- Однажды я за один день видел заход солнца сорок три раза!
И немного погодя ты прибавил:
- Знаешь... когда очень грустно, хорошо поглядеть, как заходит солнце...
- Значит, в тот день, когда ты видел сорок три заката, тебе было очень грустно?
Но Маленький принц не ответил.
Антуан де Сент-Экзюпери
- Ни за какие сокровища в мире мы не согласились бы расстаться с тобой. Ты же и сам это знаешь.
- И даже за сто тысяч миллионов крон?
Мама с папой переглянулись.
- Вообще-то, сынок, - сказал папа, - мы бы тебя сдали в детдом даже за четверть этой суммы, если честно.
Точно не Астрид Линдгрен
Этой осенью у Аринки в комнате задержалась бабочка. Огромный махаон с золотистыми крыльями и четкой, словно сбежавшей с уроков черчения черной каймой складывал крылья на настольной лампе, без боязни садился на палец, и вообще вел себя так, будто нашел новый дом.
А вчера мама в очередной раз без стука завалилась к ней в комнату с пылесосом и выгнала его в раскрытое окно, мрачно раздумывала Аринка, выныривая из подземного перехода. И сейчас живой настоящий махаон умирает где-то в холодном октябре, среди бензиновой вони и гари, а всем пофиг.
Ей совсем не хотелось возвращаться домой. И дело было не только в махаоне.
Какой смысл идти туда, где ты никому не нужна?
А ведь так незаметно все начинается, подумала Аринка, останавливаясь посреди железнодорожного моста. Ты растешь, и все вертится вокруг кружков, игрушек, учебников, обязательного моря и спортивных секций, и очень скоро ты не кукла, которую приятно показать знакомым, а прорва, которую не накормишь и из-за которой копится раздражение, когда год за годом отказываешь себе в радостях. И из последних сил не признаешься, как хорошо было бы, если бы этот подросток - угрюмый, слишком вежливый, чужой - оказался бы в другой семье. Или если бы его вообще не было.
Впрочем, иногда твое существование прощается. Когда приносишь домой пятерки и победы с олимпиад, пыльная папка с почетными грамотами становится все толще, а знакомые наперебой выражают зависть. "Как ваша девочка, идет на золотую медаль?"
Далась им эта медаль, в конце концов.
Аринка облокотилась на перила и глянула вниз с моста. Ветер рвал волосы, и внизу железнодорожные пути струились, как обмелевшая река. Кусочек Дикого Запада, где на ржавеющих рельсах запасных путей стоят забытые вагонетки, а из-под перил вот-вот появится стрелок. Или же мост сделается обрывом, она упадет на кучу осенних листьев в другом мире, и найдет наконец свою дорогу, будущее, себя...
Ей отчаянно, до боли в сердце хотелось сбежать. Не с урока сольфеджио, а насовсем. Потеряться среди домов, найти другое горящее окно, что угодно, кроме уютно-вежливой пропасти между письменным столом и телевизором.
Но она обещала быть дома к семи.
Во дворе молодой парень лихо катил на самокате, поставив перед собой мальчика лет четырех. Симпатичная кудрявая брюнетка махала им из окна второго этажа, и мальчик радостно вопил: "Пока, мама!"
Аринка завистливо покосилась им вслед. Ее папа всегда хотел мальчика: нет, он, конечно, любил Аринку, но вот так они никогда не катались. Интересно, если бы она родилась настоящим пацаном, папа играл бы с ней? Хоть раз?
Порой ей казалось, что у них в доме кого-то не хватает.
У самого подъезда трехцветный ободранный кошак попытался перейти перед ней дорогу. Аринка шуганула его: кошек она терпеть не могла.
Как глупо - застрять на тринадцать лет между ржавыми железными прутьями по прихоти студента-недоучки.
Как страшно - когда раздражаешься на себя за собственное бессилие, озлобление затмевает все остальное, и нет больше тебя-спокойного, понимающего, доброго: лишь тусклая, блеклая струя потусторонней желчи, заливающая кривой пентагерон, но не выходящая за его границы. Невидимая для глаз живых, как невидим ты, оплаканный, но не рожденный.
