Шуляк Станислав Иванович : другие произведения.

Сомнение

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Вторая книга верлибров Станислава Шуляка "Сомнение" была издана в 1999 году в издательстве "Борей Арт" в Санкт-Петербурге. Послесловие Светланы Ивановой. Поэтические тексты, представленные в книге, отличаются изощренностью языка, рафинированным интеллектуализмом, по сути это есть "философская лирика конца времени".
  Станислав Шуляк
  
  
  Сомнение
  
  ___________
  
  
  книга верлибров
  
  
  
  
  
  И притворился морем без волн,
  застывшим ветром, угасшим
  на лету лучом солнца,
  и притворился собою, себя
  не знавшим, накануне того,
  как задохнулся впервые
  отчаянным криком рожденья.
  
  
  U U U
  
  Слышал за спиной топот, но даже
  не пытался спастись, миллионноголовым
  одиночеством сметен был с лица
  безнадежной земли, космос неудач
  сгрудился около твоего горла, и только
  далеко впереди видел сухие спины
  скачущих всадников, прильнувших
  к шеям своих мертвых коней.
  
  
  U U U
  
  И падал зерном лжи
  в безыскусную почву
  сомнений, и разорвал
  грохот твой воспаленный
  мозг, полный миражей
  изворотливости, и знал
  все недочеловеческое свое,
  слишком недочеловеческое,
  и краем рассудка своего
  угадывал высоко в небе
  замысловатые перипетии
  необъявленной войны
  ласточек.
  
  
  U U U
  
  Маска, знай свое место!
  На лице опустевшем.
  
  
  U U U
  
  И были карманы полны
  солнечных
  и звездных лучей.
  
  
  
  U U U
  
  Вел существование
  изысканного трупа,
  давал уроки неподвижности,
  разлагался на глазах
  (давным-давно незрячих),
  был обряжен в саван,
  по последней моде сшитый,
  был забыт друзьями
  и выплакавшей
  все глаза свои
  вдовой.
  
  
  U U U
  
  Враг враждебно снасть расправлял,
  потирал руки, и блеск глаз выдавал
  его внезапный замысел,
  и вскоре повержены были мы его
  хитроумным оружием,
  и он дружелюбно уничтожал
  нас, поверженных,
  злых и отчаянных,
  и мы слагали легенды
  о своей гибели, врага
  прославляя, себя
  понося, украшая
  своим сокровенным
  пьедесталы нашего
  жгучего и щемящего
  вечного
  времени.
  
  
  
  U U U
  
  В поединке
  вечном и неизбывном
  между светом и тенью
  был всегда
  на стороне преграды,
  тех разделяющей.
  
  
  
  U U U
  
  Выл по-волчьи и всеми зверьми,
  выпью вопил и всеми птицами
  кликивал, и была жизнь в самой
  сердцевине ее, и была жизнь
  на склоне ее, и только в ужасе
  разглядывал швы ее
  сокрушительной, пьянящей
  подкладки.
  
  
  U U U
  
  Молитва росла на губах цветком,
  Бог прорастал в небесах садом,
  и встречались они
  на полдороге сомнений,
  сад и молитва,
  Бог и цветок.
  
  
  U U U
  
  Расстрига-грешник,
  хулиган художеств,
  сочинял искусства
  трагических интонаций
  и возглавил заговор
  бесчувствия, посеяв
  семена насмешки
  в укромных уголках
  смысла.
  
  
  U U U
  
  Был гостем травы луговой
  и шелеста леса и отринул скарб
  человечьих свойств вблизи
  первоисточников почвы,
  лишь суммой сомнений своих
  возносясь горделиво
  пред убежищами кротов
  и гнездами чаек.
  
  
  
  U U U
  
  Радостью изможденный
  и обессиленный счастьем
  заснул и проснулся рядом
  с постылой женщиной
  в ненавистном времени
  в свихнувшемся доме
  в чужом мире.
  
  
  U U U
  
  Пройти гневом
  и сомнением
  по земле братьев
  и сестер,
  дочерей
  и племянников,
  и собрать дань
  благочестия
  со всходов травы
  запоздалой,
  со зверей леса
  и птиц поднебесья,
  после чего сомнение
  передать в другие руки
  и гнев перелицевать
  по последней моде,
  принятой в фальшивой
  среде тщедушных.
  
  
  U U U
  
  Посеял в себя тишину,
  согревал дыханием ее
  робкие всходы, наблюдал полет
  ос над ветвями ее весной,
  когда новорожденное солнце
  посылало своих гонцов известными
  ему одному тропами, и меж прозрачной
  листвы ее едва различимая
  слышалась флейта полузастывшего
  и полузапретного
  Бога.
  
  
  
  U U U
  
  Ты был больше звезды,
  ты стал меньше мыши,
  путь твой был путем
  дерзкого угасания.
  
  
  U U U
  
  Колдовство бессердечия.
  Пакты причудливости.
  Обживался плечами в своей яви
  и видел сны своего одиозного
  самозванства.
  
  
  
  U U U
  
  Был болен мыслью
  отчаянной и залежалой,
  был изможден
  высокой температурою
  безрассудства.
  Был уничтожен
  изысканной иллюзией
  надежды.
  
  
  U U U
  
  И жил так,
  что временами
  содрогалось
  твое
  другое я.
  
