- Как-то неказисто все вышло, неправильно, - очень отчетливо сказал Иван.
Петр вздрогнул и ошалело уставился в стекленеющие глаза старлея. Безысходная злоба вспенилась внутри, ударила в голову.
Что? А что тут может быть правильно, твою мать? Взяли нас, как мальчиков! Купили на дешевую приманку! А все ты со своими предписаниями - "В случае потери разведбота необходимо..." Какие, к хренам, предписания, когда дробь третья и дробь вторая превратились в пепел, а на планете только-то и осталось - их база с четвертью личного состава? Задраивать все люки нужно было, а не бот разыскивать!
В висках заколотило, нахлынула тошнота, как совсем недавно, когда двухместный катер винтом помчался к земле, чадя раскуроченной кабиной. Кулаки сжались, руки свело судорогой, будто они все еще пытаются выровнять подбитую машину. Что тут может быть правильно, старлей? До базы пятьдесят с лишком километров. Пятьдесят с лишком километров по болоту и редколесью - не спрятаться, не убежать. А группа захвата уже наверняка замкнула кольцо.
- Неправильно, - повторил Иван. Язык его заплетался, слова падали тягучими каплями, бледное лицо зарделось. Петр едва смог разглядеть крошечные бисерины зрачков и понял - бредит. - Не думал я, что так помру, - тихо добавил старлей и улыбнулся непослушными губами. Дыхание стало коротким, еле слышным. Двойная доза наркотика захлестнула, завертела его теплой волной. Ослабленный кровопотерей организм сдался быстро.
Петр облизал пересохшие губы. Снова отщелкал ногтем по микрофону координаты и приник к наушникам. Эфир ответил ему шумом прибоя и трескучим морозом декабрьского леса.
- Думал, сгорю и не замечу, рассыплюсь мириадами атомов, - гнул свое Иван. - Или в ближнем бою погибну. Но чтобы непременно геройски. Знаешь, Петр, - старлей коротко, визгливо хохотнул. - Думал, в академии еще, вот возьмут меня в окружение, а я из пулемета, до последнего заряда. А потом гранату под ноги. И чтобы музыка над боем. Адажио. Из балета "Щелкунчик". Петра Ильича Чайковского. Слышь, Петр? - Снова взвизгнул смехом Иван. - Тезки твоего. Любишь музыку, старшина?
Петр сплюнул сквозь зубы на серый мох. В нем клюквой лежали кровавые бусины. Нитка начиналась у лесной опушки, над которой тянулся в небо жидкий дымный росток. Покрытые окислами свинца тучи не пускали, давили на него всей своей тяжестью.
- А оказалось, не будет музыки. Кончилась наша музыка, старшина. Так и сдохну тут, в луже, - Иван поплюхал ладонью в подтекшей воде. - Выходит, зря все. Все зря. Неправильно.
Петр перестал сверлить взглядом небо, прячущее до поры вражеские беспилотные модули, и набрал полную грудь сырого, жирного воздуха. Чтобы сказать, что Чайковского, конечно, не будет, но вот окружение, бой до последнего заряда и гранату он своему старлею гарантирует. Потому как в плен за лишней дыркой в голове Петр не собирается, да и господину старшему лейтенанту не советует. И что послушай его, Петра Семенова - старшину разведроты, не лежал бы сейчас офицер в пятом поколении, голубая кровь - белая кость межпланетного корпуса, академия с отличием, старший лейтенант Иван Григорьевич Ястребовский посреди болота, не нес бы всякую ересь из своей кадетской юности, опершись белобрысым затылком о пропахшую затхлой водицей кочку. И еще много чего хотел сказать Петр.
Но не стал.
Глянул только на вздувшуюся вену на шее, на дорожку, вымытую слезой на закопченной щеке старлея, на сизые жгуты его потрохов, ползущие сквозь бурую прореху на комбезе. Глянул и присел над Иваном.
