Аннотация: Сама я называю этот рассказ фантасмагорией. Мне он помог примириться с реально существующей Маргаритой Николаевной - прототипом ГГ.
Трудная земная жизнь стоит многих легких.
"Живая Этика"
Маргарита Николаевна считала себя неотразимой. После сорока она стала хуже видеть и почти не замечала морщин на своем лице. Окружающие люди, в основном, сослуживцы, считали ее крупной женщиной, тучной женщиной, даже некрасивой женщиной, но в глаза говорили комплименты - она была начальницей по положению, по сути своей и даже, можно сказать, по рождению. С иллюзией собственной значимости в этом мире она и жила.
В молодости Маргарита Николаевна была баскетболисткой. Походка у нее так и осталась - легкой, несмотря на лишние "сто" килограммов. Хорошо пристроившись в спорткомитете с просиживанием в удобном кресле, чаепитием в обычные дни и обильным застольем в праздники, она собиралась спокойно доработать до заслуженной пенсии. И все бы так непременно и произошло, если бы не случай.
Заскочив во время рабочего дня в супермаркет, Маргарита Николаевна наткнулась на презентацию какого-то непонятного блюда. По привычке, уважая все дармовое, она с энтузиазмом приступила к любимому занятию - снятию пробы.
- Уникальные соевые биточки! - щебетала девушка, вытаскивая из микроволновки тарелочку с потрескивающей массой подозрительного серого цвета.
Разочарованная Маргарита Николаевна хотела уже отказаться от биточков, но тут вспомнила: вряд ли сегодня придется пообедать - через полчаса назначено совещание в Управе. При мысли, что она не успеет даже чаю выпить, Маргарита Николаевна так разволновалась, что машинально приняла из рук девушки тарелку. Опомнилась она, когда все уже было съедено. Странно, что порция была такой большой. Даже наелась.
- Ну и что это такое?
- Фирма "Арабеска энд компани" выпускает продукты нового поколения. Они скоро поступят в продажу.
Не дослушав щебетавшую девушку, Маргарита Николаевна быстро набросала в тележку подвернувшиеся коробки с замороженными блинчиками и полетела к кассе.
На совещании ей стало плохо: она покрылась пятнами... словно невидимая рука схватила ее за мощную шею и сдавила изо всей силы... глаза перестали видеть...
"Неужели все?" - со страхом подумала она, когда санитары вталкивали носилки с грузной женщиной в машину "скорой помощи".
"А как же Ма-...?"
Чернота несется...
падает в лицо...
обволакивает...
топит...
поглощает...
удаляет...
успокаивает...
нет более...
ххх
"Быстрей, быстрей, Рита, режь, молоти, бей!... Делай финт!... дура, ты дура... Маргарита Николаевна, а этот степлер, между прочим, мой... Да я Вам говорю, когда мы получали канцтовары... Быстрей, Рита, ... пробежка... Вот, познакомьтесь, новый главный специалист по Выхино-Жулебино... анафилактический шок... она ничего не слышит... теряем... фирма Арабеска... биточки... маньяк из Америки усыновил девочку из России... дочь...".
- Фамилия, имя, отчество...
- Громова Маргарита Николаевна.
- Становись на весы. Странно... те же двадцать один грамм. А почему такая черная?
- Кто черная - я???
- Ну не я же... Грехи что ли?
Маргарита Николаевна, наконец, рассмотрела человечка: плюгавенького старичка в льняной рубахе ниже колен. Он словно выплыл из темноты. Странно, что она его раньше не замечала в этой комнате. Слышать, слышала, как он зудел. Думала, что говорило радио, а оказалось - старичок!
- Ну, ты поняла, что с тобой? - не унимался он.