  
  U U U
  
  И видел дух и бездушие
  глазами, буравящими
  граниты блаженств,
  и слышал беззвучие
  воплей и грохот
  безмыслия иных,
  состоящих на службе
  одиозных изнанок.
  
  
  U U U
  
  Разбиты орбиты
  братств непримиримых
  своры сорвались
  с цепей сорвались
  своры
  святейшей вражды.
  Дикий голубь
  тихий голос
  пронзительный голубь
  на западный полюс
  посланником жажды
  в гортани голод
  летит летит.
  
  
  U U U
  
  Синева небес, засевшая
  в изможденных печенках ночи.
  
  
  
  U U U
  
  Тщеславие автора дебрей
  и межеумочных тонов,
  честолюбие изобретателя
  причуд и незаурядных
  и странных супервояжей;
  и вот уж пошло слово по колдобинам,
  по закоулкам и буеракам
  сверхъестественного смысла.
  
  
  
  U U U
  
  Лишь избранный смысл,
  разрушаясь, оставлял взамен
  себя руины неразумного,
  мимолетного, злого, и лишь
  ликовали свидетели,
  наблюдавшие картины
  победы слова, триумфа фразы.
  
  
  U U U
  
  И был опавшим листом,
  и был засохшей осиной.
  Жизнь твоя - листа падение,
  жизнь твоя - засыхание древа.
  
  
  
  
  U U U
  
  Челом нахмуренным
  участвовал
  в непревзойденной
  афере сумерек;
  в происках осени
  подвизался своею
  избранною
  печалью.
  
  
  U U U
  
  Шагавший по щиколотку
  в прошлогоднем шлаке,
  искавший одобрения
  чрезвычайных мертвецов,
  склонившийся пред
  травой луговою, полегшей
  от великого ветра, знал
  обиды глаз впередсмотрящих,
  ушей дальнослышащих,
  ног, возмущенных волею
  странного провидения.
  
  
  
  U U U
  
  И стояли с руками связанными
  рвение с оптимизмом
  пред судом твоей неизбывной
  усталости.
  
  
  U U U
  
  Ностальгия по ностальгии
  в пространстве беззаботности;
  противник противников
  в светлой сердцевине
  приветливости.
  
  
  
  U U U
  
  Был ужасом колоса,
  наливавшимся
  спелостью
  накануне
  казни
  злым серпом
  хлебороба.
  
  
  U U U
  
  Шел доругой своей не своей
  не чужой не доругой не шел
  не не шел восвояси доругой
  по свету не свету не шел
  и было лишь мало и было лишь
  избранных званых и всех
  самозваных покуда
  доругою шел не доругой
  не шел не не шел восвояси
  доругой для избранных
  всех самозваных и всех
  самоизбранных
  доругою шел
  
  
  
  U U U
  
  Собирали урожай ничтожного,
  и было торжество бесплодия.
  
  
  U U U
  
  И была перекличка
  яви и сна,
  заплутавших на тропах
  бесформенного.
  
  
  
  U U U
  
  Ибо кто ты такой,
  чтобы знать и судить,
  видеть и слышать
  дышать, сомневаться,
  посреди давления дня
  и грохота ночи
  просыпаться
  в холодном поту
  безрассудства,
  и содрогаться
  от вымыслов века?
  
  
  U U U
  
  Ведь за спиною оставил
  казни кузнечиков и суициды цикад;
  молитвы улиток прилепились
  не выше ступней твоего избранного
  благоговения;
  и погасил свет мира единым
  мановением причудливости,
  лишь изредка воскресавший
  в сновидениях волн,
  в галлюцинациях ветра,
  в пророчествах почвы.
  
  
  
  U U U
  
  И гремели гимны недоверия
  в отраслях смысла, и расточались
  дифирамбы содрогания
  в преддвериях истин.
  
  
  U U U
  
  Писал рассвет
  и говорил о море,
  ибо хотел уклониться
  от участия в рассвете
  и в делах моря.
  
  
  
  U U U
  
  В доме лунатиков
  при свете солнца
  жили с недоумением,
  будто снова стремясь
  к потаенному смыслу
  сокровенных
  подлунных
  блужданий.
  
  
  U U U
  
  Застыть в недрах благоговения,
  отъявленным смыслом своим
  припав к грешному кодексу
  новорожденных желаний,
  изучая законы исступления
  своего - одиозного бремени
  избранной жизни.
  
  
  
  U U U
  
  Знавший страх
  перед достоверным,
  увидевший приметы тоски
  в регионе блаженств,
  ликующий последним
  ликованием своим
  на вожделенном склоне
  собственной гибели.
  
  
  U U U
  
  И заглядывал
  в замочные скважины глаз,
  ища в них залежей
  добра и зла,
  бьющих через край
  твоего объявленного
  содержания.
  
  
  U U U
  
  Ты есть царь и червь всех дней
  недели и всех времен года
  и молись на все безнадежное
  своего мозга ты есть свет
  и солнце твоего беспримерного
  исступления ныне ты есть
  молящихся вздох и провиант
  постылый всех царей и червей
  
  
  U U U
  
  Оступился с напряжением веры -
  опомнись!
  отчаянно размахивал
  белым флагом надежды -
  опомнись!
  был заступником
  затасканных истин
  и временных возвращений -
  опомнись!
  шагал с судорогою
  своего фальшивого
  сокровенного -
  опомнись!
  вспоминал небывалое
  и несвершившееся -
  опомнись!
  был вождем опомнившихся
  лидером их дискредитации -
  забудь! забудь!
  
