Стрельников сидел за столом на кухне и теребил в руках жёлтый осколок-амулет, а Зинка искоса наблюдала за ним: когда он подносил амулет ближе к лицу, она краснела, боясь, что он может взорваться.
- Красивый, - тихо сказала она. - И на янтарь похож.
- Похож, - согласился он. - Только одного понять не могу, что во всех этих штуках служит источником тепла. Это ж ведь вечный обогреватель. Ты представь, в каждый дом по такому и никакой тебе коммуналки за свет и отопление.
- Вить, - она ощупала его лоб. - У тебя температура.
- А у нас в Параллелях это рабочая температура, цыплёнок - ниже тридцати семи никуда. Здесь мозги всё время в режиме стресса работают, вот и горим, так что муж твой абсолютно здоров и адекватен, и никакой лихорадки у него нет, усекла?
- Усекла, щей-то поешь?
- Да сыт я по горло, - он сложил осколок на стол. - И щами сыт, и катавасией этой.
- Тогда давай рассуждать логически, - Зинка вся напружинилась, глаза у неё засверкали, как у кошки. - Вот из всего, что ты мне объяснил, я могу сделать выводы. Ты сказал, что эти дарийцы или гиперборейцы язык ваш понимали, и вы их тоже понимали, так?
- Так.
- И они сказали, что знают ваш язык благодаря каким-то своим знаниям, так?
- Ну и?
- А вот теперь скажи мне, может ли быть такое, что в вашем, так сказать, беспроблемном понимании друг друга, виноваты не знания их, а сам факт наличия Параллелей?
Молча взглянув на жену, он закурил, поближе придвинув к себе жестянку для окурков, а ведь действительно - интересная мысль.
- Ну, - сказал он. - Допустим.
- Так вот, - продолжала она. - Если причина всё-таки кроется в Параллелях, то понимать мы должны и всех остальных существ, которые тут живут. Возьми, например, тех же скрытней. Понимают они вас? Понимают, а Яшка, например, когда его по-человечески уйти попросишь, а не матом, как Володька, понимает?
- Понимает.
- Правильно, все друг друга понимают, только боятся. Мы чертей, черти Яшку, Яшка ещё кого-нибудь, вот и ходим все вокруг да около, а каждый наверняка что-то да знает и возможно, что-то очень полезное. Про порталы ваши, например. Их же вы ищите.
- Их, - вздохнул он. - Их-то проклятых и ищем.
- Выходит, подружиться нам надо, межрасовые барьеры убрать, тогда-то вся головоломка и соберётся. Я уверена, что даже ваша Вытьянка и та вас поняла, ну хотя бы на невербальном уровне. Как только стрелять их перестанете, так они вам добрую службу и сослужат, а пока что контакта нет, все эти "кубики" и "камни" так загадкой и останутся.
- Про "стрелять" ты лучше к Володьке обращайся. Это он у нас ружейных дел мастер, - Витька, сделав губы трубочкой, выпустил дым. - Но знаешь цыплёнок что я думаю? Может нам Ваньку к этому камню свозить, а? Вдруг поправится?
- А вдруг ещё хуже станет?
- Тоже верно. Эх, скрытни, замшелые задницы, вообще молчат, и слова не вытянешь. А пещерка у них, кстати говоря, любопытная, что-то в ней такое есть. Ладно, пока распыляться не будем. Сегодня в "Зорьку" смотаемся, а дальше война план покажет, - он потушил окурок в жестянке, крепко обнял жену и понял, что никакой чёрт, да что там, даже тысяча чертей, не заменит ему любимую Зинку. - Цыплёнок ты мой. Ты б знала, какие там люди, - он дышал ей в ухо. - Сказка просто, а не люди.
- Да верю я, верю.
- Лохматый хоть приходил?
- Не знаю, - шепнула она. - Не видела.
- Значит, приходил, он всегда приходит, когда не видно.
- Ванька опять кашлял, с нами Федосья сегодня ночевала, махорку над ним всё жгла.
- Дура она, - сказал он. - От махорки и кашлял.
Он развернул перед собой на столе измятую карту, грязную, но тщательно и аккуратно прорисованную карандашом; Витька внимательно смотрел её несколько минут, перескакивая с одного участка на другой и пытаясь примерно определить масштабы "Зорьки" - этого невесть как попавшего в Параллели поля чудес: вот забор, ворота, дорога, какие-то древние хозблоки, дальше железобетонный Ангар, а рядом, как выразился Юрка, какая-то странная "коробка", ну и огромный Перекрёсток, за которым тьма тараканья. Но, как и к любому объекту переброски, Витька относился к "Зорьке" с большим подозрением. Так или иначе, а надо брать за рога.
Зинка, похоже, ни черта в этих каракулях не понимала.
- Ну вот, - вздохнула она. - Опять на жопу приключения.
- Пахать, - сказал он, не отрывая глаз от карты. - Нам очень повезло, что Фадеев в одном болоте с нами варится, а так бы хрен знает, что жрали. Корешки бы вон, наверное, дёргали, - свернув карту, он взглянул на подоконник, а там лежал Черныш со своей кубической малюткой - пристально так на неё пялится, будто не котяра он вовсе, а сам Люцифер. - Говорил же ведь заразу в дом не пускать.
- Да брось ты, тоже мне придумал с этим чёртом... обычный кот, тьфу!
- Ага, он у нас личность конспиративная, доверие к нему теперь прямо-таки зашкаливает, как счётчик Гейгера на Чернобыле.
Зинка, рассмеявшись, прижалась к нему, и услышала, как медленно и ровно билось его сердце.
- А помнишь, когда мы на первом свидании были, - сказала она. - Помнишь, что ты мне шептал тогда на лавочке?
Он тут же вспомнил, что шептал ей тогда на лавочке:
Вам возвращая ваш портрет,
Я о любви вас не молю,
В моём письме упрёка нет,
Я вас по-прежнему...
- Люблю, - закончил он, и ему вдруг невыносимо захотелось холодного пива и горячего шашлыка, прямо как в тот день, когда они сидели в летнем кафе "Мистраль".
