Каникулы - это всегда хорошо, даже неожиданные и весьма странные.
-Помнишь ли ты, как счастье нам улыбалось?..
Мама пела на кухне арию из любимой оперетты и жизнерадостно гремела посудой.
Он потянулся в постели, улыбаясь своим мыслям. Вкусно пахло горячим какао и яблоками. Солнечный зайчик плясал в стекле книжного шкафа. Тёплый ветер врывался в комнату через открытое окно, развевая занавески.
Мама вышла из кухни, подошла к его кровати и склонилась к подушке:
-Иренька, просыпайся! Завтрак готов!
-Я не сплю, - с улыбкой сообщил Ирек.
-Значит, мечтаешь.
Ирек не ответил на это.
- В магазин сходить надо?
-Надо, а то хлеб заканчивается. Но ты поешь сначала.
Он ухитрился кивнуть лёжа, потом сладко потянулся и сел в постели, отбросив гобеленовое покрывало. Летом, в жару, он укрывался для сна именно им или даже простынёй. Рядом с кроватью, на стуле, висели футболка и длинные хлопковые домашнего пошива шорты. Он взял одежду и неторопливо натянул её на себя, размышляя, чем бы ему хотелось заняться сегодня после похода в магазин.
Стеклянные дверцы шкафа наглядно демонстрировали любому зашедшему в комнату любимые занятия Ирека: пачку бумаги и ручки, коробку с красками и небольшие холсты, книги, магнитофон. На шкафу в чехле из кожзаменителя лежала гитара.
Нашарив ногами домашние шлёпанцы, он встал и неторопливо пошёл на кухню. Проходя мимо светло-жёлтого трёхстворчатого гардероба, который был куплен матерью ещё до его рождения, он мельком глянул в ростовое зеркало на центральной створке. Из зеркала на него покосился темноволосый молодой человек среднего роста, стройный, немного накачанный, с вполне приличной осанкой. Хорошо выгляжу, решил Ирек, хотя, разумеется, не помешало бы побольше позаниматься спортом. Он был очень доволен внешностью, которой его одарили природа и родители...
Маленькую кухню заливал буйный солнечный свет. Слепило глаза сверкание стёкол старенького самодельного буфета, литровых банок с водой на столе, эмалированных и стальных кастрюль. Однопрограммный радиоприёмник стоял среди посуды и тихонько мурлыкал эстрадную песенку. Завтрак уже был сервирован: грибной суп, жареная рыба с картофельным пюре, какао с молоком, белый хлеб с маслом, яблоки и виноград.
Мама Инна Ивановна делала сырники на ужин и разговаривала по телефону с подругой Милой. Та излагала что-то из своей практики переводчика, мама смеялась.
Ирек ел, слушал и улыбался.
А когда съел всё, приготовленное специально для него, то отправился в прихожую, отыскал в тумбочке свои любимые кожаные сандалии, переобулся, взял авоську, тонкий полиэтиленовый пакет, кошелёк и ключи, отпер дверь и вышел, тихонько прикрыв её за собой.
Из кухни всё ещё слышался мамин голос и смех.
--- --- ---
На лестнице царила приятная прохлада. Иреку надо было спуститься всего-навсего с третьего этажа на первый, но он поехал на лифте. Он любил ездить на лифте, вообще любил всякую технику, начиная от самой простой. Ему нравился даже запах старой сетчатой шахты и кабины, запах дерева, металла и краски, разумеется, не тогда, когда под лестницей нагадили кошки или люди. Хотя запах кошачьей мочи вполне терпим, кошек жалко, пусть себе живут в подъезде, если им больше жить негде. Ирек закрыл решётчатую металлическую дверь, затем - деревянные двери со стёклами, нажал на кнопку. Лифт вздрогнул, качнулся и неспешно поехал вниз...
Так же аккуратно открыв и закрыв деревянные и металлическую двери лифта на первом этаже, Ирек поразглядывал надписи и рисунки на масляной краске стен (некоторые из них были остроумны) и пошёл к почтовым ящикам. В их с матерью ящике лежали только рекламные листки и две газеты, "Вечерняя Москва" и "Пионерская правда". Последнюю Ирек продолжал выписывать из чувства ностальгии по школьным годам. Впрочем, денег, кроме как на эти две самые недорогие газеты, и не было.
