Шульчева-Джарман Ольга. Белые стены, отрывок первый

Белые стены.

-За такие дела ее бы следовало бросить крокодилам! Распутна она, дочь твоя и сестра наша!

Горахти вбегает в дом, мечется, ища по голосу, в какой же комнате буйствует сейчас его старший брат, чтобы спасти от него несчастную Нефер-Ка -- а дом их большой и опустелый, даже слуг нет, и грязь кругом, словно нечистые азиаты тут живут, а не бывший начальник Дома жизни в священном городе Птаха, в Мемфисе, Белые Стены. Вот он, его бедный, опустившийся отец, старый и исхудавший Иртихотеп -- захмелел с голоду от одной кружки пива, прилег на свою лежанку из тростника, тихо говорит заплетающимся языком старшему сыну своему, Гую:

-Не по правде это, сын мой! Ты вкусил пищу и пиво, что прислала Нефер-Ка! Не по своей воле она замужем за азиатом, за этим начальником азиатским!

На полу валяются остатки еды из вывернутой корзины, Гуй пьет прямо из горлышка кувшина ячменное пиво, и оно стекает по его смугловато-желтому, давно небритому лицу -- он сам похож на азиата, у которого борода плохо растет и не кучерява.

- Да не замужем она, просто наложница! Наложница вонючего азиата! Все в Белых стенах заполонили азиаты, и я сижу здесь дома в грязи! Я мог быть жезлом старости нашего отца, и потом возглавить Дом жизни... - пьяный хрип Гуя разносится по пустому дому. - Будь писцом! Будь писцом! - хохочет он. - Будь писцом - он освобожден от всяких повинностей, от работы мотыгой. Ха! Еще бы! Освобожден! Я уже наработался, копая канаву для азиатов!

-Сын мой, ты не много и копал! - возмущается отец. - Горахти работал за тебя и себя, так мы, благодаря ему и Нефер-Ка и прожили эту засуху!

-Ха! Я выучился на писца, и кому это нужно? Нужно, чтобы я копал! Я, писец! Ты не будешь таскать корзин, ты будешь освобожден от работы грязной! Так написано в вашей дурацкой книжке для дураков! Будь писцом, чтобы тело твое было гладким и рука твоя мягкой! Мягкая, как же! Мне приходилось работать в поле, как поденщику! Мне, который знает все священные письмена бога!

- От пьянки ты даже иероглиф "маат" забыл, как и саму правду! - кричит Горахти и тащит брата за шиворот наружу, чтобы тот протрезвел у колодца. Отец плачет, просит, чтобы Горахти не трогал Гуя, чтобы поел того, что передала Нефер-Ка.

Горахти выбегает из дому, голодный идет на берег Нила. Да, как говорилось ему, мальчику-школьнику, в учебнике, в свитке папируса? "Будь писцом! И ты будешь выходить в белой одежде, тебя все будут почитать и приветствовать. Писцы у ног владыки Египта и внимают словам его..."

А где он, владыка Египта? Нет его. Египтом правят азиаты, и царь Египта, что выступил на них с юга, не смог победить их. Он помнил, как шепотом отец с друзьями рассказывали друг другу вести о том, что к Белым стенам идет Секененра, что еще немного -- и он победит азиатов. И он помнил ликование азиатов, праздник по всему Мемфису, жареное свиное мясо и гирлянды из цветов, и пьяные женщины-служительницы Иштар, и танцующие с обнаженными кинжалами бородатые кудрявые азиаты. "Убит ваш Секененра! Боевым топором в голову! Разрезали его тело, кинули в Нил! Жена его, Яххотеп, больше не царица, сидит она над рекой, как стервятник, ловит остатки его тела, чтобы похоронить! Гиппопотамы в Фивах больше не будут мешать спать нашему царю Апопи в благословенном Аварисе!"

