Мне сразу не понравилось, как Вадим ушел со склона. Да, он развернул аппарат против ветра, избегая риска поддува в крыло. Ему не пришлось точно работать трапецией, удерживая дельтаплан от опрокидывания. Ведь устойчивое скольжение дается непросто даже опытному пилоту, что же говорить о шестнадцатилетних сопляках, которые делают свои первые подскоки с простых, ровных и невысоких холмов? Вадим шел точно против ветра, уверенно выдерживая глиссаду, позволяющую улететь максимально далеко. И она так же уверенно вела его к ровной как зеркало, бликующей на ярком крымском солнце поверхности воды. Повернув к ветру, наш друг направил аппарат точно в сторону ставка, в котором разводили карпа жители ближайшего поселка.
Нам не было страшно, когда аппарат приближался к глинистому берегу водоема, а Вадим и не думал отворачивать: мы читали инструкцию, как себя вести при посадке на воду. Но никто из нас никогда не делал такой посадки сам. Мы еще не понимали, что происходит, когда он с плеском опустился на воду, а белое крыло из плотной парусной ткани накрыло его сверху. Но мы просто не знали, как там глубоко. Мы даже не испытывали страха, когда бежали со склона, сминая тяжелыми ботинками жесткую траву, уже успевшую просохнуть от утренней росы. Мы бежали просто потому, что этого четко требовала инструкция: если пилот хлопнулся или сел на воду, нужно спешить на помощь. Но нам казалось, что Вадим просто стоит позади крыла, ведь красный мотоциклетный шлем был ясно виден даже с места старта.
Мы испугались, лишь выбежав на ровную полосу травы, вытоптанную лошадьми, пасшимися на берегу ставка. Нам стало ясно: наш друг не мог вынырнуть. Вцепившись руками в заднюю кромку крыла, он тянул упругую ткань вниз, а подвеска прочно удерживала его под водой. Шлем просто был очень ярким, поэтому мы видели его издалека. Чтобы высунуться из воды и вдохнуть, Вадиму не хватало, наверное, сантиметров пятнадцать.
***
Этот день не задался с самого утра. Я постоянно садился в густых зарослях чертополоха, высушенные листья которого доставали почти до моего лица. При посадке ничего не чувствуешь, адреналин подстегивал нервную систему, позволяя спокойно, как мне тогда казалось, выравнивать аппарат над землей и постепенно терять скорость, не особенно заботясь о точном месте приземления. Места для такой посадки было много, правда, почти все оно заросло бурьяном. И уже остановившись после короткой пробежки, почувствовав вес аппарата на своих плечах, я понимал - бедра, исхлестанные сквозь старые джинсы жесткими колючими листьями, просто горят.
Саша до чертополоха не долетал. Долговязый, рыжий детина, выглядевший по сравнению с нами настоящим интеллигентом, просто парашютировал к основанию склона, практически не продвигаясь вперед. Этим фактом он даже гордился, не понимая, что из-за малой скорости он постоянно рисковал. Речь шла о возможном сваливании, опасной ситуации, когда скорости потока не хватает, чтобы удержать аппарат в устойчивом режиме. На большой высоте это не было бы опасно, "клевок" вперед или на крыло привел бы к набору скорости и самостоятельному выравниванию дельтаплана, но на высоте в пару десятков метров сваливание неминуемо означало неприятную встречу со склоном.
- Мне даже не нужно далеко нести аппарат, в отличие от вас, - с пафосом заявил он.
Принести дельтаплан на место старта - обязанность пилота, когда на одном аппарате по очереди летают несколько человек. Александру действительно нужно было лишь подняться на склон, а не топать с аппаратом весом в три десятка килограмм на плечах через все поле, простирающееся у подножия холма.
- Ты понимаешь, что свалишься, если ветер хоть чуть-чуть дунет сбоку? - поинтересовался я.
- Ничего подобного, - возразил Александр, - я чувствую, что полет устойчивый. Мне кажется, я готов ходить галсами.
