"Не хочу говорить о том, чего до конца не знаю... читаю, что люблю. А что я одна знаю - мои вещи", - говорила Цветаева "на воле", потому что "дома" работать и давать интервью невозможно. "Воля" - название одного из парижских вокзалов. Эмиграция всё взяла в кавычки - прежнего не осталось: ни дома, ни воли. А себя она знала до конца, при том с самого начала. Отсюда обречённость и фатализм с розовощёкого детства, утончённость юного слога, разбойничья манера молодости. Для описания событий ей нужен не генерал, а рядовой офицер - мелочи важны. Каждой малости в жизни поэтесса придавала такое значение, что читателю кажется - дороже этих "мелочей" не было и нет. В поисках нужного слова пером она работала до седьмого пота, развлечения ненавидела. Именно в таких трудах можно вывести: "Ржаной Есенин, и небывалый, как первый день творения, Пастернак".
С творчеством Цветаевой я познакомилась в безобложечный период перепечатывания стихов лучших поэтов - книг в то социалистическое время было не достать, дефицит. Сказала "с творчеством", но кажется, что этого очень мало, всего лишь с некой частью творца. В самом деле - Гёте из Фауста или Фауст из Гёте? Гёте породил Фауста, но не умрёт в этом мире, пока на устах читателей звучит Фауст. В переплетении теперь священной для многих поэтов Марины с её поэзией нет границ, поэтому она воспринимается целиком, стихи её не прячут, но открывают. Не забронировала себя, вот и напоказ - близкая, нечужая, одной с нами крови. Охватывает постоянное ощущение, что Цветаева была, есть и будет. Я познакомилась с душой и чем-то большим, чем понимание предмета. Поэзия - Одиссей, ведущий за собой в её бессмертие, в то же время и Орфей, воспевающий сакральную душу - открытые Врата. И всё же неразгаданна, потому что там, где себя не загадывают, разгадка не предполагается. Открытые карты Марины - это карты Таро... Если кого-то из сложных поэтов нужно умудриться полюбить, то Цветаеву со всей её сложностью я полюбила сразу, потому что вот она - лучшая сказка с грустным концом; лишённая дотла, дабы передать огонь Феникса; горные воды по страждущему сердцу - лирический поток.
Её творчество не Пантеон богов, героев, царей и простолюдия, а течение их жизни. Вот и входишь в это течение, ощущая всё происходящее доподлинно, не лишь созерцая. Иначе не получается, когда в человеке больше реки, чем берегов. Её строки не ступень - это обрыв - раз и всё, мгновенно, моментально, необоримо. Возвращаясь к прежней жизни, находишь себя другим - с частицами цветаевской планиды. Но это принесёт радость - наполнен, оттого более интересен и значим. Удовлетворение в том, что растёт жажда к стихам. Она писала: "Выше - это выше предшествующего". После знакомства с гением, мы уже над собой - бывшими, более настоящие со смыслом становления.
Марина Цветаева родилась 26 сентября (8 октября) 1892 года в Москве, в день, когда православная церковь отдаёт дань памяти апостолу Иоанну Богослову. Это совпадение нашло отражение не в одном стихотворении. Но я не буду сообщать биографические данные. Цветаева - признанный гений, достояние мировой культуры. Нужно говорить о её поэзии, значение которой преувеличить невозможно. На мой взгляд, удельный вес совпадения с церковным праздником в том, что она стала литературным богословом. И можно сказать, что она - апостол троичности: мистики, символов и бытия; икона стихотворчества; и даже Бог для многих поколений поэтов, сделавшись их кровью и сознанием, вливаясь в их сущность - не перечёркивая ничьей воли, не лишая свободы выбора. Читатели вместе с поэтессой звонят в колокола, смотрятся в волшебное зеркало, идут с государем по музею, застывают от холода в революционной Москве, ступают ногой на римский камень... Её день рождения стал праздником вселенского масштаба, как следствие невероятной энергии любви и страсти. Творчество Цветаевой - нетленная веха серебряного века, золотая эпоха для писателей и каждого человека, понимающего и любящего поэзию - вершину искусства, его апофеоз. Не случайно Бога называют поэтом неба и земли.
