Шульчева-Джарман Ольга : другие произведения.

Возложи на очи коллирий. Глава 10

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    ГЛАВА 10. О БРАТЬЯХ И ЖАЛЕ В ПЛОТЬ.
    - Каким письмом, отец? - светло улыбаясь, отвечал Кесарий родителю.
    - Вот этим! - проревел Григорий--старший, швырнув на стол злополучные вощеные дощечки - Каллист даже издали узнал и четкий, почти девичий, почерк Фессала, и печать архиатра.
    - Вот этим? - удивленно вскинул брови Кесарий, беря письмо осторожно, словно оно было от прокаженного, и зачитал вслух:
    - "Отец, здравия тебе и радости от великого Гелиоса и Матери богов!" Что это за чушь! - добавил он, бросая письмо на стол жестом, удивительно похожим на жест отца.
    Каллист рассмеялся бы такому сходству, произойди все при иных обстоятельствах.
    - Не смей повторять эти богохульства! - вскипел Григорий- старший. - Отвечай на мой вопрос!
    - Я ведь уже сказал: "Что за чушь!" - с достоинством ответил Кесарий. - Какого еще ответа ты еще хочешь от меня, отец?
    Улыбающийся и спокойный, он стоял среди виноградных лоз, увивающих беседку, как Дионис перед Пенфеем.
  Кесарий подошел ко входу в маленькую часовню Сорока мучеников и некоторое время стоял неподвижно. Потом он медленно произнося что-то одними губами, изобразил на себе крест. Нередко здесь совершались празднество в честь Сорока - с пением, свечами и возвышенными, вдохновенными речами старшего сына епископа Назианза.
  Но теперь он сам, несчастный Григорий-младший, содрогался на холодном каменном полу в беззвучных рыданиях.
  - О великий Христе мой! Забери меня из этого ада! Прерви мою жизнь! На что мне она, полная неизбывного страдания? Ни часа радости, ни дня без скорби! - хрипло шептал Григорий, прижимаясь горящим как в лихорадке лбом к гладкому известняку.
  - Грига, родной мой Грига! - произнес Кесарий, склоняясь над ним. - Что с тобой стряслось?
  - О, Кесарий! - Григорий с трудом приподнялся и снова упал на руки брата. - Тебе не понять меня... Ты другого склада... Тебе всегда всё давалось легко, ты сумел вырваться из-под отцовского гнета и теперь в Новом Риме ведешь счастливую, независимую жизнь... а я... я - последний из рабов нашего отца, хоть и старший сын по праву рождения.
  Кесарий печально улыбнулся и вздохнул, прижимая брата к себе.
  - С какой радостью я забрал бы тебя в Новый Рим с собою, Грига! - сказал он.
  - Правда? - оживился Григорий. - Я готов! Бежим! Я оставлю все! О, каким глупцом я был, что не соглашался, когда ты звал меня раньше!
  Кесарий несколько мгновений колебался. Потом он ласково обратился к брату - так, как он обратился бы к плачущей Аппиане:
  - Я думаю, это возможно. Но теперь тебе надо принять горячую ванну и выпить успокоительного отвара.
  - Это не поможет, Кесарий! - прерывающимся голосом произнес Грига. - Ничто не поможет мне собрать кесарский налог в срок!
  - Так ты из-за кесарского налога так расстроился? - немного удивленно переспросил Кесарий.
  - "Расстроился!" - передразнил его интонацию Григорий, с раздражением высвобождаясь из объятий брата. - Да это жало в плоть, это ангел сатанинский! Это чума, хуже той, что в Афинах при Перикле была! - задыхаясь от возмущения, прохрипел Григорий. - У меня нет ни капли времени, ни для созерцания, ни для чтения, ни даже для сна. Днем я служу суровому господину - нашему с тобой отцу-епископу, а вечером сижу над этими проклятыми хозяйственными книгами... Ради этого ли я оставил Афины и возлюбленную мою...
  - Возлюбленную? - тихо переспросил Кесарий, решив, что брат проговорился о трагической истории своей любви. В голосе бывшего архиатра прозвучало несказанное сочувствие.