Это заявление нас озадачило. Полет галсами - поочередный проход вдоль холма вправо и влево, позволял использовать ветер, поднимающийся на склон. Скольжение позволяло летать до тех пор, пока дует ветер, то есть, практически весь день. Но подобная техника требовала умения не только летать с боковым ветром, точно контролируя положение аппарата, но и разворачиваться вблизи склона. Это был другой уровень, к которому мы просто не были готовы. Мы пока что летали по прямой или зигзагом, тренируя взлет, посадку и удержание направления движения.
- Саша, ты дурак, - заявил Андрей. Эпитет был не самым грубым выражением в лексиконе этого шустрого парня. Из всей нашей пестрой компании Андрей однозначно был самым опытным проходимцем, за пределами клуба он знал многих ребят, которых можно считать пацанами с городских окраин. Впрочем, наш город весь из таких окраин и состоял. Мне казалось, что Андрей, мой тезка, меня не сильно уважает, ведь я был его полной противоположностью - отличник с неисправимой репутацией хорошего мальчика просто не мог не вызывать неприязни у большинства сверстников. Однако, когда речь шла об аэродинамике, Андрей к моему мнению прислушивался. Возможно, не потому, что я чуть больше интересовался физикой, а просто потому, что я вырос в военных городках ВВС, и видел самолеты чаще, чем все курсанты нашего дельтаклуба.
- Этот придурок хлопнется, - повернулся ко мне Андрей, - дельтаплан жалко.
Но больше всего нас беспокоил Вадим. Он был на год старше нас, на полеты он отправился на следующий день после школьного выпускного, а год разницы в возрасте, пока ты школьник, имеет огромное значение. Поэтому Вадим считался самым умным и авторитетным в нашей компании. К тому же, он занимался дельтапланеризмом чуть дольше нас, именно ему доверили провести нашу тренировку, и настоящие инструкторы спокойно пили в палаточном лагере чай, предоставив нас самим себе. Однако, Вадим не чувствовал опасности ни в парашютировании Александра, ни в том, как мы с Андреем не можем выдержать направление полета, ни в том, как он сам, по мере смены направления ветра, все ближе садится к берегу ставка. Это было последнее утро, когда мы, крымские пацаны, не боялись воды.
Минута номер ноль
Спрыгнув с метрового глинистого обрыва, я в два шага преодолел мелководье. На мне были зимние ботинки, джинсы, надетые поверх спортивных штанов, и теплый свитер, натянутый на футболку. Столь странное для крымского июня одеяние защищало больше не от холода, а от посадок в заросли чертополоха и пробежек по каменистому грунту. Времени снимать с себя одежду и обувь не было.
Где-то слева с плеском ушел под воду Андрей. Не знаю, бегал ли он со своими друзьями с окраин от других таких же ребят, или за ними, однако небольшой рост и довольно плотное телосложение не помешали ему за мной угнаться.
Справа раздался слабый всплеск - в воде оказался сорванец лет одиннадцати, татарин, пасший лошадей своего отца на берегу ставка. Он все утро наблюдал за нашими полетами.
Дело было плохо. Вадим пытался вынырнуть, резко дергаясь всем телом под самой поверхностью воды. Аппарат лежал метрах в тридцати от берега, и только зайдя в воду, мы поняли, что при строительстве ставка здесь добросовестно поработал экскаваторщик - уже в пяти метрах от берега до дна мы не доставали. Подплыв к Вадиму со спины, я взял его за подмышки и резко вытолкнул вверх. Однако я лишь погрузился в мутную, пахнущую тиной воду, не достав до дна и чувствуя, как товарищ бьется, интенсивно дергая руками и ногами во все стороны. Он не пытался меня схватить, его движения были хаотичны. Стало ясно - Вадим уже ничего не соображает. Подвесная система прочно удерживала нашего друга на месте, не позволяя продвинуться вверх ни на миллиметр. Двенадцатиметровое крыло, на треть затянутое двойной обшивкой, служило отличным поплавком, аппарат словно прилип к поверхности воды. В голове крутилась только одна мысль - почему же он не отцепился, как того требовала инструкция? Он должен был взять карабин в руку и не отпускать его, пока не выплывет на берег, иначе стальная защелка могла зацепиться о трос дельтаплана, мы знали это наизусть. Однако Вадим просто пытался вынырнуть у задней кромки крыла, а это было невозможно, если карабин подвески находится в замке центрального узла. Наш товарищ даже не воспользовался ножом, чтобы вспороть обшивку над головой. Великолепный складной инструмент, предмет гордости владельца и зависти друзей, так и остался в ножнах, висящих у него на поясе.