Не хочу, чтобы в эту статью перекочевали отрывки из учебников и Интернета. Это всеобще доступно, каждый при желании найдёт и почитает. Марина - любимица миллионов, и моя любимая поэтесса, поэтому мне есть чем поделиться с читателем, говоря о своём кумире. Мне очень странно, когда даже поэты ворчат: "А я Цветаеву не люблю". Мне слышится: "А я воздухом не дышу. И вообще, жаль, что в жилах течёт кровь, а не дистиллированная вода". Надеюсь, что тот, кто ещё не любит Цветаеву, откроет её для себя. Окрыляет! Тогда мы даём право душе говорить. Тогда понимаем, что человек - существо весьма проблематичное: Сфинкс, состоящий из Льва, Тельца, Орла и Ангела. И при этом, впадая в психодраму зрелости, как в полынью, нужно не оскорбить юность и не изменить романтизму... Самовыражение - это преодоление безмерности в себе. И ничего с этим не поделаешь.
Беру томик Марины Цветаевой - стихотворения, поэмы, драматические произведения. Минуту держу, не открывая, и вот уже книга настроила, словно камертон. Нужно задержать дыхание и взять ноты откровения. До - эра до знакомства с гениальными строчками, си - сила искреннего слова, фа - фантомы времён и мыслителей, соль - суть реалий и мифов. Случится полюбить...
Идёшь, на меня похожий,
Глаза устремляя вниз.
Я их опускала - тоже.
Прохожий, остановись!
Она зовёт к себе, желает быть вместе - всегда, при жизни и после смерти, потому что есть что сказать на века, и это очень важно для потомков. Она предлагает знать её не в лицо, а в сердце, пылавшее Ясным Пламенем. От искорки можно зажечься, воспылать неопалимым огнём и дарить людям свет. Стихотворение заканчивается так: "Как луч тебя освещает! Ты весь в золотой пыли... И пусть тебя не смущает Мой голос из-под земли". Потому что своим голосом пробуждает голос прохожего - чужого и самого родного ей человека, оттого что в её сердце любви не в обрез, а хватит на всё человечество. Потому что завтрашний день - это непобедимо для плоти, но душа уже там и в неизъяснимом сиянии больше, чем "завтра и потом" вместе взятые. Из стихов рождаются стихи...
Листаю дальше. "...Моим стихам, как драгоценным винам, Настанет свой черёд". Каждый поэт предполагает, исходя из реалий, что его поймут и оценят по достоинству позже - с годами. Но в 1913 году молоденькая наивная Марина даже не представляла насколько её талант окажется ненужным советской власти. Могла ли предположить, что придётся писать заявление с просьбой взять в посудомойки, потому что те, о которых мы и слышать не хотим, не считали её заслуженным писателем... Конечно, она не думала об этом, получая образование в пансионах Лозанны (Швейцария) и Фрайбурга (Германия), в Сорбонне, слушая курс лекций о старофранцузской литературе. Она писала: "Милый Бальмонт!" У неё гостил Макс Волошин. Брюсову в письме: "Как можете Вы, написавший Ренату, не любить Ростана, написавшего Мелизанду?" И получила от него - "милая госпожа Цветаева..." Словно птичий щебет, её фразы - юной барышни: "А небо, проплакавшись, чудное! Чай неописуем". Тогда ещё восклицала: "О волшебство старой Германии!" Это после беспомощную женщину фашисты лишат последней надежды, отнимая самоё дорогое - Россию под мирным небом.
Но во всех смыслах пришло время, и нам дано соприкоснуться с высоким искусством и личностью трагичной судьбы. Подробная восторженность по поводу прелестной мелочи, поездки в экипаже, завтрака с фрейлейн, букетика ландышей в руках - уходят в прошлое. Душевное равновесие нарушено пониманием драматургии окружающего мира. Перехвал сменяется переломом, перекриком.
...Забыть, как сердце раскололось -
И вновь срослось,
Забыть свои слова, и голос,
и блеск волос.
...Иду вдоль крепостных валов,
В тоске вечерней и весенней.
И вечер удлиняет тени,
и безнадёжность ищет слов.
