затуманенные, налитые кровью глазки Араптана с бессильным бешенством ошарашенно таращились на Гейса, как на безумца. С примесью легкой жути чиновник воскликнул, немного от волнения путаясь в словах:
   -Не смей к этому ... никакого касания иметь! Отдай.-Араптан протянул пухлые, немного трясущиеся, короткопалые ладошки.
   Лицо Гейса решительно напряглось, сильная, цепкая рука с витыми венами под задубевшей кожей, дразня толстяка помахала свитком у того перед носом, и отдернула.
   -Дай-ка мне. Я использую мудрость этой бумажки по делу,-Камиль перехватил бумагу о рекрутском наборе и тут же бросил свой трофей в камин.
   Тлеющие угли-сон огня.
   Пригашенные угольки, по такому случаю, заняли свиток, как тонкую бересту, закручиваясь всеми строчками и закорючками, сгорающими, спекающимися на углях судьбами.
   Араптан проследил за вспыхнувшим пламенем исподлобья, сомнамбулически таращась на цветущие радужные языки. Взгляд его заплывших глаз был совершенно бессмысленным. Хмель мешал его соображению:
   -Здесь, никак, бунтом попахивает?
   -Сам-то ты не решишься,-нескрываемый веселый вызов глаз Гейса горел собственным огнем.-Никто из нас не осмелится подтолкнуть людоеда на сделку с его совестью. А стоящее дело всегда выгорит.
   Стерпев и это, толстопузый мытарь уронил руки на столешницу. От чего и без того приземистая фигура Араптана казалась совершенно оплывшей. Кряхтя, в три погибели, чиновник тяжело встал и не подъемно задвигал зачугуневшими ногами.
   -Напрасно вы в такое влезли, откуда вылазить не обучены.
   В его немощной медлительности проглядывалась некая отчетливость. Камиль смерил взглядом расстояние до отброшенного в угол меча, и ровно в ту же самую секунду Араптан сорвал со стены овальное зеркало, и запустив им в балконное окно, провалился следом, чересчур резво для своего тучного тела, оказавшись в броске, как щитом, прикрытым от разлетевшихся осколков.
   Араптан оказался не так пьян, как по нему было видно.
   Толстопузый ускользал как намыленный и оказывается обладал достаточной пронырливостью, чтобы не запутаться в шторах. Уже с балкона толстяк начал оглашено призывать к собственной защите, срывая на воздухе голосовые связки:
   -Стража! Ко мне! На помощь! В клинки брать!
   Гейс сорвал штору, но балконная дверь оказалась запертой, тогда он бросился в развороченное окно в попытке догнать Араптана и заставить его заткнуться.
   Комната сделалась неожиданно тесной. На пятачке с фасада начиналось бессодержательное кружение панцирников, лишенное всякого порядка, и от того опасное вдвойне. Камиль повлек Поправу совершенно в другую сторону. Оставленные им нарочно, и повернутые в сквозном замке ключи, теперь сыграли добрую службу сэкономив им на отмыкании несколько важных секунд. Они выбежали на лестницу, переводя в громогласные звуки любые, на первый взгляд, тихие движения, но панцирные плащеносцы, обитающие внизу, не подкачали. Топот по вздымающимся ступенькам нес их все подавляющую ярость навстречу беглецам.
   Теперь уже лекарка горлицей увлекла юношу обратно. Оказавшись в собственной спальне, Поправа повалила Камиля с такой быстротой, что школяр невольно ушибся, но этого не хватило. Она заставила его ползти. Оказавшись под кроватью, девушка вжалась, оставив ему побольше места. Гулко опадало сердце. Камиль стянул чуть ниже сползающее покрывало.
   Лежать с такой девушкой под ее же кроватью, было неким фантазийным извращением.
   Через бахрому поддернутого покрывала маг увидел ворвавшихся стражников. Камиль даже задержал дыхание. Все, с невероятным топотом, пронеслись мимо в кабинет. Один поставил ногу совсем рядом с кроватью и остановился. Лезвие меча пропороло тюфяк, легко пройдя до пола, как сквозь дупло прогнившего дерева. На последнем пределе Камиль испытал приступ страха и нежности, глубоких как обуза, и бездонных, как спасение.
   Острие ковырнуло пол, отломив щепку, которая задралась аккуратно между их шеями.
   Голова лекарки мотнулась. В широко открытых глазах девушки стояла влага. Полированным лаком перламутровых зубок Поправа вцепилась в палец руки. Ее онемевшее лицо напоминало сложноцветный запыленный мрамор.
   Не удовлетворившись этим стражник сунул руку под кровать, но подхватив подставленную Камилем ночную вазу (благо, та была пуста), выругался истово и длинно. Вызверевшись, пару раз рубанув пастель, косопузый паскудник бросился в след догонять остальных.
   Караульщики-лунатики ночи, теперь были повсюду. Острые копья сверкали внизу, как раскаленные иглы. Дверь, ведущая с балкона на другую, смежную половину дома была подперта изнутри. Араптан исчез. Скорее инстинктивно, чем обдуманно Гейс встал на парапет балкона и хватаясь за каменных птичек, украшающих фриз здания, пауком вскарабкался на планочку разделяющую этажи. Он едва успел подтянуться, как панцирные плащеносцы набились во всю длину широкой балюстрады балкона, едва не ухватив его за мелькнувшие голенища. Гейс был проворен и храбр, но в попытке поспеть за Араптаном он терпел неудачу. Беглец подтянулся за выступающий наличник и протиснулся в окно, которое оказалось незапертым. Колом в ноздрю шибанула едкая вонь помещения. Во всю стену простирался длинный стол, заполненный стеклянной мерной посудой, колбами, грушевидными фиалами, газоотводными трубками, змеевиками и туглями. В кирпичном загородке для открытого огня стояла переносная жаровня, над которой возвышалась плоскодонная реторта с узким длинным горлышком, заполненная медно-шафрановым раствором. Рядом с графитным тигелем со следами сажи лежали небольшие ручные воздуходувные меха.
   По первому ветерку замотали на сквозняке своими чашечками точные аптечные весы. Осуждающе закачали, выверяя своей мерой законность и беззаконие.
   Не нашли равновесия. Можно сказать и не пытались.
   Продолжая двигаться наугад, Гейс выбежал из химической лаборатории, через повернувший коридорчик, на совершенно прямой лестничный пролет, и обрадовался, как землекоп, обнаруживший золотоносную жилу, смутно маячившую, покатую спину чиновника. Тот взбирался по узкой лестнице еще выше, но увидев Гейса, заорал, что было мочи:
   -Отвяжись! Я тебе не ушко, ты мне не ниточка. Молодецкая дурь играет?! Потешишься потом. Так обтешу ... !
   -Все равно достану! Не уйти тебе запросто!-Не унимался Гейс, взлетев по узкой лестнице в нежилой чердачный закуток. Близкая крыша заставляла беречь голову и пригибаться ...
   Выдержав характер Камиль и Поправа выбрались на темную лестницу. Пока косопузые совершали нападение на верхний этаж, они, не торопясь и не подгоняя друг друга, очень тихо, спускались вниз. Крохотный огонек на меж лестничной площадке резал зыбкую тень стрельчатого потолка на зубастые дольки, словно нашим героям предстояло пробираться сквозь разинутую пасть. Поправа довела юношу до коридора ведущего в подвал. Выглянув на пол лица, и коротко бросив взгляд, Камиль отпрянул и придержал девушку.
   Стражник, дежуривший в коридоре, приостановился, мягко поставив ноги, левая рука легла посредине груди, прямо на ножны, правая готовилась вымахнуть меч сей же миг.
   Холодок подкатил к горлу Камиля. Поправа замерла, как под кроватью лежала.
   Панцирный плащеносец даже потянул для верности ноздрями воздух, осмотрелся по сторонам и нехотя отвернувшись, будто невзначай, вновь посмотрел в ту сторону, где таился школяр с лекаркой, и уже спокойно пошел в другой конец коридора.
   Дверь в подвал была скреплена хорошим железом. Прокрасться бесшумными тенями возможности не было.
   Камиль пружинисто собрался, и прислонив обратную сторону ладони к своему лбу, неожиданно резко зашептал ...
   ... Яви соблазн ... желаньям плотским ... манящий образ ... граций суть. Пусть стражник обальстится телом, под задержавшись на чуть чуть.
   Взявшийся неоткуда, обволакивающий его аромат роз, принес расслабляющее умиротворение.
   -Так ты маг?-спохватилась девушка. В интонациях ее голоса Камиль уловил страх, удивление и (как самое горькое), предубеждение или даже пренебрежение. Но все прошло, едва Поправа приблизившись, зашептала ему в самое ухо:-Нет там замка, засов только. В своем же доме,-старалась объяснить магу девушка, с новой надеждой глядя на волшебника.
   Он заводился от одного ее пылкого дыхания.
   -Не мешай,-остановил ее маг.-Я пытаюсь произвести на тебя впечатление,-мимика юноши оставалась спокойной и скупой.
   Шепот Камиля изобиловал звукосимволами, соединяющими блики ритмической чистоты. Нагнетая темп, он понес некую языковую заумность, стремительно выбросив вперед правую руку.
   Состоявшись в этот миг в самом себе Камиль выпестовал заклинание, не вымучивая его тяжко и натужно, а по наитию, стараясь, но легкостью поощряя чародейский энергичный посыл. Вскользь вроде, но в то же время последовательно. И пылко, но подобающе точно сублимируя магические колебания.
   Пространство заворочалось, обогащая себя линиями совершенного. Как из полета долгого сновидения, летучая легкая податливость материализовалась в гладкотелую, большегрудую, крепко задую и длинноногую деву. Ее бедра многозначительно изгибались глубокой накатывающейся волной. Белые локоны осыпали голову на высокой шее кручеными, путаными прядями, и рушились эскападой, взбивая переливающуюся пену завитков над ямочками чуть повыше ягодиц.
   -Как живая,-восхищенно пролепетала Поправа, не стыдясь своей простоты.
   -У одаренного мага выдуманное и должно выходить сильней и убедительней самой реальности,-довольный собой, объяснил девушке Камиль.
   Стражник позабыл обо всем, ловя извивы локонов нагой красавицы. Его позабывшие о железе руки касались нежной кожи, обольстительница вот вот должна была очутиться в его глубоких объятьях.
   Пальцы Камиля порхали, изощряя видение новыми, приятными глазу мужчины деталями. Распущенные спирали галактик объясняли конкретно финиширующему разгоряченному взгляду как ощутить бесконечность, и почувствовать точку невозвращения ... замещая здравомыслие пагубной страстью. Кожа нагой прелестницы до того точно пропущенная сквозь лунный свет, теперь стала отливать загорелой медью. Стражник растерял представление о месте и ратницком долге, он пялил глаза и скалил зубы, сильно рассчитывая на ответную симпатию.
   Его могло остановить не чудо, но его отсутствие.
   Избавившись от караульщика таким коварным способом Поправа и Камиль перебежали к двери ведущей в подвал. Юный маг отодвинул засов и потянул за кольцо. Из под низкого свода пахнуло волглой плесенью и перебродившим вином.
   -Есть кто? Отзовитесь.
   -Поправушка, ты ли?-Неуверенно, с опаской произнес осторожный, низкий голос.
   -Она,-радостно подтвердил юношеский неокрепший басок.
   -Я, папенька. Я, братик мой милый!-Девушка обласкала Камиля повеселевшими глазами и расправившись, как парус подхвативший целительный ветер, кинулась по ступеням вниз.
   Маг пошире отворил дверь и призадумался:
   "Семья аптекарей была в своем доме и в своем праве. Теперь не им, ни ей ничего не угрожало. Ситуация менялась стремительно и скорость ее мало располагала к степенной процедуре знакомства с родственниками. Тем более, как-то не ладились, в последнее время, у Камиля отношения с отцами девушек. И он сам, по прежнему, оставался в бегах ..."
   -Не приближайся ко мне! Слышишь, не ...-Араптан всей грудью навалился на створки крохотного чердачного окна и моржом в прорубь выпал на крышу дома. Задрожало кровельное железо, со скрежетом застонали прогибающиеся листы. Насколько быстро настолько и мягко Гейс протолкнул плечи в оконце, мазнув пальцами переслоенные пылью чердачные стекла. Глубина улицы темнела провалом. Редко вкрапленные огоньки в окнах близоруко тыкались в фиолет ночи. Араптан пополз куда-то влево и выше, пытаясь спрятаться за кладкой печной трубы. Совершив несколько странных перемещений, разгоряченный алкоголем чиновник подскользнулся на замшелых кровельных стыках и соскальзывая, ссаживая ладони, как лодка со стапеля канул, сковырнувшись с крыши ...
   Ночь разорвал короткий, визгливый вскрик.
   Почувствовав дуновение беды Гейс вытянулся в окно, больше чем на половину, держась разведенными ногами о раму. Пойманный им звук был похож на хрястнувшую, чмокнувшую слякоть ...
   С улицы послышались крики и Камиля сорвало. Он выбежал через дверь черного хода, и обогнув глухую стену, очутился за спинами панцирников. В нескольких руках стражников потрескивали факелы, трепещущее пламя вязко обтекало пропитанную смоляную паклю, мерцая дополнительной радужкой вокруг огня, и цепко схватывая детали. Камиль не сразу понял, как огромный колючий шип пророс сквозь человека, вырвав из разваленной брюшины застрявший на острие красный сгусток еще живого мяса. Безвольная туша повисла на копье. Рот еще жадно пытался глотнуть воздух. Тряский жирок подтекал синевой под анемичные складки кожи. Наработанная покровительственная жестикуляция конечностей не находила точек соприкосновения с действительностью. Заученная капризная гримаса теперь навсегда запеклась на лице чиновника последней хозяйской выходкой. Привыкший к зависимости чужой жизни от своего небрежного кивка или жеста, мытарь теперь был неисполняемо, непривилегированно прост. Чернильная душа, привыкшая укорять, от маялась, отлетела, соединившись в цвет с темнотой.
   Копейщик не мог разжать пальцы, усердно удерживая дубовое древко точно вверх. Он только непрерывно моргал и жмурил желудевые глаза от шлепающих на лоб кровяных капель. По мере того, как караульщик осознал, кого он насадил на выставленное копье, взор копейщика заволакивался обморочным туманом. Его подхватили под руки, вырвав наконец из склещеных пальцев древко, и завалив, опустить распластанное тело Араптана. Словно пробудившись, стражники стали выкрикивать угрозы, и разъяряясь от досады, нескончаемо ругаться.
   Сквернословили исступленно, срочно отыскивая крайнего. Камиль попятился, слившись со стеной он щелчком пальцев послал быстролапый, хвостато извивающийся сполох в дом аптекарей ...
   -Не "ушко", говоришь, а свою иголочку, всеж таки, нашел. Плохо кончил,-подвел свой итог Гейс, и в ту же секунду расслабления почувствовал, как цепкие руки накрепко перехватили его ноги и потащили внутрь чердака ...
   По напряженной икроножной мышце зачарованного стражника, с голенища на носок, прошмыгнула ящерка, разрывая заколдованный круг заклятья на совращающее присутствие. Обнаженная девушка стала исчезать, распадаясь ослепительной горсткой летуче рассеивающегося праха, ускользать судорожной легковесной субстанцией. Такая яркая и такая осязаемая, вдруг необъяснимо испарилась, мистическим флером, чуть ли не в одно мгновение. Затмение прошло, схлопнув моргнувшую пустоту. На стене коридора остался висеть охотничий трофей-голова вепря. Нетвердо отступив, стражник вдруг осознал, как с беспутным нахальством совращал кабанью голову. Греховодничал, похотливо лапая с самыми гнусными намерениями встопорщенный загривок. Похабно поглаживал жесткую, с проседью, щетину. Страстно хватался за клыки в ощеренной пасти и тянулся губами к мохнатому рылу.
   Панцирный плащеносец, осатанело озираясь, крутанулся на каблуках вокруг своей оси, обводя страшным взглядом весь коридор, разыскивая того, кто его таким дураком выставил. И вдруг, в некоторой растерянности, вне магического круга, словно выброшенная на прибрежье рыба, забился, стал пучить глаза, пытаясь выдавить из себя разрывающий его мечту пополам, ядовитый воздух. И неожиданно снисходительно, запросто обмяк, прозревая, поняв, что его, с обманчивой легкостью хмельного загула, разыграли. Взыскивать было не с кого: подвал оказался пуст, как мошна ротозея в ярмарочной сутолоке.
   Крадучись удаляясь, блудя по бесприютно угольным, в редких проблесках улицам, маг брел по дымящейся туманом мостовой, в поисках уединения. Скудный свет луны обкладывал Камиля, как убегающего оленя на тех каминных изразцах. И рога его магического дара ветвились, осыпанные звездным крошевом.
   Искать ночлега теперь следовало еще дальше, чем ранее полагал Камиль, чтобы уйти от нарастающего, нерасторжимого единства с этим вымышленным городом, от которого он теперь бежал, но в который все больше начинал верить.
  
   День выдался ослепительно ярким. Старые вязы, стреляющие в небо густыми кронами, растопырено пропускали сквозь перфорацию листвы шильца жгучих солнечных лучей.
   Копыта чалых меринов били по грязи, по тонким непрогораемым куполам луж, по распаленным за день дорожным камням. Гнавший облака ветер был такой силы, что крыши домов, в резкой синеве неба, казались прибрежными, и плывущими как по высокой паводковой воде.
   Сторонясь каленых, искрящих кромками карнизов, тут и там, взъерошенные воробьиные комочки, стайками перепархивали в теплый пепел теней, озвучивая своим щебетанием приоритетное счастье каждого дня.
   Из распахнутых настеж окон источался в небо кухонный чад. Удушливый. Курящийся прелым. Липко лоснящийся волглой копотью. Произрастающий буднями из ругани пожизненного соседства, подгоревших котлет и одуряющего запаха сладкой выпечки.
   Напомаженные кокетки, с дымкой запаздывающей беременности в глазах, разгорячено очаровательные от не сложившегося, отчаянно декольтированно перегнувшись свисали из окон, безутешно радуясь, что какому-то красавчику сейчас достанется и за их слезы.
   Мерины благоухали извозными запахами, по-кладбищенски неторопливо катя через кишащую народом площадь тюремный фургон. Они фыркали и звенели кольцами на упряжи, попадая колесами в выбоины, дергали шкурой без хлыста, и недоумевали неторопливостью тверезого возницы.
   В устойчиво затененном месте возвышался затянутый черным крепом большой четырехугольный эшафот, посреди которого, как жертвенный алтарь, стояла плаха. Напротив, обморочным зноем колыхались головы собравшихся на площади горожан. Рельефной завесой стальных бликов, вдоль помоста, стояли панцирные плащеносцы. Макушки шлемов вспенивали плюмажи из белых и алых перьев. Правая рука стражников лежала на рукояти меча, а левая, чуть согнутая в локте, упиралась в бедро, оттопыривая повязанный поверх лат, серый плащ. За их спинами, четкой линией сверкали барабаны из светлой латуни. Шеренга барабанщиков, в плац-парадном настрое, была одета в камзолы песочного цвета с большими крыльцами на плечах для удержания перевязи из беленой кожи, и гнездами для черных барабанных палочек, туго застегнутых сзади на медные пряжки. На левом поле черных шляп имелись банты абрикосового цвета с оранжевой каймой по краям. Галстуки, перчатки и чулки тоже были оранжевыми. Для предохранения штанов барабанщики надели специальные фартуки из телячьей кожи мехом наружу.
   Безрессорный фургон пересек площадь. Возница без рывка натянул поводья и ступицы мрачного экипажа остановились в мертвой неподвижности. На исцарапанный колесными парами шершавый булыжник с запяток фургона соскочил стражник. Глянув в забранное прутьями крохотное оконце, он распахнул забрызганную грязью, тяжелую дверь тюремного фургона. Осторожно, как из мрачного логова, оттуда, немного щурясь, выбрался Гейс. Связанные ремнем запястья ему завернули за спину. На Гейсе была грубая ворсистая одежда. Упрямые волосы свободно падали на лоб. Его приятное лицо сурово отвердело, словно бы обмерзая изнутри, явив миру секундную, апатично презрительную усмешку.
   Небо потому такое большое, что хочет уместить взоры всех обращенных к нему молящих и жалящихся.
   Следом из фургона появились сопровождающие его стражники в глухо застегнутых на крючки и петли мундирах. Эти двое развернули Гейса за плечи и сдвинувшись позади юноши. Они повели его на расправу, к ступенькам ведущим на эшафот. Несколько стремительно Гейс преодолел это расстояние, заставив стражников приноравливаться к своему шагу. Площадь была переполнена искателями волнующего зрелища. Нескладный хор толпы становился гуще и требовательней. Вся эта прорва народу сплетничала, бранилась, лузгала семечки, подъедалась и перекликались между собой. Зная толк в зрелище подобного рода они праздно суетились по поводу предстоящего вожделения чужой бедой.
   Камиль стоял обставленный теснящимися вокруг людьми, накрывая собой частицу этого мира. Отвечая его затаенному состоянию, холодок студеным лезвием полоснул по сердцу: "Сколько же может нести на себе человек озаряемый решимостью, ступая так легко. К последнему, не предвещающему надежд, краю?"-эта мысль, пришедшая так не к стати, внутренне, обжигающе в нем метнулась, и не найдя способа ретироваться, осталась изводить и терзать его.
   Народ, тем временем, любовался на сноровисто жонглирующего топором палача. Мощные кисти рук с узловатыми пальцами ловко управлялись со здоровенной секирой, демонстрируя великолепные грудные мышцы и пресс. Голый по пояс и перевитый вздутыми мышцами, заплечных дел мастер имел на голове изначально красный, как георгин, колпак, что делало его похожим на перчик, несмотря на пышные панталоны и узкие колготки. Теперь колпак по выцвел и стал местами палево-розовым. Все у него получалось само по себе, с артистической непринужденностью, заранее предопределяя собой гармонию места. Его топор рассекал воздух со смертоносной быстротой.
   С эшафота, отойдя от палача подальше, на Гейса косился приземистый мужчина с бородой и усами. Это был городской глашатай. Он стоял в позе оперного певца, набирая воздух в обширную грудную клетку под самый подбородок, готовый к исполнению своей арии. Верхняя губа задиралась вверх, борясь с пышно разросшимися, седыми как пена, усами. Крепко выступающую челюсть исправляла плавная "подковка" аккуратной, окладистой бородки. На нем был черный бархатный камзол с золотым шитьем по основным швам вдоль фалд, и пуговицами в виде львиных морд, покрытых красной эмалью. Глашатай носил темно-синие рейтузы, антарктически белые чулки и башмаки с невразумительно большими бабочками серебряных пряжек. Он устремил взгляд поверх окружающей толчеи и мельтешения, полный присутственного пренебрежения, и мешковато косолапя, мягко переваливаясь с бока на бок, пошагал к краю помоста. Неторопливым, торжественным манером, знающего, что к чему человека, глашатай развернул вынутый из рукава камзола свиток и перекрывая гам громогласно воззвал, обращаясь к толпе:
   -Слушай народ славного города и передай тем, кто не нашел сил или времени явиться сюда самолично. Сегодня, на ваших глазах, состоится казнь не просто уклониста, не только трусливого беглеца и подстрекателя к массовому побегу, который предпочел чести предательство, а еще и дезертира, покусившегося на жизнь городского стражника, и прямого убийцу высокопоставленного чиновника, занимавшегося рекрутским набором. Службой своей, до сей поры, укрепляющих власть и законность вверенных им городских кварталах,-со всей приличествующей моменту патетикой глашатай продолжал:-Поймать его стоило немалой ловкости и геройства, но теперь он обезврежен и не представляет угрозы никому, кроме собственной загубленной им же жизни. Казнь будет произведена путем усекновения головы приговоренного, для чего и был приглашен опытный палач со своим подготовленным для приведения в исполнение приговора инструментом.
   Толпа одобрительно шумела. На такое зрелище народ валом валил, устроив настоящее столпотворение.
   Где-то под ложечкой у Камиля все стянулось в тугой узел, так, что стало трудно дышать. Ему претила сама мысль, что человек, чья мера вины в этом деле была абсолютно ничтожна, настолько опосредованно притянута к нему за уши, нагромождена из лжи на пустяковом инциденте, что Гейс даже не мог помышлять о смягчении приговора. Расплата за несовершенное преступление была настолько беспощадной, что уродовала саму идею человеческого раскаяния.
   На лице поднимающегося на эшафот Гейса читалось обреченное бессилие, при понимании бездоказательности любых оправданий, и обезличивающее всепрощение человека достигшего своего последнего часа. Юноша больше не существовал сам по себе, а был частью притязаний окружающего его мира. Он водил глазами по каменной площади, точно по уготованному ему склепу. Примеряясь и приноравливаясь к амбициозным размерам усыпальницы, привыкая к смерти загодя. Надежно погубленный и погребенный желанием толпы.
   Гейс безропотно и покорно позволял вести себя к намеченному для кончины месту. Он не добирал, даже в тайных своих грехах, до явного преступника.
   Толпа, как паводок, подступала к самому помосту. Кишмя. Злонамеренно и сладострастно.
   Не томите ... Ведите ... Рубите ...
   Над площадью загремели барабаны.
   Широкоплечий палач все размашистее, с остервенелым самозабвением, играл топором, сурово напрягая мышцы под выдубленной солнцем кожей. Начищенные панцири стражников блестели, точно покрытые ледяной коркой. Они походили в своих латах на разжиревших тараканов.
   Нянча в себе нежелание мириться с этой гибелью, Камиль перевоплощался в некую побуждающую ответность, копя в глубине тошнотворно противный, тяжелый ком. По внутреннему естеству находя в этом собственную боль. Мука, которую маг прятал в себе, делала его все мрачнее. Вся его суть протестовала, утверждая об обратимости бессмысленно насаждаемой лжи.
   Бой барабанов оборвался, стряхнув с палочек боль последнего удара.
   Соблюдая скорей формальности, чем соответствующую моменту необходимость глашатай, звенящим от пустоты внутри голосом, произнес:
   -Верша суд скорый, но справедливый и не пытаясь невинных за виновных выдавать,-продолжал громко и внятно читать глашатай:-Держась суда правильного, согласно давней традиции, достаточно любому решительно заявить, что приговоренный невиновен и указать на того, кто без угроз и пыток, по собственной воле ... -голос глашатая взвился до самой доступной ему ноты.- ... сознается, что это он совершил все вышеперечисленные преступления, и готов понести за них заслуженное наказание, как приговоренный будет отпущен и уступит место на плахе истинному преступнику.
   -Прибереги эту честь для себя!-Несмело, избегая популярности, крикнули позади Камиля.
   -Ага, ищите дураков. Щас, как же,-раздалось справа, нещадно передергивая глашатая.-Ломанется какой нибудь тюха: "Погодите! Я очередь раньше всех занял. Вторые сутки дежурю, без сна и жратвы, на голой земле под помостом ночую, плотникам упавшие гвозди подаю. Вот и циферку с руки не стер, берег, в доказательство предъявить, что я тут первый голову под топор подкладывать определился."
   Вокруг раздавалось одобрительное подхихикивание. Голосом праведника глашатай потешался над ними, оскорбляя их самой попыткой вызова на благородный поступок.
   Камиль воспринял эту язвительную порочность, как зов. Он отчетливо ощущал, как в зияющей пустоте обрывисто бьется его сердце, отряхивая с себя каменеющую на нем злую горечь. Мага пробрала бешеная дрожь. Кажется, он нащупал суть! Наитие побудило его качнуться всеми позвонками. Он наметил решающую в себе уверенность. Все укладывалось в один шаг, сводя мысли воедино, сложившись в нужность, и найдя собственный резон. В этой законодательной казуистике, основанной на человеческой подлости, Камиль углядел шанс прощения для невиновного, и вариант, когда приговоренный Гейс будет помилован.
   Благо имеет свойство быть поголовным, когда оно развлекает. Лишь наказание конкретно и не касаемо остальных. На эшафоте их теперь стояло пятеро: палач, глашатай, Гейс и два стерегущих его стражника. Неотмщенно глянув на своих губителей Гейс, мельком ярким и внезапным, обжигающе коротко вскинул глаза и увидел его в многоликой толпе, сразу и мгновенно, угодив взглядом прямо в Камиля, и тут же снова их опустил, понуро поведя плечами.
   С какой легкостью Камиль ощущал это его бессилие.
   Главный стыд-это свой, чужая неловкость, лишь оружие убеждения. Душу мага отягощало ощущение вины, истоков которой было сейчас не разглядеть. Важнее таких мгновений нет ничего. Эти моменты ведут тебя дальше, чем ты в состоянии понять в минуты нынешние. Спасающая, терпящая безрассудство добродетель, открывающая дополнительные измерения характера.
   Расплачиваясь за удовольствие собственного поступка Камиль преодолел холодный, тянущий вниз живота ком, и выводя себя на протест, яростно и мятежно выкрикнул:
   -По воле доброй и по собственной надобности я беру на себя вину этого человека, и вызволяю его!
   Тьма, пробиваемая звездами, обязана узнать, что только взрыв порождает свет, как сопротивление моллюска формирует жемчуг, и фраза становится дольше дыхания.
   Толпа будто позабыла, как только что, буднично ныла от затянувшегося ожидания дармового зрелища, воцарив над площадью чуткую тишь.
   Его, сей же миг, высмотрели, не сводя с Камиля испытующего взгляда глашатай подкрутил кончик густых, свисающих как плесень, усов. Его глаза точно подсказывали школяру: "Если ты выспренне сболтнул лишнее, еще не поздно передумать." Глашатай даже не пытался скрыть своего удивления, помедлив, он кивнул Камилю.
   Грубость, порой, защищает от малодушия. Словно посылая себя за совестью и не рассчитывая вернуться с прощением, Камиль оттолкнул стоящего впереди, раздвинул еще несколько человек и стал пробираться к эшафоту. Протискиваясь из зоны поголовного эгоизма, следящей за ним по пятам скученной людской массы, за всей его недолгой, должной оборваться на их глазах, жизни, Камиль ощущал, как своим движением наперекор поддерживает греховную праздничность момента.
   Маг постарался убрать лишние эмоции, сместив суету за линию лица, как неважное, не выставляемое напоказ, решив играть на сильных аккордах.
   -Убьют же,-послышался вблизи чей-то трогательный шепоток.-Нагнись и удирай под ногами.
   -Не блажи ... -с разной степенью дружелюбия роняли вокруг.
   -Не ребячься, парень,-сочувственно цокали языки.
   -Да он безрассудный болван,-блеснул умом кто-то в толпе.
   -Оно тебе надо?-С легким сарказмом проговорил мужчина с очень печальными, видевшими много солнца, глазами.
   -Не всякого на такое мужество хватит,-напористо заявил трубочист в цилиндре, хорошенько припудренный сажей, от которого все старались держаться подальше.
   Камиль ввинчивался в людскую тесноту, выедая носоглоткой спрессованный из запахов пота воздух, и отслеживая реакцию окружающих. Они облучали его взглядами укоризненными и не признающими. Верно непонимающими.
   -Невменяемый что ли?-Чихвостила его молва.
   Старик, с лицом похожим на греческий орех, потягивал трубку и между затяжками простуженным голосом силился узнать:
   -Куда, родимый, понесло тебя?
   -Малахольный, не иначе,-с язвительной издевкой, даже не пытаясь при его приближении перейти на шепот, в глаза костерила его толпа.
   Некоторые, без проблем, освобождали путь, шарахаясь от него, как от больного меланомой.
   Вдруг просто одетая жалостливая женщина, бросила в него молящий шепоток:
   -Несчастный юноша, остановите же его кто нибудь толковый, если он сам не понимает!
   Он запомнил натруженные женские кисти. Раскрасневшиеся, зашарканные, распаренные руки прачки. Но больше вокруг блуждали издевательские ухмылки. Его поступок не казался им благодушно абсурдным, он был им омерзителен, как вульгарный матерный крик во время причастия. Людей изводила неприязнь к нему, посмевшему быть глупее их самих, мудрых и рассудительных, жульничающих со своей житейской правотой, и знающих как за простотой, таить не дюжий ум. Не покупаясь на подобную чушь, и вымещая на нем собственные счеты с жизнью.
   -Ой, глядите-ка, с каким значительным лицом нынче подыхать прутся,-со злой иронией налетел на него бровастый шустряк с плутоватым лицом неклейменого конокрада, в облинялом, с чужого плеча, короткополом сюртуке.
   Презрев толпу Камиль пробирался к эшафоту, пропуская его слова мимо ушей.
   Шустряк крутился рядом, под темной щетиной проступало бесшабашное веселье:
   -Мозги что ли заложило? В ухо шибануть тебе, голова и прочистица!-Пригрозил вороватый тип, и погладив коротко стриженый ежик жестких волос, попытался ухватить рукой в прыщах и цыпках Камиля за плече.-Болваны, оказывается, не перевелись. Совесть бы имел. Парься теперь из за тебя на жаре лишние минуты. В землю весь потом истечешь, пока за обоих решать будут, рубить вас или милостью зрелище оскуднять. Тебе говорят ...
   Камиль стряхнул руку с плеча и лягнувшись, заехал ногой в рябое лицо его подъельника, пытавшегося снизу, на ходу стянуть с мага сапоги. Обворовывая палача ...
   "Идущий на смерть приветствует и таких как вы."
   Маг бросился в настоящую драку, на обиды и неприязнь к мелким воришкам у него пока не было времени.
   Хилый расчет лучше опрометчивого везения. Погибать Камиль не собирался. Резон его был прост и безумен одновременно. И говорить о нем не стоило хотя бы потому, что интриги в нем было больше, чем здравого смысла. А пытливый ум, в союзе с порывом юности, завсегда к геройству через геморройство путь выбирает. Гордая его стать лишь матерела с каждым шагом, оставляя позади косые взгляды и насмешки.
   Неожиданно, в смутном мелькании лиц, в Камиля уперлась шляпка с кружевными полями. Затянуто продленное к низу лицо дамы было покрыто толстым слоем румян и пудры, скрывая возраст и содержание прожитой жизни. Женщину оттолкнуть он не мог и попытался плавно ее обогнуть. Но дама намертво приклеилась к нему взглядом бесноватых глаз и надсаженным злостью голосом визгливо произнесла:
   -Туда и дорога, раз сам сознался,-высекла она мысль из желчного рта, брызнув слюной, точно искрами. Напоследок, прежде чем ее затерли, она успела таки дотянуться и оторвать с мясом пуговицу от куртки Камиля.
   Люди отдыхают, как умеют.
   Эгоизм, обретенный законами выживания, делал свое дело. Под конец, множество рук толкало и подпихивало его.
   Раз сам признался ...
   Маленьким сюрпризом оказался юноша в первом ряду, непонятно каким образом сохранивший за собой лучшее место, который тихим, почти замирающим голосом, проговорил:
   -Задолжал, видать,-мудро заметил парень с зализанным волной чубчиком и лицом книжного грамотея.-А грехи, не то чтобы в рай не пускают, а жить не дают.
   С глубоко посеченными чертами, хватившего лиха, грубого лица, а теперь лоснясь зажиточной сытостью лавочник, от всего сердца, с нескрываемой угрозой втолковывал ему, не обращая внимания на стражников:
   -Взойдешь на помост, обратно пути не будет. Сгинешь по казенному слову. Одумайся!
   Камиль пробивался рывками, из галдящей ни о чем зоны непонимания. Отчужденно отстранившейся от него, и разъятой на миг, и едино сомкнувшейся за ним. Победоносной обывательщины обвыкшегося большинства. Продолжая говорить попусту и, порой, разумея совсем другое. Юный маг не протестовал просторечию их чувств.
   Даль густо плавилась текучим маревом, растворяясь в хрустальном небе, Ккамиль перевел взгляд на взирающих с помоста людей, и опустив голову увидел собственное, непропорционально растянутое вдоль и зауженное поперек, отражение, в панцире стоящего напротив него плащеносца.
   -Пропустите его,-распорядился, обращаясь к стражникам, глашатай.-Видите, юноша очень спешит. И поаккуратней с ним,-предупредил он двух стражников, чересчур рьяно заломивших Камилю руки.-Не сверните ему шею, нам она еще пригодится.
   Камиль подчинился, не выказывая никаких признаков слабости. Его повели по узкому проходу к лестнице на эшафот. Свет мягко ложился на не обтянутые тканью ступени. Ноги несли легко, но разум запинался, жалким отступным страхом, подбираясь, кажется, под самые ребра. Подпуская слабость в многочисленные, вызнавшие тебя лазейки.
   Камиль ловил реакцию Гейса, но тот ни на кого не смотрел. Взгляд ватажника бродил отсутствующе, все окружающее вроде бы не задевало больше этого парня, не существовало, не пробивалось в него. Если кто-то и ожидал от Камиля участия, то только не он. Нарушая строжайшую верность этой унижающей всякого паузе, Камиль произнес:
   -Кто с краю попался, того и взяли. Я вину его за свою признаю, и вызвавшись, на место казнимого встану. И объявляю об этом вслух и всенародно,-мужественная прядь живописно упала на лоб юного мага.
   Косопузые, конвоировавшие Гейса, неуклюже топтались на месте, не совсем понимая, кого теперь им следует сторожить.
   Через проделанные в красном колпаке прорези, Камиля разглядывал палач. Он смотрел на него, как на заготовленный обрубок, которому только и суждено, что под взмахами топора убывать в размерах.
   -Настаиваешь,-глашатай, как наждаком, до мяса вглядывался в него. Буква "ш" длилась в его устах значительно дольше, чем ей бы полагалось в обычной фразе. До какого-то момента он полагал, что парень пойдет на попятную, ведь случай был исключительный.-Куда от таких денешься, которые сами ... безусые, а с усами. Пугать поздно,-глашатай с досадой покусывал собственный ус.-Зачем голова безмозглому. Все уже решено,-туго скрутив свиток, коснулся им губы, не заметил, и сердито взмахнув рукой, разрешил приступать к казни.
   Камиля подвели к плахе. Он видел шершавый распил колоды, чистые, не пропитавшиеся ничьей кровью годовые кольца древесины, стесанный отвальный скос по которому покатится голова, и корзину, сплетенную из ветвей ивы, под ним, на две четверти наполненную рубленой соломой.
   Все по людски.
   -Как в пух упадет,-прошептал невидимыми губами палач.-Топор острее-дело быстрее.
   Повторившаяся барабанная дробь выбила из обступивших площадь домов звучное эхо, как пыль из развешанных ковров.
   Хищно выгнутое лезвие топора слепя сияло жарким солнечным волдырем.
   Барабаны подгоняли ритм, бодрым боем прогнозируя скорую смерть. Только вдруг ослепший или душевно больной, в такую минуту, мог смотреть куда-то еще, если не на приговоренного к обезглавливанию. Но люди в толпе стали вдруг отворачиваться от эшафота. Вставать на цыпочки, и вытягивая шеи, глядеть совсем в другую сторону.
   Разняв случайное сочетание настроений, беспокойное шумное брожение сотен людей, явился ОН. Потянувшись за ними окрест, Камиль увидел мага. Его прозрачно белое лицо парило посреди черных волос и ворота развевающегося тьмой плаща. Глашатай чуть привстал на носочки, но тут же опомнился. Выпуклый лоб глашатая усиленно морщился, решая почти непосильную для него задачу.
   Они разглядывали его, как могли бы подтопленные на мели корабельного кладбища гнилые баржи смотреть на стремительно скользящий по волнам черный парусник. Глубокие складки плаща Делагреза (ведь это, несомненно, был он), напоминали застывший плеск темной воды. Делагрез находил удовольствие в самом своем легком, неторопливо бесшумном шествии. Маг был прямым и тощим. Кожа на костях. Его ноги выглядели тонкими, как ножки стула.
   Не смея опустить головы, ощущая напряжение неуловимых эфирных потоков, Камиль искал заступничества в себе, и концентрировал настрой.
   "Даже атланты взваливают на себя лишь кусок фронтона. Делагрез удерживал, как настоящий, несбалансированный, громадный город, целиком. На себе. Вокруг себя. Делая свободу себе подобной."
   Очень по чуть чуть, сохраняя интригу, пронизывая короткими шажочками остаток пути, зашифрованный в пышные складки маг поднялся на помост. Его надраенные туфли сверкали черным лаком. Ткань под жердеватыми ногами морщилась, словно он шагал по раздавленным паукам. Закутавшись в плащ маг походил на сложившую крылья большую птицу.
   Толпа, завороженная его неспешностью, утихла вовсе.
   Глашатай мнительно зябко холодел от одного его взгляда, и церемониально кланялся, выказывая уступчивую слабость. Глаза метались, ловя малейший жест ХОЗЯИНА.
   Потихоньку образовываясь в пространстве, Делагрез сверкнул сухими глазами, и разомкнул бескровные губы:
   -Вызвавшегося за чужую вину смерть принять и казнить будем по особому,-Делагрезу теперь было самое время посмотреть на Камиля. Но он глядел поверх, и за него, и сквозь, не наблюдая перед собой сколько нибудь значительного существа.-Тут обычный палач не годится. Из народа спасение пришло, там и вершитель приговора отыскался. Повезло тебе, школяр,-Делагрез, как одержимый, остро, взыскивающе глянул на Камиля, ткнув в нутро холодной иглой. Кромешная тьма уходила в самую его глубину.-Не кто попало голову тебе отрубит, а Нобиуса правопреемник, новый здешний властитель и вотчинный наследник. Посягнувший, и в честном поединке одержавший победу. Оружие выбрано и место определено. Топор востер, а глашатай нерасторопен в тупости своей, до сиз пор не сообразил, о чем я толкую.
   В секунду насторожившись, источая преданную готовность, и угодливо шевеля усами, глашатай отобрал топор, свергнув палача, с таким видом и поспешностью, будто это и было пределом его мечтаний. С неистощимым подобострастием, самозабвенно заискивая и лебезя перед Делагрезом, он протянул секиру магу.
   Делагрез извлек из под покрова плаща свои руки. Пальцы были такими длинными и тонкими, что жилки виднелись под кожей. Маг взвесил топор в ладонях и взял его поудобнее. И в позе и в голосе чувствовалась оснащенность и основательность:
   -А теперь вон пошли все!
   Гейс вовремя ушел в тень, он держался смиренно и отрешенно понуро. Солидарный в выборе козла отпущения, очутившись как бы в стороне от происходящего возле плахи. Остальные с топотом скатились по ступенькам помоста.
   Маг впился глазами в Камиля и медленно шел к нему, жестко и неумолимо властвуя над всеми, не перебиваемый ничем, в монологической локализации собственных предпочтений. Несмотря на орудие убийства в руках, Делагрез выглядел утонченно и чуть преувеличенно скорбно от томившей его скуки. В этом макете страны чудес все было ему подконтрольно. Кровожадное желание осветило его бледное лицо. Оживило. Сделало естественней.
   Преодолевая спазм, внезапно перехвативший горло, Камиль задал вопрос:
   -Ты меня убьешь?
   -Причем не колеблясь,-ответил Делагрез, не задействовав этой репликой ни единый дополнительный мускул на своем лице.
   -Обознаешься, и у Нобиуса будет право на ответный выпад.
   -Это если я промахнусь,-произнес он вполне торжественно,-Делагрез цедил слова с изрядной надменностью:-В личной встрече мне отказано, но теперь я не разочарован. Я оценил всю иронию выбора Нобиуса. Ты очень неплохо держишься,-сообщил маг с некой покровительственной симпатией.-Непрошибаемо. Крепко. С наглецой. Тут Нобиус не просчитался. Втравил тебя, назначив грызться за свои земли. Обязав волей своей следовать за непостижимым моментом сведения счетов. Погибнешь-не жалко. Случайно выживешь, сразу скачком повзрослеешь и станешь ему полезен.
   -Случайно?-Камиль улыбнулся, вдруг ощутив превосходство своей осведомленности.-Порой мы расплачиваемся за других, и цена редко нас устраивает. Осознавая, кто ты есть, ты так же знаешь, кем ты не станешь,-почти не выказывая волнения, произнес юноша-маг.-Кто бы знал на что способен сам, тот смог бы хорошенько тебя удивить.
   Гейс, притаившийся в самом дальнем углу помоста, просветлел, но отрешенности в нем не убавилось.
   Снисходительная ленца быстро сошла с лица Делагреза. Его голос сделался тихим и отчетливо зловещим:
   -Я оботру окровавленный топор о твою белую сорочку. У меня редко бывает по другому. Говорю тебе заранее, потому что вскоре, ни ответить, ни возмутиться этим ты уже не сможешь,-произнес маг, устанавливая степень и дистанцию их взаимоотношений.
   -Твоя власть не прекращает мою волю,-равнозначно бросил ему в ответ Камиль, опускаясь на колени и переводя дыхание. Ветерок провеивал площадь насквозь, оседая вдоль спины змеящимся холодком.
   На карте, которую он вытянул из колоды, была и плаха, и барабан, и солдатский мундир, и колпак палача.
   "Не побитая масть швалью быть не может"
   Делагрез терпеливо ждал когда школяр положит голову на плаху. У него были свои представления о жалости. Он стоял над ним безсветным черным столбом. Его чуть крючковатый нос походил на выбритый клюв, ноздри подрагивали. Длинные неласковые пальцы мага стискивали широкое топорище, словно это был карающий жупел. Побелевшие от усилия пальцы казались восковыми. Фаланги взмокли. Делагрезу не приходилось этого делать раньше никогда, но теперь явно хотелось. Его выдуманные сообщники стояли плотным, замыкающим площадь кольцом. Прозябающая явь подбадривала своего создателя, не оставляя ни единого шанса на самоопределение духа.
   Он стоял черный и длинный, как ночь без крова. Ладони взмокли так, что магу пришлось отложить секиру и порывшись в складках плаща, достать платок. Маг вытер руки, и тщательно обтер выступивший на лице сусальный пот.
   -Платок!-Выкрикнул Камиль рвущимся голосом. Кадык юноши дернулся связанной птицей, встряхивая горло школяра.-У Левиндока были точно такие же ... Стопками! Мастерская Барталамея отшивала их из такой же вот ткани.-Голос Камиля сделался хриплым, словно шероховатым, как обветренный базальтовый камень.-Значит ТЫ был там!
   Это было обвинением, а не фразой случайного порядка.
   -Неужели уже тогда ты испугался меня так сильно, что решил загодя, рапирой гневающегося Левиндока покончить со мной?!
   Глубокая, злая морщина нарушила герметичность лица Делагреза. Расстроила. Его беспокойство было внезапным и сильным. Натуральным и мало его-как бога-почитаемым.
   Это был настоящий выплеск его эмоций. Почти что испуг. И не развенчания он боялся, а разоблачения того, как подловили его на шельмовании и излишней суете. Как в перчатке чемпиона кулачных боев, вышедшего на арену против начинающего бойца, при стечении рукоплещущей публики, вдруг обнаружили свинцовую гирьку.
   Ему не терпелось заткнуть Камилю рот, и поскорее его прижмурить.
   Существуя в сфере собственных разделяющих удержаний и утверждений, маг казался себе благородным. А мальчишка, ткнувший пальцем в небо, проковырял дырку из похабного любопытства, заглянув в незыблемое, за барьер его безупречно выстроенного, требующего сатисфакции, прямо брошенного удельному магу вызова. Его обвинили в подлости. Мелкой дробью пытаясь бить высоко парящего орла. Продажное волнение выдало его незамутненные помыслы, лишив чистую победу достойного финала и заставив его тайно страдать. Мраморно-белые щеки Делагреза наливались сердитой краснотой и весь подлаженный под него город не мог возвратить магу покой. Пустяковая слабость оборачивалась для него публичным позором, выхолащивая из его заслуженной победы всякий притягательный смысл. Распираемый яростью Делагрез буквально простонал:
   -Ты унесешь эту тайну с собой в могилу.
   -Что с тобой?-С вызовом недоумевал Камиль. Его собственные волосы расплетались языками черного пламени.-Неужели моя проницательность погубила легкость нашего общения?
   Чтобы одолеть мага-одного цинизма недостаточно. Камиль резал по живому. По больному. По самолюбию Делагреза. Привнося до мысленное и пытаясь довести его до такого состояния, чтобы он потерял над собой контроль.
   -Ты так непревзойденно сталкиваешь людей лбами. Втягиваешь и замешиваешь на конфликт горожан, будь они новобранцами или стражниками. Стравливаешь между собой, исподтишка послав Левиндока на убийство. Ведь только после появления другого мага, которым был ты, он смог распознать мои волшебные проделки. Ты способен сотворить беду практически из ничего, обвинив Гейса в убийстве чиновника,-продолжал намеренно теребить его Камиль, все ниже склоняя голову к плахе, и все больше ломая и разваливая настроение Делагреза.-Немощное счастье подстроившего свою победу притязателя. Твоя почва удобрена ненавистью, твои зерна-отмщение,-подытожил Камиль, демонстрируя личное чувство омерзения.
   С этого момента Делагрез решительно не знал, что станет делать, если школяр закричит об этом на всю площадь.
   Тот медлил ...
   Разрыв мнений и есть молчание. Компромисс вгрызающихся друг в друга магических размежеваний.
   Позволить винить себя какому-то мальчишке он тоже не мог. Он был в сто раз сильнее его, и во столько же благороднее. Ох как он хотел услышать примитивный упрощающий крик отданной на заклание жертвы. До чего же все тогда станет очевидным!
   Взгляд сощуренных глаз Делагреза резал, как острая осока. Плащ зашуршал, задвигался, маг поспешил спрятать злополучный платок. Его жестам недоставало уверенности.
   -Прикуси свой язык, и вспомни с кем говоришь, мальчишка,-в модуляциях его голоса напряженно вибрировала беда.-Тебе не по силам соперничать со мной,-в каждом проявлении Камиля он читал презрение жертвы. Лелея в душе единственное желание поскорее с ним покончить.
   Никто не смеет потешаться над делом его рук, его ума, его дара, и отравлять его победу. Все они были восхитительно покорны ему. Один этот школяр выпирал грудь и трепыхался, что-то пытаясь из себя изобразить.
   Любуясь ловкими движениями собственных тонких пальцев Делагрез схватил топор и высокопарно прокричал:
   -Смотри же, Нобиус, я добиваю твоего щенка! Возмещенную неблагодарность мира подлинного да искупит его кровь!
   Делагрез шагнул вперед, занося топор, и отмеряя этим размер личного могущества. Замахнувшись, качнув землю, с беспощадной последовательностью, маг рассек пустоту. Величественный кивок острого лезвия тихо просвистел, разрезая небо и до осязания ясно соскользнув по шее Камиля, топор с хрустом вошел в плаху.
   Что-то с резонировало, Делагрез шарахнулся в сторону, отбив себе руки. Его постыдная неловкость абсолютно никого не тронула. Маг пошатнулся, точно слепой.
   Что же теперь прочно?! Невозможно бороться с зыбучим песком. Сдают нервы ...
   Пережив вспышку мгновенной мучительной боли, Камиль решительно поднялся.
   Из корзинки в руках разинувшего рот зеленщика вывалился перемотанный ниткой пучок ядреного батуна. Головки и перья лука шлепнулись в грязь. Инерция молчаливого сговора бессознательных соучастников выгнула воздух одним общим вздохом толпы. Гул удивления прокатился по площади, и досады в нем было за испорченный праздник не в пример больше чем сострадания.
   Не люди борются, а маги состязаются.
   Поединщики стояли друг напротив друга, чуть заметно вибрируя, как гончие в стойке. Дав миру что-то взамен свершившемуся чуду. Плащ Делагреза пузырился, словно черная кипящая смола. Гнезда его глаз полыхали, как костры в неолитовой пещере, но голос утратил властную резкость:
   -Сказалась таки на тебе удача. Ты, как вирус, который легко подхватить, но не так то легко избавиться. Такое совершил, во что не верится. Годный у тебя учитель. Мой промах-его замах,-запавшие щеки, тонкий с горбинкой хищный нос, слегка приподнятые внешние уголки глаз, и усмешка, которая умерла в трагическом изломе тонких губ.-У меня есть скверное предчувствие, что это не последняя наша встреча,-в его глазах читалось подлинно священное состояние остывающего зла.
   Собственный голос показался Камилю звучащим откуда-то издалека:
   -Когда кто-то достигает могущества, любое дело ему кажется проще, чем есть на самом деле,-юный маг продолжал говорить в каком-то вдохновенном трансе:-Мое глубокое убеждение, что всякое несовершенство можно обратить в высокое качество, находя простоту там, где ты веришь в собственную невиновность,-выспренне произнес Камиль, находясь в определенном непобедимом состоянии и почувствовав острый вкус решающего слова.-Следует поступать благородно не только потому, что иной финал не зачтется, как не впечатляющий, а потому, что я тот, чью силу ты теперь знаешь, и моя кровь, в этом выдуманном тобой мире, недостаточно хороша для настоящей смерти чародея.
   С некой изящной нервозностью Делагрез стоял, плотнее запахивая плащ, словно кутаясь в сырую ночь, и разбирая потаенный смысл его слов.
   Самолюбие, как бередящая рана, размашисто дрогнуло городские кварталы, обнажая их вторичность.
   Девушка в окне неловко повела локтем и обронила цветочный горшок. Трещина ушла вниз, разнося кладку каменного дома, словно под тротуаром в земле раскручивали невидимые тиски. Откуда, ярким лучом, ударил ослепляющий свет. Сорвавшийся горшок угодил по голове разинувшему рот лавочнику. Они раскололись оба ... Лица людей превращались в маски, лишаясь многоликости. Их позы становились причудливо ломкими. Менялись краски, мазки, блики. Конкретность теряла свою безбрежность.
   Уголок рта мага слегка дернулся, на его лице, поветрием беды, читалась почти брезгливая мука. Он верил своей обиде больше, чем реальности, которую нельзя создать в угоду себе. Скабрезное чувство змеилось трещинами, запустив внутренний механизм саморазрушения. Делагрез провел тонкой нервной ладонью по лицу и внутренний объем диорамы площади стянулся яростным рывком, проседая и судорожно загибая внутрь островерхие маковки крыш. Наросты следующих домов отваливались, расстраиваясь видом и размерами.
   Люди даже не замечали расслоения собственных тел. Наверное потому, что их волновало только происходящее на эшафоте. Старик, уже относясь к вымыслу лишь частями, а не целиком, положил мундштук трубки себе в рот. Не попав, удивился отсутствию нижней челюсти и куска шеи. Руки отваливались, когда он попытался их развести в жесте недоумения. Пробитые струями света расколы карабкались дальше, растя количественно.
   Подлинность атаковала тотальную подделку.
   Терзаемое пространство, бредовым видением, разрозненно зияло бездонными провалами, и куда-то ни во что исчезало.
   Трещины, все больше похожие на щупальца тысячи раскаленных добела осьминогов, взламывали город, вскрывались, срывая с него покровы. Плечи домов обвисали, волны опадающих зданий стали почти прозрачными, объекты светились уже сами по себе, истлевая в иглах лучей. Остро и пронзительно. В самый тончайший прах.
   Окружающее еще претворялось реальностью, но его органика уже была потеряна, лишившись многократной, многосложной устойчивости. Грезный град корчился от страстей, терзающих его хозяина, нарушая обратную связь Делагреза с пораженным им городом. Умышленный город, как проекция его натуры, пыжился из последних сил, пытаясь удержать остатки жизнеподобия. Грезный град померк, выворачиваясь тоской собственного создателя, конвульсируя сам воздух вокруг, глумливым повелением его отчаяния.
   Тонкая фигура Делагреза путалась в грифельно черных складках плаща, точно объятая аморфностью невыразительно ничтожного обмана суррогатной реальности.
   Обтянутые упругим сукном доски эшафота напоминали брошенный посреди растерзанной площади барабан. По краям деревянного обруча-помоста, плетеными шнурами бились хлесткие сквозные просветы, словно проявив нити, на которые был насажен город, из последних сил старающийся казаться независимым. Пестрые плюмажи на парадных шлемах панцирых плащеносцев, колонией тропических рыбок глянцево поблескивали шелковыми боками, и проплывали перед глазами Камиля, само уничтожаясь в высвобождающейся, сквозящей проплешиной, выдыхаемой пустоте.
   Неизбежная реальность прорывала поверхность Грезного града. Химера города рушилась. Все шло в разнос. Мир выбранной из колоды карты само опорожнялся раздробленными, дрожащими кусками.
   Центробежной силой зрачков Делагрез расталкивал последнюю пригоршню быстро сокращающейся площадки. На его лице проступало выражение тихого отчаяния и ненависти. Мысли мага окончательно пошли в разнос. Его отражение-этот город, больше не мог оставаться возможным. Разбалованный почти что насмерть размахом своего эгоизма, Делагрез не сразу заметил эрозию быстрых, бегучих трещин, добравшуюся до самых его ног. Он метнулся отступая. Понятие горящей под ногами земли стало чувствительным, припекающе ощутимым. Камиль стоял не шелохнувшись, испытывая мучительный стыд за каждое лишнее движение. Делагрез обежал жалкий, утлый островок под собой и мстительно вглядевшись в кусок помоста под ногами Камиля, посчитал, что его размер незаслуженно огромен. Маг прыгнул на ту сторону. Световой провал между ними мучительно искривился и дернулся. Камиль пошатнулся, но устоял от внезапного толчка. Кувыркнувшись, как пушинка, Делагрез оказался в пустоте, но желая исправить ужасный промах, взмахнул руками, пытаясь схватиться за расползающийся край. Не успел ...
   Его жесту не хватило уверенности и веры. Уносясь в прозрачную расщелину Делагрез тут же распался, точно оптическая иллюзия.
   Нужно тянуться в жизни к большому и держаться за него, чтобы тебя не утащило в нору ...
   Никакая сила больше не могла удержать Камиля в этом неустойчивом мире. Остатки эшафота рванулись тонкими быстрыми смерчами, проталкивая Камиля через кровоточины, кротовины пространства, сквозь объемный взрыв бесконечного света, в запредельность ...
  