- Брось ты это, командир, - Петр сорвал колпачки с обоих баллонов синтеплоти, выдавил ее на рану. - Сейчас резина подсохнет, и двинем до дому. Пока наши длинноногие друзья не нагрянули, - прищурился Петр на раздетые осенью деревца, скривился в лицо небу. Небо подумало немного, и обиделось - прыснуло первыми холодными каплями.
Старлей не ответил. Уронил голову набок, раззявил рот, закатил глаза. Только трепыхалась, натужно проталкивая дурман к сердцу, вена на офицерской шее.
Петр снял с себя разгрузочный жилет, сцепил его с командирским, приладил лямки. Спеленал в переноску старлея, взвалил на спину, подхватил автоматы и заспешил к базе.
Спешить выходило плохо. Дождь сделал кочки скользкими, усталость отняла у шагов уверенность. Пот капал с бровей, мешаясь с водой, и оттого казалось, что спасительная стена деревьев на другом конце болота с каждым шагом отодвигается все дальше. Когда затекли руки, Петр повесил автоматы на шею. Вскоре заныла и она.
Шаги становились короче, привалы длиннее. В голову полезли дурные мысли. Что не успеть, не суметь, не вырваться им из захлопывающейся мышеловки, что на опушке уже залегли невидимые в предзакатной хмари лонгеры с парализаторами наизготовку. Что, может, и некуда им теперь успевать, нет больше базы межпланетного корпуса, нет двух ангаров с десантными шлюпами, нет маяка-навигатора для крейсеров федерации, нет узла связи, без остановки посылавшего в наднебесную темноту четыре слова: "Несем потери. Ждем подкрепления". Ничего уже нет. Только шершавое шипение наушников.
- Гляди-ка, командир, - Петр уложил старлея на жухлую траву и привалился спиной к дереву, - победили мы болото, теперь дело пойдет. Вот только автомат твой придется бросить, - отщелкнул батарею Петр, запихал ее в подсумок. - А заряды оставим, заряды нам еще пригодятся, - сказал он и улыбнулся сказанной глупости. Стащил шлем, отшвырнул в сторону. Отер лицо и начал отстегивать кевларовый жилет.
В тишине замершего леса хруст ветки ударил выстрелом.
Петр вскочил на ноги, и тут же на него навалился животный, нечеловеческий страх. Воздух вокруг загустел, зазвенел комариным писком, взрезал барабанные перепонки. Руки онемели, ноги сделались ватными. Живот наполнился холодом, сердце ткнулось в горло. Захотелось упасть на землю, зажать ладонями уши и орать что есть мочи, орать, лишь бы не слышать этого писка, забирающегося под кожу, грызущего связки, рвущего мышцы, выдавливающего липкими пальцами яблоки из орбит. Звук согнул его, переломил надвое, прижал к бледно-желтому ковру из стеблей и листьев.
Петр закусил губу, сжал зубы. Звук, показалось, на секунду ослабил хватку. Чувствуя, как рот наполняется теплым и соленым, Петр подтянул кончиками пальцев свой автомат, уцепил, и медленно, через силу выпрямился.
"Все верно, - пришла неумолимо ясная мысль. - Зачем скакать по кочкам, когда можно взять обессиленных беглецов на опушке. Под внушающим доверие после опасной пустоты болота прикрытием леса. Подождать, когда враг расслабится, решит отдохнуть. Раса, насквозь пропитанная логикой, не могла поступить иначе".
Лонгеры, казалось, вышли прямо из древесных стволов. Высокие, молчаливые, они стояли полукругом, целя в Петра соплами короткоствольных плазмометов. Стояли так близко, что Петр смог различить бледные подбородки, торчащие из-под шлемов, заваленные набок восьмерки на сером пластике бронежилетов.
Чуть поодаль, справа, высился черной колонной их старший. В его руках весело подмигивало сиреневым дуло парализатора.
