Шульчева-Джарман Ольга : другие произведения.

Возложи на очи коллирий. Глава 1

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    О родная кровь, дорогой мой брат!
    (Софокл, Электра)
    ГЛАВА 1. ОБ ИГРЕ В СЕНЕТ И О КАППАДОКИЙСКИХ РАЗБОЙНИКАХ
       Кесарий возвращается в отчий дом, где его отец-епископ уже рвет и мечет от того, что блудный сын стал язычником. История о скитаниях Кесария, злоключениях Абсалома, его брата от рабыни Мирьям, хитростях Горгонии, кротости Нонны, глупостях Риры, верности Каллиста и, конечно, история любви Макрины и Кесария.
  ВОЗЛОЖИ НА ОЧИ КОЛЛИРИЙ.
  (повесть вторая о Кесарии враче)
...И она зовется 'delphys', потому что она порождает братьев ('adelphoi) и сестер ('adelphai').
Соран Эфесский, врач, II век н.э.
О родная кровь, дорогой мой брат!
Софокл, Электра
  Пусть побуждает тебя подражать высоким примерам
  Мысль, что Эней - твой отец и что брат твоей матери - Гектор.
  Вергилий, Энеида 12 439-440
  
  ГЛАВА 1. ОБ ИГРЕ В СЕНЕТ И О КАППАДОКИЙСКИХ РАЗБОЙНИКАХ.
- Это тебе не Александрийский агон! Не рассуждай тут! - раздался крик из общей комнаты на постоялом дворе.
- Какие они, все-таки, грубые, эти каппадокийцы! - вздохнула крупная матрона, веля рабу прикрыть дверь, чтобы крики не мешали ее беседе с врачом. - У нас в Антиохии все иначе. Все-таки провинция есть провинция.
- Я тоже провинциал, госпожа Анфимия, - сдержанно ответил ее молодой, светловолосый и кудрявый, собеседник.
- Ну что вы, Каллист врач! - всплеснула Анфимия руками. - Вы - благородный человек, вифинец, из Никомедии, а это ведь - древняя столица. И еще вы - врач, и учились на Косе. Не то, что этот каппадокиец бородатый, ваш друг...
- Он тоже врач, - заметил Каллист. - И учился в самой Александрии, даже победитель Александрийского агона.
- Это он вам рассказал, или вы сами при этом присутствовали? - прищурилась матрона. - Не похож он на врача, даже на периодевта, в крайнем случае - гиппиатр странствующий. Бородой по самые глаза зарос, как разбойник, и говорит с таким акцентом каппадокийским, что слушать противно. Не то, что вы, у вас такая правильная речь, сразу видно человека образованного и благородного. Да он вас обманывает!
- Госпожа Анфимия, я очень давно знаю Александра, - сдержанно заметил Каллист и подумал, что Кесарий, все-таки, излишне употребил средств для того, чтобы скрыть свою внешность и благородное происхождение.
-Я этих жуликов за несколько стадий чую, - продолжила матрона, - и Иоанну своему велю их обходить, не связываться. Он послушный мальчик, Иоанн, я одна его растила, отец умер рано, я вдова... Очень сложно одной сына воспитывать, все-таки мужская рука нужна... но я ему и за мать, и за отца! Книги читать ему даю только благочестивые, никаких, упаси Боже, историй про Хайрея и Каллирою. Вы заметили, какой он у меня набожный и скромный? Только беспокойным последнее время стал, грубить даже начал, не слушаться. Это у него от желудка. Расскажите еще про желудок, эти крики из общей комнаты нас отвлекли.
-Признаки желудка, слишком сухого по своей природе, таковы, - начал Каллист, словно читал по книге, - человек быстро начинает испытывать жажду, но жидкости для ее утоления нужно немного, большое количество жидкости отягощает его, и у него от этого бывает бурление в животе, а пищу он любит сухую. Слишком холодный по природе желудок вызывает хороший аппетит, но переваривает пищу плохо, и особенно это касается пищи, которая трудно готовится и холодна, так как пища в таком желудке быстро скисает. Поэтому такие люди подвержены изжоге...
- Вот точно про моего Иоанна! - вздохнула Анфимия.
- Мы вместе с Александром врачом его осмотрим и посоветуем подходящую диэту , - заверил ее Каллист. - Александр хорошо знает такие болезни, у него родной брат страдает желудком.
- Да он в конюшне сейчас, помогает лошадей лечить! Что вы мне рассказываете, будто он врач -гиппиатр он, обманывает вас!
Каллист вздохнул. Ему было обидно за друга, но он не мог спорить, чтобы не выдать ни его настоящее имени, ни положения. Поэтому и едут они обходными дорогами, не проезжая не только столицу провинции, Кесарию Каппадокийскую, но даже и город Ниссу. Кесарий хорошо знает местные края, и они уже вторую неделю едут по каким-то полузаброшенным постоялым дворам. Надо добраться до Назианза незамеченными, чтобы никто не заподозрил в одном из странствующих врачей-периодевтов младшего сына епископа Назианза, которого давно уже ищут власти по приказу самого императора Юлиана.
+++
- Теперь будем гусиным жиром заливать, - сказал высокий бородатый человек, ловко извлекая занозу из копыта вороного коня. - Эх ты какой, на моего Буцефала похож... Давайте гусиный жир, остудили, как я велел? Чтобы не совсем горячий был...
- Поди ж ты, и не брыкается, - удивлялись рабы и вольноотпущенники. - Вот что значит, настоящий гиппиатр! Ты у кого учился-то? С такими руками мог бы и императорским гиппиатром стать, если бы связи были, я точно тебе говорю! Да только простому человеку, конечно, туда не попасть, все по связам... Вот у нашего Назианзского епископа сынок при дворе, пристроили, а он там сначала от никейской веры отступил, а потом и эллином стал, говорят. Все у этих богатых непросто, все у них с вывертами какими-то, не по-людски. Слыхал про старшего сына Назианзского епископа-то? Раб он, сын сириянки. А гиппиатр-то, каких мало. Я вот и подумал, может, ты у него и учился?
...Его, победителя агона в белоснежном тонком хитоне и белом шерстяном плаще, венчают лавровым венком, ведут в торжественной процессии через всю Александрию на знаменитый Александрийский маяк - это большая честь, ее удостаивается не каждый. Рядом с ним Салом. Но на маяк его не пускают, рабам вход воспрещен.
-Это мой... мой брат, Абсалом! - говорит Кесарий, задыхаясь от волнения.
-Как - брат? Что ж он не одет, как ты? Он же раб! Молочный брат?
-Это мой брат! - упрямо повторяет Кесарий, заслоняя собой Салома.
-Я не пойду, Сандрион, -улыбается виновато Салом. - Такие правила, ахи ! Нельзя. Ла вале лах!
-Если вы не пустите моего брата на маяк, то я тоже не пойду туда, - четко и громко говорит Кесарий, победитель Александрийского агона.
- Иди, Александр-Гор, - раздается голос с египетским акцентом. - Мы с твоим братом Абсаломом пойдем следом.
Горпашед выходит из толпы, отстраняет растерянных Мину и Григу, берет за руку Салома и ведет его за собой на маяк вслед за Кесарием.
- У меня есть право пройти на маяк, как у гелиопольского жреца, и взять с собой одного сопровождающего. Это право дано нам еще при Птолемеях и закреплено Августом, - говорит звучно Горпашед и повторят это по-коптски.
Тонкая и сильная желтоватая рука Горпашеда еще темнее, чем смуглое предплечье Салома - в лучах солнца кожа египтянина словно золотая, и кажется, что он ведет Салома по крутой лестнице не на маяк, а в Ахет, к Тростниковым полям.
+++
+++
- Это тебе не александрийский агон! - снова доносится до Кесария грубый смех, несколько голосов сливаются в один. - Снимай хитон теперь, его ты тоже проиграл!
Не Каллист ли попался местным проходимцам в руки?
Нет, это какой-то незнакомый юноша, почти отрок, с торчащими лопатками, коротко подстриженный, сидит, скорчившись, в одном сублигакулуме из дорогой льняной ткани, а его хитон, плащ и мешочек с деньгами весело ходят по рукам его собеседников, бородатых каппадокийских мужиков в кожаных ездовых штанах и замусоленных хитонах.
