"Если на вас напал людоед, постарайтесь расслабиться и получить удовольствие". Инструкция по самообороне. "Кто сказал, что я -- людоед?" Жиль де Рец.
В гробу спать удобно. Не верите? Сами попробуйте! Я, например, задремала сразу, как только залезла. Живьем залезла! Зачем я туда сунулась? Так праздник же, Новый Год... А, поскольку нашему классу выпало изображать нечистиков, то мне еще повезло: не пришлось мотаться по школьным коридорам с хвостиком и дурацкими рожками, зато чудесно отдохнула. В гробу.
У нас еще и дискуссия разгорелась по этому поводу: кому спать в этой милой конструкции. Когда нашему классу поручили к новогодней дискотеке поучаствовать в конкурсе на лучшее развлечение, особо выступали парни: давайте, дескать, устроим "Комнату страха", и "бэшек" за пояс заткнем, Уж и не знаю, за чей пояс они собрались затыкать параллельный класс, но идея показалась продуктивной. Оформление создавал Русланчик, наш гений от живописи инфернальной и пугающей. Он такого понасоздавал, что Маргаритаркадьевна наотрез отказалась в лаборантскую заходить, пока там этот сумасшедший свои шедевры малевал. Мол, она не настолько стара, чтобы заканчивать свои дни в психушке, бзикнувшись на почве рисунков любимого ученичка. Хотя с физики его всегда отпускала! И не ругалась, когда он под шумок еще по три урока пропускал. Наверно, ей тоже хотелось выиграть у другого класса. А то они слишком задавались: и дружные-то они, и классная мама у них моложе нашей Марго на двадцать лет, и мальчики у них вальсы танцевать умеют... Мы такого, естественно, простить не могли. Особенно, когда речь шла о Маргоше, нашей королеве Марго. Поэтому реванша жаждали отчаянно и на алтарь победы возлагали все, что попало.
Руслан же горел жертвенным огнем искусства, и дневал и ночевал в лаборантской при кабинете физики, которую сделал своей штаб-квартирой и мастерской. На стены он решил развесить портреты ночной нежити, под потолком -- гирлянды из бумаги в виде всевозможных страшилищ. Девчонки гирлянды вырезают, а сами пищат от страха. А чего пищать, если там только шаблон мерзкого вида, режь остальное по трафарету; так нет, надо свою тонкую душевную организацию показать. Развизжались так, что у Русланчика краски по тюбикам со страху поприсыхали. Он помощниц разогнал и доделывал весь антураж в одиночестве.
Гроб -- это вообще особьстатья. Мэтр наш постарался, сколотил на совесть, выкрасил в черный цвет, а в изголовье пристроил крест с жизнерадостной надписью: "Покойся с миром"! И предложил, гадко хихикая, одноклассникам испробовать, "кому подойдет". Одноклассники в одночасье сделались суеверными, завопили, что ни в жисть, потому как дурная примета, надо сначала экзамены сдать, потом уж в гроб... Гам прекратила Маргося, которая изрекла, что полежит в гробике сама, хоть отдохнет от сумасшедших выпускников и их родителей. А, если кто-нибудь забыл, то "для обеспечения нормального функционирования аттракциона" (почему школьные учителя, даже самые лучшие, иногда такую казенщину завернут, что хоть классный журнал выноси?) необходимо не меньше четырех человек. Один вводит в "комнату страха" желающих пощекотать нервишки и зачитывает им клятву не выдавать тайны до и после смерти. Второй завязывает глаза и водит по лабиринту из школьных парт и стульев. Третий швыряет из темноты неожиданный сюрприз в виде страшненькой меховой обезьянки, что приводит к спонтанным всплескам эмоций, как-то: писк, визг, мат, плач, смех, ор и обещания натянуть шутнику эту обезьяну не знаю куда по самое "не хочу". А четвертый лежит на учительском столе, на возвышении, в этом самом гробу и похлопывает незадачливого любителя острых ощущений по плечику костистой ручкой, прихватизированной в кабинете биологии, естественно, без ведома биологини.
Хитрая Марго знала, что, в случае отсутствия классного руководителя на новогоднем вечере, пасти нас будет Софа, Софья Николаевна Мацего. Женщина очаровательная, и директриса из нее -- первый сорт, любое роно за такую удавится: дисциплина в нашей школе была на уровне, успеваемость резво поспешала к рекордной отметке, в общем и в частном, Софа ярко опровергала мнение о глупости красивых женщин. Наши парни млели от того, чему мы, девицы, яростно завидовали: ее голоса, ее фигуры, ее манер. На ее уроки английского мальчики бежали так, словно им там свидание назначили, со стриптизом. Да что там... Только вот дискотека под ее недреманным оком превратилась бы в прогулку заключенных вокруг Ее Величества, что никого из нас не устраивало. У меня вообще, можно сказать, судьба решалась. Две мои заклятые подружки положили глаз на парня, который перешел в наш класс совсем недавно. Я, в свою очередь, приготовила тяжелую артиллерию в виде нового платья и была полна решимости отстаивать всеми недозволенными способами будущую собственность (собственность, разумеется, еще ничего о кошачьих разборках не подозревала). Так что чугунное ядро в виде Софьиного ненавязчивого внимания меня совершенно не устраивало. Любовные дела я предпочитала обстряпывать с жертвой тет-а-тет. Да и жертва была нетипичная: высокого роста симпатичный парень, в классе уже три недели, а "в порочащих связях замечен не был". На фоне повального ловеласничанья в выпускных классах этот экземпляр выглядел нестандартно, что и заставило купить туалет и обмозговывать идею, как уговорить Марго не ложиться в гроб, и кого бы на ее место запихать, да на подольше.
Класс галдел уже больше получаса, когда к Лариске Гончаровой, самой мудрой из всех наших одноклассниц, пришла идея. Точнее, прилетела. Гончарова вломилась в класс в разгар дискуссии, поскользнулась на мокрой тряпке, которая лежала у двери в класс и, неловко приземлившись у доски, двинула под коленки Юльку. Юлька свалила Свету Пропст, Пропстик подсекла Таню-Кролика. Танюша всплеснула руками, пытаясь удержаться, ухватилась за портьеру и стащила ее на голову себе и милым девушкам, которые хором огребли по головам упавшей гардиной. Через две минуты на скользком от воды линолеуме барахталось четверо орущих выпускниц, принакрытые старой пыльной тряпкой. Парни ржали, как ненормальные жеребцы при виде кобылы-нимфетки! Лариска, правда, навела порядок: гаркнула, рявкнула, цыкнула, и мальчики заткнулись, девочки поднялись, любопытных сдуло. Пострадавшая больше всех Лариска высказала очевидную мысль: гроб заслуживает, чтобы мы все навестили его по очереди. Дельная мысль перемежалась крепкими выражениями по поводу умственных способностей и прочих талантов тех недоумков, что вешают в школах такие неустойчивые гардины. Больше никто ничего не изобрел. Что доказывает, насколько нас захватила подготовка к празднику, -- соображения ни на что другое не оставалось.
За два часа до вечера я поняла вдруг, что у меня ничего не выйдет, и соблазнить нетипичного Диму не удастся. Мне хотелось только романтичного, прости, Господи, ухаживания; мои оппонентки были готовы на многое, не исключая поцелуйных эксцессов под лестницей и на чердаке. Я знала, что две-три из моих школьных подруг давно уже расстались с невинностью, но принимать и понимать этого не желала. Предпочитала считать, что в случае нужды любая из моих одноклассниц приманит не одного единорога... Однако к мальчикам это не относилось. Многие доставали "одноглазого змея" не только, чтобы пописать. Хотя и не так часто, как им хотелось. Одним словом, смех...
Я застыла перед зеркалом, не видя собственного отражения. Очнулась от ужаса: на меня смотрела одноглазая стерва с чубатой до невозможности прической. Действительно, никаких шансов. Я накрасила второй глаз, подвела губы и расчесала всклокоченный чуб, -- редкое безобразие на голове не вдохновляло на подвиги во имя прекрасного принца. Пришлось даже тишком позаимствовать чуточку маминых французских духов. Хорошо, что флакон заканчивался, -- в нервах я запросто могла облиться ими так, что никто бы не рискнул не то, что подойти -- в школу бы не пустили.