Глубокий вдох. Нет, пуповина не обвила тебе шею, как предрекала судьба, и ты не задыхался, беспомощный, в беззвучном крике: бледно-синее лицо твоего призрачного обличья отражает то, чего никогда не происходило. Ты не-родился, не-дышал, не-был: ты отказался от бытия ради младшей сестры, зыбкой вероятности в костре миров, что каким-то чудом сбылась, и которой остро, как воспаленной ране, нужна твоя помощь, так что дыши, дыши, дыши же, несчастный, и направь все слабые свои силы, чтобы сдвинуть металлический прут еще на волосок.
Еще.
Еще.
Ты все еще помнишь, как тебя зовут?
Аринка переобувалась осторожно, как на минном поле, стараясь не наступить за пределы коврика в прихожей. Мама, конечно, была на кухне, но выглянуть она могла в любой момент, а вечер правда хотелось провести в тишине. И вовсе не в той, которая начиналась после маминого "Я с тобой не разговариваю".
Когда папа с мамой только познакомились, на каждой фотографии мама обнимала его и смеялась. А потом ее увезли в больницу с внутренним кровотечением, так, что она едва успела дописать диплом, и с того дня она улыбалась совсем по-другому. Как-то поздней зимой папа напился с приятелями, долго курил на кухне, вальяжный, пахнущий дорогим коньяком, но почему-то страшно, страшно жалкий в ту минуту, и проболтался Аринке, что тогда, за несколько лет до ее собственного появления на свет, у нее должен был родиться братик, а теперь его никогда не будет. И, стряхивая пепел в мамину любимую тарелку с золотой каймой, добавил: "Но ты не волнуйся, мы все равно тебя очень любим".
Долго еще, садясь за компьютер в своей комнате, глядя на далекие высотки и ипподром за заснеженным окном, Аринка слышала это его "все равно".
Может, в живых остался не тот ребенок, а?
- Ариша, ужинать идешь? Есть курица, макароны... - Голос мамы запнулся. - Ты чего шатаешься, ты что, пила?
Аринка стояла посреди прихожей с закрытыми глазами, балансируя на цыпочках. Моргнула, увидела маму, растерялась.
- Вообще-то я думала, как мне все надоело, - призналась она честно. - Как иногда хочется, чтобы оно закончилось. Хоть чем-нибудь. Или вообще улететь отсюда к черту.
Мама ахнула.
- Это мы тебе надоели? Вот так вот весь вечер ради вас горбатишься, а в ответ...
Аринкина голова знакомо вжалась в плечи. Почти сразу накатила злость, тут же сменяясь усталым безразличием. Какая разница, что сказать, если тебя все равно не поймут?
- Прости, мам, - скороговоркой произнесла она. - Я сейчас приду ужинать, спасибо, только рюкзак разберу.
Она подхватила тяжеленный яркий рюкзак и папку для нот. На папке красовалась оранжевая наклейка "КОНЦЛАГЕРЬ": Аринка спешно повернула папку наклейкой к себе, но конечно же, мама заметила.
- Вот это убери, пожалуйста. На улице носи, что хочешь, но не в этом доме.
- Не хочу, - буркнула Аринка, отворачиваясь. - Это моя папка.
- Иногда, - в сердцах сказала мама вслед, - мне кажется, что ты не моя дочь, а прямо какой-то подменыш. Была бы в отца, только ведь и он не такой.
Аринка на мгновение остановилась, а потом продолжила идти. Но ей показалось, что идет уже не она.
До комнаты она все-таки дошла. Аринка закрыла за собой дверь, все еще чувствуя мамин обвиняющий взгляд в спину, от которого горела кожа, укоризненно смотрели березы со стен, и хотелось спрятаться куда-то, где о тебе никто не знает.
Девочка подошла к окну и опустила на прохладное стекло горячий лоб, вцепившись в пустой подоконник.
Ей нужно выбраться отсюда. Хоть тушкой, хоть чучелом, хоть на одну ночь.
Потому что больше - так - она уже не могла.
Очередной рывок удается, хотя ты понимаешь это не сразу. Просто в смутном гризайле вокруг слабо брезжат цвета, а голоса становятся чуть различимее.