Я надеялся, встав на грунт, хоть немного поднять пилота вместе с дельтапланом, но без опоры вытолкнуть намокшее крыло с человеком под ним было невозможно. Подвеска, от прочности единственного карабина которой зависела жизнь дельтапланериста в воздухе, под водой служила якорем. И быстро его убивала. Несколько раз нырнув в попытках вытолкнуть друга к поверхности, дна я так и не почувствовал.
***
Сначала хлопнулся Вадим. Он зашел на посадку на слишком большой скорости, и дельтаплан обогнал ноги. Так происходит, когда ты при контакте с землей просто не успеваешь бежать с той скоростью, с которой движется аппарат. Трапеция зацепилась о грунт, и дельтаплан с гулким стуком уткнулся носовым узлом в землю. Пилот при этом летит вперед, болтаясь на подвеске, как груша с песком. Обычно пилоту везет - чиркнув носом по траве, он бьется макушкой о продольную трубу, а затем, уйдя вправо или влево, влетает головой в обшивку крыла. Именно из-за таких ситуаций дельтапланеристы всегда летают с защищенной головой. Особенно невезучий пилот может принять продольную трубу точно центром каски, это уже опасно: если расслабиться, можно повредить шею. Именно так оказался на месяц прикованным к постели самый опытный и квалифицированный пилот нашего города, он просто не предполагал, что пострадает в такой "детской" ситуации, которой пугают начинающих учлетов. Мы об этом помнили, и напрягали шею при жесткой посадке, готовясь получить по голове дюралевой балкой.
Но Вадим хлопнулся по-особенному, избрав третий путь. Каким-то чудом он влетел лицом в натянутый трос, соединявший носовой узел и угол трапеции. Мы так и не поняли, как это произошло - прикоснуться к тросу лицом в нормальных условиях невозможно. Но то ли подвеска пружинила при ударе, то ли сыграл каркас дельтаплана, и Вадим заработал выразительный синяк под глазом. Когда мы прибежали к месту посадки, то отругали старшего товарища, напомнив о строгом правиле: после грубой посадки встань и помаши рукой. Так твои друзья будут знать, что с тобой все в порядке. Вадим извинился, пообещав при следующем хлопке сразу же нас поприветствовать.
Минута номер один
Вадим замер. Мы видели, как он медленно опускается, провисая на стропах подвески, прочно удерживающих его под крылом, и его яркий шлем тускнеет в толще мутной воды. А затем на поверхности показались два или три огромных пузыря, которые гулко булькнули.
- У нас пять минут, - сказал я, и поймав вопросительный взгляд Андрея, добавил, - У нас есть пять минут, чтобы начать качать.
И Андрей все понял.
- Нам нужен нож, будем резать подвеску. Нож у Вадима на поясе. Я ныряю, - сказал Андрей. Набрав в легкие побольше воздуха, он скрылся под водой.
- У меня есть нож, в кошаре, - вдруг вспомнил пастух - пацаненок, плававший вокруг дельтаплана. Он повернул к берегу и погреб, что есть силы, поднимая фонтаны брызг. Все крымские дети плавали неправильно, но уверенно, причем, в любом возрасте.
