Аннотация: Пожилой мужчина ищет и находит свою любовь. Хоррор.
Щукина Кира Александровна
ГОЛОД
50
Доживший до тысячи лет фазан уходит в море и становится устрицей; доживший до сотни лет воробей уходит в море и становится мидией; дожившая до тысячи лет черепаха-юань научается говорить как человек; дожившая до тысячи лет лиса становится прямо и превращается в красавицу; дожившая до тысячи лет змея, разорвавшись, разрастается по частям; по дожившей до ста лет крысе можно гадать. Таков у них у всех предел счета лет.
Гань Бао. "Записки о поисках духов"
Любовь никогда не перестает.
Первое послание к Коринфянам.
49
Здравствуйте. Меня зовут Свен. Я живу на хуторе в Швеции. Когда-то я был голубоглазым блондином, но со временем иссох, увял и облысел. То, что не облысело, я брею под ноль, а чтобы голова не мерзла, надеваю вязаную шапочку с помпоном. Или берет. Я связал его сам. И помпон тоже сделал сам. Вязать берет - достаточно простая задача. Но помпон всегда перевешивает, берет сползает с лысой головы и застревает на ушах. Я довольно высокий, худой и жилистый. Запавшие щеки, ввалившиеся глаза. Аскет, если можно так сказать. Я считаю, что еда должна быть простой. Моя бывшая жена всегда ругалась - она готовит, а я не хочу это есть. Нет, я не вегетарианец, но, наверное, хотел бы. Когда жена от меня ушла, я пару месяцев питался овсянкой на воде и был совершенно счастлив. - Не могу с тобой жить больше, - сказала жена. - Я хочу нормальной человеческой жизни, я хочу в город, я устала. С тобой ни поговорить, ни погулять, ни телевизор посмотреть, молчишь все. Молчи дальше. Без меня.
Жена ушла, сын вырос.
Давно это было. С тех пор я живу один. С весны до осени хожу в лес, собираю травы. Болиголов и багульник, зверобой и таволга, одуванчики, немного подорожника и ромашки, барвинка и пижмы, боярышник, бузина, калина и иван-чай. Развешиваю в тени на чердаке, сушу, перетираю в ступке. Не знаю, травник я или нет, но мои сборы помогают. Такая странная работа, может, даже противозаконная - я так и не знаю, нужна ли на это лицензия. Я просто принимаю тех, кто приходит.
Выращиваю помидоры в парнике.
Вытащил с чердака маски и тсантсы, которые собрал за время службы, купил, нашел по интернету - Непал, Вьетнам, Камбоджа, Заир, Шри-Ланка, Китай, Япония, Мали, Мексика, маски народа бауле, Берег Слоновой Кости, он же Кот-д'Ивуар, маски народа бидього из Западной Африки, народа бабембе из Конго... всего и не упомнишь - повесил на стены. Квадратные рты разинуты, бороды из разноцветной соломы, узоры на лицах меняются, переливаются, вводят в транс, дырки глаз вглядываются в приходящих, тсантсы наблюдают. Люди пугаются, конечно, - высушенные человеческие головы, шутка ли - но антураж, антураж каков!
Зимой я развлекаюсь. Захожу на сайты знакомств и завожу виртуальные романы. Вот этой зимой было три романа с мужчинами, три - с женщинами. Я - высокий стройный блондин, норвежец, обеспеченный, без в/п, увлечения - яхтинг и карвинг. Или - Эльза. Немка. 35 лет, двое детей, не замужем. Брюнетка. Хорошенькая. Увлечения - макраме и квиллинг. Один раз чуть до свадьбы дело не дошло, но я сбежал. Сбежала. Почти из-под венца. А потом на сайте по фитотерапии я познакомился с Элизой, Лисбет. О том, что она зеленоглазая брюнетка, я узнал, конечно, позже, но всю зиму наслаждался общением с ней - вначале на форумах, потом в личной переписке.
Мы договорились встретиться в Париже. Очень долго мы делали вид, что наши отношения носят сугубо исследовательский характер. Травы, их свойства, настои, настойки, отвары, сборы, чаи. Дошли до грибов как особой формы жизни и не удержались. Номера в отеле 'Франсез' заказали разные. Как иначе.
Я приехал в Париж на день раньше. Одет как обычно - штаны, висящие мешком, армейская куртка, шапочка с помпоном. Голова ж мерзнет. Остановился в хостеле напротив отеля, так, чтобы были видны окна заказанного номера, распаковал армейский бинокль, походил по Парижу. Монмартр, Елисейские поля. На следующий день приехала она.
Накануне я написал ей, что приеду вечером, но из окна своего номера видел, как она вошла в гостиницу с маленьким чемоданом - действительно стройная красивая брюнетка, под сорок или за сорок, короткая стрижка, длинные худые пальцы, джинсы, черный свитер. Номер для нее я забронировал с видом на улицу и балконом. Она прошла в номер, распаковала чемодан, переоделась и пошла гулять. Кажется, она была совершенно счастлива - ходила по улицам и улыбалась. Пила кофе в маленьких кафе. Курила тонкие сигареты. Ела булочки с маком и явно не думала о диете. Кокетничала с барменом - юным, рыжим, с веснушками на худощавом лице. Девочка-официантка выглядывала из дверей, зеленела от ревности, мальчик принес Лисбет чашку кофе, она как бы случайно погладила его по руке - худой, мускулистой, с рыжими волосками.
Я посмотрел на свою руку. Волос нет, длинные жилы, выпирающие синие вены. Однажды я видел такую руку в торговом центре в Стокгольме: простертая вверх на три этажа, огромная поддерживающая крышу колонна, с выступающими жилами, венами, набухшими кровью, она напомнила мне не руку, а восставший член. Неужели творец этой руки не понимал, на что она похожа? Не видел? Я представил, как Лисбет берет меня за руку, гладит.
Она допила кофе, расплатилась, что-то мурлыкнула бармену, чмокнула его в щеку и ушла. Мальчик долго смотрел вслед, и в его взгляде я прочитал неприкрытое вожделение.
К вечеру Лисбет вернулась в отель, переоделась в другие джинсы и зеленый джемпер, сходила на улицу покурить, вернулась обратно, открыла ноутбук, посмотрела почту, что-то написала, походила по комнате. Заказала ужин в номер, ничего не съела, нервничала, ходила. Потом наконец устала и погасила свет. Вышла на балкон, курила на балконе, пряча сигарету. Вернулась в номер.
Я подождал еще полчаса, но она больше не выходила на балкон и не зажигала свет. Тогда я вошел в ее отель, подошел к портье, сказал: - Я бронировал у вас два номера. Отмените, пожалуйста, бронь на имя Эмиля Леннеберга, а счет за второй номер пришлите, пожалуйста, мне, когда мадам уедет.
Я вышел на улицу и пошел к реке. Пахло городом, большим городом, чуть улавливался запах земли, травы и набухающих почек каштанов. От Сены пахло водой, водорослями и почему-то морем. Я сделал круг и вернулся в свой отель.
Вытащил ноутбук. Еще накануне я нашел в интернете цветочный магазин с доставкой. И вот сейчас я выбрал букет - белые розы, лизиантус, гипсофила, веточка аспарагуса. Заказал доставку в ее номер на 9 утра. Добавил записку: 'Я передумал. Прости'. Ничего лучше не пришло мне в голову.
Переночевал в хостеле и на следующий день улетел.