   Все вернулось на круги своя. Он уже был здесь, но еще немножечко там, прищемив, ущемив себя в отождествлении с подлинным миром. Выброшенный из жуткого сна в стыдливую явь.
   В окаем арки виднелась перспектива примыкающих улиц. Камиль потрясенно разглядывал щербины на стенах. В какой-то момент он проверил их натуральность, проведя по ним рукой. Кусочек обожженной глины пристал к его пальцам. Он поймал его и попытался вложить на место, но тот отваливался от расслоившегося кирпича, и юноша беззлобно швырнул заостренный обломок кладки себе под ноги, окончательно вставив себя в действительность. Камиля вновь украшал плащ, перевязь со шпагой и голова на плечах.
   Мир вокруг был отчетлив. Буквален! Даль головокружила до тошноты. Сквозящий ветерок шарил под его рубахой, наполняя ее свежестью.
   У Камиля осталось замечательное ощущение достойного поединка равных соперников.
  
  
  

"НЕЖНОСТЬ К РЕВУЧЕМУ ЗВЕРЮ."

   Стоящий на фитилях поднес огонь.
   Через бойницу набатной башни раскатисто полыхнула белым дымом пушка одного часа.
   Поднося тлеющий фитиль пальника к запальному отверстию "единорога", канонир и не подозревал, что полуденный, даром истраченный на выстрел порох, совпал с моментом, когда юный маг ступил за гулкие, сомкнувшиеся над головой стены гостевой залы.
   Гром был короток и назидательно тревожен.
   Свет теплых, пламенеющих колон, как страсть никогда не видевшего рассветного неба огня, отбрасывал вокруг целый веер скользящих теней. Зал казался настолько длинным и торжественно угрюмым, что Камилю думалось, в нем можно пропасть совсем. Гладкие колоны, будто своды каменной аллеи, вели юношу к Арханту Демоникарию Магических Искусств.
   В относительной тишине Камилю послышался шелковый шорох. Изменчивые тени пламени слепо шарили по стенам. Полупрозрачный пылевой шлейф, похожий на вулканический пепел, поземкой стекся в вязкую ленту. Камиль поспешил остановиться. Струящийся серый туман свернулся в кольцо. Вертопрах угрожающе поднялся барсучьим султаном и светло переливаясь в полутьме, опасно качнулся, как голодная кобра, готовый кинуться.
   Невольный холодок пробежал по спине юного мага.
   -Фу! Не колыхай!-Небрежно, с нежной слабиной в голосе, приструнил своего домашнего любимца появившийся из за колоны Властейший Владыка Нобиус.
   Вертопрах досадливо промялся и с порывистым дрожанием рассыпался, изойдя в пыль.
   -Я рассчитывал дойти до самого кабинета, Властейший, но вы забыли прикрыть клетку вашего зверинца.
   Не желая замечать ернического тона Камиля, Нобиус неожиданно легко ответил ему:
   -Даже не схватился за шпагу. Молодец. Как это достойно. Ты мужаешь на глазах, мой мальчик,-он откровенно оценивающе разглядывал юного мага.
   Камиль нарочито неторопливо поклонился, и распрямляя стройную фигуру, откинул со лба черные локоны, обрамляющие тонкое лицо юноши. Свет пламени каменных факелов, как случайная ласка, касался его бледной кожи.
   -Знаешь ли ты из чего состоят магические заклинания?
   Камиль отвел глаза и решил промолчать. Он надеялся на заслуженную награду, а ему устраивали переэкзаменовку.
   Бесчисленные морщины вокруг глаз Нобиуса точно отмечали край мягкой трясины. Он решил ответить сам:
   -Из оберегающей выдумки, сочиненной так быстро, словно вырванной с кусочком сердца. Из самых удачных, к месту случившихся наваждений, повернувших разлад междоусобиц в эпоху благоденствия. Из шутки остановившей смерть. Из греха, укорившего своей бесхитростной нелепой бесполезностью, сложный, мудрено расчетливый обман. Из окрика, почти наивно нечаянного, но разминувшего встречу нежелательных начал. Из пустоты, кажущейся всегда чем-то большим для тех, кто в ней хочет что-то сыскать, находя то необыкновенное, на что и не обнадеживал себя, что, отныне храня, укратит тоску его собственной души,-теплые мотыльки срывались один за другим с кончиков пальцев удельного мага, образуя серо-серебристый шлейф.-Из последнего слова, понятого единственно верно тем ... -маленькие пируэты взлетающей пыли собрались и растянулись, как тугое тесто, заглотнув шелестящим ртом дюжину мотыльков. Радуясь хозяйской ласке. Вертопрах весело бесновался вокруг.- ... кому оно предназначалось. Из звуков света бродящих в тайниках музыки. Из луны, находящей среди земной ночи, солнечный свет.-Вертопрах походил на стремительно летящие клубы дыма. Сноп вспархивающих бабочек ловил чешуйками крыльев лаковые блики пламенеющих колон.-Из вплетений в пространственные перешейки. Из наитий в лабиринтах забытья повседневности. Из слоговых, строчных пересечений перетягивающих струны земли. Из ребусов стерегущих последний приют наших желаний. Из путей управляющих закономерностью. Из множества дорог, треснувших развилками предначертаний. Из неизведанного волнующего таинства, которому предшествует одно лишь восхищенное дыхание. Из полнолуния чувств, часто добытых ходами окаянными и превращающих явления природы в законы судьбы.
   Извернувшись змеиным движением Вертопрах скользнул по щеке Камиля холодной портьерой. Юноша отшатнулся, прижавшись спиной к колоне. Челюсти Вертопраха захлопнулись на плече школяра, как форточка от сквозняка, подхватившая край его плаща, точно приняв его за тюлевую занавеску. Шею обожгло сорванным витым шнуром. Камиль озирался повсюду, ища пропавшего в полумраке Вертопраха. Высокий зал казался холодным, несмотря на зазубренные языки пламени, пляшущие на вершинах колон.
   -Шалун,-Нобиус мягко поправил солнечные нити своих редких волос.
   Камилю было жутковато, но он старался держаться спокойно. Как-то не так представлял он себе чествование героя.
   Пергаментно-желтая, усохшая кожа пальцев Властейшего мага перестала плодить крылатый корм. Нобиус вытер руку о лиловую мантию. Подпер подбородок, прикрыв ладонью тонкую старческую шею, и поведя второй рукой в сторону Камиля, произнес:
   -Узнаю этот взгляд, молодой человек. Не по рангу ли осерчал? Без объяснения причины ты, пожалуй, устроишь мне скандал. Лучше задавить бунт в зародыше. Верно?-Беспрекословным тоном поинтересовался Нобиус.
   На лице юноши проступил странный сплав преданной непокорности:
   -Вам всегда удавалось убедить меня в своей искренности, но несмотря на это я научился жить с сожалением.
   -Хватит!-Не сдержался Нобиус.-Объясняю доходчиво: мой жизненный опыт емок и, безусловно, огромен для тебя. В магии ты-дитя, и гнев твой нетерпелив. Твои магические воздействия быстры и неловки ...
   -Воздержитесь от преувеличений.
   -Не перебивай!-Лихорадочный румянец выступил на желтой коже щек Властейшего мага.-Да, ты баловень. Везунчик. Но не гений. Твои озарения когда нибудь тебя подведут. И я не хочу, чтобы это случилось в момент ответственно важный и решающий, потеря коего была бы непозволительной глупостью. Волей тяжких обстоятельств я был вынужден тебе помогать. Мои старания, порой, казались незначительными, но были тебе незаменимы. И чем ближе ты был ко мне, когда я принял облик Гейса, тем больше была вероятность, что твое магическое воздействие получится, произойдет. Тем ярче сияла радужка пламени вокруг оказавшегося неподалеку огня.
   -Чьи уши торчат из за темных кулис, я итак догадывался,-заверил Нобиуса Камиль.-И окончательно это понял, когда Делагрез как бы не заметил ... скорее пренебрег присутствием Гейса на месте казни. Но это не называется "быть над схваткой". Хотя я старался защитить ваше, как свое родное.
   Нобиус полузакрыл веки, словно погрузившись в легкую дрему, но вскоре прервал раздумья и произнес:
   -Власть-это награда за деяния многих, а порядочность-ступор результативности. Ты был облечен моей властью, и я позволил тебе играть в эту игру,-испещренное трещинками морщин лицо удельного мага на секунду окаменело.-Постарайся быть честен с самим собой, разве у тебя был шанс одолеть Делагреза в одиночку?
   Камиль медленно поправил перевязь и положил руку на эфес шпаги:
   -Чтобы совсем невозможно было, я бы тоже так не сказал.
   -Нет сил любезничать со стариком?-Голос Нобиуса доверительно потеплел.-Твой "Приор" выпроводил тебя из этого ада, заставив Делагреза признать свое первое поражение.
   Лицо Камиля приняло какое-то торжественное выражение, и он произнес громким, размеренным тоном:
   -Вы изволили меня похвалить, Властейший, может ли это означать, что вы сами в чем-то сильно остались неправы?
   -Наш разговор с самого начала складывался в неверных интонациях,-ушел от прямого ответа Нобиус.-Ты видел Делагреза воочию, и он был настроен тебя уничтожить.
   -Конечно,-юный маг был удивлен этому акценту Властейшего на очевидном.-Вы же сами ...
   -Я не о том,-слегка раздражаясь прервал его Нобиус, продолжив говорить с каким-то беспокойством:-Он являлся тебе в ином облике, и даже наверняка пытался напасть. Но ты либо не разглядел его, либо этого нападения не понял.
   -Когда тебя ловят столько людей, и делают это так плотно и жестко, трудно ожидать, что ни одно из нападений не окажется роковым,-но, словно одумавшись, Камиль как-то сразу, намного спокойнее произнес:-Когда караульный возле аптеки метнул копье, вы мне тогда жизнь спасли.
   Все тот же одуванчик волос, поднырнувшие косточки скул не потерявших ни единого зуба узких челюстей, проницательность бесцветных глаз и аксамитовая мантия до пола. Почти бесшумно приблизившись, Нобиус произнес с покровительственной силой:
   -Поверь, это была задачка не для начинающего волшебника. Я обоснованно помогал тебе и рад, что мы поняли друг друга.
   Вертопрах вынырнул из за спиральной лестницы и принялся клубиться вокруг, без дешевых припугивающих наскоков и кривляний, подставив спину севшему на него верхом Властейшему магу. Каким-то образом на текучем сгустке крутящейся пыли был подстелен плащ Камиля.
   -В седло, мой юный ученик! Забирайся мне за спину,-ошарашил Нобиус своим предложением юношу.-Вертопрах с легкостью выдержит двоих.
   Камиль бесшабашно перекинул ногу через вязкий студень. Лихо закручиваясь причудливым вихрем Вертопрах поднял магов, и легко огибая каменные факелы, помчался из чертогов замка наружу.
   В вероломно резкую определенность дня.
   Так необычно Камиль еще никогда не перемещался, на штормящем облачном тайфуне, ощущая мягкую, полупрозрачную невесомость. Шевелящийся клубами белесовато спутанной ряби укрощенный питомец Нобиуса пронесся мимо атлантов и кариатид, едва не задев головами пригнувшихся наездников сверкающие плиты черного фронтона фасада. Волной обогнул большие сводчатые бойницы над коваными воротами и устремился к проходной арке малой стены.
  
   Истоптанная копытами грязь возле коновязи харчевни напоминала испещренную печатями подорожную высоко вельможного курьера, которому довелось пересечь бессчетное число удельных вотчин.
   Молодому организму все не почем. Камиль представления не имел, как же сильно он проголодался. Легкая, грубоватая неотесанность скамеек и массивных столов придавала столовой зале вид постоялого двора. Нобиус назначил встречу магам в "Червивой розе", на час по полудню. Хозяин харчевни, от которого пахло теплым салом, не помышлял об отказе Властейшему правителю. Нобиус выбрал угощение на свой вкус. Выслушав заказ, с перехлестывающим подобострастием, красномордый хозяин попятился задом и семеня на толстых бутылочках ног отпихнул дверь под лестницей, ведущую на кухню. За ней тот час раздался его приказной визг, и отчаянной толкотне возле прокопченных печей и разделочных столов, судя по поднявшемуся там шуму, прибавилось расторопности.
   Постояльцев были вынуждены попросить не выходить нынче в общий зал. Прислуге приказали разнести обеды по съемным комнатам второго этажа и извиниться перед жильцами за временные, но вынужденные неудобства.
   Крюк над огнем, на котором должен был висеть котел, теперь пустовал. Языки пламени свободно шевелили сажу горячим воздухом, состязаясь высотой с трескучими искрами. Крахмально скрипели свежие застеленные скатерти, без застарелых пятен горчицы.
   Старушонка каше варка составила с подноса на стол крупные тарелки с теплыми, в пролежнях грушами. Села в стороне на выставленный табурет, ближе к кухонной двери, обняв поднос обеими руками. В центре устроился Кароннак, бросив шляпу с ярким пером на скамью рядом с собой. Через стол, напротив него, опустился Лузгард. Стащив с головы бархатный берет, он выудил из под зеленого плаща шахматную доску, и они вместе принялись расставлять на ней высыпанные тут же фигуры.
   Спустя около получаса, в разгар обеденной оргии, Камиль обгладывал оленьи ребрышки, приготовленные на дубовых дровах, и запивал их охлажденным соком дыни, с цельными не протертыми ломтиками, плавающими в высоком бокале. Юный маг постепенно настраивался на ленивое созерцание.
   Возле окна, как прилипшая пушинка, сидел Балансир и, время от времени, морщил старческий лоб, не притрагиваясь к быстро прибавляющимся на столах яствам.
   Шахматные фигурки были затейливыми и обязательно живыми. Королевы очень высокими, костлявыми дамочками, зачем-то всегда выше своих супругов. Короли близоруко беспомощными, под пятой у своих благоверных. Несчастные стоики, склонные небезосновательно бояться покушения на собственную жизнь. Прямолинейные офицеры, заботящиеся только о диагонали собственного цвета, поглядывали смело, но без инициативно. На каких клетках ладьи стояли, там образовывались озерца. Легкие волны шлепали по бортам под надстройками с прихотливыми башенками и всякими корабельными снастями.
   Дверь ведущая на кухню почти не закрывалась, опахивая густыми сытными клубами седые космы старухи. Камиль пробовал углядеть поваренка в переднике, но так и не узнал никого похожего на того парня из Грезного града Делагреза.
   Прислуга поставила перед Властейшим суверенном блюдо с золотисто зажаренным молочным поросенком. Нобиус ел с аппетитом и не стеснялся облизывать пальцы. Его взгляд кочевал по лицам чародеев, не замечая как блестящие от масла и жира руки опасно бледнее льда и мрамора.
   Расписанные эмалевыми красками глиняные горшочки духовито курились, расточая аромат гороховой похлебки с мясом, луком и перцем.
   Над вязко изрытой землей, у ступенек входа, крутился Вертопрах, изгоняя любопытных, и вызывая живейший интерес притаившейся детворы. Кусовничая мухами, роем кружащимися над мусорными корзинами Вертопрах циркулировал от вывески с веселым поваром зазывающим в "Червивую розу", до поворачивающего углом проулка. Переворачивался в воздухе возле поваленного заборчика и вдоль системы стоков возвращался к ступенькам крыльца харчевни. Поглядывая за всем, что делается вокруг.
   Отобедав, Нобиус пожелал умыться. Хозяин сам ухаживал за Властейшим магом. Из медного кувшина с посеребренным носиком он лил теплую воду на руки Нобиусу, которая осыпалась мутными каплями в поставленный на пол таз. Маг обтер лицо и ладони о длинное ворсистое полотенце перекинутое через плече предупредительного хозяина.
   Они улыбались. С маленькими тенями наигранности.
   Камиль обернулся в окно, услышав перестук копыт. По грязевой слизи улицы летел конь с наездником.
   В этот момент, отослав хозяина харчевни, Властейший Нобиус заговорил тихо, но значительно:
   -Собрал я вас не только для трапезы, а на серьезный разговор,-маг насекомым пробежал пальцами по кромке стола.-Главенствующее проявление мудрости-есть верно используемая власть. Он тянется к ней. Он ее почти коснулся,-неожиданно закончил Нобиус.
   Разом осаженный возле "Червивой розы" конь протестующе захрипел.
   Серая клякса мерцающей пыли извилистым червем поднялась вверх, затем Вертопрах описал долгую дугу, желая покрасоваться, и свечей взмыл в извалявшуюся в тучах бледную синеву неба.
   Виторлан перекинул ногу через высокую луку седла над гривой коня и срывая стременную, еще на скаку удальцом спрыгнул на землю. Задержал коня, окончательно его усмиряя, и быстрой петлей захлестнув повод на коновязи, пошагал к ступенькам в харчевню. Ножны покачивались при ходьбе, тяжело ударяя по бедру наперсника.
   Камиль вернулся к еде, в который раз осмотрев обеденную залу.
   По краю прижатого к груди старушенции подноса тянулась вязь, и она проверяла ее на ощупь, цепко перебирая костлявыми пальцами мелкий узор. Вдруг ведунья сглазливо вперилась в коня за окном, но перехватив взгляд Камиля, стушевалась и, прикрывшись ссохшейся дощечкой ладони, отвернулась.
   Едва высокий красавец вошел в обеденную залу, рука в белой перчатке сорвала с головы щеголя большую черную треуголку, он низко, с почтением поклонился Нобиусу, и отрывисто кивнув присутствующим магам, схватил со стола бокал с хлебным квасом и единым духом его осушив, произнес:
   -Дело непростое приключилось, Досточтимый,-Виторлан поставил бокал на край стола.-Вы тут Балансира привечаете, а его в торговых рядах потеряли. На торгу беспорядки творятся: обвешивают, почем зря, и монету мелкую припрятывают, со сдачей не разойтись. Уж и морду ловкачам били ...
   -Мельчаете в тоске и лени. За нянчил я вас,-с откровенной толикой раздражения изрек Нобиус:-Смотреть перестали за чьим попустительством мошной жиреете. Страх проспали. Я вас придавлю заботами! Все свои желания нынче же побоку. Я так сказал!-И Властейший маг хлопнул ладонью об стол.
   Дверь на кухню тут же прикрылась.
   Белый лучник, из пешек, на шахматном поле, от внезапного землетрясения, промахнулся пущенной стрелой в черного офицера. Опешил. Тот пригрозил ему, вымахнув из ножен крохотный меч, но нападать без РУКИ не стал. Пешку прикрывала другая, и еще конь, готовый скакнуть на клетку разрешенным кривым прыжком. (Копыта подкованы с выступом и края их остры. Затопчут.) Обе РУКИ бросили партию, гневить Нобиуса им было ник чему.
   РУКА Кароннака смела с доски половину фигур и вытянувшись, замерла на ней.
   На шахматном поле началась истерика.
   Балансир по прежнему ничего не ел, сидел не в самой удобной позе и казался замкнутым, но не грустным, хотя в уголках его рта темнела патина скуки.
   Зацепившись за что-то, Камиль уже кружил вокруг приоткрывшейся истины, подобно Вертопраху.
   -Кто-то в этом городе старательно берег меня от новостей, которые могли меня напугать. Но я дознаюсь ... -Нобиус точно просеивал их всех через сито самого мелкого недоверия.-Один из вас заключил злокозненный союз с пришлым магом, посчитав его более желанным, чем мое надежное покровительство,-последнюю фразу он произнес как непристойность:-На долготерпение и осторожность у меня больше нет времени. Старой добротой сыт уж никто не будет,-пригрозил Властейший маг.-Ежели его здешний отщепенец и покровитель не отыщется, это станет плохим предзнаменованием для вас всех. Я никому не позволю остаться в стороне.
   Виторлан повел плечами, словно еще не привыкнув к своему новому тесному камзолу. Не прекословя.
   -Вот напасть,-помрачнела старушонка, и заерзала, нелепо сияя зеркалом подноса.
   -Вполне себе воля твоя,-проговорил мало кем понятый Лузгард.-Как скажете. Вашей милости виднее.
   Балансир слабо усмехнулся.
   -Кто сам об том знает, тот вам об этом не скажет,-резонно заметил Кароннак, складывая шахматы обратно в коробку.
   -Это было бы сверх моих ожиданий,-подчеркнуто невозмутимо ответил ему Нобиус.-Но на донос я рассчитываю намеренно, и уверен в нем,-метал в его голосе немного остыл.-Можете счесть это рекомендуемым приказом, если видите разницу. Вы извещены, но моя беда вам пока глаза не колит. Чтож, я думаю развить в вас подозрительность, на почве переживаний за собственную судьбу.
   -Тебе обязательно втягивать в это нас всех?-В вопросе Балансира присутствовала саркастическая горечь.
   -Уже, да,-остро откликнулся по злому настроенный Нобиус.
   Остальные промолчали, а Виторлан пожал плечами, обронив вздох.
   -Обожди, я за тобой не поспеваю,-мягкое солнце реденьких волос клубочком охватывало лысеющую голову Балансира.-Ты решил наказать нас всех или только того, кто виновен?-Осторожно поинтересовался старик.
   -Я еще не определился, что для меня важнее,-Нобиус был неумолим.-Помогите мне выудить виновного и все прекратиться. Способа иначе уйти от ответственности вам не найти.
   Что-то начало шевелиться и шептаться внутри Камиля. Пока его не торкнула внезапно открывшаяся мысль, вот так, в прямом его сопоставлении стариков друг с другом. Жизнь наложила отпечатки присущие каждому из них, но схожесть поражала.
   Создатель просто так лиц не раздает. Они были одинаковы!
   Даже перхоть на воротниках их мантий ложилась похожим полукругом. Сколько раз он видел Балансира, и никогда это ТАК не бросалось ему в глаза. Эта лучащаяся кайма волос, непонятного цвета или скорей бесцветные глаза, анатомически за уживающиеся к низу лица челюсти при довольно большой голове, подчиняющая окружающих внутренняя сила и сама манера держаться.
   Камиль ни разу не предполагал о существовании двойника Нобиуса, может быть потому никогда и не замечал их сходства. Хотя, надо признать, не так-то часто он и виделся с Балансиром. И это было достаточно удивительно, чтобы нащупываемая им связь теперь не казалась странной.
   Эти двое так неуемно емко сгущали пространство вокруг себя, что дальнейшее продолжение претенциозного разговора могло перерасти в акт отчаяния, (в первую очередь для их окружения).
   Нобиус не стал затягивать сою назидательность и вскоре всех отпустил.
   Озаботив ...
   В однообразном родстве Нобиуса и Балансира имелась причина, ведущая к неожиданным последствиям. Происходили события, в которые Камиль был очень серьезно вовлечен. Ему самому захотелось разобраться в тех обстоятельствах, которые приводили его к неожиданным озарениям. Вот и теперь у юноши появилась идея, воспользоваться коей он решил незамедлительно.
   Балансир, призванный делами, вышел из "Червивой розы" первым. Быстро подкатил ожидавший его экипаж. За магом поднялась откидная ступенька и лакированная дверца кареты закрылась, спрятав яркую обивку салона. Мягко качнувшись на пластинах рессор, пузатое кузово легко сдвинулось, и запряженная пара лошадей разворотливо покатила карету в сторону торговых рядов. Кучер у Балансира был хороший.
   Нобиус предпочел размять ноги и пройтись пешком. Тут же, рядом, студнем колыхнулось бокастое тело, как дрессированный пес у ног хозяина. И вездесущий Вертопрах поплыл над самой землей, отираясь возле мантии хозяина.
   Чуть погодя, пошептавшись между собой, разошлись наперсники. Согбенная старушонка не сдвинулась со своего места. Камильумылся и вышел на улицу последним.
   Солнце, наградным блеском, золотило бликующие флюгера. Выпячиваемые крыши, обрамленные небом, стискивались угловатостью неподвижных карнизов. Сахарком белоголовым тучки примостились над всем этим великолепием.
   Камиль подобрался и сделался строже. Грязь под ногами темнела зелеными отметинами конских яблок, вокруг которых сердито копошились воробьи. Шебуршавшая стайка разлетелась, едва Камиль попытался их легко перепрыгнуть. Юный маг направился вверх по улице, заглядывая под нахлесты крыш и вчитываясь в вывески. Его вела неутоленная тяга молодости к справедливости. В начале третьего, тесно рассыпанные переулки и охваченные терпеливым взором юноши дома, привели Камиля на улицу Мастеров. Осталось буквально чуть чуть, и школяр, по проторенной дорожке, оказался возле ателье.
   Отец Бьянки еще в прошлый раз обещал ему интересную жизнь. Камиль не собирался тратить время в пустую. Позолоченная лапа дверной ручки легко уступила его нажиму. Юный маг без приглашения пошагал через пошивочный цех. Подмастерье, возле гладильной тумбы, все шире разевал рот, опасаясь совсем откровенно ткнуть в Камиля пальцем и заорать. Позабыв о работе, он не нашел ничего лучшего, как поставить раскаленный утюг на кринолин готовой шляпы.
   Запахло.
   Белошвейки побросали шитье и непререкаемо завизжали. Визг-это, в определенном смысле, высшая степень насущной женской молитвы. Из паника традиционно точно повторяла предыдущую. Камиль шагнул в угол, снял с крючка чайник для всяких нужд, залил утюг и тлеющие под ним крикливые блестки показной роскоши. В клубах вырвавшегося пара он походил на юного бога.
   -А ну ка цыц!-Громко прикрикнул Камиль.-У меня важный разговор к господину Левиндоку. Не мешайте мне. Сидите тихо.
   Во взглядах многих женщин юноша прочитал обожание и упрек.
   В гробовой тишине, отметая все хитрости, Камиль, самым деликатным образом, постучался в дверь кабинета владельца шляпного салона. Ему показалось, что оттуда веяло растратами. Юный волшебник решил постучать вновь, когда услышал из за двери.
   -Что опять?! Я тоже пытаюсь работать. Ладно, входите уже. Раз уж ...
   Хорошо смазанные петли не заскрипели. Камиль не представлял, как можно войти еще мягче. Покорнее. Едва он прикрыл за собой дверь, как вернул себе все, в чем раболепствовал. Коротко, по военному, кивнул хозяину, вдруг став выше и прямее, замер, чуть выставив вперед левую ногу и красиво положив руку на рукоять шпаги.
   Барталамей Левиндок сидел за столом, продолжая копаться в разложенных бумагах. Если он и приподнял голову, то сделал это незаметно.
   -Почему же на этот раз по скромничал, и не через окно заявиться изволил? Тебе же эдак сподручнее, а не как нормальным людям. Хотя, что я говорю, всякий маг гордится своими фокусами.
   Камиль легонько сжал пальцы на чашеобразной оковке гарды.
   -Мой визит,-юноша постарался заглушить личные нотки, придав своему голосу казенно официальный тон,-обусловлен следственным делом Владыки Нобиуса.
   -Визитер-то с душком,-ехидно поддел мага Левиндок, медленно выпрямляясь и садясь поудобнее.-Неужели у Властейшего мага другого поверенного не нашлось?
   Камиль игнорировал последнюю реплику. Испарить его энтузиазм насмешкой было не так-то просто.
   По блестящей поверхности черного стола извивалась орнаментом серебряная проволока тончайшего сечения. Все стены кабинета были увешаны набросками и готовыми эскизами шляпок. Единственное окно полу закрывала едва задернутая штора с крупным, тканным рисунком насыщенной зелени, изображающим непролазные джунгли, оплетающие желтые камни древнего города, давно покинутого людьми. Напольные маятниковые часы звонким пощелкиванием отмеряли преодолевшие механизм секунды. Черная резная статуэтка полуобнаженной дикарки, с позолоченными кольцами вместо юбки, браслетами на запястьях и щиколотках ног, удерживала на голове подставку в виде плоской, грубо сплетенной, живописно суковатой корзины, на гладкой полировке которой стоял кофейник, на ножках-шариках, и пара чашек. Не счищаемый в глубине серебра налет кофейной пары казался загадочно нанесенным маршрутом не расшифрованной карты мавританских сокровищ. Юноша отлично помнил, как Бьянка рассказывала ему, что Барталамей очень гордился этими часами и высоко ценил точность их хода. Они достались ему по наследству, и были изготовлены очень давно, кем-то из его родственников. Корпус был сделан из дуба, а зубцы шестеренок механизма из сверхпрочного самшита.
   Барталамей Левиндок дорожил своими привязанностями. Любой вандализм ему казался чем-то за гранью.
   -После своего неловкого "фокуса" я не мог рассчитывать на ваше любезное расположение, но мне ужасно стыдно.
   Левиндок несколько мгновений внимательно разглядывал юношу.
   -Чего ты хочешь?
   -Моя бестактность настолько вам приелась, что порождает в вас почти предсказуемую агрессию. У вас нет желания мне доверять, и кто же вас за это осудит,-Камиль, едва заметно ступая, приближался к столу.-Но ответить на единственный вопрос вы же можете,-совершенно невинно предположил юный маг. Его ладонь покоилась на перевязи, прикрыв сердце и демонстрируя полную искренность его просьбы.-Припомните, где мне следует искать человека, который посоветовал вам воспользоваться услугами пришлого мага, чтобы снять с вашего салона глупейший флер моего шутейного заклятья?
   Взгляд Левиндока казался расстроенным и потускневшим, но ухмылка не выражала ничего, кроме сарказма:
   -Я не вижу в твоих исканиях попытки, достойной моего уважения. Одна блажь и желание по хорохориться, геройства напустить перед дурочками,-Левиндок заговорил вполне спокойно и даже снисходительно, словно декларируя непроходимому глупцу всем очевидные истины:-Рукодельницы, девочки мои, с твоего чародейского баловства такими стойкими запахами напитались, что их ухажеры, не говоря уже о заказчиках, мой шляпный салон по другим улицам обходят,-хозяин мастерской ткнул пальцем в разложенные на столе бумаги.-Всю клиентуру мне распугал, разоритель. Ты даже представить себе не в состоянии, каково управлять двумя дюжинами взбесившихся женщин. Что, свое, небось, не пахнет! Принюхивается он без стеснения, почтение позабыв. Наглец.
   -Урон вам, конечно, но заклятье я сниму незамедлительно,-поспешил оправдаться Камиль.
   -Не больно ли ты великодушен, дерзкий щенок,-неожиданно взорвался Левиндок.-Без тебя справились!-И тут же прикусил язык, взглянув на Камиля с еще большей ненавистью.
   -Я не от чего быстро не отказываюсь,-заверил его Камиль.-И настроен решительно.
   Глаза Левиндока сузились в болевые точки. Чтобы он не говорил, все его слова теперь напоминали взрывчатое вещество:
   -Пока глаза моей дочери горят, ты поживешь, даже если подпалишь мастерскую с четырех углов разом. Но я то знаю, что она для тебя всего лишь милашка, без дальнейших обязательств.
   -Потрясающе,-удивился Камиль.-Вы знаете об этом больше меня.
   -Ты, парень, шутник. Если не сказать, что нахальство твое сродни бешенству,-произнес на пределе, выражая всем своим видом не бесконечность собственного терпения, Левиндок.-Даже не знаю, зачем я с тобой разговариваю. Вон п-шел. Резную трость с серебряным набалдашником в шкаф убрал, а то бы ...
   -Только попробуй,-сказал свое Камиль, и повернувшись, ринулся к двери, мгновенно за ней исчезнув. Стук его каблуков быстро удалялся по коридору.
   Юный маг был чуть расстроен и немного подавлен. Он еще не решил, как станет разбираться с этой своей неудачей, но подозрения его были крепки: Левиндок явно знал больше, чем говорил. И еще, о многом догадывался.
   Камиль встряхнул волосы и прислонился к стене, глядя куда-то вверх. Над кульминацией расправленных крыш, абрикосовых от солнца, засахарено посверкивали флюгера.
   Все с ладиться. В силу характера, Камиля заводила жизнь неуступчивая, интересная, скрывающая свою яркую изнанку не так буквально, а иначе, как бывает спрятано самое искомое, что мы находим про себя в других, непостижимое общее, уместное, лучащееся в нас тепло.
   Юноша опустил голову и перехватил взгляд поджидавшей его девушки. Она поманила школяра и он молча повиновался. Его взгляд стремительно залетал по Бьянке, точно чуткие пальцы по струнам плавно изогнутой лютни. Девушка стояла в каменной тени узкой ниши, укрывшись от солнечного зноя.
   Как икона в киоте.
   Дочка Левиндоку удалась. Легкая материя свободной юбки колыхалась от едва заметного ветерка, отмечая красоту вытянуто тонкой фигуры. Девушка стояла подле деревянной резной скамейки, у маленького фонтанчика с питьевой водой. Запястье правой руки украшало ожерелье из крупных медальонов с золотой насечкой мельчайшего орнамента, соединенное ажурными бусами. Небрежно собранные волосы вихрясь, разлетались причудливыми завитками, придавая особую нарядность ее повседневному светлому платью. Узкие голени оплетали ремешки легких сандалий. Бьянка опустила маленькую ладошку с изящными пальчиками в неглубокий фонтанчик, и с живостью грациозной юности брызнула в лицо юному магу.
   -Чего скис?
   -Я обвалялся в гостеприимстве твоего папаши. Он отказался со мной разговаривать.
   -После твоих проделок он и слышать о тебе не хочет,-Бьянка едва заметно склонила голову на бок, подчеркнув длинную, стройную шею. В ней было понимание того, что на ней одето. Скругленная, обернутая кисеей грудь красавицы натягивала ткань именно так, как желала ее хозяйка. Бьянка даже не пыталась избавиться от взгляда, который заставляет мужчину терять самообладание и чувствовать себя виноватым.
   -Мне дальше не сдвинуться, если я не узнаю, кто надоумил твоего отца обратиться к пришлому магу. Если их встреча была случайной, тогда я погиб.
   Взгляд Бьянки мгновенно померк, она непозволительно часто захлопала ресницами.
   -Никому не будет худо если я скажу тебе его имя. Это мастер вывесок и флюгеров, жестянщик Андрагур. (Она назвала сердешному дружку адрес в переулке Пушкарей). Он порекомендовал моему папеньке чародея со стороны. С него и спрос,-с надеждой предположила девушка, заложив за маленькое розовое ушко прядь выбившихся волос.
   У Камиля расслабилось лицо. Теплая волна облегчения окатила юношу. Школяр зачерпнул чистую бесцветную воду, пропуская между пальцами игристые гроздья алмазных пузырьков. Фонтанчик журчал, разливаясь зримой хрустальной пеленой. Маг неожиданно воплотил в жест благодарность и соблазн. С мужской грубоватой откровенностью он в одну секунду прижал к себе Бьянку и облапив пониже пояса и ощутив, когда она подалась к нему, властно и сильно перехватил ее под затылок и поцеловал.
   Нежные пончики девичьих губ казались сладкими.
   Ее руки мягко поползли по его плечам в ответ искушено объяв Камиля.
   Бьянка отмерла, когда повеса был уже далеко.
   Юный маг обошел чуть подсохшую лужу по краю, цепляясь за покосившийся забор. В полуподвальной подсобке, на заднем дворе, за двумя рядами не колотых поленьев, слышались слабые, беспомощные подвывания и болезненные стоны: приказчик порол бестолкового подмастерье, по глупости спалившего дорогую шляпу.
   Улицы петляли между зданиями крупным, насыщенным узором. Кисть, нарисовавшая их, была чаще серой, нежели цветной. Зловоние забившихся стоков, выплеснутых ночных горшков и помоев, сменял свежий ветерок, опахивающий легкой рябью кроны деревьев сотнями странных, непонятных, шепчущихся оговорок. Юноша кружил по Чара-Тауну не торопясь, размышляя над тем, что видел и слышал. Камиль формировал для себя загадки, за ответы на которые он готов был рискнуть собственной жизнью. Таких вопросов не могло быть много, но над их очевидностью ему еще следовало потрудиться.
   Предвечернее небо нахмурилось кисейной дымкой неплотных туч. Душегубцы и ворье всякое, если и попадались ему в самых темных и узких местах, то сворачивали прочь, стараясь отсидеться в многочисленных проулках. Они службу Властейшему Нобиусу издали видели, и ошибок не допускали.
   Переулок Пушкарей Камиль отыскал не так скоро, как рассчитывал. Юный маг ускорил шаг и продолжил свой путь, часто преодолевая крайнюю тесноту проулков, что не шло на пользу общему поиску. Катящийся за ним из под заборов собачий лай, преследующий всякого пешего и верхового, постепенно утихал. Сверив нумерацию домов и перейдя на улицу пошире, Камиль обочиной пошагал к дому жестянщика, который, по всей видимости, промышлял и литьем. Из высокой, обложенной давно небеленым кирпичом трубы, выполз густой, не трепанный хорошим ветром, клубящийся слизень дыма. Камиль повернул витое кольцо и потянув на себя обширную дверь, справа от основных ворот, вошел во двор. Метала тут было вдоволь: деревянную основу тесовых створок усиливал каркас в палец толщиной, да еще пластины множество раз прошивались, сажая железо на заклепки. Здесь ощущалась массивность и сплошь пахло металлом.
   За эмалью пропыленного окна волнами перебегали отблески пунцового мерцания. Вдоль каменного забора лежали разваленные на куски фигуры. Камиль обошел разобранную конструкцию из огромных рук, ног и других частей тела. Выгнутая передняя половина рельефного торса напоминала невиданный панцирь, побывавший не в одной передряге. Собачья будка чрезмерно крупных размеров казалась пустой, хотя внутрь была втянута увесистая цепь. В конце двора, у самого дома, чернел, пустой на половину, угольный короб. Камиль пересек двор и подойдя к двери, подал сигнал хозяевам, воспользовавшись подвешенным тут же, на вкопанном столбе, остроумным колоколом в виде фрегата, днище которого разрывал гигантский осьминог. Юный маг взялся за свесившееся щупальце и ударил в "рынду". Выбитый звук показался Камилю тягучим, если не сказать тяжким, точно тот действительно всплыл из неведомых глубин.
   Сутки потихоньку натягивали рогожку неба на ночную сторону.
   Раздался пощелкивающий топоток громких деревянных башмаков, и не спросив кто пришел, дверь отворила женщина средних лет, в чуть сбившемся, расшитом скромной гладью, платке и простом удобном платье. На ее ровном, вполне приятном лице, тоже бродили пунцовые отблески.
   -Вы к хозяину,-догадалась она.
   -К жестянщику Андрагуру,-уточнил Камиль, вежливо поклонившись женщине.
   Она почти обрадовалась. Видимо визиты незваных гостей в этом доме поощрялись хозяином.
   -Старику действительно на сегодня хватит и давно пора отдыхать.
   -Старику?-Вырвалось у юноши почти непроизвольно.
   -Так и думала, что вы у нас впервые,-ее крепкие пальцы отпустили дверную ручку.-Проходите, я бы запомнила господина ваших лет, если бы вы уже бывали у нас,-в женщине проявлялось уютящее гостеприимство чуть под распустившейся прислуги.
   Скрывшись за дверью внутренней перегородки, она оставила юного мага в одиночестве в почти пустой комнате. Сероватый камень стен походил на светлый палисандр, украшенный цветной керамической базиликой. Кованые прутья треножника стягивало единственное кольцо, верхние завитки изогнутых стержней держали чашу, внутри которой живо плескалось обернутое в железо искреннее пламя веселящегося огня. Камиль долго вглядывался в него и явившийся хозяин почти застал его врасплох.
   Застиг.
   Юный кудесник не заметил как скрипнули крепкие петли. В небольшой доменной печи, за спиной вошедшего, густел медовый водоворот пламени. Как зев печной собой заложив, он отсек жар и притушил звук, затворив дверь. Усталой развалкой Андрагур прошел несколько шагов, осветив себя пламенем треножника. На мастере была кожаная безрукавка и фартук, почти до самого пола, прожженный в нескольких местах. Седые волосы придерживала тканевая, сложенная в несколько раз, полоска, завязанная узлом сзади. Тяжелое мрачное лицо окантовывали не скулы, а настоящие волноломы. Волосы вились на кончиках, уплотняя край окладистой бороды. Даже без внешней респектабельности у него был чересчур гордый вид. Мановение его рук было почти царским, но и азарт работы они знали не хуже.
   Плотным буравившим гостя взором Андрагур уставился на Камиля. Юный маг поклонился старику, залипая в патоку его взгляда. У хозяина были глубоко посаженные бесцветные глаза, нависающие седые брови, и прямой нос, с хищно открытыми крыльями ноздрей. Глубокие складки у переносицы и возле губ почти соединялись нитевидными, с потом и сажей, черточками мельчайших морщин.
   Ощущая холодок в сердце Камиль заговорил:
   -По воле Властейшего и по собственной надобности я пришел, чтобы узнать где, и в каком обличье таиться пришлый маг, прозванный Делагрезом. Его присутствие, где бы то ни было в окрестностях, а, тем более, в самом Чара-Тауне запрещено повелением Нобиуса. Только укажите мне место, в остальном мы справимся с поединщиком сами, не побеспокоив вас более необходимого.
   Андрагур со значением блеснул в Камиля своими бесцветными, полными жара глазами.
   -Себе не ври.
   И пока Камиль удивленно смотрел на него, Андрагур легко откатил от стены бочонок с воском и усевшись на него, предложил юноше расшатанный табурет.
   Как непрямись, а возраст спину сутулит, делая поступь мастера чуть широковато кряжистой. Усевшись, старик сделался плечист и осанист. Подрезающий выражение глаз мастера прищур был наполнен чем-то неизмеримо вечным и бездонным.
   -Не то тебе интересно, про что со мной говоришь. А в чем оплошал и причин не понял.
   Взгляд его внимательных глаз, пробегая, точно читал с листа все твои помыслы и затеи. Пожалуй из за них Камиль принял ершистую позу.
   -Вы не первый на сегодня, кто знает о моих пожеланиях больше меня.
   Камиля пронзил холодный, как скупой зимний луч, взгляд.
   -Ты слишком самонадеян в своей неосведомленности и лучше бы тебе туда не лезть,-воспаленные от мелкой работы и едкого дыма глаза мастера припухали полуопущенными веками.-Но раз уж сам таков, и по собственному почину ... то слушай меня без суеты. В тебе вызывала трудность понимания вполне простая мысль: как раньше ты не разглядел очевидную схожесть Нобиуса и Балансира. Казалось бы, довольно было короткого внимательного сравнения, чтобы понять, насколько они похожи.
   -Я юн и не люблю заглядываться на стариков, и уповать на догадки,-немного взбычив голову ответил Камиль.
   Андрагур царственно отмахнулся.
   -Лучше тебе знать факты, чем подпитываться небылицами. Я вернусь назад, туда, где ты никогда не был. Чтобы ничего тебе больше не казалось, я поведаю о том, что знают немногие.
   Слухом сердца Камиль сознавал цену этому своему новому знакомству. Особым помыслом совпавшим с тем, чего он действительно хотел и ожидал. Потушив в себе порыв дерзости школяр благоразумно произнес:
   -Чем очевидней кажется нечто, тем оно, порой, и бывает сложнее.
   Прищур глаз Андрагура затуманился, странно и отрешенно, когда он заговорил:
   -И двадцати лет не прошло, как Чара-Таун, и прилегающие к городу злаковые поля, охотничьи лесные угодья, пастбищные долины являлись моими вотчинными землями, и я был здесь господином, как теперь Нобиус.
   Камиль выслушал это не дрогнув лицом. Юноша опустился на табурет и тут же начал отыскивать равновесие в этой качающейся конструкции.
   Без суеты ненужной мастер продолжал:
   -Ничего невозможно отыграть назад. Теперь я пытаюсь выгнуть лист метала. Придать нужную мне, вольно задуманную форму. Под ударами киянки о стамеску мягкий метал катит слезинки по гладким лепесткам жести. Выправляя хотя бы то, что мне по силам ... теперь.-Андрагур увлекся своими мыслями и заговорил громче:-Я был очень сильным магом. Все мной вершилось и под локтем моим было. И семья тоже ...-тут Андрагур запнулся, словно вновь ощутил ту черту, через которую переступил тогда. ( Или школяру это только привиделось?) -Было у меня две дочери Рамильда и Арабэлла, одна другой веселей и краше. И как-то посватались к ним молодые волшебники. Только с гнильцой оказались оба жениха. Один на дальних дорогах разбоем промышлял. Своей невесты ему мало показалось, так он с младшей из сестер ночью в бега пустился. Обманутый жених вслед поскакал и нагнал парочку. Тут на подмогу разбойничья вольница подоспела. Как уж варнаки там дрались-ума не приложу, только погибла моя Арабэллачка. А старшая Рамильда, от позора, куда глаза глядят, из дома ушла. Навсегда,-Андрагур продолжал бормотать, обращаясь скорее к самому себе, чем к своему собеседнику. Но даже в забытьи его слова были пугающими, хоть и внятно тихими:-За клял я волшебников проклятьем страшным. Одного изгнал, странником бесприютным, всеми гонимым, определив. Другого жизнь пополам разделил и на себя смотреть обязал. И так я зол был, что выложился в этом заклятии весь без остатка.
   Камиль молчал, и сидел неподвижный, и лицом и телом. В чаше треножника спелым раскрывшимся цветком вспыхивал беснующийся огонь. Через край норовил лизнуть.
   Юный маг нерешительно помолчал, затем тихо начал говорить:
   -Спускать такое весьма ... обидно. Почти невозможно. Да и кто вам судья и заступник?
   Андрагур кивнул, удовлетворившись каким-то своим мыслям.
   -Маг может обезмагиваться двумя способами: либо истратив себя без остатка, или если он не прибегает к магии, то его волшебная сила копится в нем, и начинает лучиться вокруг.
   -Разве такое возможно?-Школяр едва не упал с качающегося табурета.
   Усы с бородой обметали губы жестянщика, как морозная изморозь, и разрыв рта походил скорее на расширяющуюся трещину, чем на ухмылку.
   -Есть красивая легенда,что наше солнце-это всего лишь чересчур рачительный, могучий волшебник, которого когда-то разорвало от переполнившего его дара,-Андрагур, казалось, собрал в своих глазах всю печаль мира.-Возможно, когда нибудь, очень не скоро, власть будет передаваться не только всесильным магам, но и людям тоже. По их титулу и праву наследования. А может выйти и так, что цена лидерства вдруг станет и вовсе определяться популярностью, жуликовато ослепительной улыбкой или самой сладкозвучной ложью. Посулы станут дороже поступков, а потребность стоять на твердо обещанном будет именоваться чудом. Волшебство слов победит магию дел.-Его и без того неспешную речь утяжеляла грусть.-Во власти не следует делать резких движений. Я же вложил в отцовский гнев всю свою магическую мощь, и не мог сохранить даже подобие власти. Маги владеют землями по праву дара и подтвержденной способности к защите ее обитателей. Как маг потерявший силу я был низложен. И волшебники устаревают,-неохотно признался Андрагур.-Мое заклинание изгнало Делагреза из города, превратив его на долгие годы в бесприютного бродягу. Все принадлежащие мне богатства и привилегии обрел Нобиус. Чара-Тауну нужен был новый заступник и он его получил.
   -Но половинка, на которую ему суждено смотреть ... его схожесть. Я правильно понял с ваших слов, им и стал Балансир?
   Промелькнувший красный отблеск в глазах Андрагура напоминал литейную домну.
   -Какая молодежь подросла, право, приятно делается старику. Ты уже почти совсем взрослый и научился считывать суть с привкуса чужих недомолвок, проникая пытливым умом за грань познанного прежде.
   Камиль, по возможности мягко, произнес:
   -Но тогда позвольте вас спросить, как Делагрез сумел обратно в город попасть?
   Пожалуй, его вопрос прозвучал чересчур поспешно. И что-то в них расцепилось, позволив Андрагуру быстро вернуть дистанцию.
   -Вернулся к тому, с чего и начал. Навязчивая идея хуже пытки,-на остатках симпатии отметил мастер.-Ищешь возможности там, где другой, на твоем месте, всего лишь разведет руками,-Андрагур был великовато медлителен и, пожалуй, излишне напряжен.-Знаю как ты рассудил,-доброжелательной усмешка жестянщика не казалась, скорей в ней сквозила сосредоточенная настороженность.-Мастеровые бывают дружны между собой, если их ремесло, одно другому не мешает, и между их цехами нет повода для конкурентной неприязни. Какая-то словоохотливая швея подсказала тебе, что мы с Левиндоком виделись, из чего ты поспешил сделать вывод, что я ему отрекомендовал мага приблудного,-жестянщик подался вперед, смерив Камиля свербящим взглядом.-Но теперь то ты должен понимать, кто мне твой Делагрез. Стал бы я разбойника и убийцу дочери своей в подпол прятать. Думкой грейся. Зрей. Соображай!-Его хмурые брови, как штормовые волны, почти сталкивались у переносицы.-Для чего я тебе все рассказывал?
   Андрагур внес в разговор зримую ясность, без придури и лукавства. Но перепады настроения старика чересчур уж выдавали его волнение. Жестянщик сам понимал, что убедительность его полна промашек, и поспешил выпроводить школяра.
   -Мои годы преклонные. Отдыхать пора. Недосуг.
   Тут Камилю стоял твердый запрет: мол "и хватит с тебя".
   Юный маг слез с опостылевшего табурета и откланялся с небрежной грацией. Но не тут-то было, хозяин нагнал его у порога, и на улицу они вышли вместе.
   У горизонта рдело ворочался грозовой фронт. Наползая на окна домов, как нарастающая на них плоть.
   Врезной замок туго щелкнул, захлопнув окованную железным кружевом дверь. Копя тревогу Андрагур шел рядом и невнятно бормотал сквозь зубы нудно усталым голосом, будто оправдываясь:
   -Твое блаженное неведение быстро закончится. Побереги в себе остатки детскости. Выбрось из головы все, что я тебе тут наговорил. Наплел по стариковски.
   Отразив на лице некий внутренний призыв, Камиль ответил ему:
   -Лучше однажды взорваться новым солнцем, чем унавоживать собственную пугливую приземленность.
   -Не обожгись,-очень длинно зачем-то произнес короткую фразу Андрагур. Эти слова жестянщика прозвучали не как предупреждение или угроза, но что-то в них было пострашней.
   Они напоминали клеймо. Оттиск которого уже давно стоял на Камиле.
   Ветер все увереннее тащил на себе на волочь облаков, оттесняя крутыми валами туч погожий денек. В хмуро темнеющем пространстве двора замерла служанка. Она подметала двор, но чаще останавливалась и прислушивалась. Небо быстро становилось сумрачно фиолетовым. Накатывающийся сверху прилив мрака приносил пасмурную хмарь. Женщина была немного взволнованна, но не более. Начав говорить все, что приходило на ум, она пыталась показать хозяину, как радушна и словоохотлива с его гостями, но зачем-то поджимала руки, и забыв про веник, клала их на грудь:
   -Мальчонка мой пса подкармливает, с кухни таскает, а тот возится с ним, как со щенком. Кого другого близко во двор не пустит,-она коротко дернула сжатой в кулачок свободной ручкой в подтверждение своих слов.-Сапоги порвет, не то что ткань какую. Мальцу хоть бы что, кобель и не цапнул ни разу, и не пугнул. Хороший сторож во дворе всегда в цене. Только я доискаться Гришаню не могу, а в будку собачью лезть побаиваюсь,-наконец-то прояснила она, что ее терзало.
   За невыносимо долгую секунду пока Камиль возился с витым кольцом на двери, Андрагур за пол взгляда выдал тревожным старческим испугом, выглянувшим из под напускной угрюмости, кого прятал, надежней некуда, все время оставляя на виду. Хозяин зыркнул, и женщина затихла, мигом прикусив язык, и больше не смея вымолвить ни слова. Запоздало сообразив, что к чему.
   Камиль распрощался как можно скорей и вышел через обширную дверь в переулок Пушкарей. Шум испуганно тихих шорохов за обшитыми железом тесовыми створками ворот заменил юному магу прямой ответ, развеяв оставшиеся сомнения напрочь.
   Едва отдалившись от дома жестянщика и свернув за угол, юный маг бросился бежать.
   Когда Властейший Нобиус смекнул, что ворвавшийся в его кабинет, запыхавшийся школяр, ему дело говорит, все завертелось с невероятной быстротой. Как изловить Делагреза, Камиль с Нобиусом уже придумывали если не на бегу, то уж точно едва оказавшись внутри несущейся кареты Владыки. Размышляй чародей над хитроумными силками хоть целую неделю, исполнить задуманное необходимо было тотчас. Дабы не опоздать.
   С Кароннаком и Лузгардом детали пришлось обговаривать на ходу, и те, в определенной степени, нервничали, стараясь показать юноше, что их осведомленность, в иных областях, простирается значительно дальше его собственной.
   Укоротив остаток дня, вдруг, сквозь дырявые хляби небесные, посыпал дождик. Мелкий и назойливый. Делая ранний вечер растворяюще зябким. Быстро намокшие кусты походили на зареванных оборвашек. Под угрюмо дымящимися печными трубами в окнах нижних этажей за виднелись первые ночники.
   Три мага продвигались по ремесленному кварталу цеховиков. Им пришлось сойти с осклизлых камней на грунт.
   Откинув с лица подмокшие пряди глянцевито-черных волос, и утерев ладонью лоб, Камиль впроброс, вполне провокационно обронил фразу, произнеся ее достаточно тихо и сдержанно:
   -Никогда не задумывался, каково Нобиусу жить рядом со своим фактическим двойником, но теперь размышляю об этом постоянно.
   Со шляпы Кароннака капало. Он быстро посмотрел на школяра, продолжая шагать в выбранном ритме.
   -Разве ты прежде не знал?
   Казалось, что дождливые сумерки сгущались в темноту с той же поспешностью, с какой маги стремились к дому жестянщика Андрагура.
   -Сегодня я был застигнут врасплох их сходством,-признался Камиль, огибая серебристо-зеленый малахит ветвей над низкой изгородью.-Да и слухи до меня прежде как-то не доходили.
   -Я вижу ты и в самом деле хочешь это знать,-присоединился к разговору Лузгард.-Балансир-фигура одиозная, хранитель мер и весов, образчик уравновешенности и благоразумия,-при каждом шаге наперсника по кожаным бантам ботильонов скатывались капли грязи.-Рядом с ним все делается правильно, честь по чести. Он-условие, настраивающее на взвешенное поведение. Не нарушаемая мера. Вспылить или наорать-еще можно, но покуситься на жизнь человека, ударить или обнажить оружие, в ауре Балансира, не действенно.
   Слюдяная луна выпустила переливающийся серп, показав обледенело холодный, бликующий край. За лапами веток шевелились ленивые тени, травя шорохами распалившееся воображение. Улица, чтобы не творилось на ней, становилась все больше похожей на сырой чулан.
   -Балансир всякий спор решает по справедливости,-согласился Кароннак, чуть запоздав взглядом меж рамами, где оплывшая сальная свеча близоруко проплыла из одного окна в другое.-От того, его, не заслоняемого ничем, еще Великим Утешителем зовут,-наперсник развернулся к Камилю и беспокойно на него взглянул.-Не мог ты этого не слышать.
   -И спор затевать не стану,-непорочно сверкнул глазами юный маг.-Я то думал, что его за лекарское ремесло Великим Утешителем кличут,-Камиль встряхнул короткий пажеский плащ, и плотнее в него закутался.-На мне ран нет, а от мелких несчастий и своих наговоров хватает.
   Так они и шли, по захлебывающейся сумерками улице, перебрасываясь фразами, настолько тихими, что уплощенные небеса луж под ногами хлопали тягучей густотой, намного громче их перешептывания, точно настоявшись на человеческой усталости, как на смоле.
   -Не так давно, Балансир действительно занимался врачеванием и алхимией,-признал Кароннак верность предположений юного мага.-Но теперь он передал и магазин, и лабораторию своему сыну Конарду. А сам отошел от лекарских дел, и больше занимается городскими неурядицами. Рядом с Балансиром все находит в себе благожелательный отзыв, и люди начинают поступать по другому, как не планировали заранее.
   Раньше Камиль слушал внимательно, порой удивлялся, и виду старался не подавать, но теперь юноша прервал шаг, и переводя дыхание сдерживающее внутренний трепет, резко обернулся к Кароннаку, огорошив того требовательным вопросом:
   -Так значит Поправа дочь Балансира?
   Наперсник повел шеей и с кособокой ухмылкой склонил голову чуть на сторону, от чего целая струйка воды стекла с края его шляпы.
   -Ты, мой юный друг, проявляешь въедливое любопытство,-ущипнул школяра Кароннак.-Великий Утешитель рано овдовел, но у него выросло двое прекрасных детей, один из которых превратился в редкую по красоте девушку, вопрос о родстве которой так тебя взволновал.
   Камиль хмыкнул, отряхнул влагу по краям плаща, склонился и подтянув повыше мягкие отвороты сапог, независимо пошагал дальше. Наперсникам ничего не оставалось, как последовать за ним.
   Укрывистые сумерки присаживали краски. Сквозь грязную парусину неба пробивались первые звезды. Искрометный точильщик ночи правил облитые красной закатной медью пунцовые отсветы о черное, выпученное ядро горизонта. В вертикальных водяных насечках, стены домов казались еще более обшарпанными.
   Складывая неудобоваримые мысли Камиль вдруг понял потаенную символику заклятья Андрагура. Какую глубокую иронию определила степень цинизма недосказанного.
   -Как они находят силы обитать подле друг друга?-Вырвался у школяра невольный вопрос.-Их союз слишком чудной и странный. Теперь понятно почему я раньше ни о чем таком не слышал. Как им хватает выдержки?
   -Видишь как скоро ты догадался, от чего Нобиус не нуждался в широкой огласке столь прискорбного факта,-не забыл щелкнуть по носу юного мага Кароннак.
   Лузгард издал нервный смешок:
   -Не все так просто между ними. Они по сей день не притерпелись друг к другу. Эта битва своеволий, где Балансир постоянно провоцирует Властейшего, ведь даже лучшие друзья Владыки всего лишь его подданные. Нобиус постоянно имеет подле себя тень в лице Балансира, который, к тому же, на беду, еще и любим народом. Нобиус завидует и ревнует к популярности Балансира. У всякого свой норов, однажды рассорились, Великий утешитель покинул Чара-Таун, и жил на удалении полным изгоем, себя блюдя и оставаясь свободным. Не по чести ему, видишь ли, блаженному, Властейшего в гневе терпеть. И сам Нобиус изгонял Балансира, а потом сам же и вернуться просил, только что колени не преклонял, да он еще уговоры его слушать не хотел.
   -На вид кроток и смирен, а по сути своей непокорен. Прежде чем Нобиус в следующий раз Балансира погонит, хотя при мне зарекался этого не делать, наперед трижды подумает, так ли назад звать станет. Пожизненная ностальгия самостоятельности, с присутственным укором двойника. Сравнивая и сличая проживаемую им жизнь со своей. Собственная опосредованная сущность проживающая параллельную жизнь. Чья смыкаемость с твоей собственной судьбой держится под большим знаком вопроса. Как жить, не растворяясь в своем двойнике, а расстраиваясь от недостижимой, застигнутой врасплох гармонии.
   Теперь, когда Камиль узнал так много, он мог себе позволить ответную иронию:
   -Да вы, батенька, поэт, как я пригляжусь сквозь вашу замызганную неприглядность. Говоря о своем господине, вам бы не помешала капелька любезности.
   -Не делай детские глаза,-мгновенно вспылил Кароннак.-Я бы на тебя посмотреть хотел, как оно: не в зеркало смотреться, а себя видеть, и жизнь свою проводить, за чужим счастьем наблюдая.
   Кажется эта тема была перепахана вдоль и поперек, и наперсники могли сплетничать о сиятельном маге часами.
   Камиль не собирался ссориться и поддержал беседу, спросив совершенно миролюбиво:
   -Я слышал, Нобиусу не везло с женами.
   -Если говорить начистоту,-мокрая ладонь Лузгарда на манер шор таинственно полуприкрыла его рот.-Всем им заранее была уготована быстрая дорога на тот свет. Раз шесть он пытался завести семью, но как он не оберегал своих женщин, поперхнувшись за обедом чепуховой косточкой, они, одна за одной, уходили в мир иной, даже если переходили на кашу. Их косили болезни, которые оказывались неизлечимы, но не заразны. Или его избранницы умирали во время родов, вместе с приплодом.
   -Одну из жен, сказывали, сшибла на улице лошадь.-припомнил Кароннак.
   -Насмерть?-Поинтересовался Камиль.
   -Как водится,-без тени злорадства подтвердил Лузгард.
   Дождь, потеками неравномерности, завешивал усталые взоры, растворяя, точно в кислоте, мутнеющую глубину очертаний стен и заборов. Улица, как сомкнувшаяся сонность берегов, воплощала неопределенность, цедя тусклый лунный свет хоть на что-то, чего не коснулась густая тень дремотно прислоненных закоулков.
   Пока все так непрозрачно, подтверждений, вроде бы, и не требуется, пока складывающиеся совпадения еще больше не запутывают и без того неразъясненное прежде.
   Камиль внезапно замер, и еще в повороте, чтобы видеть, как ему это скажут, задал вопрос:
   -Как тогда в Грезном граде смогли заточить Балансира в подвал его же собственного дома, и едва не обесчестили Поправу?! С его то авторитетом и обезоруживающими способностями.
   -Ты не путай,-Кароннак точно поперхнулся дождевой каплей.-Нобиус пришел к тебе на помощь в нарушение правил. Ворвался в выдуманный Делагрезом мир. А Балансир, как за ним водится, не пожелал довлеть и вмешиваться, самоустранившись по полной, и ни за кем не подглядывая. Великий Утешитель-потрясающий оригинал и негодование его особенное. Просветленно гордое. Он по чести решает, и без кому-то кажущейся справедливой, выделяемой себе выгоды.
   -Балансир-исторг соответствия,-не преминул добавить Лузгард.-Рядом с ним и чудеса не кажутся таковыми, потому что близки к обыденному. Если равенство между благом и справедливостью существует, и носитель его реален, то это Балансир. Хотя и он, если надо, так взгреет, что под землю зарыться захочется, да овчинкой неба прикрыться.
   -Каков Андрагур,-восхитился Камиль.-Лишив себя магических свойств и выложившись без остатка, он осуществил идею такой степени сложности, что цену искупления вины, возможно, не понимает даже он сам.
   -Кто внушил тебе эту чушь?-Жестко спросил Кароннак. Тонкие с проседью усы чуть нервно шевелились, а рука непроизвольно отстраняла палаш в стальных ножнах от медленно промокающей ткани штанов.
   -Какой маг живет без уловок,-не до конца поняв его претензию, туманно произнес Камиль, и тут же добавил:-Из первых рук от Андрагура и слышал.
   Кароннак о чем-то подумал, и сказал, чуть подобрев лицом:
   -Запомни, бывших магов не бывает. Силу волшебника невозможно унять до конца. Ты хоть иногда открываешь чародейские книги? Твое умиляющее невежество способно вдохновить на разглашение великосветских тайн и почище этих.
   Наперсники дружно захохотали. Ближайшее окно было под светилось, но огонь тут же задули, и приподнятая штора опустилась.
   -Другого поведения за вами я и представить не пытался,-обиженно проговорил юный маг.-Вы болтливы по велению души, а я ленив по принуждению духа. Где прослеживается больший стоицизм? У меня,-назидательно отметил Камиль.-Так что найдите в себе силы подчиняться моей воле, а не собственным порокам. В моем лице вы удостоены милости лицезреть блюстителя и будущего приемника Властейшего Нобиуса.
   Школяр едва не схлопотал легкую затрещину, но вовремя уклонившись, прибавил шагу.
   В мраке извилистой улицы раздалось дребезжание крыльев кареты и цокот многочисленных копыт, заставивший троицу принять влево.
   Подхватывая грязевое месиво тряскими колесными парами четверка холеных лошадей прокатила карету сиятельного Нобиуса мимо наших магов. Несмотря на дождь те нижайше раскланялись и наперсники сняли головные уборы, которые можно было выжимать.
   Вертопрах, летящий над крышей кареты, гнал впереди себя слабо светящееся облако вспыхивающих светлячков, которых, то и дело, вышибали дождевые капли. Взбивая фонтаны грязи, Владыку сопровождали два стройных красавца-всадника. Высокие ботфорты плотно облегали их ноги. В одном из них Камиль с легкостью узнал Виторлана. Второй отличался не менее высоким ростом и крепким телосложением. Некоторые черты юноши показались школяру опять таки знакомыми. Тонконогие кони под седоками были свежие, не заезженные, с хорошей призовой родословной. Начищенные до синих искр сапоги Виторлана, легким касанием шпор, понукали статное животное. На каждом всаднике имелась кираса и легкая каска с высоким плюмажем и золоченым налобником. Попоны и чепраки под бордово-коричневыми седлами усиливались пластинами чуть заостренной зубчатой выкладки. Возле луки седла незнакомца крепился снятый с груди панталер, из которого торчал приклад мушкета. С другой стороны была приторочена свернутая как аркан, скрутка длинной сети.
   Наперсники и школяр продолжали внятно шептаться. Камиль полюбопытствовал:
   -Не узнаю второго, кто мне скажет как его звать?
   -Ты про того, на котором кавалерийский костюм?-На глазах тупея, тянул время Кароннак.
   -Ну конечно о нем.
   -Сам вызволял его из подвала, обхаживая сестренку, а у нас еще спрашивает,-фыркнул Лузгард.
   -Так это и есть Конард, болтливые сойки.
   Маги, отдавшие предпочтение пешей прогулке и следующие в арьергарде верхами, обменялись приветственными кивками.
   Пропустив карету и эскорт, троица пошагала следом.
   -Почему это вы решили рассказать мне о нем только сейчас?-Не унимался Камиль.
   -Понимаешь,-Кароннак по приятельски положил руку на мокрое плече школяра.-Мы с Лузгардом сильно сомневаемся, что ты способен изловить Делагреза, а сомнение может объединять так же, как и определенность.
   Камиль стряхнул руку.
   -Я слышу слова завистников, а не охотников, наделенных магическими способностями. Один я знаю, каков Делагрез нынче из себя, хотя его и сам не видел.
   -Как не видел?!-Хором воскликнули наперсники, и даже от неожиданности остановились.
   -Думаю, Деланрез обернулся здоровенным черным барбосом. Как его увидишь,-в свою очередь возмутился Камиль, тоже встав.-Что мне, у Андрагура просить разрешения на его дворового пса глазеть,-юный маг вновь пошел, и тем повлек их за собой следом.-Только так не бывает, чтобы собачья свора во всем переулке лай позабыла. Зверя они чуют-им не чета. И пока я туда сюда по двору жестянщика ходил, он из будки и носа не высунул. Не из тех Андрагур хозяев, которые обленившегося сторожевого кобеля задаром кормить станут. Все тут за одно. В Грезном граде я дважды на него натыкался. Первый раз в проулке, возле "Червивой розы". Заморенная, чернющая собака рылась в пищевых отходах, была бита, нещадно и не по делу, поваренком из той же харчевни. Потом, как я теперь понимаю, тот же пес сиганул из подворотни, и только заклятье на обездвиживание всего, которым я на краткий срок парализовал живность с растениями, да панцирников, за мной гнавшихся, остановило его попытку нападения. Андрагур его возле себя прятал, с приглядом.-Камиль читал на лицах наперсников жадное любопытство.-Так что вы, если что, резвости не теряйте, когда брать его будим. И держите глаза открытыми.
   Дома за три, пошли совсем тихо, подбираясь крадущимися шагами, стороной, где проживал Андрагур. Они метко скользнули приземистыми тенями к воротам жестянщика. Холодок пробирал до костей, и почему-то хотелось пить. Осознание приближающейся опасности, точно некий зуд, пробивало юного мага на иронию. Оказавшись возле двери в обрамлении крупной волнистой ковки Камиль чуть слышно прошептал:
   -Есть у кого желание вперед меня идти?
   -К сожалению, мы тебе доверяем,-за двоих ответил Кароннак.
   Окинув взглядом переулок, Камиль, сквозь угольный перегар ночи, различил отблески на панцирях. Ближе, значительно ближе, пискнула оконная рама. Тени людей за занавешенными окнами пересиливали страх естественным человеческим любопытством. Флюгера на крышах поскрипывали противно, но вполне переносимо. Юный чародей нашарил носком сапога слившуюся с землей ступеньку и взялся за витое кольцо. С той стороны послышался ленивый шорох одежды и топот деревянных башмаков. Дверь открыла служанка.
   -Вы вернулись,-без намека на гостеприимство произнесла женщина.-Это как понимать?
   -Понимай как есть. Раз опять пришли, значит надо нам,-Камиль отстранил служанку и вошел во двор. Наперсники последовали за ним не отставая.-И переспрашивать не рискуй,-тут же пригрозил маг.-Где твой хозяин?
   -Не знаю, ушел куда-то за вами следом. Кто я ему ... -после разговора с Андрагуром ее манеры в отношении Камиля явно испортились.
   Наперсники бегло осматривали двор и не таясь держались за оружие.
   -Ну, не отвечай, коли не в праве,-неожиданно мирно, не стал настаивать на своем юный маг.-Отыскала сыночка?
   Женщина неожиданно подалась к чародеям.
   -Без лукавства скажу, боюсь я зверюгу окаянную, мочи нет,-в сердцах призналась служанка.-А ребенку разве объяснишь, когда хозяин разрешает.-Не дайте Гришане пропасть безвинно, спасите мальчонку. Ведь задавит его пес.
   -Не собака это, а оборотень,-немного на взводе проговорил Лузгард. Кто его за язык потянул, непонятно.
   Сильно спав с лица, женщина кивнула, ужаленная страхом в самое сердце, и вдруг резко кинулась в сторону собачьей будки. Худенькая, она легко проскочила между двумя мужчинами. Не рассусоливая дальше, Кароннак перехватил мать, зажав ей рот своей ладонью. Визжать женщине он не дал, позволив служанке Андрагура только извиваться и биться.
   Мокрую ночь прорезало мычание захлебывающейся слезами матери.
   Камиль взглянул на Лузгарда молчаливо, выстроив одними глазами сложную, собранную из отборных ругательств, претензию, и тут же развернувшись, почти на ощупь ринулся к собачьей будке.
   Лузгард не имел права забывать про осторожность, но об этом сейчас рассуждать было некогда. Спесивое пренебрежение магом чувствами простолюдинки могло им дорого стоить.
   Из полной прочной непроницаемости собачьей будки торчало детское плечико и крохотная ручка с вяло опущенной ладошкой. Ребенок удобно улегся, свернувшись калачиком, положив голову на лапу черной собаке, и привалившись короткой, в задравшейся рубахе спиной, спал, на плавно вздымающейся мохнатой груди пса. Камиль, осторожно перебирая пальцами, забрался в пахучую сухость вонючего меха, и взял мяконькое детское тельце. Он не мог отделаться от ощущения, что отнимает дитя из под какой-то особенной защиты, нечеловеческого порядка. Прижав к себе мальчика и пытаясь его баюкать, Камиль, шаг за шагом, стал удаляться от темного закутка, отступая, словно тесня потемки чьей-то души.
   Одежда юного волшебника была мокрой и от прикосновения к сырой ткани мальчонка проснулся.
   Выковырянный из уютного звериного логова мальчик неожиданно открыл глаза и увидев незнакомца, разразился громким плачем. Камиль попытался спрятать голосистый рев ребенка под свою ладонь, но постреленок цапнул юного мага за мякоть между большим и указательным пальцем. Со сна вышло не от души, хотя молочные зубы были острыми, как у белки. Камиль отдернул руку и бившиеся под ладонью плачь развенчал остатки осторожности.
   Черный бродячий пес-вестник несчастья, издал ворчливый рык, и сонно втянул ноздрями воздух. Нюхом осматриваясь, почуяв всех разом и встрепенув уши. Надбровье вздергом, в форме домика, приоткрыло воспаленный глаз, сидящий в черепе настолько глубоко, что казалось там совсем не осталось места для головного мозга. Тонкие черные ноздри убегающими струйками пробивали вихотку подергивающегося замшевого носа. Пес зевнул с ленивым умиротворением, и блаженной расслабленной негой, которая бывает только после сладкого сна, смачного чиха, долгожданной близости и сытого обмирания.
   Похоже, присутствующие маги нагоняли на него скуку.
   Брыластая пасть провисала волной черной за губной мякоти и слюняво вздрагивала, вывалив мясисто алый язык. Пес поскуливал и, на всякий случай, еще разочек зевнув и рыкнув с под визгом, вдруг ощерился, блеснув зубастой пастью, с внезапной жуткой злобой.
   Осаживая грудину вниз и тяжелея на кривых мощных лапах блошистая зверюга начала меняться. Челюсти стали растягиваться и наращиваться. Грудная клетка раздулась с непостижимой быстротой. Нечто скверное делалось с этим псом. Жутковато разошлась кожа на мохнатом взлобке и массивная, ширококостная голова заняла весь проем. Цепь с ошейником оборвалась и со звяком упала, как будто на тонюсенькой ювелирной безделушке,разошлись хлипкие звенья. Нечто распухающее, запихнутое в тесную собачью будку трескуче разломило кровлю, и разъяло нарастающей утробой придавленные боковые стены. Посыпались, покатились дощечки по горе мохнатой. От мощного, на глазах мате реющего тела, словно разбегались волны, распространяющие панический страх.
   Кароннак замер, остолбенев от происходящего. Увиденное было страшным и оно обретало новую плоть. Под саваном темного неба, как упущение светлых сил, рождалось чудовище.
   Женщина воспользовалась заминкой, и вырвавшись из сдерживающих объятий Кароннака, кинулась к Камилю. Тот отдал ребенка матери не задумываясь. В благодарность она только успела шепнуть ему, точно благословляя:
   -Теперь прячьтесь, куда сможете,-и бегом помчалась в одно ей известное убежище.
   -Все назад!-В ответ на перестук ее деревянных подошв выкрикнул Камиль, краем глаза отмечая, как наперсники пятятся, подчиняясь его приказу.
   Что-то невероятное творилось с этим существом. Удлиняющиеся ребра продолжали распирать разрастающуюся грудную клетку. Трещал и лопался еще больше увеличивающийся в размерах оскаленный череп. Грязные колтуны под брюхом "пса" отваливались, осыпаясь клочками шерсти. Мех становился гладким и переливающимся. Пятна на шкуре сплетали пушистый узор. Сила распирала оборотня изнутри. Мощные, безобразно выступающие мышцы точно выталкивали наружу отрастающие с такой быстротой клыки и когти. Самы6е жаркие уголки ада пылали в зрачках еще медлительного, разминающегося зверя. Ноздри вздрагивали от резкого запаха человечины. Оборотень взрыкивал, затопляя удлинившиеся клыки в слизистую оболочку пасти.
   Каждый волосок этой твари теперь был на своем месте. Подобного дикого существа не могло представить даже самое буйное воображение, если оно надеялось сохранить здравомыслие.
   Ощущая гибкий потенциал нового тела, нечисть согнула лапы и от холки до кончика хвоста, оттолкнувшись сильными мускулами, зверь взлетел вверх, оказавшись на кромке каменного забора. Напитавшись ущербной луной, оборотень запрокинул огромную вытянутую морду в небо, и взревел, гортанным воплем. Его могучая диафрагма выталкивала протяжный и осмысленно злобный, вытягивающий в струну, каждый выматанный нерв, и вынимающий душу ...
   Вой!
   Суля новым мертвецам лучшие погосты и пробирая до самых печенок.
   В этом тягучем крике слышался и захлебывающийся собачий лай, и гул преисподней, и стон обезумевшего скитальца.
   Не раздаренные влюбленным, не одомашненные вниманием звездочетов уличные звезды таращились на восседающее на каменной круче чудовище. А небо продолжало испуганно плакать.
   Что-то, по ту сторону забора, привлекло внимание зверя.
   Кароннак толкнул плечом Камиля и подбодрил:
   -Чтоб моей парадной шляпе только облезлые перья годились, если нам уже не посланы на подмогу панцирные плащеносцы,-в его руке сверкал обнаженный палаш.
   -Если я хоть что-то понимаю в оборотнях,-с некой запоздалой бравадой взволнованно проговорил Лузгард:-То волка, как известно, ноги кормят, и он сейчас пустится искать добычу попроще.
   -Или кинется в драку,-возразил Камиль. Он нервно сглотнул, и его голос пресекся. Потому что в тот же миг, словно подслушав их разговор, оборотень, с влажным шлепком, прыгнул за забор.
   Через дверь, оставшуюся распахнутой, троица вывалилась на улицу, вылавливая в медлительных сумерках малейшее движение. Оскальзываясь и торопливо обегая внешний угол стены, Камиль увидел скрытно подступивших панцирных плащеносцев. Облаченные по всей форме войны, вскидываясь пиками, на бегу, еще недавно разреженные в пространстве, объединялись в некое сплоченное кольцо. Проулок напоминал большого размера проход, в котором не возникало мысли о свободе.
   Простой и надежный капкан.
   Из глубин кромешной темноты, где любой ненависти самое место и есть, как в броске из зимней спячки на обложивших его охотников, вылетел травленый зверь. С ревом рванувшись из сумрачной гущи, длинным затяжным прыжком оборотень, непозволительно свободно, перемахнул через выставленные копья сомкнутого строя, оказавшись сразу внутри кольца. Один только этот мягкий прыгучий звук заставил многих покрыться потом. Тускло блеснув пилами когтей, чудовище полоснуло по кругу, раскидав копейщиков.
   Никакой пощады.
   Проулок оплешивел, уцелевшие панцирные плащеносцы разбегались кто куда, разнося крики и ругательства. Тотчас вернуть их под руку Нобиуса было делом немыслимым.
   Сорваным голосом хрипел командующий ими дюжинник, хорошей зуботычиной остановив парочку драпающих. Кое кто из косопузых отползал задом, под заборы и кусты, чтобы все видеть, и мокрых портков не показывать.
   Не улица, а не пойми что.
   Из черного провала неба, как след кометы, белой лавой плеснулся Вертопрах. Спасая бедственное положение панцирников он спикировал ленточным шлейфом, оседлав вздыбившийся загривок оборотня и стремительно быстро, по змеиному обмотал морду чудища. Ка
   Колошматя по собственной голове, оборотень, подвывая и взвизгивая, разорвал Вертопраха как сопревшую веревку. Вязкая структура сильно побелела, редея от расправы дикого зверя, и улетучилась, рассеявшись в сизый туман.
   Оборотень испустил яростный рев, саблезубо оголяя в рыке кинжалящие десна клыки, и снова бросился вслед разбегающимся копейщикам. Крючья когтей, порой, так глубоко проникали в землю, что вырывали из мостовой шаткий булыжник.
   Из за угла, словно из за локтя непроницаемой ночи выскочили привставшие в стременах всадники. Пущенная в галоп, пара литых, в каплях дождя, как в потной росе, коней, разметала копытами грязевую кашу. Они мчали своих седоков как оседланный ветер. Одномоментно, слаженно, сразу в две стороны верховые попытались обогнуть кинувшуюся на них нечисть. Подобающе дерзкий по случаю Виторлдан пригнулся к шее ходкого боевого коня и понукая шпорами послал его вперед. Действуя по-близкому, он низом метнул под лапы оборотню ловчую сеть, пытаясь его стреножить. Оказавшись изворотливее, зверь отпрянул. Если пасть чудовищного существа способна на веселье, то его рычащая улыбка ужасала. Оборотень скалился до острых ушей, от чего его топорщившиеся бакенбарды пучковато торчали сгустившимися щетинисто-серыми валками.
   Конард выхватил из панталера мушкет и ловко приподнялся в стремени, на миг будто взлетев над седлом, и поймав в момент верхней точки покоя оскаленную морду оборотня, прицельно выстрелил ...
   Ударно-кремниевый замок воспламенил заряд в стволе. С расстояния пятидесяти шагов хороший мушкет способен пробить двух дюймовый корабельный фальшборт. Дернувшийся ствол пыхнул горько-кислым барашком порохового дыма.
   ... выпущенная пуля не принесла удовольствия, угодив в единственное, упирающееся в проулок окно. Зазвенело разбитое стекло. И что-то уж совсем невероятно большое метнулось вверх и вниз.
   Конь испуганно заплясал, лошадиный круп покрылся знобкой дрожью, выпуклые карие глаза ловили короткие красные отсветы загорающихся повсюду факелов. Конард дал норовистому животному шенкеля, как перед барьером и послал галопом, сам резко отпрянув в сторону.
   Когтистая лапа объятьем ада пронеслась возле самого лица, обдав шквальным ветром юного Конарда.
   От пасти оборотня разило как из скотомогильника. Мрачно огромный зверь в неистовстве безоговорочной стремительности, могуче повернулся и источая жгучий, волдырящийся страх, резво сорвался с места.
   Виторлан сильно подобрал повод и дав шпор, поднял коня на дыбы, пытаясь затоптать оборотня. В его исполнении это заняло секунды. Жеребец за молотил в воздухе передними ногами, норовя сразить зверя копытами. Маг свесился с седла и выхватив клинок, жарко полоснул стылый воздух, утопив скользящее лезвие в стоймя торчащей на хребте шерсти. Лохмата\я шуба защитила оборотня не хуже брони. С обезнадеживающей быстротой зверь подсек, точно секирой, ноги наскакивающего коня. Горячая, режущая боль обожгла конечность животного. Испуганно кося налитыми кровью глазами конь, с новой внезапной силой, попытался ударить и проломить череп этому созданию темных сил. Но оборотень и тут успел отскочить, непредсказуемо извернувшись. Кладбищенский умелец вы метнул тусклые жала когтей и нырнул под край неплотно прижатых лат. Коротким вырывающим цепком снизу оборотень разорвал подпругу седла, и рассекая кожу на брюхе коня вспорол мышцы. Оседая, с горестным ржанием, конь тушей повалился набок. Большая лапа, точно волна, проворным толчком ускорила его падение и придавила ногу Виторлану, который, в отчаянной отваге, пытаясь рубануть зверя, чуть запоздал, и не успел вынуть ее из стремени.
   Из развороченного брюха лошади густо лезли потроха и хлестала кровь.
   "Карга старая сглазила",-пронеслось в голове Камиля. Стук крови в ушах перекрывал все иные звуки. Соперничество всадников и оборотня увлекло всех, и здорово охладило пыл смельчаков, желающих броситься в драку.
   Лохматая голова заслонила рану. Огромный зверь-одиночка, облапив добычу, не желал ее упускать. Он рычал, остервенело увязая в разорванных внутренностях. Острые клыки, признающие только сыродельную пищу, были обрызганы кровью, словно потраченные ржавчиной клинки. В его глазах глянцево сверкал перламутр лютости.
   Выказав норов, конь попытался в последний раз лягнуть оборотня. Но зверь, неожиданным рывком, со скрежетом разорвал сустав бьющейся ноги лошади, которая просто повисла на сухожилии.
   Кровь явно заводила эту тварь.
   Мягкие, с порослью, хрящики до того прижатых ушей заостренно вскинулись. Оборотень поворачивал окровавленную морду на звук. Этот полу человек и полу зверь чутко опознал, как скользнул шомпол, утрамбовав в стволе пыж, как щелкнул взводимый на мушкете замок боевой пружины. По едва уловимому запаху человеко зверь понял, что полка полна затравочного пороха.
   Оборотень совсем разъярился и вскочив на лапы, с полной движения решимостью бросился в сторону Конарда. Его конь тяжело задышал, начал всхрапывать, задирать голову и, с порывистой судорожной торопливостью, пошел боком. Развернуть скакуна Конард не успел, конь шарахнулся от зверя, даже смотреть в его сторону не желая. Мощно толкнувшись задними ногами оборотень перепрыгнул через животное и вышиб Конарда из седла.
   Камиль подавил в себе крик.
   Сын Балансира выронил мушкет, так и не выстрелив. Кираса спасла его грудную клетку от переломов, а шлем позволил сохранить в целости и голову.
   Задрав коротко остриженный хвост, конь навалил кучу дымящихся яблок и улетел, даже не заметив, что волоком тащит за собой по скользкой земле зацепившегося одной ногой за стремя всадника.
   Оказавшийся на пути Кароннак отшвырнул палаш, и наскоку вцепившись в луку седла молодецким рывком взлетел на спину перепуганному животному. Умело осадив коня, он заставил скакуна идти в припляс и вскоре вовсе остановил. Они вместе высвободили Конарду ногу, и чуть прихрамывая, тот побежал, разрывая дистанцию с затаившим на него злобу оборотнем. Слегка оглушенный падением и немного растерявшись, Конард все же разглядел длинное глубокое крыльцо одноэтажного дома и поспешил под его защиту.
   Оборотень резко среагировал на бегство Конарда. Зверь, не помня себя, взвыл, надсаживая мощную грудь, и идеальным усилием мышц порывисто бросился вслед убегающему стрелку.
   Кароннак ловко вдел ноги в освободившиеся стремена и оглянувшись, здраво прикинул расстояние. Шансов на спасение у сына Балансира не было никаких. В складывающихся обстоятельствах нерешительность Кароннака могла стоить Конарду жизни. Беглец был беспомощен против силы и ловкости такого порядка. Коротким ударом пяток Кароннак послал коня вдогонку Конарду. Наперсник сидел в седле как влитой. Бока лошади подрагивали точно от холода. Нагнав Конарда, Кароннак подхватил сына Балансира правой рукой за шиворот и поддернув его вверх заставил бежать юношу еще быстрее. Их совместные действия сильно напоминали слепую панику. Энергичными взмахами ног Конард в десять гигантских шагов достиг заветного крыльца. Отпуская юношу Кароннак резко отвернул скакуна влево и самым быстрым аллюром умчался прочь в сумеречную глубину. По небывалому счастью оборотень саданул по крыльцу, когда доски пола уже гудели под ногами юноши. Кираса плавала по взмокшей груди Конарда как живая.
   Кровлю разорвало в труху.
   Удар ноги стрелка был такой силы, что запирающая дверь щеколда вылетела изнутри. Запор изогнуло, покорежив дешевый метал. Не поступи Конард столь решительно, все бы закончилось для него даже скорей, чем можно себе представить. Юноша спасся, прыжком влетев внутрь дома. И тут же, за ним впритирку, зверь обрушил козырек крыльца, с трескучим хрустом переломив доски навеса. С одной ясной целью.
   Убить!
   Дверь подкатившей кареты откинулась. Длинно, со всхлипом, как плеск пролившейся в колодец воды. Нобиус вышел в своем долгополом наряде, показав нимб снежно седых волос, и тут же прикрыл их от дождя капюшоном бархатного плаща. В свете факелов намокшая обивка кареты Властейшего мага трепетала, точно крылья бабочки.
   Лузгард побежал на помощь Виторлану. Конь придавивший наперсника был безнадежен, он продолжал бить изувеченной ногой, точно искал дорогу на тот свет. Лузгард подхватил Виторлана подмышки и ему удалось вытащить мага из под умирающей лошади.
   Всю морду животного забрызгала подступающая алая пена. Вздувшиеся от страшного напряжения вены на голове, удушающе перехватывали хлястики конской сбруи. Выпученный глаз под бархатной ресницей, словно наполненный кипящей кровью огромный пузырь солнца, закатился под погребальное пламя беспамятства, пожирающего отходящую жизнь. Навсегда. Развороченные внутренности обильно облепили комья земли.
   Камиль подобрал из грязи испачканный мушкет, и выстрелил в голову скакуна, прекратив невыносимые страдания животного.
   Почему-то он надеялся, что порох отсыреет, и мушкет даст осечку, но так не случилось.
   Крючковатые скобы когтей оборотня вцепились в плоть стены дома. Тот вздрогнул, точно как от боли. Парой смертоносных ударов зверь вскрыл шатровую крышу, с немереной силой разворотив и задрав грубый, сизый от времени тес. Ворохом вздыбив доски над потолочным брусом, оборотень понял, что через верх ему не пролезть. Подвижные, как пламя, глаза чудища осатанело горели. Крыша дома теперь походила на драный лапоть. Оборотень смазал по окну, за которым мелькали перепуганные люди, вырвал ставни, выставил с куском лопнувшего наличника пол окна. Толкнул уцелевшую раму и сунулся внутрь. Оборотень лез напролом, но проемы окон были слишком малы для него. Осколок стекла уперся в горло зверя и он ...
   ВСПОМНИЛ!
   Он точно ослеп, вдруг поняв для чего он здесь. Это знание затмило перед ним все, ибо он хотел свершений больше, чем мести.
   Отстранив хозяйку дома к противоположной стене, Конард выхватил шпагу и страстный, разящий выпад его клинка бессодержательно ткнул пустоту, потому что оборотень, секундой раньше, кинулся прочь.
   С некоторым недоумением юноша выглянул в развороченное окно. Облитое луной чудовище, стряхнув куски рамы, невероятно длинным прыжком перемахнуло через мерцающий свет полыхающих факелов и мягко спружинив, метнуло чуть разъехавшимися лапами комья и брызги. Хоть и тонок был слой раскисшей земли, но Властейшему Нобиусу густо, с пометом и угольной крошкой, прилетело в самое лицо. Залепило глаз и набилось в ноздрю. Пока Нобиус утирался, прояснял зрение, да из носа выковыривал, в мечущейся неразберихе оборотень, следующим прыжком оказался прямо возле Камиля.
   Что называется: "нос к носу".
   Школяр неотрывно, почти жадно, все время следил за ним. Не пропуская ни одного движения и замирая от ужасного приближения. Пока не накликал зверя, точно позвал ...
   Тот еще не остыл от схватки,распространяя вокруг себя "розарий" запахов. Чудовище могло в одно мгновение, выставив на выбор единственный коготь, смахнуть голову юного мага с его одеревеневшей шеи.
   Он смотрел на оборотня в упор, с расстояния смерти. Уже через мгновение Камиль должен был умереть.
   Камиль сглотнул, испытав, как трепещет перепуганное сердце, и почувствовал слабость в коленях. Сквозь стиснутые зубы трудно дышалось. Был ли он напуган? Что за вопрос. Да он готов был бежать без оглядки! Все чувства призывали юного мага броситься прочь. И только присутствие всех этих, поведших себя по разному, панцирных плащеносцев, гарцующего в отдалении и показавшего себя молодцом Кароннака, смельчака Конарда, Лузгарда, оказавшего помощь Виторлану, Властейшего Нобиуса, и даже Вертопраха, только благодаря им Камиль не стронулся с места, не спасовал и не дрогнул, предполагая для себя самое худшее.
   Страшно нанизывались секунды на ядовитое жало слабости.
   Онемев от цепенящего ужаса школяр нашел в себе силы поднять голову и, подчиняясь некому животному магнетизму, взглянул в глаза оборотню ...
   И дальше все произошло как-то странно. Глаза зверя были черными, зрачки с тусклыми водяными искрами, с двумя горячими, тыкающими в тебя равносильными загадками. Оборотень жадно смотрел на Камиля с неистощимой тоской затаенного противоречивого духа.
   Юноша точно бредил. Ему думалось, что это мерещится ... Камилю с отчаянной ясностью привиделось ... показалось ... минутное отсутствие зла.
   Просто так понять это было невозможно, но это было чувство, от которого перехватывало горло. Оборотень молчаньем пытался проникнуть в самое сердце юному магу. Камиль ощутил, как огромное смертоносное существо подсознательно робеет.
   Ничего невозможно понять по глазам бездейственным. Вялым. Мумифицированным тупостью. Во взгляде оборотня не было угрозы, его глаза будто жаловались. Столько нечеловеческой грусти и покорности было в них.
   Языки пламени над факелами панцирных плащеносцев дружно вздрагивали пригоршнями огней, словно и они были способны продрогнуть. Поведение оборотня было неестественным, если не сказать необычайным, и никем никогда невиданным. Может быть поэтому никто не попытался напасть на него теперь, приостановив объем затеянной травли. Продолжая удивляться самой возможности такого поворота событий.
   Подчиняясь еще бессознательному побуждению, Камиль ощущал духовно зримую мощь той самой размеренной величины и достаточности, от которой не хочется бежать, а быть рядом стоит. Юный волшебник разглядел шелковую шерсть со светлой подпушью. Волоски с белесоватыми проседями. Тягучие потеки слюны на пятнистых деснах и кончиках сверкающих эмалью клыков. Колючие щетинки усов. Обуглено черный плюшевый нос на пепельно-серой, с седыми подпалинами, морде.
   Зверь точно заимствовал на свой мех часть лунного света. Исходящее от него сияние делало его еще трагичнее. Напирающая близость излучала нарастающее присутствие внезапно возникшей симпатии.
   Что его проняло? Это где-то было глупо и напоминало вызов здравому смыслу. Возможно, сказалась привычка идти наперекор обстоятельствам, но Камиль не таясь, отбросил разряженный мушкет. Он почти не осознавал этого, потому что боролся со своим желанием, как со слабостью, доходящей до кожного зуда. Школяр, в медленном жесте, протянул поднятую руку, нарушая личное пространство зверя и провел по его шерсти.
   Погладил!
   Мех напоминал еловый лапник, только иголочки были мягкие и не такие колючие на концах.
   Этот жест точно сторожил безумие. Прикосновение было просительно робким. Такое, когда мы прикладываем руку к зеркалу, боясь провалиться в собственное отражение.
   Камиль почти уверовал что это блажь, граничащая с непоправимой ошибкой: что он может ... способен понять об этом существе, сидящем подле, и бесконечно далеком?
   Отгоняя лживую впечатлительность, юного мага вновь увлек взгляд оборотня. Иступленная безъязыкость выплеснулась в бурной исповеди глаз. За толстой мохнатой шкурой быстрого потрошителя скрывалась душа бродяги. Вздрогнув, оборотень вновь стал похож на дворового пса, только очень большого, словно зверя надрывно пронизывала мучительная тоска. Это были полные одичалого одиночества, налитые испугом глаза уличного барбоса, мечтающего о тепле и сытой жизни в ошейнике, возле человеческого очага.
   Такой собачий глаз!
   Зверь опасался выпасть из света внимания к себе. Пес готов был ткнуться в ладонь мокрым носом и есть с его руки, послушно виляя хвостом. Просящее, уговаривающее поскуливание существа, с удивлением и страхом рассматривающего себя в этом теле. Он источал ощущение абсолютной катастрофы последних жизненных надежд. Не черствеющей боли перепугавшейся сути. Окончательная, исчерпанная, скребущая по дну терпения НЕОБОЗЛИМОСТЬ.
   Целый мир сидел перед Камилем на задних лапах.
   Стремительная глыба мышц нагнулась еще ниже и подалась вперед. Оборотень забрался лапой под собственную шерсть, с нутряным стоном хватко надорвал когтем шкуру на шее, и взвыв от причиненной себе же боли, бросил под ноги Камилю жировой, чужеродный сгусток.
   -Полегче ...-невольно вырвалось у Камиля, и школяр отступил, рассматривая дымящийся кровью кусочек мяса. Послание вовне, изнутри себя, лежало в скользкой грязи кровянистым валиком. Без сомнений, послание предназначалось ему. Кровь пропитала плотно скрученный берестяной свиток, и непрекращающийся дождь теперь пытался ее смыть.
   Внезапно, в шелесте разбивающихся капель, юный чародей разобрал звук: "р-ррр".
   -Брр ... Беррр ... Берррри,-кое как коверкая, принуждая неспособную на такое словоизвержение, пасть, оборотень собрал из рыка обрывок слова, и толкнул лапой к школяру цилиндрический кусок березовой коры.
   Бессознательно или осознанно, но рука Камиля потянулась к бурому, плотно свернутому рулончику. Подобрав берестяной свиток, юный маг чуть отогнул край и разглядел коряво выскобленные на коре строчки. Пока школяр прятал в карман окровавленный свиток, до того маячивший попусту Нобиус метнул в черную высь заклятье, наполнив дождевые капли святой чистотой. Молния, пущенная Властейшим магом напоминала хлесткую плеть погонщика.
   Пристальность неба обрушилась на зверя непоправимой болью. Капли шипели, прожигая толстую шерсть. Сиплый рев, срывающийся в жалкий хрип, изрыгнул крик легких, перерастающий в вой. Оборотень взревывал, со всей тоской беспросветного одиночества.
   Стон зверя, точно громкий протест, сотканный из страданий, оборвался столь же внезапно. Оборотень отполз от ног Камиля и толкнувшись, опрокинувшись через себя с гибкостью кошки, размашистым скачком запрыгнул на облюбованный угол каменного забора, ограждающего дом жестянщика Андрагура. И стремглав, преодолев короткую сторону с воротами, по звериному быстро и по человечески коварно исчез. Точно ночь вобрала его в себя, защитив, как свое порождение.
   Поминай как звали.
   -Ушел!
   -Упустили!
   -Псом Делагреза отыскали, так он зверем сгинул.
   И загавкала, захаркала страхом во след, разом заголосила округа. Псы кидались на щербатые заборы, сотрясая доски, и скатываясь вниз. Будто очнувшись и без разбора проклиная слабость юного мага к ревучему зверю.
   Вертопрах дымился в небе печным теплом и преследовать оборотня не торопился. Хотя мог бы за ним поспеть.
  