- Не очень, - призналась Маргарита Николаевна и стала ждать объяснений, но старичок взмахнул босой ногой и сделал "ласточку". Постояв так некоторое время, он опустил ногу. Взмах другой ногой. Старичок пробалансировал и, потеряв равновесие, чуть не задел Маргариту Николаевну своей желтой пяткой. Утвердившись обеими ногами на земле, он приступил к приседаниям: "И-раз, и-два". Под его счет раскачивался "икеевский" фонарь, начиненный коротенькой свечкой. Он освещал только маленькое пространство. Что за пятачком света - неизвестно. Горящий маленький фитилек не способен рассеять глубокой ночи!
Но вот Маргарита Николаевна замечает, что старик уже считает на счетах с деревянными костяшками, звонко шлепающими друг о друга. Она вспомнила, что в детстве видела счеты у дедушки. Изредка он давал поиграть ими. Девочке было непонятно, почему шарики там разные, почему черные посередке, и как дедушка узнавал: сколько он потратил на продукты из своей пенсии? У этого босоногого старичка были точь-в-точь такие же счеты. А она почему-то не удивляется. Разучилась.
- Прожила ты, значит, сорок девять лет. Из них проспала.... Да какая теперь разница! - вдруг рассердился старик, с шумом сдвинул все костяшки счет в одну сторону и снова взглянул на женщину. - Пойдем, голубка моя, что я тебе покажу!
Он раздвинул звездную занавеску. Чернота выплеснула из себя спрятанный свет, брызнувший ослепительным совершенством. Сад... Она поняла, что это ЕЁ сад, населенный птицами, животными и маленькими золотыми колечками и сережками, которые были ни теми, ни другими: ни живыми существами, ни даже растениями - так, что-то среднее. Они свисали с каждого кустика вперемешку с листьями, но Маргарита Николаевна была уверена, что все эти золотые украшения переговаривались друг с другом, как пичуги - такой звонкий шепот стоял вокруг! Она протянула руку к большому перстню с печаткой. Тот сам наделся на ее мясистый палец. Старичок, казалось, не заметил ничего.
А вид следующего дерева удивил бы ее, если бы Маргарита Николаевна не потеряла такой способности - удивляться. На дереве висели... КАНЦТОВАРЫ! Все в новеньких коробочках, даже дырокол в прозрачном пакете, да и ножницы на веревочке.
- Ну, как, нравится? - поинтересовался старичок и, не дождавшись ответа, буркнул себе под нос - То-то же. Ну, остаешься или тебе что-нибудь другое подать?
Поскольку она промолчала, скорее всего, от восхищения, старик решительным жестом раздвинул ветви и открыл перед ней новую картину.
Поляна. Густая изумрудная трава. Пеньки от спиленных деревьев... Каждый пенек украшен... Да, да. Вы не ошиблись, Маргарита Николаевна, это - мини столы. Фуршет на поляне. Вот эти три столика - салаты и закуски. Ах, вы любите миног в горчичном соусе? Икра? Да, вот там, на третьем столике, в яичных половинках - черная, а красная - на тарталетках.
- А вон там, в фаянсовой супнице - украинский борщ, - пояснил старичок, указав на другой пень.
И пампушки благоухали вкусной выпечкой с тонким чесночным ароматом, тут же горкой сложенные в тарелке. Ну да, чтобы... с борщом. Так переходили они от одного круглого столика к другому. Она останавливалась, ела, что ей нравилось. А нравилось Маргарите Николаевне все, словно неизвестный ей повар выудил из ее мыслей желания и осуществил вот здесь - на поляне...
"Люби меня, душа моя,
К тебе стремлюсь.
Когда в моей руке рука твоя -
Я не споткнусь" - пропел изумительной чистоты мужской голос - тенор, и на белом коне на поляну прискакал сам... Арнольд Шварценеггер! Вот удача, так удача! Маргарита Николаевна срочно стала искать при себе какие-то ручки, записки, чтобы взять у любимого актера автограф, но Арнольд не просто показался ей во всей красе полуобнаженного Конана-Варвара, он подъехал к ней совсем близко и спешился. А потом, встав на одно колено, он прильнул к руке Маргариты Николаевны. Ну и что ей оставалось делать? Ну, конечно же, - стать его женой.
