Первое, что я помню - боль. Казалось, ей не было предела, и с каждым прожитым мгновением в этом Создателем забытом мире она лишь усиливались, становясь просто невыносимой. Снующая во всем теле, словно тысячи мелких, но очень острых иголок, она проткнула мою плоть.
Не было ничего. Только Боль.
Я вздрогнул и тут же осекся. В ребра словно вонзили раскаленный металлический прут. Кажется, я застонал, хотя услышать себя не удалось. Несколько раз, судорожно вздохнув и пренебрегая мучительной болью, конвульсивно закашлялся. Кружилась голова. Ломило виски. Что-то неимоверно тяжелое давило сверху, справа и слева. Мое бренное тело будто завалили огромными валунами.
Вокруг тишина. И запах! Ноздрей коснулась до боли знакомая вонь тлена. Так несет от разлагающегося под палящими лучами солнца трупа. Трупа?
Вонь усилилась. Ну да Духи Пустоши с ней! Главное, что я вдыхал, пусть и омерзительный, но все-таки воздух. Мои легкие получали кислород.
С трудом разлепив отекшие веки, я попытался осмотреться. Увидел немногое. Можно сказать, почти ничего. Окружающий мир был погружен во мрак, и в этом царстве тьмы мое внимание привлекла тоненькая полоска света. Сияние изливалось где-то надо мной. Оно было рядом, но в то же время абсолютно недосягаемо.
Попытка пошевелиться была встречена вспышкой искр перед глазами. Ощущением, граничащим с потерей сознания и вселенской слабостью. Усталость напомнила о себе с особым садизмом. Напряженные мышцы свело судорогой. Боль издевательски пульсировала во всем теле.
Сам того не замечая, я на миг погрузился в пугающую пустоту. Она заволокла меня целиком. Просочилась в душу и рассудок. Не было ни мыслей, ни чувств, ничего. Только узкое пространство и безумно колотящееся сердце. Потом отчаянный ужас завладел мной, прогоняя холодящую душу отрешенность. Он был настолько силен, что я, ни на что не обращая внимания, стал протискиваться к вселяющему надежду пятнышку света.
Как долго я пробирался к нему? Не знаю, наверное, вечность. Время будто застыло, повисло, стало ощутимой взвесью. Оно словно радовалось моему заточению.
Вскоре я осознал, что мое тело было завалено трупами. Упираясь руками в один из них, я вновь и вновь пытался скинуть его с себя. Надежда, что я выберусь, рассыпалась, таяла с каждым толчком, растворяясь в кромешной тьме. Но потом неимоверно тяжелый мертвяк все-таки поддался, его источающее зловоние тело перевалилось в сторону. Световой зайчик ударил в лицо, заставляя зажмуриться. Приступ агонизирующей радости на грани истерики охватил меня, заставив безумно смеяться. Просто ржать костлявой старушке в ее морщинистое лицо.
Вскоре я успокоился. Продолжая не замечать усталость и боль, растолкав несколько обгорелых, как головешка в костре тел, расширив тем самым проход, выбрался на поверхность.
Кругом витали клубы пыли. Она поднималась к серому небу, заволакивая все окружающее пространство, от чего и без того унылый пейзаж становился до боли невыносимым. В этом царстве парящего пепла и витающих частиц пыли правила смерть. Повсюду лежали трупы. Много трупов. Распластавшиеся в неуклюжих позах люди, мутанты и мутафаги. Вокруг пахло смертью. Как ни кощунственно это звучит - привычно.
Шатаясь, я сделал несколько шагов, ступая по остывшим телам, и повалился, не в силах больше двигаться. Жадно вдохнул воздух, стараясь восстановить дыхание и привести внутреннее состояние хоть в какое-то подобие порядка.
Запах разложения был так силен, что, казалось, весь мир состоит из гниющей плоти. Я снова конвульсивно закашлялся, и меня вывернуло желчью и тягучими слюнями.
Над головой простиралось бескрайнее небо, затянутое густой облачностью. От радостно слепящего яркими лучами солнца не осталось и следа. Был день, но густые облака, плывущие низко над пепельно-серой землей, полностью скрыли сияющий диск, оповещая о скором выпадении дождевых осадков.
Я безумно желал дождя, прямо сейчас, чтобы он смыл всю эту грязь, кровь и вонь.
В кипящем от перенапряжения разуме блуждающие мысли пытались найти правильное решение и верный выход из этого порочного круга. Калейдоскопом бессвязные картинки прошлого вырисовывались перед глазами, от которых по позвоночнику проскочил холодок, затерявшись где-то в крестце.
Злодейка-судьба испытывала меня на прочность, подставляя под удар. Этот мир и без ее испытаний был жестоким и кровожадным, она лишь сильнее разжигала его, подкидывая поленья в горячую топку.
Вот только Духи Пустоши решили иначе, одарив меня в этой битве самым бесценным подарком - жизнью.
С усилием заставив себя подняться, я нащупал рукоять ножа, одиноко покоящегося в ножнах на боку. Признаться, моя экипировка была скудной еще до начала боя. Старший вручил мне древний штуцер и горсть патронов к нему. А на мой удивленный взгляд, громко прорычал:
- Пошел вон! Следующий!
Хорошо, что не тяпку с граблями торжественно всучил!
Ну а что вы хотите? Дружина клана "Люберецких кормильцев", одним словом. Сами посудите, ну какие из фермеров воины. Наша сила не в оружии, а в землице плодородной. Уж тут мы умельцы. Вот для охраны посевов, да продовольственных караванов самое то. А воевать? Увольте! Пусть воюют солдаты из замка Омеги да прочие наемники.