48
Элиза долго раскидывала свои сети. Она писала Свену письма. Она рассуждала с ним о болиголове и багульнике, зверобое и таволге, настойках, отварах и настоях так, как будто это ее действительно волновало. Она заманивала, приманивала и выжидала, ткала изощренную паутину кокетства и наукообразия, и надо же, надо же - в последний момент он ускользнул. Она была в бешенстве.
И она была голодна.
Она могла заменить сытного Свена кем-то другим - как тигр, который ест лягушку, когда нет ничего лучше. Иногда хватает легкой влюбленности, мимолетного увлечения, но чаще этого недостаточно. Несытные юнцы. Молодые, неопытные, увлекающиеся. Она помнила одного такого, откуда-то из Техаса: прерии, молодой ковбой, прекрасная дама, молящая о помощи. Умолять она умела, о да. Как-то она разговаривала со Свеном по скайпу (полгода усилий! полгода пустой трепотни о травах в электронной почте!) и мельком увидела у него на стене, среди масок из Непала, Вьетнама и Камбоджи высушенную человеческую голову... Свен сказал ей, что это тсантса, сделанная южноамериканскими индейцами в далекие-далекие времена. Но Элиза узнала мальчика сразу. Ковбой был юн, пылок, и его хватило всего на пару дней. Было ли это вкусно?
Юные мальчики похожи на шампанское. Быстро пьянеешь, и быстро проходит. Слегка утоляет жажду. Мужчины лет тридцати больше похожи на вино. Сорокалетние - на хороший портвейн. Чем старше, тем глубже чувства, тем сильнее мысль, что это в последний раз, тем насыщеннее вкус. Пятидесятилетние - это уже покрепче, это виски. Или коньяк. Она так и не решила, что ей нравится больше - крепкий выдержанный виски с легким запахом дыма пятидесятилетних или ароматный букет коньяка шестидесятилетних. Свен больше похож на коньяк, который можно долго держать во рту и наслаждаться вкусом. Смаковать.
Приехав в Париж, гуляя по парижским улицам, она уже представляла себе это наслаждение, смакование, удовольствие, удовлетворение, как медленно, глоток за глотком, она выпьет из него любовь - а это была любовь. Ее сложно провести в таких делах. Она сидела в кафе, ела булочку с маком и улыбалась, предвкушая.
Вечером она вернулась в отель к тому времени, когда должен был приехать Свен. Она ждала. Терпеливо и долго - она привыкла ждать. Проверяла почту, даже немного волновалась - вдруг с ним что-то случилось? Она заказала ужин в номер, но есть не стала, ведь скоро у нее будет пир.
К часу ночи она поняла, что пира не будет. Что-то она сделала не так. Или Свен оказался умнее и хитрее, чем она думала. Но любовь... она чувствовала ее запах, она чувствовала ее присутствие, как будто весь день Свен следовал за ней по пятам, любовь была разлита в парижском весеннем воздухе, и это сводило ее с ума.
От голода.
В девять утра в номер принесли букет. Белые розы, лизиантус, гипсофила, веточка аспарагуса. Элиза поблагодарила горничную, закрыла дверь, прочитала записку: 'Я передумал. Прости.', и разорвала, разгрызла, разметала букет по лепесточку, листочку и веточке. Ненавижу, ненавижу, когда добыча вот так выпутывается из так тщательно расставленных сетей! Есть хотелось так, что Элиза не могла думать. Номер был засыпан лепестками цветов, обрывками стеблей, кусочками листьев. Голод был вокруг нее, внутри нее, снаружи, голод был везде.
Вчерашнее кафе. Круассан и кофе не помогут, но вот мальчик-бармен, бариста, или как его там, смотрел на нее с вожделением. Она помнила. Несколько быстрых взглядов, проблески и промельки, почти неуловимые, но ей ли, опытному охотнику, не знать, что это значит. Легкая добыча, не обещающая такого пира, как Свен, но как закуска годится. Юный, рыжий, с веснушками на худощавом лице, чем-то похожий на Ван Гога. Но Винсент слишком любил живопись, чтобы Элизе достались хоть крошки с этого стола. А мальчик... Мускулистые руки с рыжими волосками, худая задница, неплохие плечи, обещавшие размах в будущем. Которого не будет.
Она пнула бутон альстромерии, ушла в душ, потом оделась и направилась во вчерашнее кафе. Номер уберут и без нее.
47
Тсантсу Элиза незаметно положила за кадку с фикусом в вестибюле. Зачем она взяла ее с собой, почему не выкинула ее по дороге, как выбросила все остальное?
Сытость. Блаженство. Они длятся недолго. Недостаток любого блаженства - рано или поздно ему приходит конец. Это отравляет все. Но пока, пока она идет в отель, можно наслаждаться. Как будто наличие головы в сумке продлевает блаженство. Рано или поздно тсантсу в отеле найдут, но Элизы здесь уже не будет. Да и кто подумает о ней? Тсантсам меньше ста лет не дает никакой анализ. Ни радиоуглеродный, ни какой-либо еще. Наука, медицина и полиция бессильны. Она вне подозрений. А пропавшие... пропавших без вести тысячи, и они пропадают каждый день.
Выходя из квартиры... как его звали? Антуан? Ален? - она просто отломила голову от туловища. Ей нравился звук - сухой треск, будто ломаешь высушенную палочку в лесу. Туловище отдельно от головы без труда влезает дамскую сумочку. Натуралистичная кукла, у которой отвалилась голова. Да, везу в мастерскую. Где таких продают? О, вы знаете, заказывала по интернету. Сейчас можно заказать все что угодно. Да, безумно дорогая. Во Франции есть только один мастер, который занимается такими куклами.
Элиза дошла до помойки, выбросила туловище и пошла пить кофе.
Тсантса лежала в сумочке и продлевала блаженство. Элиза опускала руку в сумку и поглаживала голову по волосам - рыжим, слегка вьющимся. Милый мальчик. Внутри сразу распространялось тепло - то прекрасное тепло, которое приходит, когда ты наконец сыт. Наслаждение. Но оно продлится недолго, мальчик не Свен. Глухая волна ярости поднялась изнутри, захлестнула, захватила, но Элиза снова погладила голову по волосам, и стало легче. Надо думать, куда ехать дальше.
Элиза отпила капучино из чашки. Густая белая пена. По качеству пены всегда можно понять, хороший капучино или нет. Если пена мелкая и густая - кофе будет вкусным. Если нет... Поехать в Россию на встречу с Иваном? Нет, он еще не созрел, не наполнился вкусом, не настоялся. Может быть, Америка? Нью-Йорк? В Нью-Йорке есть Джон Смит. А в Филадельфии Мэтью. Можно в Южную Америку. Если там найдут тсантсу, это будет естественно. Более естественно, чем в Европе. С другой стороны, о чем беспокоиться? Никто никогда не свяжет этих людей и странные засушенные головы. Никто никогда не связывал. У этих людишек не хватает фантазии и мозгов, хотя они считают себя очень умными. Все их исследования, радиоуглеродный анализ, рентген - пусть делают, что хотят. Они не в состоянии отличить настоящую тсантсу, наполненную песком, от этой. Как они не в состоянии разобраться с календарем майя, так они никогда не разберутся с черепными коробками с высушенными мозгами.
Но если в Южную Америку, то куда? Доставая из сумки ноутбук, она снова прикоснулась к шелковистым волосам мальчика. Наслаждение и сытость. Ненадолго. На сайте знакомств Педро, Пабло, Алехандро и Аурелиано снова предлагают встретиться. Который из них? Педро слишком молодой и зеленый, Пабло смахивает на бандита, вряд ли способного на глубокие чувства, Аурелиано выглядит слишком углубленным в себя и едва ли способен заметить кого-то еще, а вот Алехандро... Лет сорок, одинок, курит, любит танго и изредка позволяет себе выпить.