  -...филологию! - продолжал Григорий, не обращая внимания на вопрос брата. - Возлюбленную филологию мою!
  - А-а, - облегченно протянул младший брат.
  - Ради этого ли бросил я свое пустынное уединение? - продолжал Григорий, простирая руки к невидимым слушателям.
  - Нет, милый мой брат, - отозвался единственный его слушатель и друг, похлопав ритора и филолога по плечу, - не для этого. Сейчас я кликну рабов, он приготовят тебе ванну и разотрут тебя, а отвар мною уже с утра приготовлен, ждет тебя.
  - Отец не позволяет принимать ванны во время поста, - вздохнул Григорий. - А у нас пока еще пост. Из-за тебя и Каллиста.
  - Эй, рабы! - громко позвал Кесарий, выйдя из часовни. К нему поспешно подбежали двое человек в коротких туниках.
  - Приготовьте ванну для господина Григория, - сурово велел он.
  Рабы почтительно поклонились, но по их лицам пробежала тень страха.
  - В той бане, что далеко от покоя епископа Григория, - добавил младший сын, слегка улыбаясь.
  - Понятно, молодой хозяин! - благоговейно ответил старший из рабов. - Все, как раньше, помню, так и сделаю. Знамо дело! Хорошо-то как, что вы, наконец, приехали. Феотим совсем проворовался.
  - Феотим? Управляющий? - сурово спросил Кесарий. - Его еще не отстранили от управления имением? Я же велел тебе, Григорий!
  Несчастный затряс головой, и слезы снова полились из его глаз.
  - И отец, и ты - все вы кричите на меня! - срывающимся голосом проговорил он. - Хорошо вам, свободным людям! А я, хоть и свободный, но всем раб!
  - Вот так он, сердешный, уж давно заговаривается, - доверительно шепнул Кесарию на ухо старший раб.
  - Ясно. Приготовьте поскорее ванну.
  ...К тому времени, как рабы доложили, что баня истоплена и ванна готова, Григорий, наконец, выплакался на груди брата и даже вымученно улыбнулся, узнав об истории с письмом Фессала:
  - Да, у нас тут такая свистопляска после этого письмеца началась... Но что ты отцу собираешься рассказывать? Неужели правду? Он никогда не поверит.
  - Посмотрим... - уклончиво ответил Кесарий. - Пойди, прими ванну, а я пока побуду здесь, в часовне - хочу помолиться святым Сорока мученикам.
  - Да, Сорок мучеников, - снова улыбнулся Григорий, уже не так страдальчески. - Я помню - они ко мне во сне приходили, когда я в отрочестве во время праздника в саду уснул. Грозили, что накажут.
  - И я к тебе одновременно с ними приходил, обыскавшись по всему саду, - заметил Кесарий. - Я боялся, что отец с тебя голову снимет - так он бушевал, что тебя не обнаружил в часовне. Насилу тебя я нашел тогда, на пригорочке под солнышком задремавшего, и добудиться не мог, в ухо тебе кричал про кары отчие.
  - Нет, мне точно мученики являлись, - ответил Григорий. - Ты не можешь судить об этом, у тебя никогда не было видений! И поэтому ты всегда меня высмеиваешь, Кесарий, а сам ничего не понимаешь.
  - Никогда я не высмеивал твоих экстазов! - серьезно отвечал Кесарий. - Но иди же, прими ванну и выпей настой, что я тебе приготовил. Я помолюсь и приду к тебе, а потом мы вместе придумаем, как справиться с этим кесарским жалом в плоть.
  +++
  В просторной беседке, украшенной цветами, среди ковров и вышитых подушек сидела Нонна с неотлучной Мирьям, а рядом с ними - старшая дочь диакониссы.
  На лицах обоих женщин была радость, и только лишь взгляд внимательного и опытного человека смог бы заметить в глубине глаз Нонны и Горгонии глубокую печаль, искусно скрытую внешней веселостью. Лицо же Мирьям было почти неразличимо, так плотно она закутала голову покрывалом, а глаза, большие и темно-карие, она привычно держала долу.