Закончить Петру не дали. Хлопнул воздух. Маленькое солнце ударило в грудь, вскрыло кевлар, залезло внутрь и опрокинуло.
***
В раю было тихо и светло. Мягкий желтый свет пробирался через прикрытые веки, щекотал ресницы. Петр потянулся, сладко, с хрустом, переполненный леностью выспавшегося человека, и открыл глаза.
Свет лился через зарешеченные отверстия в потолке затянутого пористым пластиком рая.
- Доброе утро, Петр, - развалил надвое тишину голос Ивана. - День. Ночь. - Сказал пусто, бесцветно. Сказал.
Голый и бледный сидел он, распластав худые ноги. Свежевыбритая голова мелко тряслась на скрюченной шее. Разодранная осколком титана брюшина светилась ровной, не знавшей загара кожей.
Петр махом сел, опустил голову. Не поверил - тронул кончиками пальцев, ощупал грудь там, где по всем законам должна зиять опаленными краями рана, торчать осколки ребер.
- Давно мы здесь? - Петр обвел взглядом комнату три на четыре.
Нежная охра. Высокий потолок, мягкие стены, упругий пол. Узкая полоска металла рассекает все четыре поверхности, делит комнату вдоль, замыкается в прямоугольник.
Старлей не ответил. Он все так же сидел на своей половине и рассматривал ладони. Медленно поворачивал их и так и эдак, сжимал и разжимал кулаки. Рассматривал пристально, будто пытаясь разобраться в паутине линий, найти в ней истину.
- Ты слышишь меня, командир? - вскинулся Петр, шагнул к старлею. Тут же металлическая рамка напряглась. Воздух в ней предупреждающе загудел, всколыхнулся сиреневым сполохом.
- Я был в Белой Комнате, - сказал Иван. Слова пушистыми шариками мягко упали на прорезиненные квадраты пола и покатились в разные стороны.
У Петра перехватило дыхание. Нервными пальцами он тронул шею и шумно, прерывисто выдохнул. У основания черепа между третьим и четвертым позвонком притаилось колечко разъема. Скрипучей дрезиной зазвучал в голове голос особиста, инструктаж и "непроверенная информация" о пыточной лонгеров. Следом загрохотал эшелон мыслей.
- Что, старшина, думаешь, это все иллюзия? - Иван поднял голову, сощурился, и лицо его перекосила улыбка. - Думаешь, нет меня? И тебя, может, нет? Я тоже так думал, - голос старлея потух. - Думал, - повторил он.
А потом заорал:
- Я был там! Был! Они резали меня, фалангу за фалангой, видишь, ты видишь, старшина? - визжал Иван, тыча розовой ладонью, растопырив пухлые, как у младенца, красивые пальцы. - Посмотри, посмотри! - Он вскочил на ноги и метнулся к Петру. Загудела рамка, полыхнуло сиреневым, запахло грозой.
Иван отлетел к стене и медленно сполз вниз.
- Посмотри, посмотри, посмотри, - шептал он, не глядя уже на Петра, прижимая онемевшую руку к животу.
Петр задрал локоть, зашарил подмышкой. Вшитого под кожу поискового маячка и детонатора не было. Петр выматерился. Грохнул по мягкой стене кулаком, еще и еще, пока не стало легче. Присел напротив затихшего старлея:
- Чего они хотят, командир?
Иван ответил не сразу:
- Код доступа узла управления, - сухо, твердо сказал он.
Иван посмотрел старшине прямо в глаза, и тот снова увидел в голом дрожащем человеке того молодого офицера, что впервые шагнул на плиты взлетной полосы перед отправкой сюда, на Торсион. Шагнул, полный бесстрашия и уверенности в победе, шагнул с гордо поднятой головой, так, словно за ним шли все пять поколений вояк из семьи Ястребовских. Потом лицо Ивана потекло гримасой воспоминаний:
- Связь, система защиты, система "свой-чужой". Они взяли базу, Петр, - задрожали губы. - Ты понимаешь, Петр, это значит - они взяли базу. Длинноногие сидят в гостиной, курят сигары и ждут, ждут наших, чтобы встретить, чтобы...