Нож был мой. Отец вручил мне его, когда узнал, что я втайне от семьи записался в ряды дружинников местного главы Ивана Теслы, и что мы всей дружной ватагой пойдем к Капотне, вотчине "Южного братства". Там мы должны были встретить и уничтожить огромную армию мутантов, надвигающихся на Москву. Мать от услышанной новости свалилась в обморок. Ее понять можно, я же за пределы фермерских угодий никогда не выходил. Мне, признаться, и самому немного страшновато было.
А вот отец лишь крепко, по-мужски пожал руку и, потрепав мои взъерошенные кудряшки на голове, протянул нож в кожаных ножнах, на которых красовались вышитые бисером инициалы моего деда - "N.G". В честь этого сильного человека, сумевшего в черные времена после Погибели выжить и продолжить род, в знак вечной памяти о нем, меня нарекли Натаном Грэем!
Но когда в руках один нож, сильно не повоюешь. Тут уже и задуматься нужно, за что Создатель прогневался на меня. Конечно, такими вопросами я его тревожить не стал, да и не думаю, что он бы ответил. Просто принялся осматривать мертвые тела в поисках хоть какого-либо подходящего оружия. И вскоре мои старания увенчались успехом.
Я подошел к распластавшемуся в нелепой позе мертвому телу офицера, с накрепко зажатым в одеревенелых пальцах револьвером. Сочившийся пустотой взгляд был направлен в небо, разум и душа давно покинули тело, оставив лишь безвольную оболочку.
Никогда в своей жизни мне еще не приходилось обирать мертвецов. Будь у меня выбор, я бы подошел к покойнику только для того, чтобы похоронить. Но выбора у меня не было.
Чувствуя себя последним мерзавцем и мародером, я, с трудом пыхтя и сопя, выдрал из мертвой хватки револьвер. На широком поясе офицера висела кобура. Морщась от тошнотворного запаха разлагающейся плоти, я расстегнул пряжку и стянул ремень. Потом, уже особо не церемонясь, ощупал крепкую брезентовую куртку с вшитыми панцирными пластинами, отметив, что такую можно и на свои плечики прикинуть, раз уж все равно до мародерства дело дошло. Возня с трупом закончилась, и вскоре я уже примерял отличную куртку на себе. Пара боевых ножей отыскалась в голенищах офицерских сапог.
Настроение было переменчивым. С одной стороны, я теперь имел револьвер, семейную ценность - нож и в довесок парочку метательных ножей; с другой, на мне была одета куртка, которая еще совсем недавно была на разлагающемся, невыносимо воняющем трупе, а я сам превратился в падальщика. И чем я теперь отличался от того отрепья, которого во всей Пустоши и не сосчитать?
Запустив трясущуюся пятерню в карман трофейной куртки, я наткнулся на приличный боезапас. Отвратительное настроение как рукой сняло. Да что там, моей радости не было предела! Даже усталость отступила куда-то на второй план.
Все шесть патронов в барабане револьвера были отстреляны. Я, отжав замок, переломил раму револьвера на шарнире, молниеносно сработал экстрактор, автоматически выбросив шесть стреляных гильз. Пустые цилиндрические тельца со звоном ударились о бетонные осколки под моими ногами, разбросанные здесь в огромном количестве. Теперь барабан пуст. Зачерпнув горсть патронов, зарядил револьвер. Сухо щелкнул замок, возвестив о боевой готовности оружия. Я ловким движением отправил "хорек" в кобуру. Довелось мне в свое время с револьверами поиграть.
Я помнил об одном, но очень неприятном недостатке этой конструкции револьвера Харьковских оружейников: шарнир и замок со временем изнашивались, а рама сильно расшатывалась, что в самый нужный момент могло обернуться огромной проблемой.
Я прогнал дурную мысль прочь. Не хватало самому себе накликать беду.
Внезапно, боковым зрением я засек движение.
- Птицы? - Промелькнуло в голове и сипло сорвалось с губ.
"Хорек" уже поблескивал вороненым стволом в руках, а большой палец взвел курок.
Над тонувшей в пелене тумана ложбиной разнесся возмущенный крик птицы. Не знаю, чего она так кричит? Только стук в груди усилился, а ладонь, сжимающая рукоять тяжелого револьвера, вмиг вспотела.
Неприятно клекочущий звук снова резанул по ушам, многоголосо отдаваясь эхом. Над полем страшной схватки кружили огромные птицы, всем своим видом давая понять, что отныне это их владения и чужакам здесь не место.
- Стервятники! - Резкая догадка озарила меня.
Размах их крыльев впечатлял. Хищные птицы кружили в небе, словно авиетки летунов. Они заходили на посадку, изогнутыми когтями на узловатых лапах впиваясь в плоть, отрывали приличный ломоть и, подбрасывая на лету, подхватывали огромным желтым клювом. Такие бестии одним видом могут повергнуть в ужас любого, даже самого опытного охотника.
Я собрался сделать шаг назад, но передумал и застыл, стараясь не проронить и звука.
Пара особей, возившихся над огромной тушей маниса, встревожилась, шумно размахивая крыльями. Один из представителей стервятников поднял лишенную перьев, абсолютно лысую оранжевую голову, покрытую множеством складок. Крупная птица, что-то гортанно клокоча, вытянула шею и ее круглые красно-коричневые глаза-бусинки вперились в меня.
