Амон, принявший форму человека с огромной соколиной головой, меж тем сидел на удобном высоком барном стуле со спинкой, которая позволял его змееподобному хвосту свободно доставать до жертвы и пил ароматный эрлгрей из красивой чайной пары императорского фарфора, уверенно держа руками и блюдечко, и саму чашку, изящно при этом оттопыривая мизинец:

- Евгений Вениаминович, расскажите-ка мне, пожалуйста, как там сейчас на Земле? - спокойным светским тоном вопрошал демон к истязаемому
- Чтооооо?! - плаксиво скулил политик, - Чтоооооо вам от меня нужнооооооо? - голос его, до того наглый и властный, теперь изобиловал давно забытыми интонациями детского сада, выбрасывающими на поверхность памяти воспоминания о суровом отце, часто поучающим маленького Женю офицерским ремнём. Сознание же его, словно в полубреду атаки, все затапливающей болевого паники, выдавало на гора всё новый и новые давно забытые образы из глубин своей памяти. Будто чей- то невидимый острый нож разделил ощущения Евгения Вениаминовича, на две части, как экран огромного телевизора. Обе картинки были необычайно яркими, но каждая запоминалась по-своему. Боль приходила к политику пепельным телевизионным снегом, расходясь по своей части поверхности экрана сознания круговыми волнами, после каждого хлёсткого попадания, начинаясь с того места, на которое пришёлся удар. Воспоминания же яркими картинками возникали прямо в голове, они всплывали целыми эпизодами, внутри которых сознание энергетика жило собственной жизнью, не подчиняющейся никаким известным законами физики. Вспышки эти длились в текущем времени сущие мгновения, тогда каквнутри воспоминаний сознание политика жило целую вечность. Причём, он мог рассмотреть каждую деталь в моменте, будто бы он видел всю картинку при помощи 3D камеры, вплоть до того, какого цвета были шнурки на ботиночках у маленького Жени и какова глубина царапин на пряжке армейского ремня отца. Но больше всего политика удивляло, что он, несмотря на мучительную боль в саднящем теле,при всём при этом с небывалым хладнокровием может видеть обе эти картинки разом и даже размышлять на эту тему.В какие-то моменты у него даже создавалось впечатление, что это не его тело истязают сейчас страшной пыткой, а он является всего лишь зрителем в кинотеатре зала, с поделённым надвое экраном.

Где- то в глубине своего разума политик, продолжая по инерции выть и пускать кровавые пузыри, сделал себе пометку, что на досуге над этим интересным свойством его мозга стоит интенсивно поразмышлять: внутреннее чутьё подсказывало ему, что это можно будет выгодно использовать в будущем.

Амон, зачерпнул из только что возникшей перед ним огромной миски крупную горсть соли и ловко швырнул её в сторону висящей перед ним туши. Политик взвыл ещё сильнее, и демону стало слышно, что тот молит Бога о своей скорейшей кончине.

- Вот как?! - удивился демон, - Вы, Евгений Вениаминович, оказывается верите в Бога? Удивлён, честно говоря, несказанно удивлён!

Будай, вспомнив о своём потрясающем даре располовинивать картинку происходящего, приоткрыл зажмуренные до этого глаза, и, пригласив в зал своего кинотеатра хладнокровного наблюдателя, взглянул на происходящее. Демон, сидящий перед ним на современном барном стуле, странным образом был одновременно и благообразен, и дик.В благообразии его легко сочетались дорогие одежды, щедро расшитые золотом и украшенные диковинными орнаментами, похожие на которые Евгений Вениаминович когда- то давно видел в музее Каира, а также ухоженные руки с витыми браслетами, явно изготовленными из дорогих металлов. Голову же демона венчала совершенно непонятная шапка, похожая на два огромных кукурузных початка, будто параллельные антенны, вырастающих из стягивающего их обруча, надетого на голову. К современному стулу, на котором восседал Амон, был прислонён длинный жезл,также, очевидно, драгоценный - россыпь ярких самоцветов украшала его навершие, загнутое в подобие рукояти обычной пастушьей клюки. Красивая фарфоровая чайная пара и яркий запах бергамота, витавший, казалось, по всем здешним окрестностям красиво и естественно дополняли всю эту фантасмагорию.

Взгляд политика фиксировал все детали, подгружая всё больше и больше информации в воспалённый мозг. Количество сюрреализма, многократно превышающее все возможные пределы, которые только мог себе представить человеческий рассудок, давало Будаю надежду на скорую потерю сознания, чего с ним по- прежнему так и не происходило.

Амон, улыбнулся, поставил чашку на блюдце и оставил висеть их прямо в воздухе, будто бы на невидимом подносе.

- Ну что, поговорим? - спросил он мягким приятным голосом, продолжая улыбаться.