  - Как хорошо, что Каллисту стало лучше! - с улыбкой куклы произнесла Горгония.
  - Да, где же они запропастились с Кесарием? - ответила Нонна, и вздохнув, добавила:
  - Как хорошо, что у нашего Сандриона есть такой друг, как Каллист. - Столичные друзья обычно любят пиры и развлечения за чужой счёт, более они не способны ни на что. Признаюсь, я не думала, что в Новом Риме у Сандриона есть такие друзья, которые не оставят его в ...
  Нонна осеклась. Дочь внимательно посмотрела на нее.
  - В трудностях странствия, мама, ты хотела сказать? - спросила она, помедлив.
  - Да, именно так, в трудностях странствия, - кивнула Нонна, незаметно поднося к глазам платок. - Конечно, конечно... это такое ответственное и сложное поручение... Кесарь Юлиан дал своему архиатру задачу не из легких.
  - Но Кесарий с ней прекрасно справился... то есть справится! - заметила Горгония.
  - Горги, он не рассказал тебе, отчего у него поседели волосы? - вдруг неожиданно спросила Нонна.
  - Он болел, - отвечала Горгония. - Поэтому и не писал нам, не хотел, чтобы ты беспокоилась.
  - Христе, где же он скитался, больной, изгнанный, лишенный всего! - прошептала Нонна.
  Горгония внимательно посмотрела на мать.
  - У Кесария отличный дом в Новом Риме и рабы. О нем было, кому позаботиться, - сказала она и добавила: - И Каллист рядом.
  - Да благословит Христос Бог Каллиста! - воскликнула Нонна, прижимая к груди руки. - Он спас моего сына! Как он только не испугался императорского гнева!
  - Отчего же гнева? - деланно удивилась Горгония. - Император поручил Кесарию важное дело в Александрийском Мусейоне. Он...
  - Ах, Горги! - воскликнула Нонна, не выдержав, и всплеснула руками. - Ради чего мы с тобой обманываем друг друга! Ты ведь тоже украдкой прочла указ Юлиана, как и я! А появление Максима разве не дало тебе понять, какая опасность нависла над твоим братом?
  - Указ? - не сразу переспросила Горгония, словно раздумывая.
  - Да, указ о ссылке Кесария и о лишении его всего имущества за исповедание Христа на императорском диспуте! Хитрец, он так искусно спрятал этот указ в послание к Филлипийцам... бедный Сандрион...- прошептала диаконисса. Ее синие глаза были полны слез. - Нам незачем притворяться друг перед другом, дитя мое!
  - Да, мама, ты права, - глубоко вздохнув, ответила ее старшая дочь.
  - Но скажи, Горги, как тебе удалось выведать у нашего скрытного Александра, что он был болен? - с тревогой проговорила Нонна.
  - Каллист мне рассказал, что Кесарий был болен, - соврала Горгония, - и то в двух-трех словах. Кесарий сам ничего мне не рассказывал. Каллист, впрочем, тоже хранит тайну друга относительно его изгнания и прочего.
  Нонна с пониманием кивнула.
  - Каллист тем более заслуживает уважения, что хранит тайну Кесария, - сказала она.
  - Не будем и мы подавать вида, что мы ее разгадали, - продолжила Горгония.
  Нонна и Мирьям, слушавшая с напряжением их беседу, с готовностью кивнули. Потом, помолчав, Нонна произнесла:
  - Но где же он скитался, больной, без средств к существованию! Ах, Александр, Сандрион! А мы-то думали, что ты отступник... и даже я, твоя мать, тоже сомневалась в тебе...
  - Положим, мама, ты сомневалась менее всех, - ответила Горгония. - И еще я уверена, что все издержки взял на себя благородный Каллист. Именно его мы и должны благодарить за то, что Кесарий жив и с нами.
  - О, как плохо мы встретили Каллиста, - вздохнула Нонна.
  - Не мы, а папаша, - ответила ее дочь. - А драку затеял сам Кесарий. Значит, его здоровье вполне восстановилось.