От отца я не раз слышал истории об огромных стервятниках. Легенды древних рассказывали о птицах, которые появились после Погибели и долго пиршествовали, поедая трупы, которых на выжженных землях былого мира было бесчисленное множество. Вот и сейчас стервятники исполняли свою важную роль санитаров Пустоши.
На лбу выступила испарина, леденящая дрожь пробежала по спине. Я невольно провел ладонью по лицу, инстинктивно понимая, что замечен пернатой особью. В ногах появилась дрожь. Мне с трудом удалось сглотнуть подкативший к горлу ком, он словно напильником прошелся по гортани.
Мутанта вашего! Будем надеяться, что эти птички брезгают свеженьким мясом, предпочитая гниющую плоть.
Видимо, в этот момент стервятник, пораскинув мыслями в своей лысой голове, решил, что иногда можно и даже нужно вносить в свой унылый питательный рацион хоть что-то новенькое. Определенно в глубине этих красно-коричневых глаз была искорка разума. Хотя рассудок подсказывал, что мозгов у этих переростков не больше, чем у сального ползуна, но слепой инстинкт беззвучно кричал: опасность, беги!
Еще два глаза вылупились на меня немигающим, словно оценивающим взором. Мелкие крупицы в песочных часах сыпались вниз, а мы смотрели друг на друга.
И в этот момент стервятники решили действовать, то ли приняв меня за конкурента, покушающегося на их продовольственные запасы, то ли признав во мне тот самый запас. А может, в них сработали инстинкты злобных хищников, которыми матушка Пустошь наделила их с лихвой.
Крики радостно клекочущих пернатых тварей становились все более громкими и угрожающими. От этого клича внутри все похолодело, а сердце пропустило удар.
Я попятился назад, стараясь взять на мушку кричащую тварь. Поздно, мутанта вашего, слишком поздно! Привлеченные криком сородичи разом поднялись в воздух. Стая была не очень большой, но и этой дюжины огромных клювов хватит, чтобы растерзать меня в клочья. Стервятники - создания злобные, да и, как я понял, не прочь отведать свежего мяса. А то от одной падали, поди, воротит уже.
Крикун сорвался с места, взметнулся вверх, размахивая широкими крыльями, и, замерев на мгновение где-то надо мной, камнем бросился вниз. Я растерялся и, пятясь назад, споткнулся о мертвое тело все того же офицера. Наверное, солдафон осерчал на меня за непристойное мародерство. Я кулем повалился на соседствующее тело, успев при этом вдавить спусковой крючок.
Бабах! Пальнул-таки. Выстрел нарушил клекочущую идиллию стервятников. Они загомонили сильней, и, кажется, все рванули на меня. Выпушенная мной пуля без видимых последствий скользнула по гладкому плотному оперению стервятника и удалилась прочь, разрывая потоки горячего воздуха.
Захотелось выругаться, обозвать себя самыми паршивыми словами, но времени на ругань не было. Его вообще ни на что не было. Оставалось буквально одно мгновение и изогнутые когти на узловатых лапах вопьются в мою плоть. Я готов был исчезнуть из виду, испарится, зарыться в землю, как краб-переросток, или взлететь в небеса, как эти кровожадные бестии. Но, увы, я не обладал не одним из перечисленных свойств. Было до боли обидно умереть от стервятников, после того, как мне довелось выжить в таком побоище.
Ноги обогнали голову, и я кувыркнулся назад, больно шмякнувшись пузом о землю. Стал всеми мослами грести в сторону, стараясь отползти как можно дальше.
От первого удара я ушел. Изогнутые когти стервятника подцепили мертвое тело офицера. С особой легкостью, словно не ощущая тяжести мертвяка, грузная тварь взмыла в воздух. Тут же со всех сторон подоспели сородичи и впились в остывшую плоть, рвя тушу офицера на части. Зрелище было не из приятных. Множество острых когтей сделали свое дело, превратив вояку в одно кровавое месиво. С выси склизким дождем на устланную трупами землю обрушились багровые ошметки.
В ушах клекочущий гул сводил с ума. Рука по-прежнему сжимала "Хорек", в котором осталось еще пять патронов.
Отец всегда учил меня считать оставшиеся патроны в своем стволе и не забывать подсчитывать патроны врага, так я мог хоть как-то контролировать ситуацию.
Но в данной ситуации не о каком контроле речи не было. Нужно было уносить свою тушку как можно дальше. Еще мгновение и стервятники осознают, что растерзали не того. Еще миг и они бросятся вслед за своей жертвой.
Несколько тварей сверзились вниз, пикируя. Я оцепенел, но паралич мышц длился всего лишь мгновение: судорожно всхлипнув, навскидку выстрелил.
Некроз вам в печень, все без толку. Может, промазал? Нет, пуля угодила твари в раскрытый клюв, вырвав кровавый ошметок из оранжевой лысины на затылке. Крылатая бестия накренилась и, перекувыркнувшись в воздухе, грохнулась на землю, поднимая клубы пыли. Вторая пташка-переросток сначала отпрянула, немного замешкавшись, но уже в следующее мгновение рьяно атаковала снова. За это время я успел вскочить на пружинистых ногах, и метнуться к раскорячившемуся рядом "тевтонцу". Не выпуская из виду стервятника, шурша песком, закатился под тушу машины и застыл, выставив перед собой на вытянутых руках револьвер. Вороненый ствол плясал перед глазами в клубившейся пыли. Сердце рвалось наружу, дыхание сбилось. Соленый пот щипал глаза.