- Ты только одно мне скажи, - прошептала она. - Скажи, что с тобой и Ванькой ничего не случится.
- Ничего не случится, - решительно сказал он. - Вот ни одна муха не сядет, слышишь?
А Чернышу, похоже, вообще было на всё насрать! Ох уж эта засратая малютка, хранящая государственные тайны! Сим-сим откройся - да было бы чему!
В детской вдруг затарахтел малыш, и Зинка тут же побежала к нему, а он, потирая руки, подтянул к себе тарелку щей, аккуратно завернул кусок мяса в блин и мокнул тот в сметану. Жена вернулась вместе с Ванькой на руках: мальчишка был сонный, бледный, замученный. У него под глазами висели тяжёлые мешки.
- Что за камешек, пап?
- Это тебе второй подарок из Гипербореи.
- Тоже тёплый, - Ванька щупал камень крохотными руками. - Только кубик теплее.
- Скажи-ка, сын, тебе больше не снится это твоё существо?
- Снится... только иногда.
- И опять эти слова говорит?
- Говорит. Сложные, я таких даже не знаю, но... я, кажется, одно запомнил...
- Какое слово ты запомнил?
- "Уходи"...
"Ну вот" - снова подумал он - "Началось... начались эти проклятые чёртовы фокусы..."
- "Уходи"? Ты уверен?
- Да, - кивнул малыш. - Оно чаще всех звучит. Тогда во мне что-то шевелиться начинает, и от этого в груди очень больно, - он, кашлянув, добавил: - А ещё существо мне сказало, что внутри меня кто-то сидит...
- Ой, Вить, - всхлипнула она. - Кто у него внутри сидеть-то может?
- Тихо ты, не плачь! Вань, ты точно уверен, что слышал это "уходи"?
- Да, точно...
- Кстати, - он всеми силами пытался подавить в себе резко подступившую дрожь. - А ты помнишь, Зинка, какой шашлык в "Мистрале" продавали, а пиво какое там было, помнишь, а? Вот как вернёмся обратно, возьмём там ведро шашлыка и пива, а тебе, сына, купим леденцов и детское шампанское, и всё у нас будет зашибись.
- Витька! - проревел Фадеев с улицы, и он понял, что скоро выезжать. - Собирайся, на "Зорьку" пора!
- Щас я - доем только!
- Не торопись, это я так, для подготовки, - Фадеев, открыв дверь, остановился на пороге; он сразу увидел сидящего на подоконнике Черныша. - Чёт он от кубика, как от девки не отлазит.
- Кто ещё поедет, Володь?
- Сашка, Кузнецов, Полумисковы, мы с тобой, да Юрка со своими: на трёх машинах, как и положено.
- А третья какая?
- Камаз...
- Камаз - это хорошо: его и под завязку набить не грех.
- С тем расчётом и берём. В общем, сгоняем, оглядимся, может чего и нароем, а вечером шашлык сделаем, я вон курятины столько нарубил, что жопой есть можно, - Фадеев сплюнул и пошёл через двор к дороге. - Ладно, ты доедай, пока Сашка корыто своё подкручивает!
Но Стрельников так и не доел; надев спецовку и взяв ружьё, он быстро выбежал из дома, прошуршал двором и выскочил на дорогу. В общем-то, сегодня он чувствовал себя достаточно уверенно, потому что "Зорька" это не кисель, не Свистелка, не Тринадцатая с её леденящим душу грохотом - в ней, как говорится, всё в непосредственной доступности, и не надо соваться ни в какие проклятые дебри; бывали в Параллелях такие выезды, когда и напрягаться-то особо не нужно, вышел, а дальше как по маслу - само собой получается: во всяком случае, именно так описал Грязнов предыдущие два выхода на эту таинственную промбазу.
На улице мужики топтались возле урала, а Кувшинов по локоть в мазуте что-то проверял то ли в движке, то ли карбюраторе; потом захлопнул ржавый капот, и Петро полил ему на руки из канистры.
- Думаю, что сегодня повезёт, - говорил Кувшинов, тщательно мыля ладони. - Уж больно аппетитно Грязнов этот самый "ангар" обрисовал. Без окон, без дверей, даже замков, говорит, нету! Видать, что-то совсем там серьёзное внутри спрятано, никак золотая жила, а, Володь?!
- Посмотрим, - Фадеев вскарабкался в кабину и, зажевав табак, прищурил глаз. - Место покажет.
- Да что покажет, Володь, - закрыв и убрав канистру в кузов, Сашка пробрался за руль; он завёлся, дал газу и понесло их далеко по Северной, к заветной "Зорьке". - Юрке нашему это место пока что вообще ни хрена интересного не показало, кроме этого странного "ангара"! А так там вроде кушары такие, что хрен через них проссышь, - он бегло глянул в окошко кабины. - Слышь, Витёк, а что он про "поле" то за Перекрёстком рассказывал?
- Дальше не пускает, говорит, что-то! Как за жопу держит! Вроде "поле" и вроде такое же сильное, как в Тринадцатой, на Валке, а может и сильней, вот они возле "ангара" и трутся, всё гробину взломать пытаются, а ей хоть бы хны! Да я-то знаю, Сань, ровно столько же, сколько и Юрка!
- Знаешь, что ни хрена не знаешь?
- Точно, но ты знаешь, мне, в общем-то, на "ангар" насрать! Меня только лекарства для Ваньки интересуют, а остальное - да пропади оно всё пропадом!
- Дай бог, чтобы и лекарства твои нашлись, - вздохнул Сашка. - В любом случае времени как говна! Так что кого сегодня убить не успеем, завтра по любой добьём! Но если поиски наши затянутся, ты ж знаешь, Витёк, канистр у меня в кузове много, и только в двух из шести бензин!
"Зорька" - это полноправная Девятая, целая отдельная Параллель, такая же крохотная, как и Четвёртая: километров на пять; в целом это был то ли комплекс, то ли какая-то военно-промышленная зона с элементами экзотики, а экзотика там в том плане, что видать подкинуло к этой "Зорьке" много чего инопланетного.