- Это значит, что наши уже близко, старлей, - перебил Петр. - Это значит, что крейсеры уже на подходе. Ты понял, командир? Только так! Нам нужно просто дождаться.
- Дождаться? Ты сказал - просто дождаться? - голос Ивана звенел. - Тебя там не было! Ты не представляешь, через что я прошел! Что они сделали со мной! И будут делать это снова и снова.
- Скажи мне код, командир, - как можно спокойнее произнес Петр.
Хохот расцвел шумным фейерверком. Истеричный, безумный хохот, с хрюканьем и всхлипами, вырывался из перекошенного рта старшего лейтенанта.
- Придурки длинноногие! Подешевке взять меня хотели? - утирал слезы Иван. - Хер, вам, а не код! Вы слышите меня? Хер!
- Послушай, командир, пойми, - Петр вложил в голос всю отпущенную ему убедительность, - теперь моя очередь. Моя, понимаешь? Если я не буду знать кода, меня сразу в расход пустят. У них ведь детекторы лжи - лучшие в этом секторе. А вдвоем мы продержимся.
- Да пошел ты, сука подсадная, - осклабился Иван.
- Ого, - чуть не улыбнулся Петр. - В академии научили?
Старлей лег на пол и отвернулся к стене.
- Ну, проверь меня, командир, спроси чего, а? Убедись, что я это, я - Петр Семенов, а не картинка. А потом намекни, дай знак какой, я пойму.
Старлей молчал.
- Или ты думаешь, что я перекинулся уже, переметнулся? - разгорячился Петр. Обида закупорила глотку. - Из горящей машины вытащил, по болоту на хребте тебя пер, а потом лонгерам сдал? Вот оно как, - выдохнул Петр. Проглотил шершавый ком. Подумал, что на месте старлея молчал бы так же, и примирительно добавил, - ну, тогда прощай, командир. Воюй дальше один. А мне край, выходит. Край, - прошептал Петр, и ему стало даже немного спокойнее. Длинноногие славились мастерами заплечных дел, но казнили быстро, не глумясь. Повинуясь какому-то своему закону, своим представлениям о воинской чести, пробивали трехгранными шипами затылки и привозили, оставляли тела у аванпостов землян, возвращали мертвых живым...
В тишине камеры время тянулось медленно. Петр уже третий раз пересчитывал панели отделки, когда неразличимая до того дверь отворилась, отъехала в сторону, и к нему шагнули два затянутых в серую форму лонгера.
Петр взвился пружиной навстречу ближнему, метя кулаком в безносое лицо, но получил под ребра дубинкой. Вдоль позвоночника проскочила искра, отказали ноги. Петр тряпичным кулем повалился на пол. Его подхватили под руки и поволокли по коридору.
Но прежде, чем Петра вынесли из комнаты, Иван, что было мочи, крикнул:
- Музыка! Помнишь, мы говорили о музыке?
***
Комната по праву называлась Белой. Ровные стены, казалось, отлиты из свежего молока вместе с потолком. Только на границе с полом темнеет череда крошечных отверстий, словно его можно оторвать по перфорации и выбраться из пугающей белоснежной пустоты. Через эти отверстия в комнату клубами вползает туманный свет, а за ним - умиротворяющий шум водопада.
Петр попытался разглядеть потолок, напряг шею, но встретил отпор подголовника. Кресло приняло его тело, вросло в каждую пору, и замерло, ни на йоту не давало сменить "наиболее комфортное положение".
"На контрастах будут играть, сволочи", - подумал Петр. Перед глазами будто раскрылась инструкция: "При ведении допроса высшей категории необходимо придать образцу наиболее комфортное для него положение".