Что он пишет?
Элиза, querida, приезжай ко мне в Форталезу. Я так хочу увидеть тебя наяву, в реальности, потрогать тебя - прости мне мою наглость - но ты так хороша, что я вряд ли смогу устоять перед тобой. Да, я готов встать на колени и умолять тебя. На коленях можно не только умолять, особенно если ты встанешь передо мной и... нет, молчу, молчу, я не хочу оскорбить тебя, querida, дорогая, приезжай. Через несколько дней в Рио начнется карнавал, ты ведь не была на карнавале? Я забронировал гостиницу, вдруг все-таки решишь приехать. Жду тебя с нетерпением.
Пожалуй, да. Карнавал. Разгул плоти, похоти и секса. Почти голые женщины на улицах и сексуально озабоченные самцы. Даже если ничего не получится с Алехандро, голодной она не останется. Sacanagem, ритуал карнавала, когда люди готовы предаться разврату и блуду перед грядущим Великим постом. Странная идея - вначале нагрешить, потом каяться, считая, что на небесах им все простят оттого, что они сорок дней не будут есть мяса и трахаться. Sacanagem.
Алехандро, огромное спасибо за приглашение. У меня как раз выдалось свободное время, и я могу приехать. Напиши мне название гостиницы, пожалуйста. Я тоже с нетерпением жду нашей встречи.
Она заказала билеты в Форталезу, допила кофе, вернулась в гостиницу, положила голову в кадку за фикусом, собрала вещи и уехала. Sacanagem.
46
Я приехал домой и вернулся к обычной жизни. Весна, которая так отчетливо ощущалась в Париже, в Швеции еще не наступила, но можно было увидеть, как снег постепенно подтаивает и темнеет по краям, услышать, как чирикают сумасшедшие весенние воробьи, почувствовать запах воды, талого снега, постепенно пробуждающейся жизни, а днем я садился на крыльцо и грелся на солнышке. Как старик.
Вечерами по-прежнему сидел в интернете. Заходил на один сайт, на другой, в интернет-магазины, посвященные маскам. Аукционы. Раздумывал, какую хотел бы купить, пару добавил в избранное и желаемое.
Маски, о Маски.
Черные, красные, бело-черные Маски -
Четыре точки лица, откуда доносится мне дуновение Духа,
Маски, в молчанье приветствую Вас,
И не последним тебя, мой предок с обликом Льва.
Вы охраняете это священное место от бренного женского смеха, от гаснущих быстро улыбок.
В этом чистом воздухе вечности я вдыхаю дыханье Отцов.
Или статуэтки. Бог оружия Гу, небесный кузнец, африканский Прометей с короной из наконечников копий и стрел. Японские маски демонов с огромными клыками, рогами и веером из змей. Мексиканские маски смерти - оскаленный череп в цветах и растительных узорах.
Элиза... Лисбет все не выходила у меня из головы. Может, надо было остаться? Иногда я думал, не написать ли ей, но понимал, что оскорбил ее смертельно, и никакие слова про любовь не будут мне оправданием. Страшнее оскорбленной женщины может быть только разъяренная кошка.
Вчера ко мне пришла такая. Залезла в сарай. Утром я зашел за лопатой - расчистить снег, нападавший с вечера. Середина марта, мать ее, но зима все равно возвращается, а снег падает. Кошка вылетела из сарая как злобная фурия. Я сбил ее на лету, - хорошо, что был в теплой куртке, и она разодрала только рукав. Другой рукой нащупал метлу и, пятясь, попытался отогнать кошку. Она отступила. Повезло.
Я прикрыл дверь в сарай и прислушался. Тоненький писк пробивался сквозь воробьиное чириканье. Ну конечно, конечно. Кто бы сомневался. Из всех хуторов в округе она пришла рожать котят сюда, ко мне, и теперь мне не зайти в собственный сарай.
Я пошел в дом, нашел молоко, налил в миску. Хочешь - не хочешь, а кормить эту скотину надо. Может, подобреет. Кроме молока, наверное, надо еще что-то? Я позвонил Катарине.
- Привет, дорогая соседка!
- Ой, Свен, как хорошо, что ты позвонил! Представляешь, я как раз думала о тебе, а тут ты и звонишь! Мы так давно с тобой не виделись! Ты бы в гости как-нибудь зашел, что ли. А то сидишь у себя как сыч. Про тебя тут спрашивали Ларс и Ульрих - давно, говорят, мы что-то не собирались, как же так. Все ли в порядке со Свеном, а тут ты и звонишь как раз!
- Катарина...
- А я им и говорю, что надо бы действительно всех собрать в гости. Свен, ты же придешь ко мне в воскресенье?
- Катарина, я звоню совсем по другому поводу.
- Да? Ну надо же! Я только о тебе подумала, а ты и звонишь! Так, а что ты хотел? - Она наконец прекратила тараторить.
- Катарина, понимаешь, ко мне тут приблудилась кошка. С котятами. Ты же умеешь с ними обращаться? Хотел спросить, чем ее лучше кормить. Что с ней вообще делать?
Катарина вдруг стала серьезной:
- Кошка с котятами? Едешь в Студубаккен. Идешь в зоомагазин. В зоомагазине берешь корм для кормящих кошек. Только дешевый не бери - они вредные все. Возвращаешься и кормишь свою кошку. Может, тебе помочь?
- Катарина, спасибо. Я тебе позвоню, если что. Думаю, что вопросы у меня еще будут.
- Звони, конечно. А лучше заезжай. Так что насчет в гости в воскресенье? Придешь?
- Катарина, я позвоню тебе завтра.
- Приезжай. А то раз так удивительно получилось - я о тебе подумала, а ты позвонил - точно надо в гости! Я скажу Ларсу. Он тебя уговорит!
- Катарина, я позвоню. Спасибо!
- Пока, Свен. Жду, что ты решишь, - ответила Катарина кокетливо.
Я повесил трубку и выдохнул. Я люблю Катарину, но разговаривать с ней совершенно невозможно. Такой напор, такая экспрессия, такой темперамент. Как Карл это выдерживал? Да он и не выдержал. Сколько времени прошло? Лет пять уже. Катарина вначале была на себя не похожа, потом как-то выправилась, выпрямилась, стала обращать на меня внимание, угощать пирогами. Пироги вкусные, но пока свободы хотелось больше.
Ладно. Надо ехать за кормом и за новой лопатой. А то из-за этой фурии в сарае до старой лопаты хрен доберешься.
Вечером я вернулся и покормил кошку - ну как покормил. Поставил перед сараем миску с едой, через час все исчезло. Я надеялся, что корм съела кошка, а не кто-нибудь еще. Поужинал и сел за компьютер: смотреть маски, читать про культуру Ифе, культуру Нок и произведения деревянной пластики на африканском континенте. Перешел к южноамериканскому искусству, наткнулся на интересную тсантсу на французском аукционе, торгующем экзотическими предметами. Почему-то рыжие волосы - откуда рыжие волосы в Южной Америке? Тсантсы делали не только южноамериканские индейцы? Древние викинги на своих ладьях доплыли туда? Нет. Два часа ночи, пожалуй, пора спать. Я выясню это завтра.
Утром проснулся, пошел проведать кошку, но в сарай заходить не стал. Приоткрыл дверь, поставил миску с едой и затаился на крыльце. Наблюдал. Кошка вышла - серая тощая кошка, шерсть висит сосульками, хвост ободран. Съела все, нервно озираясь по сторонам, ушла обратно в сарай. На свежевыпавшем снегу остались кошачьи следы. Не зря я купил лопату.