Сашка эту красивую одичалую дорогу знал, как свои пять пальцев, так, в общем-то, она от Выселок только километра на четыре тянулась убогая, зато потом с лихвой откупалась ровной колеёй и отличной видимостью. Да и погода сегодня в самый раз: солнышко, ветерок, облачка, вот бы такую на весь оставшийся год, только скоро закончится бабье лето, снова ударит холод и пойдут проливные дожди, а там и ступит на землю суровая тётка зима со своими морозами.
Так вот и гнал Кувшинов по этой вусмерть раздолбанной дороге прямо на север, изредка объезжая всякую пакость вроде непонятных кустищ да колдобин, а уже потом колея медленно потянулась на "Дальний Восток"; снаружи тащило некошеным, пьянящим разнотравьем, жаль только, что иссохнет на зиму вся эта богатая и таинственная земля, уснёт беспокойным сном, отлежится под толщею снега, а весною и воскреснет с новыми силами, и если не повезёт им с этими порталами, значит, останутся и на следующий год - как тот безнадёжный Васечкин.
Очень скоро северная краюха Свистелки осталась позади, а когда осилят ещё несколько пролесков, где дорога хитро вьётся между косогоров, на пути откроется Разъезд, настолько широкий и приметный, что пропустить его сложно даже на пьяную голову; этот-то Разъезд и есть не что иное, как некая граница между Пятой и Девятой, и ежели по нему круто уйти направо и проехать ещё километров семь, никуда не воротя, то прямо лбом упрёшься в "Зорьку": там-то, на чужеродном отшибе среди сопок и бурьяна, она и стоит себе одна-одинёшенька, обнесённая трёхметровым забором, а коли до поворота укатить прямиком на север, то тогда дорога пойдёт к Тринадцатой среди цветочных луговий. За ними и откроется Дубрава, в которую каждый раз ступаешь, словно в котёл с дерьмом, но перед этим ещё нужно осилить Дугу, а та зараза длиннющая, километров на двадцать, но ни "дыр" ни "магнитов" на ней, благо, не встречалось; припомнив, когда он там ездил в последний раз, Витька понял, что Дубрава и Чернолесье одного поля ягоды, но мысль о том, что это один и тот же лес, который просто "разрубило" переброской и закинуло в разные части Параллелей, он исключил сразу, потому что слишком уж разные рыла населяли эти две любопытные рощицы.
Дальше перед Разъездом дорога немного схалтурила всего-то на пару колдобин, и они их пролетели со свистом, а вокруг то и дело всплывали из густоватой дымки крохотные взгорья и перелески, гуляющий по раздолью ветер был холодный и мокрый - он нёс в себе горькую пыль и неотступный запах зимы; и вот уже показался Разъезд, ведущий в безлюдный, заброшенный край.
Сашка мастерски прокатил вдоль косогора, из которого, словно иглы, торчали громоздкие сосняки; как-то так он отвлёкся от дороги и потянулся за термосом, когда впереди, из кювета, резво сигануло какое-то рыло: перелетев дорогу одним прыжком, оно пропало среди бурьяна, который густо разросся на другой стороне колеи. Едва не потеряв управление, он только успел разглядеть нечто сероватое и даже, кажется, с крыльями. Выровняв ход машины, он придавил тормоз так, что народ в кузове едва не посыпался со скамеек. Пригнувшись, Сашка вгляделся в густой бурьян за дорогой, а тот немного пошуршал да заглох - эта серая сука, кем бы она ни была, видно шустренько ушла по нему прямиком в близлежащий кедровник, а там её попробуй теперь найди.
- Кажись, не бес, - как-то смутно сказал Фадеев. - Они ж чёрные, а этот серый какой-то.
- Серый, говоришь?
- Да хоть, блядь, серо буро малиновый! Я только знаю, что по прыжкам в длину он видать, все нормативы на "отлично" закрыл!
- Стой! - разнеслось в стороне, откуда-то за дорогой. - Стой, собака, убью!
Бежал к ним по луговине скособоченный дед в изодранном полушубке, а сам взмыленный и в слезах; так запыхался, что вот-вот, кажись, упадёт, да и сдохнет на месте. В руках какое-то ружьишко, но раз держит, так видно ещё стреляет. Кое-как доковылял до урала, а там и присел на пыльный валун.
Сашка, спрыгнув на дорогу, подошёл к деду и дал ему закурить.
- Здорово, дед, - сказал он. - Сто лет в обед, а несёшься, как Николай Пуклаков.
- Отдохнёшь тут, - он положил ружьё на колени, погрозил кулаком за косогор - в сторону могучего кедровника. - Тварь проклятая, чтоб ты провалилась! С огорода вон картошку тащил, а тут эта падла гуся и сцапала, ну ничё, щас отдышусь, и в лесу тебя хлопну. От гуся как раз вон перья летят - по перьям-то, суку, и найду.
- Видел я падлу эту, - сказал ему Фадеев. - И как она прыгает, тоже видел, так что в лес я тебя не пущу, дед, ты понял?
- Эт чё ещё не пустишь?
- А то, что заведёт в кисель поглубже, а там и порвёт, оглянуться не успеешь.
- Дело говорит, - поддержал Сашка. - Чё тебе гусь-то? Поперёк горла что ли встал? Щас мы вон жратвы тебе отвалим - в три раза больше гуся твоего! Вить, поскреби там по уголкам, будь другом! Ты вообще, дед, спасибо скажи, что она гуся утащила, а не тебя.
- Да меня-то чё тащить, - сказал старик. - Я вон кожа да кости уже, а гусь-то жирненький был, на подкорме. Ладно, четыре вон ещё в загоне хорохорятся. Негоже мне дочку с внучкой одной картошкой кормить, верно говорю, мужики?
Кувшинов, ухмыльнувшись, встряхнул его за плечо.
- Тебя как зовут, дед?
- Так Макаром зовут.