Утром ее разбудило пение птиц - заливались соловьи. Арнольд еще посапывал, и Маргарита Николаевна невольно залюбовалась его загорелым торсом. "Какой он все-таки красавец! Вот Алеша Плашкин - тренер по тяжелой атлетике из Печатников тоже красавец, но куда ему до Арнольда. Порода не та!". Под пристальным взглядом любящей женщины, Шварценеггер, наконец, проснулся и, конечно же, принялся говорить ей о своей любви.
Часа через два молодожены вышли из своего бунгало. На поляне их ждали накрытые столы: пеньков не было и в помине. Еще вчера Маргарита Николаевна подумала, что фуршеты, конечно, хорошо, но присесть все же не мешает. И словно, подслушавший ее мысли, НЕКТО расставил на поляне столы с белоснежными скатертями, а возле столов - кресла. В таких вроде бы Людвиги всякие любили сидеть - короли французские: четырнадцатый, шестнадцатый - она не помнила королей, ей нравилась только их мебель. Плотно позавтракав, она вдруг спохватилась, что не мешало бы осмотреть окрестности - что они замкнулись на одном пятачке: бунгало - поляна, поляна - бунгало? Она сказала об этом любимому.
- О кей, дорогая, - согласился Арнольд. - Какой транспорт выберем?
Ей не верилось, что возможно ВСЁ, и она наугад предложила - дельтаплан. За бунгало оказался ангар, замаскированный растительностью. Как только они подошли к его дверям, металлический голос спросил: "Ваш возраст и вес?". Женщина слегка растерялась: как это она при молодом муже да назовет свой возраст?
- Двадцать пять, - покраснев, как девочка, произнесла она.
- А вес? - не унимался тот же голос.
И тут, вспомнив слова старика, она выпалила: "Двадцать один грамм".
- Годится, - удовлетворенно произнес голос, и двери ангара стали медленно раздвигаться.
...Они летели каждый на своем дельтаплане, как две большие птицы в лазурном небе. Потоки воздуха то сближали, то разносили их в разные стороны. Под ними почти до самого горизонта раскинулся бархатный мох - это были деревья. Потом лес закончился, и внизу показались желто-зеленые равнины, испещренные змеистыми реками. Потянулись холмы и горы. Широкая голубая река, вбирая в себя мелкие ниточки ручьев, прорезав каньон, низвергалась серебряным водопадом и неслась куда-то вдаль за туманную дымку.
Весь этот мир, над которым парила Маргарита Николаевна, напоминал ей географическую карту. Его можно было взять в руки, повесить на стенку при помощи кнопок или, скрутив в рулон, забросить на пыльный шкаф. Так, во всяком случае, ей казалось. Она чувствовала свое величие и власть. Душа ее наполнилась весельем и счастьем необыкновенным. Рядом с ней - любимый Арнольд, не сводивший с нее восхищенных взглядов. Всякий раз, подлетая к ней на своем красно-синем дельтаплане, он кричал ей:
- Ай, лав ю, Марго! Я лублу тэбя!
На земле "молодых" хлебом с солью встречала Нинель Марксовна - зам. Губанова, та самая, которая все время конфликтовала с Маргаритой Николаевной по работе. На ней был выцветший зеленый сарафан и нелепый картонный кокошник, под цвет ее стареющей кожи. Весь вид старательно улыбающейся Нинель Марксовны, выражал зависть и страдание.
Маргарита Николаевна с легкостью освободилась от ремней, связывающих ее с дельтапланом. Арнольд подхватил "молодую" на руки и они почти одновременно, сблизив свои кудрявые головы, откусили от каравая по возвышающейся хлебной шишечке, пахнущей ванилью.
- Совет вам да любовь, - проскрипела Нинель Марксовна, пожирая взглядом Арнольда. - Да еще и детишек побольше.