- Давай, пацан, пулей, - кричал ему вслед Андрей, пытаясь отдышаться.
Мы нырнули по три или четыре раза, обшаривая тело Вадима в поисках ножа. Однако наш друг умудрился летать не просто в теплом свитере, а еще и в куртке. Старая подвеска, сшитая из нейлоновых лент и альпинистских фалов, только мешала ориентироваться в мутной воде, и ножны мы так и не нашли.
***
Никогда прежде отец не вел себя так, как той весной. Обычно добрый, мягкий человек, не любивший доставлять другим людям ни малейшего неудобства, был буквально одержим идеей. Он во что бы то ни стало хотел научить меня правилам оказания первой медицинской помощи.
- Ты не представляешь, сколько людей умирают просто из-за того, что никого не оказалось рядом, кто умел бы качать сердце и делать искусственное дыхание, - говорил он, выстраивая из подушек подобие манекена, на котором можно было бы качать сердце.
Папе было мало объяснить мне на словах, сколько раз нужно нажать на грудную кость, сдавливая сердце, прежде чем выдохнуть пострадавшему в рот, наполняя воздухом его легкие. Отец заставлял меня тренироваться, качая сердце старым подушкам, правильно ставя при этом руки, и чувствуя, как сильно и как часто нужно давить. Тот факт, что отец именно в ту весну пристал ко мне со своими уроками и не успокоился, пока не понял, что я готов, был для меня долгие годы самым удивительным совпадением в моей жизни. И лишь когда мой ребенок вырос и начал бороться за право на самостоятельность, я понял, что отец просто делал, что мог, чтобы защитить нас.
Минута номер два
Когда пацан снова прыгнул в воду, прошло, наверное, больше минуты. Оказалось, что мальчишка принес собственный нож, которым можно было лишь точить карандаши. Но маленькое лезвие было острым.
Я лег на крыло и, вспоров верхнюю обшивку вдоль центральной латы, сделал надрез в нижней обшивке. Карабин что-то держало. Причем, зажат карабин был настолько сильно, что его было невозможно не только отстегнуть, но и просто пошевелить. Только к концу дня, когда дельтаплан все же удалось достать из воды, мы узнали, что три петли прочного альпинистского фала, которые в кустарно собранном центральном узле заменяли крюк для карабина, при ударе перепутались и затянулись в прочный узел, который даже в лагере удалось распутать с большим трудом.
Тем временем Андрей начал резать подвеску. Она не была входившим тогда в моду коконом, который крепится к карабину одним мощным нейлоновым тросом. Это была достаточно архаичная конструкция, в которой пилота удерживали несколько альпинистских фалов, и перерезать нужно было каждый. Когда Андрей вынырнул и сказал, что с одной веревкой ему удалось справиться, мы поняли, что не успеваем.
***
Затем хлопнулся Александр. Он все-таки попытался уйти в галс, сразу после старта заложив левый поворот. Наполнившись поднимающимся по склону потоком, аппарат с уверенным ускорением, почти перевернувшись, вошел в склон, выбив носовым узлом комья земли. Спасло нашего друга только то, что он совершил ошибку на очень маленькой высоте, и дельтаплан, свалившись в пике, просто не успел хорошо разогнаться.
Бежать нам далеко не пришлось - столкновение произошло прямо у нас под ногами, чуть ниже гребня холма. В результате падения были сломаны мачта, а также обе боковые стойки трапеции. Поперечину Саша долго не хотел отпускать, даже когда мы отстегнули карабин и сняли с нашего друга подвесную систему.
- Все в порядке, все в порядке, все в порядке... - повторял Александр, быстрым шагом двигаясь то в одну, то в другую сторону мимо лежащего на склоне крыла. Он был немного не в себе, но оказалось, что кроме пары синяков никаких травм он не получил. То, что сравнительно легкий каркас дельтаплана защищает пилота при падении с небольшой высоты, мы знали в теории, но увидеть подобное на практике было поразительно.