  
  

"БИТВА НЕШЕВЕЛИМЫХ."

   Свет обозначает тени, а загадки побуждают к поиску и познанию истины.
   Чтобы не закапать страницы, Камиль чуть отодвинул и повернул трехсвечный шандал. Тощие капли расплавленного воска стекали по бокам оплывающих свечей и теряли прозрачность, словно остывая, те расставались с очищающей невинностью пламени.
   В дрожании языков покоя не было, и чем-то они напоминали бабочек, так любимых Властейшим Нобиусом. Библиотека замка была переполнена огромным количеством разбухших от частого перелистывания книг. Запыленный аромат их древности тревожно щекотал ноздри, как будто проникающий зуд запертых в них мыслей стремился к своему читателю. Юноша осторожно обращался с хрупкими страницами, следуя таинственным канонам, он осторожно вел кончиками пальцев по нанесенным символам, пока вязь строчек не делалась ощутимой. Сплетающиеся росчерки, часто построенные на сложном сочетании оттенков, выявляли тайнопись, доступную только магам. Порой листы казались настолько ветхими и прозрачными, будто их скрепляла лишь замысловатая тщательность строк, сложно срощенных красочными завитками узоров.
   Для большей сосредоточенности Камиль закрывал глаза и повторял про себя только что прочитанное заклинание, пока не усваивал его без запинки.
   Просто непостижимо, какой занимательно ненасытной становится жажда знаний, когда число вызубренных заклятий никак не способно задобрить тревожное ощущение неотвратимо надвигающейся опасности.
   К концу пятого часа его коробил один только вид потрепанных переплетов. Мерцающий свет свечей, отраженный от пожелтевших страниц, начинал резать глаза. Он порядком устал и решил устроить короткий перерыв. Кажется, всего в третий раз за весь этот срок добровольного заточения. Уже не столь туго скрученный берестяной свиток, затерявшийся среди обшарпанных старинных томов, сохранял бурые крапинки засохшей грязи. Камиль зажал двумя пальцами верхний неровный край березовой коры и развернув свиток, придержал большим и мизинцем загибающийся конец.
   Зверь будто когтями выскребал, выцарапывал на коре каждую корявую букву. Вместо линий были дерганые закорючки. Бороздки плясали, строчки клонились вкривь и вкось.
  

Жил был маг, могучей силы

Дочерей взрастил он милых

И пришла пора девицам замуж выйти ...

Но случиться, довелось беде одной:

полюбился ей другой.

Тот, который предназначен, был сестре

И не иначе!

   Навряд ли оборотень, вдохновляемый луной, имел слабость к стихосложению. Возможно, рифмованная форма, позволяла сознанию-перевертышу, человека-зверя, лучше закрепить, без провалов в памяти, чрезвычайно важные для него события.
  

По любви все решено

В ночь отворено окно

Юный маг знал час и место

В мрак бежит с чужой невестой.

Все бы так, но вдруг открылось

Что несчастье приключилось:

оказался юный маг у лихих людей-вожак!

Их разбойное коварство приневолило пол царства.

Маг-отец так потрясен

Что в сердцах был обвинен

В трусости жених приличный

Тоже маг, не столь античный

Увести из под венца у такого молодца

Мог разбойник и любой

Ну, а с девки, спрос какой ...

Маг гонцом, пылая гневом

Мчит коня вдогонку смело

На мосту случилась встреча

Была битва! Была сеча!

Ночь горела, как заря. Оба берега кровя.

Подступалась помогать к главарю разбойна рать.

Только тут, от свай приводных

Из туманов колобродных

Вдруг явился Вертопрах, лиходеев раскидав.

В битве страшной, магам вместо

Гибнет юная невеста

Маг-отец, жесток и бешен

В своем горе безутешен

Суд был скор и не бывал

Маг великий так сказал:

"Станешь в облике зверином

бессловесною скотиной.

Но заклятье будешь знать!

Человеком-забывать.

И исправить жизнь свою

Шанс один тебе даю

От начала до конца

Силой дерзкого юнца."

Маг-разбойник изгнан прочь

Не вернется больше дочь

"Ты же тоже был напастью

Не сберег свое ты счастье

Потому, не наглядеться ...

Ты, как в зеркало смотреться

Будешь в собственную суть.

Дочь мою не позабудь!"

   " ... силой дерзкого юнца",-Камиль откинулся на жесткую спинку стула. Прутья оконной решетки едва заметно серебрил неровно падающий свет от шандала. Многое теперь виделось школяру совершенно по иному. Выскобленный на бересте текст был ничем иным, как пророчеством, тайный смысл которого накрывал и судьбу юного мага. И это был не устоявшийся миф, а редкое откровение, которое вырвал из себя с кровью оборотень, здорово рассчитывая на помощь Камиля. В зверином облике Делагрез вспоминал свое предназначение, а в человеческом забывал. Переменить это исходное правило Андрагура не представлялось возможным, поэтому он и обратился за помощью к юноше, как только почувствовал, что он именно тот, кто ему нужен.
   Осознав, что он тоже часть страшного проклятья, Камиль отложил берестяную грамотку, которая тут же свернулась, и вновь взялся штудировать магические книги. Больше передышек он себе не устраивал.
   Школяр заснул прямо на разложенном томике, прикорнув, как ему казалось, всего на пару минут. Воск, свисающий наростом, ополз и застыл, сделав подсвечник похожим на заметенный вьюгой фонарный столб.
   Зима обещала быть до-о-олгой, без единой колеи или заячьего следа. Увязнуть в пустыне снеговой и замерзнуть под снежной ношей, под порошей было, проще некуда, и так верно, что дожить до весенней распутицы не представлялось возможным ...
   Наперсник взял Камиля за плече и крепко встряхнул, разгоняя соловую дрему:
   -Где тебя только не ищут, а в библиотеку заглянуть я один догадался,-порадовался собственной находчивости Виторлан.
   Школяр разлепил правый глаз. В узкую бойницу зарешеченного окна просачивался размытый свет подступающего утра. Тени от прутьев лежали кривыми хлыстами, точно болячки от батогов. Юноша потер щеки, словно действительно прибыл с мороза, распрямился, нащупал лопатками спинку стула и раскрыв очи, спросил:
   -Кому я там еще занадобился?
   -Все тому же,-Виторлан согнул ногу и поставил носок сапога, уперев его в краешек стула, на котором сидел Камиль.-Нобиус тебя обыскался.
   -Зол?-Тихо поинтересовался юный маг, пряча берестяной свиток себе в карман.
   Виторлан оттолкнулся, отступил на шаг и поставив ноги крепко и широко, изобразил рукой неопределенный жест:
   -Велено доставить. Может тебе жить только до площади возле замка осталось,-высказал предположение наперсник.-А я стану с тобой обсуждать, крут ли нрав у Властейшего Нобиуса, чтобы ты меня за собой потянул.
   -Не бойся. Я сегодня еще поживу,-убежденно произнес Камиль, вставая.
   Виторлан улыбнулся одними глазами. Без остального ... И оба направились к заслоненному стеллажами выходу из библиотеки.
   Густой полумрак неразгаданных дворцовых тайн поклонился на пороге резко очерченной тенью и проводив магов, гордо затаился в полированной глади каменных стен. Миновав вязкие сумерки гранитных коридоров маги прошагали мимо помпезно украшавших замок изваяний. Показавшееся солнце прокладывало между атлантами и кариатидами яркие полосы просветов. Бледные лучи смешивались с белизной женских фигур. Наливающийся восход отсверкивал от плит под ногами, точно подожженный пол пылал снизу.
   Заря, как отвальный плуг, переворачивала чернозем ночи сырой глубиной наружу. Налипшие звезды сохли. Одна за другой.
   Маги прошли портик с полу колоннами и спустившись по расширяющимся ступеням черных плит вышли из под фронтона во внутренний двор. Слабый ветерок обдувал покатые чешуйки шатровых крыш, трепал прохладой нависающие кроны деревьев. Мокрая от холодной утренней испарины трава сочно вспыхивала под лучами солнца, но даже частоколу из мясистых стеблей не по силам было заглушить звонкую лягушачью трель.
   На матовую от росы, уложенную плитами дорожку, легло две тени. Кароннак поставил ладонь "козырьком", защитив от солнца глаза. Лузгард отшагнул назад, в тень угловатого выступа набатной башни и тоже повернулся в сторону приближающихся магов.
   -Разыскали этого прощелыгу?!-С присущей ему резкостью воскликнул Нобиус. Себе на плечи Властейший маг накинул плащ с горностаем. Золотая парча на теплой плотной подкладке была расшита жемчугом, над пушащимся воротником торчал испепеленный череп Владыки Нобиуса.-Где объявился. Ну же?!
   Чуть осторожно, самую малость помявшись, проверив отдавленную конем ногу, Виторлан шагнул к Нобиусу, оставив Камиля стоять на месте.
   -В подвале замка над книгами карпел, от того так долго я его отыскать не мог,-оправдывался наперсник, обмахнув носки сапог зажатой в руке треуголкой, низко склонившись перед удельным магом и медленно отступая назад.
   -Зови,-Властейший дернул плечом, подобрав полы плаща.-Не ко времени к науке пристрастился. Что ты там делать мог, гаденыш?!
   По юношески долговязый Камиль внешне выглядел очень спокойно, без страха и напряжения. Он отбросил назад спутанные, жгуче черные волосы и произнес с беззаботным выражением на лице:
   -Искал себе созвучную книжность.
   -Напроказил и спрятался в библиотеке замка. Дите еще, по взрослому поступать так и не выучился,-исподлобья полоснул взглядом школяра Властейший Нобиус.-Что, служба не по плечу оказалась? Сильно крепко я с тобой промахнулся, щенок. Очень ...
   После таких взглядов могли остаться следы, как от укусов.
   Камиль пререкаться не собирался и даже подошел ближе, придав лицу беспечно мечтательное выражение молодого идиота.
   -Промашка вышла в исполнении вашей воли, но я старался на славу,-заверил Нобиуса школяр с бесхитростностью пылкой молодости.-Если не полениться, то можно у всякого припомнить и не такие прегрешения.
   -У тебя хватило рассудительности стоять с покорно недоразвитой мимикой землепашца. Стервец! Живя моей милостью, ты возле оборотня мешкал, пока я дождик моросящий святой водой нарекал и заклятье молнией в небеса метнул. Раны неглубокие, сквозь прожечь не успели, но посекли окаянного беса изрядно,-его голос дрожал от ярости.-Ловкого выпада шпаги твоей я ждал, хоть промеж ноздрей или в око звериное. А ты под рукой все имел и не изволил даже попытаться. Такое паскудство сотворив, Делагрезу сбежать позволил. Какой же ты, оказывается, мямля. Растяпа!-Старик точно вздрагивал от собственного открытого хамства.-Остолоп! Салажонок!-Взгляд Нобиуса водянисто кружился в самозабвенном кликушестве, то вдруг цепко вперивался в школяра и вновь соскальзывал.-Неуч мягкотелая! Выкормыш неблагодарный!-Он ненавидел и откровенно пытался оскорбить, больше чем обвинить. Владыка ругался и одновременно изучал реакцию Камиля. Казалось, слова Нобиуса не взволновали юношу, слишком непринужденно тот бросал уверенный взгляд в сторону Властейшего мага, не выразив и тени раскаяния. Словно бы тот говорил о занимательных пустяках. На лице старика бешенство выглядело почти как помешательство. Он точно с цепи сорвался. Казалось, маг сейчас бросится на Камиля:
   -Ты выказал свою непригодность в момент абсолютно решительный и окончательно важный. Как прикажешь теперь устранять последствия твоих выкрутасов, своевольник? Или черная неблагодарность, это все, чем ты можешь расплатиться за мою заботу о тебе?! Заменяя преданность тупым фиглярством. Безалаберный избалованный чистоплюй,-злость Нобиуса потихонечку выдыхалась. Он говорил все медленнее, успокаиваясь на глазах. Безумие уходило из его взора, но глаза еще светились досадой. Подробные морщинки на лице Владыки выказывали опыт власти и силу удельного мага. Его взгляд точно отыскивал в мимике школяра малейшие лазейки. Старик ждал, что на лице юноши проявится негодование обвиненной слабости или испуг разоблачения. Но Камиль по прежнему спокойно встречал переглядывания Нобиуса. Юноша был бледен, тонкие миловидные черты чуть заострились. Выражение глаз сделалось красноречиво строгим и недоверчиво внимательным. Словно какое-то решение этой ночью что-то в нем развернуло. И оскорбления да укоры Властейшего мага едва отражались на переменившемся лице. Где-то он распрощался со своим разгульным мальчишеским неведением ради укрепления духа и обретения мудрости.
   -Ни одно из моих упущений нельзя считать безнадежным,-вдруг вклинившись в одну из пауз, произнес Камиль.-Вновь в Грезный град попаду, там за все и оправдаюсь,-коротко пообещал юный волшебник.
   Суровый, пронизывающий взгляд старика из-под сдвинутых, седых бровей обрел едва заметную легкость:
   -Я по горло сыт тобой, и твоим рассуждениям у меня доверия больше нет.
   Бархатный берет Лузгарда как бы сам собой оказался в руке наперсника и низко поклонившись Владыке, маг негромко проронил:
   -Пусть предложенное мной не покажется вам чересчур дерзким, но я хотел бы, Властейший, рекомендовать вам использовать школяра в деле в последний раз.
   Нобиус проигнорировал реплику Лузгарда, породив на своем лице костлявую чопорность. Его волосы, как дымящийся клуб белого пара, точно охлаждали гневные мысли в голове Властейшего мага.
   -Это слишком большое испытание для всякого,-в свою очередь заступился за Камиля Виторлан.-Школяр проявил нерасторопность, спорить по этому поводу не приходится. В его-то годы, любой на месте Камиля мог сплоховать. Вы в праве карать или миловать, но он был так активен в обнаружении Делагреза, что заслужил право на еще один шанс.
   -Ты мне еще укажи,-цыкнул на него Властейший маг, все время шаря по Камилю глазами и изредка скользя по наперсникам плотоядным взглядом.
   Кароннак независимо щурился и помалкивал.
   Камиль чувствовал изменения в настроении Нобиуса. Это была уже не раздраженная ярость, но еще и не мнительная нервозность.
   Удельного мага беспокоил постный вид школяра, точно тот был ушиблен тайной осведомленностью, которую предпочитал хранить глубоко внутри и только моментально проступившие скулы выказывали его напряженную собранность, граничащую с занудством.
   Тревожное раздумье ни на миг не покидало лица Властейшего мага. Нобиус чуть склонился и свистящим шепотком проговорил, обращаясь к ближнему кругу избранных:
   -Вас я еще не слушал. Просите за него, как будто на то право имеете. Или вы больно иного о себе понимать стали или я чересчур ко всем вам благосклонен. Так?
   Тут нашел время вступиться за всех Кароннак:
   -Не руби с плеча, Властейший, мы просим вас об одолжении.
   Трое наперсников смиренно склонились в нижайшем поклоне. Нобиус даже не поглядел, а так, сполоснул их раболепствующие спины угрюмым взглядом. Первым распрямился Виторлан, продолжив нарочито уговаривать:
   -Вам подавай результат, а мальчишка просто устал. За что его так корить,-его взгляд был предельно серьезным и честным.-Это слишком большое испытание для всякого. Проявите снисхождение, Властейший, и оставьте свою подозрительность в отношении преданного, верой и правдой служащего вам мага.
   -Прихлебатели и доброхоты,-было видно, что сильное раздражение Нобиуса почти выветрилось, сменившись простой злостью. Это все больше походило на выволочку.
   Камиль теперь смотрел по другому и замечал иное. Он, с этой ночи, принципиально не годился на то, что ему все эти дни предлагал Нобиус. И, тем ни менее, в любом случае, отныне он знал это точно, перебирая своих наперсников и любых других претендентов, Властейший маг обязательно вернется к нему. Не уклонившись от этого выбора ни при каких условиях.
   Юноша запрокинул голову в рассветное небо. Под жаркой чистотой шпилей, словно эмаль на ларце, переливались кровельные коньки и искрили урезы крыш. Уступы башен купались в топкой небесной глубине бледно голубоватого света. Неторопливым движением Камиль убрал со лба надоедливую прядь. Среди косматых локонов его узкая ладонь напоминала нахватавшуюся воды галеру с растопыренными веслами пальцев, терпящую кораблекрушение в штормящем море раздумий.
   -Я пытался помочь, да видно плохо вышло, и тем приблизился к границам вашего долготерпения, Властейший,-голос школяра был выразительно мягок.-Это только звучит ужасно, но самый верный способ вернуть уверенность оступившемуся, счесть возможным вновь испытать его как разящее оружие властолюбца, претендующего на ваше место.
   Нобиус выслушал школяра, плотно сдвинув седые брови, уже тихо и внешне спокойно, но значительно. Вникая в суть ответа и слушая в голосе настроение. Всем своим видом демонстрируя очевидность разумных сомнений.
   Наперсники без труда разобрались в перемене удельного мага и бросились наперебой лебезить и уговаривать старика.
   -Почтительно просим ...
   -Надеюсь, ваша категоричность поправима ...
   -На него слишком много навалилось ...
   Блеклый взгляд Нобиуса делался мягче, вроде тот поддался на уговоры. Как бы не жалуя школяра, а просьбам наперсников уступая.
   -Мы в полной вашей воле, но какие-то вещи умеет только он.
   -Есть моменты, с которыми будет готов справиться только Камиль.
   -Кого другого вместо Камиля послать, себе дороже статься может. Не всегда новый подорожник, на старую рану приложенный, целебней бывает.
   На лице Властейшего мага читались признаки внутренней борьбы. С неким безмятежным комфортом юный маг наблюдал за ужимками Нобиуса. Старик притворствовал в унижении Камиля с самого начала и от того свел все свои усилия к безболезненным для школяра наскокам. Плохо скрывая желанный интерес, что разговор куда надо поворачивается.
   Ох, не прост был лицом Властейший, но решиться на нужное обязательно. Корысть милостью не прикроешь.
   -Вы давите на меня,-проявил "неожиданную" чуткость к чужому мнению удельный маг.-Но это тот редкий случай, заступничьки, когда ваш лепет чего-то да стоит.
   Властейший исподлобья, но с большей охотой взирал на Камиля.-Я не слеп к выгодам такого продолжения и сам заметил, он настолько входчив в мир Делагреза, что ни один из вас не способен заменить школяра в должной мере,-привычная в голосе властность перемежалась досадой.-Боле дурных слов не говорю и попреками уязвлять не стану, так и быть, оставлю тебя своим поверенным,-пообещал Нобиус, меняя выражение лица на благостное, окончательно забыв про раздраженно резкий тон.-И иного примирения нам не осилить,-весьма неопределенно вдруг провозгласил Властейший маг, отворачиваясь от всех.
   Карты-шевелители судеб, возникли в чародейских пальцах Кароннака. Он принялся тасовать уже знакомую колоду, лукаво посмеиваясь и выжидая. С пиршественным предвкушением наперсник протянул стопку Камилю и его лицо приняло многозначительное выражение. Вытягивание карты из колоды уже превратилось в некий обряд. Камиль с ненавистью посмотрел на колоду, на этот не выложенный пасьянс событий, полный открыток с приглашениями.
   "Когда я тяну карту, я же сам ее и достаю. И я лишен возможности выбрать не свое",-пронеслось в голове юного мага.- "Но теперь я готов к этому лучше, чем в прошлый раз".
   Камиль ощущал себя, как и положено чародею вышедшему из тупика и спешно атаковавшего тайну. Наперсники затихли. Лузгард теребил шишечку пуговицы над поясным кушаком короткой куртки. Кароннак щурился и столь же бережно держал на полу вытянутой руке листы лакированного картона. Его улыбка точно сочувственно говорила: "А ты как думал". Мужественный подбородок Виторлана делал его лицо каким-то по особенному беззащитным. Ему так не шло открытое сострадание. Камиль вновь отчетливо видел, как фавориты Высокочтимого мага встревожены. Школяр вырвался из состояния отрешенности. В крови юного мага хватало коварства, наверное поэтому он позволил себе сказать следующее:
   -Разве меня никто не остановит? Подозреваю, я лишен возможности поступить столь же благородно, и переуступить почетное право таскать из огня каштаны кому-то еще?-Он вел себя, как ему казалось, предельно естественно.
   Нобиус, который вроде не прислушивался и не смотрел, вдруг с несвойственной старику проворностью развернулся к школяру, и обличающе ткнул в него морщинистым пальцем:
   -Ерзак стал, паяц! Изворотливая находчивость твоя раздражает меня и в содрогание приводит. Я тебя насквозь вижу,-точно обрывая собственные колебания, решительно прошипел-произнес Властейший Нобиус. Избыток сомнений нарушал саму идею прощения юнца, который, кажется, только что получил коленом под зад.-Твой скандальный авантюризм мне чересчур хорошо знаком,-он заговорил зло и стервозно, и скрыть того не пытался, не повышая, а наоборот, понизив голос до вкрадчивого:-Я о деле пекусь, а ты опять делаешь ставку на свою потрясающую самоуверенность, что кривая и на этот раз вывезет Не отвечай. Молчи. Даже немота твоя жалкая, гонором отдает и за мой же счет самоутверждается. Немедленно тяни карту, пока я не передумал,-совсем невесело, напрягшимся голосом потребовал старый маг.
   Кароннак, неотступно стоящий рядом, одарил Камиля улыбкой заговорщика и школяр просто достал первую попавшуюся, залипшую между пальцами карту. Рядом, близко, юный маг протащил вдоль тела, прикрывая второй рукой, картонный листок рубашкой наружу и нехотя, даже с некой обидой, заглянул в него.
   Летящий дракон протягивал шипастый хвост по краю карты, обрамляя рисунок. В центре располагался не опознаваемый контур идущего человека, под ногами которого, следами разрушений, лежали каменные развалины. А на заднем плане, поперек изображения, парила шпага, острый конец которой разрубал сердце.
   -Отомри. На этот раз все будет немного по другому,-вернул в действительность школяра Властейший маг. Все остается в силе по прежним правилам, за исключением тебя самого.-Нобиус поднял ладонь, обозначая магический жест. Грея распахнутыми пальцами кусочек заклятого пространства, и собрав костлявую руку в щепотку, Высокочтимый маг медленно ее раскрыл, проговаривая вызубренное сочетание звуков ...
   ... не увидеть-не узнать, лишь любовью опознать, ты становишься невидим, всем, кем будешь ненавидим ...
   Большая, красочно полыхнувшая крыльями бабочка отделилась от руки удельного мага и, серебря воздух, полетела к Камилю. Она залепила пыльцой глаза юного мага, но зрение быстро вернулось. Неожиданно как-то ... Казалось, ничего не произошло, гигантская бабочка исчезла, а вместе с ней и сам Камиль.
   -Теперь ты так и будешь невидим и только питающие к тебе симпатию или подлинную любовь различат твой облик.
   Школяр взглянул на карту, нанесенный на нее пророческий рисунок начинал сбываться на глазах. В следующий момент Кароннак выхватил карту из рук Камиля и чуть подсев и размахнувшись, стремительно бросил лакированный лист картона в тоннель арки. Смыкающийся свод засверкал обрамляющей дугой, как символ исполнения указанных обязательств. В окаеме арки замаячил совершенно хрупкий мираж. Летящая карта прорезала воздух, раскупоривая каналы реальности. Кароннак подпрыгнул, ловко словив падающую в обратном полете картинку и, еще трепещущую, вернул, заточив в середину колоды и спрятав ее в поясной шарф на животе.
   -Ступай, приемыш, и сорви дуэльный выигрыш,-не допуская возможности ослушаться, глуховатым голосом распорядился Нобиус.- И помни, что между нами уговор, который должен быть скреплен кровью Делагреза.
   Арка раздвигалась огромной полыньей. Камиль твердо шагнул к зоне разъединения двух пространств. Камешки под ногами мелко дрожали, обступив пучки торчащей по краю света травы. Он очень старался, чтобы со спины это не выглядело будто плетущегося школяра недоучку принудительно выпихивают в никуда. Юный маг и не подозревал, как трудно теперь его было разглядеть тем, кто еще был на это способен. Ему казалось, что он просовывается в полуциркульный вход, точно в ярмо. Школяра повлекло, арка втянула Камиля, как сток в раковине всасывает пенную жижу и она, точно огромная блестящая подкова, лягнув короля ящериц неудержимо стремительно швырнула юного мага вперед. Камиль ощущал себя ядром, которое зарядили с дула и выстрелили в сторону того, чего не было.
   Пульсирующие веки прожигала слепящая неизвестность. Юный волшебник открыл глаза и порадовался, что не жуткая пустота встречала его и на этот раз. Камиль стоял привалившись к стене, учащенное дыхание постепенно приходило в норму. Школяр не смог бы припомнить наверняка, долго ли он так простоял. Четкость восприятия отсутствовала, но это была скорей проблема впускного канала проходной арки. Город пластично корчился, формируя башни и крепостные стены пророщенного пространства. Улицы оставались непропорциональными, громоздко придуманными и колебались, точно отраженные в неспокойной воде. Волнистая рябь уходила, перевоплощая общее представление в конкретную неточность. Город грешил многими нелепостями. Узкая полоска света пробивалась ровно на стыке фундамента дома с тротуаром. Травинки прорастающие сквозь столбики коновязи легко шелестели и гнулись навстречу ветру. Если стоило судить по кронам деревьев, то ветер дул совсем в другую сторону. Слуга поднимался с охапкой дров по крутым ступенькам мансарды. Его ступни и бедра были повернуты по вдоль, а грудь и плечи поперек. Несуразность быстро надоедала, разум мага, переполненный фальшивыми подробностями, искал конкретной надежности. Мутновато упрощенный город набирался правдивых подробностей. Нарастал взаимо притягательными, привязывающими отождествлениями. Начинаясь понарошку, окружающее становилось все более реальным. Неверные ракурсы находили предметную точность. Живая ткань города вплетала внутренний каркас, укрепляла ресурсы стен, сложность каждого предмета обретала свою отчетливую структуру. Юный маг почти не замечал мельчайшей сути изменений, но еще в прошлое свое "посещение" Грезного града обратил внимание, как улицы несущие женское начало развиваются быстрее. Бисквитная лавка с вывеской: "Белая выпечка, торты и пирожные." имела в полной мере созревшее жизнеподобие. Белье возле прачечной развевалось как-то по особенному пышно, словно одушевляя пространство вокруг. Даже галантерейный магазин имел иную опережающую красочность в лентах, пуговицах и чулках за стеклами резных витрин, чем мастерская лудильщика или табачная лавка, ровные линии фасадного кирпича которых никак не могли приобрести индивидуальную обветшалость. Плоть Грезного града совершенствовалась. Масштабно задуманный город обретал живую кожу фасадов, начинку комнат и все больше проявлял способность к существованию. Лишая желаемого зазора действительность реальную и проявляющуюся вновь. Город обстоятельно укреплялся, извлекая наружу все, сколько-нибудь достойное реальности. До того шаткая безликость обретала очевидность. Его мнимость все крепче воплощала черты настоящего Чара-Тауна. Порожнее, без синевы небо, кое где мазнули пуховые снега перистых облаков, от чего оно, кажется, еще сильнее засияло высью. Искусственность исчезала почти тайком. Медленно но верно юный волшебник усваивал происходящее с ним. Отныне уследить за фальшью было невозможно. Вот вспорхнула вздоря крикливая стайка воробьев.
   Натурально?
   Заведомый самообман точно разнашивал на Камиле этот город и подгонялся под него. Юный маг поражался невероятной сверстываемости собственных впечатлений, стремительно вживаясь и усваивая происходящее с ним.
  