  
  U U U
  
  Миру невозможно было
  длиться в совершенстве дней его
  безмятежных, в скудости вечеров его
  с клеймом отчаяния, в печали
  ночей его окаянных,
  и на исходе зимы существования
  в звоне набухавших почек,
  во вкрадчивом наступлении
  свинцовых рассветов слышали -
  слухом избранных слышали -
  гул и кличи будущих ангельских
  битв.
  
  
  U U U
  
  Вот и шел себе, так и шел,
  опять начиняя шаг свой обыденный
  трепетом будущих озарений,
  подготовкою нового смысла.
  
  
  U U U
  
  Был угнан в земные свидетели,
  клялся не выходить из пределов лжи,
  обвиняемые требовали для себя
  наказания страшнее жизни,
  судьи увязли в трясине
  пристрастности -
  и был Страшный суд земли
  по фальшивому иску
  беспочвенности.
  
  
  
  U U U
  
  Ты - камень Сизифа, катящийся
  камень; ты - руки Сизифа,
  изможденные постылым
  трудом; ты - склон горы, по которому катится камень Сизифа, ты -
  горечь Сизифа; и ты - его стон.
  
  
  U U U
  
  День за днем прислушиваться
  к тайным сокам древа,
  к темным токам почвы,
  птицы быстрому полету,
  к озареньям тихим неба
  и к пророчествам тревожным,
  глубоко в груди застывшим.
  
  
  
  U U U
  
  Наизнанку вывернутого живота
  твоего и помыслов был день
  торжества, и стаи псов
  лукавых грызли зелень селезенки,
  лакали желчь печени,
  и призывал день прошедший
  и день будущий мольбою горечи
  твоей, заклинанием страха твоего.
  
  
  U U U
  
  Утопая в существовании,
  хватался за соломинки искусств
  и отыскивал для себя алиби
  от подступающей к горлу
  безжизненности.
  
  
  
  U U U
  
  И слышать шепот пшеницы
  и боль засохшего хмеля
  и принимать прошения проса
  слышать SOS сосен в лесу
  жалобу утонувших в снегу елей
  слухом и смыслом своим
  снизошедшим до берегов
  звука до рубежей слова
  
  
  U U U
  
  Преуспевающий в безмолвии
  готовился к торжествам
  бессодержательного,
  накануне сбора урожая
  банкротств занося все
  гибельные достижения свои
  на текущий счет несчастья.
  
  
  
  U U U
  
  Видел рыбку золотую,
  а также комплексы ее
  неполноценности
  пред лицом
  всего
  заурядного.
  
  
  U U U
  
  И были восстания кирпичей,
  междоусобицы особняков,
  вражда коттеджей,
  гражданская война кварталов;
  мы были разбиты и изгнаны,
  мы сдавались на милость бесчувственного,
  мы капитулировали
  перед смиренным.
  
  
  
  U U U
  
  И слышал слепой
  звездные вокализы,
  и наблюдал безумный
  эквилибристику
  предчувствий.
  
  
  U U U
  
  Ночь темнотою своею
  печалилась;
  день светом своим
  содрогался.
  И видел в том
  милость;
  и видел в том
  поучение.
  
  
  
  U U U
  
  Пройдем пешком путь свой,
  пройдем восвояси с головою
  непокрытой, со смирением
  на окраинах груди своей.
  Мы приходим, уходим, и все
  нет и нет после нас потопа.
  
  
  U U U
  
  Видел энтузиазм звезд,
  наблюдал уныние солнца,
  знал жульничества луны,
  прозревал аферы атмосферы,
  чопорность почвы,
  и был разоблачен
  на военном совете медуз,
  на тайной конференции
  водорослей.
  
  
  U U U
  
  Сотворение мира -
  день рождения
  страха;
  конец света -
  день смерти
  сарказма.
  
  
  U U U
  
  Именем Библии, полной
  пророков и недомыслящих,
  и силою сомнения своего
  находил для себя путь
  нищеты и ущерба,
  одни только благостные
  пространства избирая
  для бесправия речи своей,
  для безнадежности
  ренегата-голоса.
  
  
  U U U
  
  И стоном стонали
  смысл и красота,
  подоходным налогом
  обложенные
  поэтами.
  
  
  U U U
  
  Был актером садов и цветов,
  постановщиком ураганов
  и сумерек, влюбленный
  в собственные монологи
  причудливости, трепещущий
  от искусства своего
  безмолвия.
  
  
  
  U U U
  
  Раздвинуть обиход свой
  постылый плечами своего
  нетерпения и настойчивости,
  в судорогах расточающегося
  времени, в напряжении
  своего бесцельного
  прожитого.
  
  
  U U U
  
  Притаились за кулисами мира,
  полусонные соглядатаи,
  бесполезные владетели
  их одиозных всемогуществ;
  после исчезли бесследно,
  и ни сирот после них
  не осталось, ни вдов,
  ни вдовцов.
  
  
  
  U U U
  
  Торжествующий в скорби,
  и ликующий в безысходности,
  праздновал день наступления
  великого страха своего
  и мускулами играл
  своего бесплодия.
  