Владыка Египта не похоронен, как следует -- он брошен в реку, подобно тому, как Осирис был брошен в реку. Но у Осириса был сын, Гор. А у Великого Тота, Джехути-аа, Таа Секенра Храброго, хоть и был сын Камос, но тоже убит азиатами, и снова ликование было в Мемфисе, и снова люди ели свиное мясо из котлов, и заставляли египтян петь радостные песни, а дочерей их -- танцевать, а кто не хотел -- того били и убивали. Горахти тогда сидел, прячась в пустой печи для выпекания хлеба -- давно в ней никто ничего не пек, а Гуй гулял и пел с азиатами, и принес утром много жареной свинины. Горахти не стал ее есть. Он ушел к местам погребения и вылил два кувшина чистой воды на сухую землю -- жертва за Таа Храброго Секенра и сына его, Камоса -- потому что у Секененра больше нет наследника, некому совершить поминание за него, а он, Горахти, сын жреца и врача, ему подобает политься и приносить жертвы за царя Египта, даже если некому будет приносить.

После азиатского праздника в честь гибели последнего царя египтян Камоса город белых стен, священный город бога-творца Птаха, затих. Теперь надеяться не на что, царица Яххотеп вдова и не родит больше сына -- только Исида могла родить Гора, Мстителя за отца, чтобы тот победил Сета. Или Птах на гончарном круге сотворит нового царя? Нечего и надеяться на это.

Правда-маат поругана в священном городе Птаха, Белых стенах, Инбу-хедж, Мемфисе. В Доме жизни теперь торговый дом, а врачебная школа закрыта. Отец пытался подрабатывать врачом какое-то время, но потом запил вместе с Гуем, видно, слишком надломило его закрытие Дома Жизни, потому что невозможно стало иметь учеников - да никому это и не нужно. Стоит изучать столько лет письмо, если можно научиться нескольким приемам промывания кишечника, которые так по нраву азиатам, невоздержным чревом, и пару десяткам рецептам притираний для их жен? Грамотность азиатам не нужна, они умеют торговать, а кто не умеет торговать, тот никчемный человек, со всей своей мудростью. Начальник Дома Жизни Иртихотеп торговать не умел, зато он умел читать самые сложные папирусы по астрономии и болезням, которые поражают шестьдесят сосудов, идущих к сердцу, но это было никому не нужно. И с горя старик стал пить, особенно, когда умерла жена от рака груди. Тогда их старшая сестра Нефер-Ка-Маат вышла замуж третьей женой (так говорили в глаза, а за глаза все знали, что она наложница, и прав у нее нет) за большого начальника у азиатов, - Нефер-Ка была редкой красавицей, а он толстым и волосатым, иссиня-черные, сальные волосы и курчавая борода с сединой, золотые цепи на шее, золотые перстни на пальцах.

Гуй, старший сын Иртихотепа, не хотел работать, он говорил, что на эту власть он работать не намерен, он из древнего рода врачей, и должен был стать жезлом старости, и руки его должны быть мягкими, и жир на чреве должен откладываться, потому что худые только неграмотные бедняки. Как назло, от природы Гуй высокий и тощий -- и в хорошее-то время не мог он нарастить брюшко, а теперь совсем отощал и обозлился. Кончилось тем, что он продавал медицинские папирусы и спаивал отца. Напившись, он с насмешливым выражением и гримасами читал старинный учебный текст, где повторялось, как хорошо быть писцом. Гуй кричал охрипшим от ячменного пива голосом на разные лады: "Будь писцом! Будь писцом!" - и упрекал отца, что тот сделал его писцом, а не купцом, а тот плакал.

Горахти удалось спрятать несколько самых важных папирусов - Книгу ран и Книгу сердца, по которым он учился, когда Дом Жизни не был еще закрыт. Брату он сказал, что тот сам их пропил, и теперь уже не помнит ничего, вот уже до чего допился. Лгать было противно правде, Горахти знал это, и это была его новая печаль, о том, что сердце его будет тяжелым на весах перед Первым из западных, судией умерших, богом Усири-Осирисом, который был мертв и теперь жив, и судит по правде, и Горахти невозможно уже надеяться на жизнь и выход из смерти в день, и питаться после смерти он будет одними нечистотами, как всякий лжец... эта новая печаль прибавилась к многим его печалям.