Когда я начала обуваться, мне стало совсем худо. Сердце колотилось о ребра, дышать было трудно, как будто горло перехватили удавкой, в глазах темнело. Меня то морозило, то окатывало кипятком. Я поняла, что никуда не пойду. Села на стульчик в коридорчике и зарыдала; жизнь показалась неимоверно сложной, мой наряд -- дешевой тряпкой, которую могу выискать на прилавке только я, стопроцентная неудачница и бестолочь. Предстоящая дискотека оборачивалась кошмаром, где стая акул примется разглядывать и оценивать глупую и непривлекательную меня. В целом, жизнь не удалась, надо подумать, как можно ее красиво закончить.
В то время мои родители получили две комнаты в офицерском общежитии, которое переделали из старинной прусской казармы. Широченные коридоры, общая кухня на весь этаж, общие туалет и умывальник, дети кругом и жизнь коммуны, в которой все на виду. Сидя в своей комнате, я слышала, как скандалит с мужем за стенкой Галка, на редкость вздорная особа; упрашивает сыночка скушать кашку Любаня, чья комнатка помещалась возле кухни; как тетя Муза со второго этажа командует мужем-полковником... Мой плач разносился на пол-этажа. Его услыхала Наталья, моя подружка, прибежала и, решив, что успокаивать не стоит, лучше шоковой терапии средств не бывает, опрокинула на меня кувшин с водой. Кувшин был с крышкой, непрозрачный, тяжеленный, непонятно, есть там вода или нет. Не оказалось, и, слава Богу. С непривычки Наташа посудину не удержала и приложила меня по самой маковке. От боли я завопила по-другому, переключившись на обидчицу. Выяснив, по какой причине трагедия, подруга занялась боевыми действиями: принесла новый костюмчик и заставила меня переодеться. Хитрый фасон стройнил, ткань походила на кожу, придавая оттенок сексуальной строгости, юбка открывала ноги, блузон целомудренно маскировал верх. Я глянула на себя и подивилась: ну, Наташка, ну, умница, то, что надо. Сделала из меня девушку-загадку! Волосы мои она тоже убрала по-своему: распрямила волнистые пряди и слегка подняла на затылке. Шевелюрой своей я всегда гордилась; густые волосы достались мне от бабушки, которая косу плела по часу и закалывала громадный узел на затылке, сокрушаясь, что мыть и чесать подолгу приходится. Я же носила растрепанную львиную гриву до лопаток, которую Натка всегда порывалась критиковать. Выходило, что космы -- не самое привлекательное, что есть во мне. Я на подначки не отзывалась, зато теперь подружка язвила напропалую. Поделом мне, давно надо было ее послушать, давно бы Димыч мой был, слышала ведь, как он Софьину прическу нахваливал... Ну что мне стоило накрутить локонов побольше! Я даже разозлилась: почему все лучшие идеи добираются до меня с опозданием дней так на пять?
От злости я быстро пришла в состояние боевого цыпленка, подхватила подругу под локоток и поволокла в школу. У крыльца гужевались темноватые личности -- бывшие выпускники, будущие алкоголики и иже с ними. Очевидно, бдительная Софа поставила заслон для нечисти в виде учителей физкультуры и военного дела, которых призвали охранять юную поросль, беснующуюся сейчас в спортзале.
Наташа устремилась к своим девицам, крикнув насчет "вместе домой", я тоже узрела одноклассниц и ринулась к ним, как утопающий к пробковому поясу. Перецеловавшись, мы споро побежали наверх, так как подошло время "Х" -- открытие конкурса аттракционов. Расфранченная Лариска Гончарова оглядела меня и негромко сказала: "Вот бы тебя Руслан увидел!" При чем тут Руслан? Я знала, что они -- хорошие друзья, и что поверяют друг другу секреты, но ничего не поняла. И потом, я же нигде не видела Диму, ради которого стерпела удар кувшином по своей глупой голове. Разволновавшись, я упустила из виду, что моя очередь лежать в веселом гробике по жребию оказалась где-то в конце дискотеки. В моем распоряжении оказалось два часа, чтобы завоевать того, кого не наблюдалось в пределах видимости. Целых два часа! Только... Как прикажете соблазнять отсутствующего вьюношу? В конце концов, у нас было всего две дискотеки в году -- осенняя и новогодняя, выпускной бал же предполагает ностальгические настроения, а не романтические. А что, если мой герой подгребет к концу праздника жизни, пока я буду возлежать в гробу в компании костлявого элемента школьного имущества? Эти две гарпии -- Лена Бируля и Таня-Кролик -- вцепятся в него и уже не отпустят, легче у акулы из пасти выдрать жертву, чем оторвать их от красивого парня.
Недостатки моего боевого облачения очень быстро заявили о себе в полный голос: сверху было невыносимо жарко, и праздничный раскрас слегка поплыл; снизу поддувало. Там мерзло все, и даже больше. Ноги ныли от каблуков, спина устала, волосы растрепались. Через час после начала дикарских плясок я бы отдала выпускное платье за двадцать минут в своей ванной. Или в чужой, но не в присутствии хозяина, конечно. На подгибающихся ногах я вышла из зала, где выпускные классы лихо отплясывали "казачок", сиречь, скакали козлами и козами. Я оглядела коридор -- никого -- и побрела в туалет. Здесь я застала чудную картинку: кто-то бросил в урну пустую бутылку из-под лимонада! Пить!!! Бессовестные, сами выдули, в зал не понесли, знали, сколько там желающих поглотать водички!.. Я смыла макияж, протерла сырым платочком следы от туши под глазами и решила: дойду до родной лаборантской, заново намалюю глазки, реснички, губки, и тогда чхать мне на всех гарпий -- они уже взопревшие, с подтеками, а я буду аки свежая роза. Ну, и естественно, счастье мое попалось на дороге именно тогда, когда я напоминала ту самую розу: бледная, с каплями воды на бровях и подбородке, как будто сейчас утро, а я еще не проснулась.
-- Привет! Девчонок не видела? ( Дима недоуменно вспоминает, где он меня видел).
-- Привет, Дим! А ты кого-то ищешь? (Убью ту гадину, которую он разыскивает. Или нет, утоплюсь сама, потом будете плакать, и жалеть, а меня уж не вернешь...)
-- Сказали, полежишь в гробу, потом уйдешь. А когда ложиться, не знаю.
-- Я тоже лежу, но в самом конце. Ты, наверно, передо мной. (Разговор двух дебилов). Ну что, пошли наверх -- там подождем? (Ну, пожалуйста!!!)
-- Пошли. Пить хочешь?
-- Да! Очень. (О-о-о, спаситель!) А что, у тебя тоже лимонад?
-- Где ты видела лимонад?
-- В туалете бутылка валяется. (Я тупица, наверняка там было спиртное.)
-- А-а, это пацаны перелили пиво туда, у меня тоже пиво.
-- Давай сюда. (Бульк. Гадость. Бульк. Кретинка. Бульк. Хватит. Брр...) Не люблю пиво. А почему бутылка валяется в женском туалете? (Надо же о чем-нибудь с ним говорить, ведь дверь лаборантской в двух шагах, а зайти в нее в одиночку, благоухая пивом я не рискну, зачем отхлебнула? Может, постоим тут, да оно пока выветрится?) Дим, может, постоим тут, пока пиво выветрится? Я боюсь туда заходить. Марго унюхает, будет скандалить, испортит настроение...
-- Не испортит. А испортит, я поправлю, хочешь? Потом вместе пойдем куда-нибудь.
-- Нне знаю... (Хочу!!!) Поздно уже будет, родители возопят... (И фиг с ним, что поздно!.. А что это он какой добрый?) А что это ты какой добрый?
-- Не бойся, я ничего такого не планирую. Просто в первый раз вижу на дискотеке ненакрашенную девчонку. Все размалевались как на съем, смотреть противно. И на вкус ваши помады -- как глина.
-- (Ой, мама родная!...А какой намек!) Помада не конфетка, есть не обязательно.