Петр облизал губы и приготовился.
- Имя, звание? - раздался откуда-то сверху скрипучий жестяной голос.
"Наиболее перспективным считается дистанционный метод дознания. Отсутствие личного контакта не дает образцу сконцентрировать негативные эмоции на конкретном индивиде, и перенаправить их для усиления волевого порога".
- Петр Сергеев, старшина первой разведроты восьмого межпланетного корпуса.
- Ответ убедительный, - сыпанул гороху в жестяную банку голос сверху. Помедлил и задал самый главный вопрос. - Код доступа узла управления базы три дробь один?
"Что же ты хотел сказать мне, командир? Музыка? Чайковский, балет, щелкунчик, адажио, классика, что?" - испуганной голубиной стаей закружились мысли.
Петр вдохнул полной грудью и ответил:
- Я не знаю.
В шуме водопада Петру слышалось жужжание анализаторов. В молочном струящемся свете виделось трепыхание сигналов, порхание электронов, мечущихся, сверяющих данные с детекторов, анализирующих сердцебиение, пот, размер зрачка. Обмеривающих, взвешивающих, выносящих вердикт.
- Ответ не убедительный, - курлыкнула банка.
Петр улыбнулся и зашелся криком.
Когда сердце, подстегнутое электрическим разрядом, перестало стучаться в барабанные перепонки, он смог разобрать:
- Назовите код доступа узла управления.
Петр молчал. Кресло дрогнуло, вытянулось, захрустели позвонки.
- Я. Не. Зна. Ю, - выдохнул Петр.
- Ответ не убедительный, - безразлично ответили ему.
Из подлокотника вынырнула серебристая змейка, показала острый язычок, распалила на его конце искорку.
"Значительное влияние на образец оказывает визуализация предболевого воздействия".
Петр взвыл, чувствуя, как боль карабкается к локтю, лезет из кончиков пальцев. Сквозь крик пробирался голос инструктора по прозвищу Лютый, контуженого ветерана, грозы учебки: "И если вас, мудаков, все-таки угораздит попасть в плен - помните: молчать вредно. Кричите, пойте, слушайте свой голос, говорите, повторяйте что-нибудь, только не молчите. Молчание взломает вас изнутри".
- Назовите код доступа узла управления.
- В горах мое сердце... Доныне я там, - с натугой произнес Петр. - По следу оленя лечу по скалам.
Пока переводчики обрабатывали информацию, он успел закончить четверостишие. А потом выдвинувшиеся из кресла штыри размозжили его колени.
- Навеки останусь я сыном твоим, - закончил Петр, уже под демонстративное визжание циркулярной пилы.
Пальцы, брызгая алым, посыпались на пол. В голове запустили винты вертолеты, в переносице запульсировало. Во рту пересохло. Но потерять сознание Петру не дали.
В шею вонзилась теплая игла и впрыснула в кровь бодрости.
"Если непосредственный контакт не возымел действия, необходимо перейти на нейронный уровень".
- Трех королей разгневал он, и было решено, что навсегда погибнет Джон Ячменное Зерно, - Петр подкинул дешифровщикам загадку, пытаясь выиграть хоть чуточку времени, отсрочить неизбежное.
Под закрытыми веками вспыхнуло ярким. По венам потекла вулканическая лава, по натянутым до звона нервам заколотили кувалды.
- Назовите код доступа узла управления, - заученно отчеканили по жести.
Петр почувствовал, что в голове его зреет, наливается кровью огромный пузырь, давит изнутри, готовый лопнуть, залить огнем мозг, стереть начисто память.
- Бьемся мы здорово, рубим отчаянно, - внуки Суворова, дети Чапаева, - только и смог выдавить Петр и потерял сознание.
***
- Ну, как ты, старшина?
Голова раскалывалась, дико хотелось пить. Петр подполз на карачках к углублению в полу камеры и зачерпнул пухлой розовой ладонью склизкую белую массу.