"Я утомлен сердцем", - подумалось ему. Так говорилось про Усири-Осириса, когда он умирал. Наверное, надо и Горахти умереть. В воде нехорошо блеснула лоснящаяся морда крокодила. Горахти смотрел на него, не решаясь сделать последний страшный шаг.

-Что ты делаешь здесь, братик? - спросила его Нефер-Ка. Она гуляла с подругой и рабами своего господина, азиатками и критянками, по берегу. Нефер-Ка обняла его по-матерински. Высокая и стройная, с большими, похожими на коровьи, с поволокой очами, подведенными малахитовой зеленью, Нефер-Ка похожа на богиню Исиду, сестру Осириса, которая нашла его тело и рыдала над ним. Горахти на мгновение представил, как она плачет над тем, что оставил крокодил от него, ее брата Горахти, и он едва сам не расплакался, хотя уже был взрослый и недавно надел пояс зрелости.

И Нефер-Ка со своей подругой Саах пели на берегу, а рабыня-критянка играла на арфе.

"Как прекрасно, когда вниз по реке плывут корабли... Как прекрасно, когда князья взирают на народное ликование...Как прекрасно. Когда каждый имеет постель свою и затворы на дверях своих... Как прекрасно, когда искапывают пруды и насаждают рощи... Как прекрасно, когда облечены все в одеяния чистые..."

-Видишь, все тоже когда-то было так -- все разрушила междоусобица, а потом Две Земли снова стали прекрасными. И белые стены Мемфиса снова увидели правду и царя, судящего по правде, укрепляющего спину слабого, - говорит Нефер-Ка.

-У нас много тут в Дельте царей, - отвечает ей Саах. Родители тоже выдали ее замуж "третьей женой" (никто ведь не будет говорить - "отдали наложницей") за азиата. Ее отец преподавал астрономию в Доме жизни. Теперь он продает на рынке рыбу, а жена устроилась прачкой в какую-то азиатскую семью.

-Царь Египта погиб, и старший сын его погиб. Будут ли женщины, его мать и сестра, воевать? - говорит печально Саах.

- Тише, рабы услышат. - Они не понимают по-египетски. - Больше притворяются. - Но я не назвала имя Яхмеса. - Вот и назвала, - обреченно вздохнула Нефер-Ка, и Горахти увидел, как напряглись шеи азиаток, как застыли на их лицах приклеенные услужливые улыбки. Лишь критянка играла на арфе, глядя куда-то вдаль, в сторону юга.

- Горахти! Адад-идди, муж моей подруги Саах, богатый торговец зерном, хочет, чтобы ты пришел и дал ему врачебный совет, - сказала Нефер-Ка и ободряюще положила руку на плечо брата. Если ты ему понравишься, может быть, он сделает тебя своим личным врачом...

... Адад-идди, муж Саах, был похож на мужа Нефер-Ка, только еще больше лоснился. От него исходил запах давно немытых одежд, а изо рта пахло чесноком.

-Слышишь, египтянин, - сказал он по-египетски, но с сильным акцентом, - ты по-нашему ведь не говоришь?

-Говорю, - отвечал Горахти, пересиливая тошноту - натощак переносить запах переваренного чеснока было мучительно, ему казалось, что сейчас его вывернет наизнанку.

- Ну вот, отлично. Я слышал, что у вас есть всякие хитрости... мне надо знать про беременность Саах. Получится у нее беременность или не получится. Понял меня? - он взял за подбородок юношу.

- Понял, ответил Горахти.

- Сразу можешь сказать? Сегодня к вечеру?

-Нет. Мне надо две недели на это, чтобы провести врачебные исследования, - с облегчением ответил правду Горахти, надеясь, что его сейчас же прогонят прочь.

