Аннотация: Антиутопия, научная фантастика, фэнтези, альтернативная история - не много для одного рассказа?
Ленкин отец погиб двенадцать лет назад, когда мы с ней еще не были знакомы. Но я о нем слышал и даже знал в лицо. Кто тогда не знал капитана Ухова. ЧП планетарного масштаба. Сейчас-то уже подзабыли астронавис, который падал на Париж. Потом рассчитали: примерно раз в пятьсот лет такая авария могла произойти. Вот, произошла. Да еще над Парижем.
В городе, конечно, к моменту падения не оставалось ни души. В радиусе сотни километров - тоже. Все, что можно было сделать, сделали. Капитан покидал борт последним.
А он взял и не покинул. Отстрелил спасательный модуль с экипажем и взорвал астронавис прямо в атмосфере, в верхних слоях. На землю ни один обломок не упал.
Никто этого не понял. Потому, наверное, и постарались скорее забыть. Зачем надо было себя убивать? Ну, Париж. Заново бы отстроили, отреставрировали. А капитану уже никакая генная реконструкция не поможет.
Редко в наше время люди умирают. Отвыкать начали.
...Вернувшись в город, я первым делом направился к Ленке. Купил по пути большую розу. Обожает. Говорит, шипы у них крупные.
Так и заявился: цветок в руке, находка века - под мышкой.
От розы Ленка просияла, а на ящик - ноль внимания. Я рассудил, время будет, ночь длинная.
А день только клонился к вечеру. Народ тучами реял над улицей, то и дело ныряя в окна высоток и временами едва-едва не задевая горгулий на вираже. В предзакатном небе мерцал на своей орбите международный Астерум Терциус, где-то за крышами наверняка прятался и Секундус.
Ленка взахлеб рассказывала про музейную практику в Питере, в запасниках Этнографического. Словно решила выплеснуть в несколько минут все, что накопила за три месяца. "Ты представляешь, шкуры выносишь проветривать, а им двести лет! А дихлофосом от них! Потрясающе!" Надо слышать, как она говорит своим низковатым голосом: "П'трясающе!" - и в глазах точечки.
Притихла, когда я вплотную занялся ее волосами. Они у Ленки роскошнейшие. Косу можно заплести чуть ли не в руку толщиной. Люблю это делать.
А по телевизору прогрохотал ролик "Дракулы Брэма Стокера" в постановке Копполы. Ленка вспрянула. Ей нравился Кеану Ривз.
Очень удачный анонс.
Своевременный.
- А как ваша экспедиция? Ну-ка, выкладывай! Что откопали? Взаимность трансильванок?
- Нет там никаких трансильванок. Где мы работали, вообще не живут. Глухие леса. Туда и заходят редко-редко.
- Правда, что ли?
- Ага.
- Классно! Вот уж не думала!
- Как будто сама не боишься.
- Ну, нет! Не ври!
- Ночью? В деревне? Когда я в окно заглянул?
Был такой случай. Уговорил водителя автобуса, который там даже не останавливается, потом еще километра четыре пешком. Еле нашел.
- Ты - это не считается.
Препираться с Ленкой одно удовольствие. Но я достал из кармана сувенир.
- Пуля?
Да, пуля. Старинная. Только не серебряная, а свинцовая. Как Ленкино колечко - мой подарок на четырнадцатое февраля.
- Потрясающе!
- Тебе на память.
- Ой, а точно настоящая? - Она перекатывала кусок свинца с ладони на ладонь.
- Нет. Захар стянул из дома бабушкин столовый прибор, и мы все лето отливали подделки. Народный промысел.
Ленка аккуратно отложила пулю в сторону. Подобраться я не успел, и меня легко опрокинули на двуспальную кровать. Очки тут же слетели. Я уворачивался от Ленкиных ноготков, и мы оба отскакивали от бортиков, как бильярдные шары. И конечно, в финале битвы на нас обрушилась кроватная крышка.
А ведь я сказал почти правду. Захар действительно хотел провезти в экспедицию свинцовые пули, а заодно и самопал. Потом раздумал. А вот железные ножи имелись у всех. Даже у Бу. И цианид: шприцы на два кубика в нагрудном кармане: в случае чего снял колпачок - и вперед.