- Ну, много нам не нужно, одного - двоих, а то фигуру могу себе испортить.
Спрыгнувшая с рук любимого, Маргарита Николаевна, радостно покрутилась перед своей бывшей соперницей, с удовольствием глядя, как в зеркало, в отражение очков Нинель Марксовны. Еще бы! Ее точеная фигура отвечала мировым стандартам - девяносто-шестьдесят-девяносто!
- Нет! Это невозможно! Остановите! Я ее теряю! - вдруг услышали все истошный крик.
По поляне в летней милицейской форме бежал молодой человек.
Они сцепились в яростной схватке. Ну, Шварценеггер всякими там приемчиками пытался сломить противника, но Сережа не отставал: зря он, что ли играл во многих фильмах симпатичных бандитов и крутых милиционеров?
- Маргарита Николаевна, пожалуйста, остановите драку, - взмолилась Нинель Марксовна. - Только вы можете это сделать! Жалко ведь - покалечат друг друга из-за вашей красоты!
Маргарита Николаевна и сама это знала. Она ринулась к дерущимся и буквально остановила занесенный кулак Шварценеггера над скулой Сережи Безногова. Мужчины ее послушались и оставили разбирательства.
- Нинель Марксовна, вы свободны, - распорядилась Маргарита Николаевна.
Заместитель Губанова поняла, что здесь ей больше делать нечего. Вся ее удаляющаяся согнутая фигура говорила об осознании своего ничтожества. На какой-то момент Маргарите Николаевне даже стало жаль ее.
Но тут пришла пора обеда и Марго переключилась. Они сели втроем за вновь накрытые кем-то столы. Мужчины ели с большим аппетитом, а она все тянула... Ну, никак не могла решить: с кем же ей остаться? Эх, была ни была!
- Послушайте, мальчики, я вас обоих очень, очень люблю. Давайте жить вместе.
С полными, набитыми едой ртами, Шварценеггер и Безногов что-то промычали ей в ответ и дружно закивали головами. Она поняла, что они согласны.
Прошла неделя. Однажды за завтраком Маргарита Николаевна, смущаясь, сделала признание.
- Я беременна.
Оба отца были счастливы.
Арнольд долго катался на тарзанке и в восторге кричал: "Э-а! Э-а! Э-а!". А Сережа, прижав к своему сердцу ее руку, все это время читал ей стихи Есенина.
Их идиллию прервал приход старичка.
- Ребята, погуляйте-ка тут. А нам с Маргошей потолковать нужно.
Сережа подхватил удочки и ушел с Арнольдом удить рыбу.
- Что вы! Все отлично! - заверила Маргарита Николаевна. - И условия для проживания, и питание - все на высшем уровне!
- Значит, претензий никаких нет? - повторился старичок.
Из уст Марго полились дифирамбы.
- Я просто счастлива!
- Возвращаться не собираешься? - зачем-то уточнил старик.
- Да вы что? Кто от такого райского места откажется?
- Но у тебя же работа хорошая... там...
- В гробу я видела эту работу, - отрезала Маргарита Николаевна. - Здесь - предел мечтаний! Чудный уголок, моя семья...
- Семья? - переспросил странный старичок. Он почему-то все время переспрашивал ее.
- Ну да. У меня - любимые мужья: Сережа и Арнольд, а скоро у нас будет ребенок!
- Ну, голубка моя, коли тебе все нравится, то поставь тут свою роспись. Мол, все нравится, претензий не имею.
Он положил перед ней какой-то лист, наполовину прикрытый газетой. Маргарите Николаевне показалось, что он нарочно не показывает часть листа.
- Где нужно подписывать?
Не отрывая от стола руку, старик указал другой на свободное место.
- Вот. Где пусто, там и подпись свою ставь. В общем, все равно где, только подпишись.
Она бы так и сделала, но в ней взыграла привычка, выработанная годами.
