Аннотация: Не убивай моих детей! - рыдает Королева Мух; Иначе позову гостей,- грозится Королева Мух; И не собрать тебе костей! - смеется Королева Мух; И будет смерть не без затей, я - королева мук!
- Не убивай моих детей! - рыдает Королева Мух
- Иначе позову гостей,- грозится Королева Мух
- И не собрать тебе костей! - смеется Королева Мух
- И будет смерть не без затей, я - королева мук!
В наших краях от тоски и тревоги мужчины обращались в ледяные статуи; женщины же разваливались на части, будто потревоженные песчаные изваяния. Такое случалось, хоть и не каждый день.
Мне чудилось, что лицо моей матери крошится, как буханка хлеба, а руки прорезает сеточка трещин. Быть может, река отчаяния уже рисовала на теле матушки свою страшное русло, а может, тому виной были лишь извилистые вспышки молний, озаряющие черное варево неба?
В ту ночь разразилась гроза; гроза, что за всю свою историю не знало наше маленькое королевство. Матушка приказала погасить все свечи; она стояла у окна и беспрерывно смотрела на дорогу, размытую ливнем. Матушка качала головой и будто бы уже ни на что не надеялась. Матушка стояла у окна - не час, не два и не три; наконец, вдалеке показалась знакомая карета.
- Папа! Папа вернулся! - закричала я, помчавшись вниз по лестнице.
Он был мрачен и решителен, руки его были в крови. Он не сказал ни слова, а лишь взглянул на свою жену и кивнул. Матушка выскочила на порог, - и замерла, застыла. Струи дождевой воды стекали по её щекам, но матушка моя не пыталась защититься или убежать, - и плащ упал с её плеч, и ветер понёс его, словно океанские воды - глубоководного ската.
- Нет!! Не проси меня об этом, умоляю - не проси! - вскричала она.
Отец мой, шатаясь, приблизился: и тогда я увидела, что его дорогой наряд изодран, а руки и лицо изранены. А ещё я нашла в глазах отца такую боль, такое страдание, что не выдержала, и разрыдалась.
- Никогда, слышишь, - никогда! - моя мать отвернулась, - Я скорее убью её!
- Тогда убей и своего мужа, - ответил ей отец. - Ведь её вины в том нет, а только моя, и ничья больше.
Он сделал шаг вперед, - и чуть не упал, но матушка удержала его за плечи. Он что-то жарко зашептал ей на ухо, прося не прощения, - лишь понимания. Куда он ездил и что делал, - я не ведала.
Матушка моя никогда не шла на компромиссы, за вежливой улыбкой пряча непреклонный характер, но, всесильная в своей слабости, она всё же любила отца.
Проскользнув меж ними, я подбежала к карете и распахнула дверцу. Мне отчего-то казалось, что отец привез нам подарки. Но внутри находилось вовсе не новая кукла. Съежившись, в углу сидела живая девочка, лысая и голая, на вид ненамного младше меня. Её худые руки нелепо торчали из плеч, словно ветки сухого дерева. Девочка смотрела на меня, не моргая; смотрела огромными, будто хрустальными глазами, лишёнными ресниц. Я невольно отшатнулась, не имея сил выдержать это взгляд, - такая неисчерпаемая глубина пряталась в нём.
"Уж не комариная ли это принцесса?- удивленно подумала я, - А может, лесная фея?".
Отец опустил мне руку на плечо:
- Теперь у тебя появится ещё одна сестра, дорогая моя. Будь к ней добра, - бедняжке многое пришлось пережить.
Он назвал её имя, - длинное, состоящее из набора стрекочущих звуков (мне так никогда и не удалось его запомнить, а тем более выговорить), и взял странного ребёнка на руки. Лицо матушки невольно исказилось, - верно, она вспомнила о той самой женщине.
***
Люди говорили, что мать моя возненавидела падчерицу и всячески издевалась над ней. Матушка на самом деле была строга, - но строга со всеми своими детьми, и иногда с двумя родными дочерьми даже строже.
- Я сделаю из вас троих настоящих леди, - чего бы мне это ни стоило! - всегда говорила она.
На первый взгляд эта задача казалась невыполнимой: я все время хулиганила, Анастасия разговаривала с овечками на потолке, а Третья, новая сестра, и вовсе смахивала повадками на дикого зверька. Но, как бы то ни было, к нашему десятилетию все мы научились правильно держать вилку, танцевать вальс и играть простенькую сюиту на флейте.
Жили мы всегда довольно скромно, - но все же не бедствовали. Отец отказывался от пожизненного содержания, что полагалось ему за военные подвиги. Он баловал своих дочек, а особенно баловал Третью, покупая ей шелковые платья, бархатные туфельки или сапожки из драконьей кожи.