От цианистого калия еще никто не умирал. У Захара и насчет вампиров возникли сомнения, но идея принадлежала Бу, а тот в этих вопросах авторитет.
Приподняв крышку, я обнаружил, что уже ночь, а "Дракула" идет. На экране как раз возник сам граф - Гэри Олдман. Пальцы аристократа сжимали осиновый кол.
Ленка выбралась следом и принялась расчесывать свое непослушное богатство. Кровать у них антикварная, давно пора сменить на одну из тех, где крышка медленно смыкается створками, а не грохает, когда не надо, обдавая спрессованным воздухом.
Но в этом доме все - память.
Ван Хелсинк крался за Дракулой с ножом наготове. Я сразу вспомнил, как Захар показывал нам с Бу приемы против броска вампира.
Ленка тем временем совладала с прической и добралась таки до ящика. Я пресек попытку его открыть и для начала потребовал еще гемо-колы.
Пока она, заинтригованная, возилась на кухне, осматривал комнату. За лето почти ничего не изменилось. Стопка учебников на латыни. Коробка из-под последней версии "Фенестри" /лат. "окна"/. Коперниковская медаль отца. Видели когда-нибудь? С одной стороны портрет самого Коперника, с другой - селеноцентрическая схема мира.
Ленка вернулась с колой. Слышал, опять пошла кампания против биотехнологий. А "зеленые" в ответ выбросили лозунг: "Нам нечего терять, кроме пищевых цепей!".
- Готова?
Захара в свое время передернуло. Ленка просто удивилась.
- Сначала нашли много свинцовых пуль. Потом остатки библиотеки.
- Такая книга одна?
- Да. Жалко, плохо сохранилась.
- Но там есть?..
- Есть.
- Я одну видела. В Эрмитаже.
- Как тебя пустили? Небось самый дальний подвал...
- Женские хитрости.
- Потрясающе! - сказал я.
Кроме Эрмитажа в мире всего два экземпляра. В Британском музее и в Лувре.
Ленка потянулась к ящику.
- Лучше не трогай! Бу уже обжегся. Краска там, что ли, токсичная. Может, серебро добавляли.
Я и сюда, если честно, не потащил бы. Но Ленка всегда этим интересовалась. Даже странно.
- Переживу!
Взяла книгу. Ничего не случилось. Половины страниц не было, но самое главное осталось. То, чего уже лет двести не найдешь ни в одном сборнике мифов Древней Греции.
Ленка профессионально перелистывала за верхний правый угол.
- А тебе не попадет?
- Не должно. Я ведь только показать взял. Знаю, как это важно для тебя.
- Да. - Нашла гравюру. - Спасибо.
Человек, прикованный к скале. Само по себе зрелище неприятное. Если бы на этом неприятности и заканчивались. Почти все экземпляры мифа о Прометее были уничтожены еще во времена Трансформации или сразу после. Дошедшие до нас найдены и сданы в музеи уже потом. Вы про них, наверное, и не слышали.
Потому что контакт с ними реально опасен. Настолько реально, что из этого даже не получилось раздуть сенсацию, как из проклятия гробницы Тутанхамона. Там дело оказалось в серебряных украшениях, оставленных, по всей вероятности, специально для грабителей могил.
А болезни тех, кто имел дело с Прометеевым мифом, необъяснимы. Даже в наш не особо страдающий век.
- Поздравляю, - сказала Ленка с нулевой интонацией.
- Поздравлять надо Бу. И Арнольдыча. Но это не все.
- Не все? - Подняла глаза. Впервые с момента, как открыли ящик.
- Мы нашли кладбище.
Пожалуй, и не знаешь, где тут находка номер один. Кладбищ не отыскивали уже лет сто. Я имею в виду не мемориалы вроде Пер-Лашез, а настоящие захоронения.
Пришел мой черед рассказывать.
- ...В Трансильвании, наверное, дольше всех был обычай хоронить прямо в кровати и приколачивать крышку.