- А что дает эта подпись?
- Да ничего она не дает! Просто поставь закорючку, и все будут знать, что тебе понравилось здесь.
- Ну а если я не подпишусь? - не унималась она просто из вредности. - Что тогда - оборудование не завезут?
- Какое еще такое оборудование? - рассердился старичок. Ему не нравилось ее поведение. - В общем, так: если ты не подпишешься, то тебе придется покинуть это место. Тогда ты потеряешь ВСЁ: и мужей, и дом, и сад - ВСЁ!
Маргарита Николаевна даже обиделась.
- Это неправда. Они меня любят. Да они за меня... на край света пойдут! А с милым, как говориться, рай и в шалаше! Поймите меня правильно: я готова подписать ваш документ. Объясните только: что я подписываю?
- Ну, ты... как бы даешь согласие на вечное проживание здесь... в этом райском уголке, - старик смахнул пол со лба.
- Так уж и вечное! - усмехнулась Маргарита Николаевна. - Ничего вечного не бывает. Ну да ладно. Давайте свою бумагу!
И она поставила размашистую подпись. Старик буквально выдернул из под ее пера лист, на котором она только что расписалась и, довольный удалился.
Через пять минут Марго уже забыла о нем. Мужья позвали ее - они бросили удить и хотели покататься на тарзанке. Рядом с такими настоящими мужчинами Маргарите Николаевне совсем не было страшно. Они поочередно раскачивались и, разжимая руки, летели в чистую гладь реки. Марго счастливо хохотала. И так они развлекались до самого ужина.
На ужин им подали заливные языки, блины с разнообразной начинкой, начиная с икры и селедочки в сметанном соусе, и заканчивая вареньем из золотисто-оранжевой айвы, молодых грецких орехов, розовых лепестков, горного кизила и прочих экзотических фруктов и ягод. Разгоряченная обилием еды и напившись чая, поданного из настоящего русского самовара, Маргарита Николаевна возжелала хоть какой-нибудь прохлады. И, словно послушный ее желаниям, подул ветерок. Сережа Безногов взял в руки гитару и запел: "Отговорила роща золотая березовым веселым языком...". Маргарита Николаевна, подперев рукой подбородок, с грустью внимала задушевной песне. Темнело. Ветер усиливался. Деревья тревожно шумели. Вдруг по ноге Марго что-то скользнула. От неожиданного и неприятного ощущения она вскрикнула. Пение прервалось.
- Что случилось? - в один голос вскричали мужья.
Арнольд уже встал в позу каратиста, готовый отразить любой удар врага.
Маргарита Николаевна пошарила рукой возле ноги и подняла... газету. Ту самую, которая была у старика.
- Все в порядке, - успокоила она мужей. - Это всего-навсего газета.
Сережа Безногов снова продолжил: "Стою один среди равнины голой...".
Она просто смотрела на буквы в газете... она не читала... просто смотрела. Да и умела ли она читать в то время? И нужно ли ей было это?
"Громова"... что-то знакомое... "Громова" - напечатано в газете. Маргарита Николаевна стала складывать буквы в слова, как ребенок, который только что научился делать это. "Громова Маша" - импульс!.. "девочка возвращалась из школы мимо парка Кузьминки... за деревом притаился маньяк... представился знакомым ее матери...". Далее текста не было - обрыв.
"Бедная девочка...", - подумала Маргарита Николаевна, - "Каково теперь ее матери?".
И вдруг!
Удар!
Кровь бросилась в лицо!
"Маша - моя ДОЧЬ!!!".
Она встала.
- Что с тобой, дорогая? - одновременно вскричали предупредительные мужья.
Она стояла и трясла газетой.
- Маша! Моя дочь! Как же это? Сережа! Арнольд!
- Успокойся, - попытался ее утихомирить Сергей Безногов. - У тебя еще нет дочери. Ты только беременна. Тебе нельзя волноваться. Ребенок родится только через девять месяцев!