- Ну, где твой Христос? Помог он тебе в сенет с нами сыграть? Сейчас начнем на розги играть с тобой, сопляк, чтобы тут нам не проповедовал! Закончились ваши христианские времена, император Юлиан разогнал вас, словно псов уличных! Вокруг них собиралась толпа, но за юношу-христианина никто не заступался, слышались смешки, кто-то толкнул его, так, что он от неожиданности уткнулся лицом в вытащенную из коробки-пенала доску для египетской игры сенет.
- А лучше не на розги, - захохотал второй. - Вон ты, словно девица, румян да бел! Вот и сыграем... Кесарий, оттолкнув зевак, ударил кулаком по столу и крикнул так, что все примолкли:
- Ты чего к моему брату пристал?
А потом добавил несколько слов на гортанном каппадокийском наречии - оно было родным большинству собравшихся. Воцарилась тишина.
- Брат, говоришь? - сквозь зубы сказал один из буянов. - Тогда отыгрывайся за брата, коли не шутишь! На плащ твой. Или пойдем, выйдем? - он показал длинный нож, спрятанный за поясом.
У Кесария тоже был кинжал, как раз под плащом, на правом бедре, как раз, чтобы выхватить левой рукой и выиграть за счет неожиданности несколько бесценных мгновений в поединке, но он не собирался затевать драку сразу против пятерых.
- Давай, отыграюсь, давай сюда кости, - миролюбиво ответил он бородачу, а потом сурово сказал сжавшемуся в комок юноше: - Я же запретил тебе в кости играть! И в сенет тоже! Такая беда у нас в семье, - неожиданно доверительно продолжил он, обращаясь к зевакам, - пристрастился малец до игр этих, никак не отучить, ну что ты будешь делать... и с рабами по корчмам даже играл, из школы убегал... У-у, я тебе! - погрозил он бледному, как полотно, новоиспеченному брату, и метнул кости, похожие на длинные тонкие девичьи пальчики - даже черточки на фалангах были на них нарисованы.
- Я играю катушками, - сказал противник Кесария. - Давай, доигрывай за брата, а плащ уже заранее снимать можешь, богатый он у тебя, носить не стану, продам.
- Носить, говоришь, не станешь? - задумчиво переспросил Кесарий, рассматривая конусы - фишки, доставшиеся ему по наследству от 'младшего брата'. Юноша был совсем слабым игроком - так и не вывел их даже на середину доски, и они походили на стадо овец, пугливо жмущихся друг ко другу. В отдалении от них, в последнем ряду стояла запертая одинокая фишка-конус. - Я тоже думаю, прав ты. Не станешь ты мой плащ носить.
Кесарий зажал в ладони кости-пальчики 'дбау', бросил на шершавые доски стола - и все пять легли черной стороной вверх.
- Рука эфиопки! - зашептались зеваки. - Редкая удача!
Тонкие прозрачные девичьи пальчики сжимают тяжелое темное покрывало.
'Нет, Кесарион, нет... я не могу бежать с тобой... уже слишком поздно...'
'Поздно? Я сбежал из Нового Рима, чтобы украсть тебя, Фекла! Слышишь? Уедем, уедем в Армению... или нет, в Новый Рим, там нас ждет счастье... я ведь уже придворный архиатр...'
'Поздно, Кесарион...'
'Ты помолвлена? Василий-ритор клялся, что не помолвит тебя ни с кем! Кто тебя помолвил? Ты же эмансипирована, твой отец умер, это противозаконно!'
'Есть другие законы, Кесарион...'
Только теперь он понял, что означает ее покрывало.
'Диаконнисса? Фекла? Ты... диаконисса?!' - задохнулся он от боли.
'Еще нет. Возраст не позволяет. Но я уже все решила. Кесарион, прости меня... у нас нет другого пути'.
'Я тебя люблю, Фекла. Как Хайрей Каллирою любил. Больше жизни люблю.'.
'Ты знаешь, что и я тебя - тоже, Кесарион'.
'Отчего же ты хочешь убить меня? Ты же убиваешь меня... Фекла! Ты из-за смерти Платона хочешь убить меня? Или из-за тщеславия твоего брата? Феклион!'
'Нет, напротив, Кесарион... я как раз не хочу убивать тебя... Помнишь, как Хайрей страдал, что убил Каллирою? Помнишь? Ведь ты не переживешь моей смерти'.
'Это неправда! Врач ошибся! Я... я ведь тоже врач, я учился в Александрии, я выиграл агон! Я вылечу тебя!'
'Египетские врачи не ошибаются, ты сам это хорошо знаешь, Кесарион'.
'Фекла! Остановись! Остановись! Фекла, слышишь, я приду сегодня ночью, я буду верхом, бежим со мной!'
- У меня пять очков, - заявил Кесарий, уверенно подвинул свой конус на пять полей, перепрыгнув наискосок через три катушки соперника и отправив их назад, на самое дальнее поле. Зеваки ахнули: незнакомец вырвал у игрока из-под носа верную победу.
-Ну-ка... - бородач покрылся пятнами, запустил пальцы во всклокоченную бороду.
- Погоди, добрый человек, - сказал по-каппадокийски Кесарий с легкой угрозой. - У меня есть второй бросок, ведь 'рука эфиопки' выпала. Или ты правила сенета позабыл? Это не с младенцами резаться на щелбаны да на раздевание.
Он снова бросил кости, выпало 'три', и коническая фишка, запертая в Доме Трех Истин, смогла покинуть свою ловушку и добраться до последней клетки.
- Ахет! Горизонт, - сказал Кесарий. - Теперь ты ходи.
Юноша радостно всплеснул руками, но Кесарий понимал, что радоваться рано. Из пяти конусов только один достиг Дома Ра-Горахти, клетки, где Ра-Гор Горизонта встречал фишку-душу. Остальные по-прежнему толпились в начале пути. Бородатый и пыхтящий соперник, совещавшийся со своими друзьями, вполне мог выиграть и в этот раз. В Ахете у него уже давно была одна фишка, несколько были на подходе.
'Сказать корчемнику, что я сын епископа Назианза, и велеть ему позвать воинов, если начнется драка?' - подумал Кесарий, и не смог сдержать горькой улыбки. 'Нет уж, обойдемся без папашиной славы...'
Бородач долго тряс кости и, наконец, бросил. Выпала двойка. Осторожно посмотрел на соперника. Тот был спокоен и слегка улыбался, словно это Дионис на корабле играл в сенет с пиратами.
- Выбор невелик, - заметил Кесарий-Дионис. - Или ты идешь этой катушкой в Дом Сетки и пропускаешь ход, или идешь другой катушкой в Дом Исиды и Нефтиды. Это означало застревание перед самым последним полем, так как для того, чтобы уйти с этого поля и добраться до горизонта, нужна была нечасто выпадающая 'двойка'.
- Или я рублю твою фигуру! - взревел бородач и передвинул свою катушку, сдвигая назад конус Кесария. - Будешь ты мне еще зубы заговаривать!
- Я всего лишь по-честному хотел, - пожал плечами Кесарий и бросил кости. Снова 'тройка'.
В-общем-то, картина на доске была безвыходной для бородача, только из-за азарта и злости он не смог ее оценить. Кесарий, медленно печатая каждый удар о деревянную доски, снес угловым ходом две фишки и одновременно создал двойную защиту для своих катушек. Бородач побледнел и начал кусать ногти. Зеваки встревоженно зашептались. Дальше бородачу везти совсем перестало. Следующим ходом он смог попасть только в Дом Воды, так как конусы Иоанна были надежно защищены, и швырнул, переставляя, свою катушку, не попавшую в барку Ра и утонувшую в водах, на клетку Дома Возрождения, со знаком 'анх', далеко от Горизонта. Тем временем Кесарий провел в Ахет уже вторую фигуру. Ему выпадали 'тройки' - особого везения в этом не было, но в том-то и суть игры сенет, что в ней человек побеждает судьбу, как говорил ему не раз, Горпашед. Бородач, зажатый фишками Кесария, метался, ходил назад, потому что вперед ходить уже было нельзя, и даже пытался пропустить ход, но Кесарий заметил, и напомнил ему, что перед четырьмя предпоследними последними полями так делать запрещено. Катушка бородача снова утонула в Доме Воды и была перенесена в Дом Возрождения.
- Рублю твою фишку! - закричал бородач. - У самого горизонта снимаю! Видал?