- Слушай, Макар, ты "Зорьку" знаешь?
Макар поднялся, выбросил окурок, убрал на плечо ружьё.
- "Зарю Востока", что ли?
- Её самую.
- А как же, знаю, рядом ведь живу. Сегодня ж вон понаехали какие-то.
- Это ты не переживай, это туда наши понаехали. Ты лучше скажи, знаешь ли места там какие злачные?
- Я только знаю, мужики, что проклятое это место.
- Проклятое, говоришь?
- Ей богу, проклятое, - серьёзно и тихо повторил Макар. - Проклятей и быть не может! Был я там, несколько раз даже был. Я, конечно, не Иван Сусанин, но точно знаю, что в зоне той, за одним таким большим ангаром, ежели дальше налево повернуть, то прям посредине дороги херня кудлатая таится.
- Какая ещё херня?
- А хрен её знает! Я когда подошёл, так волосы дыбом и встали, а если бы дальше полез, так и вообще, наверное, мокрого места б не осталось! - и он тут же добавил почти шёпотом: - А ещё знаю, что ходют там всякие...
- Кто ходит?
- А пойди разбери, кто там ходит, я в тот же день вон среди хозблоков бродил, а за окном шарился кто-то, потому и говорю, что проклятое место, а ежели и ходить, так только большой ватагой да с ружьями.
- Про ангар что знаешь?
- Про ангар-то? - дед всё шевелил тонкими, высохшими губами. - Ну, есть там один, а вы чего про него интересуетесь?
- Да так.
- А что так - ангар да ангар! Да хрен с ним с ангаром, вы главное в херню ту за поворотом не влетите... она ж сука, наверняка, всякого ангара пострашнее будет.
- Ладно, Макар, - Сашка, поймав вещмешок от Витьки, передал его деду. - Держи вот за гуся своего. Володь, может Юрке звякнешь предупредишь?
- Сигнала нет, - Фадеев хлопнул по карману рукой. - Не проходит.
Макар кивнул на дальние деревья:
- Вон тот Зеленомошник по краю обойдёте, а там и хата моя будет. До Зорьки-то от неё километра три, но я туда всё равно не хожу, и вам туда ходить не советую.
Фадеев вскарабкался обратно на сидение:
- Ладно, Макарыч! - сказал он. - Ты байки свои при себе подержи, мы пороху нюхали, нам не страшно, лучше вон девок стереги, а чтобы падлы гусей у тебя не пиздили, колокольчики на загон повесь. Работает - сто процентов!
- Про херню! - крикнул Макар, когда они уже тронулись. - Про херню не забывайте!
Он кричал им что-то ещё, но Кувшинов его уже не слышал; гремя мотором, Сашка быстро долетел до Разъезда, а там свернул по единственной дороге на восток к Девятой, когда вокруг остались только облысевшие взгорья, а потом так и вообще потянулся оголённый пустырь, на котором уже виднелась "Зорька", накрепко закованная в высоченным забор, а вокруг ни души, изнутри ни звука, и кажется, что даже время не коснулось этого места.
Осторожно проехав разбитые ворота, он покатил к пустовавшему Перекрёстку; впереди уже маячила какая-то стеклянная "хлебница", а перед ней прямо на дороге у обочины стояла старенькая нива Грязнова: двери и багажник настежь, а значит, что народ уже на разгуле, но только третьей машины, пихтовского камаза, нигде не видать. И куда он, сука, запропастился? Но промбаза и вправду была удивительная, и теперь-то Витька собственными глазами увидел это и понял, почему Грязнов рассказывал про "Зорьку" так много разных небылиц; здесь-то, видно, и вправду перемешалось очень много всяких времён, и даже кое-где проглядывались некие "инопланетные" нотки, но и совка тут, конечно, тоже хватало с избытком: он замечал древние, давно уже заброшенные склады, будки, контейнеры, цеха, хрущёвки, какие-то "юлы" и "пилы", но тот "ангар" который причислили к "новой" архитектуре, смотрелся внушительно: громоздкая махина, в которую запросто влезет пассажирский лайнер, с шахтами вентиляции, с капитальными воротами без ручек и замков, и весь ужас в том, что открыть их невозможно, но ведь наверняка где-то прятался хитрый механизм.
А так-то вокруг хоть шаром покати: мусор металлом и шифером, старые трубы, огромные настолько, что можно стоять в полный рост, под сенью пустующего навеса гаражная яма и на ней пустобрюхий самосвал; где-то на отшибе, отгороженная сеткой, уютно притаилась группа цистерн, тоже, видать, из "новых"": серебристенькие, гладенькие, с электронными блоками на корпусах, а тут же рядом под боком сарай, которому, кажется, тысяча лет, в сторонке обвитые поползнем рельсы, уводящие в глухие кушары - хитро блестели среди них блоки нетронутой оцинковки.
Вот и "ангар" рядом со стройплощадкой: вентиляция ужас какая неудобная, если сорвать продольную верхнюю решётку, пролезет только голова, да и то не всякая; спрыгнув из кабины на обвитый плющом асфальт и похрустев обломками кирпичей, Сашка приблизился к нему и, остановившись напротив четырёхметровых ворот, окинул их взглядом - и вправду не было ни одной-единственной ручки или замка. И что-то вдруг навело его на мысль, что открывались-то эти ворота далеко не при помощи ключика, а чего-то другого, пока что для них неизвестного.
- Аделина! - проголосил Борька, высматривая Грязнова. - Ты где?!
Стрельников достал из кармана спецовки карту.
- Не ори ты, Борь, - сказал он. - А то вдруг война, а мы не подготовлены.
Борька подошёл ближе и выпустил дым ему в ухо; он курил через мундштук, вероятно - с угольным фильтром:
- Ну вот и чё ты пялишься в эти каракули?
- Координаты сверяю.
- Да тут хоть сверяй, хоть не сверяй - один чёрт не сойдётся.