Неужели это и есть свобода, отрешенно думаешь ты. Это?
Звон разбитой ампулы раскатывается по полу холодным стаккато, выводя тебя из оцепенения. И одновременно где-то далеко натягивается невидимая струна.
Она уходит.
Рывком размазанной фигуры ты бросаешь себя к выходу. Железо иссушило тебя, наказывая, выбрасывая твои оборванные остатки в истинный облик, но тебе все равно.
Ты должен успеть.
Аринка быстро собирала рюкзак. Ей четырнадцать; она одна; у нее есть восемь тысяч... деньги небольшие, но билет купить можно. Куда-нибудь.
Или туда-обратно? Сутки в поезде, пара дней на новом месте, побродить, погулять, переночевать на вокзале, перекусить разогретыми хачапури... Аринка уже чувствовала эту жизнь ноздрями, бродячую, грязную, страшную, но желанную, как необыкновенный сон. У нее никогда этого не было, чтобы встать, выйти из дома и пойти туда, куда хочется ей. Разве так вообще делают?
Делают, твердо подумала она, дожимая молнию. Теперь делают. А если с ней что-то и случится - что ж, она освободит родителям комнату и сэкономит кучу расходов.
Чем плохо?
Смутные голоса доносились с кухни за стеклянной дверью. Аринка бесшумно пересекла коридор, подхватила в прихожей куртку и кроссовки, выронила на коврик ключи и, не оборачиваясь, нажала на ручку. Шаг вперед. Дверь с легким щелчком закрылась за спиной.
Все. Она свободна. Конечно, можно обернуться, позвонить в дверь...
Аринку передернуло. Вот уж нет.
В одних носках, балансируя кроссовками и рюкзаком в одной руке, и теплой осенней курткой - в другой, она спустилась на восьмой этаж и принялась обуваться. Как назло, непослушные шнурки, которые она вечно затягивала бабьим узлом, не хотели складываться в узор; когда-то по пути в детский сад папа попытался показать ей рифовый узел, но быстро махнул рукой.
- Что, из дому сбежала?
Аринка вздрогнула и обернулась. По лестнице поднималась Валентина Михайловна, бывшая кошмаром четырехлетней Аринки, от ночных стуков по батарее до изнурительной эпопеи "со-старшими-надо-здороваться". Больше всего Аринку раздражали в ней бесформенные кофты и пальто, вечно почему-то изъеденные молью.
- И опять не здороваешься, - продолжала соседка. - Большая девочка, а в голове как ничего не было, так и не прибавилось. Матери скажу, она тебе...
Женщина вдруг осеклась: по батареям в подъезде словно прокатилась рука неведомого барабанщика.
- Это еще что?
Жалобный, почти потусторонний звук повторился, в этот раз сплетаясь в мелодию. Аринка мгновенно ее узнала: шесть нот повторялись снова и снова, кружась вокруг тоники и доминанты - грусть, неуверенность, вопрос...
- Это тема из "Секретных материалов", - выдавила Аринка, еле сдерживая смех, глядя на соседку: у Валентины Михайловны было такое лицо, будто она вывесила во дворе сушиться любимое постельное белье, а тут приехали инопланетяне на тарахтящей тарелке, обдали сатиновые простыни бензиновым выхлопом и смылись, прихватив пару наволочек.
В следующую секунду улыбку стерло с лица девочки, будто наждаком: в надрывном, умирающем каждую секунду звуке повторялось что-то глубокое, личное, словно тайное послание без адреса и адресата, послание, рискующее никогда не дойти. Соседка, прихватив хозяйственную сумку, рванулась к двери. Ключ дважды провернулся в скважине с бесстрастным тиканьем часового механизма, дверь открылась и захлопнулась, будто вход в бомбоубежище. Это не пранкеры, поняла Аринка. Это что-то иное.
Словно сомнамбула, она начала спускаться по лестнице. Седьмой этаж... шестой...
Мелодия стихла, но тишина, повисшая вязким облаком, была страшнее. И тишина эта предназначалась ей, Аринке. Она это просто знала, как знала, что родители вот-вот ее хватятся, что соседка за своей дверью напряженно прислушивается к тишине, беременной тайной, и что ее нерожденного брата зовут...