Он положил газеты в авоську, выбросил рекламные листки в картонную коробку, специально для этого поставленную уборщицей, повязал на голову хлопковую бандану и вышел на улицу. Бандана была сшита и вышита мамой, картинку с мотоциклом для машинной вышивки подобрал и перевёл на кальку Ирек.
На улице ослепительно сияло солнце, поскольку было уже позднее утро. Повременив выходить из тени от козырька подъезда, Ирек полюбовался на облака. Они были перистые, лёгкие, ажурные, застывшие в остановленном мгновении стремительного полёта. В голове зазвучала мелодия, она показалась удачной, её следовало немедленно записать, чтобы не забыть, и Ирек тут же ринулся обратно в дом, прыгая вверх по лестнице через две ступеньки.
Дверь коридора ходила ходуном, разболтавшийся замок, установленный соседями, никак не хотел отпираться. Ирек старался не раздражаться, терпеливо пытался повернуть ключ в замке и всё напевал и напевал свою мелодию, чтобы не забыть её до того, как запишет. Дверь коридора в конце концов открылась, и дверь в квартиру - тоже. Ирек бросил авоську в прихожей, проскочил в комнату, схватил со шкафа гитару, достал её из чехла, торопливо проверил настройку, взял бумагу и ручку и принялся подбирать на гитаре и записывать цифрами - номерами ладов и струн - свой музыкальный эскиз. Мама всё ещё разговаривала на кухне с тётей Милой, только выглянула на секунду, посмотрела, что делает сын, и спряталась за стеклом кухонной двери снова.
Ирек записал мелодию и снова отправился в магазин...
На этот раз он не поехал на лифте, а пробежал по лестнице, прыгая вниз через три, а то и четыре ступеньки, чтобы ни на что не отвлекаться.
На улице, впрочем, обнаружилось несколько зрелищ, которые снова задержали Ирека. Возле подъезда соседнего дома ребята-старшеклассники возились с двухколёсным блестящим чудом, и хотя это был всего лишь скутер, а вовсе не мотоцикл, Ирек всё равно остановился и долго смотрел на них. Они копались во внутренностях машины, прилаживали какие-то детали, подшучивали друг над другом, хохотали. У них играла музыка, Ирек послушал её, тихо радуясь про себя, что успел записать свою мелодию, потому что иначе посторонняя звучащая среда перебила бы музыку, которую он слышал у себя в голове.
А на качелях качались девчонки-подростки, взвизгивали, смеялись, рассказывали друг другу школьные анекдоты, какие-то сплетни о мальчиках. На качелях качаться Ирек тоже очень любил. Он подумал, что надо будет свернуть к этой песочнице на обратном пути, если, конечно, качели снова заняты не будут.
В магазин он пошёл дворами, по узким асфальтовым дорожкам и грунтовым тропинкам через газоны, дворовые садики и небольшие пустыри. Здесь было солнечно, безветренно и тихо.
Сквозь крону тополя из открытого окна сочилась музыка. Она была заводная, и Ирек не удержался, сделал несколько па. Потом огляделся, не видел ли кто, и пошёл дальше. Лет пять назад, работая в НИИ, он даже бывал на дискотеках, которые устраивали в Доме Культуры при этом институте. Он поймал себя на том, что шагает так же быстро, как раньше, причём без особых усилий. Он очень любил ходить быстро.
На задворках одного из домов была устроена спортплощадка. Ирек покосился на турник. Нет, подумал он, сейчас не стоит, хоть и очень хочется. Лучше сначала благополучно дойти до магазина и на обратном пути попробовать, если рядом никого не случится. И если состояние позволит...
Подходя к магазину, Ирек приостановился и сильно прищурился. Это, впрочем, мало что изменило. И почему у него такое дурацкое зрение? Минус восемь и очки абсолютно не помогают. Курит ли кто возле дверей, он так и не разглядел. Да ещё, не дай бог, облившаяся парфюмом фифочка навстречу попадётся... Одышка пока не слишком донимала.
Проходя мимо витрины, Ирек покосился на своё отражение с отвращением. Да, смотрелся он неплохо, с первого взгляда и не скажешь, насколько никчёмное существо вот так эффектно выглядит. Иногда он даже об этом забывал. Он с раздражением отвернулся от витрины. Шаг лучше не прибавлять. В магазин он шёл дворами в основном потому, чтобы не вдыхать лишний раз бензин и табачный дым, чтобы на обратном пути не скрутил приступ.