- Марго! Иди, приляг, - Шварценеггер попытался взять ее на руки и отнести в бунгало, но она вырвалась.
- Боже мой! Боже мой! Как я могла забыть о дочери? Разве вы не понимаете? Девочка моя... девочка! - она рыдала и кричала, как ураган, и вместе с ней стонали деревья, перетираясь стволами друг о друга и швыряя сломанные ветки на землю.
Она не понимала: как она столько времени могла не думать о самом близком человеке - Машке? Как ее тело не напомнило? Ведь она родила Машку уже поздно, когда и думать-то о детях перестала. Она носила ее, прислушиваясь к каждому толчку, она разговаривала с ней. Машка! Ближе и роднее нет! Ну, с мужем она развелась, а вот Машка! Как она могла забыть про свою дочь? Как вообще такое было возможно? Она пела, когда Машке не спалось:
"Маша, Маша, Машенька,
Баюшки-Баю.
Мою дочку милую
Крепко обниму.
Завтра мы на травушке
Вместе посидим
С Машенькой на небушко
Вместе поглядим.
Ей только оставалось взять сонного ребенка-капризулю на руки, прижать к своей необъятной груди, почувствовать эту маленькую птичку - Машку и тотчас складывалась невесть откуда взявшаяся песня. Она пела ее шепотом, ведь голос был мощный у Маргариты Николаевны, но и под шепот дочка начинала зевать, укачивалась - засыпала... Как она - мать, могла забыть эти бесхитростные слова, полные любви?
Она все вспомнила!
- Оставьте меня! - впервые подняла голос Маргарита Николаевна, видя, что Арнольд снова пытается увести ее.
Она бросилась в черноту, еще не зная, куда она бежит. Сзади на сказочно красивой поляне остались ее мужья.
Маргарита Николаевна бежала, повинуясь своему сердцу, не выбирая ни пути, ни направления. Наверное, она смогла бы так бежать всю ночь и весь день. Впереди - рокот водопада. Да, да... она пролетала над ним на дельтаплане. Ей тогда показалось, что за водопадом что-то есть. Даже не показалось - Марго это знала - за дымкой!
Но до водопада она не добежала. На огромной поляне, много больше той, где ее кормили завтраками, обедами и ужинами, горел костер. Тот самый старик, сидел и в задумчивости подбрасывал в костер поленья.
- Моя дочь... - криком сообщила ему бедная женщина.
- Я все знаю, - сказал старик.
Его спокойный и умиротворенный голос, заставил ее остановиться.
- Это я виноват, - с грустью продолжил старик. - Забыл газету... Как я мог?!
- Но я все равно когда-нибудь узнала.
- Не узнала бы.
- Вспомнила бы!
- Нет. Ты почти все забыла, Марго. И как я так... прокололся?
- Я ничего не понимаю, - заплакала Маргарита Николаевна. - Скажите, это ужасный сон? Где я? Почему я забыла про свою дочь?
- Можно сказать, что сон... В каком уголке мирозданья встретишь такую красоту? Смотри: от одного маленького полена, да что там полена - маленькой веточки, разгорелся такой костер! Языки пламени танцуют, скручиваются в спирали, образуют сказочные узоры, ты смыкаешь веки Марго, спишь...
Женщина присела рядом со стариком, повинуясь его медленно текущим словам.
- В каком месте земли ты будешь летать на дельтапланах, а внизу будет простираться земля с лесами, реками, морями? Твоя земля, Марго! Где еще ты встретишь таких красивых мужчин, готовых любить тебя и носить на руках? Любое животное здесь послушно тебе. Любая МАШ(ИНА) к твоим...
Толчок!
Слово по имени "Машка"!
Высветилось...
Вспыхнуло...
Женщина вскочила.
- Мне нужно туда... к дочке! - Маргарита Николаевна умоляюще смотрела на старика. Он должен ей помочь!
- Напрасно...