-А, молодец, молодец! - сказал Адад-идди. - Не обманываешь. Он хитро усмехался. - Ты и в самом деле знаешь ваши египетские штучки...

-Мой отец - старший врач и наставник врачей в доме Жизни, - гордо вскинул голову Горахти.

-Ну-ну, это уже лишнее, хвастаться я тебя не просил, нахмурил смоляные сросшиеся брови Адад-идди. - Какая мне разница, кто у тебя там где был. Мне надо, чтобы ты дело делал, что я говорю.

В комнате, с безвкусной роскошью обставленной разными золотыми и нефритовыми статуями, вывезенными из храмов богов, у большого стола из черного дерева суетились рабыни, накрывая ужин. Пес-Анубис и Хатхор с головой коровы словно пленники стояли в этом доме, где они должны были служить богатому хозяину как рабы, не знающие радости - а в былые времена перед их образами из сердец людей тела радостная молитва к богам, сильная и полноводная, подобно священной реке Хапи...

-Отобедаешь со мной? -Не то спросил, не то настоял Ада-идди, почесывая сначала пах, а потом - свою лоснящуюся жирную бороду грязными пальцами с черными каемками под ногтями.

Горахти снова подавил тошноту, но сказал:

- Как тебе будет угодно, господин.

Азиаты не моются и не держат себя в чистоте, чтобы подражать чистоте богов. И внешне они не делают этого, и внутренне они также грязны и далеки от правды, подумал Горахти. Но он должен был получить это место личного врача - иначе он подведет Саах, Нефер-Ка, отца... Нет, он уже покатился по наклонной плоскости, уже солгал и украл - теперь дорога ему одна - есть с нечистыми азиатами...

За стол сел Адад-идди и его старшая жена, Иштаритум. У нее были толстые губы и нарумяненные щеки, а в волосы вплетены по египетскому обычаю лотосы, что резко контрастировало с ее жирной, напудренной мукой пористой кожей покрытой гнойничками -они возникают от нечистоты.

-А где Кабатум? -спросил Адад-идди.

-В нечистоте она, у себя в комнате сидит, - довольно ответила Иштаритум, грызя накрашенные ногти.

Горахти ожидал, что Адад-идди позовет Саах, но ее имя даже не было упомянуто. Она ведь была не женой, а просто наложницей, как и Нефер-Ка. Супруги начали трапезу, вонзая крепкие белые зубы в плоть куропаток и больших мышей, обмакивали лепешки в чесночный соус и запивали ячменным пивом. Горахти по-прежнему сидел на циновке, скрестив ноги - ему никто ничего не предложил, даже краюхи хлеба или пучка зелени.

Наконец, Адад-иддин рыгнул и встал из-за стола.

-Иди к себя и жди меня, кивнул он Иштаритум, осклабясь. Та хихикнула, бросила на мужа томный взгляд из-под густых черных бровей, и удалилась, оставляя за собой шлейф застоявшегося пота и немытых ног.

-Садись, ешь, - широким жестом пригласил подобревший после еды Адад-идди египтянина к столу. Или ты нас нечистыми считаешь? Брезгуешь? - он сдвинул брови.

Но Горахти уже не думал о чистоте или нечистоте - он ел остатки мыши и обмакивал ее в чесночный соус.

+++

Горахти на следующий день осмотрел Саах, намазал ее руки и грудь оливковым маслом. Старшие жены, не скрывая интереса, смотрели на все происходящее. Саах улыбалась беззащитной детской улыбкой и смеялась оттого, что было щекотно, когда масло текло по ее рукам. В комнате Саах было небогато, только статуя Исиды с младенцем Гором в углу и небольшое зеркальце над умывальником, и циновки на полу.

-У нас не принято, чтобы женщина показывала грудь чужому мужчине, - поджала губы Кабатум. От ее ног на полу оставались пятна крови - она еще была в нечистоте.