-- Так вы же мажетесь в три слоя,-- пока сотрешь... А ты специально не красишься?
-- (Отец не разрешает.) Просто не люблю. (Надо запомнить: макияж он не любит.) Сегодня накрасилась, пришлось умыться, не понравилось мне это. (Ну, не то чтобы совсем не понравилось...) А зачем ты помаду у девушек стираешь?
Дима оглядывается -- в коридоре никого. Мама, он целовать меня собрался!
Я отшатываюсь от дикого смущения, бутылка с "лимонадом" вываливается у меня из рук, пиво хлещет на пол и на ноги. Дима ругается под нос, пытаясь поймать бутылку, та падает на линолеум прямо в пивную лужу. Определенно, мне удалось испортить такое многообещающее свидание. Открывается дверь, выглядывает моя подружка Светка. Озирает сцену -- я без помады, Дима с бутылкой, лужа пива. Светка все интерпретирует абсолютно неправильно, шипит: "Козел ты, Дима! Иди Таню-Кролика спаивай, она у нас девушка современная" и втаскивает меня в лаборантскую. Сказать: "Дима, прости" я просто не успеваю.
Господи, избавь нас от врагов, нам и без них друзья напакостят! Я вырвалась от ретивой защитницы, но поздно. Коридор опустел, сиротливая дискредитирующая лужица отражала мое несчастное лицо. Слезы подступили к глазам.
-- Свет, ну зачем? Ну, кто тебя просил? -- Я расплакалась.
-- Марька, он же бабник! По нему колония плачет за растление несовершеннолетних!
-- Откуда ты знаешь?
Ее ответ меня потряс.
-- Да ты на него только глянь!!!
Аргумент убойный, правда? Я вытерла глаза. На душе скребли гигантские котяры, а потом ... Я глянула на себя в зеркало. Собственная физиономия не вызывала энтузиазма. Пустота в душе, пустота...
Когда дверь открылась в кабинет, где проходило развлекательное мероприятие в виде запугиваний и издевательств над психикой, мне стало решительно все равно, кому я наследую в нашей кабинетной домовине. Встреть я сейчас Диму, в лучшем случае вяленько кинула бы: "Извини за пиво, за мной должок". В худшем -- посторонилась бы молча. Бог с ним. Я шагнула в кабинет и ткнулась в Марго. Та стояла по другую сторону занавеси, скрывавшей нутро классной комнаты.
-- Ой, Маргаритаркадьна! Извините, я вас не заметила. (Какая я сегодня умная, тактичная, догадливая, -- как никогда! Столько раз сесть в лужу -- и все в один день. Умница детка... чудонька убогая).
-- Проходите скорее, девочки, пока никто вас не увидел. Сейчас десятый "В" примчится, надо реквизит зарядить.
Реквизит надо было зарядить мной и Светкой: я -- в гроб, моя подружка -- во тьму египетскую, швыряться меховой пакостью. Мы отдернули занавеску...
Сказать, что я просто испугалась, -- значит, преуменьшить истину в ...надцать раз. Сердце помчалось вскачь, меня затошнило, клубок подкатился... какой там клубок? Я еле удержалась на подгибающихся ногах и вцепилась в косяк. Отвернувшись от инфернальной картины, враз охрипшим голосом я выдала:
-- Можно, я потом приду? -- и глянула на любимого классного руководителя.
Маргарита Аркадьевна тоже принарядилась и подкрасилась. Она и в обычной школьной жизни неплохо выглядела, даром, что фигура чуть оплыла. Никто не давал ей больше сорока, хоть ее истинный возраст приближался к шестидесяти. Светлые глаза, пепельные волосы, мягкая улыбка, -- в молодости у Марго была масса кавалеров, которых безуспешно отваживал ее муж. С возрастом в ее внешности стало проявляться все больше материнского, но красота никуда не делась. Черты лица освещались спокойным взглядом женщины, знавшей себе цену и не грустившей о былых победах. Теперь она радовалась успехам своих девочек и мальчиков. А мы ценили ее мудрость, ее ум, понимание и за свою классную даму порвали бы любого, не задумываясь.
Сейчас, глядя на Маргаритаркадьну, можно было только мечтать о таких пронзительно синих очах, блиставших в полумраке, о такой пышной шевелюре, раскидавшейся по плечам... Изгиб рта сводил с ума, весь облик поражал и ослеплял. Она была великолепна в роли могущественной ведьмы, заманивавшей неосторожных в свою хижину. И как я понимала этих неосторожных! Сирена, Цирцея!.. Наша королева Марго по праву носила свое прозвище.
Никогда мне не стать такой! Я отлепилась от косяка, милосердно принявшего на себя обязанности хорошего друга, и вгляделась в темноту, освещенную слабым огоньком. Одинокая свечечка стояла у гроба, который водрузили на возвышении у классной доски. Сооружение и впрямь напоминало катафалк, ожидающий покойничка. У входа в кабинет стояла Марго. В руках она держала бумагу, свернутую в трубочку. Видимо, подразумевалось, что те, кто посетят наш аттракцион, не должны трепаться о своих приключениях, а свиток изображал договор молчания. Была, не была! Я полезла на возвышение, которое состояло кафедры и примыкавшего письменного стола. Гробик ждал меня, ждал... Зря ждал. "Я еще не успела испить свою о-осень..."
Как оказалось, кроме нашей Цирцеи, Светки и меня в кабинете находились еще трое: Ольга Ушакова, Галка Мишина и наш Гойя, который неприлично заржал, вместо того, чтобы помочь мне вскарабкаться наверх.
-- Руслан, -- одернула его наша классная ведьма, в смысле, дама. -- Или помоги, или отвернись.
Руслан, посмеиваясь, подошел, встал на одно колено и подставил в качестве ступеньки другое. Я замерла. Было что-то в этом движении неуловимо знакомое, в том, с какой привычной небрежностью он опустился на пол, как чуть отвернулся в сторону, дабы не видеть обнаженные ноги, как протянул, помогая, руку. Как, вставая, легко помог мне утвердится на скользком столе, все также стараясь не смотреть на неподобающее декольте снизу. Я растерялась. Молча залезла в проклятущую домовину, молча устроилась в узком пространстве, взяла свечечку и поставила ее себе на грудь. Передо мной словно приподнялся краешек другой жизни, где я была своей, знала все правила и умела по ним играть. Ощущая все неприличие своего туалета, я попыталась натянуть юбку на голые колени, другой рукой удерживая свечу.
Возня там, где, по идее, должен лежать самый спокойный член маленькой труппы, привлекла внимание Марго. Она скомандовала:
-- Всем тихо! Я -- в зал, объявлять, что комната открывается в последний раз. Кабинет закрою, не шумите.
Как скажешь, начальник! Я расслабилась, пригрелась и... задремала. Снилась мне красивая женщина. То есть, я не видела ее лица, но была уверена, что оно восхитительно. И еще -- женщина кого-то ждала. Проснулась я от Маргошиного вопля:
-- Марина, ты готова? Кости у тебя?
Вообще-то, мои при мне постоянно. А, она про похищенную без спроса деталь школьного скелета? Минуточку, что-то тут колется, вот здесь, фу, дрянь, ее еще в руки брать...
-- Да, а что с ней делать? (Не могли пораньше объяснить, ну, и что -- в классе говорили? Я что, все должна помнить?)
-- Когда человек будет проходить мимо тебя, вытянешь ручку и похлопаешь его по плечику.
Ну-ну, а он выдернет у меня из руки это костлявое недоразумение и похлопает мне с перепугу по лбу или еще по чему-нибудь. Влипла.
-- Х...рошо. -- От волнения я стала заикаться.
-- Запускай! -- скомандовала Марго и отобрала у меня свечу.
Было слышно, как за занавеской открылась дверь, и в класс вошли жертвы собственного любопытства. Марго подняла повыше горящую свечку и медленно зачитала текст договора. Затем задула огонек и откинула штору, мешавшую пройти вовнутрь, и провела школьников к началу лабиринта. Темень стояла кромешная. Правда, вскоре глаза привыкли, и я углядела двух попискивающих девочек и одного подавленного мальчика. Они вытянули руки вперед и мелкими шажками начали продвигаться в неизвестность.