Бум! Хряц! Стервятник на всем ходу врезался в покатый бок "тевтонца". Мощная подвеска всхлипнула протяжным скрипом. Сверху посыпалась ржавая труха. Снова удар мощного клюва и сильных лап. Потом еще. "Тевтонец" надо мной стал ходить ходуном. С таким успехом эти крылатые бестии вполне смогут перекинуть машину.
Они что там, совсем из ума выжили? Неужто среди такой кучи еды этим птахам захотелось распробовать меня? Гурманы, ползуна вам в зад!
Снова удар, да такой зубодробительный! По ушам рубанул скрежет. Ну точно, сейчас "тевтонец" на бок положат и мою тушку под ним оставят.
В проеме между днищем сендера и пепельной землей нарисовалась морда хищника с раскрытым клювом. Стервятник, с особым рвением протиснул лысую голову и потянулся ко мне. Клюв клацнул в локте от ствола "хорька". Бабах! Пуля разнесла красно-коричневый глаз. На землю потекла зеленая слизь. Хищник забился в конвульсиях, громко клекоча, и тут же подался назад. Выскользнуть твари не удалось.
Бах! Затихла пташка, жалобно хрипя.
Скрип. Скрежет. "Тевтонец" над головой содрогнулся. Пришлось прикрыть голову руками и зажмуриться. Нет, нужно действовать!
Технично шевеля конечностями, я стал быстро сдавать назад, протискиваясь в проем. Выскочил на другую сторону и замер, прильнув спиной к покатому боку. Осмотревшись, убедился в намерениях стервятников. Стая по-прежнему кружила в воздухе, то и дело заходя на посадку и громко врезаясь в "тевтонец". Кстати, никто из них уже не метил влезть под махину.
Умные! Ну и мы не початком кукурузы деланы!
Кругом трупы, а из надежных укрытий только туша "тевтонца". Стоит высунуть нос, и тут же по нему схлопочешь.
Стоп! Взгляд уперся на торчащие над головой стволы "гатлинга". А если эта машинка в боевой готовности? Тогда я этих пернатых в миг на пятую точку опоры усажу! И поделом, незачем почем зря на простых бродяг роток разевать!
А если нет?
Есть ли у нас другие варианты? То-то и оно что нет! Придется рискнуть.
Не убирая револьвера в кобуру, я вцепился в трубчатую дугу над головой и подтянулся, закидывая ногу. Еще рывок, и я вскочил на крышу "тевтонца". Осталось только сигануть внутрь и встать у орудия.
Удар пришелся в плечо. Огромные когти на узловатых лапах впились в него прочно, срывая меня с крыши как пожухлый листок, оторванный ветерком с покореженных жарой ветвей карагача. В плече похолодело. Я, что-то вопя, взмыл над землей, чувствуя, что левая рука повисла плетью, а по широкому рукаву трофейной куртки хлынула теплая кровь.
На какой-то миг стая замешкалась. Они по-прежнему кружили в воздухе, не собираясь растерзывать меня на лету. Это и сыграло в мою пользу.
Вскинув ствол револьвера, я приставил его к грязно-белому боку пташки и вжал спусковую скобу, разряжая барабан. Крылатая тварь несколько раз дернулась, издав дикий клекот и, колотя воздух широкими крыльями, кулем сверзилась вниз.
С падением в ребрах снова вспыхнула боль. Из разодранных дыр на плече куртки текла кровь, левая рука повисала плетью. Отправив револьвер в кобуру, попытал счастье снова. На этот раз удалось.
Стервятники метались над "тевтонцем". Огромные такие орущие мишени. Я, стиснув зубы от боли в плече, резко развернул пулемет на подвижной раме, чуть приподняв стволы "гатлинга" в их сторону. Стволы завращались, металлическая кассета, вставленная сверху пулемета, подала патрон. Пулемет громко закашлял, выбрасывая огненное пламя из подходящих к верхней точке стволов.
Тра-та-та-та-та! "Тевтонец" затрясся от неслабой отдачи. На пол со звоном посыпались отстрелянные гильзы. Выпущенные крупнокалиберные пули ворвались в самую гущу бестий, разрывая их на части. В стороны полетели кровавые ошметки, перья, оторванные крылья, когтистые лапы и лысые морщинистые головы. Стая была разгромлена. Парочка раненых тварей с грохотом упали на капот и забились в предсмертных судорогах, окропляя все вокруг кровавыми брызгами. Я продолжал вращать рукоять привода стволов, не осознавая, что патроны в кассете давно закончились.
От горизонта до горизонта, над тонувшей в пелене тумана ложбиной, высилась сплошное одеяло темных, рыхлых туч, спрятавших от посторонних глаз синеву бескрайнего неба. Начал моросить дождь. Мелкие капельки забарабанили по металлическому корпусу "тевтонца". Поднятая туманная пелена пыли сошла на нет, открывая взору серое, казавшееся совсем опустевшим и окончательно забытым для жителей Пустоши поле битвы. Погода тем временем совсем испортилась, с силой хлестали по лицу крупные капли дождя, подгоняемые порывами взбесившегося ветра. Раскаты грома и последующие за ним вспышки молний, вырисовывали на мрачно черном небосводе ломаные росчерки, будто разрывая сгустившийся сумрак, освещая исковерканный ландшафт. Я сполз на пол и уткнулся лицом в колени. Тело бил озноб. Усталость навалилась на меня с новой силой, и я провалился в темную бездну...