-Это же египтянки, что ты хочешь, - заметила Иштаритум, ковыряя в ухе золотой ложечкой, на которой была изображена плывущая с лотосом в руках девушка. Египетский мастер вложил всю свою радость в эту ложечку для благовоний, которые после утреннего омовения изливают на себя люди земли Кемет. Кто-то продал Адад-идди эту ложечку за несколько мер зерна, чтобы накормить свою семью на день. Теперь ноги девушки и точеные лепестки лотоса обильно покрывала ушная сера.

Потом Горахти попросил Саах сшить два мешочка и наполнить их землей и финиками, положить в один зерна ячменя, в другой - пшеницы-двузернянки. Он бы сам принес ей эти мешочки, но он был настолько нищ, что у него не хватило бы ни фиников, ни зерен -- только черная плодородная земля. Земля Кемет, что лежит от Дельты до Мемфиса и Фив и выше, через которую течет божественный Хапи. Теперь черная земля, плодородная, в которую падают зерна -- больше уже не земля египтян Нижнего Египта, здесь правят азиаты. Только от Фив теперь начинается Земля Кемет -там плачет над рекой вдова Секененра, там уже нет царя Египта, нет Владыки Обоих Земель, овдовела и осиротела черная плодородная Земля Кемет.

А потом, когда жены Адад-идди отвлеклись, заспорив о чем-то, Горахти успел шепотом, смущаясь, сказать Саах, что надо сделать с луковицей, и покраснел, словно он был не врач с поясом зрелости на бедрах, а подросток.

И наутро Гарахти осмотрел жилы на груди и руках Саах, и обонял запах луковицы из ее рта, ибо луковица пробыла ночь во плоти Саах, и запах прошел по всем жилам, и они свободны, и она зачнет. Горахти рассказал, как нужно намочить утром мешочки с пшеницей и ячменем сразу как встанешь от сна, а не в горшке. Если прорастет ячмень, то родится мальчик, а если пшеница -- то девочка. И жены Адад-идди слушали Горахти, и лица их были напряжены и недовольны.

И прошли дни, и взошел ячмень, и Саах радовалась и хлопала в ладоши. Горахти пришел обрадовать Адад-идди и сказал ему: "У тебя родится сын". Тот неожиданно нахмурился, и лицо его стало таким же напряженным и недовольным, каким было у Иштаритум и Кабатум.

- У меня уже есть сыновья от жен, от Иштаритум и Кабатум, - сказал Адад-идди и почесал переносицу. - Будет сын от наложницы -- значит, прощай покой. Будут споры, будут ссоры. Как это так - она беременна? Я думал, что она не может забеременеть, Кабатум все время давала ей отвар из горьких трав. Значит, Саах ослушалась Кабатум? Сделай теперь, чтобы Саах выкинула дитя. Не нужно мне это дитя.

-Но боги дают жизнь, врач не может убивать дитя, которое создал Хнум в утробе матери и над которым бдит Исида, мать Гора! - воскликнул Горахти.

И его вытолкали взашей, не забыв отобрать кошель с деньгами. И он слышал, как плакала Саах...

+++

...Отца Саах он часто встречал на рыбалке. Он, в отличие от Иртихотепа, отца Горахти, не запил горькую. Он старался держаться бодро, и часто беседовал с Горахти об астрономии и вычислениях разливов Нила. Рыба всегда клевала у него хорошо, и он любил этим хвалиться, словно гордясь, что не только в астрономии, но и в практической жизни понимает. Его сыновья, как он говорил, устроились на критские корабли и стали начальниками судов - но ни Горахти, ни соседи, ни сам отец Саах не верили этому, ибо все они знали, что мальчики, мечтавшие о военной карьере, физически сильны и выносливые, устроились простыми гребцами. Ничего, говорил отец Саах. Не будет ее держать этот азиат. Она же схитрила, не выпила эту дрянь, что бесплодной делает. Я ее научил, как схитрить, неужто египтянка не обманет азиатку? Мать боялась, говорила мне - что ты делаешь, а если она от него забеременеет? А я и говорю - ну и прекрасно, родит, ребенка этот Адад выкинет, а я и подберу, мы с Саах договорились, она даст мне знать, а я уж следить буду... и омою, и обрежу, и в храм отнесу... на лодке два дня пути... кормилицу - кормилицу найдем! и буду внука воспитывать... всему его научу - и грамоте, и астрономии, и молитвам. Придет к нам с бабкой на могилу, принесет воды... А может, большим человеком станет, с образованием... и Саах - надоест она этому азиату, разведется - а я сразу сказал, мой дом для тебя доченька всегда открыт...