От первого вопля, который прозвучал в тишине, у меня встали дыбом все волоски на коже. Кто ж так орет!!! Ну, подумаешь, помост кончился! Там, внизу, между прочим, маты лежат! Упадете, так на мягкое! Напугали...
Со своего места мне было видно, как бедные школьники отбивались от мягких лап игрушки, внезапно свалившейся на них из темноты, как Ольга набросила на них сеть, сплетенную из туалетной бумаги, как Светка обстреляла потерпевших из водяного пистолета. Наступила моя очередь. Я приготовила костлявую ручку и слегка пошевелилась в гробу.
На мое несчастье, ему сегодня уже досталось. Олег, Саша Репин, Владик Ржевский, -- не знаю, чем мои одноклассники не угодили хрупкой конструкции, наверное, все-таки, габаритами, -- эта троица по очереди занимала место передо мной. Мальчики жаловались, мол, лежать неудобно. Я-то решила, они кокетничают. Мне б вспомнить, что каждый из них почти на голову выше меня и килограммов на пятнадцать тяжелее. Так что домовина им явно мала была в плечах и коротка в ногах. А, поскольку лежать не шевелясь, молча оглядывая место издевательств над молодью, возжелавшей приключений, почти невозможно, то гвоздики порасшатывались, пазы или как там это зовется, поразошлись, и ложе смерти держалось на соплях. Перед моим приходом Руслан немножко укрепил углы, но этого явно не хватило.
К возвышению, где коварная я ждала своей очереди, подошла первая из жертв, поравнялась с гробом и устремилась к выходу. Я вытянула скелетову кисть и похлопала девочку по плечу. Школьница заорала, дернулась в сторону, наткнулась на свою же подружку. Теперь орали вдвоем. Я стукнула горластую парочку костлявой десницей по головам. В ответ девицы пихнули меня!!! Я не удержалась на скользком столе и вместе с гробом рухнула на пол по ту сторону возвышения. Бли-и-ин!..
Гроб сломался, по-моему, еще в полете. Я ушиблась коленками, поцарапалась о фанерные обломки и сломала инвентарь. Оскорбительницы дунули на выход, хихикая на бегу. Марго бросилась ко мне, но запуталась в юбках и занавеске. Кто-то включил свет. Жалкое зрелище -- разбитые доски, потрепанная красотка и испорченный аттракцион. У доски столпились все: Руслан, Светка, Ольга, Галя, парнишка, который зашел последним, Маргаритаркадьевна с тряпками -- явно собралась меня бинтовать -- и Дима, который только что вошел в дверь. Я застонала.
-- Упала? -- это Руслан.
-- Нет, сама слезла! -- это Светка.
-- Вставай, чего сидишь, -- сердилась Галя. Добрая девочка...
-- Мариночка, ушиблась? -- Маргося протягивала мне руку. Я извернулась, встала и увидела дырявые колготки. И как их прикажете прятать? Синяки будут, про занозы молчу, вроде обошлось.
-- До дому дойдешь? Или проводить? -- Ольга практична, как всегда.
-- Я провожу. -- Дима ухватился за шанс. Руслан помрачнел. Ольга подмигнула. Галка нахмурилась. Марго улыбнулась.
Я, хромая, выползла из-за стола. Список потерь пополнился юбкой, которая треснула по шву, и шишкой на голове, -- крестом от изголовья приложило.
Светка предложила:
-- Маргаритаркадьевна, раз уж гроб сломался, может, мы закроем пока кабинет? Не пойдет же Марька по школе в таком виде... Да пугать нечем.
-- Не Марька, а Марина, -- Марго была верна себе. -- Кабинет закрыть, табличку унести. Разобрать украшения, снять драпировки. И... -- Она прищурилась. -- Гроб вернуть на место.
-- ???
-- Может, я тоже хочу кого-нибудь напугать...
Мальчики принялись подбирать останки декорации, девочки полезли на подоконники, снимать шторы. Руслан поскакал за молотком, Марго спустилась в зал понаблюдать за разгулявшимися питомцами. Я молча сидела на стульчике, приткнувшемся у стены.
Мои подруженьки расправились с делом в три притопа: раз -- и Светлана посдергивала крашеные тряпицы. Два -- Галка их скрутила в рулон и зашвырнула в шкаф с рулонами схем. Три -- Ольга пробежалась по столам, на ходу сматывая в клубок страшненькие гирлянды, подвешенные к светильникам. Я очнулась, когда Дима осторожно спросил у вернувшегося Руслана:
-- А как все случилось? -- на что Руслан, понизив голос, сказал:
-- Я и сам не понял. Кто-то завопил, потом слышу -- грохот, Марька визжит...
Подлый друг, в смысле, трус! Я не визжала, чуток вскрикнула, пока со стола летела... А если ушки такие нежные, пора шлемофон танковый носить, в нем ни дыры не слышно!
-- Между прочим, гроб дырявый был! Без донышка!
Парочка у обломков переглянулась и заржала.
-- Тебе дуло там, что ли? -- Руслан вытер глаза рукавом.
-- Не закапывать же собирались, это в могилку без донышка не опустишь, а на столе и так сойдет, -- веселился Дима.
-- Фиг бы меня столкнули, если бы ты сделал все как следует! А так, я поехала по столу, как на роликах. Ободралась вся!!! Ушиблась, колготки порвала... -- меня прорвало, градом хлынули злые слезы. -- А все ты, плотник-самоучка, кустарь-одиночка! Я чуть не убилась, а вы тут гогочете!
Ольга не утерпела:
-- Марин, они не виноваты! Никто до тебя не падал...
-- Ну да, люди, как люди, у одной меня все не слава Богу.
-- Марин, ты чего? Не злись, пойдем в зал, расслабишься... -- примирительно протянул Руслан.
-- Никуда я с тобой не пойду. Если ты танцуешь так же, как делаешь гробы, лучше сразу переломать себе обе ноги и не мучаться.
Неодобрительное молчание со стороны Галки и Светы и взгляды в спину заставили заткнуться не хуже хорошей оплеухи. Девицы демонстративно развернулись и покинули аудиторию. За ними, покрутив пальцем у виска, последовала Ольга. Мы остались втроем. Разрядил обстановку сам кустарь-самоучка:
-- Я ж не знал, что ты летать соберешься. Если в зал не пойдешь, что ты здесь одна делать будешь? Спать ляжешь? Или гробик покараулишь, пока Марго не вернется?
-- И гробик покараулю, и спать лягу. Прямо в нем и лягу. Ты почини и уходи, а я классную дождусь.
-- Марин, -- вмешался Дима. -- Я пойду, куртки принесу, ты меня здесь подожди. Руслик, колоти пока ящик, закончишь, -- ключ Маргарите занесем, чего здесь сидеть? -- И ушел.
Я никогда не любила оголенные окна. Пустые проемы, особенно вечером, внушали ужас. Словно из заоконной пустоты могло возникнуть Нечто, могущественное и пугающее, чем лучше любоваться в кинотеатре, а не сидя в уголке, возле разбитого гробика, пусть и декоративного. Руслик возился в лаборантской, под нос мурлыкал "А нам все равно, не боимся мы волка и сову", стучал и чертыхался. Я задумалась. Волка и совы я в жизни не боялась. Равно как кабана, мыши и паука. Мне было десять лет, когда родители повели нас, детей, в лес. Угнездившись на корнях граба, которые образовали подобие лавочки, наша группка внезапно стала свидетелем того, как из-за поворота лесной дороги выскочил кабан. Он постоял мгновенье-другое, развернулся на месте и сбежал. Испугаться я не успела, зато теперь уверенность, что кабаны -- это не страшно, поселилась во мне на всю жизнь. С мышами и пауками еще проще. Подругу детства я довела до истерики, пытаясь делом доказать, как милы восьминогие и хвостатые.