  
  U U U
  
  И встал вровень
  со смыслом своим
  и вместе с тем
  изошел и рассеялся
  дымом софизмов
  треском парадоксов
  пеплом слов
  отзвучавших
  
  
  U U U
  
  Змее, на брюхе ползающей,
  следует столько жизни
  давать, ровно столько,
  чтобы та не успела
  бедное брюхо свое
  истереть.
  
  
  U U U
  
  Был происходящим
  и длящимся,
  получил правоту
  в ощущения
  в каждое из мгновений
  ничтожества твоего,
  в каждый час
  заурядности твоей
  и угасания,
  и лишь только
  испытывал
  в окрестном твоем
  тихо звучащие
  унисоны
  бессердечия.
  
  
  
  
  U U U
  
  Приложил руку
  к пульсу неба
  и почувствовал
  усталое биение
  дня и ночи,
  дня и ночи...
  
  
  
  U U U
  
  Молился о душе ребенка,
  собаки, камня,
  и те отвечали -
  плачем, лаем,
  молчаньем.
  
  
  U U U
  
  Зеркало болело
  страхом отраженья.
  Отраженье в зеркале
  стало смертью вещи.
  
  
  
  U U U
  
  Бойся всех,
  в беспечности
  выбор делающих
  между тишиною и
  праздно сказанным
  словом.
  
  
  U U U
  
  На полях одичавших художеств
  был избранником чертополоха,
  был заступником сорной травы
  и бурьяном бесплодных блужданий.
  
  
  
  U U U
  
  И опять настала ночь
  с ее точечным бомбометанием
  страха.
  
  
  
  U U U
  
  По теории невероятности
  все, что есть, невероятно,
  все, что было, бесполезно.
  Все, что будет, просто ужас.
  
  
  U U U
  
  Стань героем травы,
  гением островерхих
  деревьев,
  будь кумиром
  камней и кустов,
  начальником пчел,
  шарлатаном шмелей,
  будь надеждою
  бессловесных рыб,
  стань ходатаем
  безысходности.
  
  
  
  U U U
  
  Любил
  в нечаянном порыве
  порвать
  с самим собой.
  
  
  U U U
  
  Мы были вдвоем,
  мы выгнали третьего,
  мы сплелись нашими голосами,
  мы срослись нашими нервами.
  Ты говорил о гибели городов,
  о позоре переулков.
  Я отвечал о ночных вздохах,
  о печали домашних цветов.
  Ты говорил о насилиях наречий,
  об убийствах помыслами.
  Я отвечал о радости созерцателей,
  о тайных движениях ушедших.
  Но мы молчали,
  мы оба молчали
  о нашей насмешливости.
  Ты молчал о моей
  насмешливости.
  Я молчал о Твоей.
  
  
  
  U U U
  
  По пустырям ходили,
  слушая шепоты оборотней,
  прячущихся в полумгле,
  но временами нас, избранных,
  задевавших за рукава,
  и только умело скрывали
  свои леденящие душу радости,
  и сами превращались
  в стариков и старух,
  выживших из ума,
  в блаженных животных
  или в терпких насекомых,
  и сами иногда оборачивались
  криком совы, лунным
  светом, дымом костров
  или громогласным
  безмолвием.
  
  
  
  U U U
  
  Свет и звук.
  Изучал существование
  слова.
  Созерцал зарождение
  света.
  Был изучаемым.
  Расточал
  себя в осязании
  времени.
  Был.
  
  
  U U U
  
  Придумывая имена
  страху и содроганию.
  Жил во грехе уступчивости.
  Готовился предаваться
  воспоминаниям
  о несбывшемся.
  
  
  U U U
  
  И поезда опаздывали,
  и мы на них опаздывали,
  и позади тех опоздавших поездов
  плыла досада дымным воздухом,
  и мы дышали этим воздухом,
  и мы досадою дышали,
  и презирали поезда.
  И вот мы в залах ожидания,
  лелеем вещую досаду,
  и вот настало увядание,
  а мы все в залах ожидания,
  и ждем, и ждем давно ушедших
  в дыму досады поездов.
  
  
  
  U U U
  
  И снова царил Моцартом
  в мире обещанного беззвучия.
  
  
  U U U
  
  День неудач -
  тихая поступь пророчеств,
  и ощупью пробиралось бесчувствие
  в полусвете причудливости,
  и только в избранном
  пространстве созерцания
  наблюдал
  созревание ржавчин.
  
  
  
  U U U
  
  Со связанными за спиною
  крыльями отчуждения
  одною ногою в могилу
  вступил и сделался
  равным Гамлету
  холодным потом
  бледного лба своего.
  
  
  U U U
  
  Видел и слышал,
  видел и слышал,
  маятник ощущений
  сотрясает
  воспаленный мозг.
  Тяжелый топот
  отчаяния -
  гулкий звук.
  Боль во взгляде,
  и ужас в слухе.
  Видел и слышал,
  видел и слышал,
  знал и не знал.
  
  
  U U U
  
  И были ль взяты Ноем на ковчег
  пять всадников апокалипсиса?
  