Дымка тает не до снившимися снами

Но случившимися с нами.

   Грезный град добился идеальной резкости и прекрасно держал перспективу. Он заявлял о себе, завладевал школяром, как будто ему было мало той кабальной власти, которая не оставляла Камилю никакого выбора.
   Правдоподобие с абсолютной точностью походило на реальность, приумножая обман взаправдашнего.
   Стоило Камилю сделать несколько шагов, как до того отстранено чуждая глубина улицы возобновилась и стала действительностью, сплавляя юношу с поглощающим его видением. Шаг его был осторожно бдительным, точно он ступал по опасно прогибающимся мосткам.
   Камиль машинально повернул голову, услышав бой молоточка в недрах часового механизма. Небо гвоздила шпилем долговязая башня с курантами. Острые стрелки контролировали окружность циферблатов. Поребрики отливали бледно-желтым блеском старого золота. Колокол башенных часов прогремел трижды, доказав, что время Чара-Тауна и Грезного града разница.
   День был в самом разгаре.
   Камиль и приблизительно не знал, что станет делать теперь. Но в ту же минуту его проблемы обрели конкретную форму. Вдруг над крепостной стеной возникла яркая точка, все больше увеличиваясь в размерах. В таком чистом небе с ужасающей быстротой и ревом несся полыхающий снаряд. Добрый кусок скалы пылающей кометой пролетел над городскими кварталами и снизившись рискованно низко, бомбой ярости врезался в крышу двухэтажной гостиницы.
   Глыба летела не прицельно, но при такой плотности застройки промахов быть не могло.
   С оглушительным треском и грохотом пылающий валун проломил кровлю, раскидав щепки и черепицу. Разнес потолочный брус, пробил перину и доски упругости попавшейся на пути двухспальной кровати, снес перекрытие потолка первого этажа и стряхивая огненные брызги шлепнулся на каменный пол. Метательный снаряд был обмазан смесью смолы, масла и нефти, ликующие языки пламени превращали в сплошной яркий костер все, чего только касались. Валун прокатился по ковру, оставив за собой мгновенно вспыхнувшую борозду огня. Затрещало, расколотое страшным ударом дерево брызнуло белой щепой и, вывернув подоконный брус, пылающая глыба вынесла оконную раму целиком, и с дымным шипением выкатилась во двор гостиницы. Казалось, стена сама подалась за вырванным куском дома. По крыше, поддавшись толчку, пошла вибрация и куски треснувшей кровельной черепицы полетели вниз, осыпав, выскакивающих на улицу погорельцев, осколками битого стекла и обломками древесины. Люди кричали, ища спасения и нечто такое, что возвращает трезвость перепуганному рассудку.
   Камиля снесло, он заметил проносящуюся впритирку упряжь, пятнистый бок животного и оказался на земле. Тут же поднялся и потирая ушибленную руку увидел, как в распашные ворота гостиничного двора влетел сбивший его с ног водовоз, верхом на бочке, которую тащила серая в яблоках лошадь.
   Треснув, разлетелось еще одно стекло на втором этаже и занялась оконная рама, через которую вырывались ослепляющие, алые языки пламени. Сквозь зубчатую каемку выбитого стекла кто-то отчаянно выбрасывал на улицу вешалки с сюртуками и камзолами, легкими кружевными платьями, которые устилали двор, точно тряпичные души привидевшиеся в круговерти пылающего ада. Погорельцы бросились к бочке с водой, но ведро было всего одно. С кухни послышался грохот падающих кастрюль. Торопливо начали подаваться тазы и ведра, выстраивающаяся цепочка потянулась по крутым ступенькам внутренней лестницы на самый верх. Обратно бегом и снова туда.
   Воду приспособились таскать даже в самоварах!
   По прихоти случая, у самых ворот гостиничного двора, оказалась повозка продавца рыбы. Проворный молодой парень, по всем приметам страшно сообразительный, со всех ног бросился к рыботорговцу. Схватил холодного скользкого сазана, засыпанного колотым льдом и с размаху принялся колошматить хвостатым огнетушителем полыхающий посреди двора валун, пытаясь сбить чадящее пламя. Он не знал, что смесь нефтепродуктов не затухала, пока не выгорала полностью. Через обрушившуюся часть крыши и разбитые окна потянулись густые столбы белого дыма. Хлопья сажи летали в воздухе, кружились тлеющие обрывки ткани.
   С огнем удалось справиться, побороть его, но светлые меблированные комнаты теперь напоминали загаженную коптильню.
   Лавочник, главными приметами которого были роскошные бакенбарды с проседью и огромный пивной живот, рассчитывал увидеть что-то похлеще, но теперь досадливо покатил тележку с овощами и фруктами на другую сторону улицы. Чересчур легко тут обращались с чужим добром и он от своего товара не отходил. Толстяк бубнил себе под нос, совершенно не замечая Камиля:
   -Неровен час, начнут забрасывать дымящиеся обломки красавцами помидорами, да спелыми наливными яблочками. И слова им не скажи,-лавочник покосился на терпеливо сносившего грабеж продавца рыбы.-Ты же дурак, и еще за собственное имущество по морде чего доброго схлопочешь.
   Шлепая босыми ногами, к нему подошел закутанный в штору постоялец гостиницы. Погорелец был мокрым и изрядно вымазанным сажей. Примеру лавочника последовал обворованный рыботорговец, во избежании новых "недоразумений" тот перекатил свою повозку поближе к тележке зеленщика.
   -Возмутительно, из за одного колдовенка превращать в развалины целый город!-Сердито недоумевал лавочник, взволнованно пощипывая себя за бакенбарды.
   -Что с нас, больше поживиться нечем, кроме этого злополучного мальчишки?!-Поддержал зеленщика продавец рыбы.-Город богат, и брать его на щит необязательно, нам вполне по силам откупиться, без поимки малолетнего чародея. Армия под самыми нашими стенами стоит, дожаривая на бивачных кострах скот из окрестных деревень. И чтобы мы пошевеливались, не придумали ничего умнее, как расстреливать городские кварталы зажигательными снарядами,-когда он говорил, его сильно портила отвисшая губа и пытающийся спрятаться под срезанным подбородком, острый как осколок, кадык.
   -Они не отступятся, пока мы не выдадим этого мальца,-неожиданно основательно произнес постоялец с подпаленными бровями и ресницами, плотнее запахнув себя в сорванную штору ...
   -Где-то же он околачивается!-Взволнованно выкрикнул пузатый лавочник.-Раз до сей поры не нашли, кто-то его намеренно скрывает. Назло всем.
   Торговец рыбой облокотился о колесо повозки и поправив прикрывающую рыбу промасленную рогожку заговорил вновь:
   -Сдается мне, его давным давно выкрали и в кутузку не заводили. Повода для осады нет, а город пограбить то охота,-торговец понимающе чмокнул губами.-Не уходить же армии налегке, вот и изгаляются: "Выдайте колдовенка". И баста. А того, может статься, и в живых то давно не сыскать.
   -Это так похоже на правду, что и добавить к тому нечего,-немедля согласился с ним зеленщик, угостив рыботорговца яблоком со своей тележки.-Все ищут мага, от мала до велика, да вот только отыскать никто не может. Везде про шерстили. Их главнокомандующий пригрозил, что неисчислимы будут наши беды , если разыскать его так никому и не удастся.
   Камиль боялся шевельнуться. Во какие дела заворачивались, на погибель юному магу. Сомнений и быть не могло: разговор шел об нем самом. Он не пал духом. Нобиус защитил его необычайно, сделав невидимым в городе, где все искали только его. Слушать о себе подобное юноше было странно и жутко. Обстоятельства пребывания школяра в Грезном граде обрастали самыми зловещими подробностями. Он не совершал ничего предосудительного, но Камиля преследовали как преступника скрывающегося даже не от правосудия, а предназначенного как дань или выкуп за благополучие города. Его поимка висела над жителями, как специальный заказ и единственное условие снятия осады с Грезного града.
   -Если не юродствовать и положить руку на сердце, разве вам не жаль этого мальчишку? Ведь пареньку туго придется,-произнес вымазанный в саже босоногий постоялец.
   -Жалко?-От удивления торговец рыбой не смог проглотить откушенный кусок яблока, запихнув его за десну.
   -В своем ли ты уме? Нам никому не жить, если срочно не отыщем его,-разозлился пузатый лавочник.-Свобода колдовенка станет приговором всем остальным.-Нет, ну ты точно угорел на пожаре, отравившись какой-то гадостью,-вдруг отмяк торговец фруктами, посмотрев на вымазанное сажей лицо погорельца.
   -Вас так увлекает собственное бессилие, а ему в сотни раз труднее, потому что по определению смертельно. Впервые такое вижу ...-посреди разговора босоногий постоялец неожиданно замолчал и повернув голову потрясенно уставился, точно ухватившись за Камиля взглядом, дрогнув к нему, как к человеку. Погорелец забегал по юноше осмысленным взором и поспешил ретироваться:-Проклятая задымленность ... кажется я действительно хватанул ядовитого дыма,-чумазый не сводил с него глаз.
   "Значит все правда и он действительно невидим для всех, кто питает к нему вражду, и становится различим от предрасположенности к себе",-Вертопрахом пронеслась мысль в голове Камиля. Он выхватил из рук торговца рыбой надкушенное яблоко и залепил им в чумазое лицо погорельца, а сам, не обращая внимания на разгорающийся скандал, отправился в направлении надвратной башни. Если что и затевалось, то с крепостной стены на это следовало посмотреть в первую очередь.
   Точно ключ от города его готовы были выдать в качестве откупного за снятие осады. Попытка искупать в популярности себя любимого могла стоить школяру жизни-это он усвоил хорошо.
   Незримый Камиль шествовал по улицам Грезного града. Удобнее всего было идти позади какой нибудь парочки, двигающейся в том же направлении что было нужно ему, не опасаясь столкнуться с прохожим или угодить под копыта проезжающей пролетки. Он никак не мог привыкнуть к шапке-невидимке, своему новому состоянию, когда его ни для кого не было. И вдруг школяр остановился как вкопанный, точно его захватили врасплох. На облицованной белым известняком стене городских бань висела растянутая на кусках шпагата картинка, писаная по шелку, на которой, весьма мастерски и, главное, портретно точно, был изображен Камиль. Юноша напряженно всмотрелся в яркие краски, желая убедить себя, что он не такой в действительности.
   -Что его, найти нельзя?-Злобно пророкотал остановившийся неподалеку панцирный плащеносец, чье лицо было обрамлено сталью шлема.
   -Так найди, раз такой умный, все обыскались,-ответил ему подошедший приятель и испытанный собутыльник из городской стражи, который нес в руках корзину, где лежало холщовое полотенце, смена белья, кусок пемзы для оттирания пяток, растрепанная мочалка и бутылочка ароматного масла.-За поимку мальчишки награда назначена в семьдесят тысяч империалов,-указательный палец свободной руки взлетел вверх.-За такие деньжищи в жизни не найдут. А я так подумал, ежели умирать этим днем немедленно и бесповоротно, так я во всем чистом предпочитаю.
   -Попадись мне этот щенок,-косопузый похлопал себя по куртке из дубленой кожи с нашитыми металлическими бляхами.-Я бы выставил его голову на отводную стрельницу, насадив ее на собственный наконечник,-и панцирник потряс зажатым в руке копьем.
   -Ты никак позабыл,-собравшийся в баню стражник протянул руку к картинке на стене и подмотал на гвоздик ослабший уголок.-Их верховодящий предводитель требует живьем отдать мальчишку ему. Иначе не ждать нам пощады. Давеча на внешнюю сторону поднятого моста портреты его огромные вывесили и вышивкой покрыли, зазывая призовыми деньгами к поимке и выдаче, чтобы знали в войске осадном, что не наша вина в задержке, а чародейское тут всему причина и порча,-стражник повернул голову и уставился на Камиля. Таращился точно в глаза, и взгляд не отводил.
   "Не должен ты меня видеть. Никак! Нет меня нигде."-Едва не выкрикнул школяр.
   Взгляд стражника проскочил и собравшийся мыться отвернулся, обратив все свое внимание к предбаннику, оставив юного мага наедине с собственными сомнениями.
   Камиль оставался незримым, заклинание "Пустого места" продолжало действовать, но хорошее к себе отношение он контролировать не мог, хотя повода к смене настроения и не было.
   Чем ближе юноша подходил к проезду надвратной башни, тем чаще стали попадаться его портреты. На стене городского арсенала Камиль лицезрел целую картинную галерею. На некоторых, шалопаи мальчишки успели подрисовать угольком усы.
   Подводу наполненную ядрами и бочонками с порохом неспешно тянула упряжка быков. Камиль осторожно крался следом, глядя поверх качавшихся горбатых спин, над длинными, загнутыми вперед рогами. Как только представилась возможность, школяр пробежал под сужающуюся арку каменного свода и оказался у подножия крепостной стены. Дальше проезда не было. Панцирники обступили подводу и принялись дружно ее разгружать, осторожно передавая опасный груз. Камиль прокрался вдоль кирпичной кладки прямо к воротам. Двубашенный барбакан замыкали спущенные на цепях, внушительно тяжелые "бороны" из очень хорошего прокованного железа. Подъемный мост наглухо задраил выступающий рондель, отгородив глубоким обводным каналом крепостные стены и привратные укрепления, от всего, что осталось по ту сторону фортов и подъемных башен. Подступы к мосту и воротам хорошо охранялись и все время кто-то ходил и бегал. Через распахнутую дверь, собранную из толстых, прожженных заклепками досок, виднелись обшарпанные серые ступени, ведущие на верх. Камиль пристроился за панцирниками, закованными в латы, когда те стали подниматься по лестнице в башню правого барбакана.
   Здесь медлить было нельзя.
   Они двигались кругами, по сумрачным ступенькам. Пару раз его больно ударяли ножнами над коленкой, но он все равно старался не разрывать дистанцию, потому что следом уже шли две пары слуг, одна из которых несла жаровню с углями, а другая котел с кипящим маслом. Меньше всего сейчас школяр хотел ненароком обвариться. Винтовая лестница пролегала в очень узкой галерее, которую, при необходимости, можно было закрыть дополнительной решеткой. Ее огораживали каменные перила, в коих еще угадывался резной камень.
   На втором этаже надвратной башни юному магу удалось выскочить и, подавшись в сторону, вжаться в нишу бойнице образного окна, освобождая проход тем, кто готовил горячий прием ратникам, осмелившимся брать город на щит.
   Проводив тяжелый затылок и мощные плечи последнего из слуг, Камиль пробрался следом на самый верх надвратной башни. Юноша прошел по внутренней галереи, пересекая полосы света там, где солнце пробивалось сквозь узкие, глубокие окна, почти каждое из которых было занято лучником. Школяр обошел воина, который поправлял колчан со стрелами и налучье с луком, пересек внутреннюю галерею отводной стрельницы и выбрался на крепостную стену. На верхней площадке места было еще меньше, но повсюду кипела работа: перекатывались бочки с порохом, складывались запасные связки стрел и арбалетных болтов, ставились на жаровни котлы с кипящей смолой, готовились наращенные рогатины для удержания осадных башен и, при возможности, ими также можно было отпихнуть приставные лестницы. От всей этой понятной, обнадеживающей суеты сознание Камиля делалось на удивление ясным. Юный маг то и дело отходил в сторону уступая дорогу веренице артиллерийских расчетов, быстро отскакивал, уворачиваясь от перебегающих на другую позицию лучников, делал шаг уклоняясь от поворачивающихся со взведенным оружием арбалетчиков и вставал двумя ногами на поребрик освобождая путь следящим за температурой масла костровым, стараясь никому не мешать. В эти минуты молодая кровь бурно неслась по венам юноши, внимая, как серенаде, ощущению радости бытия. Школяр встал на самый, что ни наесть, край и, легко враспор закрепившись между зубцами стены, посмотрел вниз, обозрев небеса и их окрестности. Воздух был настолько свежим, точно его настаивали на сосновых почках. Отсюда Камиль мог обозреть всю долину. Зеленые луговины перемежались лесами, кроны деревьев перекатывались холмистыми волнами. Свежий блеск листвы перемешивался с легким дыханием набирающего силу ветра. Краски словно были проложены прозрачным слоем, тонким отношением голубых и зеленых тонов. Ему даже показалось, что он разглядел полевые ромашки где среди трав роился потаенный стрекот.
   Маг внимательно всматривался, как он молчит, этот простор, на его дышащее неравнодушие. И у него были мысли на его счет.
   -Ну у тебя и размах,-отдавая дань заслугам Делагреза, чуть слышно прошептал Камиль.
   Оттуда, через эти поля и перелески пришел враг. Он выбрал место для своего лагеря на благоразумном удалении от крепостных стен. Обозные телеги были поставлены полукругом, как защита от возможной вылазки обороняющих город войск.
   Камиль пытался разглядеть детальное устройство мощных камнеметных машин, но не смог, для этого расстояние было чересчур большим.
   Скопище серых солдатских палаток образовывало полный круг, в центре которого располагался самый крупный шатер. Змейка на темном сукне развевающегося флага отчетливо напоминала букву "S". Та же, черная с зеленью зигзагообразная линия на светлом куполе шатра причудливо изогнулась, как показалось Камилю, в виде того самого юркого существа.
   Юный маг был почти уверен в принадлежности ее к рептилиям, но это "почти" следовало уточнить в ближайшее время.
   На опушке лесного края топталась, изнывая от удали, вражеская конница. Их начищенные латы сверкали дрожащими зайчиками.
   Со стороны лагеря показался одинокий путник. Он шагал словно мирный путешественник, чуть утопая в ворсе трав. Среди непроглядно черных волос проступала жиденькая белизна его лица. Камилю показалось, что он различил прыткое скольжение ящерок под его ногами. Школяру не стоило никакого труда узнать в нем полководца, хотя широкий плащ скрывал фигуру Делагреза.
   Юноша услышал скрип натягивающейся тетивы и повернул голову. Лучник справа откинул колчан на бедро, хладнокровно наложил длинную ясеневую стрелу и держась за оперенный конец изогнул тисовый лук.
   Приближающийся силуэт мог сойти за легкую мишень, если бы не те слова заклинания, которые срывались с губ Делагреза ...
   ... прозрачность надежней стали, ваши стрелы устали ... застряли ... упали ... под корни забились, в труху превратились.
   Волшебство истекало вокруг мага давней тишиной и прожитым покоем, заслонившись той медлительностью безмятежности, о которой ведает только путник, многие месяцы проживший наедине с дорогой и самим собой.
   Подпустив Делагреза на расстояние убойного выстрела лучник спустил тетиву. Еще два десятка стрелков с мозолистыми цепкими пальцами и специально тренированными мышцами груди и рук последовали его примеру.
   Делагрез оказался совершенно недосягаем для их стрел. Они легли густо, в линию у самых его ног, точно из земли еловая ветка выросла.
   Делагрез недолго дразнил дистанцией и тешил себя неуязвимостью. Черный плащ, казалось, скрывал не только фигуру, но и магическую силу волшебника. Он чуть опустил голову и сцепив ладони перед собой произнес заклинание, работая со словом на уровне голосовой вибрации ...
   ...В камне память осад, наговоров и бредней. Битва станет отчаянной, потому что будет последней ...
   Сильнейший магический посыл ПОЗВАЛ дальний берег. Маг направил заклинание движением пальцев. Анфилада прогрессирующей ворожбы стронула грунт. Вода пошла судорогой ряби. Бастион затрясся и пополз, с всплеском погнав волну навстречу магу, всколыхнув и разрезав ряску устилающую поверхность крепостного рва. Густые заросли нырнули с обрывистого берега, участок влажной и мягкой земли обвалился, поползла трава, как сдираемая маска, оголяя камень и широкие плиты кладки. Расползающиеся камни рвали берег и по трещинам и разломам тут же, с шипением и бульканьем устремилась вода канала, превращая отваливающиеся комья во взболтанную грязь. Крутые берега сходились все ближе, ощущая, какая их сдавливает сила. Надвигающийся край представлял липкую мешанину из камней, земли и глины. Русло обрело перемычку, берега сомкнулись, "перекусив" канал, и тут же раскатистый грохот, который сопровождает сход лавины, взметнул вверх клубы пыли. Резко просевшая часть стены обросла трещинами и вниз, вместе с обломками зубчатых стен, полетели сорвавшиеся лучники. Грохот обрушения утопил все иные звуки, обозначив брешь в обороне защитников города.
   Камиль оказался на левом краю просевшего участка стены. Юный маг полетел вниз, вслед за отколовшимся и повлекшим его за собой блоком.
   Везение-составная часть жизни прожившего еще один, кому-то уже недоступный, миг.
   Волей случая, школяр успел выкинуть руку и ухватиться за край свисающей с внешней стороны стены растяжки, обещавшей поймать колдовенка и в итоге, как ни странно, неплохо с этим обещанием справившуюся.
   Распорядитель атаки подал сигнал отряду кавалерии. Пришпоривая коней, левый фланг конницы помчался вперед. Лошади перешли в галоп и оказались у края обрыва в считанные секунды. Со стен и через бойницы башен защелкали луки. Первый всадник покатился по земле, под копыта несущейся кавалерии. Отборная латная конница весьма поспешно повернула обратно. Стрелы посланные вдогонку ударяли в доспехи и шлемы. Кто-то кричал от боли.
   Конница и не думала обращаться в бегство, кавалерийский отряд замкнул кольцо вокруг Делагреза и продолжал скакать по кругу. Всадники начали кружить на одном месте, возле самого берега, поочередно взмахивая рукой, точно атлеты дискоболы. Они ухитрялись метнуть далеко вперед прикрывающий руку щит. Такой бросок повторял каждый ратник. Защитники еще ничего не понимали, но луки защелкали чаще, выпуская стрелы, как казалось, целыми пучками.
   Камиль болтался под каскадом массивно нависающей кладки, цепляясь быстро немеющими пальцами за шелк.
   Война была объявлена и он знал, что умереть теперь было бы совсем невежливо.
   Вцепившись в край полотна Камиль не спускал зорких глаз со щитов, которые так ловко, целясь в одно и то же место, зашвыривала конница.
   Они были совершенно необычной конструкции, эти щиты, внешняя выпуклая поверхность покрывалась многочисленными острейшими крючьями, цепко фиксирующимися на малейшем сколе и шероховатости камня. Щиты заполняли просевшую часть стены и быстро накапливаясь и подрастая, крепко сцепившись между собой, поднимались вверх.
   Беспомощно цепляющийся маг наблюдал, как стрелы защитников, по большей части, летят в белый свет, как в копеечку. Каленые наконечники тыкаются в полные латные доспехи наездников, не нанося им особого вреда. В седельных сумках у всадников оказалось еще по два щита с каждого бока, и отлично работая корпусом кавалеристы зашвыривали цепкие диски все выше и выше, продолжая свое кружение вокруг Делагреза.
   Свежая кавалькада всадников, обнажая фланг, помчалась во весь опор к тому же месту, второй волной атаки. Происходила некая смена рубежей, резервная конница втягивалась в этот довольно странный штурм. Защитники города почуяли неладное и щелканье луков слилось в сплошной треск, стрелы посыпались вокруг, как косые дождевые струи. Всадники все чаще падали на землю и скатывались по берегу в воду, пораженные железными жалами стрел.
   Лучники успели пристреляться.
   Пластинчатые доспехи почти полностью закрывали тело всадника. Отдельные пластины выковывались из стали по фигуре воина и были соединены между собой ремешками и подвижными заклепками. Наконечники стрел утыкались в пространство кольчужного капюшона, оставляя после себя огромные синяки и кровоподтеки. От их попадания немели до паралича руки в латных рукавицах. Они отскакивали от грудных пластин и секли латы на предплечьях. Со свистом и звоном ударяли в наголенники и наколенники, отлетали от башмаков покрытых железными, прочно соединенными пластинами. И лишь мгновенно и метко попав в сочленение лат, как в самое слабое место, стрела протыкала ратника, застревая в нем неподвижно, как в ловушке, не извлекаемым остроконечным убийцей.
   Лучники старались бить как можно чаще. У четверти лошадей седоков уже не было. Толстая попона из воловьей кожи очень крепка, но тугой лук прошивал ее без особых затруднений. Кони скидывали наездников, подбрасывая их от боли вверх с невероятной силой. Жалобно ржали и задирая ноги опрокидывались от болевого шока в истоптанную траву, словно пытаясь раздавить глубоко засевшее внутри жало.
   Рваные залпы, наконец проснувшихся крепостных пушек оказались настолько неточны, что от них, в такой войне, следовало бы отказаться вовсе.
   Трепещущий волнами шелк мало помалу выскальзывал из рук Камиля. Юноша выгнулся, словно молодой тополь в бурю, и качнувшись, поймал носками сапог змеящуюся по стене трещину.
   Осевшая стена погребла под собой часть защитников, заперев пролом собственным весом, до самого верха она, за считанные минуты, обросла зацепистыми щитами. У обороняющихся осталось еще немало луков и чуть меньше арбалетов, их берегли и только теперь присовокупили к обстрелу кавалерии, поняв, что враг готовится к решающему штурму.
   Первый же залп арбалетчиков основательно про рядил вражескую конницу. Они буквально выкосили латную конницу и редкий болт не попал в цель. Даже хорошие доспехи не могли уберечь всадников от арбалетных болтов. Закованные в сталь наездники зарывались в лошадиную гриву, вываливались из седла гремящими мешками и застывали под копытами несущихся лошадей в самых нелепых позах.
   Завертелся натягивающий ворот арбалета. Торопливо поскрипывала зубчатая рейка и шестерни взводимого механизма. Арбалеты встали на взвод и тетива зашла за стопор, болты легли в выглаженные желоба. Целая вереница вырванных из седел всадников охнув, или не успев сделать даже этого, скорчившись от боли простилась с жизнью.
   Прошив подброшенный щит, трехгранный наконечник арбалетного болта легко пробил конский налобник летящему навстречу жеребцу, рассек плоть, проломил лобную кость, вошел в головной мозг. Жеребец рухнул на колени, продолжая скользить по траве и выбросил всадника через голову. Всадник, от жесткого удара о землю, тут же потерял сознание.
   Подоспевшая свежая конница, уловив момент для атаки, буквально выпрыгивала из седел и спешившись таким невероятно быстрым способом кинулась на штурм. Эти ратники экипировались по другому. На них были облегченные доспехи, но каждый имел на поясе меч, топорик и два кинжала. Со свирепыми, полными азарта лицами спешившиеся ратники по перешейку достигли крепостной стены и полезли наверх, испуская, для большей жути, грозный вой. Быстро карабкаясь по щитам, они ступали то на ребро зацепистого щита, то подтягивались за ремни внутренних захватов.
   Изрядно смыслящим в воинском деле такой способ преодоления стен и в голову не мог придти. Заготовленные рогатины тут не годились, кипящим маслом до них было не до плеснуть. Взбираясь, ратники так метко метали кинжалы, что стрельба арбалетчиков и лучников быстро прекратилась. Орудийные стволы невозможно было вывернуть под таким углом и карабкающиеся на стену ратники оказались за пределами досягаемости крепостных пушек.
   Вот вот должна была начаться рукопашная схватка на стенах города.
   Кажется, за все это время, Делагрез даже не сдвинулся с места. У него все получалось Выходило, как он того хотел. Как он умел это делать. Его работа, как мага, вызывала восхищение школяра. В своем Грезном граде он знал и умел все на свете. Обретая известную устойчивость, Камиль вдруг сам услышал как само успокаивающе нашептывает себе:
   -Оставь мне этот краешек. Сохрани. Не отбирай ...
   Он прекрасно осознавал, что его уговоры Делагрезу не нужны. Юный маг был уверен: могучий волшебник по недосмотру сохранил ему эту трещину под ногами. А мог бы ...
   Камиль тот час запретил себе думать об этом, сильнее стиснув потными ладонями прохладную ткань, отбросив от себя эту мысль, как проклятье. И ноги его, едва не ощутившие в ту же секунду образовавшуюся пустоту, вновь почувствовал под подошвами лопнувший камень крепостной стены.
   Мироздание устойчиво, но выверенность его требует постоянных, корректирующих посягательств, именуемых поступками.
   "Нельзя давать слабину Делагрезу, иначе он не поймет с кем имеет дело",-вооружая самого себя этим решением, Камиль посмотрел вокруг. Ратники почти взобрались на стену, арбалетчик, первому же показавшемуся из за края, всадил болт под забрало шлема и столкнул его вниз, отпихнув ногой. Кинжал полоснул по коже сапога, заставив арбалетчика вскрикнуть и отскочить. Следующий брошенный нож вошел ему точно в кадык. Двое ратников оказались на стене, выхватив мечи, они кинулись к лучникам ...
   Среди всей этой людской суеты, Камилю пришла пора напомнить о схватке магов.
   Перед заклинанием мелкие, зачастую маловажные подробности выходят на первый план. Обостренно ощущается каждая мелочь. Камиль разглядывал рубцеватые трещинки на обожженных кирпичиках, выбоины в песчанике, чеканку на панцирях, заросшую сорной травой и кустами насыпь, ров с водой у подножия каменной стены, конические крыши надвратных башен, желтые потертости на луках, взбирающихся ратников, цепляющихся топориками за лакуны и вып ушки сколов, все неизбежные шероховатости, душную пыль нагретого камня и бездыханно приоткрытый рот разбившегося лучника.
   В голове юного мага стремительно зрело заклинание и произносимые слова казались влажными даже ему самому ...
   ... кнут воды, витками встань, собери со дна, до ила, всю скопившуюся силу ... с кем столкнешься на пути, быстротечно охлади ...
   Тихая вода приподнялась, стеблем пошла расти в небо. Витки струй выбрали канал до мокрого грунта, с мальками и головастиками, ползучими стрекозами и рачками. Многотонная стремнина хлестнула водяным кнутом по карабкающимся воинам. Разлетающаяся брызгами плеть вода боем смыла их вместе с зацепистыми щитами и топориками с порушенной стены, забрав с собой крошечные фигурки барахтающихся захватчиков. Они били по мутной воде руками, пытаясь вырваться к воздуху.
   Рубаха Камиля, как нарыв, вздулась под порывами поднявшегося ветра. Юный волшебник перевел взгляд на лохматую зеленую шубейку лесной окраины, он даже различил чуть выглядывающие из за бугра приземистые строения давильни и петляющие рядки виноградников.
   Молодой чародей задал направление своему магическому посылу ...
   Водный вал помчался от города. Исполинская волна с кипящей наверху пеной вытолкнула безжалостно тонущих, кувыркающихся в неистовой круговерти ратников и их лошадей обратно на бескрайний луг. Вода задавила их прущее ощущение вседозволенности и отбросила назад.
   Заливаемая волнами кавалерия рвалась прочь и шпорила лошадей, срывая с боков несчастных животных мясо до самых ребер. Пешие удирали во все лопатки, не замечая, что уже по горло в приливе. Ноги лошадей разъезжались и они, тяжело оседая на круп, начинали плыть.
   Поток добрался до обозных телег, лизнув их покачнувшиеся днища, подтопил крайние ряды солдатских палаток и, взяв на испуг, стал опадать и откатываться назад.
   Долина напоминала заливной луг, мутные потоки воды возвращались в глубокий обводной канал, покрывая скользкий налет илистой слизи на окатышах донного галечника.
   Краткое безумие обращенной в волну стихии заканчивалось. Нагретый луг начинал парить тонкой серебристой кисеей. Возникающий прозрачный мираж притуплял ощущение беды. Уцелевшие воины, успевшие отбежать достаточно далеко, в замешательстве топтались на одном месте и обтекали. Слишком многим из их товарищей взбунтовавшаяся вода вынесла смертный приговор. И кончина их была чересчур быстрой для честного поединка. Поле буквально засеяли неподвижными телами ратников, которые валялись в беспорядке и еще пару минут назад боролись за жизнь, а теперь напоминали волглые сгустки. Земля превратилась в непролазную кашу. В склизкой грязи ворочались выжившие.
   Красивый, пепельно-серый конь околел на свалявшейся бурунами траве. Мускулистые быстрые ноги вдавливали измочаленную зеленую массу, а шея с великолепно посаженной головой грациозно тянулась в нечеловеческой муке, не понимая, как ее стремительность мог настичь внезапный разлив. Задушив паводком того, кому предназначалась смерть в лихой кавалерийской атаке.
   Раскиданные мутным потоком щиты с за цепами, точно беспорядочные заклепки, призывали покрепче усвоить, закрепить преподнесенный юным магом урок.
   Камиль творил свое колдовство по наитию, хулиганя с магией на собственное усмотрение. Подхватив рассеивающийся, местами зыбкий, колдовской флер, школяр словно шлепнул для верности из под низу легкую оплеуху и погнал магическую волну ...
   ... под землей переполнились родники, колдовство тянулось из артезианских недр. Водяные ключи подступали под самый верх. Невидимые каналы подземных рек, таящиеся в болотистых ямах под сырыми валунами, выбросили на поверхность столбы ледяной воды, чихнув по всей равнине фонтанами влаги. Миллионы капель упали на траву, предупредив напоминанием, что все может повториться вновь.
   Все, все ... Или еще пострашнее.
   Испытанные бойцы по-черепашьи втянули головы в панцири и тяжело дышали. Их топило, швыряло и закручивало, но они спаслись от потопа, избежав судьбы тех, кто остался лежать там, в липкой жиже, легкой поживой для воронья. С лиц выживших сходили остатки уверенности.
   Мириады росистых капель прочными дробинками принуждали гнуться не только стебельки травы, но и волю ратников.
   Камиль машинально поймал протянутую к нему руку. Он не надеялся на чью либо помощь, потому что помнил о своей невидимости и чисто бессознательно схватился за убедительно предложенную ему ладонь.
   Виторлан распластался на краю обрушившейся стены и подтягивал юношу к себе. Оказавшись на площадке Камиль тут же задал вопрос:
   -Как тебя сюда занесло?
   -Велено,-коротко ответил ему, поднимаясь и отряхиваясь, наперсник Властейшего Нобиуса. На Виторлане была кираса покрытая черной краской, в цвет с его ботфортами. Вместо неизменной треуголки, голову защищала каска, покрытая черной лакированной кожей, на гребне которой располагался закрепленный плюмаж из черного конского волоса. К поясу наперсника была приторочена шпага.
   -Нобиус должен соблюдать хоть какие-то условия договора,-протестующе отреагировал на его появление Камиль.
   -Это было бы неплохо,-согласился Виторлан.-Но кто его заставит?-И чуть убавил свою улыбку.-Тебя ищут все, кому не лень. Опять еле тебя отыскал. Что-то я, в последнее время, за тобой не набегаюсь,-озабоченно сознался Виторлан.
   -Для того чтобы меня увидеть, как пообещал Нобиус, надобно полюбить школяра, а ты не питаешь ко мне столь глубоких чувств, потому и маешься.
   -Хватит и доброго отношения,-невозмутимо возразил наперсник.-Ты попал в Грезный град один, но наделе я вошел за тобой следом.
   -Тебя приглядывать за мной послали?-Наивно поинтересовался школяр.
   -Судя по твоим способностям, больно ты нуждаешься в чьей-то помощи,-и он деланно вздохнул.
   -Как получилось?-Камиль явно требовал оценки от своего старшего товарища, чье мнение всегда для себя выделял.
   -Не по детски,-польстил ему Виторлан.-Самый простой способ устроить распутицу и прекратить всякие попытки атаковать. Издали еще лучше. Мы всегда говорили Нобиусу, что мальчишка способен на многое. Кроме шуток. Недурственно ты их у делал. Я, например, не повторю. Может быть и никто так не сможет. Как ловко сумел отвести беду от города. Высокий класс. Ты не нуждаешься в подсказках,-с нескрываемой завистью признался наперсник.-Ты остаешься безусловным солистом и пере певать твою партию никто не собирается. Но ты же знаешь Нобиуса,-никакого удовольствия в его голосе и в помине не было. Что-то прикинув в уме, Виторлан стряхнул с рукава остатки кирпичной пыли и вполне буднично спросил:-Попытаешься улизнуть от меня?
   Камиль не стал юлить и ответил вполне определенно:
   -Есть у меня одно дельце ... туда и отправлюсь, но твое присутствие там будет совершенно излишним,-плутоватое выражение не сходило с лица школяра. И только ящерка скользнула с его опущенной руки, побежав вниз по крепостной стене, снимая заклятие водяной стихии.
   -Сгинешь, потом не обижайся,-пригрозил Камилю Виторлан.-Смотри, как он на тебя уставился.
   Юный маг повернулся, не успев даже бросить взор по сторонам, как совпал с ним взглядом. Так легко им удавалось найти друг друга! Делагрез стоял все на том же месте не подвинувшись даже на метр. Воинственный и медлительно неподвижный как сорняк. Он вымок до нитки, худое тело облепил отяжелевший плащ, с которого ручьями продолжала стекать вода. На бледном лице мага виднелись крохотные листья прилипшей ряски и лягушачья икра, что делало его похожим на утопленника.
   Один заглянул в лицо другого ... и помрачнел.
   Взгляд Делагреза был полон ничем не сдерживаемого гнева к тому, кто перечеркнул все его усилия.
   Камиль чего-то недопонимал, Делагрез его видел, не испытывая к нему и сотой доли симпатии. Или это ему опять показалось, как давеча, со стражником возле городских бань? Не стоило же думать, что от любви до ненависти один шаг.
   Лицо пришлого мага, казалось, раскалялось от ярости. До бела. От застрявшего в голове бешенства. Бледное от злобы лицо вдруг сделалось угрожающе красным. Длинные, спадающие на плечи волосы, как пиявки, зашевелились все разом, превращаясь в стальные прутья. Делагрез вскинул голову, вызволяя одно заклинание внутри другого. Маг менялся, точно сырой блеск пропитывал его насквозь. Губы начали растягиваться в обезображивающе страшной гримасе. Челюсти выдвигались все дальше вперед, наподобие киля, превращаясь в широкоскулую пасть. Спина удлинялась еще быстрее и на его позвоночнике, точно на хребте, грядой вырастали вершины.
   -Проклятье!-Гневно выкрикнул Виторлан.-Ему недостаточно "радовать" нас старыми сюрпризами. Кто же он теперь?!
   Камиль неотрывно следил за новым преображением Делагреза, не находя ни смысла в предположениях, ни сил на ответ.
   Тело мага многократно выросло в размерах, судорожными переливами проступила чешуйчатая кожа, каждая чешуйка которой была размером с грудную пластину кирасы. Делагрез превращался в гигантского змея. Его хвост был усеян острыми шипастыми рогатками, дыхание вырывалось из огромных, точно ожившая пещера, легких. Шумное зловоние разносилось через оттопыренные ноздри стального монстра, и от него увядала поднимающаяся трава. Пасть змея походила скорей на подземное ущелье, внутри которого узкой алой лентой извивался раздвоенный на конце шевелящийся язык. Длинные, острые зубы дракона торчали из пасти, как колья из ловчей ямы. Змей развернул плечи и раскинул мощные, шелестящие металлическими перьями, крылья. Дракона пронизывали лязг, скрипы и свербящие звуки скрежещущего железа, из под надбровий ящера, как из под надгробий, сверкали клокочущие ненавистью стальные зрачки. Открывая створки-челюсти, ново сотворенный дракон исторг из груди свирепый рев. Трубный глас походил на вой целого стада голодных хищников, давая понять всему живому, что гнева не сдержать уже ничем, спасения нет никому и уносить ноги поздно, потому что бессмысленно. Чешуя змея сверкала как горсть свеже отчеканенных империалов, быстро обретая жутковатый, маслянисто красный отблеск.
   Камиль невольно закусил губу, любая попытка бросить вызов такой твари казалась насмешкой собственной рассудительности.
   Дракон по птичьи подрал когтями размякший грунт, сложил за плечами крылья, тут же взмахнул ими, и чуть пробежав по влажной трясине, тяжело взлетел, точно отвалившись от земли, будто короста.
   Подвижный отблеск стального зрачка скользнул по магам. Великая жуть надвигающегося кошмара подмяла под себя услужливый порыв ветра и неторопливо проплыла над беззубой брешью в стене. По защитникам протащилась крылатая тень, змей разгонялся, поощряемый властью магии и силой равнинных ветров. Ощущая тягу под ритмично взмахивающими крыльями, гора железа разрезала воздух, закладывая томительно плавный вираж.
   На улицы выплеснулась толпа, чешуйчатое чудовище пролетело буквально над их головами. Целый город, квартал за кварталом, стоял, запрокинув головы кверху.
  

Закованное в железо мнение.

Устремление.

Как тебе летается?

Париться.

Тебе не расшибиться.

Ошибиться ... разве что.

  
   Мощные взмахи крыльев несли дракона все выше и дальше. Медно-рыжий блеск чешуи в небе выглядел по особому грозно, точно кровоточащий, тонкий разрез на небе. Змей несся по широкой дуге над безликими окраинами и плавно развернувшись, полетел в обратную сторону.
   -Готов поспорить, что эта железно телая цыпочка заставит нас поднабраться храбрости,-на лице Виторлана было написано такое натужное превосходство, что Камилю захотелось ему ответить:
   -Давай начистоту, ты итак достаточно смел, чтобы посметь дать ему сдачи,-решил напрямую высказать свои сомнения юный маг.-Он не просто дает понять, кто тут всем заправляет, Делагрез способен прекратить все вокруг, но ему этого мало и он не знает что с этим делать. Мы на волоске и волосок тот на его виске. Он чрезвычайно опасный соперник. Заставить его невозможно, а уговорить, попробовать стоит.
   -Ты действительно это можешь, а то ведь хлопот не оберемся?-Терпеливые глаза наперсника пытались через Камиля оценить весь возможный риск.
   -Пока не знаю,-ощущая свободу в спорном суждении признался юноша.-Но это не повод так просто распрощаться с этой затеей.
   -Рискнешь?
   -А куда я денусь,-гордо, но чересчур резко Камиль мотнул головой, растворяя своим движением холодное отчаяние, свидетельствующее о том, как сильно он сомневается в удаче, но надеется на нее.-Знаешь как я во всем этом увяз,-поделился намеком с наперсником школяр.-Никто не знает.
   Змей возвращался с поразительной для такого огромного существа быстротой.
   -Прошу, сделай это,-на фоне парящего дракона убедительность Виторлана никак не страдала от мягкости выбранных слов:-Я чувствую, что в этом кроется нечто важное. Если ты не попытаешься, вся твоя дальнейшая жизнь станет одним сплошным кошмаром,-его предостережение звучало почти зловеще.-А ты не заслуживаешь всех этих страданий. Поберегись!-Виторлан навалился, и пригув под себя школяра, спрятался вместе с ним за обломанный зубец цитадели.
   Невыносимая тяжесть огненным шаром пронеслась над самыми их головами, захватив часть воздуха и оставив вместо себя жар. Пылающая глыба умчалась вниз и угодила точнехонько промеж домами, шарахнув о мостовую и раскидав брызги тягучего пламени. Покатилась, тяжело шатающимся огненным клубком, обдирая устоявшие стены и оставляя на них свой пылающий след. Переломала столбы о ограждения вокруг крыльца, смяла пару заборов, подпалив лопнувшие доски, застряла факельным волчком между двух узловато толстых стволов деревьев, обгладывая языками пламени зеленые ветки и скручивая листву крон.
   Неуязвимо далекие камнеметные машины стреляли поочередно, поскольку слишком много времени уходило на их перезарядку. Всего их было три и каждая стояла на возвышении, поэтому маленький потоп, устроенный Камилем, никак им не повредил.
   Ратник поднес факел к корзине сплетенной из полос склепанного крест накрест железа, огромный булыжник вспыхнул. Другой воин, с деревянным молотом, резко ударил по стопору механизма, распрямив длинное плечо ввысь. Коротко прогудел выпущенный камень, большие пылающие снаряды летели на огромные расстояния, но точность их попадания невозможно было предугадать.
   Свист крыльев, как писк раздираемых туч, они напоминали лезвия гигантских изогнутых мечей, резкими быстрыми ударами рассекая воздух. Змей бросился в погоню за летящим камнем, пойдя на безумный вираж. Пальчато разделенные когтистые лапы вцепились в полыхающую глыбу и дракон, точно отшатнувшись от неба, поменял направление его полета, скорректировав неточность стрельбы. Не опасающиеся пламени железные конечности дракона рывком швырнули огненную бомбу в пологую крышу склада боеприпасов городского арсенала. Ударная сила каменюки прошибла потолок насквозь и попав в пороховую камеру та взорвала арсенал, где хранились ружья, мушкеты и все запасы пороха. Пробудившийся ад встряхнул здание и кинулся в мир корчащимися огненными языками.
   Казармы гарнизона и городской арсенал соединял плац. Большая двойная, полосато окрашенная дверь склада боеприпасов, где хранился весь городской боезапас, лопнула, точно была не прочнее пасхальной скорлупы. Шрапнель из щепок и металлических заклепок выбила стекла в окнах казарм и покрыла шлейфом трещин белоснежную штукатурку стены. Ужасающе страшный взрыв уложил на плац две дюжины солдат. Взрывная волна выкинула ездового с козел, перевернула мартиру на четырехколесных дрогах, сорвав шкворень и плохо закрепленную цепь. Упряжка из шести лошадей в ужасе заржала и неуправляемо унеслась, гремя обломанными дышлами.
   Нечто, непрерывно вращающееся, летело оттуда, выброшенное из эпицентра взрыва, по очень высокой дуге, и шлепнулось о площадку в полушаге от ног расступившихся магов. Кожаный мешок лопнул от силы удара и из него высыпались помятые мушкетные пули с зеркальным блеском не окислившегося свинца.
   Третья и последняя из камнеметных машин зашвырнула свой заряд в сторону города. Дракон чуть взлетел и взял в сторону. Выставив сросшиеся зазубрины когтей навстречу летящему снаряду ...
   Канонир, с пушечной площадки форта, счел недопустимым столь вялое участие в обороне города. Почти не надеясь, закрывшись от всех и не существуя отдельно от своей пушки, четко оценив сумасшедшее совпадение траекторий встречных курсов и гениально почувствовав момент, поднес горящий фитиль к запальному отверстию. Из зияющего пушечного жерла вылетел пучок искр, выпихнул серебристо-голубой язык дыма, и мгновенно унес тяжелое ядро вдаль ...
   Пушка далеко стреляет, от того, что узко бьет.
   Глаза налились кровью от дыма, в ушах звенело от громового залпа, но это не помешало канониру ощутить со всей полнотой, как полыхающая глыба разлетелась на куски от попадания разрушившего его ядра.
   Вот это да!
   Калиф даже не на час, а на какой-то миг, ощущая азарт от такого невероятного удовлетворения случаем, получил отскочившим осколком, размером в два кулака, прямо в грудь, и окутанный облаком дыма вместе с брызнувшими вокруг пылающими камнями, мертвый и счастливый, упал с высоты форта вниз.
   Змей взвился, издав нечленораздельный ор, от которого у всех по заложило уши. Он выл и ревел, разворачиваясь и ложась на обратный курс. Его вздувшееся от крика горло мерилось темнотой с чернотою проулков. Дракон нырнул в лощину улицы, навалившись тысячей растопыренных кинжалами перьев на вопящий под ним воздух. Распахнутая пасть изрыгнула черную метель мертвящей зимы. Выдохнутая зараза мглой затопила людское скопище. От вони и смрада дети прятали лица в складки материнских юбок, которые заслоняли своих чад от разбегающейся, ничего не желающей видеть и понимать, толпы. У многих тут же проступила кровавая сыпь, внезапная боль лишала людей разума. Змей стремглав долетел до площади, продолжая изрыгать колдовской мор и делая свою смертоносность поистине беспредельной. Началась давка, как беспощадное порождение паники. Горожане метались, отчаянно разыскивая путь к спасению, заточенные, нерасторопные, затаптываемые в колодезном каменном шурфе площади. Моровое поветрие погналось за людьми по улицам, вызывая кашель с рвотой, и жители покрывались язвами в попытке вдохнуть воздух.
   Чешуя лавиной пронеслась вверх, расточая отблески пурпура. Свирепый дракон в пару мгновений оказался недостижимо высоко. С людей схлынул душный, панический ужас и проступили островки хладнокровия. К своему удивлению один горожанин обнаружил, что стоит, безжалостно наступая, на породистое лицо какому-то светскому франту, погибшему от разрыва сердца в первые секунды пролета медного змея, и в ужасе спрыгнул на землю.
   Пламя с пылающего арсенала гангреной расползалось по стенам и крышам домов, заразные жала огня, напоенные ветром, перекинулись на соседнюю улицу. Огненные отблески сосредоточенно поедали беспомощные постройки.
   Крылатый аспид, точно мечущаяся без изломов молния, заложил короткий вираж и соскальзнул по небу, как по стеклу. Погасив крылья, змей лавиноопасно пронесся над узкими улочками, лязгая дымящейся чадом пастью. Воздух, точно перекушенный, жалобно свистел между частых его зубов. Дракон нырнул и полетел еще ниже, оскал железной пасти источал новую волну мора. Черная плесень его темного смрада пожирала последние нежные ростки жизни, сжигая заживо мгновенно протекающей болезнью, проникая до костей и превращая внутренности в разогретый студень. Тошнотворный запах гниющей плоти разносился повсюду, люди валялись на мостовой пятнами живой скользкой слизи. Казалось, что разлагающиеся, облепленные мухами трупы, от неуемно ползающих по ним тысяч насекомых, еще шевелятся. Распяленные в немом вопле рты служили хорошими гнездами для откладывающих в них своих личинок, насекомых.
   Смердящая тварь окаянство вала, раздирая брюхом уцелевшие крыши. Громко с лязгом громыхая крыльями, змей пролетел над площадью, оставляя вредоносное марево, словно вязкую полосу исходящего тумана и его хвост, точно кольцо питона, обвился вокруг башни с курантами. Могучие лапы врубились когтями, выскребая лак изразцов и круша многоярусные аркады. Один не зацепившийся коготь царапнул стекло башенных часов, оставив на нем кривой сползающий след.
   Боль сковывает любые резоны. Делагрезу словно перестало хватать воздуха. Проявление его свободы испугало и удивило его своей вялостью. Незавершаемость опустошала мага, повсюду чудился миллиметр до роковой ошибки, превращая любой победный поступок равновеликим проигрышу. У него словно убывали силы и виною был более могущественный волшебник, который только сейчас поднялся внутрь механизма часов и с силой выбросив руки всеми плечами, обвел ладонями вокруг себя и соединив пальцы вместе ОБЕЗВОЛИЛ вцепившегося в башню дракона.
   На Делагреза навалилось успокоение и лень, пришел покой духа, пожертвовать коим он был уже неспособен. Столь нелепого и тяжкого заклятья он не испытывал на себе никогда. Змей извернулся, отбрасывая башню с курантами, как невидаль, ничего не в силах поделать с этим наваждением. Как попало замахал крыльями, сорвался вниз, едва не упав на мостовую, испугался до смерти, и кое как найдя в себе силы взлетел на безопасную высоту. С позором, который понял только он сам и Балансир, находящийся на верхней площадке часового механизма, дракон стал икать простора, задыхаясь от стыда и обиды.
   Делагрез был просто сражен усмирившей его мистической силой. Точно не два могучих крыла несли дракона теперь обратно в осадный лагерь, а две коротких стрелы торчали промеж его лопаток. И маг едва не рухнул, не дотянув до опушки леса и рассадив себе колени, которые тут же спрятал под длинным плащом, поднимаясь из травы в человеческом обличье.
   Все вокруг казалось ему чудовищным и неправдоподобным.
   Посланный арбалетчиками и лучниками вдогонку Делагрезу шквал стрел и болтов успеха не возымел.
  