- Родион, - вслух сказала она. - Кто мне об этом сказал?
"Я".
Между четвертым и пятым этажами царила обычная полутьма неухоженного подъезда, но на уровне электрощитка мутнело полупрозрачное фиолетовое пятно. Аринка вгляделась, и ее чуть не вырвало: перепончатые крылья, оскаленная голова, как у кошака, которого она не пустила в подъезд...
"Доброй ночи, сестренка. Ты ведь слышишь меня, правда?"
- Правда, - механически подтвердила Аринка. Она не знала, что чувствовать: страх? Жалость? Недоверие? Бежать наверх и звонить в дверь девятого этажа без перерыва, требуя, чтобы открыли, упасть маме на грудь, спрятаться папе за спину?
Мама с папой никогда не узнают, что у них есть призрак-сын, который шляется по подъездам и пугает соседей. Аринка криво ухмыльнулась. Почему-то эта мысль вернула ей силы.
- А я вот из дома бегу, - сказала она. - Пошли, может... посидим где-нибудь?
Они устроились в сквере перед кремово-желтой колоннадой ипподрома. Аринка купила в продуктовом магазинчике горячий бутерброд и уселась прямо на пожухлую траву. Яркое пятно, которым был Родион, зависло на уровне лба, будто желая поцеловать. Или спереть часть жизненных сил? Фиг с ним, подумала Аринка, вгрызаясь в поджаренный хлеб. Жрать хотелось сильнее, чем задумываться о метафизике.
- Так сколько тебе лет? - невнятно спросила она, нацеливаясь на следующий кусок.
- Семнадцать.
- Ой!
Аринка чуть не выронила бутерброд.
Вместо неоформленного пятна перед ней стоял мальчишка лет семи. Вылитый Маленький принц со светлыми, как лен, волосами, и такими же голубыми глазами, как и у нее самой, только лицо было бледным до синевы.
- Привет.
- И тебе того же, - ошарашенно выдохнула Аринка. - Ты... если ты так умеешь, то чего с самого начала был такой неоформленный? Болел много?
Мальчишка уселся напротив нее на траву. Голубые глаза смотрели не прямо на нее, а сквозь, чуть в сторону, словно он одновременно прислушивался к чему-то еще. К чему-то важному, судя по недетской морщинке над левой бровью.
Аринка кашлянула.
- Эй. Все хорошо? То есть, ну... скажи что-нибудь?
Если он скажет, что самого главного глазами не увидишь, я его точно стукну, мрачно подумала она. Может, это все-таки розыгрыш? Спецэффекты, голограммы, удивительные совпадения?
- Представь, что у всех тру призраков есть wifi, - вдруг сказал мальчишка. - Сотовая связь, пеленгация, радио. И пульт дистанционного управления, даже когда мы где-то заперты.
Аринка поперхнулась куском ветчины.
- И для чего оно все используется?
- О, для разных целей. - Родион мечтательно улыбнулся. - Пустить моль похулиганить в шкафу Валентины Михайловны, например. Заметила ее пальтецо?
Глаза Аринки зажглись:
- Так это был ты?
Ее брат кивнул.
- И махаон в твоей комнате. И соло на батареях. Тебе понравилось?
Аринка без слов кивнула. Ей ужасно хотелось до него дотронуться, проверить, что он настоящий, что она не сумасшедшая, что это правда происходит, но она понимала: едва рука пройдет насквозь, она вскочит и убежит, хоть через проспект на красный, хоть в мавзолей к дедушке Ленину, и поговорить им точно не получится.
У нее есть брат. Призрак, но все-таки живой настоящий брат. Родственная душа, которая ее понимает. Кто-то, кто оберегал ее всю жизнь.
- Родители только что поняли, что ты ушла, - тихо сказал Родион. - Не хочешь вернуться? Прошло совсем немного времени, они даже не будут тебя ругать.
Аринка просто посмотрела на брата. Тот кивнул.
- Я так и думал, что нет. Пойдем.
В салоне "Связного" Аринка купила самую дешевую беспроводную гарнитуру. Так про нее хотя бы не подумают, что она говорит сама с собой.