  
  U U U
  
  Из заброшенного городка
  выехавший автобус
  в синеве исчез, и рука,
  соскользнув с подлокотника
  кресла, перебирает в кармане
  мелочь, которая как
  рассыпанный алфавит,
  но на экран поглядываешь
  рассеянно, тем более - вид
  бледнеет и переменяется,
  вот ловят маньяка, почтальон
  не приносит газету, но страха
  сегодня не должно быть.
  Ты разбит. Зима в Ницце.
  И ощущаешь себя
  непроснувшимся,
  машинально перелистывая
  страницы, впустую
  перелистывая себя.
  
  
  U U U
  
  Нагота звука. От угасания
  бегство в вопиющий смысл,
  в безграничность бесцельного.
  Мольба о длительности.
  С подозрением помышлял
  о равенстве Творца и творения,
  творимого и Творящего,
  сочиняя только дневники
  ненависти вопреки безнадежности
  твоего ежедневного обихода.
  
  
  
  U U U
  
  Далеко-далеко, на краю звука
  прорастало одинокое зернышко
  шепота, упавшее на камни
  уверенности, в самой сердцевине
  дебрей - отсутствия слуха.
  
  
  U U U
  
  День озноба в душе обветшавшей.
  Искры братоубийства над землею
  славян. Мы прокляты, от ночи
  до ночи прокляты. История творит
  наш смысл за спинами нашими,
  вопреки воздуху наших легких,
  наперекор содроганию глаз наших,
  выжженных жгучим железом
  ополоумевших дней недели,
  окаянных времен года.
  
  
  
  U U U
  
  И снова слышал
  кожей и нервами
  пресловутые
  бесцельность почвы
  и бездыханность Бога.
  
  
  
  U U U
  
  Расставаясь с непорочностью
  горла, обжигая закоулки
  груди морозом воздуха,
  бросив мозжечок свой
  и гипоталамус на камни
  причудливости, знал
  только беспримерный
  удел свой, прорастая
  душою своею отпетой
  в отвращение
  к совершенству.
  
  
  
  U U U
  
  Плевки в слышащих,
  насмешки над видящими,
  презрение к знающим,
  содроганье от помнящих.
  
  
  U U U
  
  Страх проступал язвами
  на коже блаженств,
  и ты, торжествующий,
  видел цель твоих лихорадок,
  и ты утопал в печали
  безвременных снов твоих,
  хватаясь за соломинки
  твоих дневных
  скоропостижных
  феерий.
  
  
  U U U
  
  Рассыпался горохом глаголов,
  поощрял междоусобицы
  междометий и, пребывая в ореоле
  обыденности, жалил окрестных
  оводами непревзойденных
  и постылых частей речи.
  
  
  
  U U U
  
  И были души камнями,
  катящимися с гор
  безразличия
  в долины
  бед и отчаяний.
  
  
  
  
  U U U
  
  И снова угадывал
  формулу дня
  с содранною кожей
  заскорузлого
  и безнадежного
  времени.
  
  
  U U U
  
  И горели пожарами
  следы ног твоих,
  и ртутью стекал
  пот со лба твоего,
  и пригибал тебя к почве
  воздух груди твоей
  изможденной,
  смысл мозга твоего
  размозженного.
  
  
  
  U U U
  
  Видели дым
  и слышали горечь
  и знали
  что это дым и горечь
  от огня
  твоего бесплодия
  
  
  U U U
  
  И пел, по-прежнему пел
  псалмы безразличия,
  лишь голосом
  фальшивым своим
  попадая
  между тоном
  сомненья
  и тоном
  уверенности.
  
  
  
  U U U
  
  Смешались две магии -
  белая с черной,
  и составилась новая магия -
  серая.
  
  
  U U U
  
  И разорвал
  внезапной молитвой
  сонную артерию
  неба.
  
  
  
  U U U
  
  Был в ужасе
  перед прошлым вздохом,
  перед мыслью вчерашней,
  перед ощущением прежним,
  пред собою отжившим,
  пред миром
  с его историей тщетной.
  
  
  U U U
  
  Изгнанный из бездомности
  твоей, вычеркнутый
  из всех перечней
  Творения, ты на миг
  пылинкою вспыхнул
  в лучах почерневшего
  солнца, стремящихся
  в недра
  их переродившегося
  алчущего
  светила.
  
  
  
  U U U
  
  И лишь пламя причудливости
  гасить, заливая его
  из брандспойтов
  своих застывших артерий.
  
  
  
  U U U
  
  Ты можешь еще родиться
  когда города падут
  и народы рассеются
  ты можешь еще родиться
  когда погаснут все дни
  и ночи будут сменяться ночами
  ты можешь еще родиться
  когда планеты застынут
  на своих окаменевших орбитах
  ты можешь еще родиться
  когда вереницы богов
  живых и отживших
  уйдут не оглядываясь
  в их посмертные логова
  уйдут не оставив после себя
  ни памяти ни законов
  и ни смыслов своих
  но и тогда даже тогда
  ты можешь еще родиться
  
  
  U U U
  
  Тайные знаки сомнений
  пламенели в наших глазах
  угасших
  пока саранчою-секундами
  опустошались поля
  нашего вовек безысходного
  
  
  
  U U U
  
  И призвали иллюзию
  наместницей чуда на земле.
  И были вой и рычание
  молитвами зверя.
  И восстало подобие
  заменою сути.
  Был день насмешки
  Твоей, Господин.
  