Наш Арнольдыч, кстати, этой темой занимался. Его статья о том, что фиксация крышки мотивировалась именно суеверным страхом перед вампирами, наделала немало шуму.
- А что сказал гениальный Булгаков?
- При Арнольдыче лучше не повторять.
- Ну-ка, ну-ка!
- Опять развернул в свою пользу.
Из-за своих завиральных идей Бу поругался с Арнольдычем еще на дипломе и не попал в очную аспирантуру. Арнольдыч мужик ого-го, кафедру создал, тему вампиров пробил, но к нему же подход нужен.
- Короче... Бу решил, что все это вообще элемент их культуры.
- Их?
- Да. Не нашей.
И снова у Ленки странная реакция. Будто вспомнила что-то печальное. Взгляд ушел в сторону, губы поджались.
В наших с Бу концепциях много сходного. Я тоже уверен: вампиры - нечто большее, чем легенда. Но считаю, что они и неандертальцы - одно и то же. Люди вытеснили их, как более жизнеспособный вид. Те были всеядны, жрали даже друг друга; кроманьонцы совершеннее. Кровь - концентрация жизни, эволюционно прогрессивный способ питания. А с переходом на биотехнологии никто, кроме гурманов, не пьет животную. Укус давно стал частью любовной игры, не более.
Однако Бу занесло намного, намного дальше. Я сам постоянно твержу: наука нуждается в большом взрыве. А он уже изготовил чертеж бомбы.
Первый тезис Бу: вампиры не просто параллельная ветвь гоминид, а прямые предки людей. Это еще ладно, можно принять, поспорить.
Второй же тезис ввел Арнольдыча в состояние первобытной свирепости. Хотя он сам заразил нас тайной вампиров.
Так вот. По версии Бу, люди стали людьми совсем недавно. Никак не сотни тысяч лет назад. Всего пару веков. Собственно, и вурдалаки не вымерли, а растворились среди нас. Активные точки на сонной артерии якобы не только эрогенная зона, а рудимент древнего механизма очеловечивания.
В общем, дедушка Фрейд плачет по нашему Бу. На кафедре его пока терпели: кроме как к безумию гипотез, придраться больше было не к чему. Всю жизнь круглый отличник, а латинский, по-моему, был его родным языком в одной из прошлых (греческий - в другой).
Трансформация, вещал Бу, не столько социальное явление, сколько биологическое. Именно эволюционный скачок дал нам быстрый научно-технический прогресс и конец насилия в преступных формах.
Все это я не раз передавал Ленке.
- ...Я не говорила, как чуть было не раздумала идти на истфак?
- Нет.
- Прочитала роман фантаста, Дика. "Человек в Высоком Замке". Ну, про то, как Наполеон все-таки победил и завоевал весь мир.
- Я знаю, читал.
Ленка вдруг перепрыгивает с темы на тему.
- А чем ваш Булгаков объясняет сам скачок?
- Ничем. Здесь у него пробел. Я же тебе говорил: все было по-другому. Мы приобрели новые способности и захватили жизненное пространство.
- А вы не думали... Если наоборот?
- Что - наоборот?
- Не приобрели, а потеряли?
Великая Трансформация! Эта мне женская логика!
- Нет, Лен. Так не бывает. Побеждает тот, кто сильнее. У кого чего-то больше.
- Больше в одном, меньше в другом.
- В чем, интересно?
- Подожди, - Ленка встает и подходит к шкафу. Отодвигает рамку с отцовской медалью. Ничего себе, там у них, оказывается, сейф. Тоже антикварный. Я сначала хотел отвернуться, но потом решил: и мне ведь от нее, в общем, прятать нечего. Да и неспроста она это делает у меня на глазах.
Ленка возвращается с книгой. И опять старинной, но хорошо сохранившейся. Куда лучше тех, что нашли мы.
- Лен...
- Их не три. И не четыре. Просто об этой никто не зал.
- Откуда она у вас?
- Семейная реликвия.
С ума сойти. У Ленки дома книга из индекса запрещенных. На русском языке, на котором не пишут со времен Трансформации. Этак у кого-нибудь может быть и совсем уже легендарная, Арнольдыч говорит, у нее даже названия нет - просто Книга по-гречески.