- Бог мой! - умилялся он. - Какие же у неё маленькие ступни, словно у фарфоровой куколки!
Впрочем, платья Третья обычно рвала или выбрасывала, предпочитая ходить в лохмотьях, а иногда и вовсе без одежды. Третья спала на полу, забираясь под стол, забиваясь под шкаф - по крайней мере, в первый год, пока она жила со мной и Анастасией в одной комнате.
Третья не любила читать сказки, - и не любила слушать их. Более всего она ненавидела истории о Гнусном Народце и Трёх Великих войнах: однажды она даже изгрызла пару старинных книг, что хранились в библиотеке отца.
Я никогда не завидовала новой сестре: меня больше интересовали лошади и охотничьи собаки, чем банты и украшения; Анастасия же не была способна на такое сложное чувство. Первое время мы даже воровали для Третьей кусочки сахара с кухни, - моя новая сестра почти не ела обычные продукты, - только сладости и некоторые ягоды. Элементарные правила личной гигиены были ей чужды и ненавистны. Прыгать по грязи, лазить в подвал или копаться в золе, - вот чем она обожала заниматься в свободное время.
- Надо же так изгваздаться! Прямо какая-то золушка! - как-то в сердцах воскликнула матушка и почти насильно потащила свою падчерицу в ванную.
- Золушка, Золушка!!! Я - Золушка!! - зло закричала девчонка и громко расхохоталась.
Имя прижилось, хотя отец поначалу и был против. Третья же отныне откликалась только на Золушку, и ни на что больше.
Видит Бог, - я даже пыталась с ней подружиться! (Выбора-то у меня и не было, - попытки общения с Анастасией почти всегда заходили в тупик: проще было расшевелить двухнедельного покойника с ближайшего кладбища, чем заставить её сказать хоть слово).
Однажды я решила привести свою новую сестру в конюшню:
- Идём! Я познакомлю тебя со своими друзьями. Может, они тебе понравятся?
Но ничего из этого не получилось. Лошади боялись Золушку, и оттого нервничали: фыркали, переступая с ноги на ногу.
"Как бы не вышло беды", - подумала я и увела разозлённую сестру прочь. Из жалости, я окликнула её настоящим именем, - тем, что однажды сказал мне отец.
- Замолчи! Ты не достойна произносить это имя! - вдруг усмехнулась она. - Всё равно никогда не сможешь сделать это правильно!
Неприятности начались позже.
Однажды ночью в нашу спальню наползли чёрные тараканы: огромные, - не меньше чайного блюдца, и невиданно шустрые.
"Потолок танцует" - сказала тогда Анастасия.
"Спи, сестрёнка", - я укрыла её простыней и на свою беду открыла глаза.
Потолок, неожиданно потемневший, действительно танцевал, шуршал и шевелился. Черные полчища копошились по углам, разливаясь по стенам извилистыми реками. Золушка сидела под столом и выстукивала ладонями какой-то недобрый, только ей известный ритм.
"Мои, мои, мои!.. Ко мне, ко мне, ко мне!.." - шептала она.
Никогда не думала, что смогу кричать так громко.
После этого случая Золушка стала спать отдельно. На чердаке и раньше было не очень чисто, но наша третья сестрёнка устроила там настоящий свинарник. Отец соорудил для неё кровать, - несколько старых одеял, сваленных в кучу, и завесил окна простынями, - с некоторых пор Золушке стало тяжело выносить яркий свет.
- Если она больна, - быть может, стоит показать её лекарю? - сказала как-то матушка.
- Скоро ей станет легче. - неизменно повторял отец.
Но легче не становилось, - никому из нас.
Я носила ей еду, - ставила поднос на пол и сразу же убегала вниз по лестнице. В углах тёмного, сырого чердака что-то копошилось, вздрагивало, перещёлкивалось.
Как-то вечером я обнаружила в своём матрасе странную тварюжку, отдаленно напоминающую крупного жука; в форме его головы непостижимо угадывалось что-то человечье. Он искусал мне все руки, прежде чем я раздавила его толстой энциклопедией "Для настоящих леди".
Мне снились странные, пугающие сны. Как будто я - маленький чёрный паук, танцующий в глазу великана; как будто я - несметное стрекочущее полчище существ, объедающих львиную тушу; как будто я - нечто великое, всеобъемлющее, многоногое и многокрылое, всевидящее и всезнающее. Я - царица, я -мать.
Королева.
Несомненно, это были сны Золушки; они заползали в меня, словно кусачие муравьи; сбивали с толку, лишали покоя.
Золушка частенько убегала в лес, - иногда её не было дома по нескольку дней. Матушка страшно ругалась, но отец всё прощал своей новой дочери. Соседи часто видели её на улицах, - худую, грязную, одетую в жуткие лохмотья, и шептали вслед:
- Бедняжка! Верно, мачеха её совсем замучила.