   Молодость побуждает к движениям быстрым, но Камиль шел осторожно, почти крался. Он вслушивался в малейший источник звука и прилежно осматривался. Юноша старался идти сквозными дворами там, где это было возможно. Наступили сумерки, недобрый час полного беззакония. Улицы Грезного града представляли довольно жалкое зрелище. То и дело попадалось капище: закопченные печи, брошенки гуляки пожара, сиротливо сторожили свое обуглившееся добро. Ветер гонял холодную золу, не выветривая из воздуха въевшийся запах дыма и одуряюще мерзкую вонь ядовитого смрада. Хаос развалин усиливал и без того тревожащее душу тоскливое чувство.
   Небо, как от сиявший клинок, быстро мутнело, обрамляясь серо-сумрачной тушью. Подступающая ночь вбирала в себя глубокий васильковый тон простившегося дня.
   По темному небу пронеслась огненная комета, засветив полыхнувшим ударом новый очаг пожара. Двухэтажный дом с мансардой охватил огонь, над пламенем вздымались густые клубы дыма и внизу метались люди, отбивая свое жилье у жадного, жгущего, многоязыкого чудища, превращающего дома в склепы.
   Грезный град погружался в ночь, как в мертвое оцепенение безграничной скорби. Флюгера на макушках уцелевших крыш нынче напоминали школяру кладбищенские кресты.
   Зачумленные улицы остались позади. Обоняние и слух юноши томительно искало свежие запахи и звуки жизни, умеющие сопротивляться смерти, способные постоять за неосуществленное, не просто из прихоти, не только для обретения уверенности, а ради особой концентрации состояния духа.
   Город жил, разрушая траурное настроение. Явственно слышался скрип лебедки на спешно возведенных строительных лесах и скрежет каменных глыб. Так, при свете факелов, каменотесы укрепляли просевший участок стены. Борясь и сопротивляясь. Пыхтели меха в кузницах и удары молота перебивали постукивание молоточков. Оружейники не собирались прекращать работу ни днем, ни ночью. Всех способных сражаться нужно было успеть вооружить.
   Чуть затуманившееся сознание юноши прояснилось, будто паруса его мыслей наполнил крепчайший ветер близких свершений.
   Ориентируясь на сияние луны Камиль нырял за сараи и преодолевая лабиринты улиц, выныривал в промежутках легких навесов, возле конюшен, от которых пахло овсом и клевером. Молодой норовистый бычок бодал доски загона и духовито выпускал воздух, полный густого молочного запаха. Через щель в заборе до школяра донесся аромат свежей стружки и столярного клея. Юный маг заглянул внутрь и различил неровную стопку гладко выструганных досок и короб недоделанного каркаса. Это был дом гробовщика, его товар нынче пользовался особым спросом.
   В этом месте улица расходилась перекрестком. Камиль выглянул из за угла и увидел, как закрылись ворота, и старый солдат в поношенном мундире бережно покатил на ручной тележке только что купленный гроб с фактурной резьбой на выпуклой крышке. Ветеран готовился к похоронам кого-то из своих близких.
   На другой стороне улицы звякнуло стекло, как пустяк или случайное недоразумение. Старый солдат присмотрелся, что-то ему не понравилось на столько сильно, что он оставил тележку и поспешил перейти дорогу по косой, через перекресток. Камиль следовал за ним. Теперь и юноша разглядел, как двое воришек вытаскивали из окна мешок плотно набитый добром. Рукоять шпаги холодила руку школяра. Их ублюдочные рожи, как не странно, были знакомы юному магу: рябой пытался стянуть с него сапоги подле эшафота, в прошлое посещение Камилем Грезного града, а коротко остриженный под ежик хватал его покрытыми цыпками ручонками, отвлекая.
   Ветеран накинулся на них с кулаками:
   -На чужой беде, на горе людском ... Да я вас голыми руками!
   Публика такого сорта речей не признает, поэтому старый вояка от души врезал сначала одному, а потом и другому, заставив домушников бросить мешок с награбленным. Но рука у ветерана уже была не та, воришки быстро вскочили на ноги и стали избивать уже старика. Камиля захлестнула ярость, когда он увидел в руке коротко остриженного блеснувший нож. Юноша кинулся под удар, лезвие выхваченной шпаги ловко поймало занесенный над стариком кинжал, отбив острие в сторону. Неразличимые свойства Камиля передались оружию и одежде юного волшебника, но преступник этого знать не мог. Невидимое проткнуло попавшего под прямой удар, на всю длину погрузив лезвие в тело, вора. Маг с силой вытащил окровавленное лезвие, от души врезав крепким каблуком в грудь оседающего на землю негодяя. Камиль обтер шпагу, несколько раз проведя по спине убитого и поглядывая на рябого, который пораженно наблюдал за появляющимися, проступающими на одежде подельника кровавыми полосками. Грабитель дико озирался, ища способ улизнуть. И качнувшись в одну сторону, кинулся бежать совсем в другую, с такой быстротой перемахнув подвернувшийся забор в полтора человеческих роста, что не оставалось никаких сомнений-на новое преступление он воодушевиться нескоро.
   Старик был крепок и с досады сжимал кулаки, еще не понимая причины смерти одного мерзавца, и жалея, что ему не догнать другого.
   Камиль вложил шпагу в ножны и поправив широкую ленту перевязи, продолжил свой путь.
   В свете последних трагических событий Грезный град испытывал острую нехватку в обученных военных. Стража недосыпала, дежуря на стенах и башнях круглые сутки. Маг рассчитывал воспользоваться потерей бдительности и проникнуть за крепостную стену этой же ночью.
   Две линии опускных решеток блокировали арку барбакана. Поднятый мост перекрывал въезд, как единственную дорогу внутрь Грезного града с западной стороны. Ров был полон воды и опоясывал стены со всех сторон.
   Арбалетчик стражи медленно перемещал зоркий взгляд вдоль улицы, от настила с пустыми бочками до винного склада и обратно. Караул получил строжайший приказ пресечь малейшую попытку предательства со стороны подкупленных горожан, в обмен на милость захватчиков, и все были начеку.
   Невидимость Камиля служила хорошей форой в любой драке и юноша позволил себе чуть расслабиться, зашагав в полную ногу. Мягкий шорох ветра толкнул школяра в спину. Пес, дежуривший в числе городской стражи на привязи возле караульного помещения, зарычал, четко уловив запах постороннего с подветренной стороны, оскалил острые лакированные клыки и начал заливисто лаять, вытянув цепь до предела. Стражник цыкнул на пса, звук шагов приближался украдкой, и бдительно вслушивающемуся в ночь часовому это было совсем не по нраву. Острые глаза арбалетчика различили шевеление грунта под ступнями невидимки. Он явственно различал шлепанье чих-то ног, но улица была пуста.
   Камиль услышал характерное пощелкивание спешно взводимой тетивы.
   В мире магии удивляются чуть реже, и чуть чаще стреляют.
   Арбалетчик заметил как без причины колыхнулось пламя факела, установленного в скобу на стене. Стрелок наложил болт и прицелившись выстрелил в том направлении, на два пальца вперед, как если бы невидимка уже миновал освещенный участок стены. Спущенная тетива арбалета швыряет болт с такой силой, точно целая тонна одним ударом обрушивается на острый стальной наконечник в единственной крохотной точке своего попадания.
   Камиль загодя благоразумно приотстал, пропустив собственную смерть. Отшатнуться бы он никак не успел, если бы прежде не взмахнул подле факела куцым краешком собственного плаща. Пажеский атрибут его костюма остался висеть, пробитый арбалетным болтом к усаженной металлическими заклепками двери винного склада. Плащ был коротковат и юному магу пришлось быстро расстегнуть серебряный зажим под горлом, чтобы высвободиться и отскочить в сторону. Настил предательски загромыхал. С лестницы ведущей на стену соскочил стражник, на бегу вынимая саблю из прикрывающих грудь ножен. От света факела на ее лезвии затанцевали блики. В его глазах ничего нельзя было прочесть кроме зловещей решимости. Косопузый принюхивался, словно хорек возле кроличьей норы. Не заморачиваясь сложностью фехтования он рубил наотмашь во все стороны. Судя по свирепо бегающим глазам, его слепота в отношении Камиля была полнейшей. Тяжелая пехотная сабля со свистом секла воздух. Однажды клинок пронесся так близко, как говорится: "сбрив волоски", грозя разрубить щеку Камилю до зубов.
   Как назло, школяр не мог припомнить ни одного подходящего заклинания, и ему пришлось второй раз за этот вечер обнажить свою шпагу.
   Дверь караульного помещения распахнулась наст еж, на пороге вырос офицер гарнизонной стражи. На нем были чулки из белого шелка, брюки и камзол из фиолетового атласа расшиты золотой нитью. Туфли и пояс из черной лакированной кожи с серебряными пряжками сверкали в лунном свете. На плечах имелся плащ, голову украшала широкополая черная шляпа с роскошным плюмажем из белоснежных перьев. На боку позвякивала шпага, а на руках скрипела мягкая перчаточная кожа. Заостренные усы и борода придавали ему законченный щегольской вид. За пару секунд оценив ситуацию, офицер приказал:
   -Перестань сопротивляться, кто бы ты ни был! Иначе шанса сохранить себе жизнь у тебя не будет,-тут же пригрозил он, выхватив собственную шпагу. Их лезвия звонко скрестились. Камиль отвечал на удары и совершал ложные выпады. Рука школяра работала клинком с быстротой развевающегося на ветру шелка, без шансов для дилетанта. Но офицер стражи заведомо понимал каждое движение мага и уверенно парировал любой его выпад. Все же частички крови сыпью засохли на шпаге юного мага, точно цыпки и прыщи убитого вора передались его клинку. Поверхностный взгляд стражника концентрировался на оружии юноши. По этой примете офицеру была заметна пляшущая в воздухе, едва различимая бурая линия его испачканного лезвия. Быстрыми движениями шпаги офицер принялся теснить Камиля между пустыми бочками для вина и повозкой с опущенным бортом, выказывая ловкость опытного фехтовальщика. Имея командира, стража и действовала слаженно, как команда. Ответные удары школяра все чаще запаздывали, ведь ему приходилось уклоняться и от второго стражника, наносящего рубящие удары безумной силы. Но и этого было мало, стрелок перезарядил свой арбалет, обязав Камиля прятаться за корпус непрерывно двигающегося офицера.
   Если он сию же секунду не найдет способ вырваться из западни, стражник просто порубит его на куски. Или нащупав острием грудь Камиля и зажав в угол, офицер позволит выстрелить арбалетчику, просто, отступив на шаг в сторону и подав условный знак.
   Это был вопрос жизни и смерти!
   Его гибкости и проворства едва хватало, чтобы успевать за их взглядами и понимать как следом поступят руки, приходя в движение чуть упреждая желание стражников нанести удар или выстрелить. Школяра все глубже загоняли в угол, как в западню, и он едва находил возможность уклоняться от наносимых с двух сторон ударов, когда истошный вопль парализовал этот поединок в самый напряженный момент.
   Дикий визг подбросил всех, заставив стражников обернуться.
   Обнаженная девушка стояла на пороге караульного помещения, подсвеченная сзади огнем лампады и так завлекательно выгибалась, что поединьщики пораженно остолбенели. Кошечка чувственно изогнула спинку, продолжая кричать во всю мочь, как оглашенная, не оставляя никакой возможности не обратить на себя внимание. Между стенами металось звонкое эхо, сражавшиеся замерли в явном замешательстве, глядя на совершенно голую дивную красавицу.
   -Лакомая девка,-пробормотал косопузый, опуская саблю.
   Она ошеломила взоры мужчин и у них так отвисли челюсти, что те и думать забыли о невидимке.
   Провокация удалась.
   Камиль действовал быстро и исключительно дерзко, он выдернул из держака на стене пылающий факел и швырнул им в арбалетчика. Крученые мотки просмоленной пакли прилипли к стрелку, и он, паникуя, попытался их сбить. Наступившая темнота оглашалась его криком, юный маг запрыгнул на повозку и оттуда соскочил вниз, уйдя за спину и врезав косопузому с саблей рукояткой шпаги по затылку и тем лишив его чувств. Выпавшая сабля со звоном покатилась в сторону.
   Офицер уловил стремительное движение, но было уже поздно, что-то из прозрачного воздуха ударило его в лицо. Шутить Камилю было незачем, он врезал ему стальной гардой шпаги и тот отлетел к бочкам, да так неудачно, что упав, завалил на себя одну из них. Одолев офицера, школяр развернулся и бросившись вперед, ударил кулаком по сгибу руки и выбил у стрелка арбалет, лишив его верного выстрела в упор. Толкнув в плече, Камиль заехал ему рукояткой чуть правее уха, мгновенно вырубив, и развернулся к офицеру. Тот уже стоял на ногах, со шпагой, но без шляпы с белыми перьями, которая осталась под опрокинутой бочкой. Понимая, что невидимка где-то возле арбалетчика, офицер со смертоносной целеустремленностью бросился к нему, нанося уколы в нужном направлении с усердием швейной машинки. Выпученные глаза метались, не находя противника ни взглядом, ни оружием. Губы офицера были разбиты, и с поникших усов срывались капли крови.
   Невидимка оказался ловчей, зашел сзади и пнул щеголя между ног. Офицер согнулся, вскрикнув от боли и неожиданности, и получив рукояткой шпаги по затылку, оглушенный надолго. Юноша быстро огляделся и не найдя новых врагов направился к караульному помещению, дабы убедиться, не ошибся ли он, приняв девушку за другую. Камиль взялся за ручку и приоткрыв дверь, проговорил с усмешкой:
   -Эти глаза пугающей величины мне невозможно спутать ни с какими другими. Твой способ отвлечь их был одним из самых ...
   Поправа схватила со стола скомканное платье с кружевными фестонами и торопливо прикрыла лоно и грудь, воскликнув:
   -Ни слова больше!-Ужасно сердясь предупредила она его. Щеки Поправы горели от стыда, а глаза сверкали.-Я позволила это себе в обстоятельствах крайних,-девушка выразительно посмотрела на юношу.-Для тебя, между прочим.
   Чувствуя в женщине надежность и, от чего-то, наглея по этому поводу, Камиль попытался войти внутрь, но был вытолкнут, запечатлев в себе перед закрытой дверью тихую истерику неодетой на людях девушки. Ее нагота была целомудреннее иных затворниц.
   Наусканый пес бросился на Камиля, но цепь надежно удерживала собаку в удалении. Долгий лай мог привлечь внимание патруля с любой из соседних улиц. Маг торопливо зашептал пришедшее на ум заклинание от сторожевых псов ...
   ... сон короткий, но живой, кротким сделай, успокой. Снится сахарная кость, пусть уйдет не званный гость.
   Собака понятливо уставилась на юного мага, перестав гавкать, и вильнув пару раз хвостом, присела на задние лапы. Тут же слабо дернувшись зевнула, и повалилась на бок, едва слышно заскулив и куснув воздух уже во сне.
   Камиль тщательно обшарил каждого, поискав припрятанные ножи. Поза, в которой пребывал лишившийся чувств офицер гарнизонный стражи, натолкнула Камиля на идею, претворением которой он занялся тотчас. Юный волшебник вернулся к караулке, замирая от сладкого восторга при одной мысли, что она сейчас там. На этот раз юноша предварительно постучался и вошел внутрь.
   Поправа оделась и была очаровательна донельзя, расправляя юбку на бедрах. Ее длинные ноги с тонкими лодыжками были обуты в атласные туфельки, расшитые цветными бабочками. Он поразился стройными чистыми линиями ее фигуры. Широко открытые глаза брюнетки были размером с небо, неотразимо влекущими и ослепительно зияющими некой внутренней высью.
   -Хороша?-Не по девичьи дерзко спросила Поправа.
   -Аж слюнки текут,-в тон ей ответил Камиль.-С такими глазищами на смерть идут, а не соблазнять. Как ты только успела так быстро раздеться?
   -Захочешь-успеешь,-рассердилась напыщенная гордячка. Она внезапно опомнилась, выдав свое чувство глубоким вздохом-движением опадающих плеч.-Мне навсегда хватит этого позора. А как прикажешь поступать, когда тебя убивают прямо на моих глазах?
   Расчеты здравого смысла не верят велению сердца, ибо в крепости характера воля, но тяжела ее поступь и только любовь окрыляет, делая легкой походку судьбы.
   Камиль был обескуражен, и он, невидимка для других, не знал куда спрятаться, забиться от ее рдеющего взгляда. Он вынужденно отвернулся от принудительно въедливых, неукротимо женских глаз, словно захлебнувшись в невозможной норме ее искренности, и попросил девушку:
   -Помоги мне найти прочную веревку.
   Переизбыток легкости с каким она согласилась, выдал настрой девушки. Поправа заглянула под столб из темного тика, пошарила под скамейками, даже при этих нехитрых движениях ее стан соблазнительно изгибался. Она была обеспокоенно деловита, девушка раскрыла висевший на стене буфетный шкафчик и подала Камилю моток веревки. Маг вышел на улицу. В обсидиановом небе сверкали звезды, запустивший их стрелок был чрезвычайно терпелив, если рассчитывал воочию лицезреть, насколько точным попаданием завершиться их полет.
   Не торопясь, но и не медля, школяр связал не успевших придти в себя стражников, запихнув бесчувственного офицера и двух его подчиненных в отдельные бочки, придав им позы эмбрионов. Перекатив на ребре переставил бочки со стражниками к стене винного склада, неплотно заткнул их донцами, на случай, если тем, очнувшись, захочется позвать на помощь. От толкал повозку, поставив ее так, чтобы она надежно подперла бочки в вертикальном положении, и у "эмбрионов" не было возможности их раскачать и опрокинув, высвободиться.
   Пришлось изрядно повозиться. Легче было бы убить. Возможно, в отсутствии Поправы он бы поступил иначе, но навряд ли ...
   Камиля взяли за рукав и он резко обернулся.
   -Ишь раздухорился, рубаха то рассечена и прилипла,-отчитала его девушка.-Посмотри, у тебя тут кровь, позволь я займусь твоей раной,-и Поправа повела его за собой. Только теперь он ощутил, что рана горит, словно присыпанная черным перцем.
   Они вернулись в караульное помещение и посадив Камиля на лавку, девушка попросила юношу поднять правую руку и осторожно приподняла прилипшую рубаху. В углу караулки имелся небольшой очаг, над которым висел оловянный котелок с водой. Поправа утратила румянец, ее дыхание сделалось тревожным, а крылья крохотных ноздрей побелели. Лекарка смочила чистую холстину и протерла неглубокий разрез с изяществом бабочки порхающей над распустившемся цветком. Девушка порылась во вместительной плетеной сумке, собранной из разноцветных полосок, и мягко успокаивающе проговорила:
   -Кожа вскользь порвана, поверх ребер. Ничего страшного,-искренне порадовалась она. В ней не было занудства, сиюминутного измерения всяческого поступка и ощущалась тихая простота и благородное величие, так импонирующие Камилю в момент их знакомства.
   Лекарка деловито достала баночку полную густого вещества, по цвету и консистенции напоминающего свежий мед, зачерпнула пахучее желе и смазала заживляющим бальзамом разорванную кожу.
   Немного защипало, проворное искусство ловких девичьих пальчиков было необычайно действенным. Огонь живущий в боку юного мага охладевал, но тепло не ушло, а стало иным, рана занемела и вскоре совсем перестала болеть.
   -У тебя волшебные прикосновения,-его похвала была насколько искренней, настолько и банальной.-Могу себе представить...
   -И не пытайся,-перебила его девушка. Для большего удобства она перебросила волосы на одну сторону и на их пересыпающемся фоне профиль красавицы казался еще более чувственным.
   Камиль снял со щеки девушки прилипший локон, почувствовав участившееся дыхание и восхитительную дрожь сладко алых губ. От нее пахло цветами диких растений. Юноша смял мягкие как шелк волосы девушки. Густые и темные, они потекли сквозь его пальцы словно оливковое масло, локоны буквально шуршали перекатываясь по спине, так тяжелы были длинные пряди.
   -Ты мне мешаешь,-целительница отстранилась, окатив его темнотой огромных глаз и показав свои перламутровые зубки.-Держи рубаху двумя руками и как можно выше,-она бинтовала его, осторожно обнимая торс юноши лишенными излишней округлости руками. Суставчики побелели от старания, но такая работа была ей привычной. У Поправы были мягкие пальцы прирожденной матери и сиделки.
   Мужчина должен быть смуглее женщины: больше путешествий и дорог, приключений и поиска. А женщина-это уют, мягкость и тень.
   Ее кожа своей белизной напоминала слоновую кость. Но если предположить, что все мысли Камиля были заняты только этим, то подобное допущение весьма отдаленно отражало полноту его переживаний. Школяра чрезвычайно волновал копченый кабаний бок, холодные молодые цыплята и порезанный каравай хлеба, да ковшик слабого пива, добытые из буфетного шкафчика как победный трофей.
   В картине его плотских прегрешений больше изъянов не было.
   Вспоминая как они познакомились Камиль посчитал, что был тогда чересчур робок, поэтому теперь, когда юноша так аппетитно уплетал свою добычу, голос школяра посуровел:
   -Как ты оказалась в столь поздний час в таком месте?
   Поправа улыбнулась его строгости:
   -Это допрос или попытка поддержать вежливый разговор с симпатичной сестрой милосердия?-Ее смех напоминал звон крохотного колокольчика.
   Камиль отложил кусок мяса, сердясь еще больше:
   -Куда смотрели Балансир с Конардом, с такой легкостью отпустив тебя гулять по городу, где фейерверк устраивают поджигая целую улицу, в подозрительных предпочитают стрелять без предупреждения, а гробами торгуют на углу, словно горячими пирожками.
   Ей нравилось как он ест и как злится.
   -Во первых, я была не одна,-девушка характерно изогнула шею.-Офицер городской стражи вызвался меня проводить. Сам.-И лекарка многозначительно заломила бровь.-А когда вернулась, изволил заглянуть в караульное помещение, чтобы, для порядка, сделать нагоняй дежурным стражникам. Тут и ты, как на грех, подоспел,-сказала Поправа чуть чуть иронично и, все таки, ласково.
   -Кроме тебя и послать что ли некого?-Говоря, юный маг яростно обгладывал цыплячью ножку.
   -А из кого выбирать, да так, чтобы с пользой, а не абы как? В лазарете лучшей травницы чем я не сыскать,-переливающийся голос гордячки зазвенел.-Раненых и обожженных столько, что порошков и настоек в аптеке крохи остались, а клизмами и грелками много не на лечишь. Я по склонам похожу, вдоль обводного канала поищу, ромашку с тысячелистником и чистотелом насобираю, вот вам и лекарство для тех у кого колотые раны гноятся. Лопухов да крапивы, зверобоя с черникою, и ожоговым облегчение и надежда на лучшее заживление появляется,-Поправа с гордостью показала полную сумку связанных в пучки всевозможных корешков, листиков и цветущих растений.-Братик мой на стенах безвылазно дежурит, сон позабыв. И всем, как и тебе, невдомек, что это отец мой дракона прогнал, силу свою проявив там, где ее и полагается демонстрировать, а не дочь свою ненаглядную попусту стеречь, да опекой изводить.
   -Ой, не знаю,-засомневался Камиль, проведя ладонью по раненому боку.-Каждый шаг такой девушки на виду. Только ты не думай, никто из стражников не успел разглядеть твою наготу.
   Глаза Поправы расширились:
   -Опять твое колдовство?-Предположила девушка.
   -Нет,-с восхищенной грустью признался юноша, утирая рот.-Твоя красота ослепила их дивным видением, ведь природа, в погоне за совершенством, в тебе одной достигла своего предела.
   Целительница улыбнулась, оценив комплимент мага, и пронзив юношу ангельски прекрасными фиалками своих глаз.
   -Твоя помощь раненым не переоценима,-согласился Камиль.-Прошу тебя, как о личной любезности,-произнес юный волшебник, как бы незаметно подменяя выражение на своем лице на более простоватое.-Открой потайной ход. Мне нужно срочно покинуть город. Но я, к сожалению, не знаю как это сделать, хотя, казалось бы, невидим для всех. Покажи мне ту калиточку, тайный лаз, каким ты преодолела стену.
   Густые бархатистые реснички изумленно дрогнули и упрямо обозначились скептические ямочки на ее щечках.
   -Добыча, которую Делагрез не смог взять силой, вознамерилась сама прийти к нему прямо в руки?-Пронзительная синева ее буйных глаз выражала подлинный ужас.-Ты хочешь сдаться?-Он вдруг почувствовал каким зноем отдает возглас ее губ. Девушка почти безнадежно молила его своим взглядом отказаться от этой затеи.-Ты же, ко всему, еще и ранен.
   -Для такого сорви головы как я, это пустяковая царапина,-с юношеской бравадой отмахнулся маг.-Я не сдаюсь и не ищу перемирия. Доверься моему слову,-от чего-то шепотом проговорил Камиль.-Мне, пожалуй, впервые в жизни предоставилась возможность обрести подлинное родство. И обещаю тебе, я завтра же прекращу весь этот ужас,-неукоснительно твердо поклялся девушке юный волшебник.
   Быть щедрей надежды несостоятельно никому. Поправа доверилась ему сразу и безоглядно, в чем совершенно невозможно было ошибиться, едва юноша взглянул на нее и вздохнул с искренним облегчением.
   -Такому полупрозрачному типу как ты определенно понадобится моя помощь,-Поправа встала, подхватив с лавки кольцо с массивными ключами и легким изящным шагом направился на улицу, Камиль двинулся за ней.
   Ночь воспетая сном явила вечно заимствованный лунный свет далекого солнца и раскинула черный муар звездного неба.
   Целительница безошибочно нашла крутые ступеньки и стала взбираться на стену. Девушка перешагнула на узкий, невидимый снизу карниз, на дальнем конце которого начинались более узкие ступени. Они поднялись и туда, достигнув крохотной площадки, всего в несколько шагов, ведущей к башенке и огороженной невысоким парапетом. Камиль едва различил арочную дверь. Действуя больше на ощупь Поправа с легкой опаской вставила ключ в скважину.
   -Эта связка все время была у офицера,-объяснила девушка, отмыкая дверь.-Он выпустил ее из рук только однажды, чтобы заняться тобой,-даже в этот механический жест она смогла вложить величавую плавность.
   Дверь из прочной толстой древесины была оклеена распиленным на тонкие бруски кирпичом, что делало ее совершенно незаметной на фоне общей стены. Камиль помог девушке открыть дверь и они втиснулись в крохотное пространство башенки выступающей за линию крепостной стены. Она была задумана и построена таким образом, чтобы даже если враг, каким-то невероятным способом, смог бы ее захватить, то скопить силы на столь минимальном пятачке для своего дальнейшего наступления ему было немыслимо. Выйдя за ее пределы, захватчиков ждала свободно простреливаемая площадка еще меньшего размера, с которой вела очень узкая затяжная лестница, покинуть ее быстрее можно было только спрыгнув и переломав себе ноги.
   Тусклый свет луны едва проникал через узкую щель бойницы. Небольшой люк в полу запирался на широкую задвижку. Бросив связку ключей Поправа отодвинула засов, а Камиль поднял тяжелую крышку. Башенка уступом выдвигалась над стеной на всю ширину пола. У подножия крепостной стены шуршала невидимая отсюда трава; минуты шли и все внизу оставалось спокойным. Посреди комнатки лежала небрежно свернутая веревочная лестница, сплетенная из прочной корабельной снасти. Камиль толкнул ее вниз, причудливо выворачиваясь и крутясь, лестница расправилась, превратившись в нечто извивающееся.
   Это выглядело предательски хищно.
   -Шагай,-девушка повела плечами почти безнадежно. Она была тонка и изящна, но при всей своей горделивой осанке, беззащитна.
   Мужчины ответственны за девичью грусть. Ничем не обнадеживать женщину и мало чего обещать, означало уже обижать ее. Уважая эту причину Камиль с теплотой обнял девушку, прижав ее упругие, белые плечи. Подушечки вкрадчивых пальцев точно облизнули девичьи бедра, находя тончайший фарфор ее кожи. Его рукастая нежность легко разжигала желание. Каждый нерв, каждая клеточка ее тела едва сдерживались, чтобы не откликнуться на сладострастный призыв. От нежности сластило в груди и подгибались колени.
   Он ощущал ее всем телом. На ощупь. Как она податливо слабеет в его объятьях. Юноша взял голову красавицы ладонями за вспыхнувшие щечки, поднял и приблизив к себе, поцеловал.
   Поправа сглотнула, почувствовав нарастающее возбуждение и содрогнулась от наслаждения, но сделала вид, что дрожь ее вызвало еле сдерживаемое негодование.
   -Это лишнее,-о секла его лекарка, отмирая и отстраняясь.-Ты легко заходишь чуть дальше ухаживаний,-Поправа была свежа и прекрасна, во взгляде ясность и глубина целого колодца, где вода чиста и прозрачна.-Но никогда не простишь женщину, которая достанется тебе чересчур просто и спустит тебе это с рук. Перестань совращать и начни ухаживать. Тогда и посмотрим,-она выговаривала юноше, не очень веря в правоту своих слов.
   Главное мастерство женщины в умении переложить на мужчину вину за неосуществленность ее собственных желаний.
   Невольное удивление в глазах мага казалось почти невинным.
   -Когда бы ты ни на что не рассчитывала, зачем бы ты так близко подпускала?-Высказал легкое сомнение Камиль.
   Девушка предпочла не ответить, бросив на него взгляд, который невозможно понять превратно.
   Все что от женщины требуется-это преданность мужчине, и надежда, что он оценит эту ее жертвенную порядочность. Поправа старательно недоговаривала слова, которые имеют право на продолжение только в устах мужчины. С которых начинается его ответственность и заканчивается ее извечное опасение остаться ни с чем. Укоряя за упущенное то, что никогда ей, возможно, не предназначалось.
   Женщина-кладезь непредсказуемых окончаний.
   Девушка бросилась к нему на шею и беспомощно нежно обняла юношу, коснувшись его щеки кончиками губ. Ее прикосновение было кратким, но от этого не менее волнительным. У Камиля осталось такое ощущение, точно его лобзали влажные лепестки роз. В глазах целительницы непозволительно блеснули слезинки и сдавленным голосом она зашептала:
   -Знать бы тебе во всем мире меня одну. Да что поделать ... -зациклившись в принадлежности к нему, до мельчайших подробностей и надежд, она никак не хотела его отпускать.-Прямо заклинаю тебя, будь осторожен. Не рискуй понапрасну. Остерегайся. И вернись!-Сквозь назидание девушки слышалась подлинная мольба.-Верю в тебя. Знай и помни, что я тебя жду,-она шептала буквально краешками губ, но даже сквозь подобный лепет проступала сложность полнокровно назревшего женского одиночества.
   Камиль высвободился из ее объятий, стараясь не обидеть и сделав это как будто невзначай. Через люк в полу школяр с изяществом ящерицы начал проворно спускаться по веревочной лестнице вниз. Башенка нависла над ним подобно горному пику.
   В любом мире женщине нечем себя защитить, кроме как своим чувством. Беспомощно влюбленная в Камиля девушка не понимала, КАК он может быть кому-то невидим. Неразличим. И это давало ей дополнительный повод для тревог.
   Юный маг спрыгнул на землю и раздвигая густую траву начал спускаться по склону к обводному каналу. Камилю пришлось вплавь преодолевать ров, но он был этому только рад, так как смог остудить разгоряченную плоть. Юноша забрался в серебрящуюся гладь водоема и поплыл полу боком, загребая одной рукой и по лягушачьи расталкивая холодные струи ногами. Вторая рука скользила над глянцевой поверхностью воды, сохраняя одежду, шпагу и сапоги в сухости.
   Окруженный ожерельем костров, осаждающий лагерь охранялся довольно тщательно, что служило хорошим ориентиром школяру. Он оделся и направился к многорядной цепочке огней. Юноша перепрыгивал через затаившиеся ручейки и перебирался через незначительные овражки.
   Нарваться хотя бы на одного человека питающего к Камилю симпатию во вражеском лагере было делом невероятным. Юный волшебник машинально, на шаге принялся составлять в уме список из людей и магов, которые могли питать к нему если не любовь, то хотя бы уважение и симпатию. Перечень оказался чересчур коротким и от этого юноше сделалось грустно.
   Очень неприятное чувство-подсчитанные заслуги сердца. Но это был тот дар, которым способен управлять каждый.
   Невидимка остановился и постоял, пропустив патрулирующий окрестности конный разъезд, пока топот копыт не стих в удалении. Дозорные возле сторожевых костров не заметили ни его приближения, ни того, как юный маг прошагал вглубь палаточного лагеря, довольно близко от них.
   Скрывая малейший намек на движение Камиль миновал очередной, неосвещенный факелами, патруль. Он нес Делагрезу тайну, за которой тот не смог бы прийти к нему сам, поскольку руководствовался ложными толкованиями. И было важно, чтобы пришлый маг узнал ее именно в изложении школяра. Продвигаясь по вражескому лагерю невидимка нес в своей голове план дальнейших действий, от начала до конца, со всеми деталями. Для наглядности он готов был предоставить чертежи и рисунки. Но предсказать, как на его появление отреагирует Делагрез, было невозможно.
   Камиль достиг просторного шатра, парусина натянутого верха едва заметно колыхалась на легком ветру, от чего крупное изображение ящерицы как бы изгибалось, шевелясь вполне естественно и правдоподобно. Юноша проверил в кармане на поясе наличие берестяной грамотки, как главное свое доказательство, бросил последний взгляд по сторонам на опирающихся на копья стражников и осторожно втиснулся под опущенный полог так, чтобы стража сочла это за дуновение ветра.
   У него получилось ...
  