- Не поняла! Что вы сказали?
- Я говорю, что отсюда нет выхода. Как в метро: зашел через турникет и - только в одну сторону.
Она уже не слушала его, неслась к обрыву, туда, где низвергался водопад.
- Марго! - крикнул он ей в спину. - Ты даже не сможешь умереть!
Она обернулась и расхохоталась ему в лицо.
- Ну, уж нет! Это в моей власти!
- Не сможешь, Марго, и не пытайся! Все равно ты останешься здесь навсегда!
Она почти достигла водопада, но странное дело, старик каким-то образом опередил ее. Зарница выхватила его серебристо-белую фигуру из ночи. Старик стоял на ее пути.
- Вот, читай!
Он протянул ей тот самый лист бумаги, который она подписывала.
- Узнаешь свою подпись?
Она кивнула. Взяв себя в руки, Маргарита Николаевна стала читать. Ее не удивило, что сразу в небе засияла луна, такая яркая, что каждое слово она видела без труда и напряжения. То был какой-то договор. Чем больше она вчитывалась, тем сильнее у нее шевелились волосы на голове.
"Я, Громова Маргарита Николаевна..." - читала она, "...на пересечении бытия и небытия, отказываюсь от всех земных притязаний и благ. Взамен получаю вечную жизнь и необыкновенное счастье". И мелким еле заметным шрифтом было допечатано: "Здоровьем и жизнью моих родных и близких отныне распоряжается..." далее на этом месте стоял прочерк.
- Кто теперь распоряжается здоровью и жизнью моих близких? - еле слышно прошептала она.
- Теперь никто, - ответил старик.
- А раньше?
- Ну раньше... это раньше. Пока жива память о наших родных, мы несем им нашу поддержку. А нет памяти - нет и поддержки. Кувыркаются они по жизни. А там: куда их вынесет - неизвестно!
- Зачем же вы мне дали подписать такую бумагу? - вскричала Маргарита Николаевна.
Старик беспомощно пожал плечами.
- Полагается так. Кто же знал, что так обернется?
- Значит, вы специально загнали меня в такую ловушку? А я, дура, любовь тут крутила, а она... Машка моя, - снова забилась в истерике Маргарита Николаевна.
- Послушай! Здесь нельзя быть несчастной!
- А я уже никогда не буду счастливой без моей дочери! Что с ней? Она жива?
- Марго, голубка моя, ты забыла: у тебя будет ребенок. Другой ребенок!
- Маш-ка-а-а!!!
- Не кричи! Ты разрушишь весь этот мир.
- Мне все равно. Мне нужна моя дочь!
Она снова бросилась бежать и только тут заметила, что находится возле костра. Как же так: они же разговаривали со стариком у водопада?
- Послушай Маргоша, лапушка, родная моя, тебе же тут нравилось. Тебе тут было распрекрасно. Ведь так? - он медленно приближался к ней, и из его глаз лились слезы.
Конечно, он так старался... для нее. В иное время, она пожалела бы старика, но не сейчас.
- Дурой я была! Про дочь забыла!
- У тебя не мужья - соколы! Сразу два! Ну, скажи, скажи: какая баба может еще такими похвалиться?
- Да не нужен мне никто! Машка-а-а-а!!! - бросила она в черноту, словно та могла ответить на ее зов.
- Ты всегда хотела быть стройной, посмотри: какая ты сейчас красавица, а если пойти на попятную, что будет? Снова станешь толстая, некрасивая, пятидесятилетняя старуха - вот кем ты станешь!!! - крикнул старик.
Марго застыла. Она прекратила вой.
- Что ты сказал? - она даже не заметила, что впервые обратилась к старику на "ты". - Значит, все можно повернуть вспять?
Старик понял, что сболтнул лишнее.
- Пожалуйста, ответьте! Где я? Кто эти люди (она имела в виду мужей)? Могу ли я вернуться?