Он купил хлеб и побрёл домой. На самом деле всё было очень плохо, казалось, что хуже некуда, и он уже не знал, что делать дальше. Деньги заканчивались. Работать он больше не мог. Каникулы затянулись на неопределённый срок с неопределённым окончанием. Будущее рисовалось мрачным и безнадёжным... Но об этом он уже думать не хотел. Устал.
В голове крутилась пришедшая недавно на ум мелодия, на неё понемногу ложились слова.
Хотел я выбрать путь -
Дорог вроде было много -
Мечтая лишь любить
И петь, а не молчать.
Но почему-то лишь одна
Осталась мне дорога
По лезвию меча,
По лезвию луча.
Текст песни возник по мотивам прочитанной недавно книги-фэнтэзи про странника-одиночку, воина и мага, одинаково хорошо владеющего холодным оружием и волшебством. Физически сильный и волевой герой был очень симпатичен Иреку, который не мог похвастаться крепким здоровьем. Он хотел бы быть похожим на такого героя, но увы. Мечты останутся мечтами, он это знал твёрдо, поскольку полагал себя стопроцентным реалистом...
Качели в песочнице были свободны, Ирек с удовольствием поспешил плюхнуться на подвесное сиденье и разогнать его повыше, бросив авоську с хлебом, завёрнутым в полиэтиленовый пакет, на песок. Облака, деревья, ветер, беззвучная музыка летали взад-вперёд вместе с ним. На качелях Ирек мог качаться часами, голова у него не кружилась. При этом он не просто развлекал себя иллюзией полёта, но ещё мечтал, придумывал картины, музыку, прозу. С прозой получалось не очень хорошо. Жизнь его протекала довольно однообразно, и писать ему было особенно не о чем. А вот идеи мелодий и картин приходили в голову в большом количестве. Большинство мелодий он забывал, прежде чем успевал добежать до гитары и записать их, а вот рисовал много, несколько полок в книжном шкафу уже были заполнены акварелями, масляными и графическими эскизами...
Мощный требовательный гудок разогнал с асфальтовой дорожки голубей и девчонок-дошкольниц, которые прыгали в "классики". Возле подъезда остановились легковая и грузовая машины. Приехали новые жильцы, подумал Ирек. Автомобиль был великолепен - серебристый обтекаемый БМВ, похожий на космошлюпку из фантастического фильма. Ирек, не тормозя качель, с интересом ждал, кто выйдет наружу.
Дверца неторопливо распахнулась, и наружу сперва вырвалась музыка. Ирек удивился - звучала не попсовая "умца-умца", а классика, ни много ни мало - Моцарт. Затем на асфальт с достоинством выбрался крупный мужчина лет сорока с лишним, очень респектабельной наружности. Он оглядел двор и его окрестности, затем обошёл машину спереди, открыл другую дверцу, и в образовавшемся проёме заплескался на дворовом сквозняке длинный светлый шарфик из тонкой ткани. Вслед за шарфиком словно бы нехотя показалась стройная, окутанная полупрозрачным полотном ножка в туфельке на шпильке, а затем и их владелица, хрупкая блондинка, лет двадцати пяти на первый взгляд. Шифоновая широкая лента оказалась не шарфиком, а свободно драпирующейся частью нарядного платья-макси в античном стиле.
Блондинка мрачно оглядела двор и дом с таким видом, словно ей тут всё настолько не понравилось, что она приготовилась немедленно скрыться в машине и укатить обратно. А потом она уставилась на Ирека. Он физически почувствовал этот взгляд, давивший на лицо, как вынутое из ледяной лужи ватное одеяло. Он начал задыхаться и понял, что эта женщина сходу сделалась ему отчего-то крайне неприятной. Он спрыгнул с качели, не тормозя её, схватил авоську с хлебом и убежал, проломившись сквозь заросли кустарника, окружавшего песочницу, потому что ему показалось, что эта женщина вознамерилась подойти и заговорить с ним.