  - Каллист - прекрасный юноша, - продолжала Нонна. - Как замечательно, что он решил стать христианином!
  Горги многозначительно кашлянула.
  - Нет? - переспросила Нонна, поняв намек. - И это тоже - выдумки нашего непутевого Александра?
  - Не такой уж он и непутевый, как оказалось, - заметила Горгония. - Неспроста они в детстве с Саломом в Сорок Мучеников играли.
  - О, Салом так далеко! - вскричала в горести Мирьям. - Он еще так нескоро вернется...
  -Да, - печально ответила Нонна, гладя рабыню по руке. - Общество Салома утешило бы Кесария.
  - А я, напротив, очень рада тому, что папаша отпустил Салома с другими конюхами в Армению выбирать лошадей, - ответила Горгония. - Бедняга хоть отдохнет от его тирании и незаслуженных наказаний. Я не понимаю, откуда у отца такая жестокость к родно...
  - Тс-с-с! - одновременно приложили палец к губам Нонна и Мирьям.
  - Да почему же "тс-с-с"?! - возмутилась Горгония. - Весь Арианз и Назианз об этом знает, люди не слепые ведь. И ничего зазорного в происхождении Салома я не вижу - отец тогда не был крещен и был ипсистарием. По мне, недостойно христианина и епископа вот такое жестокое обращение с нев-иновным человеком. Если бы не ты, мама, то Салому бы совсем не жить...
   Я благодарю вас, госпожа Нонна, за всю вашу доброту, - прошептала Мирьям, вдруг становясь на колени перед диакониссой и целуя её руки. - Да благословит Христос Бог вас и ваших детей!
  - Н а ш и х детей, - ласково отвечала Нонна, поднимая ее и целуя.
  - А вот и они! - воскликнула Горгония. - Так, мама, мы ничего не подозреваем, мы глубоко убеждены в том, что Кесарий приближен к императору и осыпан милостями.
  - Да, мужчины так тяжело переживают, когда теряют положение в обществе, - вздохнула Нонна и добавила послушно: - Хорошо, доченька, мы сделаем так, как ты сказала.
  К ним уже приближались трое - оживший Каллист, повеселевший Грига и невозмутимо вышагивающий между ними, высящийся подобно маяку, Кесарий.
  - Как радостно видеть плоды твоего искусства, брат! - заметила Горгония после того, как они обменялись приветствиями. - Каллист, вы выглядите значительно лучше, чем вчера! Грига, да и ты похож на узника, которому обещали свободу!
  Она поцеловала братьев, а Нонна обняла и поцеловала Каллиста - ему пришло наклониться к маленькой диакониссе, чтобы та смогла это сделать.
  Каллисту вспомнилась Леэна, высокая и статная. Она была такого же возраста, как и Нонна, но как непохожи между собою были эти две матери Кесария - настоящая и названная! Только синие глаза роднили их.
  - Мы ждем, когда вернется отец, и тогда мы все вместе вкусим трапезу, - сказала Нонна. - Присядьте! Каллист, садись рядом со мной. Мы как раз разговаривали о том, что потерять такого друга, как ты, было бы невосполнимой утратой для Кесария.
  - Каллист достоин своего имени, он - воистину прекрасный друг! - воскликнула Горгония. - Наверное, он - твой незаменимый помощник и в делах государственных, правда, брат?
  - Да, - с достоинством ответил Кесарий. - Без него никогда не был бы завершен проект ксенодохия. Но теперь дело опять застопорилось - император Юлиан собирается воевать с Персией - и по этой причине, кстати, я не могу открыть вам истинной цели своей поездки в Александрию.
  - Так вот почему вы одеты как простые путники! - словно догадалась Нонна.
  -Да, мама, чтобы не вызывать подозрений, - кивнул Кесарий. - Я же все время тебе намекал, что у меня важное государственное поручение, а тебя смущало отсутствие пышности в моей одежде. Хотя сейчас при дворе роскошествовать не принято, так как сам император - философ и киник.
  - А почему ты бороду не отпустил? - спросил Грига, почесывая свою редкую бородку. - Отчего бреешь щеки, когда император носит нечесаную бороду, подобно Диогену?