Иногда ей даже удавалось выпросить у них чего-нибудь сладкого.
Когда мне исполнилось тринадцать, все мои лошади взбесились и едва не затоптали конюха. Отец продал их мяснику и разобрал конюшню. А после заболели все дворовые собаки. Матушка моя все сильней мрачнела, а отец избегал любого общения: видно, тень другой женщины, матери Золушки, всё больше отдаляла их друг от друга. Анастасия же постепенно удалялась от всех нас, уходя душой в чужие, нездоровые дали.
Но у меня все же оставался мой принц, - а это не так уж мало!
Ах да. Кажется, я ещё не рассказала о своём принце?
Отец мой и король были старыми друзьями: у них имелись общие дела (и общие воспоминания, - впрочем, едва ли приятные). Впервые я оказалась во дворце ещё маленькой девочкой. Мне там совсем не понравилось: слишком часто заставляли мыть руки. Король много пил и посмеивался, глядя на дочь своего лучшего генерала. Отец лишь почесывал затылок. Бедолага! Разумеется, он не мог представить Его Величеству Анастасию, или Господи упаси, Золушку.
Когда я встретила маленького наследника, он заперся в своей комнате и занимался совсем не типичным (и быть может, даже неприличным) для принцев делом. Нет, не тем, о чём вы подумали. Он мастерил одежду для своей кошки. Он очень любил кошек, - наверное, даже больше чем свою мать. А ещё он любил лошадей. Правда, в отличие от меня, ему больше нравилось рассматривать картинки в книжках, чем ездить верхом.
- Я слабый. А ещё я неудачник. - сказал он мне тогда. - И всё потому, что никто не хочет подраться со мной по-настоящему. Это оттого, что я наследник престола?
- Возможно, - согласилась я, оглядывая принца с головы до ног. Уже тогда я была выше его (как и всех остальных мальчиков моего возраста) на целую голову и гораздо шире в плечах.
- Если у тебя вдруг появится нужда в хорошей трёпке, я отделаю тебя так, что родная мама не узнает.
- Врёшь! - насупился он.
Слова у меня обычно не сильно расходились с делом.
-Эй! Ты там живой?..
Мой принц оторопело смотрел на кровь, вытекшую тонкой струйкой из его левой ноздри.
- Ты... Король прикажет тебя казнить!!!
- Это вряд ли, - и я назвала имя своего отца, героя войны с Гнусным Народцем.
И вдобавок залепила наследнику ещё одну звонкую пощечину. Угрожать девушкам нехорошо.
Он опустил взгляд вниз и увидел мои ступни, - тогда они едва помещались в огромных туфлях (к слову, через пару лет мне пришлось окончательно попрощаться с женской обувью), и спросил, не было ли в моём роду горных троллей.
- Кто знает. Наверное, это всё же лучше, чем иметь в родственниках пьяное Недовеличество.
В общем, мы сразу нашли общий язык.
У моего принца имелся свой личный парк, конюшня и псарня. Настоящий рай! Король не препятствовал нашей внезапной дружбе: быть может, он просто не смел перечить своему избалованному сыночку.
Я знала, что когда-нибудь мы с принцем будем вместе. Отрицать это было так же глупо, как и утверждать, что солнце садится на севере. Но в один прекрасный (точнее, ужасный) день мне показалось, что между мной и наследником всё кончено, - окончательно и бесповоротно.
Я убила его любимую кошку. Это вышло случайно. Я села на неё и сломала бедняжке хребет (правда, эта кошка была настолько толстой, что всё равно скоро скончалась бы от ожирения).
Пришлось уехать домой и лить слезы.
"Он никогда меня не простит" - решила я.
Через неделю пришло письмо. В нём находились самые важные в моей жизни строчки:
"Дризелла, я люблю тебя. Я больше не злюсь. Давай поженимся, когда тебе будет шестнадцать?"
Моя жизнь превратилась в ожидание чуда, - и обрела смысл.
***
И вот, наконец, наступил Бальный День, - день, когда молодые юноши выбирают себе будущих жён. День, когда королевский дворец отрывает свои двери всем девушкам, - и дворянкам, и простолюдинкам. День, когда случается невозможное: скажем, наследный принц может объявить своей невестой самую некрасивую девушку королевства, и подарить ей хрустальные туфельки, - такие, что не будут впору никому, кроме неё - потому что ни у кого в королевстве нет таких огромных ступней.
Надо ли объяснять, отчего я была в ярости, узнав, что в свой первый Бальный День останусь дома?
Анастасия вцепилась в меня крепко, словно клещ. Она закатила глаза и шептала что-то о Королеве Мух, - верно, мне не стоило читать своей сестре на ночь сказки.