Он сам не понял, почему поступил так, изругал себя за нелепое поведение и вернулся к качели, хотя и не сразу. БМВ по-прежнему стоял возле дверей, его пассажиров уже не было видно, видимо, они ушли в свою новую квартиру. Рабочие носили мебель из грузовой машины в дом. Мебель была интересной - чёрная кожаная обивка, ажурный металл, резное дерево и неожиданные, яркие и нежные витражи. Ирек пошёл следом за рабочими, таскавшими мебель по лестнице, минуя лифт, и был неприятно удивлён, обнаружив, что они заносили её в соседнюю квартиру, с которой граничила стенка их с матерью кухни.
Пожав плечами, Ирек вошёл в свою квартиру. В конце концов, всё это его не касалось, никто не обязывал общаться с теми, кто тебе неприятен.
Полчаса спустя он обнаружил, что сильно заблуждался...
--- --- ---
Инна Ивановна слушала радио на кухне, Ирек в комнате рисовал, когда раздался властный звонок в дверь. Инна Ивановна с радостью побежала открывать, думая, что пришла которая-нибудь из её подруг. Щёлкнул замок, скрипнула распахнутая дверь - и неожиданно повисшая безмолвная пауза привлекла внимание Ирека. На пороге стояла неприятная блондинка из БМВ. Она держала в руке коробку с тортом и улыбалась со сверкающей фальшивой любезностью.
-Здравствуйте! - ясный холодный голос горным ветром прошёлся по всей квартире. - Меня зовут Ирина Петровна, мы с мужем - ваши новые соседи. Я очень надеюсь, что между нами установятся тёплые добрососедские и дружеские взаимоотношения, мне бы этого очень хотелось.
Молниеносно метнув зоркий взгляд в сторону насторожившегося Ирека, гостья уверенно, чуть ли не приказным тоном продолжила:
-Давайте побеседуем за чашечкой чая, я как раз приобрела вкусный тортик.
Что удивительно, Инна Ивановна не поспешила проявить свой не менее властный характер, ничего не возразила на довольно бесцеремонное вторжение, немедленно пригласила самоуверенную блондинку к столу, достала самые нарядные чашки из буфета, поставила чайник.
А блондинка-то крашеная, подумал Ирек, разглядев тёмные корни волос на затылке гостьи.
Ирина Петровна тем временем по-хозяйски расположилась за столом, разлила по чашкам свежезаваренный чай, порезала и красиво разложила кусочки торта, а затем завела неторопливую беседу о том, как они с мужем устали от суматохи в центре города и решили пожить в тишине на окраине, поскольку их возраст уже требует покоя. Оказалось, что ей стукнуло пятьдесят пять лет, несмотря на то, что она выглядела лет на двадцать семь - тридцать.
Она рассказывала что-то про компьютерный бизнес своего мужа и дизайнерский бизнес друга, которому она помогла поднять фирму, про поездки по делам и для отдыха, про разные забавные случаи, происходившие в этих поездках...
И в конце концов ей всё-таки удалось разговорить Инну Ивановну.
-Ма-а-ам! - укоризненно протянул Ирек, когда Инна Ивановна начала рассказывать про их жизнь слишком, по его мнению, подробно. А больше ничего не сказал, зная характер матери. Она не часто откровенничала с посторонними, но если уж решала это сделать, то остановить её было невозможно. Так же, как и в любом другом деле...
А рассказывала она о том, как вышла замуж из Ленинградской области в Москву за отца Ирека, как муж погиб, когда Иреку было пять лет, как маленький Ирек с того времени начал сильно болеть, как она растила его на пенсию по потере кормильца.
Ирина Петровна заинтересовалась семейным альбомом.
Инна Ивановна показывала фотографии и комментировала. Вот Ирек-младенец, вот Ирек делает первые шаги, вот Ирек пошёл в школу, в техникум, на работу... Вот маленькая Инна дома и в школе, вот юная Инна в училище, вот молодая Инна в командировке, до замужества и после... Вот Виктор Белов в детстве, в художественном училище, в авиационном вузе... А вот Виктор Белов и Ирек Субаев, двое друзей, двое только что получивших высшее образование борт-инженеров, летевших стажёрами в салоне самолёта. Этот первый полёт в качестве новоиспечённых специалистов стал их последним полётом...