- Эге, постой, она была в Доме Счастья, Пер Нефер, снять ее уже нельзя, - хладнокровно заметил Кесарий. - Что-то ты правила совсем позабыл. Ты и с братом моим так же без правил играл, а? Ну, что, у меня пятый раз Ахет! Отдавай хитон братишке.
- Я отыграюсь! Дай отыграться! - закричал бородач, взъерошенный, с безумными глазами.
'Как Юлиан', - вдруг подумалось Кесарию, и неприятный холод побежал у него по спине. Он заставил замолчать ликующего названного брата, только что натянувшего возвращенный хитон, и снова выставил фишки. Теперь его ход был первым: он, как победитель, играл катушками. Фигурки сначала медленно двигались по клеткам пенала, выточенным резцом искусного резчиком из дуба - переносной, маленький сенет, но сделан точно в Египте. Не отобрали ли эти лихие люди дорогую игрушку у незадачливых путников - кто знает, уцелевших ли? В каппадокийских лесах разбойники - не редкость. Спасибо Леэне диакониссе, дочери Леонида, у Кесария есть кинжал, практически - короткий меч, здесь, под плащом, на правом бедре, против пятерых? Да, у Каллиста тоже есть нож, поменьше, но насколько ловко молодой вифинец с ним управляется? Да и где сам Каллист? Все консультирует эту ворчливую матрону? Фишки начали свой древний танец на доске, все убыстряя и убыстряя его, кружась, словно танцовщицы, - ведь так и называют их египтяне - 'ибау', танцоры, - стремясь достигнуть последней линии - линии горизонта. Бородач кидал кости на стол, потом стал швырять их на пол, ругаясь, брызгая слюной. Его товарищи боязливо начали жаться к выходу, со страхом глядя на Кесария и позабыв про свои ножи.
- Ахет, - в пятый раз сказал Кесарий.
Вскоре плащ, а затем и кошелек вернулись к юноше, который был ни жив ни мертв.
- Демон египетский, - зашептались вокруг. - Как есть, демон!
- Ахет, - в очередной раз произнес Кесарий. - Что, играем дальше? Анх уджа сенеб, как египтяне говорят. Клади твой плащ. На него будем играть. А лучше - на нож твой. Или на сам сенет, очень он мне понравился. Коробочка искусно вырезана.
Он гортанно расхохотался.
- Да пошел ты... - проговорил медленно, с расстановкой старший из компании. - Вот связались с демонами...
Он закончил свою фразу по-каппадокийски и несколько раз сплюнул через левое плечо, быстро расплатился с корчемником за обед и вино и вместе с товарищами выскользнул как тень из египетского Амдуата за двери постоялого двора. Толпа вокруг стола рассосалась, один корчемник с сыновьями, согнувшись в поклоне, с ожиданием смотрел на двух странных постояльцев.
- А нам дай ухи и вина, - заказал Кесарий, и тихо, обращаясь к юноше, добавил: - Как тебя звать-то, братишка?
- И...Иоанн, - прошептал тот.
- Не бойся, Иоанн, - кивнул Кесарий. - Сейчас пообедаем, и поедешь своей дорогой. С нами до Назианза поедешь, я уже о повозке договорился. Так вернее и безопаснее Только больше с кем попало в сенет по дороге не играй, плохо кончится может. Это тебе не Антиохия, а дикая Каппадокия.
- А... к-как в-вас з-зовут? - все еще заикаясь, спросил юноша. - З-за кого м-молиться?
- Александр, - кратко ответил Кесарий. - И не думай, что я демон. Я в Египте в эту игру учился играть, у Горпашеда, жреца из Гелиополя, часами рубились, бывало. Я у него редко выигрывал. Вот он-то точно играет как демон египетский! - он весело рассмеялся, хлопая юношу по плечу.
- А вы - христианин? - спросил Иоанн, указывая на его ихтюс на серебряной цепочке.
- Я-то некрещеный, хотя и христианин, - строго сказал Кесарий. - А вот ты, как я вижу, крещеный. И в такие игры играешь на постоялом дворе с людьми, которые на разбойников похожи - мне так они точно разбойниками показались. Святые мученики их от нас отвели, поножовщина могла случиться.
Он тяжело вздохнул, и, к ужасу Иоанна, достал свой кинжал, подаренным ему в дорогу Леэной.
- Вы - левша? - глупо спросил Иоанн.
- Когда надо, левша, когда надо, правша... и в сенет еще играю, как видишь, - ответил Кесарий-Александр. - Ешь уху.
- Вы только... Александр... ради Христа... вы маменьке не говорите, что тут произошло... - одними губами проговорил несчастный Иоанн.
- Так ты с матерью? Святые мученики, вот горе-то у твоей родительницы, такой сын, честное слово, хуже, чем сын-разбойник! - воскликнул названный старший брат бедняги.
- Не говорите маменьке! - умоляюще схватил его за рукав хитона юноша.
- Не скажу... А ты мне расскажи, отчего стал с ними играть?
- Я... - юноша покраснел, - я стал молиться перед едой, они стали смеяться над тем, что я - христианин... ну, слово за слово, я согласился во славу Христа сыграть в сенет, чтобы... - тут Иоанн, пунцовый, как закатное солнце, движущееся в Ахет, одними губами произнес: - ... чтобы Христос их посрамил.
- Ат у дайвана! - вырвалось у Кесария.[ Сумасшедщий! - арамейск.] Он постучал средним пальцем по лбу собеседника, а потом кулаком по столу так, что тарелки подпрыгнули.
- Так вы - сириец? - радостно спросил Иоанн. - А я уж подумал, каппадокиец тоже... акцент-то у вас каппадокийский... верно, долго здесь жили...
- Мучеником за сенет стать решил? - спросил Кесарий с сильным гортанным акцентом, и у Иоанна отпали все сомнения в том, что его собеседник может быть кем-то другим, кроме каппадокийца.
- П-почему за сенет? З-за Христа, - ответил Иоанн.
- П-почему? - передразнил Кесарий. - П-потому! Ох, горе матери твоей, сенетианин ты, а не христианин! Пожалел бы хоть ее, дурья твоя башка.
- Я вот слышал, в столице, в Новом Риме, совсем недавно, какой-то врач молодой, архиатр придворный, христианин, имя забыл... вызвал императора Юлиана на диспут, и тот его едва не казнил, в ссылку отправил, изменил в конце концов свое решение... - вдруг начал Иоанн, не замечая, что его собеседник задержал ложку с ухой на полпути ко рту.
- И что? - спросил Кесарий, придя в себя и положив ложку назад в свою миску.
- Ну, вот... ничего особенного... не казнили его... только в ссылку домой отправили, в Вифинию, кажется, или в Понт... - сказал Иоанн. - Жалко, не повезло, мог мученический венец стяжать!
- Да... - проговорил Кесарий, - не повезло....
- Иоанн! С кем ты связался, я спрашиваю тебя? - раздался женский голос.
- Не волнуйтесь, госпожа Анфимия, это мой друг, разве вы его не узнали? - прозвучал голос Каллиста. - Александр, как хорошо, что мы тебя быстро нашли. Я хотел с тобой посоветоваться насчет лечения желудочных болей...
- Иоанн, - произнесла Анфимия голосом пифии. - Иоанн, сын мой, почему ты сидишь за столом и вкушаешь пищу с этим проходим...
Она осеклась и добавила:
- Сегодня пятница, я думала, что ты будешь соблюдать пост. А я вижу, что ты пьешь вино.
- Мы же путешествуем, мама, - ответил Иоанн. - И вино не повредит моему желудку.
- Вино очень хорошо при желудочных болезнях, - заметил Каллист. - Да и у вас... то есть в христианском Писании апостол Павел, как я знаю, советует пить вино при недугах желудка.
- Это лучшее вино, которое можно здесь купить, - сказал Кесарий. - И уха свежая. Перед дальней дорогой надо подкрепиться.
- Да уж, уедешь из этой дыры... наши рабы так и не нашли повозку подходящую, - проговорила Анфимия.
- Познакомьтесь, пожалуйста, госпожа Анфимия, это Александр врач, мой земляк, но прожил долго в Каппадокии... Победитель Александрийского врачебного агона, не постыжусь сказать! - произнес Каллист, решив, что пора представить друга своей тревожной пациентке.