Вот чего до смерти боюсь -- это змей и темноты. Змеи -- брр, фу, мама, где мои вещи? -- страшили меня с самых соплячьих времен. Обладая бурной фантазией, я придумала, что под моей кроватью живет гад ползучий. К несчастью, шнур от удлинителя попался мне под ноги именно в ту секунду, когда я слезала с кровати после игр с воображаемым пресмыкающимся. Окаменев от ужаса, я даже пискнуть не могла. Так и стояла столбом, пока мама не включила в комнате свет и не узрела деточку с вытаращенными глазами, на одной ноге и с кулаками у груди. Положение дел с тех пор не изменилось. Змей не переношу, и мне совершенно неважно, что это -- игрушка, туфли или сумочка из кожи питона. И в руки не возьму.
Темень сгущалась. Руслан приволок из соседнего помещения свое детище, водрузил на стол и, сияя, предложил:
-- Залезай, -- опробуешь!
-- Нет, ты -- больной! Я туда второй раз не полезу! Мне хватило.
-- Как хочешь, -- загрустил одноклассник и глянул на часы, которые висели в кабинете. -- Что это Диман так долго? Через Балтийск за куртками бегает?
Увлекшись своими воспоминаниями, я тоже забыла о времени. Который час? Десять?!
-- Меня же дома убьют!!! Дискотека в восемь заканчивается, мама уже, наверное, всю милицию на уши подняла! Почему за нами никто не пришел?
-- Марин, только спокойствие. Сейчас дойдем до выхода, разбудим сторожа и -- по домам. Я тебя родителям сдам на руки и объясню, почему мы задержались.
Не поверят, решат, что я с ним амуры крутила. Я искоса взглянула на парня. Выше меня, ненамного, правда. Черты лица резкие, не слащавые: глубоко посаженные серые глаза, нос с горбинкой, решительный рот. Плечи широкие, талия узкая, вид подтянутый, спортивный. И то сказать, -- мои одноклассники поголовно собирались в военные училища, благо в нашем городе таковых насчитывалось аж четыре штуки -- вещь небывалая. Поэтому все наши мальчики посещали клуб "Атака", где качали мышцы и вели спарринг-бои. С переменным успехом -- то один, то другой являлись в школу с фингалами, а, бывало, и со сломанными носами. Художественную натуру Руслана выдавали только руки с длинными пальцами; мои одноклассницы поговаривали, что эти руки не только карандаши с кистями держать умеют... Я была в классе новичком -- пришла в начале прошлого года, всех сплетен не знала, но догадывалась, что подобная репутация родилась не на пустом месте. Да только мне он был не нужен. Я сама не знала, почему. Типус был интересный, а поди ж ты -- ничего и не ворохнулось. Но мама все равно не поверит, что у нас нет романа. Таких парней мамы вообще опасаются. Почему-то...
Мой собрат по несчастью подошел поближе. Пауза затянулась, молчать дальше -- провоцировать парня на действия, такой и согласия не спросит. Ситуацией воспользуется, и привет. Дима зайдет с курточками, а тут -- романсеро эль ноче, доказывай потом, что не по взаимному согласию. Руслан придвинулся и вдруг сказал:
-- Хочешь конфетку?
-- Откуда у тебя здесь конфеты?
-- Маргарите сегодня мои родители принесли, а она их назад отдала.
Целая коробка!!! Я тут же воспряла, даром, что сладости исчезли быстрее, чем компот в солдатской столовой. Руслан выпачкался, я ткнула пальцем:
-- Ты весь в шоколаде, перемазался, как дите малое.
В ответ он неожиданно притянул меня к себе и стал целовать.
По спине побежали мурашки. Колени подогнулись. Губы горячие, сладкие. У меня закружилась голова, я подняла руки, чтобы оттолкнуть его, и поняла, что обнимаю, прижимаюсь все крепче и крепче. Воздуху не хватало, пришлось остановиться. Я открыла глаза. Когда успела их закрыть?
Его лицо было близко-близко. Я с удивлением разглядывала человека, про которого до этого сумасшедшего вечера думала меньше всего. Какой там мальчик-школьник? Мужчина, самец, который четко знает, чего хочет. А вот фиг-вам, -- индейское национальное жилье!.. Додумать я не успела, в голове поплыло, ноги стали ватными. Что же это такое! Никогда раньше со мной такого не было! Никогда раньше меня так не целовали... О чем-то подобном я мечтала давным-давно. Кой-какой опыт у меня уже был, вот только колени не слабели. Ни разу.
Руслан гладил мое лицо, подносил к губам руки, зарывался лицом в волосы, шепча мое имя.
Я застыла на месте, онемев от удивленья. Его королева?.. Посчитав мое молчание за согласие, а, может, просто побоявшись, что надо еще в чем-нибудь признаваться, юноша наклонился к моему лицу и накрыл рот своими губами. Мамочка!..
Я, конечно, понимала, что этим все и ограничится, не то место, время, да и не те у меня были принципы. Свои плюсы в строгом воспитании есть, -- по крайней мере, тормоза срабатывают вовремя. Мамин голос в сознании произносит: "Девочка моя, а ты уверена, что он -- тот, кто тебе нужен?" Я не носилась со своей девственностью, как дурень с полковым штандартом. Просто считала, для несерьезных отношений и объятий будет более чем достаточно. И сейчас далеко заходить не собиралась. Поэтому собрала все силы и высвободилась.
-- Что случилось? Не бойся, я не обижу тебя. Если не хочешь, не надо. Или тебе Димка нравится? Так скажи, я у друзей девушек не отбиваю. -- В голосе Руслана проскользнула нотка обиды. Вместо мужчины, который с такой страстью обнимал меня, я снова увидела мальчишку.
Но я не могла смотреть на него прежними глазами. В какой-то момент я почувствовала, что он мне близок, как никто. В душу свою я редко кого пускала, не хотелось потом разочаровываться. А Руслан... Я словно знала его раньше. Чужой здесь, родной -- где? Я будто заново вспоминала его. То, как он двигается, как пахнет. Как рисует, напевая под нос. Как целуется. Как затуманивается от желания его взгляд. Как легко он подхватывает меня на руки. Я узнавала его благородство, его силу. Его молчание, говорившее лучше всяких слов. Его любовь. Одного я тогда не знала, -- как горько станет потерять все это, не успев обрести. Глупо, пошло.
Говорить не хотелось. Я открыла дверь и вышла в коридор.
Из-под маски юнца проглянуло лицо человека, которого я любила. Нет, не я, -- женщина во мне. Я и Руслан -- это только неверные отблески тех, кто пытался отыскать друг друга. И мы чуть все не испортили.
Часы в кабинете физики, как оказалось, спешили. Или время играло в свою игру. В конце коридора появился Димка с тремя куртками. Он запыхался.
-- Еле успел. Ты почему меня не дождалась?
Я ответила чистую правду.
-- Не могу там больше сидеть. Занеси ему одежку, я тут постою.
-- Поцапались? -- догадался Дима. -- Знаешь, я боялся, что он не сдержится. Руслик к тебе неровно дышит, ты не знала? Он сам не свой ходит, уже которую неделю чудит. Я его сразу предупредил, чтоб к тебе не лез, так он взбесился, словно его за яй... живое прихватили. Как будто в школе других девчонок нет!
Вот уж не замечала, чтобы наш Рембрандт в мою сторону лишний раз смотрел. До сегодняшнего вечера. Одноклассник нырнул в класс и почти сразу вернулся.
-- Дим, за что такая забота? Ты ведь тоже не особенно внимание на меня обращал. Я думала, грешным делом, тебя девочки совсем не интересуют.
Посмеявшись, Дима парировал:
-- Нашим девочкам палец в рот не клади. Если б я дрогнул, сейчас напоминал бы переходящее красное знамя. Только в штанах. А вот ты никогда не пялилась на меня, как кошку на сметану.
Еще как пялилась! Просто тактика "на кой мне сдался этот обормот" принесла свои плоды. Ай, да я! С другой стороны, юноша, очевидно, неплохо разбирается в слабых созданиях. Что, если он просто льстит?
-- Дима, просто я сориентировалась не сразу, тормознула, вот ты и решил, что я не охочусь за тобой. Ты уж извини. И, кстати, за пиво тоже.
Мы подошли к моему дому.
-- Мариш, это не мое дело, конечно, но почему вы поругались? Скажешь? Я в школу сейчас назад, если он тебя обидел...