В образовавшейся паузе, мозг Будая, лихорадочно срисовывающий все детали для бдительного зрителя своего внутреннего кинотеатра, вдруг подключил звук и запустил процесс осмысления вопроса, адресованного непосредственно ему. Тело подало сигнал, что, кроме саднящей небольшой боли по всему измождённому телу, никаких сильных повреждений не наблюдается, и мозг, среагировавший на паузу в ударах, активировал язык:

- Конечно! Я завсегда "за поговорить"! Отчего же не поговорить с хорошим челове....гхм отчего же не поговорить? - язык тараторил, а мозг быстро и лихорадочно перебирал варианты развития разговора, стараясь отсрочить неминуемые побои на максимально больший срок. Вдали алел рассвет надежды, что вскоре вернётся Ниберос или Феликс Эдмундович, которые его непременно "отобьют" у этой злой адской птицы. Голова сокола естественным образом притороченная к человеческому телу демона тоже вызывала довольно странную гамму чувств в душе бывшего политика. С одной стороны, это существо было абсолютно чуждым тому, что до этого в своей жизни видели глаза Евгения Вениаминовича, но вместе с тем, вид беса был настолько чудовищно гармоничен, что это вселяло дополнительный ужас в политика. Чуждый, вероломный, холодный соколиный взгляд не сулил ничего хорошего человеческому существу. В нем не было ни жалости, ни сострадания, за стеклом птичьих глаз поселился лишь холод безграничного космоса и Вечность. От этого ужаса политик цепенел и проваливался в иные миры.
При упоминании слова "Вечность", перед взором наблюдателя, сидящего в кинотеатре, на экране демонстрировавшем "телеснег", вдруг появилась настроечная таблица и пошёл звук. Тот самый противный писк, который раньше доводил до истерики маленького Женю, когда канал отключался от вещания. Затем какой- то хитрый звукорежиссёр будто бы стал убирать противный звук, добавляя другого волшебного, а вместо настроечной таблицы, вдруг появились последовательно заставки "Ленфильм" с "медным всадником" в перекрещивающихся прожекторах и "Второе творческое объединение".Затем поплыли кадры кинофильма, крупным планом показывающего мужские ноги, идущие по белому настилу. И в шагающем по хрусткому снегу человеке, произносящим слова считалочки "Снип- Снап- Снуре..." Евгений Вениаминович с удивлением вдруг узнал Сказочника из "Снежной Королевы" 1966 года. В этот самый момент удивления, на втором экране, только что показывающем сцены из детства энергетика, картинка вдруг замерцала и предъявила взору наблюдателя некое существо с соколиной головой, сидящее на высоком стуле, рядом с ним стояло второе маленькое уродливое существо с огромными бородавками на носу. Оно держало в руках огромное оцинкованное ведро и, повернув голову к сидящему, как будто сквозь вату в ушах, спрашивало, смешно растягивая слова:

- Нууууу штоооо? Можнооооо?
Соколиная голова кивала в ответ, величественно прикрывая глаза, и вода, находившаяся в ведре уродливого, начинала своё медленное, такое же тягучее, как и его речь до этого, движение в сторону зрителя в зале. Всё это происходило настолько заторможено, что наблюдатель мог видеть, как зал затапливает цунами из прозрачной, искрящейся, но почему- то имеющий черноватый отлив воды. Цунами выливалось огромной волной. набирающей силу, прямо из экрана. Как только вода достигла самого зрителя Евгений Вениаминович очнулся. Он висел всё также подвешенный за ноги верёвкой из полосок кожи, только сейчас у него не болело ровным счётом ничего. И даже кровь не струилась тёплыми липкими ручейками по всему телу. Он ощущал необычайную лёгкость во всем теле и подьём духа, а напротив него стоял тролль с пустым ведром в руках и всё также на стуле царственно восседал Амон.

- Что? Что со мной было? - политик вертел головой, озираясь по сторонам и не понимал, привиделся ли ему наблюдатель в кинотеатре с двумя экранами или этого вовсе не было.

- Отключился, горемычный! - проскрипел тролль, - Ну, ничо, такое бывает! Сомлел со страху или от крови! - он засмеялся весело и беззлобно.
- Как сомлел? От какой крови? - тень ужаса нашла на лицо очнувшегося энергетика и Евгений Вениаминович прижал подбородок к груди, пытаясь рассмотреть весь подвешенный вверх ногами организм, но так и не увидел ни одной кровоточащей раны на девственно-чистом пухлом тельце. Тем не менее, сознание его помнило ужасные раны от напрочь вырванных сухожилий, но и они тоже были на своём месте.

Отсмеявшись, тролль улыбнулся огромными кривыми зубами, обросшими толстым налётом зубного камня и поучительным тоном добавил:
- Воды Стикса обладают живительной силой, смертный! Недаром Фетида своего сынка в них искупала!