- Вот откуда вы в сенет так хорошо играете! - воскликнул Иоанн совершенно некстати. Кесарий медленно собрал оставленную бродягами игру, вставил разлинованную доску в пенал и вложил туда 'дбау' и 'ибау'. Вдруг он сильно вздрогнул, всматриваясь в обратную сторону коробки-пенала.
- Святые мученики... Фекла... - прошептал он, побледнев и рванулся наружу, ища своих соперников по игре. Но их и след простыл.
Каллист бросился вслед за ним.
- Что с тобой, Кесарий?
- Ничего, - потухшим голосом произнес тот. - Это просто... совпадение просто... да, просто совпадение.
Каллист взял у него из рук пенал и прочел строку, написанную ровным, уверенным почерком:
'Принадлежит Фекле, дочери Василия'.
-Надеюсь, Иоанн, что ты не играл с н и м в сенет? - процедила Анфимия сквозь зубы.
- Нет-нет, не беспокойтесь, госпожа. Я не играл в сенет с вашим сыном, - с легкой улыбкой произнес Кесарий, совладав с собой. - Кроме того, я нашел повозку. Там хватит места нам всем, ваши рабы разместятся рядом с возницей. Мне кажется, нам надо поскорее уезжать отсюда, раз Спаситель представляет нам такую возможность.
Он незаметно сделал жест другу. Каллист понял, что Кесарий хочет уехать отсюда как можно скорее.
- Видите, благая судьба послала нам возможность уехать отсюда, госпожа Анфимия, - примирительно заговорил Каллист. - Доберемся до Назианза, а там проще найти повозку до Антиохии. Здесь волчий угол, надолго можно застрять. Прикажите рабам собирать вещи и закладывать повозку.
- Повозку? - заколебалась Анфимия. Ей не хотелось ехать куда бы то ни было в сопровождении
Кесария-Александра, но большого выбора у нее не было: повозку, в самом деле, было не найти, а жить на постоялом дворе в каппадокийской глуши ей не хотелось еще больше.
- Да, матушка, - заговорил с жаром Иоанн, - давай воспользуемся случаем и поскорее отсюда уедем! Проходивший мимо корчемник посмотрел на юношу с пониманием.
+++
  - Не надо, мама, про это всем рассказывать, - попросил худощавый подросток, вздрогнув и отвернувшись от окна повозки, через которое он смотрел на каппадокийские холмы, поросшие лесом. Это были его первые слова за всю дорогу.
  - Ну как же, Иоанн! - голос матроны в темной, как у диаконисс, столе, плотно собранной под подбородком, был одновременно и нежен, и строг. - Когда ты был маленький, у тебя долго гноились глаза, и я лечила тебя особым коллирием, который мне присылала моя тетка по матери, что жила в Лаодикии - ты ее не помнишь, конечно.
  - Я прекрасно помню тетю Софиодору, мама, - буркнул отрок, нервно потирая щеку ладонью.
Кесарий делал вид, что спит, отвернувшись от всех, и накрывшись своим простым дорожным плащом. Каллист понимал, что его друг не хочет ни с кем разговаривать, погруженный в свои тревожные мысли. Бывают же такие совпадения! Кто эта незнакомая Фекла, которую Кесарий не раз звал в лихорадочном бреду во время своей тяжелой болезни, когда их приютила диаконисса Леэна?
  - Не чешись, Иоанн, будут прыщи. Каллист врач, вы не могли бы подтвердить мои слова? - тоном, не допускающим возражений, добавила матрона, обращаясь к одному из своих спутников.
  - Видите ли, госпожа Анфимия, ваш сын уже не ребенок, а входит в годы, соответствующие мужеству, и ему справедливо кажутся постыдными воспоминания о недугах детства, от которых вы его спасали с благородной самоотверженностью матери, - проговорил Каллист голосом человека, обреченного на долгую и мучительную смерть.
  Иоанн с благодарностью посмотрел на него.
  Кесарий делал вид, что спит, откинувшись на подушки, и Каллист уже начинал считать это предательством с его стороны.
  - Если бы! - вздохнула Анфимия, положив руку на маленькую книжку-кодекс, в которой умещались Псалмы и Притчи Соломоновы, и которую она до этого читала вслух своему сыну и двум спутникам, посчитав их обоих христианами. На притчах о неразумном сыне Кесарий как раз и был обнаружен спящим, после чего весь пыл благочестивой матроны был вынужден принять на себя Каллист, у которого язык не поворачивался признаться, что он - эллин и последователь божественного Плотина. Они ехали в сторону Назианза, где собирались остановиться на постоялом дворе - последним на их долгом пути из Никомедии в Каппадокию, в имение Григория-старшего, епископа и отца Кесария, Горгонии и Григория-младшего. Кесарий планировал пожить немного на постоялом дворе в Назианзе, а потом, разведав обстановку, решить: возвращаться ли прямо в имение отца в близ деревеньки Арианз или поехать к Горгонии и ее мужу Аппиану. Их спутница с сыном, присоединившаяся к ним в Кесарии Каппадокийской, отправлялась далее на юг - они возвращались после посещения Нового Рима в свое имение в Антиохию.
- Я была уверена, что Александр бывший раб господина Каллиста, - произнесла Анфимия. Каллиста бросило в краску. Кесарий открыл глаза.
- Вы ошиблись. Я рожден свободным и у благородных и состоятельных родителей-христиан. Учился в Кесарии Каппадокийской, потом в Кесарии Палестинской, а затем - в Александрии, где и стал победителем агона, - с расстановкой проговорил он.
- Агон, агон, заладил про агон... - пробормотала Анфимия.
- Не надо так говорить с Александром врачом, матушка, - неожиданно воскликнул Иоанн. - Он... он...
- Что - он? - усмехнулась матрона. - Больше всего не люблю, когда вольноотпущенники да молочные братья свободными становятся и в благородные люди лезут. Я вот тебя, Иоанн, нарочно своей грудью кормила, никого и на стадий не подпускала, чтобы не было у тебя таких братьев молочных.
- Расскажите про Александрийский агон, Александр врач, - робко попросил Иоанн.
- Да, Александр, расскажи! - воскликнул Каллист, чувствуя огромную неловкость ситуации. Конечно, Кесарию с самого начала не хотелось, чтобы кто-то узнал в нем сына епископа Назианза, и поэтому он отпустил бороду - она очень быстро выросла и закурчавилась, закрывая большую часть лица. Таким бы его и Каллист не признал, не то, что какие-то знакомые в Каппадокии. Но считать его рабом, самое большее - вольноотпущенником?! Это было унижение сверх меры. Кроме того, у них есть мечи - а если эта матрона сообщит властям, что, дескать, раб с мечом ходит, не упекут ли их с Каллистом в ближайшую городскую тюрьму для рассмотрения их дела? Вот весело будет, когда на суд над сыном явится сам епископ Назианза...
Невеселые мысли Каллиста были прерваны словами Кесария.
-... из двух частей. Сначала происходит диспут, затем - соревнование в хирургическом мастерстве. Александрия славится своей хирургической школой.
- А о чем у вас был диспут?
- Я защищал взгляды Асклепиада Вифинского в учении о болезнях души, а мой совопросник предлагал, как наилучший подход учение Герофила...
- Два безбожника, - проговорила матрона. - Один говорил, что душа из атомов, а другой людей вскрывал, в мозге ножом ковырялся, душу искал...
- А откуда берут пациентов для хирургической части агона, Александр? - перебил Анфимию Каллист. - Люди сами могут предложить лечить свои болезни?
- Такое тоже бывает, но, согласись, лечить геморрой или кишечный свищ на людях не все захотят. Обычно приводят или приносят гладиаторов, ведь агон сопровождается боями...
- Безбожное место - ваша Александрия! - заметила Анфимия.
- Мама, можно подумать, у нас в Антиохии нет гладиаторских сражений! - возразил Иоанн. - Их даже христианские императоры не могли запретить до конца, не то что этот...
- Молчи! - зажала ему рот ладонью матрона и бросила многозначительный взгляд на своих спутников. - Мы, хоть и крещеные, хоть и христиане, но не хулим власть. Так нам апостол Павел завещал.
- Понятно, - кивнул Каллист.
- Мы так и поняли, - кивнул Кесарий-Александр. - И на агоне в тот раз мне пришлось делать операцию Антилла по ушиванию аневризмы. Поэтому я и выиграл агон.