...Я с вызовом ношу его кольцо!
- Да, в Вечности - жена, не на бумаге. -
Его чрезмерно узкое лицо
Подобно шпаге.
В его лице я рыцарству верна,
- Всем вам, кто жил и умирал без страху! -
Такие - в роковые времена -
Слагают стансы - и идут на плаху.
...Каждый парус вдалеке
Жив - на муку.
Каждую в своей руке
Помню руку.
Все людские имена,
Все собачьи...
- Я по-своему верна,
Не иначе.
...Безумье - и благоразумье,
Позор и честь,
Всё, что наводит на раздумье,
всё слишком есть -
Во мне!
...И целых сорок сороков церквей
Смеются над гордынею царей!
...Всяк на Руси - бездомный.
Мы все к тебе придём.
...А немилый кто взойдёт, да придвинется -
Подивится весь народ - что за схимница.
Филин ухнет - чёрный кот ощетинится,
Будешь помнить целый год - чернокнижницу.
Эти отрывки, как штрихи к портрету. Стихи с надрывом, до самозабвения и самоотречения по причине надсадной грусти и безнадёжности. На дворе 1916 год, воздух пахнет порохом, смерть на войне всё больше теснит жизнь, да ещё и революционные лозунги звучат - предвестники последней капли крови, которая переполнит чашу. Ничего незыблемого и нерушимого. Безумье и благоразумье разрывают душу, даже на Бога всё меньше надежды, как будто спасенье и Спаситель переходят в разные плоскости. В строке о голоде голодных слышится: "Накормите всех!" Судьба всё более немилосердна, но хочется любить и быть счастливой. Любовь Цветаевой - космогония, феерия, в то же время: "Горечь! Горечь! Вечный привкус На губах твоих, о страсть! Горечь! Горечь! Вечный искус - Окончательнее пасть". "Быть, как стебель и быть, как сталь В жизни, где мы так мало можем... Шоколадом лечить печаль, И смеяться в лицо прохожим!" Какая смелость, гордость, независимость при возвышенности, ранимости, окрылённости. Какая образность и мощь в стихах! Образцовая, непоправимая, фатальная. Образцовая для поэзии, непоправимая для автора, фатальная для жизни в несовершенном и страшном Здесь, которое сложно поддаётся разумному преобразованию, точно у младенцев прорезались клыки, а не зубки. Уходя от неустроенности, лишь ниже падение...
Страстность пронизывает всё творчество величественной и порой расхристанной Марины. По строчкам сквозят тире, как острые шпаги, выражая блеск, опасность и холод, но от горячности. Противоречия раздирают душу на части, не щадя. Страсть передаётся из рук в руки, из сердца в сердце, но это пламя - оно обжигает. Больно и мотыльково - крылья влекут к свече. Безудержно! "Имя твоё, ах нельзя! - Имя твоё - поцелуй в глаза, В нежную стужу недвижных век. Имя твоё - поцелуй в снег" - несколько строчек Блоку. И пожелание любимому: "Ты - крылом стучавший в эту грудь, молодой виновник вдохновенья - я тебе повелеваю - будь! Я не выйду из повиновенья". Так пишет магистр чернил?.. Нет. Те, кого в поэзии канонизируют.
Творчество гения непохоже на всё, что было до него, повергает в шок, но Цветаева и подражание - несовместимые вещи. Если ей захочется просиять молнией у солнца - так и будет. Она пишет Ахматовой: "...Отпусти-ка меня, конвойный, Прогуляться до той сосны!" Не для того изучала традиции стихосложения, чтобы они помешали выразить своё яркое "Я". Не для того расширяла рамки мировоззрения, чтобы загонять себя во вкусы определённых кругов. "Все поэты беспутные, - своими путями ходят" - писала она. И ещё: "Как хорошо сидеть спиной к лошади, когда прощаешься". Оспаривать глупцов - не её забота. Всеми фибрами души заявляет - нет формулы стиха. Поэтесса по данным - дано! Цветаевские рифмы бывают почти не рифмами, потому что нет самоборения - простор на вдохе и выдохе, никаких тупиков в сложении - хватит их в жизни, по горло. К кому причислить?.. Да хоть к шутам! Главное, что в душе есть философский камень и живой огонь.