  - Этим я выражаю свое несогласие с императором по самому главному вопросу, разделяющему нас, - ответил Кесарий.
  - Это словами надо выражать, а не бритьем лица, - заметил его брат-пресвитер.
  Неизвестно, что ответил бы ему Кесарий, но Горгония вмешалась в их спор:
  - Кесарий, так, быть может, ты вовсе и не в Александрию едешь?
  - Тсс-с! - поднес Кесарий палец к ее губам. - Не все мысли нужно произносить вслух, даже если они и верны, сестрица!
  - Ах, брат мой, отчего же ты не оставишь императорский двор? - вздохнул Грига. - Как это унизительно - быть на службе у императора, который имя Христа заменил именем Гелиоса!
  - Грига, ты преувеличиваешь - как и свойственно, впрочем, твоему знаку Близнецов, - ответил Кесарий.
  - И астрологию твою я не одобряю, - заявил, распаляясь, Григорий. - Ибо это - наука опасная, хоть и важная для искусства врачевания.
  - Грига, да тебе совсем полегчало! - засмеялась его сестра. - Я полагаю, это от того, что Кесарий свел концы с концами в твоих бесчеловечных хозяйственных книгах? Вывели Феотима на чистую воду?
  - Еще нет, но выведем непременно, - ответил за Григория младший брат.
  - Какие, все же, вы с Григой разные! - воскликнула Нонна. - Как будто дети разных матерей, а ведь вы - единоутробные!
  - Это зависит от молока кормилицы, - ответил гордо Григорий. - Я ведь единственный из всех твоих детей питался твоим молоком, мама. Вот я на тебя и похож. А Горгонии и Кесарию брали кормилицу.
  - Да, меня выкормила ты, Мирьям, - улыбнулся Кесарий, и рабыня, радостно схватив его за руку, несколько раз поцеловала.
  - Вот вы с Саломом и похожи, как братья, - заключил Григорий.
  Зависла неловкая тишина.
  - Верно! - сияя улыбкой, нарушила её Горгония. - Недаром египтяне говорят, что плоть младенца строится из молока кормилицы.
  - Видимо, так оно и произошло, - ответил Кесарий, нежно гладя свою кормилицу по плечам. Мирьям не скрывала слез, набежавших на ее огромные карие глаза.
  - Я помню, в отрочестве ты так хорошо плясал, Александр, - сказала Нонна. - Помнишь, тебя и Кассия выбрали для того, чтобы вы танцевали с саблями в руках на празднике Сорока Мучеников?
  - Прямо как новые куреты! - засмеялась Горгония.
  - Ну что ты, Горги, - с укоризной произнесла диаконисса. - При чем же тут куреты? Но Александр в отроческие годы, действительно, был просто загляденье!
  - Мама другого мальчика, по имени Кассий, была ровно такого же мнения о своем чаде, - заметил Кесарий. - Хотя он чуть саблей мне в глаз не попал и несколько раз на ногу наступил.
  - Мне непонятно, как можно плясать на христианском празднике, - заметил Григорий. - Это эллинский обычай.
  - Так и речи говорить - эллинский обычай, брат мой, - заметил Кесарий. - Однако ты их очень любишь говорить, и даже преподавал сие эллинское искусство в Афинах.
  - Сравнил благородное искусство филологии с плясками! - покачал головой Григорий. - Впрочем, ты, как придворный муж, наверняка разделяешь мнение императора Юлиана о том, что детей, чьи родители - христиане, не надо учить ни грамматике, ни риторике, ни...
  - Нет, отнюдь не разделяю, - ответил Кесарий. - Хотя многие родители- христиане в этом единомысленны с Юлианом- Гелиодромом.
  - Просто у тебя никогда не получалось плясать, Грига, - добавила жестокая сестра. - Ты всегда мне напоминал бурого каппадокийского медвежонка, когда в отрочестве под флейту наставника гимнастические упражнения в палестре делал.
  - Ах, Горги! - вздохнула Нонна.