День прошел как обычно - приезжали люди, я с ними разговаривал, пытался понять, что с ними происходит, давал сборы - две чайные ложки отвара за двадцать минут до еды, три раза в день, а вам - пожалуй, вот эта настойка, принимайте перед сном, а от артрита - попробуйте натирать настоем мухоморов, помогает, улучшает кровообращение, улучшает метаболизм, месяц, потом приходите снова.
Весь день я думал, откуда же на аукционе взялась эта рыжеволосая тсантса.
Вечером я снова полез в интернет - должна же быть история происхождения тсантсы - и нашел.
'Данный лот был найден в марте 201* года в вестибюле отеля 'Франсез' уборщицей Анной-Марией Лопес. О находке было немедленно заявлено в полицию, но в результате полицейского расследования выяснилось, что возраст данной тсантсы ориентировочно составляет 150 лет. Заявлений о пропаже тсантсы в полицию не поступало.
Прекрасная сохранность тсантсы. Редкий образец, изготовленный из головы европейца. Подлинный товар музейного качества. Первоначальная цена - ** тысяч евро. Окончание аукциона - 1 апреля 201* года'
Что бы я сделал, если бы тсантсу нашел я? Заявил в полицию? Сдал бы на экспертизу в обход полиции? А если бы мы нашли тсантсу вместе с Лисбет? Она испугалась бы? Закричала? Как кричала уборщица, обнаружившая высушенную человеческую голову, когда протирала пол за вазоном с фикусом. Интересно, а Лисбет еще в Париже?
По запросу 'Париж' и 'тсантса' Гугл тут же начал мне подсовывать контекстную рекламу. Перейдите, посмотрите, вот тут у нас подлинная копия тсантсы из музея Бранли, самый лучший корм для кормящих кошек, свежие новости Парижа. Я перешел по ссылке. Новости культуры. Концерт известного певца с большим успехом прошел... Сиди теперь, читай о Париже, а мог бы вместе с ней гулять по Монмартру. Чего испугался? Зачем убежал? Новости политические, развлечения, криминальная хроника.
'Французская полиция по-прежнему разыскивает 24-летнего Анри Пуатье. Пуатье пропал 3 марта 201* года. Последний раз его видели на работе в кафе NN, в котором он работал бариста. Рост выше среднего, атлетическое телосложение, волосы рыжие. Особых примет нет. Всех, кто видел Анри Пуатье после 3 марта, просьба сообщить в префектуру округа или по телефону доверия полиции'.
Я снова подумал про Лисбет. Где она сейчас? Что она делает? Но проверять на сайт не пошел, а пошел спать.
45
В Форталезе было жарко, душно, сезон дождей только что закончился.
Элиза поселилась в неплохой гостинице недалеко от центра. Алехандро должен был приехать на следующий день, и она чувствовала себя совершенно свободной в предвкушении пира. Возможно, понадобится неделя, чтобы его помариновать, но это того стоило.
Элиза разобрала чемодан и решила пойти поужинать. Это, конечно, забавно, но подозрений быть не должно. Она подошла к портье и спросила, где здесь лучше поесть. Портье дал адрес ресторана в двух улицах от гостиницы. Идите - не пожалеете. Традиционная латиноамериканская кухня, фейджоада, ватапи и мате. Можно подумать, ее это интересует. Она сказала "спасибо" и ушла.
Ресторанчик был неплохой, оформленный в традиционном стиле - синее и желтое, мозаика и керамика, примитивные картины на стенах и маски. Как без них. Музыканты в сомбреро играли что-то зажигательное. Где Бразилия, где Мексика? Было непонятно, где она на самом деле находится - настолько этот традиционный стиль напоминал мексиканский. Может, так и надо? Грузные мужчины пили пиво за барной стойкой, разговаривали о своей нелегкой (или легкой?) жизни и косились на нее. Она почувствовала, что все же голодна. Перед ней стояла пустая тарелка, которую еще не успел убрать официант, но голод становился все сильнее. Закинула ногу на ногу и бросила долгий взгляд на одного из мужчин. Мужчина за стойкой ухмыльнулся, отхлебнул пива и посмотрел на нее с вожделением. Элиза наклонилась, делая вид, что разглядывает меню, будто нечаянно продемонстрировав грудь. Никакого бюстгальтера, разумеется. Мужчина пристально смотрел. Она изобразила, что смущена. Отвернулась. Потом снова посмотрела. Он не сводил с нее глаз.
Элиза подозвала официанта, попросила счет. Официант, ухмыляясь, сообщил, что вон тот мужчина - мужчина улыбнулся и поднял пивную кружку - уже все оплатил. Она снова будто смутилась, небрежно наклонилась, расправляя юбку, показав грудь в вырезе блузки, и пошла к выходу, напоследок взглянув на него через плечо. Мужчина быстро попрощался с друзьями и пошёл за ней к выходу.
Больше его никто не видел.
Алехандро оказался не такой легкой добычей. То есть он вообще не был добычей. С первого взгляда Элиза узнала в нем соплеменника, одержимого, как и она, любовным голодом.
Они не стали разговаривать, просто кивнули друг другу. Сели за разные столики, пили кофе. Элиза наблюдала за Алехандро. Вот он окидывает взглядом официантку. Девушка была хороша собой: прекрасная фигура, большие темные глаза, точеный нос. Официантка улыбнулась Алехандро и пошла от столика, покачивая бедрами. Дурочка. Столько пыла, столько страсти, пузырьки в шампанском. Женщины постарше тоже летят к Алехандро, несчастные и одинокие. Им так не хватает любви.
Алехандро выпил кофе, попросил счет, на чеке что-то написал. Сказал официантке, придержав ее за руку:
- Позвони мне, querida . Сегодня вечером после работы. Позвони обязательно! Я буду ждать.
Улыбнулся.
Девушка, просияв, ушла.
Она позвонит.
Элиза не сомневалась.
44
Шли дни, весна расцветала все больше, а я тосковал, не находил себе места, а все будничные дела казались пустыми и бессмысленными. То, что раньше приносило удовольствие, стало серым. Еще полгода назад я сидел за столом, дрова трещали в камине, пахло сосной и смолой, со стен таращились любимые маски, еще полгода назад я был совершенно счастлив, предвкушая встречу с Лисбет. Не надо было встречаться. Не надо было заниматься этими глупостями. Была бы прекрасная платоническая любовь. Что меня так зацепило? Она не была такой уж красавицей, если вдуматься. Симпатичная неглупая женщина средних лет. Таких миллионы. Но почему именно эта, зеленоглазая, как та кошка, что до сих пор живет у него в сарае.
Котята подросли, выходили играть и греться на солнце. Резвились в траве. Смешные, нелепые, лапы вразвалку, охотятся за бабочками и пауками. Кошка отмылась, хвост стал обрастать, а шерсть становилась шелковистой - на вид. Гладить себя кошка не давала.
Я мрачно раздумывал, куда пристраивать котят. А если надо будет уехать? Столько сложностей. Черт с ним. После.
Сейчас же хотелось узнать, где Лисбет и что она делает. Мучается ли так же, как я? Или выбросила все это из головы на следующий день вместе с букетом?
На сайт знакомств я не заходил с тех пор, как вернулся. Может, она и написала мне, но я был пока не готов прочитать то, что она написала. Но как еще я могу узнать о ней хоть что-то? Если только вернуться в Париж, к конечной (или начальной?) точке и начать отслеживать все ее передвижения. Но это не только глупо, но и нелепо. Рано или поздно она заметит меня и извинениями будет не отделаться. Я же не маньяк. А ведь именно так она подумает. Но что делать, если она не выходит у меня из головы?