- Восхитительно! - вскричал Каллист. - Ты мне никогда об этом не рассказывал. Я только ассистировал при этой операции, а ты сам ее вел, выходит?
- Да, сам, - хмуро и нехотя отвечал Кесарий. - С Миной. Он мне ассистировал.
- Немудрено, что вы никогда от него этого не слышали, Каллист врач, - шепнула Анфимия. - Он же на ходу сочиняет! - и продолжила:
  - Иоанн еще ребенок, совсем ребенок! Он очень вырос за последний год после болезни - и поэтому все стали считать его чуть ли не совершеннолетним. И он позволил вбить себе в голову эту глупость, да, он сам так считает, что он уже взрослый и может сам решать, что ему надо, а что нет! Это все - влияние твоего Василия, Иоанн!
  - Как, и тут Василий? - заметил Кесарий, продолжая светскую беседу. - Не имя, а просто вестник бедствий! Ни от одного Василия нет ничего доброго. Мой старший брат вот тоже...
  Кесарий смолк, не желая рассказывать подробно, кто его брат и кто такой Василий. Меньше всего ему следовало привлекать внимание к своему путешествию - так велел Диомид. Уж он-то, новый помощник префекта претория в Никомедии, получивший императорское приказание выследить непокорного архиатра и покрывавший вместо этого Кесария и его спасительницу Леэну, знал, что говорил. Поэтому Кесарий назывался везде своим вторым именем - Александр, как в доме Леэны. Но матроне были неинтересны братья Кесария-Александра.
  - Вот видишь! Твои посты вместе с ним привели тебя к тяжелой желудочной болезни, после которой я спасла тебя только на водах в Пифии Вифинской. И ты еще хочешь покинуть родной дом, чтобы учиться риторике в школе Либания! А Василию вот от ваших постов ничего не сделалось - он не только здоров, он даже и не чувствует своей вины передо мной, что едва не оставил меня бездетной - после того, как я потеряла дочь!
  - Мама, но сестренка умерла совсем маленькой, причем тут Василий! - воскликнул ломающимся голосом подростка Иоанн, и лицо его покрылось пунцовыми пятнами.
  - Василии все имеют склонность поститься какими-то нечеловеческими постами, как я вижу, - продолжил Кесарий.
  - Нет, мы, конечно, ничего не вкушаем в среду и пятницу до вечера, - с укором посмотрев на Кесария, продолжила матрона, - но есть траву вместо человеческой пищи! Это уже слишком.
  Каллист вспомнил, что сегодня пятница, и что они плотно поели с утра в дорогу. Ему стало неловко, хотя он не понимал, почему. Он смотрел из окна на густой лес и думал, как хорошо забыть обо всем, уйти жить под кроны этих дубов и елей, жить в хижине, питаться выловленной из реки рыбой и...
  Вдруг повозка резко остановилась - так, что щуплый Иоанн и дородная Анфимия упали на сидения напротив, врезавшись в Кесария и Каллиста.
  - Разбойники! - уже вопил истошно возница. - Каппадокийские разбойники!
  Кесарий выхватил свой меч и выскочил на дорогу, Каллист за ним. Иоанн закрыл собою мать и схватил какую-то палку, чтобы защищаться. Но схватки с двумя одетыми в лохмотья оборванцами, выскочившими из леса на дорогу, не получилось - навстречу им скакал всадник на белом жеребце. Завидев его, разбойники упали на колени и простерли к нему руки.
  - Салом! - радостно закричал Кесарий. - Шлама!
  - Это их главарь! - прошептала Анфимия, прижимая к себе сына. - Христе, не оставь нас!
  - Шлама, ахи! - весело закричал всадник в длинном сирийском хитоне, легко соскакивая с седла.
  Они обнялись на глазах изумленного Каллиста, Анфимии с сыном, дрожащего возницы и стоящих на коленях разбойников, повторявших - "Салом! Салом!".
  - Да у вас тут сговор! - закричала неожиданно Анфимии, выходя из повозки. - Вот ты - все время прикидывался, что дремлешь, и зубы мне про Василия заговаривал, а сам велел вознице завезти нас в эту глушь к своим сообщникам! Я сразу поняла, что вы не христиане! Только прикидываетесь! Но меня не обманешь!
  - Мама, мама, не зли их! - шептал, обнимая мать, несчастный Иоанн, - Может быть, они отпустят нас! Отдадим этим несчастным наши деньги!
  - Госпожа, простите, что напугал вас, - обратился Салом к Анфимии. - Я не знал, что мой господин едет с кем-то еще, кроме своего друга, которого он попросил меня разыграть.
  - А я не успел предупредить Салома, что мы едем вчетвером, - сказал Кесарий, вздыхая.
  - Разыграть друга? Меня? - задохнулся от бешенства Каллист. Кесарий незаметно сжал его локоть.
  - Это не разбойники, - продолжил Салом, похлопывая по плечам растерянных оборванцев. - Это такие же рабы, как и я. Так что не будем звать диогмитов, и просто продолжим наш путь до постоялого двора.
  Все пассажиры залезли обратно в повозку. Анфимия кидала суровые взгляды на Кесария. Каллист сидел, растерянно перебирая страницы кодекса, который оказался у него в руках после всеобщей суматохи.
  - Сын мудрый радует отца, а сын глупый - огорчение для его матери, - прочел он машинально вслух.
  - Вот именно, - сказал матрона и потом молчала до самого постоялого двора.
  На постоялом дворе Кесарий обратился к Анфусе:
  - Госпожа, мне очень неловко перед вами из-за этой ребяческой выходки. Я оплачу ваше проживание здесь, Салом сейчас договорится, чтобы вас поселили в лучшие комнаты, где вы смогли бы прийти в себя от потрясения, перенесенного вами.
  Когда Анфимия, гордо поджав губы и поддерживаемая Иоанном под руку, удалилась в лучшие покои, Кесарий заказал похлебку для себя, Каллиста, Салома и двух "разбойников", боязливо жавшихся в дальнем углу - там они и стали жадно глотать свой немудреный ужин. Салом вздохнул, поглядев на них, и заказал им еще добавки - они и это съели, тщательно вымазав глиняные миски грубыми ячменными лепешками.
  - Госпожа Анфимия приглашает Каллиста врача отобедать с ней, - сказал раб корчемника.
  - Ну что ж, придется тебе идти, Каллистион, - засмеялся Кесарий. - Восстанавливать правильное движение онков. Или гармонию жидкостей тела - желчи и флегмы.
  - Из-за дурацкого представления твоего Салома мне приходится все это терпеть, - пробормотал Каллист, вставая из-за стола.
  - Я потом тебе все объясню, - заверил Кесарий друга.
  Ворча, Каллист ушел в сопровождении раба-корчемника, и Кесарий жестом позвал Салома сесть с ним за стол. Тот, после некоторых колебаний, решился и сел напротив брата.
- Ахи, скажи - что с Макриной? Жива она? Разбойники не нападали на них? Она же всегда... всегда в пути... - тревожно заговорил Кесарий, сразу переходя на арамейский.
- С Макриной, ахи? - медленно отвечал Салом. - Ты за старое решил взяться? Плохо это, нехорошо, брат.
- Что с ней?! - вскричал Кесарий, хватая Салома за руку.
- Все хорошо с ней, ахи, с чего ты взял, что плохо? Сон дурной приснился? Так снам верить нельзя...
- Смотри, - Кесарий показал ему сенет. - Это ее.
- О, она много вещей распродала, когда неурожай был, чтобы зерно поселянам купить, и сенет продала, это я точно знаю, - кивнул Салом. - А ты о плохом подумал?
- Да, ахи. У лихих людей забрал я этот сенет. Подумал, что беда случилась с ней по дороге...
- Отдай мне, - сурово сказал Салом и забрал пенал из рук брата. - Так надежнее будет.
- Ахи, я тебя послушался, а теперь ты мне объясни, что все это значит? - заговорил уже другим голосом Кесарий, показывая на замызганных спутников Салома. - Это же не наши рабы. Где ты их нашел? И почему ты здесь, так далеко от дома? Неужели отец отпустил тебя?..[Ахи - брат (сир., арам.)]
  - О ахи, - ответил Салом, скрещивая руки на деревянном столе, - не выдавай их. Это беглые рабы, от патриция Филиппа сбежали, невмоготу стало...