***
Улыбка ей шла. У нее были крепкие, белые, чуть крупноватые зубы и алые пухлые губки. Она завораживала меня, заставляя забыть обо всем на свете. Я мог долго наблюдать, как она застенчиво улыбается. От нее веяло свежестью, легкостью и вселенской нежностью. Я искренне любовался ею, чувствуя, как сердце в груди бьется быстрее.
Она поправила платок на голове, и на свет выбрался светло-русый локон. Мила отвела в сторону синие, как бескрайнее небо глаза, на щечках появился румянец.
- Отец сказал, что твоя семья не сможет дать нужный калым, что ваши посевы скудны, а те, на которых хоть что-то взошло, побило воронье да саранча. Это правда? - Мила всматривалась мне в глаза, ища в них надежду.
- Правда. - Признался я, с трудом подавляя в себе так внезапно вспыхнувший гнев.
Ее отец, зажиточный фермер Порфирий Круча, был противником нашей дружбы. Он при каждом удобном случае старался вставить палку в колеса нашей с Милой телеги, которая из дружеских отношений разогналась до настоящих пламенных чувств. Ну, по крайней мере, я так считал.
- Мила, - я прильнул к ней, взяв за руку, - милая Мила. Давай сбежим, плюнем на все это! - Я обвел руками округу.
- Афанасий и его псы найдут нас. Тебя убьют, а меня изобьют плетями и в амбар под замок. - Она всхлипнула, по некогда румяной щеке скатились слезы.
- Пусть только попробуют. Да я, я... - И замолчал, оторопев. Ноги задрожали, на лбу выступила испарина.
Что я мог сделать? Бежать? Только куда?
- Вечером придут сваты от Николы Глыбы. Отец сказал. - Нарушая возникшую тишину, прошептала Мила.
- Мила, нет... Я сейчас пойду к твоему отцу, я все улажу...
- Нет! Если ты покажешься у него на глазах, Афанасий убьет тебя. - Она обняла меня и ее влажные губы едва коснулись моих. - А я хочу, чтобы ты жил! Слышишь? Жил!
Я обнял ее покрепче, и наши губы снова слились в поцелуе.
Потом она убежала, так больше и не взглянув на меня. Просто растворилась в густеющих сумерках. Я был раздавлен и не мог понять одного: что же все-таки случилось, почему так?
- Я хочу, что бы ты жил! - Послышалось где-то на краю восприятия...
...Этот сон преследовал меня постоянно. Стоило только прикрыть глаза, и все повторялось вновь и вновь. Уже через недолгое время я вздрагивал и просыпался, чувствуя, как холодный пот каплями струится по спине.
Вот и сейчас я вздрогнул, с потрескавшихся губ сорвалось:
- Мила...
В ноздри шибануло вонью. Я брезгливо поджал губы и открыл глаза. Надо мной склонился крепкий малый с горящими глазами охотника, курчавой шевелюрой и рябым от оспин лицом, выгоревшим на солнце. Его проворные руки уже сняли ремень с кобурой, и это добро теперь мирно покоилось у моих ног. Револьвер был пуст, из-за своей разболтанности я не потрудился его зарядить, и теперь им можно воспользоваться лишь в качестве дубинки.
Ага! Ты до него еще дотянись. Вон как глазищами-то зырит. Неужели он не услышал моего шепота?
Мародер с особым рвением стаскивал с меня трофейную куртку.
Мутанта вашего! Недолго мне пришлось в офицерской курточке расхаживать. Врезать бы по роже твоей нахальной, да вот только сил нет совсем.
Рябой оскалился в улыбке, показывая неровный ряд гнилых зубов.
Стоп! Это что, я клиент? Для каких таких целей? Непонятно!
Я попытался въехать носком ботинка крепкому малому в промежность, но он ловко увернулся и в тот же миг обрушил на меня огромный кулак.
Перед глазами вспыхнул сноп искр, погасивший любое желание сопротивляться, и я отключился.
***
До дрожи в зубах скрипели несмазанные ступицы колес разбитой телеги. Крепко сваренный каркас, напрочь лишенный каких-либо амортизаторов, сильно подбрасывало на каждой встречающейся кочке. А таковых на разбитой дороге было не счесть.
Телегу снова тряхнуло на испещренной трещинами и выбоинами древней дороге. Что-то больно ткнуло в спину. Я выругался и вцепился трясущимися пальцами в решетку. Звонко звякнула цепь на ноге, прикованная к металлическому кольцу, торчавшему из пола. Подтянувшись, прильнул спиной к неказистому борту. Позади осталась ложбина с множеством мертвых тел. Дорожное полотно вьющейся лентой уходило вдаль. Впереди была неизвестность, пугающая не меньше. Вдоль дороги тянулись пожухлые кустарники и вырванные с корнем бетонные столбы. Телега, оборудованная клеткой для перевозки заключенных, дребезжала, скрипела и жалобно постанывала, уверенно двигаясь в небольшом караване.
Загнанная в мыло кобылка с впавшими боками и сильно торчащими ребрами, в паре с не менее древним мерином, с особым усилием тащили телегу, клацая подкованными копытами. Управлял ими суховатый бандит, облаченный в замусоленную жилетку и затертые до дыр мешковатые штаны. Он витиевато выругался и со всей силы стеганул кнутом дряхлую кобылку. Та напряглась и усилила темп.
Перед телегами, оставляя за собой шлейф пыли, рокоча движками, ползла пара самоходов. Махины грузно переваливались по ямам и неглубоким рытвинам, таща на прицепе пузатые цистерны. Воя трансмиссией и выплевывая клубы копоти под себя, рядом полз ржавый грузовик, в дощатый кузов которого бандиты загрузили все добро, что смогли собрать на месте побоища. Упыри были рады выпавшему на их головы кушу, сулящему в скором времени превратиться в неплохие деньжищи.