- Ну, как ты? - повторил свой идиотский вопрос Иван.
Петр, борясь с тошнотой, проглотил безвкусную жижу и отер лицо.
- Ты дурак совсем, командир? Если бы я раскололся, нас бы с тобой уже не было, - устало ответил Петр, осторожно ложась у стены.
- Прости, - смущенно донеслось из дальнего угла комнаты.
Петр не ответил. Шевелил новыми пальцами, сгибал, щупал колени. Наконец, обдумав что-то, спросил в потолок:
- Долго меня не было?
- Да разве тут поймешь, - Иван пожал плечами. - Выварку эту, - кивнул он на белую массу в воронке, - трижды меняли.
- Ясно, - протянул Петр.
Что было ясно старшине, Иван спрашивать не стал. Помолчал немного, а потом вдруг посоветовал:
- Ты бы поел. Она отвратная, конечно, но вроде как помогает.
Петр не услышал. Он спал, ворочая глазами под веками, изредка вздрагивая и хрипя.
Пшикнула неприметная пневматика. Петр подскочил, мотнул головой, как загнанная лошадь, выкарабкиваясь из тревожного сна.
Дверь отползла в сторону, и камеру Ивана заполнили лонгеры.
- Нет, нет, не надо, - Иван мелко затряс головой, вжался в угол, будто хотел стать невидимым, просочиться сквозь поры пластика. Затравленной крысой посмотрел на Петра, и, поймав его тяжелый взгляд, сглотнул. Сжал кулаки и расправил плечи. Кулаки дрожали.
Лонгер в черной офицерской форме кивнул рядовому и вышел. Тот вытянул усиленную сжатым воздухом руку, ухватил старлея за горло, приподнял над полом.
Иван захрипел, замолотил босыми пятками, скрюченными пальцами попытался разжать ошейник.
Петр рыкнул. Кинулся на подмогу. И как теннисный мячик отскочил от ставшей вдруг видимой перегородки.
Лонгер хлопнул пару раз прозрачными веками, тявкнул коротко. Встряхнул Ивана, словно набитую рисом тряпичную куклу, и вышвырнул вон.
- Держись, командир, слышишь? Ради Бога, держись! - сипло каркал Петр под натужное гудение силового поля. - Держись, - кричал он даже тогда, когда дверь закрылась, а грузные шаги в коридоре стихли.
Предательская слабость подождала, пока Петр останется один, подкараулила, подкралась сзади и навалилась всей мощью. Опрокинула в оцепенение. Петр забывался больным, неровным сном, не помня себя хлебал сопливую массу и ждал. Ждал, когда снова откроется дверь.
Где-то между второй и третьей переменой белой жижи Петр вдруг поймал себя на мысли, что ему все равно, на чьей стороне эта дверь откроется.
- Скверно, - сказал Петр. Голос прозвучал сипло, незнакомо. - Так не пойдет, - добавил он и заставил себя подняться.
Походил кругами по комнате, пробуя собранное заново тело. Присел, отжался. Встал у стены, так, чтобы тень была повыше, и с чувством приложил ей в ухо. Двинул под дых, зарядил в подбородок. Костяшки отозвались болью. Своей, родной, привычной. Петр смачно сплюнул на пол и выматерился.
За спиной снова зашипели пневмоцилиндры.
В камеру ввалился Иван. Подобрался, попятился, семеня ногами, забился в угол:
- Я не сказал, не сказал, нет! Ты веришь мне, Петр, веришь?
- Я верю, командир, верю.
Иван диким взглядом вцепился в лицо старшине:
- Я не сказал им! Откуда они узнали? Откуда? - Старлея даже не трясло, его колотило. Слезы текли по щекам, пот горошинами выступил на коже. Из кривого рта летела пена. - Я не говорил им! Ты им сказал? Откуда они узнали?