  - Слушай, ахи, ты что это задумал? - внимательно посмотрел на него Кесарий. - Ты же головой рискуешь. Ат у дайвана?
  [Ат у дайвана? - Ты с ума сошел? (сир., арам.)
  - Я их в лесу прятал, еду им носил. Потом меня мар Григорий решил в Армению отправить, у родственников Василия лошадей посмотреть. Тогда я им сказал, что заберу их и проведу по горным тропинкам, я знаю дорогу. Велел ждать. А они, дураки, решили, что я их бросил, и с голодухи начали в разбойников играть. Хорошо, что я рядом оказался. Вы бы их одолели без труда и сдали диогмитам, а там - пиши пропало. Филипп бы их или распять приказал, или бичевал бы до смерти.
  - Так распинать запрещено... - растерянно проговорил Кесарий.
  - Филиппу все можно, ахи, - ответил Салом, и на его лбу надулась жила. - Что скажешь, ахи? Если диогмитам будешь сдавать, знай - я скажу, что я беглецов покрывал.
  - Нет, брат, - Кесарий ударил ладонью плашмя по столу и закашлялся - у него перехватило дыхание. Беглецы уставились на него из своего угла - воспаленные, гноящиеся глаза, изуродованные клеймами лбы.
  Кесарий перевел дыхание и сказал:
  - Салом, ты меня очень обидел сейчас. Какие диогмиты? С ума сошел? Ламашту твой разум поразила?
  [Ламашту - демоница из вавилонской мифологии]
  - Ш-вак ли, ахи! - воскликнул сириец и строго добавил: - Не поминай демонов, - но тут же на лице Салома засияла улыбка, а пульсирующая вена на лбу исчезла.
  [Ш-вак ли, ахи! - прости меня, брат мой! (сир., арам.)]
  - Или ты думаешь, что ты мне больше не брат? Или ты считаешь, что мои детские клятвы так и остались в детстве? - продолжал Кесарий.
  - Шувха ламшиха! - воскликнул Салом и проговорил: - Я знаю, Сандрион , что ты - благородный человек. И я вижу, что ты не предал Христа. Я всегда это знал, хотя отец... то есть мар Григорий не верил мне.
  [Шувха ламшиха! - Слава Христу! (сир., арам.)]
  - Погоди, Салом, расскажи мне - что стряслось, почему отец и все домашние решили, что я - отступник и эллин? - спросил Кесарий, в упор глядя на Абсалома.
  - Отец получил какое-то письмо, якобы от тебя - с твоей подписью и печатью. Оно начиналось с приветствия во имя Гелиоса и Матери богов, - ответил сириец. - Скажи мне, ахи, это же какой-то подлог, ведь так? Но что с тобой случилось? Ты не отвечал на письма, не приезжал, не подавал никаких вестей - мы думали, что ты уехал в Антиохию вместе с императорским двором. Злые языки говорили, что видели тебя в свите Юлиана, обласканного и приближенного к императору, когда его двор недавно останавливался в Кесарии Каппадокийской.
  - Это выдумки! - резко ответил Кесарий. - Меня тогда уже не было при дворе.
  - Так ты ушел из придворных архиатров, брат мой? Но почему ты не сказал об этом нам? - Салом внимательно смотрел на Кесария большими черными глазами. - Я вижу, что ты словно стал старше, в волосах твоих появилась седина, в глазах - боль, и кашель твой мне не нравится... Шлам анта? Крих анта?
  [ Шлам анта? Крих анта? - все ли хорошо с тобой? Не болен ли ты? (сир., арам.)]
  - Ла, ахи, - ответил Кесарий негромко. - Сейчас уже все позади. Я спорил с Юлианом и почти заслужил казнь, но получил ссылку. Долго болел и скрывался у одной доброй женщины. Каллист был неразлучно со мною. Ху рахма тава. Теперь я узнал, что Юлиан меня разыскивает и велит мне отправиться в самую худшую для меня ссылку, в имение отца, поэтому я еду туда. Я хотел сразу уехать к Мине в Александрию, не хотел даже и дома показываться.
  [Ла, ахи. - Нет, брат мой.
  Ху рахма тава. - Он - хороший друг (сир., арам.) ]
  - Ты - исповедник, о брат мой! - воскликнул Абсалом, размахивая руками так, что его белый хитон распахнулся. - Я так и думал! Ты пострадал за Христа! О, как же ты блажен... Айхан мешк-ха на аода лах к-ма хадуто д-лев бамшиха, о ахи!
  [ Айхан мешк-ха на аода лах к-ма хадуто д-лев бамшиха, о ахи! - Как рассказать мне о том, что сердце мое возрадовалось о Христе, о брат мой! (сир., арамейск.) ]
  - Погоди, - вдруг остановил его Кесарий, заметив что-то. Абсалом быстро запахнул хитон, но было уже поздно.
  - Следы от бичей? - тяжело проговорил Кесарий. - Отец... он приказал отдать тебя под бичи?.. Какая жестокость и какая несправедливость ...
  Абсалом медленно сжал ладони в кулаки. Угол его рта дернулся, а глаза еще больше потемнели.
  - Да. Я сказал то, что думал. Я не верил, что ты стал отступником, и что Феотим видел тебя в свите императора в Кесарии, приносящим жертвы. И мар Григорий велел меня наказать. Урания выла, конюхи ее заперли, а то она бросалась меня защищать... А потом конюшня загорелась, говорят, молния в нее ударила, все побежали туда... а про меня забыли...Все уже зажило, не тревожь свое сердце, брат. И Христа, Сына Божия, тоже ведь бичевали...
  - Изуродовал родного сына...- прошептал Кесарий. - До чего черств и бессердечен отец! Со мной не удалось, так все-таки нашел способ отыграться на тебе... Ты пострадал, выходит, защищая меня! Как же ты пережил все это? - сдавленно воскликнул он, касаясь плеча Салома, на котором виднелся страшный багровый рубец - след от бича. - Я бы наложил на себя руки после такого, - добавил он еще тише.
  - Ты - свободный, а я - раб. Мне легче пережить такое, Сандрион. Не сравнивай, - откликнулся Салом. - Твоя благородная сестра Горгония спасла меня - в суматохе велела в свою повозку отнести и к себе в имение отвезла, сама ухаживала за мной... Спасла меня... приглашала даже врача Нафана, который мар Василия лечит... а мать моя Мариам от пережитого тяжело заболела, и госпожа Нонна выхаживала ее, пока она не выздоровела. Но не будем об этом. Я хочу попросить тебя осмотреть этих бедняг - у них тяжелая офтальмия, и даже ресницы уже растут внутрь века, царапая глаза. Если им не помочь, они могут ослепнуть.
  +++
  - Вот когда детей растят, не заботясь об их воспитании, тогда они уже в зрелом возрасте водят дружбу не с благородными людьми, а потешаются над паломниками вместе с детьми их отца, прижитыми от рабыни-сириянки! Плохо кончается такая дружба! Все эти кормилицыны сынки, верны, любимчики и друзья детства должны остаться в детстве, я считаю, - говорила Анфимия, осторожно доставая из жареной рыбы кости и отправляя ее в рот маленькие кусочками.
  - Отчего вы считаете, госпожа Анфимия, что Александр и Салом... - начал Каллист осторожно. Ему вовсе не хотелось, чтобы тайна Кесария вскоре стала всеобщим достоянием от Каппадокии до Антиохии.
  - Святые мученики! - всплеснула Анфимия руками. - Да они похожи друг на друга, словно близнецы - высокие, смазливые на лицо, волос густой и черный, только у этого вашего Александра глаза синие, а брат его больше чернявый и бородатый, и следы бичей на плечах, уж я разглядела. Ну, вот борода-то его вас и сбивает немного, а так только разве слепой не заметит. Как только отец разрешает такую дружбу водить собственному законному сыну с сыном рабыни!
  - Мама, - перебил Иоанн, - во Христе нет ни раба, ни свободного! Как ты можешь осуждать этого человека за то, что он не гнушается родным братом! Мне кажется, что он недалеко от Царствия Божия...
  Каллист закивал. Анфимия вздохнула и ласково сказала сыну:
  - Ты ничего не понимаешь в этой жизни, Иоанн. Осторожно, в рыбе кости!
  - Я знаю, - буркнул подросток.