Безжалостно палило полуденное солнце, отчего над выжженной землей заметно подрагивал горячий воздух. Сильно саднило туго забинтованное плечо. От запаха змеиной мази уже воротило. Но она заметно заживляла рану, и с этим мне пришлось смириться. Силы постепенно возвращались в измотанный организм. Кусок брезента, накинутый на клеть, защищал от прямых лучей солнца, хотя дышать под ним от этого было не легче. От терпкого запах пота усталых лошадок, голова шла кругом, а назойливые мухи, жужжа надомной стаей, сильно кусались. Благо с водой проблем пока не было. Бандит часто смачивал тряпицу теплой водой из тыквенной фляжки и бросал мне. Я прикрывал ей голову и пытался спать. Сон не шел.
Рябой, щерясь, часто облизывая пересохшие губы и вытирая нос рукавом, поведал мне мои перспективы. Ни чем хорошим эти перспективы не пахли. Все сводилось к тому, что меня и еще несколько выживших счастливцев в клокочущем аде схватки везли в Донную пустыню, чтобы сделать гладиаторами. Ну, или просто "бегающим мясом" на потеху жаждущей крови публики. Народ хотел еды и зрелищ. И если с первым пунктом было не все так гладко, то со вторым все было в норме. Жестокому миру - жестокие игрища. Смириться с этой участью не хотелось, а противостоять не было сил. Поэтому, послав его куда подальше и пожелав некроза в его и так не здоровую печень, я смирился с участью. Будь что будет. Как поговаривал отец: живы будем, не помрем.
Радовало одно: бандиты кормили исправно, пусть и скудным, но вполне питательным рационом, сводившимся к тыквенной похлебке и кукурузным лепешкам. Жирным плюсом было то, что занятые своей рутиной бандиты особо не тревожили меня. Зато местный лекарь, исправно навещая, менял повязки и попаивал каким-то отваром, после которого становилось легко, боль отступала, а феерии видений и красочных картин туманили разум, заволакивая его сладостным пленом.
- Ты бы, мил человек, дурман-травой сильно не увлекался. - Как-то проскрипел Сухой, хлыстнув плетью приподнявшего куцый хвост мерина.
- Чем? - Просипел я.
- Тем, едрёна кочерыжка! Дурман-травой, вот. Ты уж поверь, это пострашнее мамми будет. Слыхивал о таком?
- То-то и оно! Лекарю этому чего от тебя требуется? Чтобы ты рассудок свой потерял, да агрессивным, как бойцовый мутант стал. Таким макаром, они за тебя у корабельных барыг такой куш сорвут, мутант не горюй! Так что, когда в следующий раз этот упырь тебе миску с варевом притащит, ты ее прими. Пока эскулап, раздави его платформа, с бинтами возиться будет... - Сухой, смачно сплюнув, продолжил: - Аккуратно меж прутьев просунь и вылей наземь.
- Спасибо. - Только и промямлил я.
- Брось! Девкам на сеновале спасибо говорить будешь. А мне не в мазу! Толковый ты парень, только потерянный больно. Стержень словно из тебя вынули и выбросили к такой-то матери.
Я последовал совету Сухого. Трудно было перебороть себя, раз за разом выливать манящее варево наземь, но я смог. Вскоре пьянящая душу и рассудок блажь растворилась, и ей на смену пришла боль. Больше не кружилась голова, зато ломило виски от боли. А казавшийся насыщенным красками окружающий мир потускнел, став огромной выжженной пустыней.
Я взвыл, как загнанный в угол панцирный волк, вцепившись в горячие прутья, и принялся трясти телегу. Пусть думают, что я схожу с ума, раз им так требуется. Нам не жалко. Да и засиделся я, ноги отказывались держать, каждый мускул ныл.
Так проносились дни и ночи. Караван после полудня останавливал свой ход и бандиты, ища тень, прятались под самоходами и сооруженными наспех шалашами. И лишь с наступлением ночи, когда немного отпускала страшная жара, а на смену ей приходила легкая прохлада, он снова отправлялся в путь.
И вот караван подобрался к мертвому городу - среди безжизненной пустыни возвышалось множество высотных построек. Будто величественные исполины, бетонные постройки, щетинясь арматурой, тянулись к багровому, лишенному облаков небу, на котором устало вскарабкивался пылающий жаром диск.
Телегу тряхнуло, и Сухой, потянув вожжи на себя, дал команду загнанной кобылке:
- Стоять!
Караван встал. Бандиты вывалились наружу из душных самоходов. Измотанные, голодные и злые. Продовольственные запасы закончились, вернее большую их часть из-за жары пришлось выкинуть по настоянию лекаря. А те крохи, что оставались, в основном делили на вооруженную охрану. Остальных, в том числе и меня, поили водой, и при этом ее прием сократился в разы. Все были обессилены и измождены. Недавно и наш мерин, тянувший разбитую телегу, пошел на корм толпе. Долго ругался Сухой, проклиная атамана за такой поступок. И толку? Съели и не поморщились. Лишь блаженно отрыгнули и бросили обглоданные косточки на радость пустынным псам, стая которых давненько пристроилась к нашему каравану в ожидании желанного пиршества.
Атаман, во избежание налетов и расточительных поборов на тракте, решил вести караван по дорогам, исхоженным лишь контрабандистами. Вот и сейчас, один из таких представителей, размахивая руками, что-то втирал Рябому. Бандит за поездку окончательно выгорел, лоскутками на покатых плечах висела прозрачная кожица в контрасте с огромными красными пятнами.