- Это все твоя иллюзия: и лес, и водопад, и твои любящие мужья. Тебе придется смириться и жить здесь. Вернуться ты не сможешь. Никогда! Тут все создано для твоего бесконечного счастья!
- Я не могу жить без своей дочери! - снова закричала Маргарита Николаевна.
И тут она увидела, как из-за дерева к ним стала подходить девочка: в юбочке-шотландке, белой кофточке и в бордовой жилетке с серебряными пуговицами. В такую форму одеты все девочки школы 393, в которой учится ее дочь.
- Машка? Живая! Дочурка!
- Здравствуй, мамочка, - поздоровалась та.
Вежливая девочка...
Кинувшаяся к ней навстречу Маргарита Николаевна, застыла на пол дороге.
- Это не Машка.
Девочка исчезла.
- Теперь я научилась различать. Это снова иллюзия? Помогите мне! - обратилась она к старику.
- Ну не могу! Не могу! И потом, ты же подписала документ. Ты на все согласилась!
Она встала перед ним на колени и молила, на что-то надеясь. А он все твердил "не могу!", "невозможно!".
Хмурое утро встретило ее в той же позе. Костер догорел, угли превратились в серый пепел, а она все стояла, ощущая свой вес - лишние сто килограммов в теле.
- Может быть, что-то можно сделать?
Наконец, он сжалился.
- Придется тебе расстаться со всем, что ты тут приобрела.
- Конечно, - с легкостью согласилась она. - Все забирайте. И тогда... что? Я вернусь? Я увижу свою дочь?
- Я этого не говорил, - испугался он.
Она задумалась и спокойно уже сказала:
- Я все понимаю. В любом случае я не заслуживаю вашего счастья.
- Странное решение... Но я не сказал тебе еще об одном условии. Возврат возможен... теоретически... но тебе нужно еще кое что сделать.
Маргарита Николаевна уверила его, что она сделает все, что нужно и выполнит все его условия.
- Ты должна выучить норвежский язык.
- Что? - опешила женщина. Не послышалось ли ей?
- Именно норвежский?
- Да.
- А как я его выучу?
- Ну, это легко. Тут есть библиотека, фонотека, лингафонный кабинет.
- А как скоро его нужно выучить?
- А это как скоро тебе нужно, голубка моя. Ты же хочешь уйти, а не я, - и старик противно захихикал.
"Козел!", - мысленно обругала его женщина и чуть не задушила. А что? Сжать пальцы над его куриной шеей и сдавить так, чтобы он посинел, задергался и умолк. О, с какой радостью она сделала бы это! Ее руки потянулись..., но она остановила себя. Нет, не душегубка она, не убийца!
- Веди меня, старик, в свой лингафонный кабинет!
И, отказавшись от завтрака, она тотчас приступила к занятиям. Теперь вся жизнь ее свелась к "вэм", "вурь", "вудан". Пару раз к ней заходили мужья и звали: то на карнавал, устроенный в ее честь, то на прогулку по морю, она вежливо им отказывала, и они постепенно перестали появляться в ее комнате. Марго даже и не заметила их исчезновения вовсе.
Через неделю Маргарита Николаевна уже бойко говорила на норвежском. Однако старик выслушал ее и назначил переэкзаменовку.
- Ты должна говорить на норвежском, как на своем языке! - велел он.
- А если я буду на нем говорить, я увижу свою дочь? - отважилась она спросить.
Он сверкнул злым взглядом, и Марго больше не рискнула его расспрашивать, лишь утроила свои усилия. Надежда не оставляла ее.
Она спала каких-нибудь три часа в день, все остальное время занималась. Во сне она звала дочь.
"Машка! Я все сделаю, чтобы вернуться к тебе! Машка, я так люблю тебя! Пусть я стану уродливой старухой, лишь бы у тебя все было хорошо! Я отдам свою жизнь. Я готова, чтобы меня резали на мелкие кусочки, лишь бы с тобой все было хорошо!".