Сломанные элементы каркаса мы быстро заменили. Запас нужных труб на полетах никогда не бывает лишним.
Минута номер три
Мы плыли в сторону берега, вцепившись в антипику правого крыла, торчавшую над водой. В небе эта трубка, закрепленная под углом к плоскости, удерживала заднюю кромку у конца крыла в загнутом вверх положении, что выводило дельтаплан из пикирования. В воде она тоже оказалась полезным приспособлением - за нее было удобно держаться.
Крыло медленно поворачивалось вокруг центрального узла, а где - то под ним висел наш друг. Технически он был мертв. Его легкие были наполнены водой, и мы понимали, что сердце его, скорее всего, не бьется. Мы видели, как с горы бегут люди - Александр позвал на помощь наших инструкторов. Когда мы почувствовали под ногами илистое дно, у нас оставалось немного времени. Наверное, одна или две минуты.
Кожа на лице Вадима была белой, как бумага, а губы - синими. Стоя по колена в воде, я держал его, пока Андрей отстегивал многочисленные замки старой подвески. Мы умудрились уронить тело товарища в воду, затем в мокрую глину у берега, затем он скатился по пыльному маленькому обрыву. Мы не чувствовали усталости, однако после нескольких минут плавания в ботинках, штанах и свитерах, ни руки, ни ноги нас уже не слушались. Друзья, наконец-то прибежавшие к берегу, подхватили тело Вадима, словно пушинку. А мы буквально вползали на грязный обрыв, цепляясь друг за друга и за редкие кустики травы.
Один из парней постарше положил Вадима животом к себе на колено, согнув тело товарища, из которого тут же полилась вспененная вода. Когда я добрался до него, он лежал на спине, а Серега, старший инструктор полетов, уже начинал качать сердце. Я осмотрелся и понял, что должен качать легкие: часть инструкторов и учлетов согнулись, их выворачивало. Остальные стояли в каком-то странном оцепенении и, судя по всему, собирались заняться тем же. Вменяемый взгляд был лишь у Сергея и у Андрея.
Когда я зажал нос Вадиму, смахнул ладонью с его лица грязь и выдохнул ему в рот, прошло, наверное, три минуты с момента, когда он вроде бы как умер. Точного времени не засекал никто, но я очень надеялся, что прошло не больше пяти минут.
- У него пульс есть только, когда давишь на сердце, самостоятельного нет, - сказал Андрей, который сосредоточенно щупал запястье Вадима. Мы качали, как по инструкции - пока я переводил дыхание, готовясь сильно выдохнуть в рот товарища, Сергей пять или шесть раз резко надавливал на грудину. Несмотря на то, что сердце Вадима не заводилось, как только мы начали качать, его кожа и губы начали быстро розоветь.
***
- В выдыхаемом воздухе полно кислорода. Поэтому когда ты дуешь в рот человеку, у которого встало дыхание, главное - наполнить его легкие, - говорил отец, обучая меня технике реанимации.- Но когда ты качаешь сердце, грудная клетка все равно немного прокачивает и легкие. Не беспокойся о том, что человек задохнется, поосто дуй один раз, и делай пять-пятнадцать толчков в сердце.
Отец объяснил, что даже без самостоятельного пульса и дыхания, когда человека "качают", кровь забирает кислород из легких, а клетки получают питание. Он рассказал также несколько историй о том, как пострадавшего удавалось спасти, качая его до двух часов, прежде чем сердце человека начинало биться самостоятельно.
- Но не начинай качать, если с момента остановки сердца до начала реанимации прошло больше пяти минут, - заявил он, пояснив, что именно такой срок без кислорода могут выдержать клетки мозга. - Если остановилось сердце, то есть только пять минут.
***
- Бьется! - крикнул Андрей. И мы прекратили качать сердце. Еще около минуты Вадим не дышал самостоятельно, приходилось вдувать ему в легкие воздух. А затем он с хрипом вдохнул.