- Ты можешь быть свободен Гнвоэрк! - вдруг резко оборвал речь своего слуги Амон.

Будаю показалось, что демон недоволен многословием своего подчинённого и тренированный мозг политика записал эту ситуацию в заметки, отложив до свободного переосмысления. Он всегда так делал, когда текущая ситуация межличностных отношений двух людей или группы лиц на миг приоткрывала какую-то тайну или показывала тень внутреннего конфликта. Как ни странно, именно такой простой приём принёс Евгению Вениаминовичу то служебное положение и регалии, которых он добился на земле. Цепкий ум бывшего политика всегда легко угадывал впоследствии саму суть драматизма таких отношений, а затем выстраивал стратегию по взаимодействию с этими персоналиями, манипулируя их страхами и слабостями. Про себя Будай обозвал этот приём "печенье с предсказанием" - инкапсулированная внутрь информация, беспрепятственно обнажалась. как записка с предсказанием, стоило лишь слегка надавить на "оболочку печеньки" потаённого конфликта. Суть того, как правило, оказывалась довольно банальной: обида, неразделённая любовь, деньги или предательство. Но бывали и случаи, их правда были единицы, когда "печенье с предсказанием" обнажало действительно "большой секрет"

Демон, опять развернулся к подвешенному грешнику и вновь преобразился, на этот раз, исчезла его соколиная голова, вместо которых проявилось лицо и плечи молодого юноши, красотой своей утончённой похожего больше на девушку.Из личного опыта Будай знал, что именно такие ухоженные красавцы чаще всего в жизни и бывают самыми жестокими и изощрёнными садистами.

- Боже святый! - воскликнул пленник, не сдержав эмоций от мгновенного перевоплощения.

- Вот- вот! Евгений Вениаминович, именноо Вашей вере в Бога я и собирался с Вами побеседовать! - юноша сделал плавный жест рукой, подхватив свой жезл, и легко соскочил на землю с растворившегося в воздухе стула.
Политик сразу же отметил, что вместе с соколиной головой исчезли и другие признаки чудовища, такие как змееподобный чешуйатый хвост монстра, принесший недавно ему такие страдания и будивший в нем звериный ужас. Тем временем, Амон подошёл к Будаю и толкнул его в лоб навершием своего жезла. В голове политика будто бы взорвалась световая граната и в следующий момент он ощутил себя сидящим в огромном зале на головокружительной высоте, из стрельчатых высоких окон которого был виден далёкий рассвет, а до того простирался мрачный, демонический, но от того не менее прекрасный город.

- Я пригласил вас к себе во дворец, Евгений Вениаминович, чтобы мы смогли с вами поговорить в спокойной и непринуждённой, так сказать, обстановке, - сам Будай сидел за небольшим столиком. сделанным из отполированной каменной плиты, на таком же каменном стуле, который приятно холодил разгорячённое тело.В этот раз он был также раздет. Политик невольным жестом дотронулся до шеи. По идее, на ней должен был быть накинут магический ошейник, в котором его, уходя, бросил Феликс.
- Нет- нет! Поводок вас пока не побеспокоит, Евгений Вениаминович, - заметив жест Будая тут же отреагировал Амон, - Я предпринял кое- какие меры, так что всё будет в порядке. По крайней мере какое- то время.

- А как же, всё- таки?.. - вопросительно заикнулся политик, продолжая ощупывать шею. Зловредный поводок, с которым Будай познакомился, когда собирался сбежать из застенков с каждой новой попыткой побега всё туже впивался в шею, заставляя политика хрипеть от боли и задыхаться.

- Я похитил сейчас только ваш разум, господин Будай, - коротко ответил Амон, - Вы находитесь у меня в гостях. В виртуальных гостях, говоря современным языком. И пока в вашем застенке. где сейчас всё также висит энергетическая матрица вашего земного тела, пройдёт минута, здесь может пройти неделя или даже месяц, или же год.

Будай мельком мазнул взглядом по правому верхнему углу своего внутреннего взора. Счётчик будто бы был заморожен, цифры поменяли оттенок на голубовато-ледяной с привычного ярко-красного.

- Наверняка вы подумали, что сможете на таких каникулах скостить себе свой срок, господин политик? - усмехнулся молодой человек и повернулся, вперив взгляд всё тех же холодных соколиных глаз в лицо Будая. В какой- то момент политик почувствовал, как ледяное касание этого взгляда пронизало его до глубины души, достало до самой задницы, схватило в крепкую жмень гузку политика и вывернуло его наизнанку через все отверстия в черепе. Причем и сама черепушка вместе с вывернутым телом сделала смачный клац зубами напоследок, выворачиваясь до конца всеми составными косточками. Ощущение это было немыслимым с точки зрения живого человека и, тем не менее, это произошло с Евгением Вениаминовичем, окончательно стряхнув с бывшего политика всю оставшуюся спесь,
- Я могу проделывать с Вами этот трюк, господин Будай, хоть каждую минуту, хоть каждое мгновение. А неприятные ощущения будут оставаться у Вас на том же уровне. И никто не придёт Вас спасти, как вы надеялись до того, господин бывший политик, ни неделю, ни месяц, ни столько, сколько я захочу в своём виртуальном дворце. Эти мучения действительно могут продолжаться целую Вечность... Без вычитания из реального вашего срока.