Такого Петр не ожидал.
- Ты чего городишь, старлей! Ты о чем? Нам бы уже по трехграннику в череп вогнали!
- Это ты! - Иван ткнул мечущимся пальцем. - Ты им сказал, да? Откуда они узнали? Откуда эти суки узнали, что я боюсь пауков? - взвизгнул Иван и захлебнулся.
"Вот и все, - подумалось Петру. - Приплыли".
- Они... Они выбежали из маленьких дырочек у пола, - страстно зашептал старлей. - Сотни, тысячи! Весь пол был покрыт ими, как черным живым ковром. Они облепили меня всего, слышишь, всего! Жрали меня, жрали, я кричал, а они лезли в рот и жрали уже изнутри. И теперь они здесь. Здесь, - хлопал себя по бокам Иван. - Они отложили в меня яйца, свои бл#дские яйца. Они сидят там и ждут, пока я засну. Чтобы выбраться наружу. - Старлей упал на колени, спрятал лицо в ладонях и тихонько заскулил. - Они здесь, здесь. Здесь.
- Когда мне было девять, - громко сказал Петр, - мама купила настоящую елку. Представляешь, Вань, настоящую.
Это был плохой год. На отца получили похоронку, мать стала работать в две смены и надорвалась насмерть. Но тогда, тогда она устроила нам с сестрой большой праздник. Мы развесили картонные фигурки, зажгли свечи. Пришла бабушка. Принесла яблочный пирог и шары. Такие блестящие, желтые старорежимные шары. Мама подарила сестре коньки, а мне книгу. Стихи Маршака. Потом, в детдоме, я выучил ее наизусть, но до сих пор храню в шкафу, рядом с семейными фотографиями.
А еще мать принесла целый мешок мандаринов. Здоровый такой мешок, полный морщинистых оранжевых шариков. Я даже представить себе не могу, во что ей это обошлось. И мы с Олькой ели, ели эти мандарины, чавкая и брызжа соком. Аккуратно складывали шкурки, чтобы сварить потом цукаты, и снова ели.
Горели свечи, блестела живая елка, рядом сидели мама и бабушка, а в воздухе стоял аромат мандаринов. Я никогда не забуду этот вечер, Вань. Никогда не забуду этот запах.
- А моя бабушка всегда поила меня чаем с малиновым вареньем. Она добавляла в заварку немного мяты, и получалось вкусно. Очень вкусно, - прошептал Иван. Он даже не заметил, как открылась дверь, и Петра вытащили из камеры. Старлей был сейчас в миллионе световых лет от Торсиона.
***
Едва переступив порог Белой комнаты, Петр отчетливо ощутил запах мандаринов. Он был таким насыщенным, полным и плотным, что, казалось, его можно жевать.
- Здравствуйте, Петр, - проворковал приятный женский голос, едва его усадили в кресло. Когда лонгеры вышли, голос продолжил, - назовите код доступа узла управления.
Петр почувствовал, как внутри него поднимается холодной липкой волной страх.
- Я не знаю, - глухо проронил он.
- Ответ не убедительный, - знакомо откликнулась женщина.
С Петра сорвали кожу, обсыпали солью и медленно начали пропускать через мелкую терку. Долгий, протяжный вой сложился в слово: "Хватит!"
Боль исчезла.
- Хватит, - Петр разлепил забитый вязкой слюной рот. Сморгнул застилавшие глаза слезы. - Прошу вас, хватит. Я все расскажу.
- Вы готовы к сотрудничеству? - спросили сверху. Лонгеры добавили в голос земных интонаций, добавили живости. Теперь в словах женщины сквозило невинное любопытство.
- Да, - кивнул Петр. Подголовник услужливо ослабил хватку. - Но я хочу гарантий. Я хочу перейти на вашу сторону.
Женщина с бархатным голосом задумалась.
- Это неприемлемо. Вы и так все нам расскажете - это вопрос времени.