   До рассвета оставалось еще часа три, когда Камиль отправился в обратный путь. Он без происшествий добрался до широкого рва с водой, тем же способом переплыл на другую сторону, но одеться не успел.
   Злой, перепуганный голос патрульного разорвал ночь:
   -Водяной! Чур тебя, нечисть! Чур!-Двое вооруженных ратников бросилось прочь, рискуя нарваться на стрелу, выпущенную с крепостной стены на звук. Высокая фигура поспешно устремилась к невидимке, повелевающе выкрикнув:
   -Ни с места, если тебе дорога твоя жизнь,-старший патруля наставил на голого Камиля выхваченную из ножен шпагу.
   Может быть он испытывал невероятное влечение к природе и воде, которая покрывала почти все тело юноши. А скорей всего сама вода, на которой не лежало никакого заклятия, выдала школяра. Только ратник был явно не из тех, кого накрыл водяной вал. Но удивительно странное, прозрачно бликующее видение, заключенное в человеческое обличье, не могло пересилить чувства долга, хотя его голос бессознательно дрожал, когда он грозно повторил:
   -Тебе не напугать меня своим колдовством! Шлепнешься в грязь проколотый насквозь, если хотя бы подумаешь о побеге.
   Камиль не рискнул проверять, оценив обнаженную шпагу, ловкую руку и воинственный вид ратника. Юный волшебник порылся в завязанной узлом одежде и достал охранную грамоту, подписанную самим Делагрезом. Наколол ее на кончик блуждающей возле своего горла шпаги и стал одеваться. Скудный отблеск лунного света в зеркале канала позволил старшему патрульному убедиться в подлинности предъявленной ему бумаги. Он отсалютовал невидимке шпагой, и не задав больше ни одного вопроса (видимо приняв Камиля за секретного лазутчика), последовал на поиски своих удравших солдат.
   Его смелость заслуживала уважения, но командирские качества вызвали лишь снисходительную улыбку юного мага.
   Камиль ступил под нависающую башенку, присмотрелся и увидел черную высечку люка в вышине. Просто так забраться туда было невозможно. Школяр поискал веревку вдоль стены, нашел спускающийся конец, привязанный Поправой, по его совету, к веревочной лестнице, убранной с глаз наверх. Серость неровных стен и темнота превосходно спрятали остаток найденного шпагата, за который Камиль не преминул дернуть. Свернутая наверху лестница вывалилась из проема, на лету раскручиваясь в длинную ребристую ленту.
   Поднявшись в башенку юный маг вытянул лестницу обратно наверх и запер люк на засов. Связка висела на ключе, который торчал из скважины. Камиль запер дверь и отправился вниз. Он запретил Поправе дожидаться его тут, чтобы не навлечь на девушку беды, чего доброго целительницу могли обвинить в пособничестве нападению на городскую стражу.
   Юноша шел через пепелища, шлепал по грязи залитых водой дымящихся развалин, мягко крался мимо погорельцев, оплакивающих свое недавнее жилье, точно просачивался сквозь основы нелепых табу, которые предстояло пошатнуть самым решительным образом.
   Маг отыскал целительницу там, где у них и было договорено встретиться, то есть возле аптечного амбара. Край неба зардел тонкой каемкой розовеющей зари, когда Поправа по наставлению Камиля прикупила крепчайшего каната четырех видов, заплатив по ночному времени из выделенных юношей денег полторы цены. Мастерам работающим с тростником было велено сплести корзину нужного размера, но за срочное исполнение те взяли дорого и вперед, пообещав управиться к сроку и доставить изделие в указанный двор. Целительница переговорила с кузнецами и решив вопрос с авансом, оставила им как бы свой заказ, намекнув, что исполняет просьбу Балансира. Вручила оружейникам чертежи и в подробностях повторила нашептываемые тут же ей в самое ухо невидимкой пояснения к возникающим у мастеров вопросам.
   С Бьянкой Камиль разговаривал сам, чтобы не пришлось придумывать о знакомстве с Поправой. Женская неприязнь могла порушить все планы. Вновь, по раннему часу, школяр воспользовался окном и еще объяснялся, почему его рубаха запятнана кровью. Дочь Левиндока поддалась на уговоры и договорилась со швеями. Узнав, какое обещано вознаграждение, и получив по империалу авансом, белошвейки приступили к работе тотчас, руководствуясь подробными эскизами и рисунком раскроя по образцу утвержденной ткани.
   В том, что Нобиус заставит Вертопраха подчиняться его воле, Камиль был уверен и посвятил этому разговору остаток раннего утра.
   Школяр плюхнулся на узкий топчан в своей ученической келье, когда уже совсем рассвело. Его давно и неудержимо клонило в сон. Накануне главных событий Камиль должен был как следует отдохнуть. Никто на его месте не смог бы совершить большего и потому сон юноши был крепким и спокойным.
   Спросонья, мы все квелые и беззащитней обычного.
   Почему мы никогда не чувствуем себя так, как за день до этого? Наверное потому, что существенное устроено из вещей малозначительных, не имеющих порядка, но несущих в себе идею.
   Мозаичный витраж дробил жгучие сполохи золотого света и грел висок школяра на смятой подушке набитой овечьей шерстью. Лучи проникали через цветное оконное стекло, раздражая зрительный нерв под плотно сомкнутыми веками юного мага.
   Поиск истины, как инстинкт пробудился где-то в подсознании Камиля и маг проснулся законченным мятежником. Его буквально обожгла мысль, что сметливый Нобиус мог дознаться и все поменять за те пять часов, которые школяр посвятил сновидениям, превратив создаваемое с таким трудом в мало забавный балаган.
   Камиль уселся на топчан, потянувшись до сладкого хруста и стряхивая с себя остатки сна.
   "Властейшему глаза не отведешь, если только помочь ему кое что упустить из виду ... "
   Сколько осложнений и всяческих каверз могло помешать ему в эту минуту.
   Подлинное недовольство нуждается в узде, а не в шпорах, ибо месть-нарушенный предел терпения, а объяснить чем нибудь иным возбужденное состояние Камиля было бы неверно.
   Юный маг прикрыл жалобно стенающую дубовую дверь в свою ученическую келью и юркнул за выступ стены, мимо подергивающегося пламени светильника. Старый замок Властейшего мага по своему обыкновению казался пустынным. Но было ли это таковым на самом деле?
   Юноша постарался скорей покинуть цитадель удельного волшебника, чтобы, чего доброго, не выдать себя и не погубить, в шаге от исполнения задуманного. Школяр был так нетерпелив, а невысказанные разоблачающие обвинения настолько его распаляли, что оставаться дольше под мрачными сводами ему казалось свыше всяких сил.
   Как никогда сегодня ему пригодится хладнокровие.
   Он осторожно ступал по каменной ловушке сводчатых коридоров, которые казались по особенному отталкивающе гулкими и неприглядно темными. Маг буквально пробежал мимо стоящих здесь до скончания веков подпирающих крышу статуй.
   "Ну ка, соберись!"-приказал сам себе школяр и посчитал за благо, что ему удалось подобру-поздорову выбраться во внутренний двор замка, болезненно жмурясь от солнца. Он рванул во всю свою прыть по травянистой аллее в направлении арки, собираясь отправиться к шляпному салону Барталамея Левиндока.
   Грезный град не вымер, он основательно затаился в ожидании самого худшего. На улицах никакого движения или шума, карантинные команды убрали последние трупы. Дважды попадались и пожарники разъезжающие на повозке с трехсот ведерной бочкой запряженной четверкой лошадей. Однажды упряжка тягловых меринов прокатила санитарную фуру полную раненых. По всем улицам двери и окна запирались наглухо. Рассохшиеся ставни, не говоря уже об окнах, были законопачены где травой и мхом, где-то паклей, а местами в ход пошла и хорошая одежда, пущенная на ветошь. Крыши большинства зданий блестели, пролитые водой.
   Жители готовились, и выкурить их из жилищ смрадной заразой, на этот раз, было не так-то просто.
   Лужа на заднем дворе шляпного салона подсохла. Поверх оставшейся грязи в разные стороны проложили мостки и даже не успели их затоптать. На сколоченном низком помосте стояла огромная корзина, к крепким, витым ручкам которой был привязан тонкий канат. По длине забора морщинистыми складками "хобота" свисала плотная кумачом-красная ткань. Внутри пламенного чулка были пропущены прутья, образующие кольца жесткого каркаса.
   Камиль придирчиво осматривал корзину и проверял крепко ли завязаны крепежные узлы, когда скрип мостков заставил его обернуться. Бьянка шла по едва прогибающимся доскам, чуть опасно качаясь и как бы приглашала полюбоваться собой. Верх девичьего платья плотно охватывал точеную фигурку, а соединение в рисунке роз и лилий выглядело так искусно, будто его не касалась рука портного. Складки юбки умели летать отдельно, без игриво легкого движения бедер, а плечи и грудь сходились во мнении, что открыть больше-означало бы лишить ее красоту загадочного магнетизма. Марево пестрых складок пичугами вспархивало вокруг ее ножек. Каскад светлых прядей обрамлял мелкие водовороты завитков, спирали прозрачных локонов пышно наслаивались сполохами друг на друга. Букли феерических кручений пересыпались тысячами золотых нитей. Ткань натянутая на холмиках грудей чуть провисала между вершин мягко присборенными волнующими складками.
   Она была не просто хороша, Бьянка была завораживающе красива.
   Облик женщины-всегда усилие над удобством и приподнятость над повседневной обыденностью.
   Девушка подошла ближе, Камиль разглядел кружевные перчатки и луны нанизанные на нитку бус, но даже жемчуг на шее не мог отвлечь от ее лица. Из под слоя пудры под глазами проступали глубокие тени, как совершенно понятный и приемлемый упрек амбициям юного мага.
   Верно истолковав его взгляд Бьянка торопливо пролепетала:
   -Сама каждый шовчик скрупулезно проверила, подшивала где требовалось. Белошвейки с ног от усталости валятся, а дело в срок закончили, как тебе надобно,-Бьянка подняла ресницы, вперив в Камиля свои бесценные глаза и обдав его чем-то более сильным и вечным чем сиюминутное желание. Это был не взгляд даже, а настоящий клич, вторжение с целью покушения на его частную жизнь и холостяцкую свободу. И не глаза это были, а мировая столица всех нуждающихся в любви.
   Камиль потянул за кружево на указательном пальце и стащил тонкую перчатку с ее руки, приведя этим девушку в сильное смущение. Суставчики ее пальцев побелели и отхлынувшая от ладошки кровь еще больше обнажила исколотые иголкой бледные подушечки крохотных пальчиков.
   Нельзя добиться мужчины надолго, не став ему необходимой. Но только женщина проявившая соучастие и сочувствие, не желающая быть просто трофеем, так удивительно подходит под описание главного приза всей жизни.
   Камиль поднес испещренные проколами тонкие пальчики к своим губам, покрыв беззащитно трогательную ручку сумятицей благодарных поцелуев.
   -Святая домотканая простота, как я ценю твои руки такими, без прикрас.
   -Все, по первому твоему желанию, как ты хотел,-она старалась быть открытой, легкой и без претензий, но это так трудно, когда один беспросветно дорогой человек заслоняет для тебя все остальное.
   Красивая женщина-как непрерывно накрытый стол, не возможно попробовать крохотный кусочек и тем ограничиться.
   Камиль отпустил маленькую надежную руку девушки, запустив собственные крепкие пальцы в игристое полноводье ее распущенных волос. Ее локоны как завитки белого шоколада были сладки и ароматны. Румянец живо заиграл на шелковистых щечках Бьянки, которая просто светилась от удовольствия, претендуя как на свершившееся, свое будущее с ним. Потаенные дорожки ее мыслей давно пробили на челе девушки столбовую дорогу, потому что без конца были направлены к замужеству.
   Опыта разочарования счастьем не существует.
   Жестом ленивого волокиты ищущего легкого наслаждения Камиль привлек ее к себе. Он целовал ее долго и подробно, кропотливо перебирая губами потаенные места, пользуясь ее недопониманием, как сильно он ей благодарен. Мочки ушей были самым заповедно слабым ее местом. И еще-он сам. Весь. Целиком. Бессовестно доводящий ее до изнеможения. До помутнения рассудка. Наконец и их рты нашли друг друга почти случайно и прижались, боясь потерять. Мягкие губы вместе с дыханием передали ее теплоту. Язык скользнул между его губами, парализуя своей горячей нежностью. Сладострастное отупение продлилось какое-то время, пока резкий выкрик не спугнул воркующих голубков.
   -Отпусти ее! Ишь куда ручонки свои ... Чай не бардельянку по самым гулящим углам выбираешь.
   Увы и ах, это был конечно Барталамей Левиндок, который широкими прыгучими шагами стремительно приближался к обнимающейся парочке.
   -А ты, бесстыдница, в дом ступай!-Левиндок супил брови и суровил взгляд.
   -Папа!-Вспыхнув до корней волос протестующе воскликнула девушка, неохотно отстранившись от юного мага.
   -И побыстрей мне. Я с тобой потом потолкую,-раздраженно пригрозил отец, подойдя совсем близко.
   Бьянка поджала губы, не смея ослушаться и осаживая себя мудрым смирением, девушка покорно сникла в реверансе. Ее голова качнулась, как увядший на длинном стебле цветок. Девушка так поглядела неловко и отвернулась, скрывая дождливую перспективу своих прекрасных глаз, и не глядя под ноги поспешила к дому. Волосы Бьянки словно были сотканы из застывшего света, подол развевался вокруг мелькающих ножек и она даже не заметила как ступила, не оступилась, а так пошла, с мостков в липкую грязь. Ей было не до того ...
   Это как свежий вывих не эластичного сердца. Почти каждое движение напоминает о травме. И когда не ноет-то болит.
   Камиль дождался когда Бьянка оказалась достаточно далеко и беспристрастно, тоном зрелого, пожившего человека, выдал:
   -Более потрясающего случая сделать ее несчастной у вас не нашлось,-он провоцировал хозяина шляпного салона на острое развитие разговора.
   -Да ты ...-Левиндок поперхнулся от негодования.-Не тебе говорить, не мне слушать,-угрюмая обида почти заслонила недоумение на лице отца. Он и представить не мог, что молодой балбес заявит ему такое. Собираясь произнести что-то невероятно обидное, он вдруг осекся и в четверть от того гнева на который настроился, вдруг проговорил:
   -Она же рядом с тобой не живет, а еле дышит. И ты понимаешь это не хуже меня, только чувств не выказываешь. Внушил девушке неясную надежду, об морочил, и она ждать тебя станет ради следующих ран,-укоряя и наполняя свои слова некой стыдливой ненавистью, Левиндок надеялся, что Камиль прервет его на полуслове и попытается переубедить.-Манишь девку, к бесплотной мечте ее приучаешь. А любить-нет, ты ее не любишь, а еще только собираешься, потому что знаешь: у нее всегда для тебя прощение готово,-въедливо и где-то ревниво шляпнику все же пришлось себя пересилить.-Не воспринимай мои слова как претензии вздорного старика, это не так. Я бы хотел с тобой договориться. Пообещай мне, что ты оставишь мою дочь в покое, и я прощу тебе остаток долга и даже верну задаток. Хочешь?
   -Это была бы дурацкая клятва,-Камиль достал из поясного кармана замшевый кошель с империалами и протянул Левиндоку.-А это ваше.
   Шляпник ударил по руке постылого любовника. Тесемка связывающая горловину лопнула и отчеканенные монеты рассыпались как самые светлые женские надежды.
   -Не смей насмехаться над моими родительскими страхами, беспутник!-Рявкнул он строго, но без употребления обидных слов.
   Камиль потряс отбитой ладонью:
   -Вы не умеете быть радушным.
   -Побольше уважения к отцу той, чьи руки ты только что целовал!-Почти на срыве, зло и взволнованно крикнул Барталамей Левиндок.
   -А вам известен другой способ расположить к себе женщину, кроме как дать ей надежду или переспать с ней?-Довольно резко спросил юный маг. В его голосе не слышалось ни единой нотки самодовольства.
   Левиндок не глянул, а точно крапивой стегнул:
   -Моя девочка не вещица на забаву и не сладкая косточка, которая заставляет всякого кобеля отключить ум и высунуть свой похотливый язык. Ей замуж хочется, потому что она, как всякая нормальная девушка, вынянчивает свою непоколебимую мечту о принце. И убери со своей рожи улыбку блудливого кота, бесчувственный ты болван!
   -Женщине надо в ком-то отражаться,-Камиль сохранил спокойную горечь в интонациях своих слов:-Я не заложник ее счастья и выдать благодарность за любовь не смогу никак,-с улыбкой юного скептика на устах веско заявил он.
   -Мальчишка ты еще,-Левиндок горестно тряхнул головой и мрачно сверкнув глазами произнес:-Понимать-это больше чем чувствовать. Ее беззастенчивая страстность меня как отца гнетет, ибо способна привести к поступкам безрассудным. Если ты ее притушишь, я тебя придушу,-от этих слов глаза отца покраснели и налились ненавистью,-и вдруг спасительная мысль осветила чело родителя, сделав его наивно трогательным, потому что обрела надежду:
   -Может ты ее попросту околдовал? А я тут перед тобой распинаюсь,-он и не пытался скрыть избыток презрения к юному магу, но практически уговаривал Камиля согласиться со своей новой версией.
   Ни один из них не хотел уступать в искренности другому.
   Камиль не сдержался, бросив ему в ответ:
   -Это как раз вы безо всяких фокусов превратили меня в подлеца и мерзавца, даже не помышляя о том, что настоящее чувство стоит того, чтобы его ждать, а не выгадывать и поджидать. Любовь, она ведь не раз и на матрас, а до гроба любовь,-его голос зазвучал величаво и трепетно.-Она собьет с ног опрокинутой звездой, наполнив тебя полноводьем ощущений,меньшее из которых вызывает ВОСТОРГ. А большее ... у большего и вовсе не будет названия, потому что оно станет сразу всем, ради чего и стоило родиться, жить и ждать,-Камиль был экспрессивен.-В мечтах растворяя все свои страхи и ощущая сладостную жуть пренебрежения здравым смыслом. Из всех многих-самая одна. Ту, которую невозможно измерить ни в каких единицах и не прогореть на растрате. Самая что ни наесть, чистейшее устремление к обожанию. Вся целиком из мечты. И меньшее меня устроить не может.
   Левиндок невольно опешил, так напористо и страстно говорил юноша, не стыдясь, в данных обстоятельствах, своего порыва.
   -Прибереги красноречивое излияние чувств для восприимчивых барышень,-Левиндок сычом глянул на школяра, но его тронул тон, каким юноша произнес последние слова, хотя показывать этого он не собирался, невольно вспомнив о своей, рано ушедшей в мир иной жене.-Жалкий ты фантазеришка, как я погляжу.
   -Мне всегда казалось, что каждый должен верить в слова, которые произносит. И в любом случае решать мне,-в тон ему произнес Камиль.
   -Тебя это конечно полностью оправдывает,-продолжал заедаться Левиндок. За тоном оскорбленного отца он попытался скрыть свое замешательство и досаду.
   -Меня удивляет другое,-сознался Камил.-Вы-то точно не должны были меня увидеть,-и юный волшебник гоголем пошел, как ни в чем не бывало, к возвышающейся на низком помосте корзине.
   Барталамей Левиндок тяжело опустился на корточки, достал из жидкого, вязкого месива торчащую ребром монетку и зажал в ладони:
   -Все что важно для моей дочери, хоть чуточку интересно и мне. Понимание таких простых вещей для тебя противоестественно. И все что я делал, всего лишь попытка изменить твой ответ на ее молитвы, романтичный ты циник,-но его последние слова заглушил никак не погашенный расстоянием рев.
   Над их головами сверкающей гудящей рекой пронесся дракон. Тугие крылья рассекали ветер. Уступающий натиску змея воздух послушно свистел промеж чешуек на его теле. Дракон резко взлетел и заваливаясь на бок пошел еще выше и в сторону, словно небо односторонне потянуло его к себе с огромной силой.
   Точно в ту же секунду Вертопрах пронесся над задним двором шляпного салона. Он пролетел так низко, что напоминал бледную ленту пыли. Левиндок не удосужился его разглядеть, потому что скачками помчался к дому, жертвуя удовольствием лицезреть неведомое существо ради проверки работы старенькой помпы и раздачи ведер всем способным противостоять огню.
   В этот самый миг Вертопрах облетел вокруг Камиля, обозначив магу свое присутствие и белой струей нырнул в тряпичного змея.
   Словно хлыстом вдоль забора ударили. Мягкая лавина волной прокатилась по алому боку опорного каркаса. Вырвавшись с другого конца Вертопрах пометелил к началу горловины и вновь, с присущей только ему быстротой, забрался под тугую ткань. Трубчатое тело воздушного змея безвольно разнеслось, раздулось и наполнилось воздухом. Материя натянулась, раздобревший на глазах тряпичный змей мягкими хлопками расправил полотно и конструкция змея приобрела полагающийся ей тугой объем. Стенки затрепетали словно непрерывно чихающие, заходящиеся сухим кашлем парусиновые легкие. Вертопрах разгонялся все сильней, стремительно набирая скорость, закольцевал самого себя и со скоростью струи вырвавшейся из выпускного клапана парового котла, продолжал нагнетать ветер в тряпичного змея. Он распрямился, как флаг на сигнальном тросе парусника. Наконец змей оторвался от забора и увеличившийся и располневший, крайне неохотно натянул провисшие пуповины канатов.
   Интенсивный в каждой детали дракон вновь пронесся над зубцами городских стен. Ненавидимое чудовище алело в небе, точно его сварили в крутом кипятке.
   Белошвейки торопились убраться в подвал под зданием шляпного салона. Ничуть не поддавшись начавшейся вокруг мастерской панике Камиль заскочил в качнувшуюся на помосте корзину. Сплетенную из тростника гондолу потащили привязанные к воздушному змею канаты.
   Змей, который совсем недавно был собран в складки как шелковый фонарик необычайной длинны и размера, с силой бросился ввысь, рывком превратившись из неприглядной кучи тряпья в летательный аппарат. Змей так стремительно набирал высоту, что у Камиля закружилась голова. Он вцепился в край корзины, уносясь в кристально чистое небо. Шелковый чулок багряного змея искрился над головой юного мага, точно струя свежей крови. Ветер ревел в ушах школяра неудержимым потоком, поэтому он не мог слышать как снизу, подгоняя домочадцев, ворчал Левиндок:
   -Ишь как взлетел,-шляпника тайно задела выдумка школяра.-Как таких только земля носит,-и полу бегом направился в дом, раздавая указания всем попадавшимся на пути.
   Вертопрах увлекся занимательной игрушкой, занося воздушного змея все дальше вверх. Он давно выбрал весь канат и не привязанный к бухте конец уплывал в вышину, напоминая оборвавшийся нерв.
   На мостках осталась лежать оброненная кружевная перчатка Бьянки.
   Багряный змей вскинулся, плетеное донце корзины раскачивалось и вязало каждый шаг, не давая устойчивости нив чем, точно палуба корабля поднятая высокой волной. Небо вокруг стало всеобъемлющим и повсеместным. Но Камиль не жалел, наоборот, он испытывал возбуждение и некую неподвластную доселе форму свободы. Змей тянулся ввысь, а Камиль держался за край "лукошка", и широко расставив для устойчивости ноги, осматривался. Поразившие Грезный град метастазы пожарищ были повсюду. Огонь вылизал до фундамента целые кварталы. Все, что могло сгореть, выгорело дотла, до копоти, превратив нутро жилых улиц в головешки и золу. Будь в городе чуть меньше каменных построек, он бы выгорел весь. На улицах не было видно ни единого человека, все попрятались от дыхания вечного сна. Только со стен, не давая себе труда как следует прицелиться, звучали одинокие пушечные выстрелы как напоминание, что остались еще способные защищаться.
   Размеренными взмахами взламывая поток воздуха дракон, как огромная переливающаяся муха, кружился над гноящимися ранами города. Его чешуя сверкая переливалась, точно по ней тек жидкий огонь. Опираясь железным брюхом о тугие струи воздуха аспид небесный изогнулся как степная гадюка и по кривой спирали текучим движением легко принизил себя, оказавшись над Грезным градом, но оставив воздушного змея поверх собственных крыльев. Он был такого размера, что теперь казался поистине вездесущим. Его клятая тень висела над покоробленными фосфоресцирующими на солнце крышами огромной черной медузой. Дракон шевелился и изгибался под корзиной с Камилем, как невероятно длинная рыба стоящая против течения.
   Юный кудесник почти решился, он перекинул ноги на внешнюю сторону корзины, крепко держась одной рукой за натянутый трос, а другой вцепившись в переплетение жесткого тростника. Естествоиспытательство школяра могло закончится чем угодно, столь пугающе емким было ощущение безграничной высоты. Школяр мог сверзиться в любую секунду, в мыслях он непременно промахивался. Смаргивая вышибаемые ветром слезы Камиль напряженно всматривался в гребни на спине дракона, которые сейчас напоминали плавники охотящихся стаей акул. У него не было пробной попытки и решиться на подобный поступок мог только волшебник с "Приором" как у него. Эта мысль посетила его как последняя надежда. Прыжок вниз мог вести в никуда и стать последним.
   Совладав с собой юноша отпустил руки и ... и прыгнул.
   Камиль падал на дракона, как на дно опустившегося в пятки сердца. Ему казалось, что корзину в последний момент некстати развернуло и солнце раскаленным ожогом невыносимо полоснуло по глазам. Юноша вытянулся в немыслимом прыжке, весь сколько мог, ему показалось, что железного птеродактиля качнуло и он промахнулся ...
   В его распоряжении было всего мгновение, которым он воспользовался так неумело.
   ... прощаясь с жизнью, Камиль успел все таки вцепиться в выступающий на спине дракона гребень. Удар плашмя вышиб из него дыхание, но он отчетливо ощутил всей грудью дрожь под выпуклыми неровностями вибрирующих чешуек. Тотчас накинувшийся на школяра ветер начал уволакивать его беспомощное тело, пытаясь сорвать пальцы со скользкого метала, смахнуть, совратить мага на легкую смерть. Мышцы юноши, казалось, вот вот лопнут от напряжения. Увенчанные флюгерами верхушки зданий всем разрозненным частоколом копий, чудилось, метили сразу ему под ребра, а земля внизу была чересчур зазывной, но при этом страшной и далекой.
   Спинной гребень приподнялся, издавая грозовые раскаты, подобно листовой жести. Юноше удалось выждать и подтянувшись, с четвертой попытки, перекинуть ногу за гребень.
   Как он смог не навернуться-одному магу известно.
   Ярящийся дракон душераздирающе взревел и даже небеса, казалось, задрожали от его жуткого рева. Змей напрягся, и, рассекая воздух, ненавидимое видение плавно понеслось облетать город. Его глазницы пылали точно раскаленные для клеймения скота прутья.
   У Камиля тут же заложило уши и в голове начался звон, способный мерзостью звука свести сума. Ветер казался ледяным и не только таким, он точно тер по коже наждаком, пытаясь соскрести и растереть в кровь лицо и руки юноши. Словно вся тяжесть воздушного океана протащила юного мага сквозь штормовую волну. Маг пополз вперед, не представляя как можно пережить подобный полет. Неистово завывающий ветер забивал выталкиваемый при дыхании воздух обратно в легкие. Школяр медленно но неумолимо приближался к голове дракона. Его собственное горло казалось ему настолько сухим, точно его провялили и натерли прожаренными сухарями.
   Взъерошив металлическое оперение дракон едва не захватил попавшую под их нахлест ступню юного мага, но тот успел выдернуть ногу из под захлопнувшихся медных чешуек. Выгнутые кромки сомкнулись, образовав вдоль бока летающего убийцы монолитную броню.
   Слаженные взмахи сильных крыльев выровняли полет и это было к лучшему, потому что дракон был скользким как змея и быстрым, точно птица. По вросшим в хребет дракона гребням Камиль наконец добрался до шеи смрадного гада. Спрессованный ветер пробивался сквозь сцепленные зубы, распирая легкие юного волшебника. Горбато иззубренные вороненые пластины возле чешуйчатых ушей змея имели небольшие отростки. Железный птеродактиль проворачивал глазницы казавшиеся школяру кровавыми ямами, и пытался заглянуть себе на загривок. Ухватившись за рогатки украшающие голову змея наглец цепко держался и еще пытался править. Камиль понукал дракона, пихая коленками в то место, где защищенная медной чешуей гортань соединяла шею с пластинами на затылке. Это место за ушами казалось ему наиболее уязвимым.
   Змей начал снижаться, чем несказанно обрадовал школяра. Камиль тут же вперил взгляд в землю. Дробь барабанов густой россыпью указала точное место и улицу. Вначале он смог различить плац-парадные камзолы песочного цвета, затем и стаккато барабанного боя подтвердило точность выбранного направления. Маг дернул за шипастые рогатки на морде змея и тот, бешено вспоров воздух плавниками стальных крыльев, приблизился к ущелью улицы и понесся над отвесными склонами зданий, отбрасывая красные отблески на стекла уцелевших домов.
   Там, внизу, крохотные фигурки панцирных плащеносцев выстроились обратным клином и натужно отступали назад, ухватившись за растяжку каната.
   Эх-мА!
   Еще давай!
   Не оступись.
   Шибче тяни, плавней натягивай!
   Солнце искрилось на доспехах панцирников. На их руках были перчатки с длинными крагами из воловьей кожи, надежно пристегнутые ремнем к предплечью. Рука воина внутри сжималась в кулак, а там, где должны были располагаться пальцы, торчал железный крюк, зацепив который плащеносцы и натягивали канат.
   Концы каната, служившие как тетива, были заправлены через ползуны в окна верхних этажей по двум равноудаленным сторонам улицы. Установленная там в комнатах система тросов работала по принципу жгутообразных жилистых скруток. Чем сильнее натягивались вертикальные пучки прочно скрученных жил, тем жестче отводились в стороны зажатые в них рычаги, накапливая настолько мощную силу, что панцирным плащеносцам едва хватало крепости рук и ног, чтобы общими усилиями продолжить выбирать тетиву невероятного размера. Широкий наконечник огромного копья торчал из направляющей трубы, собранной из двух соединенных половинок пустотелого ствола дерева, сердцевина которого была выдолблена и закреплена на балках, перекинутых через улицу между двумя равно высокими домами.
   Определенно, за какие-то пять часов, справиться с таким объемом работы, без применения магии, было бы немыслимо.
   Пронося кроваво-багровые полотнища расправленных крыльев змей устремился вниз, пронесся над самыми крышами подобно свежей огневой лаве и заслонив собой проем в небосклоне полетел на минимально допустимой высоте. Ящерица неба-железный дракон взревел раскрывая пасть, готовый обдать облепленный людьми трос убийственным смрадом. Как только змей оказался в прицельном желобе, вибрирующая тетива по команде дюжинника моментально и очень мощно стряхнула за цепы. Один панцирник не успел вовремя отцепить свой крюк. Его выдернуло, швырнув вперед метров на шестьдесят, растянув полет в крик и размазало о кирпичную стену, безобразно вывернув руки и ноги. Растяжка между домами ударила в стоящий на взводе ударный кувал, который саданул по набалдашнику на конце циклопического копья и то, через полый ствол дерева, полыхнув огненным всполохом наконечника, вонзилось в зевок железных челюстей.
   Улицу будто вытошнило страхом. Вылетело-не поймаешь.
   Расчетливо, с упреждающим прицелом выпущенное в небо копье ослепляющим блеском ворвалось в конвульсирующую горловину, разодрало гортань дракона и наглухо засело острием в кромешной пасти. Чудовищный рев смертельно раненого существа перекрыл все иные звуки. Наконечник копья с широкими режущими кромками засел настолько прочно, что заставил змея издать пронзительный скрежет и судорожно изогнуть сочлененные суставы железной плоти. От этого толчка Камиля скособочило, он, всеми правдами и неправдами, пробовал удержаться на шее медного птеродактиля, цепляясь за растущие из бугорчатого рыла шипы. Быстрыми агонизирующими зигзагами дракон вырвался, сумев набрать высоту над длинной улицей, ставшей для него смертельной ловушкой, от чего школяр еще сильнее ухватился за торчащие наросты, а сердце Камиля неконтролируемо пыталось выпорхнуть из груди. Жизнь стремительно покидала железного змея. Он словно бы падал сквозь невидимую воронку образовавшейся пустоты и новые взмахи огромных крыльев были не так крепки как прежде. Точно небо, пробитое стрелой невероятного размера, лопнуло, потеряв в этом месте упругость. Каждый удар сердечных поршней оказался не столь силен и все же змей еще продолжал лететь. Редеющие взмахи роняли дракона сквозь расступившийся воздух. Он загребал крыльями на одну треть от доступной ему силы. Движения стали настолько вялыми, что небо не могло больше его удерживать. Ящерица неба моргнула железными забралами век и спрятав гаснущие глаза, по пологой дуге нырнула к камням мостовой. Все отпущенные ему в этом мире силы закончились. Разбегающиеся русла улиц вдруг встали на дыбы и полетели навстречу.
   Владыка Нобиус стоял на крохотном балкончике площадки башни с курантами, неотрывно следя за происходящим:
   "Мальчишка обещал ... Пришлось ему по хорошему отдать в услужение Вертопраха, но иначе бы школяру не поднять воздушного змея. Зато теперь ... Ну же ... Развязка близка, как ствол у виска ..."
   Камиль вдруг почувствовал, что несется на пустой медной болванке, которую покинула жизнь. Неуправляемый полет превратился в падение, от чего и без того сжавшееся сердце юноши стиснулось еще сильнее. И он сам перестал жить еще не упав, не разбившись, не превратившись в размазанное пятно крови. Юный кудесник не отрывал взгляда от приближающейся, кинувшейся им навстречу земли и верил, что все не попусту. Не просто так ...
   Начиненный мощью дракон, будто последний луч заката проникший в полно действие света дневного на самом исходе дыхания испустил мучительный вой, обрушился гремящей лавиной и рухнул на площадь, тараня земную твердь. Место падения взорвалось мириадами полыхнувших протуберанцев. Языки пламени заметались короной сатаны, вскидываясь точно извивающаяся рептилия. Опаляющее свечение оказалось безвредным для городских построек, но чтобы понять это, выглядывающим людям, выбирающимся с разных сторон жителям, потребовалось какое-то время.
   Шар солнца напоминал шипастый кистень, которым с размаху целили в самое лицо. Яркий диск находился ровно посредине своего пути и выстрел с набатной башни должен был оповестить об этом всю округу. Так бы оно и случилось, если бы канонир не загляделся на бьющееся волнами зарево, полнеба залившее фонтаном кровавого свечения, лишая небеса бледности ярким рубиновым блеском.
   Казалось, все замерло в ужасе и только Нобиус испытывал упоение от увиденного. Он не стал наказывать зазевавшегося канонира. Сегодня он был милостив. В такую удачу маг даже поверить боялся. Он испытывал предельно комфортное, безопасное ощущение победы. По крутым ступенькам винтовой лестницы Нобиус спускался во внутренние покои замка.
   "Наконец то. Все закончилось раз и навсегда. Я уж начал подумывать, что никогда от них не избавлюсь. Сама судьба благосклонно объединила их смерть. Как было предначертано, так и свершилось. Сбылось."
   Его настроение было приподнятым. Властейший маг не торопился, взглядом любящего хозяина он наблюдал через бойницы башни как совсем высоко тянулась извиваясь тонкая огненная змейка, которой продолжал играть неугомонный Вертопрах. По каменным переходам Нобиус прошел в сводчатый зал с пламенеющими колоннами, мысленно придаваясь приятным рассуждениям:
   "Камиля придется посмертно объявить героем и воздать почести как избавившему город от дракона. Когда же этот заезженный штамп перестанет вдохновлять новых дурачков? Чем позже это случиться, тем легче мне будет жить",-удовлетворенно решил маг. Его пальцы сцепились, нырнув в длинные рукава плаща:
   "Размозженное тело мальчишки необходимо поскорее убрать. Соскрести ... Или лучше объявить его напитавшемся неизлечимой заразой и придать останки огню прямо на месте? Нет, не так!"-чуть мечтательно отказался от прежнего Властейший маг. - "Он поступит вернее и тоньше: убийце дракона будет уготована слава героя и спасителя ... Дней эдак пять или неделю. Пышные торжества заставят прикусить язык самых недоверчивых и снимут всякие подозрения ... Пожалуй, еще он снизит на год все основные налоги и помилует сотню не представляющих большой опасность заключенных ..."
   За спиной мага раздался рык. Нобиус мгновенно насторожился оборачиваясь. Горделиво царящее в нем порхание бабочек заменил всепоглощающий страх ...
   Через освещенную пламенем колон залу двигалась крупная псина. Черная и лохматая, извещающая несчастье, она брезгливо скалилась оголяя окровавленные клыки. По красным паутинкам темнеющих плит собака приближалась к Властейшему магу. Нобиус долго смотрел как барбос пересекает большой, казавшийся бесконечно длинным, зал. В какой-то момент он понял, что пес не рычит, это дыхание собаки походило на хрип.
   -Делагрез?-Гулко зазвучал в замкнутом пространстве голос Властейшего мага:-Ты ... все таки, непостижимым образом, выжил,-реденький одуванчик его жиденьких волос вдруг распушился подобно гриве. В запавших глазах мага разгоралась злоба.
   "Он допустил промашку, это стало исчерпывающе ясно."
   Дворняга тяжело дышала и, неожиданно, бесприютный бродячий пес стал разваливаться, его плоть рассыпалась, тягуче облазила и разрушалась, уступая место перепуганной свинье с фестонами ледяного припая ...
   "Так за дешево купиться... Шелуха. Все враки! Он, перепроверяющий собственную тень, так попался. В иллюзорном мире доискаться правды труднее всего. Кто помешал распознать подмену?! Ах ты ... Как же я раньше ..."-Нобиус взмахнул рукой и в магическом посыле начал срывать слой за слоем ...
   ... хрюшка вдруг сделалась похожей на поваренка из "Червивой розы", на концах распухших щетинистых пальцев которого мерцали пилы выпущенных когтей оборотня.
   Нобиус вскрывал и вскрывал личину за личиной:
   "Как он мог быть таким небрежным?!"
   Из под прежней выныривала новая маска. Предыдущий образ рассыпался брызгами, разные обличья скатывались грязными каплями ...
   "Ему нужна была только голая правда, какой бы она не оказалась."
   Вновь произошли разрушительные перемены, Властейшему магу предстал неизъяснимо зримый полыхающий валун. Не проломив крыши замка он ярко горел посреди зала, раскидывая алые языки пламени. Пылающая комета прокатилась по полу, оставив позади вспыхнувшую борозду, которая тут же ударила из стороны в сторону отросшим шипастым хвостом медного дракона ...
   Чуть пьянея от волнительного возбуждения Нобиус сорвал последнюю маску, в азарте он не заметил как смахнул слой невидимости ...
   "Сколько разноликих образов и всего лишь одна настоящая ликующая ухмылка."
   Окутанный искрящейся пылью перед ним стоял школяр. Он был таким же как и прошлым утром. Юношеский трепет даже по своему украшал строфиста партикулярной магии, но Властейшего Нобиуса так и тянуло его придушить.
   -Камиль,-Нобиус непривычно произнес его имя. Так не было никогда. Очищенный от наслоения принятых им образов юный маг вышагивал, сохраняя достойный вид и приближался к Властейшему, гордо бряцая шпагой. Его черные растрепанные ветром пряди поблескивали в свете колон. Стройная легкость юношеской фигуры казалась напряженной и внимательно чуткой.
   -Разве ваше сердце не заходится от любви, а душа не переполняется гордостью за своего ученика?-С насмешкой обратился Камиль к своему господину.
   Владыка сделал вид, что не узрел иронии, он отчаянно пытался понять как это произошло.
   -Ты падал чересчур опасно, верхом ... чтобы я надеялся на то, что ты смог бы выжить,-Нобиус пытался скрыть досаду, вызванную таким поворотом событий.
   Голова юноши была высоко поднята, а плечи расправлены.
   -Я неукоснительно следовал вашей воле и первое, что я увидел по возвращении, пораженное моей живучестью лицо наставника. Смахнув с меня колдовское забвение вы вроде как рассчитывали содрать с меня заживо и шкуру, легко предложив меня в этой роли. Так смотрят на ягненка, предназначенного на заклание, который, совершенно непостижимым образом выпутался и имел совесть жить дальше, испортив весь праздник умудренному годами учителю.
   Всем своим видом Нобиус давал понять, что не верит собственным ушам и весьма опечален словами юного мага:
   -Ты уже перерос тот нежный возраст, когда тебе, за такие речи, можно было просто спустить штаны и выпороть. Если ты не исполнил порученное тебе господином твоим ... то я могу расценить это как гнусную измену ... Веришь ли, от тебя так и несет предательством. Я, признаюсь, впервые чую этот душок с твоей стороны.
   -Хватит! Пора прекратить это ваше фальшивое притворство,-перебил Властейшего мага юный волшебник. Камиль был чересчур взвинчен, чтобы проявлять осторожность в речах.-Не стройте из себя наивного простачка, ваша ложь настолько очевидна, что выдает все коварные замыслы с головой. Пустив кровь Делагрезу я должен и сам был погибнуть. Не так ли?
   Белый цвет очень осторожен. Нобиус побледнел и холодно осведомился:
   -Навряд ли ты нащупал причину по которой я так ... поступил?
   -Хотите я начну с самого начала. Откуда я понимаю?
   Нобиус не ответил, но Камиль уловил в глазах Владыки хорошо знакомый блеск заинтересованности.
   Юноша убрал со лба прядь и приступил к своему рассказу:
   -Магический ключ всякого заклинания это душа произносящего его волшебника. Я послал ящерку смахнуть заклятье с ледяной воды на заднем дворе, но разогнать чары мерзкого зловония внутри мастерской Левиндока позабыл. Когда я пришел к Барталамею Левиндоку узнать точный адрес жестянщика Андрагура, то заодно решил, в знак доброй воли, снять зловонное колдовство со всего шляпного салона. Но мне было сказано, что мое волшебство уже отменено.-Излишне волнуясь Камиль продолжал:-Магам подвластны книжные наговоры, в точности повтора воспроизводящие интонации и заученную грамматику каждой выписанной буквы. Если бы я накладывал зарок по одной из таких книг, добытой из вашей библиотеки, тогда бы еще можно было понять как его смогли отменить. Но я то действовал по наитию, неповторимому "Приору", приходящему ко мне в голову в данную секунду. Мои заклинания стихийны и ни один, даже самый даровитый маг не смог бы развеять спонтанное волшебство подобного рода. Здраво поразмыслив я смекнул, что подделать такое колдовство невозможно, как и отменить его кем-то другим. Не мной. Понимаете? Ноя его не отменял, а Левиндок заверил, что колдовство уже снято. Что-то здесь было не так. Тогда у меня возникло подозрение, что меня водят за нос. В эту секунду я неожиданно понял, что с моим школярским заклятьем мог справиться только я сам.
   -И что же тут нового? По моему ты повторяешься. Пока это лишь пустые слова и больше похожи на заготовленную речь недоучки,-одернул его Нобиус.
   Услышав такое Камиль решил рассказывать по порядку и не пропускать никаких подробностей:
   -Во время обеда в "Червивой розе" мне бросилась в глаза ваша необычайная похожесть на Балансира,-юноша поискал слова, беззвучно перебирая губами, пока не произнес:-Некая совпадающая двойственность. А когда мне удалось переговорить с Андрагуром, он поведал мне о своем страшном заклятье.
   Костистый, осунувшийся рот Нобиуса удержал тихо вырывающийся изнутри вопль, но маг нашел в себе силы мотнуть головой.
   -Тут я вспомнил о носовом платке, сшитом в мастерской шляпника, которым утирался Делагрез на месте казни Гейса. Была ли под ним ваша личина, меня этот момент в данном случае не интересовал. Вы, по своему усмотрению раскланивались и исчезали со сцены когда вам заблагорассудится. Делагрез бывал в доме Левиндока и имел до меня собственный интерес. Вначале я думал, что его цель только меня убить. Но получив при облаве на оборотня из его собственных когтистых лап берестяную грамотку, я окончательно все расставил на свои места. Камиль чуть прикрыл веки и продекламировал на память:
  

Суд был скор и не бывал

Маг великий так сказал:

"Станешь в облике зверином

бессловесною скотиной.

Но заклятье будешь знать

Человеком-забывать."

  
   -Делагрез не помнил ничего будучи в обличье странника и изгоя, а в личине зверя все сразу же вспоминал, но произнести не мог.
   Камиль искал хоть проблеск понимания в глазах Властейшнго мага, но тот лишь ответил ему:
   -Тот кусочек коры, на который ты ссылаешься, можешь подстелить в клетку своей домашней птичке. Это всего лишь твои скороспелые домыслы и не более того, а мне нужно больше чем просто догадки.
   -Для вас может это и не доказательства, но мне подсказки оборотня сослужили верную службу,-Камиль был непреклонен и продолжал читать стих:
  

"И исправить жизнь свою

Шанс один себе даю

От начала до конца

Силой дерзкого юнца."

  
   -Исправить шанс, вы понимаете?-Школяр горел своей идеей, по привычке делясь радостью открытия с наставником, позабыв, что их роли теперь переменились.-Тогда я узнал главное и догадался об остальном.
  

"Ты же, тоже был напастью

Не сберег свое ты счастье

Потому, не наглядеться ...

Ты, как в зеркало смотреться

Будешь в собственную суть"

  
   -Балансир и есть ваша суть. Как суть моя Делагрез. Поэтому он и смог снять мое заклинание дурного запаха, как я сам!-Почти торжественно объявил Камиль.-Но это, как вы правильно заметили, были пока лишь мои догадки. Для того чтобы получить подтверждение своим предположениям я выбрался за пределы городских стен и частным образом разыскал Делагреза, явившись к нему тайно и переступив порог его шатра этой ночью,-в этот момент Камиль сам себе мрачно кивнул, придаваясь неким собственным недодуманным мыслям.-Вы, по всей видимости, рассчитывали что моя невидимость не только защитит меня от расправы и самосуда на улицах осажденного города, но и станет непреодолимым препятствием для моих замыслов, вздумай я пойти на выяснение отношений со своим двойником. Неужели вы думали что он, за эти долгие годы скитаний, так сильно разуверился в себе, что не сможет меня увидеть? Но, как вы не старались, изгой и найденыш встретились.
   -Немножко недооценил я тебя,-на секунду дал волю раздражению Нобиус, но тут же мобилизовался и замолчал.
   -Я не рассчитывал что Делагрез поверит мне на слово, но нацарапанные собственной когтистой лапой каракули послужили доказательством правдивости моих слов и что-то пробудили в его долями живущей памяти. Пришлый маг проникся моим планом, и внеся несколько существенных поправок, постарался не стеснять меня в средствах, щедро выделив на его осуществление грезные деньги. А дальше вы все видели сами,-Камиль замолчал, этого времени он отпустил Властейшему Нобиусу предостаточно. Гармонизируя резко наступившей паузой всю силу нанесенного Владыке удара.
   "Недооценил ... Чересчур был послушен дракон сомнительному погонщику. Такое точное, потрясающе живое ощущение, как будто все происходило у меня во рту,"-удивлялся пораженный маг: "Старею ..."
   Все это время Нобиус стоял отрешенно и нервно переплетал пальцы, потом, словно очнувшись, он несколько секунд пристально смотрел в глаза Камилю и только после заговорил:
   -Такой успех чуждых мне видений невозможен, не до такой же степени я ослеп, что мои собственные глаза подводят меня?
   Он выглядел настолько растерянным, что Камиль решил кое что ему объяснить:
   -Пробрать вас далеко непросто, Властейший. Тут сплоховать было никак нельзя и мы постарались. Эксплуатируя семантику выдумки и реальности, мы с Делагрезои лишь подтвердили достоверность ваших собственных ожиданий. За двумя уследить куда труднее. Пока вы всматривались, заглядывали под напускное, второй из нас восстанавливал каждый фальшивый слой. И так, чередуясь, неуловимо поддерживая точность задумки, мы удерживали в вас ощущение подлинности всего увиденного.
   -В таком деле важен всякий миг и каждый маг.
   Костлявые плечи Нобиуса вздрогнули и он повернулся на голос. В паутине теней усиливаясь заворочался сгущающийся контур. Медленно и чинно на освещенный участок ступил Делагрез.
   Камиль не шелохнулся, и выдержав короткую паузу заговорил вновь:
   -Вам нужна была полная наша гибель, всерьез, и вы ее получили. Ничто так не убеждает-как наглядность собственных надежд, ради этого можно даже отказаться верить в реальность. В таком состоянии вам так легко было подсунуть за событие выдумку собственной смерти. Вы сами не смогли удержать себя в рамках здравого смысла и поверили нам и той иллюзии, которую мы вам навязали.
   Зелено-голубые глаза Камиля и Делагреза одинаково лучились в свете пылающих колон серебряными искрами, точно излучая совмещенную тайну магов.
   В языках подпирающего своды пламени кожа Нобиуса казалась прозрачной и чудилось, будто сквозь нее проглядывает череп Властейшего мага. Он стряхнул лживое наваждение и постепенно приходил в себя, начав говорить:
   -Истина присутствует во всем, но позволяет себя подменять. Разыграли, значит, хитрецы лукавые. Вокруг пальчика старика обвели, застукали с поличным,-легкая сутулость придавала магу озабоченный вид.-Не слишком радуйтесь, вы еще не знаете как бывают сладки кошмары и как опасны прозрения.-Нобиус едко ухмыльнулся и посмотрел на магов. Его глаза вспыхнули точно сухая трава в засушливую пору.-Какие же вы оба восторженные и признание это ваше неосторожное, если и вовсе не назвать его глупым, роднит вас с заблуждениями всех болтунов мира. Не всегда разгадка лишает проблему,-голос Владыки сделался скрипучим со стальной крошкой.-Подфартило сопливому мальчишке и провонявшему псиной бродяге вызнать то, что должно было оставаться тайной до самой их смерти. Вы отравили мою победу. Но это я исправлю, у меня еще остается шанс не проиграть схватку. Слишком долго вы висели петлей на моей шее,-угроза прозвучала негромко и от того показалась еще опасней.
   Камиль был достаточно молод, чтобы сознавать, когда спор превращается в бессмыслицу. Терпение и невозмутимость, на которые школяр настроился, быстро покидали юного мага:
   -Слышите, вы ... ради вас я готов был в лепешку расшибиться, а вы беззастенчиво лгали мне! Я даже и подумать не мог, что удача в ваших делах сулит мне смерть. Только вариант по которому мы оба умираем и был вам интересен.-На иссушенном ветром лице юноши наметились первые морщинки.-Я хотел доискаться правды, каким бы печальным ни был для меня итог. Теперь я знаю абсолютно все.
   Демонический хохот Нобиуса прервал пылкую речь Камиля. От взгляда его учителя вдруг сделалось холодно, точно арктический ветер забрался прямо под окровавленную рубашку школяра:
   -В твоем случае, дрянь ты памятливая, я никогда не путал покровительство с выгодой,-он даже и не пытался больше скрывать холодную враждебность и презрение.-Вы никто против меня, слышите, и любая попытка сразиться со мной на равных обречена на провал. Теперь же пеняйте на себя,-в глазах Нобиуса читалось безжалостное, сулящее гибель, торжество.-Я покончу с вами,-пообещал Властейший.-Хоть и не в одиночку,-его бесцветные глаза при этом загадочно сверкнули.-Но сам!
   Тонкая и желтая, как из прозрачных хрящей сращенная, рука Владыки вскинулась к сводам престольного замка. Привычка повелевать была наработанной, а магический посыл мощнейшим. И дикой, исполненной черными мыслями местью прозвучали слова заклинания Властейшнго мага ...
   ... матерь каменных твердынь, разбуди нешевелимых, посягнувших опрокинь, жизнь вдохнув в несокрушимых.
   Пламя вздрогнуло. Замок заходил ходуном, задребезжали грохочущими секущими трещинами аллеи колон.
   В пол мгновения Делагрез осознал какая их гнет сила, оценив грозящую опасность он рывком повлек за собой Камиля, и они опрометью бросились вон из под страшной тяжести, за пределы разрушающихся стен замка.
   Чудилось что само пространство сделалось хрупким от крохотных, испещряющих трещин вокруг. Грохот вырвавшийся за ними следом казался еще более оглушительным, чем если бы они оставались внутри.
   В несколько прыжков маги миновали глубоко истертые ступени, и оказавшись во внутреннем дворе, позволили себе остановиться.
   Камиль вскинул голову, прозрачность неба виделась литой, и на этом фоне господствующая над замком башня с курантами вдруг просыпалась крошевом отслоившейся штукатурки. Тяжелая дрожь пошатнула стены донжона и ветвящаяся трещина потянулась по серым граням набатной башни. Замок встряхнуло еще раз, и это можно было истолковать, как знамение самого дурного толка. Выдвинутый фронтон фасада уже покрывало множество щелей и разломов, когда плита с барельефами, украшающая фронтон, оборвалась и рухнула почти отвесно.
   Удар!
   Мягкий взрыв серой пыли, поднятой ее сокрушительным падением, сопроводил обвальный грохот, вздымающийся над невольными зрителями удушливой пеленой страха.
   Поднятое облако пыли сильнейшим образом смахивало на Вертопраха.
   Припорошенный камень лишился зеркального блеска, подошвы заскользили и стали скрипеть по тонкому ковру в миг покрывшей мраморные плиты каменной крошки. Камиль запахнулся коротким плащом. Делагрез прикрыл лицо широким рукавом. Налетевшее облако пыли буквально шуршало, ссыпая песчинки по складкам ткани. Рискуя задохнуться, Камиль откинул плащ: где-то, на самом пределе видимости, что-то смещалось. Там качнулось нечто тяжелое. Что-то большое и постоянное шелохнулось внутри клубящейся пыли, и когда взвесь облачного слоя начала оседать, взглядам магов предстали статуи, которые сверхъестественно ДВИГАЛИСЬ.
   Строй атлантов и кариатид шевелился!
   Это не было игрой света на чередовании форм и теней.
   Маги переглянулись и Камиль прошептал:
   -Именно на такой вот последний случай Нобиус и припас их в своем рукаве.
   Они, увы, не бредили. Это невозможно было представить до этой секунды, но взгляд КАМНЯ напрягся ...
   Пробудившиеся от вечного сна громады совершали медленные сомнамбулические движения, жилистые стволы рук, как и головы, высвобождались из под бремени фронтона. Статуи переносили вес с ноги на ногу, разминали округлые мускулистые шеи, а их ожившие глаза поблескивали смальтой.
   Прожилки в мраморе, словно бы проступали, то вновь исчезали, точно пульсирующие кровеносные сосуды под давлением за пустившегося сердца.
   Черные тела атлантов ошеломляюще контрастировали с белоснежными женскими фигурами кариатид. На тех и других были только набедренные передники и сандалии. Мрачные исполины с атлетическими фигурами борцов перекатывали шары бицепсов, похожих на пушечные ядра. Рельефные мышцы пресса напоминали забитое булыжником русло пересохшей реки. Кариатиды выточенные из безупречно белого мрамора так же отличались красивым мягко-округлым барельефом вырубленных мышц. Они имели сильные покатые плечи, не слишком узкую талию и широкие бедра. Их круглые "мясистые" груди были обнажены, а крепкие ноги отличались изящной стройностью. Статуи постепенно приходили в себя, стряхивали с головы и плеч следы голубиного помета и выбирались из род шатровых крыш запущенных тенями козырьков чешуйчатой замковой кровли. Когда они сходили со своих круглых оснований, в плоскостопых подошвах виднелись следы от штырей удерживающих их на постаментах.
   Они не знали страха, долгие десятилетия единственным выражением на их лицах была величавая сосредоточенность и покой.
   Прочно став на ноги и ощутив крепость собственных тел, статуи, медленно расхаживаясь, шаг за шагом, начали подступать к магам, неминуемо ужасая своим приближением.
   Выдвинутый фронтон фасада, потеряв опоры, продолжал разрушаться, но атлантов и кариатид это больше не волновало. Плиты скрипуче постанывали, проседая под опускающимися ударами их ног. Быстро несущейся рекой секунды бесцельно похрустывали под каблуками волшебников мраморным крошевом. Они медлили перед надвигающейся смертью. Ткнувшись ледяным при паем под ребра, мерзко подмерзала душа.
   -Есть новость и похуже,-проговорил Делагрез и большим пальцем показал Камилю за спину. Юноша ошалело обернулся: монументальные львы обрамляющие проходную арку успели покинуть свои тумбы и наставив уши возбужденно взмахивали хвостами. Рыжие, как раскаленная проволока гривы поднялись дыбом, от чего их и без того огромные головы стали поистине гигантскими. Не втягивающиеся когти люто царапали белеющие квадраты более светлого мрамора, устилающие внутренний двор замка. Мощные морды принюхивались к дразнящему запаху, плотоядный оскал оголял желтые огненные клыки. Мрачные крадущиеся львы с утробным рыком,больше напоминающим камнепад, двинулись со смертоносной сосредоточенностью кошек выследивших свою добычу, и огромными прыжками легко покрывали отделяющее их от волшебников расстояние.
   С хищниками нельзя договориться, когда они чувствуют запах крови-их остановить невозможно.
   Камиль лихорадочно огляделся в поисках надежного укрытия. В этой почти пата вой ситуации он пытался отыскать путь к спасению.
   Темные волосы Делагреза зашевелились подобно клубку черных гадюк. Он уже обдумал самый быстрый и поэтому лучший способ дальнейших действий. Пролившееся сверкание застывало чешуей на теле мага. Секунды тянулись как целая жизнь. Делагрез укрупнялся и расчеловечивался, одновременно становясь избыточно могучим и вновь перевоплощаясь в дракона. Готовый змей с осторожной силой едва коснулся юноши колыханием крыла, но и этого хватило, чтобы того развернуло и едва не свалило с ног. Сковывающее отчаяние отступило, Камиль подобрался, напружинился и без разбега сиганул на змея. Ухватившись за натянутую по хребту дракона перепонку школяр оказался на спине железного птеродактиля. Дракон всколыхнулся расправляя крылья, медные перья чуть задрались и змей оттолкнулся и взлетел, разогнав под собой клубящийся удушливый туман пыли.
   Бивне образные выступы львиных клыков полоснули по тому месту, где пару секунд назад стояли волшебники. Хищники активно закружились на опустевшем пятачке в поиске упорхнувшей добычи. Атланты и кариатиды подняли в небо каменные головы, равнодушно следя за сверканием агатовой чешуи, и вслушиваясь в звучащий в их головах голос хозяина направились в городские кварталы.
   Камиля мотнуло, он цепко оседлал дракона словно волну. Лицо и руки юноши точно вновь окунулись в ледяной горн.
   Делагрез торопился, не совсем осторожно впиваясь в плавно удерживающий его идеально прозрачный воздух. И стоило ему вильнуть хвостом, бархатная тень от косо ускользала вниз.
   Ветер ударял юношу с такой силой, словно он бес конца получал раскрытой ладонью в лицо. Камиль вновь попал в ураган, который заставляет ощущать себя треплющимся на веревке бельем, но к счастью, это длилось недолго. Завернувшись головокружительным зигзагом змей пошел на снижение. Едва коснувшись когтистыми лапами твердой почвы медный дракон стряхнул юного мага на землю.
   Отбежав на несколько шагов Камиль поправил одежду и обернувшись, увидел как прогонистое тело змея огненным росчерком ушло в небо. Юный кудесник вновь остался один, даже спустя некоторое время в его ушах еще насвистывал ветер и что-то творилось с его душой: каждый день ему приходилось брать некий реванш, словно все что с ним случилось, происходило не благодаря его усилиям, а вопреки им. Точно все, что он пытался исправить, выстраивалось в новое непреодолимое препятствие, одним из важнейших составляющих которого был он сам. Но юноша дал себе слово. Поклялся! Что выплывет даже на последней соломинке.
   -Там, где неприятности ты прямо нарасхват,-с этими словами наперсник Властейшего Нобиуса Виторлан вышел из за угла. Следом появились Кароннак и Лузгард, и перекрыли улицу целиком, как зримые исполнители чужой воли.
   -Не разминуться нам с вами,-произнес Камиль обветренными губами, машинально накрывая ладонью рукоять шпаги.
   -Пора крупно побеседовать,-заговорил Кароннак, сразу очутившись чуть впереди.
   -Давно пора,-согласился юный маг.
   -Ты затеял очень опасную игру,-Виторлан нарочито вежливо прикоснулся пальцами в белой перчатке к краю черной треуголки.-Но Нобиус наш господин и нам приказано тебя образумить.
   -Вам что, мало других забот?-Камиль застыл неподвижно, словно прогревшаяся на солнцепеке рептилия.-Или от вашего предупреждения я должен почувствовать себя особенным?
   -Соглашайся, а не то мы напомним, что награда за твою голову еще не отменена,-вступил в разговор Лузгард, который до этого только мрачно кивал.
   -Неужели вы нуждаетесь в грезных деньгах?-Его усмешка легко пересиливала все их доводы.
   Наперсники стояли дружной стеночкой, уверенные, что это для них лучший вариант.
   -Нам нужно чтобы ты затих и перестал сопротивляться,-сказал с нажимом Кароннак, проведя пальчиком по кончикам усов.-Там уж Нобиус сам решит, что ему с тобой делать.
   -Это предложение равносильно моей смерти, вы знаете об этом?-Камиль настойчиво напоминал себе, что они приятельство вали все эти годы.
   Фавориты Властейшего Нобиуса переглянулись и Кароннак, едва сдерживая ухмылку, проговорил:
   -Чему быть, тому не миновать,-его острый подбородок при этом напоминал кончик "дамоклова меча".
   -О недопустимости такого разговора вы даже не думаете?-Его ярость была холодной и от того еще более убедительной, точно от каждого брошенного юношей слова отскакивала корка льда. Школяр грозно сверкнул зелено-голубыми глазами и заявил:-Я намерен защищаться,-Камиль выхватил шпагу, она как влитая привычно легла в правую руку юноши. Он крест на крест взмахнул клинком, разминая кисть.-Надеюсь, вы не станете нападать на меня скопом?
   -Да как ты смеешь ...-Виторлану даже не хватало воздуха закончить фразу, так он был взбешен возможностью подобного допущения.
   Камиль прямо вскипел:
   -Вы, мои убийцы!-Его голос передавал все треволнения пылкой натуры.-Это так просто, что и понять невозможно. Только сметь ...-он говорил, что чувствовал и чем бы не закончилась их встреча, не собирался жалеть о сказанном:-Верноподданнически подчиняться Властейшему и не идти на поводу у его безумных идей не одно и тоже. Ему нужны только те, кого Нобиус может использовать и лишь до тех пор, пока не высосет из них всю необходимую себе полезность.
   -Зато мы при деле, а ты теперь сам по себе,-возразил ему Кароннак.-И не думай, никто из нас не рвался исполнить это не самое достойное из поручений Властейшего мага,-выражение на лице наперсника было таким, точно он испил дешевого кислого вина.-На этот случай мы бросили жребий и сразиться первым выпало Лузгарду. Не льсти себе, мальчик, твои шансы одолеть нас троих, даже по очереди, мизерны. От одного убежишь, на другого нарвешься, ты это понимаешь? Не по силам тебе будет. У тебя просто нет вариантов,-Кароннак резко провел ребром ладони себе по горлу и состроив страшную гримасу закатил глаза.
   По части подраться на шпагах фавориты Нобиуса действительно считались признанными мастерами, но безапелляционность тона и самомнение были вызывающими.
   -Даже немного неловко, как низко вы меня цените. Вы так и не научились воспринимать школяра всерьез.
   Почуяв как он настроен Виторлан попытался в последний раз уговорить юношу:
   -Это будет ошибкой,-настойчиво предупредил Камиля наперсник.-Послушайся нас, честное слово,-он даже вздохнул, показав всем своим видом, что жалеет о подобном упрямстве и несговорчивости юноши.
   -Все может быть, но если зарезать школяра и будет проявлением вашего долга, тогда валяйте,-юный маг развернул корпус и встал в удобную для себя стойку, глядя поверх острия шпаги на фаворитов Владыки.
   -А я чувствовал, что ты не отступишься,-признался, вынимая собственную шпагу Лузгард, мгновенно ударив юношу.
   Это оказалось намного менее вероятно чем ему сначала показалось.
   Гибкий словно ветка орешника Камиль парировал чужой клинок и легко уклонился от последовавших за ним резких выпадов наперсника, который не скупился на удары. После первого же обмена "любезностями", потому как они начали кружиться, выверяя дистанцию, чувствовалось мастерство поединщиков и притаившаяся в каждом возможность еще прибавить.
  

Предлог у фехтования один:

убийца над сраженным господин.

Не нужно убеждать, терзая ум.

У сильного мертвец-надежный лгун.

Хоть это и не так, кому же знать.

Заколотый живых не сможет поучать.

   Серебряный водоворот вращающихся друг вокруг друга клинков нарастал, сразу же улавливая ответное движение противника. Упругие клинки порой замирали, словно кончики шпаг обнюхивали одна другую и хищные взмахи узких лезвий возобновляли всплеск лязгающих сверканий. Ярость схватки нарастала, Лузгард испробовал все ведомые ему уловки, но контроль со стороны Камиля над точностью смертоносных выпадов фаворита был безукоризненным. Вдруг Лузгард поймал себя на мысли, что совершенно впустую пытается достать Камиля собственным клинком. Остатки самоуверенности покидали наперсника, что-то шло не так, это понимание быстро отрезвило Лузгарда. Фаворит старался не открываться и думать позабыв о нападении в чистом виде. Тяжело задышал, отчаянно пытаясь защитить себя.
   Виторлан с Кароннаком сопели уже не столь задиристо, и беспокойно зашевелились наблюдая за поединком. Сколько месяцев каждодневных тренировок стоило Камилю приобретенное мастерство они не знали. Фавориты Нобиуса лишь теперь начали догадываться как был неправ Владыка обвиняя школяра в разгульной жизни.
   Удары Лузгарда становились все более размашистыми и все менее точными. Тут наперсник совершил лихорадочно резкий выпад, гибкая сталь скользнула по безупречному лезвию. Камиль взмахом пронес вражеский клинок у себя над головой и его лезвие, неожиданно поменяв в полете направление удара, просто и точно вонзилось в предплечье Лузгарду, надорвав серебряное шитье рукава. Тот тихо ахнул, немощный ужас в его вечно бегающих глазах неподвижно уставился сначала на Камиля, а затем переполз на клинок юного мага. Его взгляд красноречиво выражал глубокое отчаяние. Он сдернул с головы берет и зажав им кровоточащую рану, осел на одно колено, не находя сил для продолжения поединка.
   -Больше не делай так ... никогда,-смог пробормотать Лузгард, и выронив шпагу из разжавшейся ладони упал, теряя сознание от болевого шока.
   Без естественных границ погаснет многое. Кровь не должна быть солонее слез, так совесть, правдиво верным отношением к жизни, отдышавшись, берет верх над ненавистью, не давая ей права на ошибку. Камиль дал себе слово не наносить наперсникам смертельных ран. Стать и уверенность в себе на глазах делали юношу старше.
   -Ты вырос в очень опасного врага,-был вынужден признать Кароннак, обнажая шпагу.-Пришел мой черед,-наперсник был сдержан, а улыбка его стала натянутой.-Но я бы тебе посоветовал на этом и успокоиться. Нобиус-мой господин и твой тоже. Ты не забыл?! Я не раздумывая приму смерть по его приказу,-рот Кароннака скривился с вполне довольным выражением, спрятав озабоченное беспокойство за заносчивой речью.-Что же мешает тебе поступить согласно чести или ее веление для тебя слишком трудно?
   Это был вопрос, ответ на который должен быть у каждого наготове, поэтому Камиль заговорил сразу:
   -Цепи долга лишь символ, если тебя как бычка выращивают для принесения в жертву, ни разу не удосужившись хотя бы бросить намек на столь прискорбную перспективу уготованной смерти,-школяр стряхнул с лезвия капельки крови.-Это бунт пожелавшего остаться в живых, потому что даже гладиаторам сообщали для чего их готовят и оставляли шанс на спасение в случае победы. Мне же было отказано во всем,-в его голосе не было и тени сожаления.-Я не сетую, но подвергаю волю Нобиуса сомнению. Поэтому я вправе постоять за себя.
   -Ну что же, защищайся, коли сможешь,-злорадно шепнул Кароннак абсолютно железным тоном убийцы и бросился на Камиля, нацелив тонкий луч шпаги прямо в грудь юноше, с явным намерением скоро завершить свое дело.
   Это был совсем другой бой.
   Обнаженная сталь вела себя страстно в руке Кароннака, он был несравнимо опаснее Лузгарда, удерживая Камиля в полнейшем цейтноте ослепительной пелены бликующих взмахов. Тонкая броня фехтующей руки теснила школяра, прижимая его то к стволу дерева, то к глухому забору. Ловкие удары шпаги Кароннака были сложны и коварны, лезвие мелькало огромным широким веером, позволяющим удерживать противника на безопасном расстоянии. Над верхней губой Камиля выступили капельки пота, а нижняя заметно подрагивала от участившегося дыхания. Он вертелся отчаянно, но, при всей их резкости, движения юноши оставались верными. Школяр иногда атаковал короткими ударами за которыми следовало отступление. Пару раз им пришлось перепрыгивать через распластавшееся тело Лузгарда. Кончики шпаг вились вокруг поединщиков точно жалящие оводы.
   Окутанный блеском мелькающего клинка словно звенящей смертью, Кароннак позволил себе слегка обнаглеть. Фаворит не замечал, что схватка движет школяром и он обуздывает это в себе, то усмиряя боевой транс, то отдаваясь ему. Тело Камитля было гибким и не зажатым, нервное возбуждение освобождало от трепета перед возможной смертью.
   Сам черт был ему нынче не брат!
   Он никак не мог пробиться внутрь, за веер защитных ударов наперсника и молниеносно, дерзко единственным шансом, воспользовался промашкой, лишь однажды допущенной фаворитом. Как бы подставившись под прокалывающий удар из чистого благородства, он спровоцировал атаку, сохранив инициативу в собственных руках. Клинок школяра стегнул по крестовине шпаги соперника, оцарапав чашку на дужке его оружия, что позволило отклонить лезвие в сторону и нанести укол. Черные локоны метнулись вслед за дернувшимся корпусом и Кароннака пронзила дрожь чуть повыше опоясывающего бедра шарфа, и тут же полоснула боль в боку. Наперсник отшатнулся, прижимая свободной рукой затканную золотом ткань, и тем освободив Камилю место для за маха, который тут же в коротком выпаде рассек Кароннаку опорную ногу. Заточенная сталь устремилась прочь, а струя крови хлынула по распоротым шароварам в мягкий сапог.
   Кароннак отказался от дальнейшей борьбы, отшвырнув шпагу как бесполезную железку. Покачиваясь, но еще балансируя на второй ноге, он разразился злобными энергичными проклятиями:
   -В колыбельке удавить тебя следовало, чтобы теперь не возиться,-и в изнеможении присел, не удержался, повалился на бок и уже совсем лег на спину, выгибаясь от страшной боли.
   -Я приметил твою манеру и у меня твердое мнение на этот счет,-заговорил Виторлан поддергивая белые перчатки.-Когда ситуация критическая, впритык, для тебя это и правильней и интересней,-голос фаворита звучал ровно, без злобы. Он самую малость тянул слова, это шло от напряжения.-Ты просто король тупиковых ситуаций. Если ты и прав, то только на свою жизнь, но не на все наши,-держался он теперь осторожно. Даже очень.-Хочешь я позволю тебе развернуться и с миром уйти восвояси?-Взбухшая на лбу жилка выдавала волнение Виторлана.
   -Здесь нет удобного отступления, хоть один из нас да окажется трусом и мерзавцем,-всклокоченные волосы лишали Камиля напряженной настороженности, оставляя ему воодушевление и некую безалаберность.-А это значит, что следует идти вперед или продолжать обсуждать вопросы чести до бесконечности.
   Виторлан с сожалением развел руки:
   -Нынче поладить нам навряд ли удастся,- и в следующий миг кинулся с оголенной шпагой на Камиля. Стремительный выпад клинка был подобен стреле, все движения Виторлана были устроены просто и крепко. Любой взмах его шпаги отличался скупой добротностью.
   Наперсник Высокочтимого мага был последним и это накладывало на фаворита дополнительные обязательства. Сталь в его руке казалась кипучей, обретая нерв исступленности.
   Несколько раз все мастерство Камиля как фехтовальщика висело на волоске. Шелеста змеиного бесследней казались движения клинка Виторлана. Наперсник демонстрировал не просто доведенный до автоматизма набор фехтовальных приемов, а превращал каждый взмах стали в чистый обман. Пара движений Виторлана показались Камилю не только оригинальными, а упоительно быстро приводящими к победе. Не на умении, а за счет чересчур рискованной ловкости.
   Промелькнув, как нечего делать, сотней достойных ответов, клинки в который раз осыпали друг друга точными парирующими ударами. Шпага юноши, как тонко организованный нерв, была переполнена мощным озорством. Она преподносила сюрпризы из реакции хозяина и лишь неспособность Виторлана уследить за талантом нечаянности позволяла юному демону оставаться невредимым.
   Камиль словно бы пританцовывал, легко переставляя ступни и фехтуя с выдумкой. Как будто подобная реакция была свойственна ему с рождения. Коварные движения его клинка были изящны и порой настолько неожиданны, что противоречили здравому смыслу и все равно не достигали цели. Юноша вдруг обнаружил, что от нервозности не осталось и следа. И это было плохо. Не по правилам. Жестокость следует натаскивать. Он все чаще начал двигаться и действовать на обострение, чтобы не разжалобить себя. Не из нежить. Еще недавно во власти его клинка была победа над любым оружием, потому что тот демонстрировал соперникам непредсказуемое соло. Теперь он затрачивал усилия только на необходимое, вынужденно ловя на острие шпаги чужую поспешность. На долю секунды медленнее и на ничтожную разницу небрежней.
   Подставиться теперь казалось ему если и не заманчивым, то возможным.
   В его целеустремленных движениях появилась бережность. Пора было признаться: он не мог вытравить свою личную симпатию к Виторлану. Не к месту вспомнилось как тот протянул ему руку и вытащил наверх, когда школяр беспомощно висел на крепостной стене ...
   Камиль отскочил с проворством ящерицы, он едва не пропустил удар. Близехонько ...
   "Прочь мысли. Не думать. Не рассуждать. Не рассусоливать."
   Каждой серии ударов он находил новое имя, натравливая себя и загоняя собственное тело в ритм боя.
   "Долг красен платежом, а враг хорош в груди с ножом."
   Страшным, неуловимым движением, весь упав вперед, Камиль нанес быстрый удар.
   В поединке ни о чем не разрешается жалеть. Школяр уже не мог поступить иначе с очевидным завершением разящего выпада. Попадание застало врасплох и самого юношу, но было поздно. Он чересчур увлекся мгновением и не смог придержать в последнюю секунду глубину выпада, всадив шпагу почти на две ладони.
   Камиль отскочил назад, когда он выдергивал клинок, то на секунду даже зажмурился. Дюжина капель упала на лицо и школяр брезгливо утерся, но тотчас взял себя в руки. Холодная дымка беспощадности в голове прояснялась, пока Камиль выходил из боевого транса. Юный волшебник медленно остывал от недавней горячки. Это было совсем не весело и почти нестерпимо. Виторлана он хотел пожалеть больше других, но едва не убил его.
   С губ наперсника сорвался громкий стон. Плече фаворита было пробито насквозь, если бы на Виторлане была кираса, этого бы не случилось, но он предпочел свою обычную одежду.
   Глубокая рана изрыгнула кровь. Расплывшееся алое пятно залило лазурный камзол фаворита и богатую перевязь шпаги. С убитым видом Виторлан уставился на собственное увечье, роняя руку с зажатым в ней клинком. Он попытался прикрыть рану, дорожки крови побежали по белой перчатке, жутковато напоминая не облизанные пальцы сладкоежки.
   Лишь только месть сладка, а боль невыносима.
   Шатаясь и почти падая Виторлан восстановил равновесие и тут же привалившись спиной к забору, пробормотал:
   -И что же теперь, школяр, теперь-то что?-Его острый кадык осколком дернулся над стягивающим горло шелковым галстуком.
   -Убью,-без всяких угрызений совести громким голосом известил Камиль Виторлана.-Если вы еще раз возьметесь меня останавливать,- и с щелчком вогнал шпагу в ножны.-Ребенок выросший возле чужой вины вынужден взрослеть быстрее. Вы накрепко излечили меня от наивности. Отныне, если в этом городе и есть волшебники которым мне следует доверять меньше чем вам, то я с ними не знаком. (Кажется он где-то прочитал эту фразу и она теперь пришлась к месту.)
   Камиль отвернулся и быстро пошагал, словно догоняя собственную мысль, пришедшую на ум тотчас. Виторлан провожал его туманящимся взглядом, всматриваясь в долговязую фигуру юноши.
   "Он явно не один из нас,"-подумалось ему в тот момент, пока сдерживаемый очаг разрывающей боли не заполнил всю голову наперсника. Его тело медленно сползло на землю, оставляя на заборе кровавый след.
   Они недооценили противника и это невозможно было исправить.
   Свернув сразу, без видимого направления, Камиль брел по окрестностям задних дворов, где, почему-то, стойко висел запах копченой рыбы. Юный маг был полностью несогласен с последним своим поступком. Он повел себя недостойно, едва не прикончив Виторлана. Школяр выволакивал крючьями свое молодое самолюбие из выгребной ямы этого паскудного состояния. Волшебник шел по узкой улочке, прикусив губу и не чувствуя вкуса крови.
   "Кто же я такой, если способен на это?!"
   Если подобную мысль повторять несколько раз, она начинала обнадеживающе намекать, что юный чародей еще не растерял остатки порядочности. Камиль ругал себя, называя эдакой расчувствовавшейся впечатлительной истеричкой. Он чурался себя такого и готов был согласиться на что нибудь волнительно массовое, с риском способным оживить его авантюрный характер. Камиль рассчитывал оправдаться, ведя себя вызывающе, на грани, и тем самым предоставляя шанс судьбе решать, насколько он был неправ.
   Себе он не верил, отдавая предпочтение случаю.
   Мысли подобного рода выглядели нелепо как всякая претенциозная бредятина, но именно они не дозволяли ему впасть в апатию и запрещали так странно взирать на очевидность собственных поступков.
   Дрожь заметалась пугливым эхом по щелям проулков. Судорожно жутко земля заходила ходуном. Ощущая надвигающуюся мощь, Камил увидел на развалинах пепелища обглодок одиноко торчащего дерева, не растерявший черных веток и скукожившихся листьев. Маг выбежал из узкой улочки и прижался к струпьям спекшейся коры. Осязаемая сила шагов приближалась к выгоревшему пустырю, объединяющему три сожженных дома, простор для наблюдения был освобожден пепелищем.
   Черные и глянцевые как сколотый угольный пласт над коньками крыш показались головы и плечи атлантов. Шум быстро становился оглушительным. Трескучий скрежет, крики и лязг накатывались точно вал. Выступающие кровли с коньками стропил мешали шагать каменным молодчикам по узко застроенным улицам. Хрустели и лопались под их небрежными, обламывающими взмахами как тростниковые навесы. Один из великанов просто приподнял и потянул угол заслоняющего ему дорогу дома, поведя венцы сруба и покосив обложенный кирпичом пятистенок как дощатую калитку. Ему показалось этого мало, и гранитный вандал одним ударом прошиб перекрытия крыши, выбил пару бревен, вслед за которыми вылетело обитое дранкой окно, и пошагал дальше. Их грозные торсы буграми мышц напоминали пришедшие в движение скальные кручи. Противостоять им казалось безумием чистой воды. Статуи несли хаос с жуткими перспективами всякому, осмелившемуся бросить им вызов.
   "Плохо дело."
   То, что Камиль интуитивно осознавал подставляя голову под топор, теперь, в других обстоятельствах, но в тех же условиях Грезного града, могло сослужить ему медвежью услугу. Юный чародей старался не вдумываться, но получалось, откровенно говоря, плохо. Он никогда ничего не делал предварительно не прикинув ... только магия совершаемая им чудесным образом творилась школяром безрассудно. Ему хватало представить себе то удовольствие, которое он получит после, и все, как правило, получалось. Но с радостью волшебства было покончено, едва он убедил себя, что творимое повсюду разрушение-дело если и не его рук, то уж разума-точно. Обладая способностями Делагреза, он был в силах представить все что угодно, но влиять на события в Грезном граде мог только самым злободневным, что было в нем самом на этот момент, замыслив и спроецировав желаемый ход событий, совершенно неуместным образом. Он жаждал кошмара и тем оживил собственные страхи. Чья же в том вина, что самобичевание юного мага оказалось полно убожеств?
   Камиль гнал от себя эту проклятую мысль, боясь сформировать из нее действительность, которую, кажется, уже невозможно было остановить.
   С гиками и ржанием кавалерия из двух десятков всадников вылетела на открывшийся перекресток. Впереди, в расстегнутом мундире, скакал Конард. Сын Балансира лег корпусом на тело лошади и вытянув руку с мушкетом произвел выстрел. Кисть высоко отбросило отдачей, он выбросил мушкет и выхватил висящий на груди меч. Подняв клубы пыли и серого пепла, ломая копытами отвалившиеся головешки, панцирные плащеносцы перешли в галоп и помчались навстречу атлантам.
  