-- Ой, ну не надо! Ничем он меня не оскорбил, просто со мной что-то непонятное творится. Плачу по поводу и без повода, не тронь меня, чуть чего -- в крик. Незачем бой быков устраивать.
Не говорить же ему, что мне едва не приснилась лучшая сказка в моей жизни. Что сон, как водится, обернулся кошмаром. И что женщина внутри меня кусала губы, удерживая слезы. Я и сама не поняла, почему меня так больно ранило глупое предположение, будто я могу любить другого. Не было других, никогда. Для той, что горько молчала во мне, Он был -- один-разъединственный во всех мирах. Никогда ее мужчина не оскорбил бы свою возлюбленную поспешностью и нетерпением. Их любовь была как дорогое вино -- от выдержки только крепче. "Не Он, опять ошиблась", -- думалось ей.
Мне стало до слез жаль Ту, что во мне. И обидно за себя. Я почувствовала, как замерзла -- от ледяного холода бесконечных поисков во времени и пространстве. От безнадежности этих поисков. От неизбежности потерь. Та, что во мне, выпрямилась и сказала:
-- Мне пора.
Дима опешил:
-- Время-то детское!
-- Мне действительно надо уходить. -- Та, что во мне, держалась из последних сил. Ей было больно, больно. Полная безнадега.
-- Дим, поговорим завтра, я все объясню, -- торопливо добавила я, мне не хотелось, чтоб вечер заканчивался столь грустно. -- А то утром все соседи про тебя спрашивать будут, хоть в коридор не выходи. Испортишь мне репутацию, жениться придется.
Я все рассчитала правильно. Димка перепугался, быстренько попрощался и слинял. Я зашагала вверх по лестнице. У дверей квартиры остановилась, осмотрелась. Вроде бы никто в окнах не висел, наблюдение снято. Набрала воздуха в грудь, открыла замок, толкнула дверь. В прихожей темно и тихо. Все заставлено мебелью, не наткнуться бы. Загрохочет, братик проснется, мама выскочит, начнет расспрашивать. Ее трудно обмануть, читает меня с легкостью. Такие глаза дали ей любовь и время. А может, это сказываются ее "особые" способности. В молодости она знатно гадала на картах. Подруги удивлялись, негодовали, ведь она безжалостно лишала их иллюзий или пророчила изменения в жизни. Когда мама выходила замуж, отказалась от карт раз и навсегда, но счастливее от этого не стала. Бесовщиной она больше не занималась, меня предостерегала, мол, добром не кончится. Однако сверхинтуиция осталась, неприятности мама чуяла, как хороший сенбернар туриста под снегом, так что инквизиторский допрос мне был обеспечен. Сейчас же я раскололась бы от одного вопрошающего взгляда. У меня не было сил скрывать свои приключения. Но, сначала самой бы рассовать мысли по шкафчикам в сознании, уж потом выдавать информацию. Дозировано. Дочь я своей матери или нет?
В ту пору я часто мечтала перед сном, когда лунный свет равнодушно льется с небес, что вот-вот растворится окошко, и в комнатку тихо впрыгнет красавец-дворянин в камзоле и со шпагой. Встанет на одно колено подле кровати, поцелует руку и, обжигая взглядом, прошепчет: "Бежим, иначе будет поздно. Слуги герцога будут здесь с минуты на минуту". Я, натурально, смущалась, и... засыпала. Ни разу мне не удавалось продержаться дольше прыжка в комнату и фразы про герцогских прихвостней.
Та, что во мне, печально глянула мне в самую душу. От взора темных очей боль и тоска пронзили сердце. Да что же это? Я бросилась на кровать, та протестующее взвыла, мама тихонько сказала: "Не разбуди брата". Я уткнулась носом в подушку, намереваясь порыдать от души. Уснула сразу.
* * *
То лето Тайри вспоминала с горечью и ужасом. Ей казалось, что она потеряла все: дом, работу, близкого человека. На самом деле, правители Орегайны решили, всего-навсего, снести Школу Пяти Вестников, где их потомков учили древним языкам, обхождению и всему, что должны были знать молодые тар-тайлионцы, выпархивая в жизнь, "на большую дорогу", как ляпнула однажды выжившая из ума директриса школы Золотого Селезня, школы-соперницы. Розовый дворец Пяти Вестников, в котором Тайри выпало учительствовать, впечатлял с первого взгляда. Его называли чудом Орегайны. Казалось, древние строители сотворили сказку. Островерхие башенки бесценного розового мрамора и купола над обсерваториями славились во всем Тар-Тайлионе. Узкие стрельчатые окна Палаты Ветров, зала собраний, строго глядели на мир. Розовые колонны фасада казались соблазнительными телами огромных дев, прильнувших к скале, то ли ластящихся к горному великану, то ли искавших у него защиты. Но настоящее потрясение ожидало тех, кто прошел через входной тоннель. Они оказывались в Зале Встреч с родителями, или, на школьном жаргоне, "встречалке". Из окон "встречалки" визитер созерцал целый город, с улицами, особняками, садами, прогулочными площадками, клумбами. Бегали и визжали школяры; одергивая форменные туники, спешили молоденькие наставницы, а пожилые менторши плыли среди разновозрастной ребячьей толпы, как драконьи матки среди змеиной молоди. Ничего не скажешь, намухлевали мастера-пространственники: величие замысла сшибало с ног неподготовленного посетителя.
Тай была "неподготовленным посетителем", то есть, обмирала при взгляде на очередное чудо, по крайней мере, целую кварту учебного года. А, кроме того, обитатели этого необыкновенного места не вмещались в рамки представлений о типичных преподавателях. Местные магики казались ей запредельно, недосягаемо талантливыми. Она чувствовала себя детенышем снежного льва. У того тоже есть когти, грива и зубы, но сравнивать со старшими не стоит. Да и то, сказать смешно, кто Тай и кто они? Пришлая, чужачка, полжизни мотавшаяся туда-сюда, как хвост священного быка -- это Тай. А местные... Они жили в Орегайне поколениями, не двигаясь с места, и только качали головами, когда молодежь срывалась с насиженных гнезд. Корнями, могилами родичей вцепившись в родную землю, они были сильны -- верой, обычаями, уверенностью в том, что все в мире неизменно, своими учениками, для которых техмагия и через двадцать лет останется техмагией.
Тар-Тайлион не воевал с соседями уже шестьдесят лет. Последняя война, гремевшая семь лет, обескровила полконтинента. Раны затягивались долго. Искусства приходили в упадок. Страна с трудом оправлялась от нашествия воинственных нальеминов. Орегайна лежала в глубоком тылу, поэтому не слишком пострадала. Скорее, наоборот. Сюда перевезли блистательный Имперский театр из Савлиона, техмаги обеих столиц отдыхали здесь в перерывах между битвами, занимаясь, по мере сил, изобретением заклятий, могущих перебить усилия врага. Но печальные вести, которых со страхом ожидали в каждой семье, приходили, как водится, нежданно. То и дело на дверях домов появлялись траурные тряпицы. Вдовы одевались в черное, ритуальными белыми платами навсегда закрывая волосы. Дети взрослели в одночасье. Возвратившиеся мужчины прятали глаза, не умея ответить на немые вопросы: "А где он (или она)?". Из шести орденских армий две перестали существовать уже в первую осень, разом лишившись возможности чаровать, став "выжженными". "Выжженные", пытаясь применить остатки магии, гибли на месте, не в силах противостоять направленным пси-ударам, которые безошибочно находили своих жертв на расстоянии в пятнадцать лиг. Имперский Совет Тар-Тайлиона в полном составе кусал локти, пытаясь понять, как можно было проморгать подготовку такого количества боевых магов. Готовя решающий прорыв, Местоблюститель, верховник Совета, отмалчивался, зная по опыту, что "магики блюдут секреты группами по тридцать-сорок человек", и, если он откроет рот, то шансов на победу останется с мурашиный хвост. К счастью, в умении затыкать особенно болтливых ему не было равных, и все, кто верил в свою говорливую звезду, рано или поздно становились клиентами Палаческой Гильдии Тар-Тайлиона.