Петр пожевал губу и пошел ва-банк:
- Вот только немного у вас его осталось, времени. Ведь так? Крейсеры межпланетного корпуса приближаются к Торсиону.
Пауза была долгой, и Петр понял, что угадал.
- Нам тоже нужны гарантии, - озвучила чье-то решение женщина. - Доказательство вашей преданности, Петр.
- Доказательство? С вашими-то детекторами лжи? Чего вы от меня хотите? Чтобы я присягнул публично на верность? Чтобы я убил своего командира? Чего?
- Это приемлемый вариант, - ответила женщина, и Петр мог поклясться, что она улыбается. - Вы казните своего командира. Запись казни послужит гарантией вашей преданности. Вы согласны?
Петр стиснул зубы, а потом просипел:
- Да. Я согласен.
- Замечательно, - обрадовалась женщина и беспечно поинтересовалась, - есть какие-нибудь предпочтения?
- Нет, - огрызнулся Петр.
Объятия кресла распахнулись. Из противоположной стены выдвинулся небольшой приступок.
На затекших ногах Петр приблизился к постаменту. На нем черным угольником темнел раритетный "макаров". Старшина дернул взводную раму, проверил обойму. Патрон, как ему и думалось, в пистолете был единственный.
Петр стиснул рукоять, шумно перевел дыхание и приготовился.
Ждать пришлось недолго. За стеной послышались шаги, на череду отверстий у пола легли полоски тени, и дверь открылась. В Белую Комнату ввели старшего лейтенанта Ивана Ястребовского.
Он уставился на Петра, перевел мутный взгляд на пистолет.
- Ты? Ты! - метнулся к старшине Иван. Попытался метнуться. Ему ткнули под ребра дубинкой, заломили руки. Поставили перед Петром на колени.
- Ты, ты, - дышал Иван. - Как же ты, старшина? Как?
- Встань, командир, - просто сказал Петр. Бросил длинноногим: - Пустите его!
Женщина что-то пролаяла из динамиков. Лонгеры отступили.
- Вставай, старлей, - повторил Петр.
Иван медленно поднялся, расправил плечи. Уперся ледяным прищуром старшине в переносицу.
- Вот видишь, как оно вышло, - тихо сказал Петр, поднимая "макарова". - Кто-то музыку любит, кто-то поэзию. Каждому свое, - упер ствол в лоб командира Петр. - Ты чай с вареньем пьешь малиновым, а я вот - с медом, - улыбнулся и нажал на спуск.
Но до удара бойка, до того, как буро-серая слизь забрызгала белоснежную стену, взгляд старлея наполнился благодарным теплом.
Петр склонился над телом, для чего-то проверил пульс и повернулся к замершим у двери лонгерам. Их фасеточные глаза неотрывно следили за землянином, убившим своего командира.
- У разведчика должна быть хорошая память, - осклабился Петр в бледные безносые лица. - Я знаю еще много стихов, парни. Вот, к примеру: "Из вереска напиток забыт давным-давно. А был он слаще меда, пьянее, чем вино".
Прежде, чем его повалили на пол, Петр успел съездить рукояткой пистолета по роже самого прыткого лонгера.
Мягкое удобное кресло превратилось в комфортабельный экспресс, уносящий Петра куда-то за болевой порог. Вслед за ним тянулся шлейфом запах мандаринов.
***
Вскрывая камеры опорного пункта длинноногих, штурмовая бригада восьмого межпланетного корпуса наткнулась на тело белого мужчины. Он лежал на полу, поджав ноги, и что-то невнятно бормотал. Только третья инъекция "болтушки" смогла выдернуть его из транса.
Мужчина обвел светлеющим взглядом солдат и произнес:
- Я помню день, когда впервые, на третьем от роду году, услышал трубы полковые в осеннем городском саду. В осеннем городском саду, - повторил он и улыбнулся.