Еще через неделю я наконец решился. Прочитаю сообщения, потому что мучиться так дальше невозможно. Я сел за компьютер и вошел на сайт.
Элиза:
2 марта 201* года. 19.30. Где ты? Я тебя жду в гостинице и очень скучаю. С нетерпением ожидаю, когда же ты приедешь.
2 марта 201* года. 20.30. Самолет задержали? Или что-то случилось? Свен, где ты?
2 марта 201* года. 21.00. Рейс из Швеции прилетел вовремя, я проверила. Хорошо, буду ужинать без тебя.
2 марта 201* года. 22.00. Ты мог сообщить, что что-то случилось. В мире все еще существуют мобильные телефоны.
Больше сообщений не было. Она ушла спать около двенадцати, так и не съев ужин, а утром уже получила букет с моей запиской.
Посмотрел ее профиль на сайте. Последний раз она была там вчера.
Неожиданно я понял, что точно так же она может проверить и мой профиль и узнать, что я тут снова был. Надо вспомнить старые аккаунты и подумать, с какого из них зайти. А еще лучше завести новую страницу. Вряд ли она узнает меня в 35-летнем мачо из Стамбула, фотографии которого когда-то были найдены в Инстаграме. Написал правдоподобные сведения о себе. Зовут Гокхан Йылмаз, родился в Стамбуле, окончил Стамбульский университет, инженер. Не женат, но хочет познакомиться для совместного времяпровождения. Готов встретиться с европейкой, вероисповедание значения не имеет. Пошел на страницу к Лисбет, посмотрел фотографии, на которых она сияла и улыбалась. Популярность профиля была высока, я добавил ее себе в друзья. Написал пару комплиментов. Она ответила, и постепенно, постепенно между Лисбет и Гокханом завязалась переписка.
Отцвели крокусы, из-под земли полезли нарциссы. Весна набирала силу, почки набухали, воробьи чирикали все сильнее. Снег почти весь растаял. Котята выходили из сарая все дальше, играли на солнышке. Скоро запоют соловьи. Я переписывался с Лисбет, наслаждаясь каждым ее словом, каждой фотографией, следя за ней, ее передвижениями - Милан, Токио, потом Лондон, Нью-Йорк, Осло. Она металась по миру с такой быстротой, что я с трудом понимал, где она находится в каждый отдельный момент. Больше недели она нигде не задерживалась, иногда бывала дня два, три.
Я все не решался спросить - ни сейчас, ни тогда - где же она живет на самом деле. Или так и перемещается из гостиницы в гостиницу с небольшим чемоданом, с которым тогда приехала в Париж? Наверное, это возможно даже для женщины. В случае необходимости что-то покупается в магазине, что-то выбрасывается, что-то берется напрокат. Только это должно быть очень утомительно.
Я сел на крыльцо. Весенние сиреневые сумерки, прозрачный влажный воздух, запах пробуждающейся земли. Глубоко вдохнул и попытался удержать вкус воздуха в себе - начинающая расти трава, набухающие почки, первые цветы мать-и-мачехи - неповторимый апрельский букет.
Завтра напишу об этом Лисбет. Нет. Я же Гокхан, и я в Стамбуле. В Стамбуле все давно отцвело.
Но я все равно напишу.
43
Постепенно наступило лето. Котята выросли, и я заполнил интернет обещаниями бесплатной раздачи в хорошие руки. Кошка сменяла гнев на милость и постепенно подходила все ближе. Иногда даже грелась рядом на крыльце, но фамильярностей не допускала. Просто садилась рядом и смотрела, как котята скачут в траве. Котята же, поскакав, подходили ко мне, залезали на руки и мурлыкали. Кошка взирала с гордостью и достоинством и неизменно напоминала мне Лисбет прозрачными зелеными глазами. Погладить себя она не давала, но с каждым днем садилась чуть ближе.
Рано утром я вставал, брал рюкзак и шел в лес за травами. Травы нужно собирать в тот ранний час, когда роса только-только начинает высыхать на листьях, но до этого искрится и сверкает под лучами солнца, переливаясь. Иногда я подолгу рассматривал одну-единственную росинку, в которую, казалось, было заключено утро целиком - трава, солнце, цветы и мое лицо.
Я собирал багульник и молоденькие березовые листочки, наполненные свежей зеленью, еще слегка липкие, такие, какие бывают только в начале лета, нежнейшие кукушкины слезки, листья земляники и папоротник, не надеясь найти клад, цветущую черемуху, крапиву на обед, подорожник и полынь, тмин и тимьян - благоухающие, наполняющие своим запахом чердак, где я сортировал, развешивал и раскладывал травы для просушки. Ароматы пропитывали одежду и окутывали умиротворением и спокойствием. Ровно до тех пор, пока не наступал вечер и я не выходил в интернет.
В лесу я почти не думал о Лисбет. Я шел, я искал травы, я разглядывал паутину на листиках, пауков, маленьких, незаметных, терпеливо ждущих, шел, смотрел, наблюдал, и голова становилась пустой и безмысленной.
Как перед выстрелом. Освободить дыхание, расслабиться и предельно сосредоточиться на цели. Сосредоточение, внимание, дыхание и наблюдение. Больше ничего. Пустота, в которой есть все. Мне нравилось это состояние и совсем не нравилось то, что было потом.
Днем ко мне приходили люди. Я снова делал для них травяные сборы, которые, как ни удивительно, им помогали. Отчаявшимся женщинам - от бесплодия, мужчинам - от импотенции, детям - от кашля, старушкам - от наступающего склероза и повышенного холестерина. Как они узнавали о моем существовании - оставалось загадкой. Я не рекламировал себя в интернете и не давал объявлений в газеты. Но поток посетителей был неизменным, в редкие дни не приходил никто. Кошка наблюдала издали и иногда шипела, если кто-нибудь подходил слишком близко.
Неизменным вечерним развлечением было рассматривание масок в интернете. Я читал истории их приобретения, а перед сном - книги по искусству южноамериканских индейцев, иногда по истории и искусству народов Африки. Покупал что-то редко: места на стенах становилось все меньше, а хранить маски с травами на чердаке или в шкафу не годится. Уж если покупать маски, то надо на них смотреть. Напоминать, что когда-то они были не украшением стены, а работали. Ритуалы и шаманские пляски. Жертвоприношения. Маски нужно носить. В масках нужно танцевать, иначе не будет дуновения духа. Без человека маска теряет смысл. Маски смотрели на меня со стен, и иногда мне казалось, что я слышу их шепот и тихий бой барабанов, биение духа. Временами звук становился громче и настойчивее. Дождь или кровь шумит в ушах. Старость. Холестерин.
Эй, Нкоси,
Предназначенную для тебя кровь ты видел и пил;
Я собираюсь говорить с тобой,
Слушай меня.
Ты, Нкоси, тот, кто проливает кровь,
Ты - существо с моим именем,
Твой хозяин - это я;
В обмен чего и от кого ты идешь?
Иногда я ходил в гости к Катарине. У нее был теплый гостеприимный дом, в котором время от времени собирались соседи, две семейные пары, Ларс с Хельгой и Ульрих с Ингер. По выходным, по вечерам. Катарина пекла пироги, причем делала это по-старинке, в печи - ставила тесто с вечера, оно поднималось, шло пузырьками, норовило вылезти из миски, пироги получались воздушные и нежные, с корочкой, смазанной сливочным маслом. Смотреть, как Катарина делает пироги, было наслаждением. Волосы, чтобы не мешали, она заплетала в косу, светлые пряди выбивались и сияли надо лбом, руки, чуть полные, со складочкой над запястьем, месили тесто, разминали, раскатывали - и от этого двигалась вся Катарина, все ее тело, полноватое, пышное, такое же, как ее пироги.