Иначе бы не сказала: "Волей чуда - весь Пушкин. Чудо воли - весь Брюсов. Не довелось Пушкину - доведу (до конца) я - жест варвара. Ибо, в иных случаях, довершать не меньшее, если не большее, варварство, чем разрушать". Когда Блока убивали фразой "вы - мертвец", она шептала: "...потихонечку умереть". Для неё это лучше, чем желание поэтов при жизни быть памятниками. Сама себе - бунт и гармония, страж и каторжник, схимник и безбожник, любовь и ненависть, печаль и радость, просительница подле Отца и властелин преисподней, рабыня и царица. А потому запросто: "Пал без славы! Орёл двуглавый. - Царь! - Вы были неправы". И как обречённо о себе первого сентября 1917-го года: "Простимся ж коротко и просто - Раз руки не умеют красть! - С тобой, нелепейшая роскошь, Роскошная нелепость - страсть!" От безысходности и с отвращением:
В винном облаке - луна. - Кто здесь?
- Будь товарищем, красотка: пей!
А по городу - весёлый слух:
Где двое потонули в вине.
"А меня никто не тронет - я надменна и бедна" - горькая ирония. Не принимала рабско-собачье отношение к родине, не любила палачей России. Сложная штука жизнь! И не всегда от неё спасёшься стихами - вторгается окаянная в чужой мир, давит гусеницей танков, топчет стопудовыми сапожищами, всеобщим безумием или единоличным равнодушием, истерией во времена перемен и безропотным согласием серой массы в периоды застоя. Чем ранимее человек, тем больше ран. Духовное избранничество - тяжкий крест. Даже отстранённо не значит отчуждённо. Смотрела на раздавленное пенсне в бесслёзных глазах века, и вздыхала о царских временах с культурным обращением. А потом спрашивала свой город прокуренной гортанью:
- Голубочки где твои? - Нет корму.
- Кто унёс его? - Да ворон чёрный.
- Где кресты твои светлые? - Сбиты.
- Где сыны твои, Москва? - Убиты.
Только и остаётся взмолиться: "Во имя Бога и души живой Сойди с ворот, Господень часовой!" И всё же поэта не покидает вдохновение, рука тянется к бумаге творить новое стихотворение о Психее - в беспощадном 1918 году.
Не самозванка - я пришла домой,
и не служанка - мне не надо хлеба.
Я - страсть твоя, воскресный отдых твой,
Твой день седьмой, твоё седьмое небо.
Быть гениальной и мучаться от несовершенства мира - аксиома. Видя себя на Олимпе, а в жизни примостившись на стульчике, Цветаева восседала на троне, и это было правдой внутреннего ощущения. Это не гордыня, а факт осознания своего места в литературе при полном понимании того, что все дороги в славу, и она же - падение римской империи. Разница между желаемым и действительным - разящая, но "первая примета совершенности творения (абсолюта) - возбуждённое в нас чувство сравнительности". Издавалась по причинам литературе чуждым, а поэзии родственным. Чисто цветаевское определение... Цветаевское прозрение - "тут я впервые догадалась, что Брюсов - волк". А сколько ещё видеть волков, цензоров, менторов, диктаторов, церберов!.. И всё горше подтрунивать над могуществом, чванством и спесью.
Самоистязание от несбывшейся мечты о славно придуманной любви - не надо и чёрной магии с куклой Вуду. Остервенелый ветер раздувает жар сердца, оно уже обуглено, а Он не... Всё не так, как хочется, и это постепенно убивает "простирающую руку к тому, кто от века не был и не будет". Это почва для трагических стихов, цепляющих читателя за оголённый нерв. Но как же тяжела действительность без плеча, на которое можно опереться, которое можно обнажить и поцеловать! Хлебнула сполна... Разве не близки каждому из нас минуты отчаяния, тяжкий груз разочарования - выворачивающий душу наизнанку?.. Невольно читатель узнаёт в Цветаевой себя, и это случается тем чаще, чем больше листаешь её книгу. К сожалению, со временем мало что меняется, проблемы общества практически те же, пред личностью постоянно возникают дилеммы, человека поглощают трудности жизни, истязают сомнения и смятение. Сложно найти правильный выход. Метания из стороны в сторону почти не приносят результатов, оставаться на месте - в лабиринте без успокоения. Всё же в наше время думается с неким облегчением: "Страну не бомбят, и ещё не дошло до кровавой революции".