- Смотри-ка, Петь, это ж не ангар, а глыбища, - Кувшинов крутился на площадке, ходя то туда, то сюда. - Теперь-то понятно, почему Грязнов так башку над ним ломал. Он же точно как в той загадке, без окон, без дверей, полна горница людей! Только бы знать, что там за люди внутри, и стоят ли они наших коммунистических усилий!
- Ворота явно не наши, - сказал Кузнецов. - Не советские.
- Как ты обычно говоришь?
- Высокотехнологичные...
- Во-о-от... но мне кажется, не за ворота дёргать надо. Витёк, чё там карта говорит?
- Ни хрена не говорит - "коробку" только вижу.
- "Коробку" я и сам вижу, - Сашка обошёл её, вмурованную в бетон, кругом: ничего в ней, кроме гладко-полированного корпуса, толком-то и не было. - Обозначена как-нибудь?
- Нет, - он кивнул. - Не обозначена.
- Понять не могу, что эта штука питает, ангар или улицу? И питает ли вообще?
- И не поймёшь, - улыбнулся Петро. - Инженера бы сюда.
- Где ж его, суку, достать? Ладно, пускай стоит, а ключик мы подберём, только не сегодня, - Кувшинов оглянулся, рыская глазами по дороге. - Юрка-то, интересно, где? Никак с камазом вглубь периметра укатили, ух сволочи, не доведёт их до добра эта самодеятельность. Володь, будь другом, прошвырнись-ка туда по-быстрому!
Фадеев, ничего не сказав, молча закосолапил к Перекрёстку на котором торчал светофор; судя по выбитым стёклам и развороченным проводам, он уже давно не работал. Но тут вдруг, присмотревшись к карте, Витька увидел небольшое строение, в северном уголке, прямо возле ограды, на котором Грязнов своим куриным и жирным почерком вывел "ПР-ВП", что на языке технарей означало - "проверить в обязательном порядке".
А если порядок обязательный, значит, было там нечто такое, что Юрка увидел, однако пощупать по тем или иным причинам не смог, потому и сделал отметку; помимо этих каракуль в торцовой части здания, прямо у стены, стояла красная точка. Грязнов, конечно, в отношении всяких точек настоящий педант - у него что ни точка, то государственный клад.
- Сань, - окликнул он. - "Маячок" тут!
Кувшинов подошёл, сверкая бусинами глаз.
- "Маячок", говоришь?
- Так точно.
- В обязательном?
- Ага.
- Пойдёшь?
- Можно...
- А ну-ка обожди, - Сашка вгляделся в карту, зафиксировав домик. - Координаты принял. Через полчаса не вернёшься, побегу спасать. Вместе не хочешь?
- Сам, - проверив ружьё и жестянку, он направился по узкому грязному проулку, с опаской обходя страшные мусорные завалы. - А вы лучше Грязнова ищите, пока он в какую-нибудь херню не вляпался!
А домишка вон уже дальше, прямо за мусорной свалкой - низенький, страшненький; и что там вообще мог найти Грязнов? Витька осторожно вышагивал мимо заплесневелых хозблоков, среди разрухи и пустоты. Иногда он оглядывался, хорошо понимая, что зверьё довольно часто нападало со спины, причём абсолютно бесшумно, и тут он вдруг вспомнил, что этот свой шрам получил от паскудника, когда тот выскочил по дороге к Выселкам, между полем и пустырём, но благо, что рядом тогда оказался Сашка - он-то падлу и хлопнул; с другой стороны его сильно смущала эта точка, и почему даже после того, как Грязнов обозначил "маячок", он всё равно оставался неотработанным? Значит, либо он чего-то испугался, либо переключился на что-то более важное, что ещё не обозначили на этом старом варианте карты, но главное, чтобы там, возле маяка не оказалось сейчас его бездыханного тела, а может быть - даже нескольких...
Оглянувшись, он ещё раз посмотрел на заваленный мусором проулок, по которому ветер гонял кирпичную пыль и обрывки газет. Теперь понятно, почему время на "Зорьке" тянется так долго, ведь каждая секунда тут насквозь пропитана ужасом и страхом перед неизвестностью, однако он кое-как прошёл водонапорную башню, столовую, в которой всё будто перевернули вверх дном, словно хищник прокрался мимо жёлтой копейки с проржавелой и неестественно выгнутой крышей, немного поюлил окольными тропками, потому что железный завал впереди намекнул на "магнит" и, выписав хитрющий крюк, пролез сквозь дыру в ограде, за которой и увидел эту древнюю свалку - осталось только пройти каких-нибудь несколько свалов мусора и вот оно - логово зла! Надо же, километра ещё и не пройдено, а чувство, что ползком добрался до самой Двенадцатой!
И вот, подкравшись к этому дому-призраку, он сразу понял: что-то не так, именно здесь, в этом самом месте. Видимо очередное "поле", но внешне, конечно, ничего не изменилось - так же светило солнце, дул ветер, где-то назойливо скрипел металл, но только внутри... внутри он чувствовал сильные перемены. Он хорошо ощущал этот глубинный страх, который испытывал каждый раз, когда сталкивался с чем-то необъяснимым; когда не знаешь, чего боишься, нужно глубоко дышать и поворачиваться кругом, потому что если рядом есть "поле", то обязательно есть и то, что его излучает. Но Витька, обернувшись несколько раз, ничего такого не увидел - если оно и есть, то просто так его не найдёшь, это уж надо как-нибудь в три жопы извернуться, чтобы найти, а страх внутри не уменьшался; наоборот, он накатывался, как огромный снежный ком, когда Витька снова посмотрел на этот дом, на эти разбитые, зияющие тьмою окна и дебри вокруг, его окончательно скрутило: чувствуя тошноту, он подумал, что даже не сможет толком и внутрь зайти, но вот эта самая точка... она-то явно была поставлена внутри здания, но никак не снаружи; стало быть, у Юрки это как-то получилось, а значит, получится и у него.
- Чем я хуже Грязнова? - прошептал он, пытаясь взбодриться. - Вот и правильно, давай, трусливая жопа, войди уже, наконец, в этот грёбанный дом...