Как-то я попросил Катарину научить меня - но ничего не вышло. Не те руки, сказала Катарина. Я, конечно, решил, что напутал в рецепте, но проверять не стал. "Да и зачем тебе печь пироги? - сказала Катарина. - Скажи мне, я сделаю". С соседями мы играли в уно, рассказывали истории, сплетничали, пили чай, я молчал и слушал, и мне казалось, что вот сейчас все идет так, как должно идти - камин, разговоры, смех. Временами даже хотелось такой уютной жизни,
Раз в неделю или в две приехать в гости к Катарине - да. Жить так всегда, делить с кем-то постель, кров, слушать, как она храпит во сне, ворочается, по утрам ворчит, ты опять не купил молока, ругается с кошкой, сколько ж можно, это совсем никуда не годится - нет уж, спасибо. Лучше я изредка буду тут сидеть, слушать, смотреть, как горят дрова в камине, постепенно прогорают, угольки перебегают с одного полена на другое, все реже и реже, красного становится все меньше, разговоры затихают, наконец Ульрих говорит: наверное, пора расходиться, давайте встретимся через неделю. - Да, - подхватывает Ларс, - в воскресенье будет сельскохозяйственная выставка, можно сходить. Конечно-конечно, соглашаются все, обязательно, такой праздник. - А вечером, Катарина, - говорит Хельга, - мы приедем к тебе. Ты же пойдешь на выставку?
Уставшая Катарина улыбается, обнимает гостей - ей уже помогли убрать со стола, помыть посуду. Я целую Катарину в щеку, сажусь в машину и еду домой, испытывая чувство облегчения - дома никого нет, нет запаха пирогов, а есть только тишина и кошка, которая не ждет меня вовсе. Я открываю дверь в дом, зажигаю свет, иду на кухню, наливаю кофе, с чашкой кофе в гостиной включаю ноутбук и смотрю, что нового появилось на аукционах, что написали на форумах, и, промучив себя так еще некоторое время и наконец дав себе разрешение, иду на сайт знакомств и проверяю, как там Лисбет, что у нее, когда она была в сети последний раз - навязчивая идея, завлекающая меня все глубже и глубже, ставшая манией - но не проверить, не посмотреть невозможно, мне нужно ее видеть, пусть даже так, пусть даже только онлайн, пусть даже на не самой лучшей фотографии, в жизни она много прекраснее, нужно, необходимо. Как воздух. Как хлеб.
Я думал: знай я точно, где она находится, мне стало бы легче. Представлять, по каким улицам она ходит, в каком отеле живет, с кем встречается. Что сейчас там дождь, а завтра будет солнце. Представлять, как она идет по улице где-нибудь в Барселоне, осматривает шедевры Гауди, смотрит на бой быков, если его еще не запретили в Каталонии, пьет кофе и ест паэлью, - или что они там едят в Барселоне.
42
Элиза гуляла по Барселоне. Прекрасный город, прекрасные воспоминания. Смешной нищий старик, замахнувшийся на великое и погибший под колесами трамвая. Элиза не обещала ему легкую смерть, но он был слишком поглощен своими замыслами, чтобы всерьез ею увлечься. Впрочем, несколько прекрасных дней они провели вместе. Корриды, паэлья и почему-то ризотто. В нее влюбился один из подмастерьев великого маэстро, молоденький мальчик. Он все смотрел влюбленными глазами, пока они с маэстро разговаривали об архитектуре, свете, композиции и богохульных замыслах.
Элиза никак не могла понять этого стремления создать что-то великое. Зачем? Кому это нужно? Смешным маленьким людишкам, которые поглощены лишь одной мыслью: что бы сожрать, съесть, перекусить, перехватить, заглотить, слопать. Их не беспокоит ничего, кроме еды. Пожалуй, это единственное сходство между людьми и ею. Низменность интересов. Разница только в источнике пищи. Они никогда не достигнут духовных высот и просветления, питаясь белковой едой. Ещё углеводы - тяжелые мерзкие углеводы. То ли дело высокие материи. Среди ее соплеменников были создания, которые питались уважением. Чаще всего они умирали голодной смертью. Слишком долго нужно было ждать еды. Были те, кто питался доверием. Ели собак, хотя иногда им везло и на людей. Слишком большая трудная и тяжелая работа - заслужить доверие. Или уважение. Ей везет - с любовью намного проще, поэтому она одна из немногих, кто выжил. Любовь легко найти. Влюбить в себя - проще простого. Особенно такого молодого и неопытного мальчика, как тот подмастерье. Ему было шестнадцать. Все как обычно - гормоны, влечение, эротические сны, в которых юноша видел ее с завидной регулярностью. Когда они оказались наедине, он был так счастлив, что не успел понять, что произошло.
Милый. Он был легок и вкусен, как десерт, не приносящий настоящего насыщения, но доставляющий удовольствие. Что-то вроде желе из свежих ягод со взбитыми сливками. Легкое джелато с холодным шампанским, ударяющим в голову пляшущими пузырьками.
Подмастерье так и не нашли. Решили, что сбежал с местной красоткой, пропавшей примерно в то же время. Труп девушки обнаружили спустя пару месяцев, опознали по одежде и сверкающим браслетам на полуистлевшей плоти. Про мальчика к тому времени уже все забыли, мастер нашел себе других помощников, собор продолжал строиться, а Элиза уехала из Барселоны - делать там больше было нечего.
Сейчас она вернулась. Договорилась встретиться с Хуаном, который расточал ей комплименты на сайте уже полгода. Он должен приехать завтра, а пока можно наслаждаться покоем и предвкушением.
Элиза остановилась в отеле "Каталония" - мраморный холл, лобби с кожаными креслами, кондиционер, кипарисы у входа. Номер в бело-серых тонах, ванна отделана черным кафелем, на фоне которого обнаженное тело смотрится еще более обнаженным - после душа сверкают брызги на коже, "ты ведь хотел бы слизать их языком?" написала она Хуану и отправила ему фотографию из душа - нет, не полностью обнаженную, а целомудренно завернутую в белое гостиничное полотенце: капли на плечах и ямочке между ключицами.
Хуану было около пятидесяти, небольшого роста, лысеющий, располневший - не так чтобы очень, но живот отчетливо проступал под рубашкой. Он мало походил на знойного испанского мачо, но на сайте знакомств вел себя так, как должен был себя вести брутальный мужчина - в его представлении. Расточал комплименты дамам, вздыхал, писал про восхитительные женские коленки и то, что несколько выше, обещал припасть с поцелуями к стопам, таким волнующим, и еще более волнующей груди - впрочем, слово "грудь" он не использовал, а умалчивал - "припасть с поцелуями к тем нежным женским полукружиям, которые приводят меня в полнейший восторг", что-то в этом роде. Элиза никак не могла вспомнить точную формулировку. Да и зачем? Хуан расточал комплименты всем дамам, которые встречались ему в сети, вне зависимости от возраста и внешних данных, но Элиза четко знала, что к ней он был особенно неравнодушен. Влюблен. Она всегда знала, кого можно увлечь в свои сети и полностью запутать в них. Хуан был почти готов отдаться ей вместе со своей лысеющей головой - когда-то он похвалил ее волосы, темные и шелковистые, написал о том, как хотел бы зарыться в них лицом, вдыхать запах, наслаждаться, окутаться ими, но тут Элиза напомнила ему, что, пожалуй, ее волосы не настолько длинны, а он не настолько мал, но о последнем она не стала писать, и тут Хуан выдал ей массу названий средств для ухода за волосами на тот случай, если она захочет их отрастить, причем с почти профессиональными рекомендациями - так Элиза поняла, что Хуан давно интересуется вопросом роста волос и неравной борьбой с их выпадением.