  
  U U U
  
  И было наше отжившее
  и мы ушедшие
  бесполезными ископаемыми
  нашей невообразимой земли
  под небом содрогнувшимся
  и было наше отжившие
  наградой тягостной
  для рук взыскующих
  ума трепетного
  
  
  
  U U U
  
  Луна в небе, отражающая
  Солнца нестерпимого
  лучей пляску.
  Солнце в небе, отражающее
  бесцветной Луны трепет.
  
  
  U U U
  
  Ибо день настал иди
  Россия от земли твоей
  от места твоего Россия
  отряхни пыль с души твоей
  страна праха оставь
  народ твой оставь
  имя твое оскудевшее
  отринь путы истории
  твоей оголтелой
  страна страха
  ибо день настал
  настал день
  иди Россия
  от земли
  твоей
  
  
  
  U U U
  
  Молния заботы ударила
  в глаз твой племянник
  и ты пребывая в гостях
  у лунного света
  тучею благополучия был
  заворожен ты неизбывный
  родственник в пламени
  непосредственности дни
  проходили спутанных карт
  намерений неясных и сам
  ты спутанная карта и
  на развалинах точности
  едва прорастал твой
  пагубный ежедневный
  символизм
  братоубийств
  
  
  
  U U U
  
  И вели золотыми лопатами
  раскопки нечистот,
  всего нашего неизбывного;
  и обжигали огнем
  безнадежности
  блаженство младенцев,
  ликование старцев.
  И видели соринки
  глаз наших яснее
  вопиющего мира
  вблизи зрачков
  наших бесцветных.
  
  
  
  U U U
  
  Слушая притчи
  травы поникшей
  ветра уснувшего
  
  
  U U U
  
  И объяли язвы
  небо бездонное.
  День торжества
  отпрысков славы.
  
  
  
  U U U
  
  Лелеял смыслы свои
  и сарказмы
  в их непорочном зачатье.
  И смыслы твои и сарказмы
  лелеяли тебя
  в надежде
  их посмертного
  утверждения.
  
  
  U U U
  
  Был червем рожден,
  угрюмым червем,
  от корневищ
  к свету ползущим
  по стволу
  дерева версий.
  
  
  
  U U U
  
  Свет глаз своих
  и души своей потемки
  старался сберечь
  на черные свои дни
  и на белые свои ночи.
  
  
  
  U U U
  
  Распластавшись ниц
  вблизи губ потрескавшихся
  земли сухой и забытой
  ты есть нерв земли
  сухой и безбрежной
  и ликование глаз твоих
  радость ресниц твоих
  человек ныне ты есть
  и горе в углах губ твоих
  обветренных и слышишь
  слухом смысла твоего
  мерцание достоверностей
  и небо на обочине
  черепа твоего человек
  распластавшийся
  на коже земли твоей
  иссохшей в перспективе
  празднеств человек
  распластавшийся
  
  
  
  U U U
  
  Дым дней твоих прославлял
  пагубными своими рифмами
  ясность бессонниц твоих
  утверждал таинствами
  твоих причудливостей
  вздох твой горячечный
  вздох твой задержанный
  удостоверял бытие твое
  странник
  
  
  
  U U U
  
  Угасшее солнце
  отбрасывало тень
  от мертвой руки,
  рисующей углем
  на развалинах неба
  розу безветрий.
  
  
  U U U
  
  Татуировки птичьих полетов
  на упругом теле воздуха,
  окна домов пузырятся
  на ветру мифотворчества.
  Ульи улиц полны жужжанья
  людей, озабоченных сбором
  их ежедневной насущной
  пыльцы с цветов
  заурядных желаний.
  
  
  
  U U U
  
  Оцепенение злаков,
  гибель колосьев,
  омертвение цветов и плодов.
  Судорогой гнева
  сведена рука хлебороба
  в день саботажа земли.
  
  
  U U U
  
  Вепрь стоял,
  нюхая землю,
  и сердце его билось
  прежней тревогой.
  Охота прошла мимо,
  а он был жив,
  время прошло,
  а он был жив.
  Земля была
  неподвижна,
  и безответна
  терпя на себе вепря,
  а он был жив.
  По-прежнему
  жив. Всего
  только жив.
  Охота была
  мертва.
  
  
  
  U U U
  
  Монолог. Остановка; по-прежнему
  болен. Солью извилин изъедены
  развалины подспудного смысла.
  Был звездою рухнувшей
  пронзительного и внезапного
  времени. Силой и славой
  мозжечка своего
  был назначен послом
  своего беспокойства.
  
  
  
  U U U
  
  Дорога от ничто к ничтожеству;
  заусеницы озарений. Изучавший
  стратегию неудач, ты отвергал
  небесные яства, в своем обиходе
  бестрепетном лишь нумеруя
  квадраты и треугольники ада.
  
  
  U U U
  
  И комья непорочности летели
  в лицо твое, человек,
  лицо одиозно взирающего
  на всех изможденных окрестных,
  взирающего с нечистой усмешкой
  твоих горделивых губ, и было
  много вас, процветающих
  в сонме ритуалов вашего
  тихого вопиющего.
  
  
  
  U U U
  
  И был день ярости штукатурки,
  смертный пот проступил на коже
  коттеджей, и слились в тяжкое
  месиво кислота кирпичей, желчь
  этажей, сукровица кровель.
  И был день восстания стен и подвалов.
  