Пусть улицы раздвинуться в стороны

Когда рысит наша конница.

   Конард приподнялся в стременах и размахнувшись нанес удар сплеча. Всадники мгновением ока пронеслись между широко расставленных ног каменных исполинов и, вы махнув из ножен мечи, каждый, два три раза успел на обе стороны рубануть по конечностям переступающих статуй.
   Звенело тупясь острое железо.
   Они защищали город не по приказу умного полководца, а как умели. Многие приняли смерть на остриях этих мечей, но атланты смотрели на панцирников не более, как на забавную помеху. Крепкие лезвия сподобились лишь оцарапать эти ожившие твердыни. С таким же успехом они могли хлестать ленточками для девичьих косичек по береговым утесам.
   На эту атаку надежды не было никакой.
   Атлант поднял ногу и подошва великана, точно подъемный мост с обрывающихся цепей, обрушилась вниз, опрокинув всадника с лошадью и давя их, неразделимо плюща полные энергии тела наездника и его скакуна. Гигант оступился на скользкой крови, ловя равновесие он присел и дернув рукой, буквально вышиб еще двух наездников, смахнув их с седел, продолжающих нестись дальше, лошадей. От резкого удара наездников в боевых доспехах подбросило в воздух, человеческие внутренности брызнули в разные стороны и только латы воинов, словно панцири распотрошенных раков, шмякнулись, полные ужасающих сгустков еще агонизирующей плоти.
   Камиль наблюдал за этой бойней через мертвые прутики веток. Он не дал навалиться удушливой панике, приказав себе замереть. Под прислоненной к стволу ладонью хрупко шуршала гарь.
   Лошади рвали поводья, сбрасывали, не веря своим всадникам, и мчались, куда глаза глядят. Проскочившие страшный ад конные панцирники развернули уцелевших животных и помчались в обратную сторону.
   Перекрестком, к которому приближались атланты, как бы владел один яркий дом, напоминающий уменьшенную копию замка. Тяжелые ветки сада цеплялись за зубчатый край каменного забора. Две белые витые лестницы уходили на широкий балкон верхнего этажа.
   Атлант перешагнул каменный забор и подпрыгнув, выдернул каленый солнечный штык флюгера из островерхой башенки дома. Великан ступил обратно на дорогу и вогнав железный стержень сорванного флюгера в кладку стены, он лишний раз продемонстрировал собственную силу, просто протащив его сквозь каменный забор. Обломки кирпичей и пласты застывшего раствора обваливались прямо под ноги. Оказавшийся рядом жеребец испуганно вздыбился и начал валиться на бок. Всадник соскочил со спины лошади и тут его схватил второй атлант и приложившись ладонью о полуразрушенную стену, с разгону расплющил панцирного плащеносца, который еще трепыхался как выловленная из воды хрупкая рыбешка.
   Юный маг торчал на краю пепелища за убитым огнем деревом и старался туда не смотреть, инстинктивно пригибая голову.
   Выброшенные из седел панцирники были обсыпаны кирпичной пылью и отчаянно защищали свою жизнь. Двое атлантов присели на корточки и развлекались, тыкая в них выставленными дубинами пальцев. Спешившиеся плащеносцы уворачивались, их рты, беременные матом, страстно хватали воздух. Они отмахивались мечами, но стоило атланту хоть на мгновение коснуться одного из них-отлетали, кувыркаясь по пять, шесть раз подряд, словно получив в грудь окованным тараном, которым вышибают ворота проездной башни. Почти ничего не соображая, но живя, некоторые поднимались на ноги и все начиналось вновь. Панцирные плащеносцы рубили перед собой воздух, заслоняясь мечами, чьи клинковые кромки, от ударов по камню, выкрошились щербинками. Их нагрудники смялись, а наплечники едва держались на уцелевших ремнях. И все же они что-то успели доказать, потому что нашелся воодушевленный их примером безумец, и это был не Камиль. Хозяин миниатюрного замка вышел в запахнутом халате на обширный балкон своего дома, и выставив пехотное длинноствольное ружье прицелился в голову одному из атлантов. Он спустил ударно-кремниевый замок, и все отчетливо услышали громкий хлопок выстрела.
   Пара каменных истуканов выпрямилась и пинками разрушив остатки кирпичного забора ринулись к дому. Ружейный выстрел отколол кусочек над губой одного из них, точно образовав едва заметный герпес. Великан, зашедший сбоку, начал крушить нарядный дом на части, фрагменты, осколки, точно взбесившийся гончар пустивший неудавшийся глиняный образец на черепки. "Раненый" тоже в долгу не остался, хозяин бросил ружье на балконе и побежал без оглядки обратно в комнату. Атлант сунул ручищу в высоко расположенное окно с хрустом сломав одним движением ладони межкомнатные перегородки. Жернова его растопыренных пальцев перемалывали попавшую под руку мебель, мяли разбегающихся людей. Исполин вынул руку из искореженного дома, в сжатой ладони которой кто-то еще стонал и бился, и не суетясь обтер ее о собственное бедро. Некто, выживший в помещении верхнего этажа, кричал через покалеченное окно балкона, тихо, тонко и страшно.
   Если статуи подчинялись чувству вины самого Камиля, то выхода не было. Этот, созданный вопреки его воле, парадокс, убивал всех этих людей. Желал он на такое смотреть или нет-было неважно.
   Его спасло другое.
   Шерстистой белой ниткой в небе объявился Вертопрах. Он рвался ввысь, словно клубящийся табачный дым в резко распахнутое окно. Нобиус восседал на своем домашнем любимце и выглядел триумфатором. Там, где Властейший маг поджимал его бока и понукал пятками, Вертопрах проминался как вязкое тесто и его поверхность закручивалась барашками спиралей.
   Грезный град если и служил отражением Чара-Тауна, то вотчинными землями Владыки Нобиуса он не являлся. В сложившихся обстоятельствах маг, как правитель, больше не утруждал себя его защитой. Могущественный волшебник готов был уничтожить все и всех, не оставить камня на камне, лишь бы дуэльный выигрыш достался ему.
   Нобиус, верхом на вертопрахе, был ключевой фигурой всего этого кошмара.
   Чужая сильная воля высвободила собственные желания Камиля и наступило ничем не обещанное просветление. Школяр легко уступил своему учителю право на торопливо творимое зло. Пробудив в себе внутренний протест и прогнав дурную слабость, Камиль ожил сам. Появление Нобиуса правильно разозлило его и направило, возвращая юноше бойцовский настрой.
   Мгновенно преобразившись и не тратя впустую драгоценное время, юный чаротворец сразу решил для себя следующее:
   "Мельчать попытками булавочных уколов он не станет. Сокрушить силу каменных истуканов могло только ответное волшебство."
   Тотчас припомнились магические строчки, которые юный маг выудил в библиотеке замка и начисто вызубрил их по книге "Колдовские наговоры и заклинание предметов на могущество". Совершив быстрый магический танец рук Камиль взялся за рукоять, пальцы привычно обхватили накладки и обнажили лезвие. Волшебник легко поймал нужное состояние, раскачал в себе силу и взял ровно столько, чтобы уберечься самому. Он заговорил, соблюдая словесную ткань, выверяя темп речи и даже частоту дыхания ...
   ... Шпага, как ты в ножнах спишь? Лишь в бою ты нещадна и к врагам беспощадна ... шалишь ...
   Из свободной руки чародея вылетел янтарный вихор пламени и граненый клинок пошел пульсировать алмазными искорками.
   Накладывая тайные чары на свое оружие, школяр не исказил ни единой интонации из того заклинания, которое успел выучить ночью.
   По клинку побежали волны, собирая на острие жгучий жар солнца. Скользкими чешуйками и перебирающими лапками продолжая срываться с кончиков его пальцев, магия напитала сталь. Клинок полыхнул как яркая вспышка пламени, спугивая искрящихся ящерок ускользающих под корни обглоданного огнем дерева.
   Теперь его шпага обладала колоссальной проникающей способностью. Юный волшебник нарастил сгусток нереального свечения на струну света и превратил холодное оружие человека в инструмент мага.
   Не было никаких сил больше оставаться за этим опаленным пламенем растением. Порывисто легкий Камиль выпрямился, на бегу обретая боевую жесткость и стремительность. Юноша перепрыгнул через валявшуюся вывеску "Башмаки и набойки", и по от пылавшему чаду метнулся через пролом в кирпичном заборе к миниатюрному замку.
   Стрельчатое витражное окно первого этажа осыпалось наполовину, Камиль смахнул с подоконника цветные осколки и забрался внутрь. Лестница, плавно уходящая на верхний этаж, оказалась в целости, хотя перила по одной стороне местами и завалились на ступеньки. Повсюду были видны следы устроенного атлантом погрома. Дорогие гобелены разорвали обломки рухнувшей стены как прогнившую кожу. Скорым бегом юноша поднялся на верх. Из под досок и камней, обрешетки и штукатурки, которые невозможно было обойти иначе, торчала чья-то синеющая коленка. Разбирать царящий тут кавардак Камиль не мог. Вдыхая тлен разрушенных стен школяр перебрался через завал и увидел расписанный узорами шкаф, который, со всей содержащейся в нем утварью, упал, придавив ногу оставшейся в сознании женщине. Девочка в коротеньком платьице, лет шести, сопела, раздувая щеки, и пыталась отодвинуть посудный шкаф в сторону.
   Она почти не плакала.
   Заговоренная шпага зловеще рассекла воздух несколько раз, Камиль абсолютно по другому ощутил ее проникающее скольжение, легко разрубив как древесину, так и хрусталь со столовым серебром.
   -Все, не трогайте,-насупилась девчушка.-Теперь, дяденька, я сама справлюсь,-и начала разбирать груду обрезков задней стенки. Разгоряченная молодуха с благодарностью посмотрела на юношу и принялась помогать дочери.
   Не задерживаясь Камиль побежал вдоль выломанного окна, бросив взгляд на улицу: атлант продолжал добивать воинов, тех осталось меньше половины. Великаны давили панцирников точно клопов, но Конард, кажется, был жив.
   Несколько досок потолочных перекрытий проломились, свалившись на пол верхнего этажа, юноша смог вскарабкаться по ним на чердак и вскоре, тихими кошачьими прыжками, уже бежал по крыше и там притаился за возвышающейся трубой камина.
   Затея, казавшаяся до того совершенно сумасбродной, теперь, после примененного заклинания, выглядела вполне осуществимой.
   "Шкаф был из дерева и посуда не из дамасской стали, а сразиться предстояло с камнем",-нашла себе путь и промелькнула таки скверная мыслишка в голове юного волшебника.
   Нобиус оседлавший Вертопраха белым витком дыма проплыл над башенками полуразрушенного дома. Школяр прижался к кирпичной обкладке каминной трубы, как лавровый лист к стенке обмелевшей кастрюли. Они разошлись разными сторонами, Властейший маг не заметил Камиля, он был поглощен обнаглевшими от безнаказанности атлантами. Яростно и бессмысленно зверски ожившие статуи давили подошвами огромных плоских ступней выбившихся из сил плащеносцев. Холодный, бесчувственный камень продолжал убивать.
   Конард уже двигался тяжело, его меч обломился почти у самой рукоятки, но он нашел в себе силы и ломая грудиной храпящей лошади изгородь из миндаля, увлек за собой последнюю пятерку оставшихся в седлах панцирных плащеносцев. Всадники мгновенно рассыпались по саду, вокруг полуразрушенного замка. Атланты разгневались еще больше, их громоздкие фигуры тронулись вдогонку, огибая дом с разных сторон, мощными свинцовыми шагами сотрясая крыши как листья на деревьях. Трудной слоновьей поступью тяжелая громада поравнялась с каминной трубой. Камиль видел, что высеченное железными теслами лицо изваяния направлено неудачно, и если школяр совершит бросок сейчас, твердокаменная голова будет смотреть на него. Юный волшебник караулил свой шанс, ему повезло дождаться подходящего момента и когда атлант шевельнул тяжелой угловатой челюстью и отвернул закрепощенное лицо, Камиль весь подтянулся и поднялся в полный рост. Школяр по новому ощутил хватку собственных пальцев, подбросил шпагу и перехватил ее для лучшего за маха, сверху вниз.
   Голова атланта начала удаляться, ее устойчивость казалась несокрушимой.
   Гулко бухнуло железо под ногой. Камиль пробежал несколько шагов до края крыши и высоко подскочив и извернувшись, точным прыжком бросился на спину атланту.
   Под ногами все оборвалось и рухнуло, как по шахте, через многоэтажную пустоту, от горла прямо в пах.
   Маг нанес удар чуть левее полированного плеча исполина, искры звезд на острие узкого лезвия исчезли в ране. Заколдованное лезвие вошло в гранитного атланта моментально и сразу, рассекая камень точно саржу мундира и с легкостью подобной острейшему стилету пронзившему человеческую плоть. Сталь не застопорилась, а стала плавно скользить вниз под весом юноши. Сквозь тело тяжелой громады прошла расселина разрезая торс на две половины. Рассеченная шея с частью грудной клетки сползла, разъяв атланта от шеи до копчика.
   Камиль приземлился жестко, так, что лязгнули зубы. В остальном, смертельный трюк был проделан мастерски.
   Перекошенный великан оседал, разваливаясь на половинки, будто располосованный бритвой. Он рухнул вниз лицом, от удара о землю голова откололась и покатилась навстречу Конарду. Его лошадь всхрапнула и взвилась на дыбы, обуздать животное и отскочить времени не оставалось. Брат Поправы скатился по спине лошади и едва успел отбежать назад. Перекатывающаяся голова, как самая шальная случайность, шаркнув макушкой, завалила лошадь набок, но животное тотчас ужалено вскочило, и несуразно брыкливо выкидывая копыта, по дикому боком ускакало куда подальше.
   "Теперь его клинок сам по себе дорого стоил!"
   Камиль побежал к дому, остановившись на пороге он большим круговым движением вскрыл распашные двери парадного входа. Толкнув створки из мореного дуба вперед, маг бросился по упавшим плахам дверных проемов и побежал к противоположной стороне большой залы. На пол стены, чуть с перекосом, висел натюрморт с фазанами, убиенно свесившими клювы со стола, гроздью чуть влажного винограда, потускневшим охотничьим рожком и принюхивающимися к птицам снизу спаниелем.
   Камиль отхватил правый нижний угол полотна вместе с золоченой рамой и капитальной стеной за ней. Пришлось разделить брешь на несколько кусков и вытолкнуть их наружу. Дополнительный проход в стене замка получился высоковато, школяр увидел панцирника скачущего мимо верхом на крупной гнедой кобыле. Плечи наездника оказались примерно на уровне ног юного мага. Он без труда запрыгнул на лошадь позади воина. Гнедая присела на задние конечности и, протестующе заржав, задергала крупом. Панцирник обернулся и так и эдак. Для верности Камиль отвел руку со шпагой подальше, от лошади и человека, поворачивая эфес и ловя на лезвие солнечные блики. Вид у него был настолько внушительный, что мало кто решился бы сейчас идти против воли юного волшебника.
   -Поторопись,-школяр был полон сил и очень энергичен.
   Панцирный плащеносец без труда понял намек юноши, потому что имел честь видеть как тот расправился с атлантом. Он быстро высвободил ногу из стремени и перекинув ее поверх шеи лошади соскочил на землю.
   -Так их. Пыряй каменных колоссов! А мы подмогнем, чем сможем,-и плащеносец воинственно потряс в воздухе собственным, изгвозданным щербинами мечем.
   Глаза, умеющие светиться совсем по-иному, яростно сверкнули в ответ. Камиль подобрал узду, нашел стремена, развернул гнедую и дав ей шенкеля, послал лошадь навстречу показавшемуся из за угла дома великану.
   Увидев глупого всадника, который не убегал, а скакал прямо ему под ноги, (таких и живьем уже не осталось), исполин начал опускаться на корточки. Атлант выставил вперед ручищу сложенную для шелбана и уже прицелился, измеряя расстояние ...
   Каменная башка не угадала.
   Камиль прильнул к вздрагивающему телу несущейся лошади и нырнул в галопе под огромный нависающий кулак. Он пригнулся, как под крылом у гибели проскочив. Остря движение ветра маг взмахнул у себя над головой заговоренной шпагой и отрубил атланту кисть. Школяр пролетел между ног великана, точно шмель промеж камышинами.
   Вояя и воюя!
   И если кто и заметил, что ослепительно мгновенная сталь совершенно небрежно и неуловимо отсекла тому обе ступни, то это был только сам атлант. Тело скользнуло с опор, как судно со стапелей и упав на колени, гигант раскололся возле поясницы, а потом еще и рука ...
   Эх, лучше бы кой кому и не смотреть.
   Нобиус вел счет собственной армии. Всего гранитных атлантов было восемь и столько же кариатид. Двух он только что потерял. Властейший маг мысленным приказом указал каменной дружине на школяра и погнал их к юному волшебнику, сразу определив его как главную опасность.
   Впрочем, это случилось давно ...
   Вертопрах потек параллельным курсом выслеживая рысящего Камиля, что с такой высоты можно было делать на значительном удалении.
   Посылая гнедую кобылу вперед школяр без приключений пересек четыре улицы к ряду. По обнаженному клинку скользил свет, который казался чище алмаза. Камиль поскакал дальше, въедаясь дробным стуком копыт в испуганную тишину улиц. Лошадь отзывалась на любое его движение вся целиком, чутко веря своему наезднику. В нем самом появилось что-то разбойно делагрезовское, а что именно, сразу и не разберешь.
   Тонко заржав, загодя почуявшая беду, кобыла донесла юного мага к развилке улиц. Осадив лошадь, Камиль увидел на дороге, отклоняющейся чуть выше предыдущей, крытую обозную повозку. Двое копейщиков висело на удилах, не давая битюгу взвиться на дыбы и опрокинуть повозку. Третий стоял выставив вперед копье и защищался его острием сразу от двух чудовищ, повернувшимся к Камилю задом. Каменные львы, с чесночной клизмой в одном месте, о которых даже Нобиус и думать позабыл, припадали к земле перед прыжком, рычали и щерили клыки.
   Оставить их на растерзание львам Камиль не мог.
   Лошать попыталась вздыбиться, но юноша ее тут же осадил и дав шенкеля, резко послал вперед.
   Когтистой лапой лев поймал наконечник копья и легко вырвал его из рук панцирного плащеносца. Древко хрустнуло как сухая тростинка, для таких челюстей это была задача на один укус. Копейщик отступил к товарищам, чьи лица были выморожены ужасом. Между ними и подступившими львами оказалось меньше двух метров, и им доставало мужества понять свое положение. Но битюг, охваченный ужасом, огласил улицу беспомощно тонким ржанием и толкнувшись копытами едва не встал на задние ноги. Повозка попятилась, но панцирники повисли, сместив весь свой страх в отчаянное напряжение рук, и принудили коня остановиться.
   Копейщик остался без оружия, его подкинуло с немереной силой и опустило, ударивший его снизу лев прижал человека массивной лапой к земле, и со всей звериной первобытностью разорвал вместе с доспехами как котенка. Насыщая холодную безнадежную дикость лев тискал добычу.
   Скачками проглатывая расстояние Камиль чувствовал себя невыносимо мерзко, словно застрявшим на одном месте. Так ощущает себя человек, который мог успеть, но не успел.
   Он бросился на опережение, но подоспел чересчур поздно. Маг наскоку свесился с седла и отрубил кончик хвоста, обкорнав чудовище сзади. Лев озверело вывернул шею, огромный мускулистый зверь показал каменные зубы окровавленных клыков и больше ничего не успел сотворить. Юный волшебник нарезал льва как мясной штрудель, рассекая бугрящуюся шерсть мраморной кошки ломтями.
   Школяр развернул лошадь так быстро, как только возможно и, признаться, был удивлен и несколько обескуражен: повозка оказалась санитарной фурой, на стожке сена, добытого из фуражной кормушки, лежало трое наперсников, перевязанных чистыми холстинами. Виторлан и Кароннак приподнялись, но полог не позволял им полноценно видеть происходящего.
   Убитый лев лежал порубленный на куски каменной грудой вдоль колес повозки, точно оползень. Большелобая башка напоминала вытянутый валун, вымазанный свернувшейся кровью.
   Сопротивление лишь распалило второго льва, чернильницы его глаз сатанея сверкали загустевшей ненавистью. Копейщики и конь его больше не интересовали. Львиная ярость была направлена на Камиля. Прелюдией к нападению стал грозный рев большого хищника и потом он прыгнул ...
   Юность верит в свою невинность и от того позволяет себе идти на подвиг. Камиль был как ветер, которому все равно кто оказался у него на пути.
   Когтистая лапа царапнула кожаный полог и тот разошелся над бледными лицами наперсников, разрываясь с сухим треском точно бумага. Обрываясь в динамике, пугающая бездна голодной каменной пасти чавкнула. Невероятно крепкие, перемалывающие любые кости, челюсти мигом схватили то, чему не суждено было оказаться по зубам львиной пасти.
   Лезвие сверкнуло угрожающе остро. Извернувшись всем телом Камиль вертко ушел в сторону и соскочив с лошади, кубарем откатился по земле, извалявшись в навозе вперемешку с соломой.
   Жуткая борозда заговоренного клинка располовинила каменного льва, и разрубленный поперек убийца, двумя почти равными кусками, покатился вдавливая утоптанную землю еще сильнее, пока передняя ополовиненная часть не ткнулась в стену, отломив с угла дома кирпичную кладку.
   Даже в таких страшных обстоятельствах, перепуганные натиском чудовищ, копейщики нашли в себе силы тотчас заняться искалеченным панцирником, растерзанным кровожадным монстром. Из кучерского ящика они достали дорожный плащ и принялись складывать в него останки товарища. Несмотря ни на что, их облитая стальным панцирем грудь и все подвижно сверкающее вооружение двигающихся людей своим навязчивым сиянием как бы контролировало необходимый порядок вещей. Подкрепляя воинской дисциплиной верность каждого действия.
   За лошадью пришлось побегать и все это время школяр явственно ощущал бросаемые в его сторону сквозь порванный полог настороженные взгляды наперсников. Когда он вновь оседлал гнедую кобылу, то первым делом сказал:
   -Позаботьтесь об этих господах как следует и тот час убирайтесь с улицы в какой нибудь надежный подвал. Там и похоронить вашего товарища будет проще. Вы меня поняли?
   Копейщики закивали головами в ответ укротившему львов волшебнику и стали подбирать углы промокшего от крови плаща.
   Камилю с начало показалось, что он смиряет дрожь собственного тела, но вскоре он ощутил, что вибрация идет от земли. Юный маг усмехнулся, убрал со лба прилипшие волосы, огляделся в поисках атлантов, абсолютно точно зная, что те уже близко и поскакал, ориентируясь на звук, им на встречу.
   Хорошо что шпага не покидала руки юноши, прямо из за угла, как из засады, выкинулась ладонь, заслонившая разом пол улицы, и хвать лошадь со всадником.
   Камиль успел рубануть по пальцам и раздавливающего захвата не получилось. Безразмерным ковшиком пронесся обрубок ладони, едва не задев бок лошади, успевшей верно поставить копыта и проскочить между покатившимися точно бревна отсеченными пальцами и гранитной дланью исполина. Припечатав о стену кисть отдернулась.
   Словно шипучий пар Вертопрах пролетел над местом засады, и раздосадованный Нобиус страстным вихрем закружил над головой школяра, указывая на него самым нерасторопным из своих каменных центурионов.
   Старательно забирая к постройкам на противоположной стороне улицы Камиль, аллюром проскакал мимо атланта. Потерявший пальцы великан уселся на землю и стал тупо разглядывать покалеченную руку, по всякому поворачивая ее к свету.
   Умеют ли статуи себя жалеть? Наверное да.
   Землю сотрясала все более крупная дрожь. Камиль толкнул бока лошади пятками и пустил кобылу легким галопом.
   Сияние лилово-черных тел, с бугрящимися на плечах и руках узловатыми мышцами, на фоне вытянутой серости крепостных стен мощнейшим образом давило на психику юного мага, их нашествие было лишено малейшей эмоциональной окраски. Он почти не отдавал себе отчет, что непоправимо рискует стремясь навстречу их неприступной жестокости, но опьяняющий авантюризм и сладостный азарт лишь убыстряли его прыть. Словно чистота направленного действия сохраняла его нацеленность на удачу.
   Камиль достиг гужевого рынка. Брички, повозки, фаэтоны, летние коляски с откидным верхом, многоместные дилижансы и тарантасы стояли несколькими рядами под дощатым навесом. Между деревянными спицами передних колесных пар были пропущены длинные цепи, которые пристегивались навесными замками за проушины на столбах, по обе стороны выставочного двора. В темное время суток на них вешались фонари.
   Многие кареты побывали в употреблении и несмотря на очень приличную цену их прежние хозяева обращались со своими повозками недостаточно бережливо. Стоило немалого труда, чтобы придать им надлежащий товарный вид, для чего служила мастерская располагавшаяся сразу за выставочным двором, рядом с пристройкой для сторожей. Подлокотники и крылья подновляли свежим лаком, мягкая набивка кресел порой выталкивала наружу выбившийся конский волос и их приходилось прятать под медные гвоздики с крупными рельефными шляпками. Наносился свежий слой на поблекшее золочение, менялись сколотые, узорные розетки, завитки и раковины высоко рельефной резьбы. Исшарканный до войлока пол перестилали новой подбивкой и покрывали кожей. Восстанавливались потускневшие росписи дверей и стенок, в оловянные переплеты вставлялась новая слюда взамен утерянной. Забивались солидолом разношенные втулки или колесные пары заменялись полностью на новые.
   Все эти мысли промелькнули в голове Камиля в одну секунду. Каретный рынок примыкал к городской стене, вернее между ними оставалась дорога для выезда неповоротливых калымаг и в две стороны расходились еще две дороги, ведущие к проездной башне и вглубь города. Выставочный двор находился в просторном треугольнике, рядом с плотной застройкой лавок и магазинов, организованных с расчетом заинтересовать богатых клиентов каретного рынка своими попутными товарами.
   Могучие, высеченные из камня фигуры оказались как бы на одном конце основания треугольника, а юный волшебник с заговоренным клинком на другом. Нобиус на Вертопрахе парил где-то между ними. Гранит монолитных тел атлантов словно впитал в себя ночь каменоломен. Пятерка исполинов имела своего лидера; увидев что Камиль поскакал между каретных рядов ему навстречу, атлант потянулся и грубо заграбастав вкопанный столб, выдернул его из земли и поднял на вытянутой руке вверх. Цепь пропущенная сквозь колеса оказалась прочной и не оборвалась. Она захлестнула петлей ось, вцепилась звеньями в стягивающие детали гаек, запуталась вокруг деревянных спиц. Пара карет, летняя коляска и двухместный фаэтон болтались в воздухе словно гирлянда. Атлант швырнул вырванный столб с "довеском" навстречу всаднику.
   Камиль смог осадить лошадь и тот час, повернув кобылу и переходя в галоп, резвым броском ушел в левый каретный ряд.
   Вот это был удар!
   Покореженные кареты рухнули, налетев на соседний ряд, сминая метал и превращая доски в щепу. Хруст и скрежет были настолько невыносимыми, что школяр припал к гриве лошади каким-то уголком мозга успев среагировать и увидеть, как над головой пролетает оторвавшееся колесо в полтора метра, с широким, обитыми железом ободом. Посыпалось и загремело так, словно у него за спиной уронили на бок скобяную лавку.
   Лошадь подчинилась твердым коленям наездника сжимавшим ей бока и послушно поскакала в обратную сторону.
   Атланту это страшно не понравилось, он поднял карету из другого ряда, взялся за "лебяжью шейку", выдернул поворотный круг и размахнувшись, запустил им вдогонку удаляющемуся Камилю.
   Он почти попал, если бы изогнутая балка упала плашмя, она бы настигла наездника, но поворотный круг ударился о землю ребром, и с отскоком лег, зарывшись в дорожную пыль в полуметре от несущегося прочь всадника.
   Поняв свою промашку атлант пошагал догонять юного мага. Каменная армада, ворочаясь тоннами веса, последовала за ним.
   Впереди школяра поджидала другая напасть: если и не страшнее, то не менее опасно надвигался "беспалый" атлант, который все это время следовал за юным волшебником.
   "Совсем караул."
   Вдвойне живя в опасной ситуации Камиль приподнялся в стременах и пружиня ход лошади порысил к великану. Его клинок сверкал негасимым пламенем битвы.
   Без угрожающих жестов "беспалый" сразу нацелился убивать. Атлант шагнул, занеся ногу для удара, после которого от Камиля мог остаться только мазаный оттиск и брызги от потрохов. Громила чуть повернул ступню, чтобы угадать точно в Камиля и когда пальцы ноги великана почти коснулись юноши, тот отклонил лошадь вправо и проскакав мимо щиколотки, рубанул по ней со всей дури. Острые кромки неощутимо проскользнули сквозь камень. Шпага любой восхитительной упругости и закалки не смогла бы и близко достичь волшебных свойств его теперешнего клинка. Непередаваемый скрежет обрубленной ноги об упавшую боком подошву и последовавший лопающийся хлопок и треск раскалывающейся под весом атланта ступни, заставил Камиля скривиться. Оказавшись позади громилы юный маг рубанул по пятой точке осевшего исполина и потом еще и еще несколько раз. Черные локоны метались по непрерывно двигающимся плечам юноши. Он заставил расслоиться бедра великана на каменные блины и тем добил "беспалого" атланта.
   Прятаться за скалистой грядой порубленного великана молодой чародей не стал. В рамках какой-то собственной логики лидер атлантов продолжал двигаться впереди своей пятерки. Малоподвижные лица лишь добавляли крепости их телам. Камиль обогнул "гряду" и пустился на новый круг. Дорога была широкой, трем встречным телегам ничего не мешало на ней разъехаться.
   Атлант присел, разведя полированные ладони и не оставляя всаднику шанса улизнуть. Он решил поиграть с ним в ладушки. Ладони сомкнулись ...
   Еще секунду назад он бы его там и прихлопнул, но не теперь. Камиль дал гнедой шенкеля и резвым аллюром, пролетев между сходящихся вместе каменных лап исчезающе малым шансом, над рубил черный полированный гранит между ... хмм ... ног.
   Стараясь убить он и двигался смертоносно.
   Лезвие пронеслось сквозь тело атланта, как через трухлявую гниль. Молодой да злющий с хрустом надсек согнувшуюся статую. Косая трещина завершила начатое им разрушение гигантского центуриона, не в силах противостоять заклятой стали. Его шпага в который раз успела заявить о своей остроте, точно клинок сделался вездесущим. Мертвые объятья ткнулись в утоптанный грунт дороги, торс развалился и лишь Нобиус на клубящемся Вертопрахе никак не мог вразумительно себе объяснить, как подобное несчастье могло приключиться с его непрошибаемо прочными истуканами.
   "Ка-а-ак?!"
   Резкий звук и вспышка проносящегося грома заставила атлантов остановиться, а Камиля попридержать лошадь. Будто заложенный заряд пороха разорвал торс каменного колосса. Весь правый бок атланта походил на провал, расползающиеся трещины, словно прорастающая изнутри паутина, разрушили гранитные мышцы. Мускулистое тело гиганта, поверженного пушечным боем, рассыпалось осколками точно черная ледышка.
   Три атланта тяжело развернулись и направились к открытым площадкам крепостных фортов. Каменные рельефы переливались, будто на литом жилистом глянце проступал пот.
   Камилю хотелось верить что это у них происходит от нервов.
   Юный волшебник бросил взор вдоль улицы и окончательно осадил гнедую кобылу, которая неспособна была оценить на что направился взгляд наездника. В той стороне, откуда пришли атланты, появились леди из белого мрамора. Что-то екнуло внутри школяра и он сглотнул, почувствовав сухость во рту. Осанка кариатид была прямой и даже где-то манящей: женщины умеющие носить на своих головах такие тяжести двигались безупречно. Покачивая меловыми холмами ягодиц и грудей, не без тени кокетства, каменная дева повела по виску ладонью, весившей не меньше тонны, поправляя шероховато рельефные волосы, от чего вниз посыпались отколотые кусочки мрамора. Кариатида улыбнулась Камилю, с треском разлепив мясистые губы. Полированный белокаменный глянец казался лоснящейся кожей.
   Камиль прислушался к своему внутреннему состоянию, вся его активность куда-то подевалась. Еще ничего не случилось, но он уже понял насколько это будет серьезной помехой. Каменные девы препятствовали попытке на них наброситься. Юный волшебник не мог откапать ни единой дельной мыслишки, только зыбучее болото в голове, да замшелой коряжиной торчал из него старый запрет: делай что хошь, а бабу не трожь. На женщину руку поднял-себя уронил. Можно встать, одежду отряхнуть, а чести не вернуть.
   Почему-то это вылезло из него только сейчас. Или был у Нобиуса запасной вариант с козырями из второго рукава?
   Этому нужно было как-то сопротивляться ...
   Канонир дослал банником книпель до пороховой мякоти. Цепные ядра использовали для разрушения осадных башен, против атлантов они годились как никогда.
   Увидев как все закрутилось вокруг каретного рынка, канониры смазали колесные катки пушечным салом и крюками, с помощью канатного троса, развернули лафетный станок, перетащили пушку, установив ствол орудия между зубцами форта и, направив пушку внутрь городских стен. Канониры выбрали сектор обстрела и произвели пробный выстрел. Почти не возымевшая действия в обстреле кавалерии пушка, против менее подвижных атлантов добилась успеха с первой же попытки.
   После попадания настрой у всего артиллерийского расчета был колоссальный.
   Преисполненная решимости гора каменных мускулов даже издали выглядела запредельно мощно. Теперь же, когда атлант надвигался монолитной громадой, да поигрывал шарами плечевых бицепсов, канониру, с пальником в руках, приходилось унимать свирепое сердцебиение. Приближающийся великан, сверкающий точно антрацит, буквально подавлял своей мощью и силой.
   Все перед ним казалось таким безнадежным ...
   Менять угол возвышения ствола было некогда. Цель сама себя визировала на линии прицеливания, заслонив собой чуть ли не пол неба.
   Поведя плечевым поясом атлант поднял руку, сложив из черного камня кулак великан целился в зияющее пушечное жерло ...
   Призвав на помощь все свое мужество и сомкнув рот до скрежета собственных зубов, канонир ткнул тлеющим фитилем пальника в запальное отверстие пушки ...
   Ствол плюнул ядром и дымом прямой наводкой. При вылете из пушки чугунное ядро распалось на два полушария. Цепь захлестнула шею атланта железным "шарфом" и ударившие по граниту полу ядра сорвали голову с плеч исполина, закинув башку черте куда.
   Крепостная стена приняла на себя всю тяжесть обезглавленного мастодонта, до канав обезображенную статую надежно и навсегда.
   Покрытые пороховой сажей канониры чувствовали себя потрясающе.
   Открытая площадка форта, оказавшаяся вблизи кариатид, имела в своем арсенале легкую кулеврину, поворачивать которую было не в пример проще. Канониры зарядили ее картечью и бабахнули как следует, не сюсюкая с каменными бабами.
   Тела кариатид брызнули ошметками острейших осколков. Одной каменной деве отшибло кончик носа, такое надругательство над внешностью ее просто убило.
   Какая из женщин станет терпеть подобное обращение?!
   Как фурия злая, она подошла к форту вплотную и, будто стесняясь своего буйного негодования, чертова кукла как бы украдкой взяла и смахнула крохотных людишек, безжалостно швырнув канониров оземь.
   Их голоса срывались в душераздирающий крик.
   Другая воительница отломила бокастую коврижку с извилистой растрескавшейся от пышности коркой с вывески "Калачи и булки", и принялась бить ей куда получится, легко выставляя окна. Плетеная косичка по краю каравая высекала искры, когда, колотя наотмашь, каменная баба шкрябала ей о кирпичную стену.
   Какой-то прорывной момент точно закончился. Некая отпущенная Камилю водопадность на везение иссякла. Юный маг постоянно отсылал себя к тому, что это всего лишь облик и форма. От камня отсекли все лишнее и то, что осталось, он признавал за женщину, на которую у школяра не поднималась рука. Юноша пытался сознательно заглушить в себе эту слабость, эту гибельную эмоцию, ведь по сути воительницы были такими же супостатами в женском обличье.
   Гнедая кобыла юного волшебника по прежнему перебирала копытами на одном месте. Его жизненная система нуждалась в благородных побуждениях как в воздухе. Эти бабы сбили его с ритма, став досадной неожиданностью.
   Ему бы здорово помог теперь неприкрытый цинизм, но это была правда идущая от сердца. От его мужской сути. Это непеременимо жило в нем самом. Впечатляющий фокус, разгадать который он не мог. Ранимость доводящая до невозможности, до гибельного попустительства.
   Рука со шпагой онемела и стала неловкой, холодной даже. Глухое путаное раздражение всегда так похоже на боль. Самому недавно казалось что не будет ему такому ни конца, ни удержу.
   "Чушь какая-то. Идиотски ужасное состояние. Кто бы мог подумать, а?"
   Ящерка, с бритвенной синевой, по клинку пробежала и будто молния в землю ушла, вернув заговоренной шпаге свойства обычного холодного оружия.
   "И это в самый разгар баталии! Мало ему было всего остального."
   Бесполезно. Он сам себя не слышал.
   Все шло кувырком, но судьба надежней удачи. Проезжая пыль шевельнулась, и поземкой обновился ссохшийся, глинистый участок дороги. Вначале проступил глубокий отчетливый след от четырех копыт. Затем, песочными вихрящимися вьюнами потянулись ввысь ноги. Суховеем обдало и проявилось туловище животного вместе с всадником в черном плаще. Конь серой масти по ровнялся с лошадью Камиля и наездник убрал с головы капюшон.
   Посмотрев ему в лицо, Камиль невольно перевел взгляд в небо, убедившись, что Нобиус по прежнему кружит там, хотя среди бледно-серых пороховых облаков Вертопрах был почти незаметен.
   -Что замер, не управляешься ты, как я погляжу,-голова Балансира, поросшая серым пухом, светилась точно газовая каверна.-Помощь тебе оказать решили, да оно и к лучшему будет.
   "Решили они ..."
   Больше разъяснять Великий Утешитель не стал, продолжив назидательную речь:
   -Слаб ты по женской части. Их сладкие чары резни безобразной страшнее бывают,-справный конь злобно фыркнул, задрав мягкую губу, и попытался куснуть за ухо гнедую кобылу.
   -Чудес с гарантией не бывает,-ответил ему Камиль, и, управляя уздой и ногами, отвел лошадь чуть в сторону.
   Словно в подтверждение слов Балансира, окаянная баба разглядела-таки двух всадников, и запустила в них бокастой коврижкой. Скрип удара о землю прозвучал так, точно пушку излишком заряда разорвало. Перекатывающийся каравай зловеще высверкивал острыми кромками. Рассечено разъятые жестяным хлебом наездники порывисто ускакали в разные стороны. Камиля унесло на десятки метров. Балансир погнал коня навстречу кариатидам. Седые волосы мага клокасто торчали вокруг головы, придавая ему воинственный вид. Камиль не увидел когда Великий Утешитель совершил магический посыл, но беломраморным девам пути не стало. Ненадолго замерев, они словно наткнулись на линзу из воздуха, которая прогибалась, если кариатиды решались по ней ударить и пятна под их кулаками искажались, не теряя свою прозрачность.
   Взбесившиеся бабы, казалось, готовы были вцепиться в любого.
   И тогда воительницы дружно запели ...
   Изящно вырезанные ноздри вздрагивали, кропотливо воплощенные в мраморе лица точно запылали румянцем, гладко каменные линии подбородка потянулись, а готичес5кие губы округлились, формируя звук.
   Жаль что не было музыки. Она бы могла хоть кого-то спасти. Хорошая музыка это может.
   "Колыбельная смерти" играла не на чувствах и даже не на нервах, она простригала сознание, оставляя в душе пустоту и ощущение бессмысленности существования. Спиливала все зубы до десен, зуднила из под низу кожу от исшаркивающего движения мышц о кости. Их песня приносила столько страдания, что кровь стыла в жилах. И не то-что жить не хотелось, отрезвить боль до состояния понимания необходимости смерти было невозможно.
   Изваяния очень сильно начинают говорить, не только когда они гибнут.
   Пушечная канонада прервалась. Зажав головы руками, артиллерийские расчеты корчились и катались по огневым позициям, ломая в припадке щетки прибойников, и заливая ночники опрокинутыми ведрами с уксусной смесью. Из ушей и носов начинала сочиться кровь, а волосы канониров седели прямо на глазах.
   Все теперь, казалось, было понапрасну.
   Разлагающий сознание звук превратил лошадь Камиля в обезумевшее необъезженное животное. Гнедая кобыла встала на дыбы, готовая завалиться на спину, на ее трясущихся губах выступила пена, а глаза начали вылазить из орбит.
   Оставаться верхом стало смертельно опасно.
   Юный волшебник выпрыгнул из седла, больно ударился плечом, но, перевернувшись несколько раз, встал на ноги, подобрал шпагу и обернулся на движение ...
   Это был не топот и храп взбесившейся лошади, звонко затрещало на крыше каретной мастерской. За вращался вертоголовый флюгер и начал резко прибавлять в размерах. Вздувшаяся краска отлетала угреватыми коростами. На одном из витков, ломая ржавчину в долго неподвижных суставах из рамки флюгера вышел Серафим-покровитель ремесел. В одной руке он держал молот, а в другой рубанок. Обретая подвижность, он продолжал увеличиваться и, шагнув с крыши на землю, Серафим стал соразмерным атлантам. Нереально великий молот опустился гранитному атланту на грудь, камень лопнул, лишившись всей своей капитальности с одного удара. На последнего великана покровитель ремесел налетел всем телом, схватившись с исполином грудь в грудь. Они принялись ломать друг друга.
   Балансир оставался на коне, видимо вблизи "линзы" "Колыбельная смерти" распространялась по иному, ведь слух Камиля она защитить смогла.
   Большая, сработанная жестянщиком вывеска над входом в мясную лавку покачнулась. Из бронзового рельефа вышел расцвеченный окислами меднолобый мясник с топориком и разделочным ножом в разных руках. Местами эти предметы приобрели зеленоватый оттенок старой меди. Начищенная мелкозернистая медь на его щеках выдавала бодрую сытость натуры. Первые без суставные движения получались трудно, напоминая скрип колодезного вала, рифленый метал морщился складками, обретая подвижность. Мясник за считанные секунды вырос в махину. Скрипя сочленениями он размахнулся разбивая витрину, и легко разрубив топориком кольца кровяной колбасы и вывешенные напоказ прокопченные туши. Следом, подавляюще жестко и удивительно легко, сбил с ног кариатиду. Упасть грациозно у нее не получилось, воительница развалилась как нечаянно обраненная с полки фарфоровая статуэтка.
   Через входную дверь в мясную лавку вышел жестянщик Андрагур, полностью отдавшись боевой магии он ограничился всего одной фразой:
   -Пока я в силах стоять между вами,-на нем был камзол и штаны до колен, серые шелковые чулки и простые туфли без пряжек.
   Беломраморные девы были атакованы самым сокрушительным образом. Куски дробленого камня разлетались в разные стороны точно град, но это позволило заткнуть их поганые рты окончательно.
   Вызванные из небытия заклинанием жестянщика Андрагура чеканные богатыри так за рубились с каменной армией Нобиуса, что не замечали ничего вокруг себя. Но для Камиля череда сюрпризов, казалось, была неисчерпаема: дракон, в жесткой ослепительности багряной чешуи, громадным коршуном опускался с неба, разрезая воздушный океан.
   Делагрез не стал отдавать приказ своей осаждающей армии на штурм городских стен. Это бы отвлекло канониров фортов от их весьма удачной стрельбы по шагающим великанам. В битве наступил решающий момент и теперь оставаться вне схватки было невозможно, а призывать осаждающих поздновато.
   Сотни вспарывающих воздух трубчатых глоток с заточенными носами вылетели из под крыльев дракона. Ветер проносился через рты, через щели глаз железных соловьев, огласив пространство вокруг звонким свистом. В небе в миг стало тесно от ослепляющих бликов. Певучими альтами прошивая воздух, свистулины в несчетном множестве атаковали последнего черного атланта и семь беломраморных кариатид.
   Взблеск ... и едва уловимые глазом скользкие молнии взорвали в пыль матовую черноту, как струи темной венозной крови раскрошившийся гранит. Железо сыпалось дождем, свиристелки заклевывали насмерть, вгоняя в белый мрамор клинья отточенных клювов и раскалывали воительниц на глыбы.
   Разгневанно рдяный змей петлял кругами и свинчивался в вираж, то неким чутким строем перераспределял нагрузку и ускоряясь, атаковал в подъеме.
   Нобиус снижался штопором, Властейший маг таращился с Вертопраха вниз на остатки собственной армии, словно видел незнамо что.
   Хотя, по правде говоря, так оно и было.
   Каменное войско оказалось разбитым наголову. Выдумка сговорилась против Властейшего Нобиуса и ему захотелось вытолкнуть себя из дурного сна Грезного града в реальный Чара-Таун.
   Подпирающие дома тени вдруг стали ветхими, рукотворный лик каретного рынка утратил свою подробную четкость, крепостная стена превратилась в серый подмалевок, небрежный мазок фона. Улица стала покачиваться, а дома за двоились. Перспектива раскомпановывалась, размываясь струями настоящего горячего света. Потесненная плоть реальности неумолимо нарушала свою однородность, сворачивала физику тел и антураж Грезного града. Мир безвозвратно рушился, и пространство рассыпалось, точно кольца для штопки кольчуги, и это была цепная реакция. Клубок пространственного единоборства подтолкнул магов к скучной тяжелой арке, которая была подсвечена где-то там, на другом конце города, точно колодезная дыра, если не сказать-бездна. Они проваливались за горизонт последних событий, вырываясь из потустороннего города в проглядывающее пространство Чара-Тауна.
   Арка безмолвно позвала магов, словно давно ждала их возвращения в реальность. Лишенный мыслителей мир разваливался, вновь превращаясь в хаос.
   Явь приняла их и идея поменяла действительность.
  