Мы заслоняем мечту от яви собой, чтобы не допустить её пути на Голгофу. Но иногда мечта заявляет: "Бог - не ты!" Ей надо реализоваться во что бы то ни стало. Мы панически кричим: "Куда тебя несёт? Мир жесток. Ты погибнешь! Это как попасть под копыта лошади, или битва гладиаторов в Колизее". Но мечта отклоняет остережения и упрёки, осмеливается и всё же берёт свою высоту в яви, утверждается в жизни, торжествует, празднуя свою победу, принося человеку минуты счастья. Но бывает, что мечта бунтует под прицелом кощунств, которые нажмут на курок "вовремя". Как не заскулить от очередной боли? Почему нельзя?.. И закричать на весь свет можно.
Некоторые критики упрекают Цветаеву в пессимизме. Да, то ли он, то ли жизнь без розовых очков, довели её до петли. Но когда окунаешься в трагедию того времени и коллапс индивида в страшном мире, сразу понимаешь чего нужно избегать, к чему не надо стремиться, что ведёт к краху. Добровольно капитулировать перед трудностями не значит улучшить качество жизни. Глупенький оптимизм этому не научит. Хотя я за то, что должны быть стихи, радующие душу, укрепляющие психику - неясные звуки клавира и стоны органной души... "Ещё! Ещё!" - взываешь к той музыке, что отзвучала. И как же рада листать страницу за страницей, читая у Цветаевой:
Как правая и левая рука -
Твоя душа моей душе близка.
Мы смежены блаженно и тепло,
как правое и левое крыло.
...Страсть, и юность, и гордыня -
всё сдалось без мятежа,
оттого что ты рабыне
первый молвил: - Госпожа!
...Дорожкою простонародною,
Смиренною, богоугодною,
идём - свободные, немодные,
душой и телом - благородные.
...И на стволах, которых сотни зим...
И, наконец, - чтоб было всем известно! -
что ты любим! любим! любим! любим! -
расписывалась - радугой небесной.
Все эти повторы и восклицательные знаки от избытка чувств - не поддельных и нераздельных с любящим существом. А "едва соприкоснувшись рукавами" - здесь не только нет сердца с двойным дном, здесь - бездонное сердце. В этом исключительная любовь, коей в одной строке куда больше, чем во многих стихотворениях современных авторов, чрезмерно увлечённых натурализмом. От понимания драмы страны совсем иное: "Ведь и медведи мы! Ведь и татары мы! Вшами изъедены Идём с пожарами! - Во имя Господа! Во имя Разума! - ведь и короста мы, ведь и проказа мы!" "Переселенцами - в какой Нью-Йорк? Вражду вселенскую Взвалив на горб..." Это уже не только крик души, но и рупор разума и совесть народа, от которого поэтесса себя не отделяет. Взять ответственность за народ - это не просто, за тёмный народ - тяжело стократно. Но патриот Руси - Марина Цветаева считала, что так и нужно в час безземельных братств и мирового сиротства. А иначе не имеешь права жить. Максимализм и категоричность тоже опасные штуки - подведут не лишь под монастырь, но и к последней черте. Стихоплёт пред этим останавливается, поэт - нет, потому что иначе не докричаться. А потом, как Бог даст... Главное - выполнить свою миссию, соответствовать не представлениям о себе, а предназначению свыше. В бессмертие не нужно верить - его нужно знать. Цветаева знала.
Вспомнились выжженные поля по осени в наше время. Эта земля уже не будет одинаково плодотворной, как до поджога. Гнусно и преступно! Конечно, выжженное поле не вызовет поджигателей на ринг, не ответит рукопашной на месте. Грешно людям зла желать, но так и подумаешь: "А если бы тебе бок обжечь? Жаль, что стерня не придушила угарным дымом, как рукой, для острастки". Обожжённой земле: "Не прощай нерадивого за то, что любит плохо поле и страну!" Почему-то многим людям трудно любить родную землю... Чего не скажешь о поэтах с обострённым чувством долга и справедливости. Цветаева истово упрекала нелюбящих Отчизну, любила её до умопомрачения.