- Что вы от меня хотите, Амон? - упавшим голосом спросил потрясённый политик. В момент выворачивания наизнанку, перед глазами Евгения Вениаминовича, действительно, пролетела вся его жизнь. Причём это кино был настолько полным всеми яркими неприятными деталями его Земного бытия, которые тренированный мозг успешно подтёр за прошедшие годы, что на глазах у политика навернулись слёзы раскаяния. Слёзы, горечь которых маленький Женя не помнил со времён украденной им, и втихомолку схомяченной ложкой, прямо в шкафу последней банки малинового варенья, которую прислали бабушка с тёткой из Могилёва для, часто болеющего в ту пору простудой, брата Игоря. В тот раз отец не стал пороть его своим офицерским ремнём, а просто вместо сна посадил дежурить на всю ночь у кровати старшего брата. Слёзы от зарока, данного самому себе в ту ночь маленьким Евгением, больше никогда в жизни не брать чужого. Слёзы от горько осознания, что зарок так и не был им выполнен и от ничтожности самого себя в таком огромном, добром и удивительном мире. И, наконец, слёзы отчаяния, что этот мир теперь закрыт от него на ближайшие тридцать восемь тысяч лет.

- Ну, во- первых, господин АмунРа! А во- вторых, Евгений, мне требуется верный человек в стане Нибероса. Готовы ли вы им стать? - продолжал тем временем демон.

- Да, господин, АмУнра! - всё также, не поднимая головы произнёс Евгений Вениаминович. его ничуть не покоробило, что за десятилетия обращений к нему исключительно по имени-отчеству, совершенно незнакомый человек обратился к нему так фамильярно,по имени. Он уже понял, что перед ним стоит божество, пусть древнее, потерявшее часть своей божественный силы в отсутствие паствы и её Веры, но от того не мене могучее, насчитывающее тысячелетнюю, а может и больше, историю.

- Господин АмУУУннРАААА! - певуче повторил юноша, как дирижёр плавно выводя своим жезлом по воздуху синусоиду своего имени. Вслед за его пассами в воздухе разгоралась вязь ярко- малиновых молний, по всей видимости, составлявших имя бога, на неизвестном пленнику языке.

- Господин АмУнРА! - послушно повторил бывший политик.

- Итак, Евгений? - Амон вновь повернулся к пленнику и, дождавшись, когда тот поднимет голову, уставился своим гипнотическим взглядом прямо в суть души Будая. - Вернёмся к твоей вере в Бога и служению ему! Готов ли ТЫ признать МЕНЯ своим БОГОМ, ГОСПОДИНОМ, почитать МЕНЯ и служить МНЕ?! Если согласен, повтори формулу три раза и поклянись трижды именем своей матери!

В помещении повисла настолько долгая пауза, что она заставила удивлённо вытянуться всего демона.

- Господин АмунРа, - Будай впервые заговорил с Амоном просящим, но совершенно покорным тоном, - Я прошу Вас, могу ли я немного подумать прежде, чем соглашусь на такой ответственный шаг?

Амон расхохотался, раскинув руки в стороны и задрав голову вверх
- Отееец! Ты видишь, каков подлец!? - он опустил голову, белки его глаз сияли ярким голубым огнём и ненавидяще смотрели на пленника. - Как смеешь ты, смертный, в МОЁМ чертоге, ставить МНЕ условия?!
- Простите, мой господин, - всё так же смиренно, не поднимая головы, продолжал Будай, - Но я не готов ещё ни помыслами, ни разумом совершить столь серьёзный шаг. Прошу лишь дать мне время для осознания важности предложенного мне шанса, чтобы клятву Вам, мой господин, я приносил в полной осознанности. Дабы скрепить её не только лишь своим страхом, благоговением и смирением пред Вами, мой господин, но и умом, и сердцем, и телом прикоснуться к божественной Вашей сути!
Онемевший от такой проникновенной речи, тиран, погасил пламень своих глаз и, подумав, произнёс:

- Не дурно! Не дурно! Что ж, я даю тебе на это время, но не более одних земных суток! - С этими словам, юноша прикоснулся к голове Будая своим магическим жезлом и световая граната вновь взорвалась ослепительно белой вспышкой в голове Евгения Вениаминовича, погрузив его в короткое беспамятство.