С другой стороны он был абсолютно уверен, что Грязнов больше сюда не совался после того, как поставил внутри "маячок"; а чёрный проём двери смотрел ему в глаза, гипнотизируя, зазывая к себе, туда, во мрак этого адского дома. И он, решившись и переступив порог, шагнул в эту затхлую и смрадно пахнущую пасть, когда зловонная прохлада обдала его тело; замерев в коридорном полумраке прямо за порогом, он прислушался, потому что где подводили глаза, так часто спасали уши, а особенно ночью - в самый лютый разгул зверья. Но вроде тишина, да и попробуй тут что-нибудь услышать, когда сердце настолько сильно колотит по вискам.
Рядом, на стене, он увидел глубокие следы когтей, и тут же стал вспоминать всю местную живность: самое жуткое рыло в отношении когтей это, конечно, паскудник. Эта сука не шумит, да что там, она даже не пахнет! Она просто появляется рядом, оставляя жертве пару секунд, а там либо драться, либо помирать; животные, благо, эту сволочь чуяли вовремя, но люди гибли в большинстве, но встреча с паскудником ночью - это верная смерть, безо всяких поблажек и шансов, если конечно ты не Кузнецов, и не упакован боекомплектом до самых зубов.
Он с трудом осилил коридор, где очень скверно пахло плесенью, ржавчиной и отмокшим бетоном; тихо перебрался в большую залу с колоннами, и снова затаился, как мышь: судя по росшему страху, Витька понял, что источник, излучающий "поле" где-то рядом, может сверху, на крыше, а может быть даже и в подвале; по сути, это не имело значения, но главное, что оно чётко обозначило своё присутствие. Когда сзади упала штукатурка, он, едва не закричав от страха, обернулся и увидел... облачко пыли: оно таяло, медленно растекаясь по комнате.
- Ну, хватит уже! - крикнул он для храбрости. - Выходи, давай!
"Ну, хватит уже, - громогласным эхом тут же разнеслось по залу, - Выходи, давай!", но только оно стихло, как Стрельников, белея и чувствуя, как подкашиваются ноги, услышал ещё кое-что: - "Не-е-е-т, ни хрена я не выйду, слышишь, а если и выйду, то только не сегодня...".
- Кто здесь, ну?! - оборачиваясь кругом, чтобы не упустить из виду ничего, что могло бы незаметно к нему подбираться, он смотрел во все глаза, но зала, эта дьявольская зала была совершенно пустой. - А ну выходи, кому сказал!
Хотя нет, не совсем пустой...в дальней части, прямо возле стены сидел... обыкновенный скелет в униформе, а красной точкой, похоже, оказалась СВД в его костяшках - её-то бедный Юрка и отметил на этой проклятой карте; с первого взгляда штука вроде бы годная, но как бы так её взять, чтобы самому не остаться рядом с костяком? Он чётко понимал, что "поле" работало, било сильно и беспощадно, и что крыша у него, видимо, понемногу начинает куда-то съезжать. Магнит? Звуковик? Да всё, что угодно, потому что округа, благо, на такие радости щедрая, но... этот странный шёпот у него в голове... действительно, ли он слышал его? Или это просто была акустическая галлюцинация? Чёрт, да будь оно проклято - это "поле"!
Но "поле" вдруг усилилось, и тут он понял, что просто не выдержит его натиск.
- Витька! - этот громкий, уже человеческий крик привёл его в чувство и, обернувшись, он увидел Кувшинова, а тот, потягивая папироску, тихо сидел у дверей. - Сань, ну ёлки-палки, ты здесь! А я тут чуть со страха калачом не свернулся! - вскинув руку, он показал пальцем на ухо. - Ты слышал, да? Слышал?
- Вить, - улыбнулся Сашка. - Семью пять?
- Тридцать пять.
- Дважды восемь?
- Сорок восемь.
- Понял, уходим отсюда на хер, - Сашка привстал и, ничего не говоря, молча пошёл через коридор на улицу. - Черти тут разгулялись...
- Слышь, Сань, да подожди ты! - он вспомнил про СВД. - Винтовка ж там, где точка-то, а!
Но Кувшинов ничего не сказал, и он понял, почему: "поле" явно мешало забрать оружие, оно било по ногам, по голове, давило его, как тисками; но когда вышли, его захлестнула обида, глубокая и нестерпимая: до скелета всего-то метров двадцать и так вот, на самом интересном месте, повернуть назад!
Но... может и к лучшему? Может там оно - возле покойника?
Они уходили и "поле" мягчало, а когда пробрались через свалку и вернулись на проулок, так и совсем притихло, но виски и лоб у него ещё горели, а в горло словно вогнали ком; он как следует хлебнул из бутылки и передохнул. Кувшинов, сунув руки в карманы, молча вышагивал рядом с ним - под ногами у него хрустело стекло и обломки кирпичей.
- Ты чё молчишь, Сань? - сказал он. - Нашёл что ли чё?
- А вот чё я нашёл, - Сашка что-то сунул ему в руку, и он увидел густой клочок шерсти у себя на ладони, чёрной и блестящей. - Ты, конечно, можешь предположить, что это собака, только не торопись делать выводы...
- Это почему? - но клочок вдруг защекотал ему руку и, опустив глаза, он увидел, как тот едва "волнился" на раскрытой ладони; Витька выкинул его, отряхнув руки. - Вот тебе раз.
- Вот-вот, - Сашка озирался по сторонам, по крышам. - Но это ещё не всё, а помнишь ту херну, про которую Макар говорил?
- И чё?
- А то, что сейчас увидишь, что там за херня такая...
- Сань?
- Я.
- Ты скажи, ты ж мне шептал там, в доме, а?
Но Сашка, положив ему руку на плечо, только загадочно улыбнулся:
- Может и я...
И вот так вот привёл он его к Перекрёстку, а там, оказывается, и стоял пихтовский камаз - только не на колёсах, а прямо на морде! И вся она, зараза, смялась гармошкой, впечатавшись глубоко в асфальт, будто бы машину сбросили с огромной высоты, а вокруг камаза уже стояли Фадеев, Грязнов и другие - серые, что тучи. Вот тебе и "магнит"!