  - Если бы ты, Грига, умел плясать с тем же изяществом, с каким речи говоришь, тебе бы удержу не было бы! - продолжала бесчеловечная Горгония.
  Грига скорбно посмотрел на сестру.
  - А я и сейчас сплясать могу! - вдруг воскликнул Кесарий, хватая со стола нож и скидывая фрукты с большого медного блюда.
  Нонна и Мирьям радостно ахнули.
  Кесарий выступил на середину беседки, и, высоко подняв руки с ножом и блюдом, сделал несколько ходов старинного каппадокийского танца, поворачиваясь в прыжках и ритмично ударяя ножом о медь, так, что она звенела воинственно и прекрасно.
  - Полно, полно! - вскричала Нонна, рукоплеща в такт вместе с Горгонией и Каллистом. - Не дай Бог, отец услышит!
  - Да, ты права, мама, - засмеялся Кесарий, кладя "кинжал" и "щит". Улыбающаяся Мирьям стала приводить стол в порядок.
  - А ты, Каллист, что же ты молчишь? - спросил он весело у друга. - Ты бы спел нам!
  - Да, Каллист, Кесарий уже рассказал нам о твоих музыкальных дарах! - подхватила Горгония. - Вот и кифара! Правда, она небольшая - для девиц и отроков, но в доме нашего отца кифары не водятся, это Аппианкина, мы с собой привезли. И очень кстати, как я вижу!
  - Да, Каллист, спой нам, пожалуйста, какой- нибудь христианский гимн! - попросил Грига.
  - Да-да, что- нибудь возвышенное, а то Кесарий, как кифару возьмёт в руки, всегда Анакреонта поёт! - заметила Горги.
  - "Мне девушки сказали - Анакреонт, стареешь!" - рассмеялся Кесарий. - Вы с мамой так тщательно выискивали у меня седину, что я чуть было не решил подстричься.
  - Ты что, Кесарий! Одумайся! - вдруг вскричал Грига с каким-то надрывом, обозленно. - Остричь твои прекрасные волосы! Лучше покрась их - закрась седину.
  - Ну, это пусть египетский дружок твой, Максим, так поступает, - отрезал Кесарий неожиданно грубо, так что Каллист удивился.
  - У египтян так принято, - сдержанно ответил Грига.
  - У них принято брить голову и парик носить, - насмешливо продолжал Кесарий. - Мина именно так и делает. А твой Максим-философ волосы выбеливает, прямо как агнец становится с виду. На время, пока не отрастут темные пряди.
  - Он человек, много в жизни пострадавший! - ответил Григорий.
  - Только за какие деяния, интересно? - спросил Кесарий.
  Каллист понял, что это из старой тлеющей искры разгорелся давний спор, конца которому не предвидится.
  - Кто-то при дворе седину закрашивать собирается, а кто-то бичи за правду получает! - высоким, чужим голосом вскричал Григорий.
  Лицо Кесария потемнело.
  Горгония быстро вскочила со своего места, схватила кифару и сунула ее в руки Каллиста:
  - Мы слушаем тебя, о Каллист врач! - воскликнула она, становясь между братьями. Нонна прерывисто вздохнула.
  - Спой нам, Каллистион, дитя мое, - произнесла она печально.
  Каллист стоял посреди семьи Кесария - растерянный и рассерженный. Он хотел отказаться петь, но встретился взглядом со взглядом Нонны, увидел словно впервые глубокие морщины вокруг ее глаз - и тронул струны кифары.
  - Ты знаешь эту песню? - удивился Кесарий. Лицо его просветлело. - Откуда?
  Но Горгония уже стала подпевать Каллисту звучным грудным голосом:
  - Стремя коней неседланных,
  Птичье крыло свободное,
  Столион полон адаон,
  Птерон орнисон апланон,
  Парус надежный юношей,
  Пастырь и Царь детей Твоих...
  - Это Александрийский христианский гимн! - воскликнул Григорий радостно. - Его написал Климент, епископ Александрии, учитель Оригена!
  - Тот самый, что "Строматы" написал? - спросила Горгония.