С гениями и пророками в своих стихах она говорила на равных. Творчество на высоком уровне вполне оправдывает такое положение вещей. Она не стояла в одном строю с типичными литераторами, и заняла свою нишу в Истории человечества. Ей дано, и с этим грешно спорить. За другое стыдно - даже в посудомойки талантливейшую из талантливейших не взяли. Были тогда люди, в обязанности которых входило (хотя бы для виду) помогать цвету нации - поэтам, художникам и композиторам, да не захотели уважить. Не жила я в то время, но всё равно стыдно за общество, в котором есть столь позорное явление... Типичные литераторы - это когда фамилии меняются, а из-под пера выходят творения-близнецы. Ничего нового, интересного, лучшего! Воды чистого пруда покрываются ряской...
Думаю, если бы отчаявшаяся поэтесса голодала сама, она бы не полезла в петлю. В эмиграции писала: "Мне совершенно всё равно - где совершенно одинокой Быть... Мне безразлично - на каком непонимаемой быть встречным!" Но прокормить не могла сына. Она понимала, что после её смерти кровиночку возьмут к себе родственники, более приспособленные к жизни в военное время - 1941 год. Так и случилось, но пред этим нужно было решиться на самоубийство. Даже представлять такое - не дай Бог! Вот она Россия, без которой не жизнь! И с ней - не жизнь. Особенно, если ты гений... Возвращение на Родину оказалось фатальной ошибкой. Игры с огнём заканчиваются самосожжением. Разумной границы здесь нет. Есть счастливый случай - кто-то окажется рядом и спасёт. Сильные мира сего и отзывчивые простаки были очень далеки... Но я уверена, что преданная России Марина не жалеет о смерти на Родине. Для неё это лучше, чем жизнь на чужбине. Умом душу не понять?.. Всё же церковь отпела после суицида...
Поэты, как и священники, пекутся о духовном. А его на зуб не попробуешь. Вроде бы и ценить нечего. Но без духовности уже бы давно все превратились в зверей. У зверя и человека есть сердце, но в человеческом сердце ещё есть доброта. Вот её-то и прививают люди искусства и религии, просвещения. Политики, увы, погрязли во лжи, преступлениях и лицемерии. Если убрать противовес - хорошие книги, перекос будет смертельным, до конца света недолго останется. О поэзии Цветаевой говорят, что она трудна, потому что истинна. Истинное отличить не просто, а понять ещё труднее. Но оно того стоит!
Читать книгу стихов Марины Цветаевой нужно на невиданной глубине восприятия - в затонувшей, но эпохальной и вечной Атлантиде. И перечитать не вредно - ещё раз войти в космос таланта. Я бы сказала - абсолютного таланта! Во фразе - "интеллигенты не читают, а перечитывают" - истинная правда. Наполниться музыкой стиха, напиться из родника слова, перекричать гром и перемолчать тишину - это не может быть лишним. Только причащаться нужно не всуе, а с полной отдачей на уровне - душа с душою говорит. Послание из зазеркалья, благая весть из облака души... Выходите навстречу, открывайте своё сердце! Одиночество поэта отступит, и он снова заживёт ради нас, где-то поучая, но лишь оттого, что ему больше открылось из таинственного и далёкого. Всем станет лучше. Храни вас духовность! Не заземляйтесь настолько, что и не оторваться для полёта в иные миры. Помогите себе стихами Цветаевой!
Если не слушать таких поэтов, время от времени не возвращаться к их слову, Бог отвернётся от человечества. Он даёт гений не для того, чтобы от него отмахнулись. Внять, впитать, выносить в себе, как вынести из огня. Оказаться на одной волне - нахлынет, захватит, увлечёт, одарит, вознесёт. Если сложить слова Марины Цветаевой, получится - из стихов рождаются стихи во имя искусства и человека при свете любви и совести... Просто слышится: "Да будет так!"