- Вот такая вот у нас херня приключилась! - сказал Кувшинов, глядя на Юрку. - Кто ж вас, баранов, без жестянок-то ехать просил?!
- Так с жестянкам ехали, - пробормотал Грязнов. - Не сработали, понимаешь.
- Юр, скажи триста!
- На хуй иди!
- Освободи в душе милитариста, и разнеси планету в прах, и снова станет чисто!
- Да я б всё за этот камаз разнёс! И Параллели эти богом проклятые!
- Хорошо хоть народ живой, - Фадеев осторожно пнул камаз по кабине и остался в живых. - А давайте его опустим, а?! Возьмём да и вытянем, как шлюху портовую! Юр, тросик бы нам, только не стальной, и распорку покрепче!
Благо, что нашлась у Грязнова связка капроновых тросов - притащил он их штук шесть, а там их Володька как следует перекрутил в тугую косу, укрепил на оси деревянную распорку, а трос как попало присобачил к уралу - на буксировочный крюк; ну и разбежались подальше на случай разрыва, когда Кувшинов уже завёлся, грохоча мотором.
- Трос-то выдержать должен! - кричал ему Фадеев сквозь грохот. - А вот телега твоя, это я не знаю! По идее вес-то у них одинаковый, только нам сила "магнита" неизвестна!
- Ну, тут либо пан, либо пропал! - Сашка хорошо поддал газку, пытаясь опрокинуть камаз, только Грязнов вдруг отчаянно замахал ему руками, и он тут же почуял запах жжёной резины.
- Да колом встал уже, Сань! - отчаянно проголосил Юрка. - Бросай его на хрен, только двигло спалишь!
Кувшинов пободался ещё немного, да и бросил к чёртовой матери, ну а что тут сделаешь, когда восьмитонная дура намертво приросла к земле, что ни туды, ни сюды; так что самосвал, видать, останется тут навсегда, и никак его, собаку, уже не вытащишь. Теперь если что ценное и вывозить с этой проклятой "Зорьки", так только на урале, да и то немного, ибо народ.
- Да не грусти ты так, Юрий Семёныч, - говорил ему Кувшинов. - Жизнь одно даёт, другое забирает. Вот попомни слово моё, ещё найдём здесь ещё чё покруче камаза твоего, усёк?
- Всё через жопу, - печально пробормотал Грязнов. - И с "ангаром", и с хибарой той проклятой.
- С красной точкой?
- С фиолетовой, сука, - процедил он сквозь зубы. - Тоже, поди, обосрались?
- Есть такое дело, - Витька, потоптавшись, склонился к нему и сказал: - Слушай, Грязнов, тебе там никакие голоса на ушко не шептали?
- Витенька, - сунув руки в карманы, он хмуро пошёл к стоящим за перекрёстком машинам. - Единственный голос, который шепчет сейчас мне на ушко, так это голос совести, потому что дядя Юрочка угробил целый сука ёбанный камаз!
Вот такая вот коварная "Зорька" - ни камаза тебе, ни СВД, ни даже ключа от загадочного "ангара", но видимо не судьба или просто, видимо, не сегодня, а как-нибудь потом, на свежую голову. Видно было, что Грязнову ничего здесь больше не хотелось, а хотелось просто сесть в свою старенькую ниву и уехать обратно домой, в Пихтовку, к вечному страху и грохоту; где-то около шести, когда уже вечерело, стали собираться и Сашке выпало ответственное задание - отвезти часть народа в Пихтовку, потому что Колясик с Мешком даже селёдкой не влезли бы в битком набитую ниву Грязнова.
Проехав по Северной, они выскочили на Западную и погнали прямиком вдоль Дубравы - грохота из Тринадцатой сегодня вроде бы и не слыхать. Утешало пихтовских, конечно, только то, что гремело там в месяц раз десять от силы; а пока мчались, Витька примечал на деревьях толстые и похожие на червей струпья, вот они - "опарыши"; если взять такого "опарыша", так наощупь он всё равно, что силикон - вязкий да упругий. Вреда никакого и пользы, собственно, тоже: просто ещё один побочный продукт этой загадочной переброски.
В Пихтовке Сашка особо не канителился, только раскидал по хатам народ да быстренько выскочил на Южную объездную, и полетел в любимые Выселки, в родную Пятую; стемнелось, звёзды на небе вспыхнули яркие и мерцающие, по приезду Фадеев засуетился, созвал село да развёл на дворе костерок, на скорую руку сготовив шашлык: курятина получилась отменной и мясо, покрытое корочкой, приятно шкворчало и пахло свежим укропом. Кувшинов за компанию прихватил с собой фруктовой наливки, которой дома полный подвал; Элка, Володькина жена, сидела рядом с ним на деревянной лавочке, нехитро держа его за руку.
Вот оно, самое лучшее время, когда всё уже сделано, и все вернулись живыми.
- Макарыч, конечно, опоздал, - говорил Сашка, снизывая с шампура горячие, поджарые куски. - Зато с "магнитом" не ошибся. И лазил там, кстати говоря, кто-то.
- Кто лазил? - спросил Фадеев.
- А я, думаешь, знаю?
- Крысы, может?
- Володь, мы оба хорошо знаем, что крысы по крышам не прыгают.
- Брешет, зараза, - Петро толкнул Сашку рукой, что он едва не рухнул со скамьи. - Вечер же, шашлычок, наливочка...
- Вот те крест животворящий, Петь! Я ж, в конце концов, не глухой, и не тупой!
Фадеев, поднявшись с лавки, закинул на мангал очередную порцию мяса.
- Да кошка была, - сказал он. - А ты как обычно слона из мухи раздул.