Семью Тайри миновала беда. Изо всех родичей только прадед Гуштиав остался лежать где-то на дне Зааремского залива. Море съело его плоть и кости. Прабабка Амилли больше не выходила замуж, к концу жизни превратившись в согбенную старуху с лицом, на котором навсегда застыла маска печали. Она, конечно, могла улыбнуться, глядя на внучек-проказниц, вот только мысли ее затем устремлялись в тот день, когда ей пришлось разом отдать IV МагОрдену сына и мужа. Сын Эткарт вернулся с полным комплектом наград боевого мага: "За смелость" трех степеней, "Имперский шлем" четырех степеней, Пурпурная Лента за разгром Крулевецкого котла и Сердце Быка, в просторечии "теленок", за взятие столицы Налиема. В детстве родители часто привозили Тайри на свою родину. Она жалела прабабку, побаивалась деда, который звал ее "курноска", и с удовольствием перебирала семейные реликвии, которые лежали в одном ларчике с дедовыми орденами и медалями. Те еще хранили благословение Местоблюстителя, которое позволяло награжденному продлить жизнь себе или близкому человеку. Тайри ощущало эту магию как легкую щекотку, этакое приятное покалывание в пальцах, после которого хотелось визжать, прыгать и кататься по ковру, как расшалившийся котенок.
Орегайна, строго говоря, не была родиной ни для отца, ни для матери Тай. Отец, Валь Эткарт Фастер, родился в соседней провинции, в городке Симабирре, куда его родители приехали, чтобы помочь восстановить поголовье скаковых лошадей, нещадно выбитых во время III войны. Когда-то за элитных местных жеребцов давали по сорок тысяч империалов. На тысячуимпериалов до войны можно было круглый год кормить семью, поэтому разведение симабирранской беговой стало для деда делом чести. К тому же, боевая магия, которая помогала деду выжить на войне, оказалась бессильной в коневодстве. Дед Тай любил сложные задачи, поэтому в Симабирре, где женился и обзавелся сыновьями, застрял на целых восемь лет, пока его не сменил такой же фанатичный лошадник откуда-то с юга. Перебравшись в Орегайну, дед ушел по уши в организацию транспортных контор, телепортами доставлявших в город продукты из близлежащих деревень. Дальше двадцати лиг порты не дотягивались, изобрели их недавно, пользоваться ими мало кто умел, поэтому приходилось обучать магов-транспортников не путать Саирре с Зеайрой, ограничивать пейзанскую жадность (а то норовили запихать поменьше и содрать подороже) и давать взятки имперским чиновникам, чтобы не держали товар подолгу в накопителях. Родовое стремление выбирать и решать самые сложные задачи сыграло с дедом плохую шутку. Сердце подвело его в тот момент, когда плоды его трудов только и ждали, когда их пожнут. Чтобы не умереть, ему пришлось сначала растратить силу трех медалей "За смелость", затем пришла пора "Шлема" четырех степеней. Слепец с косой поджидал старого Эткарта за дверью, но дед сопротивлялся из последних сил, оставив на самый крайний случай Пурпурную Ленту. "Теленка" он берег. Хотел передать старшей внучке Тай, так как понимал, что у нее тоже может случиться беда, которой поможет только Сердце Быка.
Семья матери не отличалась родовитостью. Беднота, семеро по лавкам, потому что о противозачаточных заклинаниях в этой глуши не слыхивали. Тоска, скудное вспомоществование, скромное жалование за опасную работу, -- мамин отец вылавливал магов-дезертиров, которые предпочли отсидеться в деревенской глуши, вдали от страшных, схваток, выкосивших целое поколение тар-тайлионских чародеев. Раз дед еле увернулся от копыт разъяренного жеребца, который до того позволял кататься на себе малым детям. Затем кое-как спасся от направленного заклятья, прицельно брошенного в темноте. Долго это не могло продолжаться, поэтому бабка на коленях умолила его выхлопотать перевод в более безопасное место. Они перебрались в Орегайну, дочери повыходили замуж, и здесь мать и отец Тай встретились, чтобы больше не расставаться. Тай часто слышала от матери, что та отвергала отца и не соглашалась выйти за него, но что было причиной такого упорства, стало понятно лишь по прошествии лет. Валь Фастер не был классическим красавцем, но выглядел эффектно, не в последнюю очередь благодаря своей службе в орденской армии. Он был боевым магом в третьем поколении, а это накладывает печать, заметную с первого взгляда: осанка, разворот плеч, -- в ордене не разрешалось пренебрегать полевыми экзерсисами, -- но, главное, сила, исходившая от него, -- Тай было уже четырнадцать, когда она поняла причины, по которым ее мать четыре года не говорила заветное "да". Все оказалось просто, как медовая коврижка, -- мать боялась, что отец не сможет хранить ей верность, но сама любила его слишком сильно, чтобы делить с кем-нибудь. Если бы такое произошло, она просто умерла бы от горя. Валь доказал своей любимой, что ей нечего бояться.
Они жили небогато. Валь мотался по отдаленным фортам, жена всюду следовала за ним. В конце концов, они вернулись на родину, поселились в маленьком домике невдалеке от родичей Валя. Сперанца родила ему пятерых детей, выжили двое: Тай, старшая, и Сандер, меньшой. Разделяло их двенадцать лет. На взгляд Тай, очень много. Как и во всех семьях, где старшие нянчат младших, в семье Фастеров Сандер сызмальства рос на четырех руках, -- материных и сестринских, само собой разумелось, что девчонка и потом не откажется пестовать ребенка, который по возрасту годился ей в сыновья. Но двенадцать лет между детьми сделали из бывшей единственной и ненаглядной доченьки старшую сестру. Роды дались Сперанце тяжко, она едва не умерла, девочка выхаживали и мать, и брата. Когда несносный братец подрос, то сначала портил ее любимых кукол, потом путался под ногами у подруг, подслушивал под дверями, затем подошло время школярских занятий, и тут Тай поняла, что все прежние проказы Сандера -- просто листики быстроцвета. У него открылся талант к литермагии, сие означало, что старшая сестрица, которой древние языки давались легко, станет помогать юному волшебнику. Прости-прощай, вагантская юность, посиделки с однокашниками, веселые друзья и подружки, ночные проказы и прогулки у памятника Местоблюстителю! Тай взбунтовалась, впервые в жизни она заорала на мать и отца, для которых протест дочери стал сущей неожиданностью. Им в голову не приходило, что в планы дочери не входит вбивать в голову юного Сандера начатки и азы, что ей хочется, как и беззаботным подружкам, плясать на вечеринках, стрелять глазами в поисках выгодных женихов и, между делом, заканчивать учебу на выбранном факультете. Недоучившаяся магичка переколотила все чашки, пытаясь объяснить братцу, почему нельзя брать ее учебники, потом сбежала к подруге, с которой прорыдала над своей горькой судьбой полночи, остальную половину прохихикав над книжкой о приключениях кучки горных недомерков и дракона-жадины, которую догадливая подружка сообразила вовремя подложить на видное место. Наконец, все еще радостно посмеиваясь, беглянка вернулась домой, где встревоженные родители пытались понять, что делать с чрезмерно самостоятельной дочуркой. Тай понимала, что выходом из положения может стать замужество или отъезд, и неизвестно, что страшнее. Уехать можно было только на практику, замуж не хотелось. Через две луны Тай уже паковала вещи, пытаясь решить, сколько выдержит ее большая сумка и надо ли брать с собой нарядные туфли.
Два телепорта приблизили ее к цели, -- самой знаменитой в Орегайне школе, которой в Университете имени Палатиона Гарейны пугали жаков-неучей: "Не дай Мать попасть туда, -- опозоритесь на всю жизнь!" Тай была пятой на курсе по языкам, никого не боялась, умела поставить на место любого зарвавшегося подростка, поэтому магичка-методист с радостью подписала рекомендательное письмо к коллеге из Розового дворца.
Волоча за собой неуклюжую торбу, благо чары подъема тяжестей пока не утратили силы, Тай постучала в боковую дверь, над которой виднелась табличка: "Только для персонала". Чуть погодя створка приоткрылась, и девушка увидела мужчину за пятьдесят, который дожевывал кусок рыбного пирога.
-- Куда?