- Тебя точно никто не видит? - прошептала она.
- Только ты. Говори нормально, а то точно начнут оглядываться.
Родион с невозмутимым видом разглядывал седьмой айфон на соседней витрине. Аринка со вздохом выложила из кармана старенькую "Нокию" и кинула ее в ближайшую урну. Вроде бы теперь ее никак не отследить. Девочка зябко поежилась. Если не считать полиции, камер на каждом углу... Нет, отсюда надо уезжать.
- Каково это? - спросила она вслух. - Быть призраком?
Родион переместился под потолок. Сделал несколько шагов: льняные волосы, небрежно закинутые назад, даже не растрепались.
- Иногда ты можешь договориться с судьбой, - пробормотал он словно бы про себя. - Мало кому хочется жить овощем после гипоксии, если эту жизнь можно отдать кому-то еще, а для себя заменить прикосновение телекинезом, чувство насыщения - радостью открытий... горизонты раздвигаются, и ты уже не камень, лежащий на дне моря - ты несешься в бурной реке познания. Знаешь, три дня назад подтвердилась гипотеза о подледном океане на спутнике Юпитера? Я видел, как это произошло.
- Но там же нет атмосфе... - Аринка осеклась.
- Вот-вот. - Призрачный мальчик кивнул. Они стояли так, что две пары голубых глаз находились на одном уровне, только ступни Арины покоились на бетоном полу, а его - едва касались потолка. - Я не очень-то человек, Аринка. Единственное, что во мне осталось человеческого, это связь с тобой. Если бы она порвалась, мне было бы плохо. Хуже, чем эти тринадцать лет в железной клетке.
- Сколько-сколько?
- Тебе был год, и ты задыхалась от кашля, - мягко сказал Родион. - Врач пропустила у тебя немое легкое, я попытался дать ей понять, что она неправа, был беспечен, и угодил в дурацкую ловушку. Но теперь все хорошо.
То есть все это время, поняла Аринка, она могла зайти в больницу, разломать ту штуку, и у нее был бы брат, а у Родиона - свобода. Если бы она только знала...
Аринка помолчала. В горле стоял ком.
- Куда ты хочешь поехать? - тихо спросила она. - Выбирай.
- Горы, - подумав, сказал ее брат. - Никогда вживую не видел гор. Кавказ? Кисловодск?
Девочка без слов протянула ему руку, и мальчик плавно перевернулся в воздухе, не касаясь ее пальцев. Вместе, не размыкая почти сплетенных кистей, словно настоящие брат и сестра, они направились к выходу.
Странное это все-таки чувство. Совсем не похожее на сентиментальные романы и карамельные песни с радио.
Ты сидишь на подоконнике и качаешь колыбель, вращая мобиль космической станции, а малышка смотрит на тебя небесно-голубыми глазами, не понимая еще, кого видит. За окном под копытами скакунов взметается песок, и ты смотришь, представляя во всадниках себя с сестрой. Искатели приключений, уезжающие в закат.
Может быть, думаешь ты, еще не поздно?
Аринка не могла заснуть. Хлопала дверь туалета в конце вагона, громко, с присвистом, храпел сосед снизу, и две пьяненькие тетки в купе по диагонали визгливо обсуждали какую-то Верку.
- Родион, - сонно сказала она. - Где мы сейчас?
"Новомосковск. Утром будет Липецк. Спи".
- Не хочется. Я тут поняла, что совсем не думаю о маме с папой. Я плохая, да?
"Сбежала из дома, не взяв никаких ценностей и намереваясь вернуться? Да ты практически маньяк, сестренка".
- Я не об этом. Они хорошие люди, у них есть друзья, подчиненные, и их любят, я знаю, просто... просто мне они...
"Чужие".
- Да.
"Я понимаю".
- Честно?
"Если бы ты была счастлива, ты бы не сбежала, правда? Семья - это все-таки дорога в две стороны".
В тишине колеса стучали особенно четко. Вот так же они ехали в поезде из Анапы, когда ей было шесть. Почему она помнит только, как ее заставили доесть пшенную кашу, от которой Аринку потом тошнило весь день, и выкинуть найденную бамбуковую палку, ее единственный трофей? И еще набережную, по которой она шла, рассматривая камни под ногами, так и не подняв головы и не запомнив море. Мама тогда сказала, что с ней что-то не так, но как Аринка ни расспрашивала, так и не сказала, что.