- Вот теперь слушайте, давно это было в Степногорске в семьдесят первом году знакомая моя Любка Смирнова в командировку ездила, сняла у бабки однушку, заехала, а та её сразу и предупредила - квартира, мол, нечистая, муж болел, чихал на всё, помер, ну а Любка чё, баба смелая, не беда, говорит, всего-то на одну ночь! Ну, вот бабка и ушла, а Любка хозяйничает, супчики варит, салатики всякие, вечером ящик, ну и спать легла, - и тут Сашка на мгновение умолк, опустив шампур в кастрюлю с маринадом. - А посреди ночи, говорит, вдруг просыпаюсь и чувствую, что я в квартире не одна... и как накрыло меня, что даже встать и свет включить не могу. Тьма, говорит, страшенная и вот слышу из кухни звуки доносятся, тихие такие, будто что-то позвякивает, - он взял стакан, опустил в него ложку и помешал, мерно ударяя о стенки. - А потом, говорит, как вскочила с матами, включила свет и так вот, не убирая руку с выключателя, простояла до самого утра, а утром на тебе - поседевшая чёлка...
И Витька почему-то вспомнил, что было год назад, в Двенадцатой - во время экспедиции их урал зарылся на Мутноводье до темноты, а там полило как из ведра и сильно похолодало; застряли они, в общем, тогда капитально. Фадеев пошёл смотреть объездную дорогу и видать заплутал в камышах, подождали полчаса, да там и пнули Витьку с Петькой: пошли они, значит, с фонарями среди зарослей, а те вдруг стухли сами по себе, и кто-то им выбрел навстречу. И первая мысль была, что Володька, но уж как-то больно криво и медленно он двигался, прямо как покойник, и тут вдруг, откуда ни возьмись, появился Фадеев! Прямо за спиной у этого рыла, а оно только молча свернуло в камыш да в нём и запропало, а Володька потом и рассказывал, что действительно заблудился, а тут показался Витька и позвал за собой, мол, пошли, к уралу проведу! Вот тот-то самый "Витька" и прыгнул тогда в тихий омут, а ещё через полгода пошёл туда Корнилыч за своим кабаном...
И Фадеев вдруг предложил:
- А что если в Тринадцатую слетаем? Вот прям туда за кисель этот проклятый, а, мужики?
Элка встала и недовольно пошла домой:
- Да чтоб вы там провалились, - обиженно рявкнула она. - В этой своей Тринадцатой!
- Ну а чё нам бояться? - продолжал Фадеев. - Дерьма вон и в Свистелке отгрести можно, оно там под каждой кочкой валяется, а я вот, например, ради Ваньки всё это делаю, слышите. Мы ж вон в Седьмую скатались и ничё, ну а Тринадцатая что, особенная что ли? Подумаешь, какая-то сейсмическая зона, ну и хрен бы с ней! Погремит да заглохнет!
Кувшинов поворошил на мангале угли, и яркие искры взметнулись в ночное небо.
- Такая сейсмическая, - сказал он. - Что даже камни крошатся. И вообще если так хочешь знать, сейсмические толчки воплями и ударами неприродного происхождения никак не сопровождаются. Так что не хрен с ней. И вообще я считаю, что за эту неделю мы здорово напахались, так что отдохнуть бы, - он глубоко и отрешённо затянулся. - А то кони от работы дохнут.
- Вот и правильно! - поддала с крыльца Элка.
- Иди ты уже!
- Да иду!
- Да хоть неделю отдыхайте, - сказал Фадеев. - Только север сам не откроется.
- Сильно, мне кажется, вы с этими порталами задрали, - признался Кузнецов. - Ну и что с того, что вы эту Тринадцатую откроете? Ну да, походите часика два в киселе, скажете, мол, да, новую Параллель открыли, ну а дальше чё? Вы вон даже "ангар" взломать не можете, а ещё про порталы эти брешете, а может вообще порталов нет, может все эти Параллели - один большой портал...
- Что? - обронил Стрельников. - Один большой портал, так ты сказал? А что если это действительно правда, Петь, а? Что если мы прямо сейчас находимся на Земле, но просто... как бы отрезаны от дома невидимой стеной, тем же киселём, а? Вы об этом не думали?
- Петь, не трави, раз не уверен, - сказал Кувшинов. - А то Витька под матрасом удавится. Технарь нам нужен, но технарей нет, а у меня так вообще медфак! А в Тринадцатую можно, но только не сегодня, - он встал, потрепав Витьку за рукав. - А шептала тебе сегодня, Витёк, удача, только ты дурачок её упустил... вот стоит человеку не сделать что-нибудь важное, и он сразу же впадает в депрессию! Слово попомните, завтра прибежит, и будет умолять - "Сашка, ну давай, поехали, заберём эту дуру!" Вот так всё оно, сука, и будет! Ну, всё - всем спокойной!
И он, застегнув телогрейку, вышел через калитку на дорогу, да растворился во мраке - и снова стало холодно и скучно.
Фадеев достал из-под задницы перемятую газету, завернул туда шашлык и отдал Витьке; костёр на мангале ещё трепыхался, отсыпая яркие грозди искр. Расходиться стали к утру, и в небе ещё слабо виднелись последние тускло-мерцавшие звёзды, а далеко посреди Вороньего Поля, словно древний великан, стояла ветряная мельница; воздух был прохладный и свежий, век таким дыши - не надышишься.
И вправду надо бы отдохнуть, собраться силой да мыслями; хороший воин, как известно, воин отдохнувший, вот и пошёл он к родному хутору по исхоженной дороге, определился с калиткой по цистерне, шумно заскочил в окутанный полынью двор, который всё лень убирать, а там и застыл, сощурив усталые глаза; подумал сначала, что показалось, но присмотрелся сильнее - ни черта не показалось: среди полыни, прямо у забора, стояло чёрное, коренастое тело, и Витька понял - бояться его нечего.
- Ну, и чего тебе надо? - сказал он добродушно, чтобы не спугнуть. - Что ты всё бродишь, смотришь с улицы как неродной, а? Горе какое-то случилось? Выгнали? Ну, чё молчишь-то?
Постоял бедный Яшка, покумекал немного у изгороди, и тяжёлой, неповоротливой глыбой поплёлся куда-то прочь.