Проводник еще что-то говорил, бодро размахивая, когда Рябой выхватил из кобуры револьвер и сильно саданул рукоятью по носу бедолаги. Нос перекосило на одну сторону, из разодранных ноздрей хлынула кровь. Проводник обеими ладонями прикрыл лицо, падая на колени. Рябой рифленой подошвой тяжелого ботинка врезал в грудь страдальца, того отбросило навзничь.
Дай воли здоровяку, он эту гниду в миг в расход пустит. Но кто тогда караван поведет? Хотя и так все было ясно. Заплутал проводник, где-то поворот прозевал.
После недолгих споров, караван двинул в путь. Маршрут был один - через мертвый город. Другие пути отрезали огромные пятна некроза, тянущиеся по обе стороны, словно окружая городские постройки в одно смертельное кольцо.
Основная часть высотных зданий смогла выдержать последствия Погибели. Они казались нетронутыми безжалостными жерновами времени и кощунственными актами вандализма. Их потрепало, и потрепало изрядно, но и только.
Высотки пережили всё: великую Погибель, своих строителей и хозяев, которым принадлежали эти некогда величественные здания. Они выдержали страшные времена чумы, холеры, вспышки земной лихорадки и полыхающие костры Ордена Чистоты, сжигающие заживо мутантов и мутафагов. Единственное, что они не осилили - время. Оно неподвластно и никому не по зубам. И вот теперь, просуществовав множество циклов, устав от безумия, творящегося на выжженных землях Пустоши, начали рушиться один за другим. Не проходило и одного сезона, чтобы какой-нибудь из некогда возвышающихся домов не рухнул, оглашая пустынные земли грохотом, складываясь, как карточный домик.
И все равно, несмотря на то, что высившиеся исполины устали, подгибая колени и продолжая падать, проламывая многотонными каменными телами покрытый паутиной трещин серый асфальт, все же были многоэтажные здания, которые еще продолжали стойко нести свое бремя, подпирая прозрачное синее небо над мертвым городом.
Караван осторожно двигался вдоль узкой улочки. Громко урчали двигатели самоходов и сендеров, от чего в тесной улице разгулялось гулкое эхо. Я невольно рассматривал серые здания, которые назвать домами язык не поворачивался. Сухой насвистывал себе что-то под нос, дабы разогнать накатившее волнение. Телега дребезжала как металлическая склянка, наполненная болтами и гайками. Кобылка совсем выбилась из сил, и каждый ее шаг мог обернуться ужасным падением. Бандит, выкрикнув ругань, сильно хлыстнул по крупу доходягу. Та, лишь прогнувшись под ударом, громко фыркнула и продолжила свой ход. Я поднял голову, разглядывая мертвые глазницы выбитых окон ближайших домов.
Мне показалось, или в одной из мертвых глазниц мелькнула тень? Наверное, показалось. Игра воображения, не больше. Но все равно по спине пронесся табун мурашек, а я заметно поежился.
Вблизи заброшенные постройки выглядели устрашающе и как-то слишком уж печально. Рухнувшая в пасть тартары цивилизация. По стене одного из зданий вилась, расширяясь книзу, громадная трещина. С таким шрамом это творение рук древних явно долго не простоит. Я с трудом переборол так внезапно нахлынувшее ощущение, что оно вот прямо сейчас обрушиться. Мышцы шеи напряглись, по ним проскочила волна ноющей боли. Воображение вырисовывало страшные картины: вот с хрустом падает ближайшая стена, поднимая клубы пыли, обрушивается каменная лавина прямо нам на головы, вдавливая бренные тушки в землю...
Оглушительный взрыв вернул меня в реальность. Содрогнулась земля. Меня швырнуло в сторону, понесло, в ногу впились узкие края кандалов, разрезая плоть. Я закричал от боли.
- Гони, гони, Сухой! Твою мать! Стены рухнут! - Разбрасывая слюни, орал я, стараясь перекричать начавшийся гам.
Сухой все понял сам и впопыхах спрыгнул с телеги, вцепившись обеими руками в поводья, принялся тащить лошадку.
Позади шумно протопали остальные бандиты и, гомоня, стали палить из всего имеющегося вооружения.
Тесноту улицы быстро затянуло бетонной пылью и дымом. В двух шагах от себя почти ничего нельзя было разглядеть. Я, превозмогая боль в ноге, прижимаясь как можно ниже к деревянному полу, пополз. Кандалы отпустили хватку, я вздохнул.
На караван с крыш и пустых глазниц окон возвышающихся зданий тут же обрушился яростный шквал выстрелов. Стало жарко, если не сказать горячо. Вокруг грохотали выстрелы, кричали раненые, вопили обезумевшие бандиты. Осколки и пули с воем метались среди стен.
- Слышь, паря? Убили нашу кобылку. Все, кранты! - Между прутьев решетки появилось окровавленное лицо Сухого, его глаза горели лютой ненавистью и злобой. - Засада. Не мы одни на халявное барахло позарились. Видишь, какая возня началась?
- Выпусти меня из клетки! Тут мне не спастись... - Прошипел я.
- Энто мы мигом! Правда, ключей у меня нет. Буду из шпалера пулять.
- Делай, Сухой, делай! Валить отсюда надо, стоит стенам завалиться и всех нас тут в одной братской могилке и накроет. А мне без надобности, я недавно из такой задницы выбрался!