Теперь они сидят у свежей могилы Саах, и отец Саах льет дрожащими руками воду из глиняной миски, читая молитвы. Мать Саах вместе с другими женщинами воет и рвет на себе волосы, раскачивается, стоя на коленях и подняв руки к небу. Саах лежит в свежих пеленах среди сорванных цветков лотоса. Кабатум привела знахаря, ей сделали выкидыш, и она умерла от горячки за несколько дней.

Адад-идди сокрушался - ему нравилась необычная красота египтянки - и он даже оплатил хорошие похороны, так что отец Саах смог купить льняное полотно для погребальных пелен. Но настоящего погребального жреца он не смог нанять, и сам, вспомнив то, как был жрецом-чтецом, совершил обряд вместе с Иртихотепом.

-Куда же она пойдет? Не пойдет она после такого злого дела в день... будет вечно жаждать, будет есть навоз, будет страдать... - плакала мать Саах. - Доченька, отчего ты не послушала меня, выпила бы этой азиатской травы, и жила бы...

В небе летает сокол, раскинув широко крылья. Горахти говорит Нефер-Ка, плачущей сестре своей:

- Вот так и Гор обнимет несчастную Саах, и руки ее станут как крылья сокола, и голова ее - как чистое золото, и встанет она на ноги свои и выйдет в день, потому что право сердце ее, и она любила дитя свое - злые люди, азиаты, вместе с демонами своими, с людьми мертвыми, отобрали у нее дитя ее...

Нефер-Ка плачет и кивает...

Горахти целует Нефер-Ка и говорит:

- Я ухожу на юг. Больше не могу жить здесь. Только тебе, сестре моей говорю - потому что отец наш утомлен сердцем, а брат мой подобен злому Сету и лишился разума от ячменного пива. Я хочу увидеть священный город Уасет и мать убитого царя, жену убитого царя Египта, ибо истомилось сердце мое. Как только смогу, дам тебе весточку.

-Ты уже большой, брат мой, ты уже надел пояс зрелости, говорит Нефер-Ка и плачет. - Не хочу отпускать тебя, но не могу и держать тебя.

И сняла Нефер-Ка с шеи своей Око Гора, образ, что хранит силою Гора, сына без отца, что победил Сета, и потерял в страшном бою око свое, и стало это Око жизнью для Осириса, отца его, и восстал Осирис, и стал дышать и слушать, и жить снова, и надела Нефер-Ка образ Ока Гора на шею брата, что уходил из Нижнего, азиатского Египта, на юг, в Уасет, столицу нома скипетра, столицу всех египтян, после того, как Мемфис, Инбу-хедж, Белые Стены, стал азиатским.

Фивы

Комментарии: 1, последний от 15/08/2017. © Copyright Шульчева-Джарман Ольга (olwen2005@gmail.com) Размещен: 14/08/2017, изменен: 14/08/2017. 22k. Статистика. Статья: История, Религия, Мистика Белые стены Скачать FB2		Ваша оценка:
Аннотация: У меня уже есть сыновья от жен, от Иштаритум и Кабатум, - сказал Адад-идди и почесал переносицу. - Будет сын от наложницы - значит, прощай покой. Будут споры, будут ссоры. Как это так - она беременна? Я думал, что она не может забеременеть, Кабатум все время давала ей отвар из горьких трав.

Шульчева-Джарман Ольга : другие произведения.

Белые стены, отрывок первый