Маленький толстый лысеющий Хуан был влюблен в нее и жаждал встречи. Временами Элиза подозревала его в том, что он мастурбирует на ее фотографию по ночам. Да что там, подозревала. Она была уверена в этом. Запирается в туалете, и... Хотя он жил один. Жена Хуана умерла несколько лет назад, и он уверял, что никогда ей не изменял. Элиза верила, конечно. Верность жене подходила Хуану. Он не пил алкоголя, не курил, не изменял - и дрочил в туалете. Не в постели, нет, а тайком, за запертой дверью. Хорошие мальчики не держат руки в карманах и кладут их поверх одеяла, когда спят.
В преддверии встречи Элиза прислала ему еще одну фотографию, почти откровенную, почти откровенную для Хуана: черная рубашка чуть расстегнута, из рубашки немного выглядывает грудь. Если приглядеться, можно разглядеть сосок - откровенный, большой, выпирающий. Хуан получил фотографию сразу, но не сразу смог ответить. Элиза почувствовала, как у него там, на другом конце мира, перехватило дыхание и встал член. Встал так, что он ответил ей только минут через десять. Элиза прекрасно понимала, почему. Она любила проделывать такие штуки со своими - кем? поклонниками? жертвами? Подогреть интерес, довести до точки кипения - почти до точки кипения, опутать сетями своей привлекательности так, чтобы поклонник уже не мог отказаться от встречи с ней, чтобы ему хотелось потрогать ее, сжать этот самый выпирающий сосок между пальцами, взять его в рот, попробовать на вкус, чтобы желание стало почти нестерпимым. Страсть? Любовь? Похоть? Этого Элиза не знала, но знала точно, что чем дольше разогревается это чувство, это ощущение, тем наполненней будет вкус, наполненней и насыщенней, с горьким полынным привкусом одиноких ночей и семени, растраченного впустую, с приторным кленовым сиропом мечты о свидании.
Они встретились с Хуаном в ресторане - ресторан выбирал он, потому что, кажется, еда была единственным - и совершенно безопасным - удовольствием, которое он позволял себе в жизни. Красные пятна на лице выдавали волнение - а ведь когда Элиза увидела Хуана, оно было нормального цвета. Но пока она шла, на его лбу и левой щеке появились красные пятна, которые увеличивались - чем ближе она подходила к столу, тем больше. Хуан предложил ей заказать спаржу и устрицы, легкую еду, которую можно себе позволить перед сексом, белое вино. Элиза видела, как он пожирает ее глазами, как смотрит на грудь - соски угадываются под блузкой, колышутся при движениях, завораживают, двигаются вверх - вниз, натягивают ткань, взгляд Хуана останавливается на них и замирает, Элиза поправляет ворот, распахивая его чуть шире, и кажется, что Хуан сейчас утонет в ее декольте, его будто затягивает туда, как в водоворот, он погружается глубже, глубже, и почти протягивает уже руку - дотянуться, потрогать, прикоснуться.
Подходит официант, подливает вино, Элиза отпивает из своего бокала. Взгляд Хуана отрывается от ее груди. Элиза облизывает губы. Нет, она делает это не демонстративно, не навязчиво, но для Хуана, поглощенного одной мыслью, это не имеет значения. В каждом ее движении он видит, как уже обладает ею.
- Ну что же, - говорит Элиза. - Уже поздно. Огромное спасибо за ужин. Вы проводите меня?
- Конечно, обязательно, - Хуан поднимается, чуть не роняет бокал со стола, пятна на лице разгораются ярче, отодвигает стул, предлагает руку.
- Тогда пойдемте, моя гостиница совсем недалеко. А завтра или послезавтра я уезжаю, и не знаю, когда я снова смогу вернуться в Барселону. Только вот еще не решила, куда. То ли в Стамбул, знаете, эти узкие улочки, крыши и Босфор. А может быть, в Милан, Рим или Афины.
41
Поклонников у Лисбет было много, и они были отовсюду: Милан, Рим, Афины, Токио, Москва. Вечер за вечером я заходил на сайт знакомств. Я изучил всех. Их вкусы, привычки и предпочтения. Был Марк. Крепко сбитый мужчина лет сорока. Полицейский. Сломанный нос, бритый череп, любитель виски. Причем не простого виски, а коллекционного. У него так и было написано в графе 'интересы': 'коллекционный виски' Или Пьер. Рафинированный француз, преподаватель колледжа. Взлохмаченные волосы, небрежно повязанный шарф. Интересы - музыка и математика. Лисбет с ними со всеми может поговорить про их хобби? Или все же есть что-то общее, или она действительно разбирается во всем? Я вспоминал наши разговоры про травы, когда их лучше собирать, на растущей луне или убывающей, в какие дни лунного цикла лучше собирать цветы, а в какие корни. Это можно было найти в интернете, но не так быстро, как она отвечала мне. Или основным критерием выбора служили деньги? Или что-то еще? Я все пытался понять. Следующий - фотограф из Греции, Янис. Профессиональный свадебный фотограф. Что человек с такой профессией делает на сайте знакомств? Хотя он может просто искать секса. Интересы - искусство, живопись. Тут вроде все складывается. Понятно, что денег у свадебного фотографа не так много. Внешность - ничего особенного. Небольшого роста, коренастый, стрижка ежик, весь увешан фотоаппаратами. Улыбается. Джон, старый хиппи из Америки. Длинные седые волосы, ободок, джинсы с бахромой, просторная рубашка с индейской вышивкой, браслеты на руке. Интересы - музыка, восточные культуры, медитация. Можно ли считать, что медитация - это интересы? Но, может быть, он учит медитации. Забавно. Ничего общего между ними, ничего. Общее - только Лисбет и ее интерес к ним. Или... или... их интерес к ней? Они достаточно активны, они пишут ей комплименты, как будто соревнуясь, кто изысканней сообщит, что она прекрасна. Преподаватель колледжа выражает свои мысли витиевато, так, что не сразу поймешь, комплимент это или завуалированная гадость, полицейский выражается просто и грубовато - зато никакой двусмысленности, сразу понятно, что влюблен и готов встретиться. Хиппи присылает ей песни о любви. Вроде ничего особенного, но подтекст есть.
Я понимал, что наблюдение за поклонниками Лисбет превращается в манию, но ничего не мог с собой поделать.
Я писал ей комплименты от имени турка, упражняясь в истинно восточной медоточивости. Лицо твое как полная луна, стан твой похож на пальму и груди твои на грозди виноградные. Хм. Про луну это, кажется, не Турция, а Китай, да и насчет грудей, наверное, не стоит. Но Лисбет, кажется, была рада и таким не очень изысканным комплиментам, что странно - она казалась мне более изящной и утонченной женщиной. Тем не менее она неизменно отвечала Гокхану словами благодарности и обещала скорую встречу. Как и Марку. Как и Пьеру, Джону и еще десятку человек. Я следил пристально только за теми, кто находился на верхушке рейтинга на сайте. Остальные, пожалуй, не заслуживали такого пристального внимания. За первыми я наблюдал - они двигались по шкале вверх, вниз, оставались на месте. Те, что падали, возможно, чем-то обидели Лисбет. Или она с ними встретилась, и ей не понравилось. Причины были неясны. Какое-то время в рейтинге поклонников Лисбет первое место занимал некий Хуан из Испании, бухгалтер, интересы - химия и литература, странный набор, потом Хуан начал терять первенство, пока совсем не исчез из виду. Что-то у них не сложилось.