Может, не те родители?
Мысленный голос Родиона отвлек ее от мрачных мыслей.
"Ты справишься. Рано или поздно ты поймешь, что они тебя любят, как умеют, и очень ждут твоей любви. Просто пока ты не чувствуешь, что тебе рад хоть кто-то, тебе нечего им дать. Такой вот замкнутый круг".
- Хотела бы я его разомкнуть. - Аринка вздохнула, подтягивая шерстяное одеяло. - Может, у тебя чему научусь?
"Вот уж не уверен. Призрак вроде меня живет практически вечно, если не исчезает за сорок дней, как разные плебейские духи. Сама понимаешь, в такой ситуации не до семейных ценностей".
- А я?
"Ты - особый случай. Ты же знаешь".
Аринка смущенно зажмурилась... но слишком рано, как оказалось.
"Очень грустный случай, на самом деле". В голосе призрака промелькнуло что-то, чего Аринка не поняла. "Когда-нибудь я страшно пожалею о каждом дне без тебя, а сделать уже ничего будет нельзя. Потому что у тебя впереди примерно двадцать шесть тысяч рассветов, а у меня - даже не уверен, сколько. Миллион, может быть".
- Но ты ведь все равно будешь со мной, мамой и папой, правда? Насовсем?
Секунды текли, а ответа не было. Хотя каким еще он мог быть, ответ?
"Здесь нет покрытия сети, и ты странно смотришься с гарнитурой. Лучше отложи ее и попытайся поспать".
В первый раз за тринадцать лет ты, кажется, счастлив. Может быть, оттого, что свалявшийся коврик под ногами и аромат крепкого чая в подстаканнике в кои-то веки почти реальны?Или - что тебе внезапно есть с кем поговорить?
Ненадолго.
Что ты будешь делать, когда в чьих-то песочных часах пересыпаются последние секунды? Молить и заклинать судьбу, зная, что отдавать уже нечего? Двинешься дальше?
Завтра. Время для этой мысли наступит завтра. Сегодня у вас еще сутки в вагоне, пластиковый набор шахмат, одолженный в соседнем купе, овсяное печенье на столике и настоящая осень за окном.
Поезда - чертовски приятное место.
"Сестренка, Минводы. Вставай".
- Ммм? - пробормотала Аринка, не открывая глаз. - Еще два часа же ехать.
"Не нам, увы".
Аринка резко села на полке. Вагон просыпался: люди выкатывали в коридор яркие пластиковые чемоданы, кто-то еще стоял в тренировочных штанах и с полотенцем через плечо, ожидая очереди в туалет. Из своего купе вышла проводница с тяжелым металлическим ключом в руке.
- Почему? - прошептала Аринка. - Что случилось?
"Ищут пожарные, ищет полиция. Хотя этой парочке я бы брандспойт не доверил".
В окне из небытия выплывала серая бетонная платформа, покрытая ровными рядами плитки. Аринка спешно натягивала через голову свитер.
"Не торопись. Вероятности выстроились так, что сбежать мы все равно не успеем. Да и, возможно, не стоит".
Вагон в последний раз дернулся и со стуком встал. От здания вокзала к вагону бежала женщина в темно-зеленой форме. За ней...
Арина беззвучно охнула, увидев собственных родителей. Яркий макияж стянул мамино лицо; подбородок ей закрывал пестрый шарф. Папа был в летней куртке, и в покрывающей щеки щетине виднелись седые волоски.
Перед глазами пронеслось жуткое будущее. Папин молчаливый укор и мамины причитания, день в аэропорту, где она не сможет даже попросить поесть, бесконечные напоминания о том, сколько стоили обратные билеты, потом неделя холодного молчания дома, и на этом все не кончится. Конечно же, мама будет встречать ее после уроков на глазах всего класса, а по утрам ее ждут такие же унизительные провожания в школу. Вечера - дома, только дома: уборка, готовка, и самое страшное - разговоры с мамой "по душам". На компьютер поставят пароль, форумы будут закрыты, и у нее исчезнет последняя отдушина.