- Как...
- Да легко. Никто особо не интересовался. Кроме нас с папой.
- И... ни с кем ничего не было?
- Иммунитет.
- У тебя тоже?
- С детства. Ты же видел.
- Привыкла держать ее в руках?
- Нет. Привыкла о ней думать.
- Что?
- Подожди, - Ленка кладет свою книгу около ящика и садится на кровать. - Ты в Эрмитаже был?
- Был.
- Почему наше искусство не смотрится рядом с тамошним?
- Ерунда. Мы просто приучены, что оно такое... великое.
- Ладно. А сколько лет прошло с первого полета в космос?
- По-твоему, я не знаю?
- Ну, сколько?
- Девяносто восемь... Нет, девяносто семь. Правильно?
- Правильно.
- Не зря я в этот дом хожу.
У Ленки в глазах опять появились точки. Но... другие точки. Не как обычно.
- Девяносто семь. - И голос другой, жесткий. - Ни одной высадки на Марс. Мы только строим станции. Один орбитальный город за другим. Топтание на месте, а не космонавтика!
Давно ее такой напряженной не видел. Пожалуй, даже никогда.
- Лен, я-то в чем виноват? Ты вообще куда клонишь-то?
Но Ленка продолжила игру в вопросы и ответы.
- Зачем нужен индекс запрещенных книг?
- Для безопасности, вот зачем.
- Это понятно. А откуда опасность? Почему никто даже не пытался выяснить, что это за книги, которые физически нельзя читать? Просто взяли и запретили...
- А то мало нам СПИДа...
Вот это и правда интересно. Двести лет бессильны перед одним-единственным вирусом. Всего-то снижает иммунитет к серебру, содержащемуся в организме. И зачем нам еще одна напасть? Хотя бы и гипотетическая?
- А еще, - Ленка воткнула новый вопрос, - почему мы можем спокойно смотреть фильмы ужасов, но не можем на эту древнюю фигуру - распятие?
- Наверное, древние лучше киношников умели действовать на нервы.
- А я думаю вот что...
И Ленка сказала, что она думает. Получилось не хуже, чем у Бу. Наше сознание, по ее словам, не выдерживает неких идей. Не может принять. Потому люди и страдают психосоматическими расстройствами, когда вычитывают эти идеи из запрещенных книг. И чем таких идей больше, тем разрушительнее книга.
- ...Как называется то, что сделал Прометей?
- Кража.
- Нет, не то. Он знал, что может его ждать, и все равно сделал.
- Я что-то не улавливаю...
- Он пожертвовал собой. Совершил само-пожертвование.
- Ну и слово. На "самоудовлетворение " похоже.
Мне показалось, Ленка захотела меня ударить. А она продолжила говорить, но уже безразличным тоном:
- Это их миф. Не наш. Они обладали способностью к жертве... и к риску. Каждый, если хотел, мог стать больше самого себя. А мы - это только мы.
Ленка отворачивается и смотрит в шкаф, на медаль капитана.
Мог ли кто-нибудь из летающих снаружи подумать, о чем мы здесь разговариваем? Хотя на улице уже никто не летает. Ночь. Солнце не отражает луны. Если бы не затемнение окна...
Сидим.
Ленка молчит. Я придвигаюсь к ней, обнимаю сзади и целую в плечо. Ленка не шевелится. Но и не отталкивает.
Я поднимаюсь губами к мочке ее уха и шепотом прошу прощения. Наконец, она оборачивается, и мы перемещаемся в лучшее место сейчас - на потолок. Ленкины волосы скользят вниз, и она запрокидывает голову, открываясь мне.
Телевизор послушно переворачивает изображение на сто восемьдесят. Фильм уже кончился, и по экрану стекают титры под песню Энни Леннокс. Моя любимая, между прочим. "Cantilena amatoria ad vampirum" /лат. "Любовная песня для вампира"/. Раскачиваясь в такт мелодии, мы с Ленкой готовимся обменяться самым дорогим.