  - Спой же еще, Каллист! - попросила Нонна.
  - Пастырь и Царь детей Твоих
  Сам собери
  Чад Твоих
  Петь Тебе
  Энин агиос,
  Гимнин адолос,
  Устами чистыми,
  Христа,
  Детей вождя...
  Вдруг беседку накрыла чья-то тень. Каллист резко ударил по струнам, прерывая игру, и они застонали, умолкая.
  - Мир вам! - произнес Григорий-старший, входя. Все молча поклонились.
  - Я рад видеть тебя в добром здравии, Каллист, - проговорил епископ Назианза, обращаясь к гостю.
  Каллист пробормотал что- то маловразумительное, вроде "спасибо, взаимно".
  - Ты же, сын мой Кесарий, - молвил епископ Григорий глядя на бывшего архиатра исподлобья, - объясни мне перед всеми собравшимися и перед матерью твоей, как в суде перед свидетелями...
  Нонна сильно вздрогнула. Григорий-старший, нахмурив густые брови как над обычным, так и над все еще заплывшим от синяка глазом, смерил младшего сына взглядом, и продолжал:
  - ... как в суде перед свидетелями и судьей нелицеприятным, объясни мне, Кесарий, сын мой: что означает твоя кощунственная выходка с письмом?
  - Каким письмом, отец? - светло улыбаясь, отвечал Кесарий родителю.
  - Вот этим! - проревел Григорий--старший, швырнув на стол злополучные вощеные дощечки - Каллист даже издали узнал и четкий, почти девичий, почерк Фессала, и печать архиатра.
  - Вот этим? - удивленно вскинул брови Кесарий, беря письмо осторожно, словно оно было от прокаженного, и зачитал вслух: - "Отец, здравия тебе и радости от великого Гелиоса и Матери богов!" Что это за чушь! - добавил он, бросая письмо на стол жестом, удивительно похожим на жест отца. Каллист рассмеялся бы такому сходству, произойди все при иных обстоятельствах.
  - Не смей повторять эти богохульства! - вскипел Григорий- старший. - Отвечай на мой вопрос!
  - Я ведь уже сказал: "Что за чушь!" - с достоинством ответил Кесарий. - Какого еще ответа ты еще хочешь от меня, отец?
  Улыбающийся и спокойный, он стоял среди виноградных лоз, увивающих беседку, как Дионис перед Пенфеем.
  Оба - и сын, и отец - не видели то, что видел Каллист: как Грига приложил ладони к сердцу, а Нонна воздела их к небу.
  - Не знаю, кто писал это письмо! - беспечно произнес новый Дионис.
  - Но там твоя подпись и печать, Кесарий! - молвил епископ Назианза.
  - О, отец мой! - сказал Дионис, обращаясь временно в Ипполита. - Если бы ты знал, какие жуткие козни плетутся при дворе!
  - Что за козни? - немного растерянно спросил Григорий-старший.
  - Козни, направленные на то, чтобы отцы- христиане отрекались от сыновей своих, преданных Христу. И тогда император Юлиан подбирает их, брошенных, никому уже не нужных, ибо они оставлены отцами своими, словно жертву для Молоха и Ваала. И тогда с легкостью убеждает он их, уже оставленных и проклятых родителями, словно выкидышам от любодеяния, признать его, Юлиана, родным отцом и сменить отеческую религию на эллинское нечестие! - возгласил Кесарий, в запале срывая виноградную лозу и набрасывая ее себе на плечи.
  - Ты хочешь сказать, что это - подделка? - еще более растерянно, но недоверчиво переспросил Григорий-старший.
  - Именно! Именно! - встрял в их разговор вскочивший со своего места Грига. - Как я тебе и говорил, отец!
  Епископ посмотрел на старшего сына.
  - Ты был прав, Грига, и я напрасно упрекал тебя в природной склонности защищать твоего непутевого брата, - молвил старец. - Ну что ж, сын мой Кесарий, коли ты не отступник, дай мне благословить и обнять тебя!
  Григорий старший и Кесарий сделали шаг к друг другу.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"