- Ну я попала, - прошептала она.
"Просто помни, что ты не одна".
Аринка пожала плечами и подхватила рюкзак, вставая в конец очереди. Последние секунды свободы как-то не грели душу. И ведь даже внезапным братом-призраком не оправдаешься: родители ж его не видят.
Она шагнула из тамбура. И тут же закашлялась, задохнулась в шумных, пахнущих табачным дымом объятьях отца.
- Как я рад тебя видеть, это словами не передать!
- Чего? - непослушными губами только и смогла выдавить Аринка, выныривая из-за отцовского плеча. И наткнулась взглядом на маму.
Мама улыбалась.
- Солнышко ты мое, - сказала она, гладя Аринку по волосам. - Перепуганная, как воробушек. Проголодалась, наверное, в поезде?
- Ну... да? - рискнула офигевшая Аринка.
- Сейчас сходим пиццы поедим. Гавайскую, как ты любишь.
Гавайскую Аринка давно уже не ела, но как спорить, когда происходит такое?
- Ааа... а что вообще случи...
- Мы посоветовались, - веско начал папа, и Аринка с оторопью заметила, что он смотрит на нее как-то совсем странно, словно она была его любимой телепрограммой или даже маминым рыбным пирогом, - и решили, что тебе нужен отдых. Эти постоянные стрессы дома...
- Недостаток внимания, - вставила мама.
- ... В общем, мы решили устроить тебе и себе внеочередные каникулы! Снимем номер в гостинице и две недели будем отдыхать. Отель выбираешь ты, согласна?
Может, это какой-то трюк? Скрипт от инспекторши по делам несовершеннолетних, чтобы Аринка не устраивала сцен и не рыдала на платформе?
Легкая дрожь прошла по ее левому боку. Аринка обернулась.
Родион, мальчик с льняными волосами, стоял рядом с ней, и взгляды родителей были как солнечные лучи, греющие сверкающий дворец и небрежно проходящие сквозь притаившегося на крыше трубочиста. Ее.
Все было правдой, и хуже этой правды не было ничего.
Родители, сами того не осознавая, простили ее за побег, потому что рядом был Маленький принц, которого они любили. Которого хотели. Даже невидимый, ее брат был родником, который наполнял их любовью. Он, не она.
И с этим ей предлагалось жить.
Аринка вынырнула из раковины, споласкивая лицо. Нос распух от рыданий так, что к нему больно было прикасаться салфеткой. Глаза, наверное, тоже покраснели, но это все было наносным. Пройдет через полчаса, если не всматриваться.
А вот что делать с мамой и папой, которые вдруг превратились в добрых зомби?
"Эй, тебе сняли отдельный номер и принесли пиццу. По-моему, все не так плохо".
- Это не настоящее, - процедила Аринка сквозь слезы. - Ты что, сам не видишь?
"Какая разница, настоящее или нет, если они счастливы? Реальность - это неинтересно. Если это не касается живых кораллов, конечно. Или китов".
Аринка шмыгнула носом.
- Кораллов?
"Уговорим родителей свозить тебя на каникулы в Египет. Тебе понравится".
В зеркале отражалась симпатичная девчонка с заплаканными глазами. Поймав Аринкин взгляд, она слабо улыбнулась.
- Я... не знаю, - с запинкой произнесла она. - Я хочу в Египет, и все остальное хочу, но как-то это неправильно, что ли? Словно они превратились в ходячие счастливые кошельки, и только я понимаю, что происходит. И пользуюсь ими, как, ну... кошельками. Может, все-таки сделаешь их нормальными, а? Как-нибудь?
"Чтобы они перестали тебя любить?"
Аринка только вздохнула.
"Есть вещи, которые ни ты, ни я не можем контролировать. Надо строить жизнь вокруг них. Или, если хочешь, я исчезну, и все вернется на свои места".
Аринка промокнула лицо полотенцем и вышла из ванной. За окном вставала луна, и Аринка почти с тоской вспомнила свой письменный стол и луну над ипподромом на Беговой, и звон кастрюль с кухни, и мамино напряженное молчание - настоящее, и каким облегчением было наконец-то с ней помириться...