  
  
  U U U
  
  Смотрели сквозь печень
  и сердце мои, когда шел
  улицею сверхдрам,
  и невесомым стеклом иллюзий
  я заслонялся, прохожий,
  от скрытного смысла
  народа моего,
  от лязга его доктрин,
  бряцания истин.
  
  
  
  U U U
  
  Храм изнеможения
  твоего человек
  и мышь с головою
  склоненной у порога
  храма изнеможения
  твоего человек
  
  
  U U U
  
  Слышали
  вопли отчаяния
  от разрушения крыла
  птицы погрязшей в ее
  неимоверном полете
  слышали
  извержения ужаса
  взирающих на распад
  воздуха
  
  
  
  U U U
  
  Мифологическая картина
  горла твоего в его пронзительной
  и сатирической работе
  хоралы гортани
  молитвы связок
  бдения кадыка
  
  
  U U U
  
  Пятами попирая прах
  земли твоей
  угрюмый двуногий
  ты стоял
  с туловищем
  твоим непокорным
  человек смысла
  и сомнения
  первозданных
  в страхе бытия
  твоего человек
  лишь ощущая
  головою твоею
  и именем твоим
  прохожий
  безнадежность
  исхудалых
  стропил
  неба
  
  
  U U U
  
  И призывал весь опыт
  земли твоей человек
  для объяснения
  единого
  бесполезного
  своего вздоха
  
  
  
  U U U
  
  Старость страны твоей
  с незаконнорожденным
  блеском ее притч
  со свинцом ее
  одиозных беззаконий
  с бронзовым блеском
  ее октябрьской грусти
  
  
  U U U
  
  Лоскутья
  фальшивых звуков
  свисали из заштопанных
  прорех воздуха.
  Раскаленные шепоты угасали
  брызгами
  бенгальских огней
  беспокойства
  
  
  
  U U U
  
  Сбегал раскаленный пот
  ежедневного твоего
  с ошеломленных висков
  твоих человек застывший
  в смертных тисках
  подспудного зверя твоего
  на сквозняке конца времени
  
  
  U U U
  
  Небом твоим завладев
  вечная птица
  злая змея заползла
  в твое застывшее горло
  песни твои сделались
  скрежетом
  язык твой стал
  обузой твоей
  и только единственный
  смертный
  смотрит за вашим
  обреченным
  противоборством
  скрывая за пазухой
  горсти
  скрытных своих
  презумпций
  поговорок
  и шифров
  
  
  U U U
  
  И настало похмелье
  причудливости
  по истечению
  священных наваждений
  ума обессилевшего,
  и было время катастроф
  и безверия,
  и ты был человеком
  надсады и недоумения,
  и клен, и клевер
  изнемогли от тебя,
  певец симуляций,
  дворы и деревья
  в содрогании
  от тебя,
  человек.
  
  
  
  U U U
  
  Дни Творения,
  тысячелетия притворства.
  Смысл без сердцевины,
  бессмысленность без берегов.
  Безверие зверя оплетает плечи
  понурые твои,
  человек.
  
  
  
  U U U
  
  Новая алхимия: возьми
  столовую ложку экстракта
  совести, смешай с унцией
  вещества воздуха, раствори
  все в несбыточных надеждах
  и полузабытых грезах, и получишь
  вполне бесполезный продукт
  своего нежелания.
  
  
  U U U
  
  Ты пишущий
  ослеплен ожогами
  застывшего воздуха
  ты знающий
  оглушен молчанием
  имеющих уши
  и не слышащих
  ты идущий
  ошеломлен
  бездорожьями ума
  и закоулками
  немолодых
  беззаконий
  
  
  
  U U U
  
  И вела от рождения к смерти
  ариаднина нить сновидений.
  
  
  
  U U U
  
  Тиха
  стиха стихия.
  Прах, помои,
  роза -
  проза.
  
  
  
  U U U
  
  Боком протиснуться
  мимо войны
  на соседней улице;
  зажмурившись,
  проглядеть обещанное
  светопреставление.
  Рассеянным умом
  своим забыть
  о смысле своем
  вопиющем.
  
  
  U U U
  
  И открылась душа
  в ясновидящем даре
  и увидел вокруг
  содрогание трепет
  тоску
  
  
  
  U U U
  
  Трудись трудами рек
  текущих в море
  покойствуй покоем неба
  спи сном разумного
  и сверхъестественного
  твоего человек
  
  
  
  Светлана Иванова
  
  
  