  - Вы родом из Вифинии, Каллист врач? - сменила тему матрона, благосклонно глядя на Каллиста, которому не лезла в горло даже луковица. - У вас благородный выговор. Не то, что этот ужасный гортанный каппадокийский акцент вашего друга.
  - Да, я из Вифинии, - кратко ответил Каллист.
  - И как у вас там, много эллинского заблуждения? Мне кажется, Вифиния - очень христианский край, не то, что у нас.
  Каллист кивнул, жуя луковицу.
  - Антиохия - совсем другое дело, - вздохнула матрона. - Полно язычества! Даже многие христиане соблазняются. Очень нелегко хранить истинную веру. Например, культ сирийской богини. Это же отвратительно!
  Каллист не ответил, делая вид, что занят извлечением костей из рыбы.
  - Впрочем, и у вас тоже чистота христианской веры уже не та, - заметила матрона.
  Каллист согласился слабым кивком.
  - Ариан много, - с видом знатока произнес он и опять углубился в рыбу.
  - Ариане - это еще что, это сущая ерунда! Мужчины не замечают за своими философскими спорами главного! - многозначительно произнесла Анфуса.
  Каллист вздрогнул.
  - Я заметила, пока была в Новом Риме и окрестностях, что мать Христа все называют почему-то "Богородицей", - переходя на возмущенный шепот, поделилась матрона со спутником своими тревогами. - Что это, если не язычество? Я не удивлюсь даже, что это происки самого Ю... Ну, вы поняли.
  - А как же еще ее называть? - удивился Каллист. Ему вдруг представилась любимая статуя в доме его дяди Феоктиста - Исида, держащая хрупкого младенца Гора, и взирающая материнским, полным любви взглядом на всех приходящих к ней. - Христос - Бог. Его Мать родила Бога, значит, Богородица.
  - Вот-вот! - всплеснула руками матрона. - Так это сплошное язычество! Так и египтяне говорят, что их Исида, прости Господи, бога Гора родила! Еще есть некоторые, так ваяют Исиду с Гором, а подписывают - Богородица и Христос. Нечестие какое! А кто-то и Асклепия ваяет, тоже Христом Спасителем подписывает. И люди ходят, поклоняются, души свои демонам отдают и вечной жизни лишаются за идолопоклонничество, как израильтяне у горы Хорив, златому тельцу поклонившись...
  - Так как же называть Мать Христа? - спросил Каллист. - Ведь Она была необыкновенной женщиной, судя по всему, не такой, как другие.
  - Что вы, Каллист врач! - замахала руками Анфуса, словно речь шла о ее соседке. - Самой обыкновенной женщиной она была, и даже не понимала, что у нее за Сын! Вы невнимательно Евангелие читали - сколько раз Он ее упрекает в маловерии, пытается уврачевать Ее скупость и тщеславие! Не за что ее почитать. Да Иисус сам сказал - "Что Мне и Тебе, Жено?"
  - Не думаю, что от обыкновенной женщины родился бы сам Бог, - сухо заметил Каллист.
  - В том-то и дело! - торжествующе произнесла Анфимия. - Сын Божий прошел через Мариам словно через трубу, а не так, как повествуется о рождении детей нечестивыми женщинами от нечестивых эллинских богов!
  - Что за чушь! - воскликнул Каллист, вскакивая из-за стола. - Мне пора. Всего хорошего.
   ... Каллист обнаружил Кесария осматривающим глаза "разбойников". Абсалом стоял рядом, держа на полотенце инструменты. Ящик для лекарств, которым Кесарий с Каллистом обзавелись еще в Никомедии одним на двоих, стоял на табурете, в одном из его отделений поблескивали инструменты с изображением льва на рукоятках - подарок Леэны. Развернутые куски аравийской смолы и свинца лежали рядом, на медных тарелках. Тут же была и приготовленная печатка для коллириев. Абсалом залил принесенным рабом кипятком свежесобранный зверобой в большом тазу. Любопытные корчемники и редкие постояльцы пробовали было толпиться вокруг, но Кесарий что-то резко сказал по-каппадокийски и зевак как водой смыло.
  - Какая ужасная офтальмия, - произнес Каллист, подходя ближе и наклоняясь. Зловонный гной тек из-под опухшего века одного из рабов, тощего и высокого, с рыжей щетиной на изрытом оспинами лице.
  - Абсалом, право слово, им бы сначала вымыться и переодеться, - заметил Кесарий. - Они словно из выгребной ямы. И какой смысл лечить глаза в такой грязи?
  - Опасно на постоялом дворе устраивать для них баню, ахи, их опознать могут - сказал тот по-сирийски.
  - Ну хоть рожи-то свои пусть вымоют и руки! - заметил Кесарий. - Они же этими самыми руками будут потом глаза тереть. И тогда какой смысл в коллириях и прочем лечении?
  - Через границу перейдём, будет им и баня, и хитоны, - отвечал по-сирийски Салом. - Завтра утром на рассвете выйдем. Я сам не хочу здесь задерживаться.
  Он подал своим подопечным тазик с горячей водой, золу и полотенце. Когда те, от страха боясь произнести даже слово, умылись, Кесарий уже почти приготовил коллирий.
  - Самый простой, - сказал он, растирая в ступке белый свинец, малахит и аравийскую смолу. - Но тебе, Салом, этого хватит надолго.
  С этими словами Кесарий скатал образовавшуюся массу и поставив сверху печатку - "простая глазная мазь, употреблять ежедневно", отложил ее в сторону.
  - Ну, давайте, кто из вас самый смелый, - обратился он к частично вымытым рабам. Они не шелохнулись, тогда Кесарий, велев Салом крепко держать голову рыжего, промыл губкой, намоченной в крепком настое зверобоя его гноящийся глаз. Раб охал, но не смел вырываться.
  Каллист стоял рядом - он бы занялся вторым рабом, но без помощника опасно делать даже мелкие операции на глазах, тем более, удалять вросшие внутрь ресницы - пациент может дернуться и напороться на инструмент в руке врача.
  - Можно я вам помогу, Кесарий врач? - раздался тихий голос. Это был Иоанн.
  - Можно, - ответил Кесарий, выдергивая уродливую ресницу, растущую внутрь так, что на белке глаза появились тяжистые сращения с веком. - Подай мне нож.
  Раб затрепетал, и Салом, говоря что-то успокаивающее, еще сильнее обхватил его. Кесарий быстро рассек сращения, не повредив глаз и обратился к Иоанну:
  - А теперь подай мне мазь.
  Когда мазь была наложена, Каллист, смирившийся со своей ролью помощника, сам взял чистые полотняные лоскуты для повязки и забинтовал глаз рыжему рабу - красиво, чтобы ленты накладывались друг на друга соразмерно и прочно - так, как учили его на Косе, чтобы повязка стала украшением, а не знаком уродства. Раб стал похожим на воина, вышедшего победителем из сражения, а, кроме того, туры повязки успешно закрыли его уродливое клеймо на лбу.
  - Больно? - спросил Кесарий рыжего, уже промывая глаза второму, коренастому и чернявому, но тоже истощенному.
  Рыжий радостно замотал головой.
  - Ну, опий свое дело делает, - сказал Кесарий. - У меня немного было, я добавил. Иначе спать не будут. Тут все запущено, конечно, очень, но зрение еще не утрачено. Если ты достанешь траву иеракион , то вместе со зверобоем компрессы и промывания по утрам очень хорошо, вместе с этой мазью на ночь. И сирийский нард.
  - Достану, - кивнул Абсалом. - Будем лечить, как положено.
  Пока Каллист перевязывал второго "разбойника", Иоанн осторожно потянул Кесария за локоть.
  - Что такое? - немного недовольно ответил тот.
  - Александр врач, я хотел бы вам сказать... - пробормотал юноша.
  Кесарий внимательно поглядел на него.
  - Хорошо, давай отойдем, если не хочешь говорить при всех.
  - Да! - закивал Иоанн, которому недоставало смелости для того, чтобы предложить это.
  - Александр врач, вы - настоящий христианин! - задыхаясь от волнения, выпалил Иоанн, когда они вышли в небольшой дворик, где росли старые яблони.
  - Спасибо, конечно, Иоанн, но я даже не крещен, - усмехнулся тот.
  - Вот как? - растерялся Иоанн.
  - Ну да.
  - Тогда вам надо креститься! - взволнованно заметил Иоанн.