Она присела на подоконник и без удивления увидела хрупкую фигуру брата напротив. Он не отражался в темном стекле - напротив зеркальной Аринки никого не было. И не будет, поняла она, если она произнесет одно лишь слово.
Ей приходится выбирать между семьей и единственным существом, которое ее понимает. Ей четырнадцать. Это нечестно!
Но справедливости, как известно, не бывает.
Она долго, долго молчала. Молчала луна за окном, и молчало время.
- Я же нужна тебе, - сказала она, и воздух вокруг нее растворился от облегчения. - И ты мне нужен. Все так просто. Я думаю, за пару лет ничего не случится, а потом... сбежим в институт уже окончательно? Я буду приезжать к ним в гости и выслушивать упреки. - Она улыбнулась сквозь слезы. - Как обычно.
Родион молчал, вглядываясь вниз. Они сидели на третьем этаже, под окном золотились клены, и мокрый после дождя асфальт был усыпан осенними листьями, как сброшенными крыльями бабочек.
Аринка кашлянула; ее брат не пошевелился. Не отрываясь, он смотрел на бульвар у самого входа в отель, на изогнутую скамейку под облетевшей рябиной - и меловую звезду у бронзовой ножки. Почти скрытую под листвой, лишь торчал острый луч: Аринка бы ее ни за что не заметила, если бы не вглядывалась.
- Видишь ее? - почти неслышно спросил он.
Аринка пожала плечами.
- Это ловушка, - очень спокойно сказал Родион. - Один в один такая же, как та, моя. И совсем свежая.
Маленький принц смотрел на нее без улыбки, словно она сказала что-то неправильное.
- Уверена, что я подходящий попутчик?
- Когда даешь себя приручить, порой приходится и бегать от охотников за привидениями, - мрачно буркнула девочка. - Пошли уже, обрадуем маму с папой.
Она направилась к выходу, даже не взглянув на остатки пиццы.
"Если мы выкарабкаемся, не знаю даже, как смогу тебя отблагодарить".
- Пустяки, - пробормотала Аринка, поворачивая ручку двери. Почему-то ей снова хотелось плакать, хотя никогда в жизни она не чувствовала себя настолько нужной - и счастливой. - Украдешь мне мороженое, только и всего.
- Все-таки хорошо, что не надо будет пропускать работу, - проговорила мама, устраиваясь в маршрутке. Они сели впереди, рядом с водителем: Аринке досталось одиночное место у окна.
Аринка со вздохом откинулась на сиденье. Далеко над горами всходило солнце, заливая лучами небо.
- Я так давно не видел рассвет по-настоящему, - сообщил Родион. Он нависал над ней, засунув руки в карманы, словно обычный пассажир. - Вблизи ощущения совсем другие.
Аринка передернула плечами.
- Рассвет как рассвет. Не первый и не последний. У тебя таких еще миллион будет.
Настоящий Маленький принц, подумала она, добавил бы что-нибудь поэтическое про одиночество среди звезд и тому подобную фигню.
Но зачем, если это и так очевидно?
- Горы, - совсем по-детски протянул Родион. - Жаль, не успели побродить...
Его голос странно отдалился, сделался дальше, глуше; тихо сам с собою я веду беседу, подумала Аринка.
Маршрутка выехала из города и теперь неслась по пустынной трассе. Далеко впереди разворачивался рыжий Камаз, парило солнце, пела за водительской перегородкой Земфира, и утро было как экскурсия, которая не кончалась.
Как мелодия, которая ведет, убаюкивает, погружает в глубокий, глубокий, глубокий сон...
Ее сосед сзади вдруг захрапел, привалившись головой к окну. Впереди мама уронила голову папе на плечо.
"Арина!" - донеслось из страшной дали.
Ее глаза закрылись.
Ты был глуп, думая, что он не вернется.
Что он тебя не достанет.
Что он даже думать о тебе забыл.
Совсем немножко гипноза: фокус, доступный любому начинающему оккультисту, и семнадцать пассажиров маршрутки засыпают, как детсадовцы. А на тебя будто опускается слой ваты, и никтоиз живых не слышит твои крики.