  Кое-что о "Сомнении" и сомнениях
  
  
  Строго говоря, попытка откомментировать такую книгу - дело вполне бесполезное. Можно пересказать роман или рассказ. Но то же самое невозможно сделать со стихами, тем более - свободными; невозможно, да и не нужно. Суть стихотворства не в построении фабулы, но в создании звукомузыкального образа, а если при этом еще и идейная сторона окажется не совсем забытой, можно будет лишь порадоваться удаче автора. Но сложность еще и в другом. Поэтический язык Станислава Шуляка настолько сложен, а проблематика стихов в сборнике "Сомнение" настолько отличается от традиционной общелирической проблематики, что может потребоваться совер-шенно особый критический аппарат для осмысления такого явления, каким является верлибр данного автора. Или, если перефразировать одно из стихотворений сборника ("И призывал весь опыт..."), - нужно призвать весь опыт земли для объяснения одной какой-либо поэтической строчки.
   Строго говоря, существует и немалая не-состыковка между названием сборника и его содержимым, по крайней мере, в значительной его части. Сомнение - достаточно пассивное состояние человеческой души, и такая пассивность пребывает в существенном противоречии с упругостью, с императивностью поэтической строки ("Ибо день настал иди // Россия от земли твоей // от места твоего Россия // отряхни пыль с души твоей // страна праха оставь // народ твой..."). Если бы сомнение трансформировалось всего только в смятение, многое уже могло стать на свое место. Но все-таки декларировано именно сомнение, и с этим приходится считаться. Впрочем, и лейттема сомнения, звучащая в верлибрах С. Шуляка, не только тотальна, но и многоаспектна.
   "Тайные знаки сомнений // пламенели в наших глазах // угасших..." То есть, сомнение может выступать в качестве отличительной черты особой посвященности, причастности к некоему таинству. "...и силою сомнения своего // находил для себя путь // нищеты и ущерба..." То есть, сомнение обозначено в качестве некоего духовного капи-тала (возможно, капитала с обратным знаком; отсюда - "нищета и ущерб"). "Пройти гневом // и сомнением // по земле братьев // и сестер..." Здесь гнев и сомнение поляри-зованы и составляют некую псевдодихотомию. "...лишь суммой сомнений своих // возносясь горделиво..." И снова сомнение - капитал, возможно, с некой греховной подопле-кой. "...и встречались они // на полдороге сомнений..." Сомнение как вектор духовного движения. "И падал зерном лжи // в безыскусную почву // сомнений..." Весьма вырази-тельная, самодостаточная метафора.
   Таким образом, декларируется активный, наступательный характер сомнения; возможно, оно мыслится автором как некое духовное холодное оружие. Соответственно проявляется некий феномен трансформации понятий. Пассивное делается воинственным, интровертное - экстравертным, возникает новое центробежное стремление. Отсюда, наверное, - "...мы сдавались на милость // бесчувственного, // мы капитулировали // перед смиренным". Обыденное приобретает немыслимые, невозможные доселе напряжение и неустойчивость. "Сбегал раскаленный пот // ежедневного твоего // с оше-лом-ленных висков // твоих человек..." Лирический герой стиха ведет существование сверхтрагическое, на грани небытия (или, наоборот, бытия). "И горели пожарами // следы ног твоих, // и ртутью стекал // пот со лба твоего, // и пригибал тебя к почве // воздух груди твоей // изможденной..." Автор ошеломляет читателя (в пределах одного стихо-творения) все новыми и новыми сло-весными торосами, новыми метафорами, новыми смыслами, все далее и да-лее ускользая от первоначального поэтического посыла.
   "Сомнение" - вторая книга верлибров С. Шуляка, причем вышедшая с полугодовым промежутком после выхода первой книги верлибров - "Пустота преткновения". Такое постоянство позволяет уже сделать некоторые выводы. Во-первых, о неслучайности обращения этого автора к свободному стиху. По-видимому, такая форма самовыражения наиболее близка ему в настоящее время. Речь может идти о некоем художественном дневнике, в каковом оказываются занесенными самые непосредственные ощущения, переживания, размышления. Но при всей непосредственности и аутентичности вер-либра С. Шуляка таковой едва ли творится в технике автоматического письма, строка отличается точностью и выверенностью.
   Хотя наличествует и еще одна проблема: с одной стороны, лирический герой стиха полон невероятного отчуждения от существования гражданина страны, человека земли или участника общекультурного процесса, с другой же, декларируется сверхчувствительность его. Слух его позволяет услышать "гул и кличи будущих ангельских битв", позволяет "прислушиваться // к тайным сокам древа, // к темным токам почвы, // птицы быстрому полету, // к озареньям тихим неба // и к пророчествам тревож-ным, // глубоко в груди застывшим", позволяет слышать "кожей и нервами // преслову-тые // бесцельность почвы // и бездыханность Бога". Зрение позволяет созерцать "зарождение света" или наблюдать "созревание ржавчин". По-видимому, лирический герой стихотворения выполняет роль свидетеля потустороннего мира, каковой, впрочем, отнюдь не обязательно тождественен инфернальному, или даже противоположен тому. Где-то втайне происходит строительство нового потустороннего, и, возможно, автор приглашает своего читателя к соучастию в таком строительстве. Тотальность авторского пессимизма способна ошеломить и даже оттолкнуть читателя; впрочем, едва ли автор особенно смущен этим обстоятельством, и разгадка такой творческой суверенности, возможно, укрыта в строчках: "и было время катастроф // и безверия, // и ты был человеком // надсады и недоумения..." Соучастие предполагает и раздел ответственности, и вот уже читатель приглашается к приему-передаче неких скрытных сообщений о том, например, что: "Сотворение мира - // день рождения // страха; // конец света - // день смерти // сарказма".
   Очевидно, что отнюдь не все, написанное сегодня, представляет собой авангард. Но также очевидно, что истинный авангард может иметь столько всевозможных изводов, сколько существует творящих в рамках такового. И на примере данного сборника видно, какие еще новые смыслы (излюбленное выражение автора сборника) может нести свободный стих, если он не является перепевом переводного западного стиха, если он выламывается за пределы потока общелирической стихотворной невнятицы, но по-настоящему оригинален, точен, свободен.
  
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"