Впрочем, мой Гокхан пока еще не попал даже в первую десятку, но постепенно продвигался выше. Всего лишь немного терпения, и... Хотя зачем мне Гокхан на первом месте среди поклонников Лисбет? Что я буду с этим делать? И что я буду делать, когда она наконец назначит мне свидание? Впрочем, может быть, до этого и не дойдет. Вначале она встретится с Марком, потом с Пьером, потом с Джоном, будет с ними сидеть в кафе или ресторане, может быть, в баре, разговаривать, улыбаться, длинными тонкими пальцами поправлять волосы, глаза ее в полумраке станут темными как глубокие торфяные озера с пауками-серебрянками и водомерками, рыжеватой непрозрачной водой, - и кто знает, что там на дне.
Или Ван Хао. Я долго не обращал на него внимания, а потом вдруг его рейтинг стремительно пошел вверх. Откуда он? Из Бангкока?
40
Элиза летела в Бангкок. Там было тепло. А еще были восточные мужчины, у которых, из-за обилия пряностей и перца в их еде, совершенно другой вкус. Огонь и лед, вот на что это было похоже. Очень сдержанные, боящиеся потерять лицо, они, тем не менее, реагировали на нее точно так же, как и все остальные. Недоступная белая женщина, которая может стать твоей - было от чего потерять голову. И они ее действительно теряли. Только не сразу и совсем не так, как предполагали.
В Бангкоке она встречалась с Ван Хао, который давно ее добивался. Тяга к белой женщине неистребима. Овладеть не только женщиной как таковой, но и белой женщиной - в этом был смысл, желание показать превосходство, пусть символическое, но от этого не менее притягательное.
Ван Хао оплатил ей билеты и гостиницу в самом центре Бангкока. Она твердо сказала, что в номере будет жить одна и вначале хочет с Ван Хао познакомиться. Пообщаться.
Пусть помучается. Пусть его плоть и кровь наполнятся вкусом и смыслом, наполнятся любовью и вожделением, и когда этот прекрасный напиток станет насыщенным, глубоким и ярким - она его выпьет. Не сразу, нет. Терпение и выдержка, иначе она не получит той полноты удовольствия, о которой мечтает. Жажда обычных женщин, мчащихся в погоне за оргазмами, была ей недоступна. Оргазм - впечатляющая простушек ерунда, о которой, впрочем, она ничего не знала. 70 способов достичь оргазма и поиски точки G. Кому это нужно, когда вот она, еда, теплая, вкусная, которая сама идет в руки, стоит лишь поманить.
Элиза вспомнила таможенника в аэропорту. Так бы тебя и съела, сладенький, сказала она, отходя от него и посылая воздушный поцелуй. Таможенник польщенно улыбнулся.
Ночью прошел дождь, и город встретил ее дождем и туманом, воздухом, наполненным влагой. Взгляд выхватывал детали, особая устроенность зрения, видения и обоняния: люди с чемоданами, желтый, красный, серебряный, таможенники, реклама в аэропорту, вот тут продают кофе в бумажных стаканчиках, аромат разносится по всем залам, сливается с запахом человеческих тел, пота, влаги, душного тропического воздуха.
Элиза взяла такси и поехала в отель. Ван Хао снял ей номер в пятизвездочной гостинице в центре. Блеск мрамора в вестибюле, гранит, хром, все сверкает серебряным невыносимым блеском. В номере, огромном одноместном номере с панорамным окном и видом на город, ее ждал букет цветов - хризантемы, напоминающие изысканную паучью сеть, растопырившие изогнутые лепестки во все стороны, хищно загнутые кончики, прорезные нежно-зеленые листья и легкий аромат, заглушающий оставшийся после уборки запах.
Элиза кинула чемодан на пол, подошла к букету. Рядом лежала записка:
Дорогая Лисбет,
жду вас сегодня вечером в восемь часов в ресторане Sirocco. Такси заедет за вами в половину восьмого.
До скорой встречи!
Ван Хао
Элиза посмотрела на каллиграфический почерк - хотя записка была написана по-английски, почерк выдавал обучение каллиграфии, и английские слова становились похожи на китайские иероглифы - очень неудобно читать: слова то ли знакомые, то ли нет. Вопросы формы и содержания. Содержание остается прежним, но стоит изменить форму - меняется смысл. Записка с приглашением в ресторан превращается в изысканное письмо, слегка отдающее запахом хризантем. Элиза поднесла листок к носу. Да. Хризантемы и плотная белая матовая бумага. С запахом она угадала.
Открыла чемодан. В чем пойти? Нужно что-то соблазнительное, но не вызывающее. Вот это платье - наглое, обтягивающее, чуть выше колена, темно-синее, или вот это - кажущееся более простым фиолетовое, сложного кроя, изысканно облегающее фигуру?
Если бы не каллиграфический почерк и хризантемы, она бы выбрала первое. Но Ван Хао, казавшийся в переписке человеком простым и незамысловатым, вдруг оказался сложнее, чем она думала. Второе. Она не прогадает в любом случае.
К такси Элиза спустилась на десять минут позже. Опоздала в ресторан. Она не спешила. Пусть подождет. Не сразу увидела Ван Хао, но вот он встал, неожиданно высокий, приветственно поднял руку, и она пошла в его сторону, несильно покачивая бедрами, грудь под платьем чуть колышется: нежнейшая ткань скрывает все, но трепещет при каждом шаге, обтягивая, отпуская, шевелясь и переливаясь. Ван Хао пожирал ее глазами. Когда она дошла, подскочивший официант отодвинул стул, протянул меню. Ван Хао взял бокал с водой, и Элиза заметила, как дрожат у него руки - крупной неконтролируемой дрожью, какая бывает от волнения, но лицо при этом остается непроницаемой азиатской маской.
Она сделала вид, что ничего не заметила.
- Что вы будете? - спросил Ван Хао.
- На ваш вкус, - ответила Элиза. - Я ведь тут в первый раз, а вы, похоже, нет, и, наверное, можете мне что-то порекомендовать.
- Тогда морепродукты. Тут они свежайшие, и делают их превосходно. Устрицы, лангустины, мидии. Я позволил себе заказать белое вино.
Подскочивший официант разлил вино по бокалам.
- За счастье видеть вас в реальном мире, - улыбнулся Ван Хао.
Глаза его потемнели. Другому - другой - они показались бы непроницаемыми, но Элиза видела в них страсть и похоть, не столько видела, сколько чувствовала запах, флюиды, флюиды страсти и похоти, исходившие от Ван Хао, окутывали ее, грели, она ощущала их кожей, всей поверхностью, они проникали под тонкую ткань платья, покрывая тело мурашками, встопорщивая волоски на коже.
После ужина Ван Хао довез ее до отеля - серебристая 'Ауди', водитель открывает двери, ждет, - проводил до лифта. Элиза не предложила подняться, решив, что Ван Хао надо еще немного дозреть, доспеть, надо, чтобы он настоялся, из молодого бурлящего вина превратился в зрелое, с нотами гвоздики, барбариса и имбиря. Поцеловала его в щеку, поблагодарила за ужин и попрощалась.