Сухой вскочил на телегу, прикрывая лицо ладонью, приставил два ствола "шмеля" к замку и вдавил на спуск.
Бах! Со звоном разлетелся замок. Скрипнула несмазанными петлями решетчатая дверь, бандит, припадая на левую ногу, по бедру которой стекала кровь, подскочил ко мне.
- Моську клешнями прикрой! А то подпорчу личико, как к бабам на сеновал бегать будешь?
Бах! Развалились крепкие звенья цепи. Я вскочил, смотря в осунувшееся в обильных кровоподтеках лицо Сухого. Чисто по-людски протягивая руку бандиту, сказал:
-Большое тебе спасибо!
Сухой крепко пожал мою руку и одобрительно, даже по-отечески хлопнул ладонью по плечу и, расплывшись в улыбке, подытожил:
- Нормально, паря! Живы будем, не помрем!
Нападающие плотно давили караванщиков огнем. Выстрелы сверху не прекращались. Зато снизу с каждым разом все меньше и меньше стволов отвечали. Караван проигрывал схватку.
Оставляя за собой дымный след, промчался в воздухе пороховой болт и угодил в шину ближайшей цистерны.
По моим прикидкам в этой самой цистерне караванщики хранили топливо.
Да они там сверху совсем ополоумели? С такими замашками им самим никакой наживы не видать, все к волкам панцирным на воздух взлетит.
Сухой распахнул дверцу, та громко лязгнула о решетку. Не оглядываясь, он собрался было скакнуть вниз, но тут из его спины, чуть ниже левой лопатки, вырвались кровавые ошметки. Горячими капельками обдало мое лицо. Бандит застыл на мгновение, потом кулем рухнул с телеги.
Со стороны самохода, в цистерну которой угодил пороховой болт, выпущенный из самострела противника, двигался Рябой. Что-то в его движении напоминало мне кошку. Он ступал уж как-то легко, будто крадучись. В огромных ручищах здоровяк сжимал карабин. И этот упырь целился в меня.
Эхо мощного взрыва разнеслось по улице, яркой вспышкой озарив стены погруженных в серую дымку зданий. Меня обдало жаром, словно в лицо дохнули соплом огнемета. Ударная волна швырнула мое тело на прутья решетки, как тряпичную куклу. Вспышка искр перед глазами, звон в ушах. Меня оглушило. Прикрыв ладонями кровоточащие уши, я повалился набок.
Все вокруг превратилось в сплошной ад. Хотелось убраться из этого места куда подальше. Я в бессилии опустил веки...
Когда я разлепил глаза, взору предстал неузнаваемо изменившийся пейзаж. Все кругом заволокло дымом, пылью и копотью. Я, судорожно ловя ртом воздух, попытался подняться. Где-то рядом языки пламени с треском что-то пожирали. Сердце в груди колотилось в бешеном ритме, готовое в любой момент выскочить наружу. Тонкие прутья клетки заметно смяло. С огромным усилием протиснувшись в зияющий проем между свороченной дверцей и косяком, я вывалился на землю. Снизу, прижавшись к земле, дышалось легче. Мой взгляд скользнул под телегой, и я застыл. Напротив меня, потрескивая пламенем огня, горело тело Сухого.
Я прикрыл глаза и взвыл. С неимоверным трудом поднявшись, я, шатаясь, побрел вдоль стены с огромной трещиной. В шероховатом, горячем бетоне виднелось множество оспин, оставленных градом пуль, местами торчали арбалетные болты. Я обернулся, чтобы посмотреть на то, что осталось от каравана. Горящее пламя высокой стеной разделяло улицу, поднимая к синему почти прозрачному небу шлейф клубящегося дыма.
Скоро огонь сойдет, и сюда придут нападавшие бандюги за своей добычей. Ха! Олухи! Ну кто же их просил пороховыми болтами лупить? Вон сколько шума натворили.
Размышления мои прервались так же резко, как этот взрыв цистерны с горючим прервал завязавшийся бой. За спиной что-то с треском сломалось, послышался грохот. Потом раздался душераздирающий крик, от которого волосы встали бы дыбом, если бы не обгорели.
Я обернулся. Из огня, стаскивая с себя горящую одежду, вместе с кусками прилипшей кожи и плоти, выбрался Рябой. Теперь его можно было окрестить Угольком или Головешкой. Весь покрытый волдырями и обгорелой кожей, бандит направлялся ко мне. В руках поблескивало жало ножа. Он выл, поскуливая. Каждый шаг давался бандиту мучительной болью.
Подхватив лежащий под ногами каменный валун, я бросился на бандита. Глаза застилала пелена злобы и ненависти. Я, раздирая глотку криком, опустил камень на обгорелую кисть, сжимающую нож. Та громко чавкнула. Нож со звоном упал на потрескавшийся асфальт. Рябой попытался схватить меня за шиворот, но я ушел в сторону и с размаху саданул здоровяка булыжником в висок. Рябой опустился на колени, громко хрипя. В ноздри шибанул запах горелой плоти. Пошатнувшись и чуть не упав, вместе с камнем наперевес, я совершил последний удар. Было слышно, как треснули кости черепной коробки. Рябой затрясся и рухнул навзничь. Из разжатой ладони здоровяка мне под ноги вывалился кусок обугленной кожи, в центре которой вышитые бисером красовались инициалы моего деда - "N.G".
Ноги больше не держали, и я как подкошенный рухнул на асфальт. По заросшим щетиной щекам текли слезы.
"Я хочу, чтобы ты жил!" - Послышалось где-то на краю восприятия...