   Тверды плиты под ногами и крепок шаг. Головокружительный холодок формировал в короле ящериц очень сложное состояние безумной легкости и недопустимой в подобных обстоятельствах беззаботности. Каждая натруженная мышца Камиля отходила от пляски недавнего боя.
   Престольный замок Властейшего Нобиуса выглядел в реальности настолько мрачно, словно его построили в сумраке ада. Лишь брожение зеленых крон над головами и густая листва притеняющая стволы деревьев мельтешащим маревом зыбких миражей как бы провожала магов, ступающих по камню внутреннего двора замка в сущий мир.
   В траве прошуршала ящерица, спугнув с тонкого стебелька яркую бабочку.
   Особо чтимые маги Чара-Тауна заручились взаимной поддержкой и шествовали оспаривать собственные права. Так уж случилось, что для них для всех это стало личным событием и лихорадочный блеск в глазах обнаруживал силу одного совсем в другом.
   Андрагур ступал по правую руку подле Камиля, на нем была богатая и броская безрукавка из блестящего меха тонкой выделки. Под ней имелся длинный, почти до колен, камзол из темно-лилового бархата. Ниже, свободные черные панталоны и шелковая сорочка. Голову прикрывала шапочка, отороченная тем же мехом. На ногах были расшитые бисером полусапожки с загнутыми вверх крючковатыми носками. По левую руку от школяра семенил Балансир, облаченный в привычную мантию до пят. Чуть позади вышагивал Делагрез, запахнутый в свой обычный черный плащ. И сейчас глазницы дракона напоминали стальные пуговицы. Позади отца шел Конард в кавалерийском мундире и высоких ботфортах. Его грязные от пота и каменной пыли волосы походили на сыромятные веревки.
   Поднимаясь по ступеням, Камиль мимоходом окинул взглядом застывшую колоннаду. Гранит всегда кажется сыроватым, а черты статуй выветренными. Атланты и кариатиды будто стояли на часах, охраняя вход в жилище своего господина, отягощенные грузом невыполненных желаний Владыки. Вознеся огромные ладони каменные стражи вновь подпирали фронтон замка. Теперь, эти излишества вычурной архитектуры, были темны как никогда, будто и свет от них отступился тоже.
   Маги шествовали по черному мрамору, тяжесть нависающего фронтона казалась угрожающей, но безотказно крепкие мышцы и сведенные в привычном усилии пальцы воздетых в небо рук удерживали плиты, как вариант для подлинно сильных духом. Над стоящая над этим городом стратегия власти сгущала тяжесть всех прожитых дней и событий.
   Несмотря на сумрак внутреннего пространства примечательно суровые черты великанов были различимы магами в полной мере. Живое ушло, оголив рубленый гранит по кромкам отшлифованных висков, окаменелых щек и губ. Блеск жизни покинул их покрытые смальтой глазницы.
   Пропорции кариатид были чуть удлиненными, не вздымаемые жизнью груди, при всей своей внушительности, выглядели крупновато, височные кольца воительниц украшали высокие прически дам. Мраморные девы подпирали величие собственного Владыки, щедро питая культовую и обрядную символику места.
   Пространная мощь гигантов снова казалась незыблемой. Их лица словно глядели на что-то далекое за головами магов, выхватывая в камне самую человеческую суть: жест терпения наполненного подлинным величием разума.
   Атланты держат небо, отвергая все соблазны.
   Не поманить. И не сдвинуть.
   Пятеро магов вошли в гостевую залу. Пламенеющие колонны образовывали высокий купол света.
   Тут могла бы играть музыка, устраиваться балы. Дамы в роскошных нарядах поглядывать на разодетых в шелка и парчу кавалеров, которым бы те назначали свидания, а не сводили счеты ...
   Звон шпор по полу огромной залы придавал шагам Конарда некую предосудительную торжественность. Лучезарно трепещущий огонь взлетал ярким жаром, пламя колон брезжило радужками магической силы. Их волшебное сияние свидетельствовало о сосредоточии колдовства под сводчатым потолком замка. Волшебная мощь ударяющего в купол света облегчала ношу кариатид и атлантов.
   Нобиус восседал в мантии из лилового аксамита, затаившись в своем тронном зале за письменным столом и в высоком кресле из слоновой кости. Все подразумевалось в этой позе и в этом взгляде, но ничего пока не произносилось на воздух. Изнуренный старик с изрытым морщинами лицом смотрел как маги просторно выстроились между длинными рядами колон. Так, как им вздумалось. Они, все как один, едва заметно поклонились Властейшему Нобиусу, не вкладывая в этот жест ничего кроме собственных манер. Тоскливо уединившийся Владыка оперся на боковины кресла и чуть приподнявшись, отвесил столь же церемонный поклон, и присел обратно. Лицо Нобиуса прорезали глубокие морщины, бледная кожа посерела, а едва розовеющие губы сделались и вовсе прозрачными.
   Приветственные слова произнесены не были, им хватало глядеть друг на друга, пока хозяин замка не прервал молчание:
   -При пожаловали, гости не званные,-он окинул магов хмурым взглядом.-И поверить бы не хотел, а вот вы передо мной. Крепко же вы моих нынче попотчевали,-Нобиус перевел взгляд на трех наперсников, стоящих чуть поодаль от вошедших, между двух пылающих колон одного ряда. Под одеждами Виторлана, Кароннака и Лузгарда угадывались стягивающие раны повязки, чуть изменившие осанку наперсников.-Чего же вам еще надобно?
   -Не для короткого разговора пройден сей путь,-произнес Балансир, ступив вперед еще на пару шагов.-Столь пышное представительство в твоем замке объясняется тем, что ты предстаешь перед трибуналом магов.
   -Мордой об стол повозюкали старика. По изгалялись. На глазах наперсников и школяра, позор принял, а вам еще меня унизить хочется?!-Каждая морщинка на лице Нобиуса точно съежилась еще сильнее.-Запросто со мной, всем скопом навалились и словно клопа давите, на козни не поскупившись, вместе творя злобное колдовство против благодетеля своего,-костлявая ладонь Владыки поправила скатерть, прикрывавщюю некий предмет лежащий на столе Властейшего Нобиуса.
   -Мелочные поступки способны обмануть очень большие надежды. Вечное двойничество между подлинностью и подделкой,-задумчиво произнес Андрагур. И одной этой фразы хватило, чтобы Нобиус торопливо отдернул руку от своего последнего козыря, оставив его на потом. Его голос сделался скрипучим, как кровать на постоялом дворе:
   -Кого вы выбрали мне в обвинители?-С давней старческой усталостью произнес Владыка. (Камиль сразу различил в голосе мага ревнивые нотки.) -Этот всегда будет ненавидеть мои слабости, смущать умы и сеять смятение. В присутствии Балансира я волей неволей начинаю в себе копаться. О делах мыслю и постоянно оглядываюсь, что о них подумает Балансир. Как рассудит и народ настроит, кляузами сто раз унизив. По достоинству совершенное оценит и хуже казни мнение его на душу мне ложится. Балансир-живой упрек всем начинаниям моим, победам и промахам. Чего коснись-лучше бы сделать следовало или не браться вовсе. Он прямо высказывается о воле моей, как о чем-то сомнительном. И так неизживно, день за днем. И ошибиться будто боюсь, и похвала его, через людей переданная, тоже мне поперек. Всяк к нему жмется, не маг, а прямо святой покровитель. По любому поводу готов меня с грязью смешать, а вы его в судьи,-со все больше прорывающейся досадой продолжал говорить маг.-Все дурное в городе, обо мне измышленное, на вере в него зиждиться. Врагов моих поучает и недовольных утешает. Любезничая с народом добился дешевой популярности. Кому не понятно, что добрые уговоры дальше вещают чем власть жесткая, на угрозах выстроенная. Гляжусь в него, всякий раз, как в отражение собственной инвариантности,-тут Нобиус коротко глянул на Андрагура и тот час отвел глаза.-Он как бы мою жизнь в долг взял,-голос мага сделался призывным:-Я долго с этим в себе боролся. Как жить, когда любая его опала меня же и сиротит?! Подле его семьи отдыхаю сердцем,-Нобиус посмотрел на Конарда.-Коль своей не нажил,-голос его упал:-Про мою слабость к себе знает и тем пользуется. Провоцируя своим неподобающим поведением смуту, частью которой стали и вы.
   Балансир стоял будто кроткий монашек, спокойно сложив руки.
   -Произносимые тобой гадости не роняют моего сердца,-в ответ проговорил волшебник:-Зависть обугливает честь и в себе мы головешки носим заместо света. Что касается подданных, то слепая любовь своего народа тебе бы явно не помешала,-заверил Великий Утешитель Властейшего мага.-Твоей семьей могли бы стать ученики, но маг безроден и бесплоден, если переданное, привитое им, воспитанное собственным даром учителя мастерство вдруг призывает своих последователей к магии мстящих.
   -В колотых рубцах ученики мои, изрезанные за авторитет убеждений учителя своего, подле меня тут стоят,-и Нобиус с явной симпатией, непререкаемо указал на растерянно притихших наперсников и надменно смерил взглядом остальных.
   -Горше яда наука в доме твоем,-голос Камиля прозвучал точно звонкая пощечина:-Посылать меня, раз за разом, на самоубийство, в этом особая ваша подлость,-заявил Камиль Нобиусу. Виски и скулы юноши покрывал пот, темные пряди прилипли поперек лба, а лицо и волосы побелели от пороши каменной пыли.-Вы придирчиво меня предавали самым жульническим способом. Искусно претворяясь учителем, используя мою инициативность как аргумент в собственном поединке с Делагрезом. Если бы у меня ничего не вышло, то и ваша бы власть не покачнулась. Одержи я победу и самоубийство мне обеспечено, а значит и соискателю на ваш трон тоже.
   -Я не коллекционирую посягательства на твою жизнь, школяр,-сквозь зубы проговорил Нобиус, погасив в себе первое ощущение досады.-Ты итак доискался до тех причин, которые напророчили твою гибель. Для отводимой тебе в этой истории роли ты и вправду добился чересчур много,-признался Нобиус.-И это больше, чем ты заслуживаешь.
   -Но только теперь мы и сможем разговаривать на равных,-в тон ему произнес Камиль:-Вы старались обратить мои таланты волшебника против меня же самого,-глаза юноши налились негодованием и обидой.
   Нобиус побегал глазами по темным углам, но голос его не дрогнул:
   -В жизни каждого, много найдется такого, чем не стоит гордится. Но это еще не повод устраивать дворцовый переворот.
   -Тебя никак нельзя назвать правдолюбцем, разбирая собственные беды,-неоспоримо заявил Делагрез.-Многое можно себе позволить, если выдумывать мощнейшее оправдание всему.
   -Не тебе ли, проходимец и разбойник с большой дороги, уготован мой тепленький трон?-Взгляд Нобиуса помертвел, съеживая зрачок до состояния болючей чипыжины. Вылавливая реакцию более могущественного мага Владыка начал апеллировать к Андрагуру:-Вы Камиля с Делагрезом порознь развели, а мы с Бадансиром рядом жили. Кому лучше? Тем, которых годами сравняли или разницей в возрасте наделили. Разбойник, клякс кровавых по жизни наставив, всякий раз думал как жизнь набело переписать, и тут такой случай. Кто же откажется ревизию делам моим навести?!-Вцепившись в край крышки стола пальцы Властейшего мага побелели от напряжения, точно Нобиус хотел обломить угол.-Только не по рангу это. Не сразу и не вдруг вершиться власть. В пору своего царствования я соперников не терпел. Сотнями разных ущемлений добиваясь, чтобы чужая сила становилась незаконной. Удержание в невежестве нужных тебе людей почти болезнь и в той же степени политика. Власть, как непрерывная борьба за существование наверху, тучнеет и не терпит вблизи погонщиков,-пытался себя объяснить разглагольствующий маг.-Не словчишь-не проживешь. Сколько мне потребовалось интриговать, мешать и подстраивать, хитрить и терпеливо дожидаться, славословить и раздавать нелепые обещания, чтобы предупредить готовящееся на мою жизнь покушение и, до времени, оставаться в стороне от решающего поединка, заняв противоборством тех, кого надобно мне. Легко ли? Проделав столько тонкой работы, мало ли я кряхтел, пускался на все эти ухищрения, такое кружево плел, совершая затейливое плутовство, расшаркивался, вовремя искажая правду. Повелевать и подчинять себе, ощущая чужую покорность-прочнее этого знания истина мне неведома.
   -Стоящее никому не дается легко,-жгучие угольки глаз Андрагура грозили подпалить нависающие брови.-Все мы стремимся к власти без ограничений, но лишь тебя одного мы пришли обвинить в гнусной измене.
   -Да полноте!-С ярым пылом выкрикнул Нобиус.-Вы, сговорившиеся завистники, вините меня в своекорыстии. И не более!
   Андрагур испытующе взирал на Владыку, точно слова обидные не к нему обращались, а к постороннему кому.
   -Хочешь объяснений?
   -Жажду,-не унимался Нобиус, источая уверенность в себе и своих силах.-И не ищу отговорок.
   -Тогда слушай внимательно то, что я тебе скажу,-его тон был страшен, лучше бы Андрагур кричал и ругался, чем говорил таким голосом:-Готов?
   Сухая старческая костлявость Нобиуса, точно до того стиснутая и притесняемая, по особенному странно преобразилась в хмурую собранность.
   Андрагур пригладил ладонью свою простеганную седыми прядями бороду, и начал говорить:
   -В "Колдовском тавро" сказано: "Всеми силами поддерживай того, кто первым атакует общий страх. Чья особенность тем вернее, чем необычнее остальным." -Андрагур поднял голову к свету, так, чтобы все видели его лицо.-Не для кого из вас не секрет, что магия в целом если и не деградирует, то давненько топчется на одном месте. Волшебников становится все меньше и меньше. Мы вырождаемся,-маги выражали ему согласие, едва заметно покивав.-Камиль, молодой тянущийся в рост, зеленый сильный побег на чахнущем дереве волшебства, рожденный совершенно ко времени, который ты выдавал за пустоцвет,-полыхнув чакрами глаз Андрагур закончил свою мысль.-Он, бесспорный дар судьбы. За такими вещами я слежу, и знаю о них наверняка. Камиль-чаротворец новых не исполненных никем до него заклинаний и ты не мог этого не видеть,-сказал, как припечатал, великий маг.
   -Он клинок с тончайшей гравировкой таланта,-решился высказаться Конарл:-Вы не поддержали самого достойного из своих учеников, не пожелав заострять самостоятельную сложность дарованного вам в обучение чуда.
   -В отроке, вовремя отринувшего искушения, ради познания главного, ты высматривал украденную у себя ценность,-подхватил мысль сына Балансир.-Школяр еще больно ударяется об углы своей детскости, но уже мужчина, усвоивший главный глагол преодоления. У мальчишки задатки великого чудотворца, который вершит магию интуитивно, на ощупь. А ты, с высоты своих знаний, творил убийственные чары, негодяйствуя в упразднении чужой власти и манипулируя волшебством исключительно ради собственной корысти. Хороший учитель живет ради своих учеников и этой жизненной силе нет цены. Ведь знания способны поменять характер, а значит и судьбу. Только в атмосфере насыщаемо раздариваемой магии, на вольном духе способно кристаллизоваться подлинное чудо. А не в духе зависти и интриг. Поэтому Камиль и отлынивал от твоей учебы. Замучил парня придирками, создав в его окружении обстановку самого не доброжелательного свойства. Если бы ты исправно обучал его премудростям магии, не пытаясь жить только в одну свою сторону, этого бы не случилось. Ты всегда брал больше чем дают и присваивал чаще чем заслуживал. Переданное ученику умножает мистическую силу мира, выходит, ты обворовывал и всех нас, недодавая ему.
   -Не ловите меня на неудобных моментах и на излом брать не пытайтесь: сломавшиеся лгут без разбора,-глаза мага сузились и подернулись темнотой. Трясущимися руками Нобиус вцепился в ручки кресла, лицо Властейшего волшебника сделалось совершенно чужим. Пока он вставал, оставалось непонятно, то ли это скрип мебели или так затрещали его старческие суставы. Он шевелил губами, примеряясь к словам:
   -Я допускал что вы все истолкуете по своему,-маг перебирал неустойчивой мимикой проступающие черточки негодования.-Как я жил, о чем думал, в одной стороне блаженный и почти что нареченный святым Балансир, с ловкостью манипулирующий умами и настроениями толпы. В другой, вечное пугало-Делагрез. А меж ними я, занимающийся воспитанием собственного убийцы. Точно пленник места, среди ваших слов, которые могут обращать в кого угодно,-голос Нобиуса непривычно подрагивал.-Никакие нервы, хоть из булатной стали их вытягивай, не выдержат ничего подобного,-без своего величия Нобиус выглядел обыкновенным стариком, но в его глазах метались искорки тьмы.-Вам и обвинить то меня как следует не в чем, как невозможно искать чести и подвига ни в одном дворцовом перевороте.
   -Одна и та же катастрофа, вместо попытки исповеди. Что ни слово, то-лож!-Уверенно ведя разговор к намеченному финалу пророкотал Андрагур. Огромный зал гулко разносил каждое слово могущественного волшебника, а громкий голос умножал эхо каменных сводов:-Тяготой на тебе власть лежала, из под себя не выпуская. Таким как ты-всегда мало. Подозрительность разъедает мага изнутри почище коррозии разрушающей даже метал. Ты просто переполнен страхом и потому ненадежен как правитель, потому что давно лишил себя удовольствия просто жить, изнывая от ревнивой зависти к успехам других. Ты потерял даже надежду вновь научиться распознавать разницу между сомнением в собственной правоте и неудовлетворенностью тем, как реализуется твоя власть. Ты выдавал системность за честное соперничество, а статику нешевелимости за покой и стабильность, позабыв, что уязвимость-лучшая защита от эгоизма вседозволенности. Можно управлять целым городом, но не уметь справиться с самим собой. При такой завышенной вере в себя неприятен любой лично брошенный вызов, даже если он исходит от бродяги и изгоя.-и Андрагур многозначительно посмотрел на Делагреза.-Может ли Нобиус, после всех предъявленных ему обвинений, считаться Владыкой? Вправе ли оставаться таковым?
   Это был не вопрос, а утверждение.
   -Любой волшебник вправе вызвать на поединок другого мага и в схватке решить возникший спор, сразившись сам или выставив себе замену. А ты, изводя себе подобных, покусился на наше будущее. И тем бросил вызов всем нам. Ослепленный собственным тщеславием, ты заведомо желал погубить набирающего знания и силу чудотворца, и такое не простилось бы никому из нас! Учитель, питающий лютую злобу к собственному ученику и потративший столько сил, чтобы учение не пошло тому впрок, подлежит РАЗВОПЛОЩЕНИЮ!
   -Быть тому!-Подхватил его слова Делагрез.
   -Как решено, пусть так и исполнится,-подтвердил единодушное решение сильнейших магов Балансир.
   Наступившая после громогласного волеизъявления тишина была окрашена потрескивающим шорохом пламени на вершинах колон. Едва слышимым шепотом Нобиус заговорил с магами:
   -Не смейте выставлять меня безумцем, которого обуял страх и зависть,-голос Владыки становился все более громким, а тон непреклонным:-Я действовал разумно и более обоснованно, чем вы меня тут выставили. Камиль знает и умеет нечто вопреки известной нам магии и это несет опасность всем нам. Сложность его "Приора" нас смиряет, потому что никому невдомек, в какие опасные дебри способен завести его неконтролируемый дар.-В голосе Властейшего Нобиуса появилось некое парадное величие и тихое насыщение ненавистью.-Все давно решено за нас.
   Камиль смог ответить своему бывшему наставнику и учителю лишь выразительным мазком взгляда. Но тот его словно и не заметил, всецело обращаясь к сильнейшему из магов-жестянщику Андрагуру:-Власть магии таинственна и ваши обвинения, по большей части, не имеют значения,-неожиданно объявил Нобиус:-Я же, всего лишь, пытаюсь сохранить существующий порядок вещей,-аксамитовая мантия расправилась, упав до пола. Из глубины темных рукавов проросли сухие старческие руки. Владыка поднялся и стянул скатерть с лежащей на столе редкостной книги. Переплет из белой кожи был испещрен зажившими порезами под которые словно бы закачали цветные фосфоресцирующие чернила. Застежки на фолианте были выполнены из болотного дуба, тысячу лет пролежавшего в воде под слоем песка, и ставшие прочнее железа. По мере того как ладонь Властейшего Нобиуса приближалась к колдовской книге, огонь в затянувшихся шрамах становился трепетным. Нестерпимо нежным. Почти живым.-Я боялся огласки и не давал "Священную книгу предначертаний" никому. Но мои доказательства не вызовут сомнений даже у самого придирчивого.-Владыка продышался и поборов волнение бережно поднял тяжелый том на руки. Придерживая фолиант, он нарочито ритуально рас щелкнул тугие, скрипучие застежки. Проложенная меж страниц закладка "закивала" крохотной угловатой головкой. Свисающий с другого конца "хвост" плетеного макраме приподнял уголок книги, под который Нобиус тотчас запустил лихорадочно трясущиеся пальцы. Маг распахнул страницы, будто вскрыв законы судеб. Старик точно заслонился от магов раскрытой книгой, призывая ее в главные оправдывающие свидетели поиыслов своих и поступков,-и значительно, с чувством начал читать:
   "Волшебник, прознавший горе родителя, уйдет на покой. Он будет повелевать в жизни мирской огнем и металлом, как прежде властвовал над людьми и магами. Гнев его породит, силой могущественного заклятия, мага быстрого точно ящерица и дерзкого, словно атака хищной птицы. И явится он, с даром которого труднее всего будет оставаться с людьми, обладая такой обесчеловечивающей силой. Совершаемое им магическое воздействие сложным образом поменяет силу и направление движения нашего с вами мира. Нешевелимое вдруг сделается подвижным."
   Строчки, нежной лунной вязью складывались в осмысленную голограмму, катализатором которой становился прикоснувшийся к мерцающему узору маг.
   "Ради восстановления единства мира, всякому, наделенному даром сверх заслуг своих, развоплощенному быть, по воле его, а не по принуждению. Иначе убийца его покроет себя бесчестьем, ибо сам он должен осознать, как опасно его присутствие существующему миру. И кто поможет ему в этом, возьмет часть его силы и станет тем, кем заслуживает быть."-Голос Нобиуса завораживал, точно все пороки обучали Властейшего мага ораторскому мастерству:-Разве не заслужил я любимую женщину, семью и детей? Почитания меня как Владыки, а не перешептывания с оглядкой по углам, очерняющей молвой. Разве нет?!-Нобиус старательно, по очереди, буравил каждого мага своим взглядом.-Его начало, суть его, особенность "Приора", будет преподнесена в жертву высшим стихиям мироздания, дабы исправить их щедрую оплошность,-и Нобиус многозначительно посмотрел на Андрагура.-Поэтому я и был вынужден послать мальчишку на верную смерть, чтобы сила первого слова оставила за мной право на действенное волшебство, предоставив школяру возможность выбора, которым он, в итоге, и воспользовался,-( приоткрывающийся рот Нобиуса виделся Камилю тугим капканом.)-И я живуч, потому что вершу колдовство по чести, а не из личного удовольствия. И знаю меру в тяге к неизбежному. Чтя заветы и не нарушая запреты древних писаний,-Нобиус выглядел не просто уверенным, он был вдохновлен собственной правотой. Слова Владыки повергли магов в легкое оцепенение. Застывшее на их лицах выражение не оставляло в этом никаких сомнений.-Вещие эти строчки,-продолжал напирать Нобиус.-И вам это ведомо. Заповедью пращуров занесено предсказание. И нам пытаться обойти сей документ, все равно что их гнев на себя навлекать. Поганый выползок без конца нарушал правила и каноны волшебства, в соответствии с которыми жить не способен. Мир, полный магии, опасен и не нуждается в выродках. Пресечение его жизни станет искуплением нам всем. Эту тайну я полагаю раскрытой,-и Властейший Нобиус положил распахнутую книгу "Предначертаний" на середину письменного стола, дабы каждый маг имел возможность убедиться в точности прочитанных строк. Яркий узор проступал сквозь каллиграфическую четкость букв, создавая из слов целые образы, помогающие домыслить прочитанное.
   Наступившая тишина казалась мрачной. Зал будто весь пропитался сумраком притухших взглядов.
   Камиль изнутри весь напрягся, каждой жилкой в струну превращаясь, но ни единым звуком не выдал своего напряжения. Не позволив ползучим мыслям слабости обрести свои родовые признаки. Пламенеющие колонны слизывали ночь и пока подступала новая замещающая прежнюю темнота своды замка казались подвижными. Только перебежчики-тени (или то был Вертопрах?), метались на заднем плане из угла в угол.
   Складки мантии Балансира задвигались как черная ночная вода. Маг подошел к столу, пробежал глазами по воспаленным завиткам строчек и дал свою оценку прочитанному:
   -Главное литературное достоинство пророчества в том, что оно ни о чем не сообщает ясно, оставляя обширную возможность для различного толкования сути этого весьма туманного текста. Но всем нам ведомо, что доходчивость затруднительна в соображении свойств чудесных.
   -Убить слабока в своих рядах, это я еще как-то понимаю,-заговорил вслед за отцом Конард:-Но уничтожать сильнейшего ...?-Всем своим видом юноша выразил недоумение.
   -А в моем случае, разве это не так? Или я из последних?!-Возмутился Нобиус, по прежнему обращаясь к Андрагуру. Тот смотрел тяжело, исподлобья, застыв в позе погруженного в раздумья человека. Наконец Андрагур усмехнулся, да так нехорошо, что окружающие его волшебники приготовились к чему угодно. И только затем маг заговорил:
   -Я долго закрывал глаза на все твои шалости. Думаешь разжился новыми доказательствами собственной правоты?-Его голос простреливала гневная хрипотца, точно в горле жестянщика лопались кукурузные зерна.-Если бы ты не был так предупредителен к своим врагам, твой удрученный вид еще бы мог сойти за подлинный. Ненавижу всезнаек с унылыми лицами мучеников.
   -Я всего лишь слуга судьбы ...-попытался объясниться Нобиус, невольно отступая назад. Бледная кожа обтянула кости старика, глаза ввалились, сделав его похожим на мумию.
   -Опять нашел красивое оправдание попытке убить школяра и на свое вывести?!-Жостко оборвал его Андрагур.-Просто потому, что тлен надежно заученных строк так радует старческое сердце?
   -За вину оправдание ищу, а за правду меня казнить не смейте!-Упорно стоял на своем Нобиус.
   Камиль смотрел на Андрагура в полном недоумении.
   Кароннак чисто машинально тронул рукоять шпаги, но натолкнувшись на предостерегающий взгляд Виторлана, тотчас убрал руку за спину.
   -Наложив на тебя и Делагреза свое проклятье, я потратил на его исполнение в гневе почти все силы. И оказал покровительство возвратившемуся Делагрезу, поскольку прошло достаточно много лет, и я сам утомился от своей же собственной озлобленности. Но ты был не таков,-в речи Андрагура угадывалось нечто брезгующее.-Не боясь ни долга, ни закона, ты предсказал себя, сберегая стародавние обиды и помня самые бессмысленные упреки и мелкие дрязги. У тебя неизживно в душе выстраивался собственный Грезный град, и вне этого существования ты себя не мыслил. Таская его в себе точно горб, упиваясь властью, как тяготой вынужденной судьбы. И силой сознания разрушить эту свою муку был не способен.
   -Ты сам не смог себя простить, не смирившись с реальностью!-Выкрикнул Нобиус в лицо Андрагуру.-И поэтому выдумал нам двойников. Отвергая как лож потерю своих дочерей, и все что мы тебе говорили, тогда и сейчас. Ты на все готов, чтобы нас не было и верь мне, так было всегда,-Владыка опустил голову, как бык готовящийся отразить нападение.-Вам нужна была смерть оскорбителя всей вашей жизни, и от меня вы не отступитесь,-в продолжение своих слов Нобиус замотал головой, уставившись на Андрагура. Это был взгляд сумасшедшего, который так далеко зашел в своем безумии, что не мог остановиться.
   Противоборство амбиций становилось поистине смертоносным.
   -Тут ты ошибаешься,-уголки губ Андрагура скривились под усами в довольной ухмылке. Он даже не стал повышать голос, чтобы не наседать на Нобиуса.-У Камиля внешность мальчишки, но сердце зрелого мужа. Ты же во внутренней своей сути молод, а по наружному облику глубокий старик. Вы-точное отражение разных сущностей, направленных в противоположные стороны. От того вас мир и не берет,-глубокомысленно заметил волшебник и тут же добавил:-Между строчками всегда остается много свободного пространства, но ты не мог не разобрать, что речь в твоем вычитанном пророчестве идет скорей о Делагрезе, чем ...
   -Позвольте ...-осмелился перебить Андрагура Делагрез.-Я вправе сам за себя сказать,-узкое лицо мага было привычно бледным, высокий лоб пересекали извилистые, падающие на плечи волосы, глубоко запавшие глаза отливали зелено-голубым светом.-Оставаясь где-то во внешнем, до сути не доглядишь. Только существенная работа сердца позволяет безошибочно различать проявления гениальности. Благодаря Камилю я был впечатлен, испытав незабываемо причудливые ощущения. В одиночку мне такого не создать и не придумать,-Делагрез выдержал осмысленную паузу, подбирая нужные слова:-И я готов заступиться за его жизнь. Хоть это и странно, но, по ощущениям, единственно верно. Я все время ждал, что моя жизнь вот вот только начнется и я перестану стыдиться того, что было прежде. Всю свою жизнь стремясь к богатству и беспечной жизни праздного гуляки, главаря банды разбойников, большую часть отмеренного срока провел аскетом, мыкался заклятый Андрагуром, довольствуясь тем малым, что полагается изгою, по сей день сохранив в себе веру в непоколебимую силу собственного поступка,-с не показным величием высказался Делагрез:-Вызывая на дуэль Нобиуса, я не был настолько наивен, чтобы рассчитывать на убийство Властейшего мага. Но унизить, обескуражить и потрясти, мне его все таки удалось. Появление Камиля в моем шатре этой ночью стало прекрасным сюрпризом. Юного чудотворца невозможно было воспринимать как серьезного помощника, пока он не заговорил. То, что он мне предложил, выглядело достойно,-в Делагрезе ощущалось спокойствие и бесповоротная решимость.-И доказательства на бересте были неоспоримы, потому что исходили от меня самого. Лишь в моей иллюзии, в Грезном граде все подчинялось моим желаниям и преследовалось в мире реальном. Я понадеялся, ожидая от Камиля чего-то невозможного, и сполна получил это. Юноша, только на одних талантливых допущениях, смог упростить сложность моей претензии к отторгнувшей меня действительности, проявив полноту собственной идеи. Мы порезвились на славу и я испытал подлинную радость от его озорства. Не он, а я схватывал налету его мысли, так все переменившие. То, что он выдумал, неподражаемо сочно и выразительно было обращено в приключение. Так тебя подловить, Властейший. Чертовски здорово и замечательно. Камиль восполнил мою неприязнь к Нобиусу своей изобретательностью,-констатировал маг.-И изощряться не надо. Он творил магию не памятью рабской, а душой, от того и результат. Рядом с ним, кажется, и я сделался лучше, поняв полную цену делам своим,-в Делагрезе ощущался напор и сдержанное достоинство.-Я удовлетворен состоявшимся поединком, и прошу рассматривать себя присутствующих магов не только в качестве судей, но и как секундантов.-Другого момента сказать вам это уже не представится. Поднимаясь над собой я стал способен подлинно видеть себя, и через то-понимать других. Ведь никогда по настоящему не поздно делать нужные вещи. Маг забывший о правилах честного поединка, превративший обоюдоострый ход в пошлый обман, оставляя себе одни привилегии, забывает, что другой маг может воспользоваться безнадежностью схватки. Нобиус- "Судьбый" -Балансира, я- "Судьбый" -Камиля. Наша взаимозаменяемость, благодаря Андрагуру, совершенна. Пока ты, мальчик мой, был мне не равен,-подчеркнуто спокойно проговорил Делагрез,-Я ощущал себя волшебником. Теперь ты абсолютно превзошел меня. Именно поэтому скользнувшее по шее лезвие топора не могло превратиться в твоего убийцу. Кровь не умеет лгать. Возможно, во мне отсутствует предрасположенность к братоубийству,-в его голосе не было и намека на браваду.-Последняя степень разобщенности между нами устранена. И не важно о ком написано в "Священной книге предначертаний", я уйду по приговору сильнейших магов, как должен был покинуть сей мир один из нас. Ибо добро никогда не окажется бессмысленным. Возможно, этот шаг и является истинной причиной моего возвращения сюда,-и он увидел в глазах юного чудотворца облегчение.
   За гордым видом юноши угадывалась почти застенчивая благодарность. Камиль был искренне тронут признанием Делагреза. Глядя на поединьщиков школяр пытался понять на чем же все таки жизнь его ловит, а чем щадит. Он с удивлением ощутил, что едва заметно дрожит, испытывая странное сочетание надежды и страха.
   -Такое редкое самопожертвование, бескомпромиссность самого противоречивого свойства,-теплый тембр голоса Балансира казался простым и самым естественным из всего того, что могло произойти в эту секунду.-Ты спасаешь его самой дорогой ценой какая может быть у живого существа-собственной жизнью. Отдаешь ли ты себе отчет в этом?-Уточнил Балансир с благостным выражением на лице.
   -Сейчас мне нет нужды рисоваться,-последовал уверенный ответ Делагреза.-Мое одолжение, это все, что нынче у вас имеется,-маг соединил вместе кончики пальцев двух рук.-Это мое проявление-благодарность Камилю и последняя защита. По новому жить у меня все равно уже не получится. На совести кожи нет, а у кого есть-то это уже шкура.-Делагрез опустил руки и плотнее закутался в плащ.-Мое сердце и меня самого разрывает именно то, кем я был все эти годы. Я никогда прежде не задумывался почему все так рачительно обходятся с жалостью. Не разбрасываются ей по пустякам. Берегут зачем-то. Не от того ли, что жалость ведет за собой всепрощение? Эмоцию редкой незамутненной чистоты, приносящую покой воспоминаниям совести,-маг разобрал, казалось, цепко смерзшиеся пальцы и потер подбородок длинными сухими подушечками. Карить и карать с ней невозможно, зато добротой можно добрать непонятное в прожитой жизни. Как редко нам хочется перспективы в обретаемой доброте, как быстры мы в скорострельности промежуточно обретенных побед.
   -Недурно сказано,-отметил Конард, но кажется перебить Делагреза было невозможно.
   -Камиль станет кем-то еще, но не будет мной, наделенный мудрым противоядием моего поступка,-не затруднился с продолжением маг. Речь Делагреза лилась настолько ровно, что было понятно-волшебник произносит вслух внутренний монолог, примиривший его с этим решением. Так выстраданные идеи прозрачностью мысли и отличаются. -Чтобы его собственная подвластная ему сила не стала чем-то вроде воображаемого могущества в Грезном граде, он должен найти верное применение своей магической сути,-во взгляде Делагреза читалась некая надломленность, а сам колдун выглядел смущенным.-Грезы, претворяющиеся настоящим, утомили меня. Я в свое время был обвинен в разбое, а ты в малодушии,-неожиданно обратился Делагрез к Нобиусу:-Теперь меня не воспринимают как разбойника, а тебе по прежнему ставят в укор то же самое. Все повторилось: две дуэли, тогда на мосту, и сейчас. Две карты и четыре судьбы: меня с Камилем и тебя с Балансиром.
   -Как трогательно! Более справедливым и быть невозможно, пес ты шелудивый,-тщательно изгоняя с лица затравленное выражение проговорил Нобиус. Его кислая физиономия сморщилась окончательно, точно засунутая, задвинутая, пропихнутая внутрь, помятая, скомканная тайна наконец вырвалась наружу.-Не можешь удержаться от драматических эффектов,-за желчной резкостью слов закипал гнев волшебника.-Спровадить старика взялись, со всеми его интригами. Пинком под зад,-совершенно точно определил Нобиус.-Не дадите в почете помереть.
   -Каждый раз воплощенный маг должен оставить на земле после себя преемника. У тебя, Нобиус, их целых три,-и Делагрез указал на наперсников. -А моим станет этот юноша. Более внимательно отнестись к тому живому, что осталось внутри меня, было бы невозможно. Никогда не знаешь какой из поступков способен вернуть самоуважение, неправда ли? Мы оба, в принципе, всегда были одиночками, поэтому и любви у нас не сложилось,-он невольно перевел взгляд на Андрагура, но крик Нобиуса заставил его обернуться.
   -Я искренне презираю все ваши сказки!-И этот вопль еще больше сократил его прибывание в настоящем. Его волосы, как годами скапливающийся налет усталости, каждый седой волосок, точно иссохшаяся страстность, утраченный порыв позабытой устремленности, застывшим узором-будто взрывом, после которого неспособно выжить ничто разумное, обволакивал голову Властейшего мага. Его озлобленность нарастала, грозя обратиться в совершенно бесполезный теперь гнев.
   Нобиус щелкнул пальцами и тут же из воздуха возникли мотыльки. Вертопрах кинулся словно туманность, презревшая упорядоченное движение светил. Он будто пытался заглотнуть всех магов целиком. Белой воронкой лохматой пыли промчался сквозь всю космическую пустоту и натолкнувшись на нимб полный магического разума, замер, размяк захлопнув пасть, ушел в кувырок, дал слабину почуяв силу нового хозяина и втянувшись, забрав себя обратно, скользнул за колонны, в пустующий мрак гостевой залы.
   -Мы полагаем пора воздать тебе должное по заслугам. Рядились мы долго, да суд будет скорым,-Андрагур подался вперед, его руки замелькали в магических эманациях и могущественный волшебник громогласно заклял ...
   ... Раз воплотиться вам, не возродиться ... в былинах жить, да сказочных приданиях ...
   Паника глаз ... длинные, бледные пальцы ... пол закачавшись поплыл ... это чересчур быстро начало превращаться в агонию.
   ... их гибель станет прочим в назидание ...
   Подхватил слова заклинания Балансир.
   Костлявые пальцы мага заметались в воздухе с дивной легкостью и божий одуванчик продолжил, выверяя каждое слово ...
   ... свершиться предначертанный зарок.
   Оба волшебника явно знали что делают.
   Прослушивая друг за другом и перепроверяя внутренним слухом точность произнесенной магической фразы, ее звукосочетание, сочленение, сосуществование незыблемых знаков и законов. Дожимая заклятие развоплощения, Андрагур с Балансиром произнесли последние слова вместе ...
   ... Ход судеб завершен ... не улизнуть ... в реальный мир на век заказан путь.
   Позволившие себе многое недозволительно слабы. Обещанное им небытие примирило этих двух таких несхожих между собой магов.
   На исходе приговора, все для себя понимая, Делагрез был спокоен как никогда и это читалось в каждом жесте волшебника. Его чуть разведенные в стороны ладони с плотно сомкнутыми пальцами поднялись в небо. Прожив собственную жизнь и не пропустив в себя реальность, ищущий особой к себе справедливости и принимающий свободу за обездоленность, Делагрез умиротворенно вслушивался в себя, в то, что с ним происходит. Маг опустил веки и весь расслабился, испытывая странное чувство наступившей судьбы.
   Во всей своей славе и низости, Нобиусу, плененному силой волшебства, хватило сил понять, что последние секунды его жизни сочтены.
   Нет никаких шансов, когда все уже итак ясно.
   С доверием к нему, как к правителю, было покончено. Он лишился как страха, так и гнева, как желаний, так и усталости в борьбе за их безусловное достижение. В чем хотел и мог этот маг, это существо, давно себя убедило, состоявшись в амбициозном и пренебрежительно гаденьком томлении своей изнуряющей зависти.
   Над их головами будто что-то сгустилось, сияние не от мира сего накапливалось вовлекающим пространством. Так властвует над тенями порождающий их свет.
   Для одного это являлось часом расплаты, для другого мигом проявления подлинного духа.

Обычным мир не нарекал никто

И ты уйдешь, наказанный за то

Что мучился, не зная счастья жить

Ведь радость жизни нужно заслужить

И даже проклят будь и трижды странен сам

Ты лучшим, что в тебе, заплатишь по счетам.

   Порыв ветра невпопад затушил ряд колон, седые прядки дыма отлетали от погасших фитильков.
   Продолжив работу высших сил, счета измерений нерасторжимо слились, обезмерив и обезвременив. Развенчанные маги уже ничего не могли изменить, потому что больше не принадлежали этому миру. Их тела оцепенели, одно состояние жизни легко переходило в другое.
   Их час пробил.
   Лица магов таяли словно воск от поднесенного близко огня. Мякли, как бы спекаясь, пальцы рук.
   Нобиус пошатнулся и судорожно взмахнул руками, почуяв в своей крови разлагающую силу чужого волшебства. Его пронзила нервная дрожь и в болотинах глаз появилась безвозвратность.
   Лицо Делагреза, словно тень, сделалось вдруг длиннее и качнувшись, его плащ обвис и упал на холодный пол, точно оборвалась петелька на вешалке. Скрытая полумраком, извиваясь пробежала ящерка, выкладывая тонкие чешуйки на серо-зеленые катышки возникшей пыли.
   Не увенчанный важностью и ничего не значащий, Нобиус в полной мере испытал ощущение конца и последнее, цепляющееся за шанс выжить, предчувствие боли. Из него глядела все та же досада потаенных обид и болячек, которая прожигала внутри его пустоту. В провалах глазниц еле заметно блестели прозрачные зрачки старика. Точно залитое изнутри надменностью, беспричинно податливое лицо мага начало подтекать обвисая, будто кожу расперло нарывом. Нобиус попытался закричать, но шок лишил его дара речи, а хрипеть, даже в последний раз, он посчитал для себя недостойным. Губы растянулись гримасой удивления по поводу не наступившей боли и становясь совсем прозрачным ... Нобиус распался ... растаяв без следа. Извлечением жизни погасив последнюю искру сознания.
   Что живет после мага?
   Так далеко от него ...
   В мире легенд, сказок и вещих снов.
   Память или попытка припомнить?
   Великий завистник распался.
   Словно капкан горловины ампутировал одуванчик волос исчезнувшей сущности. Беженцы-матыльки радостно вырвались из чрева на свободу, крохотными усиками ощущая сумеречную прохладу замка. Разномастные бабочки покидали кокон чужой плоти, не ощущая больше человеческого тепла. Закултыхались в разнопляс блестинки жизни на кончике жизни, из ужасающе неживой пустоты внутри, как из бушующего кратера, точно дуновение облетевших с древа жизни лепестков устремилось каскадом радужного перламутра.
   Физические тела магов растаяли. Черный плащ Делагреза и аксамитовая мантия Нобиуса, став последней ненужной оболочкой, рассеялись пригоршнями разлетающегося праха.
   Глаза Лузгарда непрерывно бегали в недоумении, как посаженные в тесную бочку рыбки и жмурясь, наперсник отвернулся вовсе. Виторлан смотрел виновато и печально, придерживая за плече порывающегося совершить безумство Кароннака.
   Новая зыбкость проняла материю негодованием обретенной свободы. Она, как овеществленная хрупкость мира, непрерывно борящаяся за жизнь, астральным ореолом озарила сплошь порхающую мглу.
   Бабочки не умеют оглядываться, они торопливы и безвозвратны.
   Узор полупрозрачных крыльев струился подобно речной глади. Бабочки гонялись одна за другой, будто вырвавшиеся наружу многочисленные нюансы от существовавшей человеческой натуры, как искательство за недосказанностью и точность за недоказуемостью. Пронзая воздух мерцающими искорками красоты они словно пытались добраться в тысячу мест разом, в попытке отыграться за дарованную красоту у неоправданно краткого мига пребывания на этой земле.

Вечность

Из крыльев бабочек

Выкладывает свою надменность.

   Подчиняясь дуновению ветра светоносные переливы взаимообразно соединялись с лепестящимся шлейфом чешуек змеящихся по полу ящериц.
   Дрожащая, пульсирующая структура полетела из темной твердыни в поисках света. Настоящего и живого.
   Вертопрах их не тронул.
   Взбалмошный вихрь словно перемешивал явь и вымысел, делая их перемещение равнозначно прекрасным и загадочным.
   Бабочки и ящерки были уже далеко, за пределами замка, легким колебанием воздуха их разносило все шире, пока они не растаяли совсем, в беспредельности света.
   Не определяемо бесконечно. Ровно ничего и не было.
   Камиль отнюдь не радовался всему произошедшему. Было в гибели магов что-то с личным посланием ему самому. Он не хотел понимать меньше из того, что чувствовал теперь. Юноша смотрел на Андрагура, как на предшествующую себе суть и явственно ощущал на губах тленный привкус распада. Самое время было испугаться за собственное будущее, в котором ты вдруг можешь стать таким, каков был Делагрез. Как частный свет безвестно не узнанного себя.
   Взмахом руки Андрагур воспламенил весь ряд потухших колон и явственно виделось, что свод замка тут же промялся и чуть ушел вверх под давлением огненных языков. Великий маг легко расшифровал внутреннюю отягощенность Камиля и заговорил с ним персонально, сам ответив на молчаливый вопрос школяра:
   -Мир абсолютно всегда испытывает нехватку в настоящих мужчинах. У тебя живой ум и энергичный характер. Я отдаю должное твоему мужеству, решительности и даже возрасту, в котором энтузиазм бывает ценнее мастерства. Ты пытливый, на хитрости цепкий и себя не щадящий. В тебе не найти душевной кривизны, хотя и дерзости всегда с избытком было. Но с годами, я думаю, это пройдет,-в устремленном на Камиля взгляде было столько взыскательности, что не унести.-Только так, как должно быть, наверное, и не бывает никогда. Сбывшееся проклятье, да еще сотворенное от души, не позабыть. Созданное в гневе упразднить труднее всего. И если ты результат заклятия, а не зачатия-это еще ничего не значит,-лицо Великого мага пересекла непростая ухмылка.-Ты одно из тех чудес, которое было сработано на славу. Это я тебе сейчас как мастер сказал. Ты стал реальностью в чем-то большей, чем я ожидал. Праведность отцовского гнева не отменяема. Так что предстоит тебе жизнь долгая. Если только сам голову не сложишь. И знаю я это дольше, чем ты живешь на свете,-в оценке Андрагура ощущалась полновесность, потому что за ним стоял маг демонстрирующий подлинную маститость.
   -Неужели моя жизнь способна возместить долг перед Делагрезом и Нобиусом?-Камиль требовательно заглядывал в глаза Андрагура.
   -Они сами себя так поставили,-невозмутимо произнес Великий маг.-Разбойное прошлое Делагреза никак не служило рекомендацией на звание правителя. Безродный полкан, пристрастившийся гулять по помойкам, не годился на роль властителя Чара-Тауна. Но ради истины следует признать-он не чета Нобиусу, и сам ответил за свои поступки, а не стал подсылать вместо себя жадную до приключений молодежь,-(эти слова касались не только Камиля, но и наперсников).
   С одним на всех послушанием Конард и предпочитающие по прежнему стоять отдельно Виторлан, Кароннак и Лузгард, и даже Балансир оставшийся чуть впереди возле письменного стола, все они ловили каждое произнесенное Андрагуром слово:
   -Один Владыка уходит сам, другого приходится об этом сильно попросить. Лелея собственные пагубные страсти Нобиус сам себя сокрушил. Поступок Делагреза было как компромиссом, так и идеальным выходом из ситуации. У таких проблем не бывает простых решений. Я не могу донести до тебя больше чем ты способен усвоить, но к некоторым осмыслениям приведу не сходя с этого места,-Андрагур дал понять, что по прежнему ведет разговор только с Камилем.-Ты обставил самого Нобиуса и это потрясающе по следующим причинам: теперь ты мой ценный резерв. На основании этого ты здесь, а его больше нет. Но я не ощущаю озабоченности по этому поводу. Можно взобраться на плечи кому угодно, но убедить находящихся под тобой в том, что это им нравиться бывает труднее всего. Сотворенный мир жив пока он идеален. Репутация Балансира вне подозрений, и он будет официально титулованным, новым Владыкой Чара-Тауна. На место четвертого наперсника по сторонам света он поставит своего сына. У меня большой опыт в подобных делах,-слова Андрагура легко улетучили остатки оптимизма, но оставили волнение.-Взгляд сильных мира сего всегда должен быть направлен гораздо дальше. Город умиротвориться под властью Балансира. Он способен править с пользой, не доводя до недовольства и восстаний, и я не испытываю опасений по этому поводу. Но лишь до тех пор ...- (Камиль чувствовал как пристально Балансир вглядывается в прямоугольник света, отрешенно погрузившись в некую мистическую таинственную над мирность. Зато Конард стоял так близко, что Андрагуру не имело смысла говорить тише. И, темни менее, маг понизил голос, продолжая разговор с Камилем, и тем приоткрывая некий выстроенный след),- ... пока он не ошибется по крупному. Как это произошло с Нобиусом. И тогда придет твое время.-Взгляд Андрагура казался не просто суровым или беспощадным, а злокачественным. И это ощущение так и не прошло, чтобы он не делал после. Больше о планах на будущее Камиля и сказать было невозможно.-Я не зверь, но говорю с тобой так жестко, чтобы ты в преть не расслаблялся.
   Камиль предпочитал уважать чудовищ.
   Остальные присутствующие безмолвствовали.
   Устроитель всего получал явное удовольствие от произведенного впечатления. Объяснив сразу все и не оставив Камилю даже попытки на догадку или озарение.
   Любая отсебятина, все ухищрения, бесконечные вариации не стоили усилий. Жестянщик Андрагур всегда был и по сей день оставался подлинным Властителем Чара-Тауна. Всякая перемена исходила от его умозрительного веления и прекращалась в миг известный только ему.
   Он-синтаксис и содержание, нормы правил и коды к ним, а череда обновляемых правителей лишь проводники его системы отношений.
   Камиль понимал что его рассортировали в порядке важности, по степени личного отношения Мастера.
   Вот он-ужас то настоящий!
   Понимание этого стерло все вопросы к Андрагуру. До единого.
   Как там сказал Нобиус: "Удержание в невежестве почти болезнь и в той же степени политика."
   Или это тоже было продолжением мести "убитого" горем отца? Когда тайный правитель Чара-Тауна живет так долго, не разобраться ...
   Хорошо, что Камиль был еще в том возрасте, когда подавленность воспринимается как хандра. Задним числом, сведя все воедино, юный маг понимал всеохватывающую сложность и истинный смысл произошедших с ним событий.
   Так закончилось соперничество магов и их поединок, а вместе с ним завершилась и наша история.
  
  
  

ЭПИЛОГ.

   Ищите слова для прощаний. Пренебрегайте риском разумных слез. Страдание теряет смысл, когда исчезает единственный шанс всей последующей жизни сохранить хоть что нибудь из оправдания собственной вины.
   Навсегда запоминается главное, обживает тебя, и когда становится так худо, что нет сил выносить, все может спасти один поцелуй. Своевременный и никого ни к чему не обязывающий.
   Но обязующий встречу случиться.
   Пробудившись до петухов, Камиль оседлал скакуна и направился к дому с аптекой на первом этаже. Лишних никого будить не хотелось. Под ним был жеребец черной масти, встав ногами на седло юный маг забрался через знакомое оконце на площадку лестничного пролета. А там и до спаленки Поправы двенадцать ступенек, в тот раз сосчитать их времени не было.
   Девушка совершенно расстроилась, весть о том что он уезжает застала ее врасплох. Поправа наспех достала холщовую торбу и собрала ему в дорогу каравай еще теплого хлеба, круг сыра и копченую щуку килограмма на четыре. Положила что-то лечебное с ароматным запахом таволги и боярки, а так же несколько баночек с мазями снимающими боль и помогающим заживлению ран.
   Он почти не воспринимал что шептали ее губы на прощание. Юноша запомнил как она на него смотрела. Как пытала надеждой глаз! Обвиноватив законами девичьих грез и даже не допуская мысли о безвозвратной разлуке.
   -Давай же!-Резво стартовал его жеребец и несмотря на то, что окна спальни лекарки выходили на другую сторону, Поправа заслонила собой оконце лестничного пролета, чтобы хотя бы один с ним воздух оставить подольше. Полечить им все, что обязательно будет болеть.
   Это чувствовалось и ничего не хотелось. Особенно оборачиваться.
   Ему необходимо уйти, чтобы сбросить гнет накопившихся пророчеств.
   Золотой шар солнца, наполненный испепеляющей бурей пламени, карабкался, цепляясь огненными лучами за крутизну небосклона.
   Тихо процокали копыта по заднему двору шляпного ателье. Стряхнув с прожилистых листьев сонное свечение хрустальной росы Камиль полез по плетущимся вьюнам наверх. Подтянувшись за ребро подоконника юноша заглянул в приоткрытое окно. Его осторожное движение через легкую штору из арганзы поймали горячие губы Бьянки. Дырочка от отцовской рапиры оказалась как раз кстати.
   Перемежая слова объятьями, а поцелуи слезливой застенчивостью, открывая явные и более скрытые смыслы бессвязных моментов счастья, девушке наконец пришлось признать, что она не ослышалась.
   Он ее покидает!
   Целиком состоя из обездвиживающих пуповин, принимая решение, мы в чем-то всегда действуем на разрыв.
   Бьянке хотелось верить, что их сокровенная неразрывность крепка.
   Она подарила ему новую сорочку, столь же белую как и прежняя. По воротнику и манжетам затейливо тонким шитьем бежали узорные ящерки. Предыдущая цеплялась за кончик хвоста следующей и каждая чем-то, да отличалась от соседки. Камиль тут же переоделся. В шелке такой текстуры легко дышалось. Бьянка сходила на кухню и вернулась неся ватрушки с медом и копченую грудинку. Проникаясь прощальной ясностью она вдруг расплакалась навзрыд.
   Он быстро терял самообладание: она не понимала как много ему было нужно понять, чтобы разобраться в этой опасной истории, как не в силах разум до конца довериться сердцу. Как в раскаленной сердцевине костра видеться радужка иной судьбы.
   Их горячным движениям быстро вернулась нежность ...
   Бьянка сознавала только одно: пока они прощаются, то он еще здесь. С ней.
   Камилю, в какой-то момент, пришлось действовать чуть чуть напролом. Он перекинул ноги через край окна и сиганула вниз.
   Атланты держат небо, почему же каждое падение отдается такой болью во всем теле?!
   Юный маг бежал от своих привязанностей как от кабалы.
   Он кругом виноват перед девушками, пока не поймет, что нужно ему самому. Только определившись с этой правотой юноша становится мужчиной, а маг познает силу собственного дарования.
   Став на стремя Камиль взлетел в седло и поскакал ...
   Перед ним лежала прокопченная солнцем дорога, укрытая раскидистыми ветвями она, одной стороной, близко подступала к лесу. Большой движимый простор воздуха и света казался водянистым и от того текучим. Облака, точно русым чубатым ворохом выбивались на синеющем высоком лбу неба. Они были пухлявыми, скважистыми и белопенно рыхлыми, а набежавшие на светило, просеивающие сквозь себя солнечный свет, даже пламенными. Отдельные нежные пятна света пробивались сквозь густые кроны, серебря бархатный пух пыли в колеях проселочной дороги. В рытвинах, сверкающей приманкой, брезжили миражи. Воздух казался настолько густым и свежим, что в нем ощущался запах плавной воды. И звонко, теряясь в бликах листвы, пел жаворонок, удерживая трелью своей задумку нового утра. Убредающая в тощую перспективу дорога изгибалась между пологими холмами с аккуратными виноградниками и уходила вдаль к опушке леса. Она соблазняла своими невидимыми поворотами. Ему нравилось что это не столбовая дорога, а такая извилистая. Непростая.
   Стороной, за скирдами с золотой соломой, пастухи гнали вдоль полей скот, обозначив свое неспешное движение плотной пеленой оседающей пыли.
   С обеих сторон к седлу жеребца были приторочены дорожные сумки, в которых, наряду со снедью, лежало кресало и кремень, и еще патронная сумка на шестьдесят патронов. Каждый имел внутри пороховой заряд и свинцовую пулю. На луке седла, в пропущенном через ременные петли чехле, висел удобный, прикладистый арбалет. От ухоженного скакуна исходил терпкий запах кочевий и шкур. Собственные волосы Камиля тоже пахли ветром. Стройную шею юноши венчала голова со смоляными локонами, которую прикрывала круглая шляпа с полями среднего размера. Полы темно-серого плаща с капюшоном были заправлены за черный поясной ремень с медной пряжкой. Ноги высоко стягивали кожаные шнурованные сапоги.
   Камиль вырос в этих местах и знал тут каждую тропку. В каменистой вымоине, в двух десятках шагов от дороги, он без труда отыскал родник и заполнил флягу ключевой водой по самую пробку. Пологой тропинкой маг неспешно направился обратно, держа в одной руке флягу, а другой придерживая перевязь со шпагой.
   Спрятанный в складках одежды туго набитый империалами кошелек приятно давил у пояса. Балансир щедро оплатил отъезд Камиля. Он тоже знал как легко у Андрагура остаться вне игры ...
   Вертопрах быстро признает в Балансире нового хозяина. На то столько причин ...
   Когда гневаются-себя не помнят. Что Андрагур может знать о том, кого сотворил из самого сокровенного гнева своего? Атланты держат небо, но Камиль никогда не причислял себя к таковым. Даль непросто звала его, она наседала. И он был готов к этому.
   Непонятного в будущем было намного больше чем в прошлом, но оно хотя бы имело на это право.
   Разветвленные строчки дорог были содержательней всех его сомнений, вещая своей далекостью о грядущем.
   Юный волшебник подошел к жеребцу, погладил его по шее и опустил потяжелевшую водоносную флягу в дорожную сумку.
   Солнце золотило изгибы и впадины резных завитков подъемных башен моста Чара-Тауна. Одиноко возникшая всадница преодолела опущенный через ров мост. Перейдя на ровную, щадящую седалище рысь, девушка остановилась на холме, демонстрируя прямую посадку опытной наездницы. Под ней была красивая кобыла кремового цвета, с заплетенной в косички гривой и хвостом. Разметав узорный тканевый шелк длинной широкой юбки по кобыльим бокам, она, как манок, заставила Камиля сцепить пальцы на луке седла. Утренний оптимизм улетучился и вернулось волнение. Тысячи причин могут помешать одному желанию ...
   Он тянулся у уже известному, находясь на порубежье ...
   В просторно высоких потоках воздуха, пытаясь докричаться до него, неслась трель жаворонка.
   Волосы девушки были убраны под телесно бежевую шляпку с опущенной вуалью, так, что ни лица, ни даже хотя бы цвета ее волос разобрать не представлялось возможным.
   Если только развернуться и поскакать ей навстречу.
   Кем бы не оказалась та девушка, она была чиста перед ним. Камиль ощутил как заглядывает в душу теплая благодарность к ним обеим, как придерживает, не отпуская зовет обратно.
   У Камиля навернулась слезинка. Юноша проверил, в меру ли затянута подпруга, и ухватив стремя широкой частью стопы, легко взлетел в седло.
   Он так и не узнал кто была эта девушка.
   Перышком лебяжьим унесся всадник.
   Нужно не идти отсюда, а бежать! Чтобы не застрять, и не мстить потом всю оставшуюся жизнь окружающим за неосуществленную попытку найти нечто большее и настоящее. Чем жить ради долга или благодарности ради, осуществляя любые навязываемые тебе обязательства, каким бы ни был исход. Чтобы потом не жалеть о том, что в жизни все случилось не так.
   Разгадать и разглядеть себя, или то, на что был способен, и чем ограничился в итоге. Власть над собой, есть самая большая сила, которая может быть у всякого разумного существа.
   Андрагур мог стать непреодолимым обстоятельством, и тем постепенно превратить Камиля в ничтожество. Но не стал, потому что сломленные не годились на должность будущего правителя города. Великий маг отпустил юношу ...
   Школяр был из тех, кто пытается ... А молодость подвержена привычке возвращаться туда, где ее прощают.
   В этом была какая-то настоящая честность.
   Мужчина может не знать какой дорогой направляется, но сколько бы лет ему не было, он должен сознавать куда и откуда лежит его путь. Ведь путешествие некоторых никогда не станет дорогой всех.
   Издевка жизни-это мир без чудес. Но никакой железной воли не хватит, чтобы придать форму миражам и грезам. Сколько не растворяй в них волшебство. Принять это-значит отказаться от права на подлинность.
   Постижимую неповторимость собственной судьбы.
   Дышать и думать как тебе хочется и играть полной колодой карт.
   Многое зависит от количества правдивых попыток.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Краткое содержание глав:

1

"ОТ УЛИЦЫ МАСТЕРОВ ДО ЗАМКА СИЯТЕЛЬНОГО МАГА."

   Хозяин шляпного салона Барталамей Левиндок обнаруживает, что его дочь Бьянка выросла. Приглашенный маг открывает родителю глаза на виновника бед и несчастий-волшебника недоучку по имени Камиль, сумевшего убежать от отцовской рапиры. Прогулявшись по улицам города юноша явился в замок правителя Чара-Тауна, по совместительству своего наставника и покровителя, Властителя Нобиуса.

2

"КОРОЛЬ ЯЩЕРИЦ, ЕГО "ПРИОР" И БРОШЕНАЯ КАРТА."

  
   Владыка недоволен. Он считает Камиля самым нерадивым из своих учеников, но наделенным необычайным даром творить новые, никому неведомые заклинания. Нобиус посылает юного чародея на поединок с Делагрезом-волшебником покусившимся на власть правителя города и вызвавшего того на дуэль магов. Повстречав трех наперсников Нобиуса, Камиль получает от них наставления, и вытягивает из предложенной колоды карту, которая открывает проход в Грезный град.

3

"В ОПАЛЕ."

   В Грезном граде идет облава: охотятся на уклоняющихся от воинской службы. Камиля хватают вместе с остальными. Новобранцы узнают, что их собираются отправить к Ахил-Хану, для охраны его дворца и гарема, евнухами ... Они совершают побег. Новый товарищ Камиля, Гейс обвинен в убийстве чиновника. Он приговорен к обезглавливанию, но Камиль берет его вину на себя, воспринимая все происходящее как испытание. Является Делагрез, но удар топора не отрубает подставленную голову юного мага. Причины выясняются. Делагрез понимает, что ответный выпад за Нобиусом. Карта сыграла и волшебство возвращает магов обратно в Чара-Таун, существующий, в отличии от Грезного града, в реальности.

4

"НЕЖНОСТЬ К РЕВУЧЕМУ ЗВЕРЮ."

   Нобиус собирает магов за обедом в харчевне "Червивая роза". Правитель ясно дает понять, что кто-то укрывает Делагреза в городе. Разведать и указать обязан каждый, кто что нибудь разузнает о пришлом маге. На этой встрече Камиль впервые задумывается о поразительном внешнем сходстве волшебника Балансира и Нобиуса, и начинает собственное расследование, которое приводит юного мага в дом жестянщика Андрагура. Из их разговора многое открывается юноше. Он догадывается, что Делагреза скрывает Андрагур. В результате устроенной облавы, пришлый маг уходит оборотнем, успев передать Камилю берестяной свиток.

5

"БИТВА НЕШЕВЕЛИМЫХ."

   Вновь брошена карта взятая из волшебной колоды. Нобиус делает из Камиля невидимку и посылает в Грезный град убить Делагреза, который, в облике железного дракона, осаждает город, приведя под его стены целую армию. Подняв из опоясывающего город рва всю имеющуюся в нем воду юный маг смывает волной атаку нападающих ратников. Дождавшись ночи Камилю удается спуститься за крепостные стены и пользуясь невидимостью пробрался в шатер к Делагрезу. Там юноша предъявляет магу берестяной свиток, из которого они оба понимают, что Нобиус угрожает смертью не только Делагрезу, но и Камилю тоже. Они решают действовать совместно. Когда Нобиус это осознает, он оживляет охраняющие замок статуи. Наделив собственную шпагу магической силой Камиль сражается с каменными исполинами. Когда приходится совсем туго, на помощь к нему приходят Балансир и Андрагур. Эти волшебники обвиняют Владыку Нобиуса в покушении на убийство самого талантливого из своих учеников. Защищая себя, Владыка готов был поставить крест на будущем магии в целом. Камиль прозревает: оказывается все эти годы тайным правителем города оставался Андрагур. Юноша не согласен и дальше оставаться пешкой в чужой игре. Завершив свое расследование он покидает город, чтобы найти собственный путь в жизни.
  
  
  
   Синопсис:
  
   Юный волшебник, без рода и племени, даром творить волшебство наделен. Тайну рожденья узнавший до времени, он в поединок чужой вовлечен. Мальчик был послан на смерть очевидную, но обладая пытливым умом, смог он от казни уйти невредимым. Вам интересно, что было потом? Сложной загадкой окажется таинство, кто тебе враг, как юнцу разобрать? Пса, обращенного в дикое чудище, маг не убьет, а сумеет понять. Город на приступ берет вражье воинство, их предводитель-железный дракон. Кто ему друг, разбирается юноша, но существует верховный закон! Что изначально тебе предначертано, чары судьбы не отвратить? Жизнь может стать тебе мукою вечною, если не сможешь ты все изменить.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  

  
  
  
  
  
  

  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  

  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  

  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  

  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  

  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  

  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  

ЮРИЙ ШУБИН

  
  
  

1

  
  
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"