Маленький Ирек после гибели отца долго плакал, а потом стал заикаться и нередко задыхаться, особенно ночами. Инна Ивановна набегалась с ребёнком по врачам, которые в большинстве своём просто разводили руками и писали малопонятные диагнозы вроде "вазомоторный ринит с астматическими явлениями", назначая обычные капли в нос от насморка. Без этих капель Ирек не мог спать, постепенно они переставали действовать, требовались всё более сильнодействующие...
В дополнение к астматической аллергии у мальчика начало падать зрение, особенно после того, как он пошёл в школу. Видимо, он слишком много читал. Когда Ирек вырос, зрение упало настолько, что это стало мешать жить и работать. Врачи отказались делать операцию от близорукости, так как невозможно было точно измерить её степень, поскольку глаза стремительно привыкали к линзам.
Также Ирек часто простужался, быстро утомлялся, хотя по временам мог долго ходить пешком либо танцевать без заметного ущерба для здоровья. В периоды его отсутствия одноклассники про него успевали забыть, к тому же Ирек, по причине хилого здоровья не посещая детский сад, ни разу не побывав в летнем лагере и в школе находясь "через раз", практически не научился общаться. Он чересчур любил хвастаться своими многочисленными талантами, а также то по доброте душевной позволял себя эксплуатировать, то спохватывался и проявлял слишком требовательный характер.
Короче говоря, сверстники не любили и сторонились его, он постоянно был одинок...
А теперь, заключила Инна Ивановна, упрямо тряхнув кудряшками небрежной химической завивки, Ирек лишился будущего, болезни не дают ему нормально жить, учиться, найти хорошую работу, обрести семейное счастье. На одну пенсию Инны Ивановны прожить сложно, а врачи и вылечить Ирека не могут, и инвалидность не дают, ситуация сложилась тупиковая.
Ирина Петровна терпеливо слушала эту исповедь, сочувственно кивая. Ирека покоробило резюме матери, хотя он и сам так считал. Но он промолчал, догадываясь, что мать углядела женщину обеспеченную и со связями и вознамерилась получить хоть какую-нибудь помощь.
Расчёты Инны Ивановны оправдались.
Ирина Петровна предложила консультацию у своих знакомых врачей, а также денежную помощь, быстро сбегала в свою квартиру и принесла продукты и вещи, после чего пообещала помогать постоянно, пока Ирек не поправится.
В это время в коридоре раздался сильный продолжительный грохот. Рассерженная Инна Ивановна выскочила из квартиры, чтобы посмотреть, что происходит, и потребовать прекратить. Оказалось, что рабочие начали устанавливать массивную металлическую дверь в коридор, с несколькими замками, толстую и тяжёлую, как у сейфа.
Инна Ивановна возмутилась - ни она, ни соседи не давали согласие ни на что подобное, и денег на содержание таких дверей и замков у них нет. Ирина Петровна, которая выпорхнула следом, охотно объяснила, что сие новшество будет устанавливаться и эксплуатироваться за счёт исключительно её и её мужа, а что касается соседского согласия, то они теперь единственные их соседи в этом коридоре, поскольку выкупили остальные две квартиры, и жильцы уже съехали.
Инна Ивановна нахмурилась ещё больше, но умолкла и вернулась в свою квартиру, Ирина Петровна с безмятежным лицом последовала за ней.
Она ловко переключила внимание Инны Ивановны с неприятной темы коридорных дверей на её любимые путешествия по красивым природным ландшафтам и моделирование одежды, и разговор как ни в чём не бывало продолжился снова.
В течение всего долгого разговора Ирек чувствовал неотступное внимание странной блондинки. Он пытался рисовать и не мог, эскиз, который до того момента маячил перед мысленным взором, начал упорно ускользать. Он отложил рисунок и взял в руки книгу, но быстро осознал, что не понимает прочитанного, звонкий голос материной собеседницы навязчиво лез в уши, мешая вникать в содержание романа.
Он даже вздохнул с облегчением, когда две женщины отправили его в магазин за бутылочкой вина и фруктами. По крайней мере, он избавился от бесцеремонного рассматривания, от холодного наглого взгляда, от которого чешется лицо и шея, словно по потной коже носятся полчища муравьёв - на время. Поскольку он был уверен на сто процентов, что по его возвращении гостья всё ещё будет сидеть у них дома. Ещё бы - ей же во что бы то ни стало требуется выпить вина в компании пожилой провинциальной домохозяйки...