  - Еще успею, - ответил Кесарий, поднимая с земли зеленое яблоко и вертя его в руках. Потом обратился к Иоанну и добавил, показывая яблоко ему:
  - Никогда не ешь сырые. Можно умереть от диарреи. Понял?
  - Я не ем, у меня желудок больной, - растерянно ответил Иоанн. - Но вы же креститесь потом?
  - Помирать буду, крещусь.
  - Мне кажется, это неправильно. Меня вот в детстве крестили.
  - А у Либания учиться тебе это не помешает?
  - Надо еще маму уговорить к Либанию меня отдать, - вздохнул Иоанн. - Она не хочет, чтобы я с язычниками общался.
  - Это не страшно - учиться с эллинами. Мой старший брат вообще в Афинах учился, - заметил Кесарий.
  - Ох! - с восторгом и ужасом вырвалось у Иоанна.
  - Да. А теперь пресвитер.
  - Ваш брат - пресвитер? А вы до сих пор некрещеный?
  - Да в самом деле, что ты пристал со своими проповедями ко мне, Иоанн! - воскликнул Кесарий, отшвыривая яблоко на кучу листьев. - Что ты заладил - "некрещеный, некрещеный"!
  - Мне жалко, что вы можете погибнуть! - горяч начал Иоанн. - Вы же творите дела, достойных христианина - и брата от рабыни любите, и разбойников этих несчастных лечите.
  - Святые мученики, что за... - выдохнул Кесарий.
  - Про брата - это моя мама догадалась, - торопливо сказал Иоанн.
  - А, понятно, - ядовито проронил Кесарий.
  - Вы такой... такой благородный... такой сильный и умный... - проговорил Иоанн, и в его голосе зазвенели слезы. - Мне таким никогда не быть.
  Кесарий остыл от охватившего его гнева. Положив юноше руку на плечо, он сказал:
  - Глупости. Я в детстве был болезненный и хилый. Потом стал заниматься в палестре - и, видишь, успешно.
  - Правда? - с надеждой проговорил Иоанн.
  - Чистая правда, - продолжал без тени смущения сочинять Кесарий. Ему стало жалко этого юношу, маменькиного сыночка, который с такой надеждой смотрел на него. - Тем более, занятия риторикой укрепляют душу. Ты станешь замечательным ритором и прогремишь на всю экумену, я уверен.
  - Вы... уверены? - прошептал зардевшийся Иоанн.
  - Совершенно уверен, - сказал Кесарий, хлопая его по плечу. - Так что не горюй и ходи в палестру. И мать проси тебя к Либанию отправить. Христос Бог все может совершить. Может, ты даже после него училище возглавишь.
  - Я откажусь, если Богу будет угодно и так случиться! - с неожиданной гордостью сказал Иоанн. - Я хочу посвятить свой талант церкви.
  - Пусть так, - ответил Кесарий, улыбаясь.
Вдруг до них донеслись истошные крики из низких окон общей комнаты, где обедали простые постояльцы:
- Подавился! Помирает! Люди добрые!
Кесарий бросился туда, расталкивая людей, спешащих посмотреть на неожиданное зрелище. Но люди толпились у узкой двери, и войти не было никакой возможности. Тогда Кесарий оттащил двух зевак от окна и впрыгнул внутрь.
Посиневший гость уже хрипел, а его налитые кровью глаза, полные смертельного страха, казалось, выскакивали из орбит. Друзья стучали по его спине, трясли, пытались напоить, но толку от этого никакого не было. Его всклокоченная борода была залита похлебкой, рядом валялась надкушенная лепешка.
- Разойдись! - крикнул Кесарий по-каппадокийски зевакам, и, схватив бородача, уложил, почти бросил его на спину на огромный стол, запрокинув ему голову, обнажил горло, и провел спасительный разрез острием меча. Раздался тонкий свист - это бородач начал дышать через разрез в трахее.
- Оживает! - зашептались кругом. - Оживает! С того света вернулся! Вон, уж и порозовел!
- Шпильки! - крикнул Кесарий. - Женщины, дайте шпильки для волос! Любые!
- Ахи, вот, - сказал Салом, вкладывая в его руку длинные палочки для игры в сенет.
Кесарий разжал челюсти бородача, который уже стал не такой синий, и извлек из его гортани кусок лепешки.
- Еще покашляешь, там крошки наверняка, - заметил он. - Дайте ему воды.
- Опять ты... - прохрипел бородач, и щеки его побледнели. - Демон!
Он сделал движение, чтобы столкнуть Кесария с себя.
- Я не демон, дурачина каппадокийская, я христианин! Спасаю тебя, дурья твоя башка! - закричал Кесарий, едва удержавшись от неожиданности на столе, на который он забрался для удобства проведения операции трахеотомии по Асклепиаду Вифинскому.
- Ох, не убивай! - взмолился бородач. - Крещусь! Обещаю! Только не убивай! Отстань от меня! Не преследуй!
- Тогда скажи, откуда у тебя сенет? - потребовал Кесарий.
- У купца выиграл, - прохрипел бородач. - Никого за сенет не убивал, клянусь! Крови на руках нет!
Кесарий вытер свои руки о какую-то тряпку, и спросил снова, уже спокойнее:
- А купец откуда взял?
- Он у одной чокнутой диакониссы купил за бесценок, хвастался, - простонал бородач. - Оставь меня в покое, демон христианский, с колдовством твоим! Обещал же тебе, что крещусь! Только оставь в покое!
Кесарий и пробравшийся к нему, наконец, через толпу Каллист быстро наложили повязку на горло бородача. Каллист с восхищением смотрел на друга. Тот вытер меч и повесил его на пояс. Салом подал брату скинутый плащ и хотел что-то сказать, как к ним подбежал растрепанный мальчишка, несущий что-то в руке.
  - Письмо для вас! Письмо для вас! - закричал он, отдавая туго скрученный обрывок папируса Кесарию и с надеждой заглядывая ему в глаза. Салом дал ему пару медных монет. Кесарий развернул папирус.
  Бывший архиатр Нового Рима развернул обрывок папируса и стал читать:
  "Братец! Ты с ума сошел! Что вы делаете на этом постоялом дворе с Саломом? Ему надо срочно ехать в Армению! Прекрати его задерживать, отец его и так чуть не убил, так в следующий раз убьет! Хорошо тебе по столицам разъезжать, а он тут при отце останется! Твое счастье, что корчемник новый, еще не всех в лицо знает! И быстрей возвращайся, отец уже собирается тебя наследства лишить, как отступника! Шевелись! Горгония".
  - А на словах госпожа Горгония велела добавить, что она еще ласково написала, - добавил мальчишка, прыгая на одной ноге.

   ____ Коллирий - collyrium, в античной медицине глазная мазь. 'Повесть о любви Херея и Каллирои' (др.-греч. Τῶν Περὶ Χαιρέαν Καὶ Καλλιρρόην) - знаменитый греческий роман Харитона Афродисийского.
Цитата о болезнях желудка приводится по6 Гален. Искусство медицины. (Цит.по: Гален. Сочинения, том II, под ред. Д.А.Балалыкина, М., 2015). БввЮ Диэта - в античной медицине не только питание, но и образ жизни, включающий физические упражнения, ванны и прочее, в широком смысле - лечебный режим.
  Ахи - брат (сир., арам.) Ла вале лах! - нельзя! (сир.,арамейск.)
  Ат у дайвана? - Ты с ума сошел? (сир., арам.)
  Ламашту - демоница из вавилонской мифологии.
  Ш-вак ли, ахи! - прости меня, брат мой! (сир., арам.)
  Шувха ламшиха! - Слава Христу! (сир., арам.)
  Сандрион - уменьшительное от Александр.
  Шлам анта? Крих анта? - все ли хорошо с тобой? Не болен ли ты? (сир., арам.)
  Ла, ахи. - Нет, брат мой.
  Ху рахма тава. - Он - хороший друг (сир., арам.)
  Айхан мешк-ха на аода лах к-ма хадуто д-лев бамшиха, о ахи! - Как рассказать мне о том, что сердце мое возрадовалось о Христе, о брат мой! (сир., арамейск.)
  Иеракион - трава ястребинка зонтичная, широко использовалась при лечении глазных заболеваний в античности.

  
  За перевод на сирийский (арамейский) я приношу сердечную благодарность Dr Siam Bhairo и Anne Burberry (Exeter University, UK)]
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"