-- На практику, к госпоже Алендре Клиеф. -- Тай протянула рекомендательное письмо, другой рукой дернув ремень непослушной сумки, которая норовила свалиться со ступенек маленького крылечка. Сумка шлепнулась на другой бок и придавила ногу. Привратник ухмыльнулся.
-- Второй этаж, прямо по лестнице и налево. Сумку оставь в раздевальне, не убежит.
Тай недовольно поморщилась, но смолчала. Прошла туннель, ежась от ощущения тяжести земли над головой. Пристроив верхние башмаки под вешалками в менторской раздевальне, нашла лестницу и поднялась наверх. По пути ей никто не попался, таблички на стенах указывали путь, поэтому отыскать профессорскую гостиную не составило труда. Там было пусто, и Тай решила подождать.
Над головой бухнул гонг, означавший перерыв в занятиях. Дети горохом высыпались из всех дверей. От неожиданности девушка шарахнулась, споткнулась о какого-то мелкого школяра и едва не упала, когда тяжелая сумка перекосилась в другую сторону и потянула хозяйку за собой.
-- Лучше в сторонку отойдите, а то сшибут! -- послышался голос сзади. Будущая практикантка оглянулась. На нее с интересом смотрел чернявый паренек лет на шесть младше ее самой.
-- Вы на практику?
-- Да, -- Тай решила не отрицать очевидного.
Школяр сощурился:
-- Тогда вам к госпоже Алендре. Она ведет уроки наверху. Пойдемте, я покажу. А вещи оставьте в преподавательской, их никто не тронет.
Будучи изрядно наслышанной о высокомерии местных учеников, вагантка несколько растерялась, когда нечаянный помощник ухватил неподъемную торбу, заволок ее в святая святых любой школы и выскочил оттуда с явным намерением служить гидом незнакомой девице. Она молча последовала за проводником, который ловко лавировал в толпе подростков обоего пола, выспрашивая ее по дороге.
-- А вы по какому предмету?
-- Литермагия.
-- А на какие курсы? А то в первую кварту обычно старшим дают...
-- Я на старшие и хотела бы. А ты на каком учишься?
-- Десятом. -- Парень улыбнулся. От этого его глаза словно засияли мягким светом. "Симпатичный", -- невольно отметила будущая магичка и привычно попыталась набросать его мысленный портрет. "Так, что мы имеем? Пониже меня, но через годик, пожалуй, перегонит. Волосы темные, волнистые, глаза карие, яркие губы, вообще, все краски лица яркие. Кожа чистая, смугловатая, пушок на щеках, девчонки, верно, обмирают. Обещает стать широкоплечим мужчиной, пока еще по-мальчишески тонковат. Держится свободно, но вряд ли это его обычная манера. Скорее всего, чем-то взволнован. А нет ли у него братца лет на десять постарше?" Тай осеклась, не решаясь додумать начатую мысль.
-- А как вас зовут? -- Мальчишка серьезно, даже испытующе глядел в глаза, словно читал ее мысли. "Ой-ой, вдруг он телепат? Не хватало только проколоться в первый же день", -- Практикантка вдруг перепугалась. От волнения она всегда принималась вертеть в пальцах кольца или вытаскивать из волос заколки. Вот и сейчас, при взгляде на проводника она нервно сдернула с безымянного пальчика перстенек с "русалочьим глазом" и попыталась надеть на другую руку, но, промахнувшись в сутолоке, выронила безделушку. "Ой", -- вырвалось у незадачливой практикантки, мальчик оглянулся, Тай присела, зашарила руками по полу, но в толчее, под ногами сыскать вещицу оказалось непросто. От неловкости у девушки выступили слезы. Чтобы скрыть их, она еще ниже склонилась над полом, а когда выпрямилась, то больно ушиблась обо что-то твердое. Ее провожатый с воплем боли отскочил в сторону. В руке он держал найденное кольцо.
-- Ничего, -- мальчишка пытался скрыть боль, должно быть, прикусил язык. -- Меня, кстати, зовут Лан. Лангельдин Мирре.
-- А меня Тайри. Таийрианэ Валь Фастер.
-- Вы не из Орегайны, -- протянул паренек.
-- Я не здесь училась.
-- А сколько вам лет? -- нахаленок прищурился.
-- Тебе не кажется, что это наглость? -- съязвила Тай.
-- Мне все так говорят.
-- Делай выводы, -- раз все говорят, может, это правда? -- Тай слегка обеспокоилась. "Что, если у них тут все школяры такие ... резвые? Неужто влипла?" -- Ты меня скоро приведешь?
-- Почти на месте. -- Они подошли к высокой, слегка облупившейся двери. Лан потянул дверь на себя и галантно пропихнул практикантку вперед. Та не успела огрызнуться, как очутилась в учебной палате. За столом восседала сухощавая дама в зеленоватой форменной мантии, в окулярах на носу.
-- На практику? Как зовут?
Тай назвалась, объяснила, где бы хотела начать работать. Дослушав ее, госпожа Алендра решительно поднялась.
-- Кроме вас, пока никто не появлялся, поэтому можно выбрать себе класс и ментора. Но я бы просила вас помочь. Один из наших преподавателей должен уехать на полкварты, его дети остаются без присмотра. Если бы вы взялись... Я слышала о вас от госпожи Римабиль, она уверила меня, что вы справитесь.
Тай молча кивнула. Говорить она не осмеливалась. От волнения горло свело судорогой, и она боялась, что вместо вразумительной речи издаст писк, хрип или еще какую звуковую бессмыслицу, равно неподходящую как для будущей наставницы юных магов и магичек, так и для вагантки, за которую поручилась сама Римабиль. Римабиль, чье замечание могло лишить сна и отдыха! Ч есть неслыханная.
Посчитав молчание практикантки за положительный ответ, госпожа Алендра подошла к двери, открыла ее и кого-то подозвала. Повернулась к Тайри:
-- Мальчик проводит вас в гостевые палаты, там госпожа Романа поможет вам устроиться. Лан, поможешь госпоже Фастер и бегом на занятия, гонг был десятинку назад. У тебя сейчас что?
Парнишка потупился:
-- Алхимия.
Алендра нахмурилась:
-- Я объясню госпоже Сперанце, почему ты пропустил занятие, но это в последний раз. А теперь бегом!
Лан ухмыльнулся, схватил оторопевшую Тай за руку и почти силой выволок из кабинета. Девушка, которой сходство имен алхимички и собственной матушки показалось добрым знаком, шла медленнее обычного, почти упиралась. Лан, явно не желавший заниматься ненавистной наукой, этому не препятствовал. Они спустились назад в преподавательскую, забрали баулы Тайри и добрались до гостевых. Тай, которую слегка оглушили объяснения Романы, госпожи-распорядительницы, сама не поняла, как, осталась в отведенной комнате наедине со своими сумками и настырным десятикурсником, который небезуспешно притворялся занавесочкой. Из-за чего распорядительница подозрительно косилась на новоприбывшую практикантку.
-- Ты почему не идешь на уроки?
-- Да ладно, у меня все равно "хамма" выходит, зачем она мне нужна, эта алхимия?
-- В комнате одинокой женщины постороннему мужчине делать нечего, -- попыталась поставить наглеца на место вагантка.
-- А вы не женщина, а ментор! Вдруг я по делу пришел? К преподавателю можно, -- паренек был непоколебимо уверен в себе. -- Вы же еще не все здесь знаете, я вам помогу и покажу, что надо.
-- Спасибочки, я сама. Ты, конечно, мне здорово помог, но торчать здесь тебе неприлично. -- Тайри пропустила "не женщину" мимо ушей, выпихнула школяра на лестницу. -- Иди уже, мне, в конце концов, надо переодеться и ... подумать, отдохнуть...
Снисходительное "ладно" донеслось уже из коридора. "И это только начало", -- отметила растерянная "преподавательница", принялась с вздохом распаковывать вещи, поминутно впадая в задумчивость. Перед глазами мелькали новые лица, голова кружилась, подушка так и манила. Тай решила прилечь на квинтиночку, пока не было обеденного колокола. Уснула, не успев додумать "Хорошо, что телепаты -- редкость, иначе...".