Он шёл так медленно, как только мог. Дышал порывистым предгрозовым ветром, смотрел на облака и птиц, на людей, спешивших по своим делам, здоровых и потому жизнерадостных...
Он снова ошибся. И понял это, возвращаясь домой.
Она ждала его под козырьком подъезда.
Так. Разговор наедине. Всё понятно. Ирек вздохнул. В очередной раз придётся ломать голову, изыскивая способ отшить навязчивую особу раз и навсегда.
Она загородила ему дорогу.
-Погоди, не спеши. Надо немного поговорить.
Ирек остановился, чувствуя себя неловко, но стараясь выглядеть невозмутимым.
-Ты знаешь о парапсихологии, экстрасенсорике, тонкой энергетике? Впрочем, все эти расхожие термины обозначают один и тот же предмет.
-Знаю, читал, - коротко и хмуро ответил Ирек. Ага, флирт из серии "нестандартный", ну-ну.
-Ты знаешь, что у тебя есть немаленькие способности в этой области? Ты в курсе, что именно они мешают тебе жить? Ты осознаёшь, что ты болеешь из-за неправильно организованной энергетики и неправильно нацеленной воли? Ты понимаешь, что тебе нужно учиться владеть своей энергией одновременно с лечением, иначе ты так и будешь болеть? И обычные врачи тут не помогут, они даже не определят, что с тобой в точности происходит. Ведь так? До сих пор не могли точно диагностировать? - не дождавшись ответа, она продолжала: - Чтобы снова начать жить полноценной жизнью да вдобавок приобрести кое-какие ценные навыки, я предлагаю полечиться и поучиться у меня.
-Я болею из-за конкретных болезней, которые вполне себе диагностированы, - очень жёстко отрезал Ирек. - Мистикой не занимаюсь и заниматься не намерен. Если это всё, что вы имели мне сказать, тогда до свидания.
Она молча уступила ему дорогу, но у него возникло впечатление, что его командный тон тут вовсе не повлиял.
-Разговор не закончен, мы к нему ещё вернёмся, когда ты будешь больше понимать. А ты будешь понимать и никуда от этого не денешься, - услышал он брошенное в спину, но не оглянулся...
--- --- ---
Дома, вручив маме Инне сумку с вином и фруктами, Ирек плюхнулся на свою кровать и задёрнул простыню, подвешенную на проволоке и изображающую собой балдахин. Он не хотел больше видеть Ирину Петровну, желательно совсем, но хотя бы сегодня. Он бы с радостью и не слышал, но увы, условия однокомнатной квартиры предоставляют не слишком много возможностей для уединения.
Инна Ивановна заглянула за занавеску.
-Иренька?
-Всё в порядке, мам. Обычная одышка. Я немного полежу.
Инна Ивановна хмуро кивнула, задёрнула занавеску и ушла на кухню. Она приготовилась завернуть Ирину Петровну, чтобы визитёрша не мешала сыну отдыхать, но Ирина Петровна словно почувствовала, что её присутствие в данный момент нежелательно, постучала, объяснила, что у неё срочные дела, и ушла в свою квартиру, оставив листок с координатами врачей для Ирека.
Инна Ивановна закрыла за ней дверь и снова пошла посмотреть на Ирека.
Отодвинула занавеску-простыню, несколько секунд, затаив дыхание, вглядывалась в спокойное лицо сына.
Ирек спал.
Она осторожно задвинула линялый полог, на цыпочках ушла на кухню и тихонько включила там радио.
--- --- ---
Ирек осторожно перевёл дыхание. Изображать спящего, сдерживая одышку, не очень легко.
Он сильно сомневался, стоит ли завтра ехать к врачам, знакомым Ирины Петровны. Вряд ли они будут в состоянии помочь более, чем до сих пор их предшественники. Но он отлично знал, что поедет. Чтобы успокоить мать, которая старательно унижалась, добывая для него это нелепое расположение неприятной гражданки, которую внезапно угораздило стать их соседкой...
Надежда, разумеется, всегда остаётся. По зрелом размышлении, если прикинуть как следует, то можно это понять... Да, надежда всегда остаётся...
В конце концов он и в самом деле уснул.