"Ничего, Дризелла, - успокоил меня отец. - Если принц и правда любит тебя, он ни за что не выберет другую девушку!"
"Не бросишь же ты свою бедную сестру, в самом деле?" - нахмурилась матушка.
Разумеется, говоря о "бедной сестре", она имела в виду Анастасию, и только её. О Золушке к тому времени мы уже не говорили. Последний год Третья всё время спала и почти ничего не ела, - проще говоря, никоим образом нас не беспокоила.
Мои родители уехали, - уж они-то обязаны были присутствовать на таком важном мероприятии.
Я сидела у окна рядом с Анастасией и смотрела, как их карета скрывается за поворотом. Вскоре моя сестра успокоилась и заснула.
Золушка попалась мне на глаза случайно. Ловко, словно цирковая мартышка, она спустилась по стене и направилась в сторону леса. Решение последовать за ней пришло спонтанно, - и, возможно, просто от скуки. Шестнадцатилетние девушки не верят в лесных фей, и не боятся неприятностей. Особенно, если эти девушки умеют за себя постоять.
Жужжащая мошкара облепила тело со всех сторон: оставалось лишь, стиснув зубы, терпеть постоянный зуд и укусы. Я старалась ступать как можно легче: когда-то отец учил меня правильно ходить по лесу; и всё равно казалось, что шаги мои оглушительны.
Золушка вышла на середину поляны и расставила руки в стороны.
- Крёстная! Выйди, покажись!
Я содрогнулась: кого же кличет моя сестра, в такое время и в таком месте? Затрещали кусты репейника: что-то приближалось, - тяжелое, грузное, огромное.
Мне трудно описать это существо: слова на бумаге не смогут достоверно передать столь отвратительный и чужеродный облик твари, явившейся перед моим взором. Земля наша была полна историй о Гнусном Народце, о Великом Нашествии и о последней войне, на которой сражался и мой отец; картинки в книжках, иной раз весьма выразительные, пугали меня, но никогда надолго не задерживались в памяти. Гнусь ушла, уползла, улетела далеко-далеко. Но теперь, увидев одно из тех чудовищ вживую, меня парализовало безумным, животным страхом.
Тварь была высока, - куда выше любого взрослого мужчины, она передвигалась скачущей, нелепой походкой, то и дело подгибая под себя тонкие, как у кузнечика, ноги. Тело существа облепляла непонятная клейкая масса. Руки, - их определенно было несколько пар, - копошились под ней, появляясь то с одной, то с другой стороны. Непропорционально большая голова качалась на тонкой шее, словно тыква на огородном пугале. Изо лба торчали гибкие рога, - они вертелись из стороны в сторону. Глаза же, - чёрные и выпуклые, словно капли смолы, не имели зрачков и век; более всего они походили на глаза мухи или какого-нибудь другого насекомого.
- Чего молчишь? Или говорить разучилась? - Золушка нетерпеливо тряхнула головой. Похоже, жуткий вид собеседницы не пугал её.
- Тишше, тишше, - тварь заговорила, не двигая ртом; щёлкающий голос доносился из самой утробы. - Грмкое двукровое, глпое двукровое.
- Я тоже рада видеть тебя, Шестикрылая. Помню, пять лет назад ты пришла ко мне и сказала ждать. И что же? Я хочу отрастить крылья, я хочу домой, - в лес. Я хочу убивать людей, - и что же, ты снова скажешь нет?
Крёстная завертела рогами и взмахнула крыльями, - прозрачными, как у стрекозы. Они росли прямо из спины, по три пары с каждой лопатки.
- Шшшш, Шшш!! Снова скжу нет, и не перечь!! Но скжу и то, что пнравится тебе, двукровое.
- Ты уж постарайся, - уперла руки в бока Золушка.
- Кровеносные, - от них всё зло. Сколько лет они гонят нас от своих границ, разоряют наши гнезда? Уж и не вспомнить. Мы бьемся отчаянно, - но проигрываем. Кто-то скажет, что время наше ушло, и теперь земля принадлежит им, - но я скажу: ложь! Крылатые - хозяева всего и вся!
Голос существа выровнялся, став больше похожим на человеческий.
- Уж не хочешь ли ты опять развязать войну?
- Нет, нет! - Крёстная прищелкнула языком. - Крылатые не будут больше воевать. Мы просто придём и возьмём этот мир себе, вот так. Мы смотрим на тебя, - все смотрят, и Двадцатикрылые, и Ползучие, и Матки, и думаем - та самая, та самая, не иначе.
- Ну хватит! Надоели твои бредни! Я хочу на бал!
Тварь издала звук, отдаленно смахивающий на вопли десятка кошек, которых режут тупой пилой. Шестикрылая смеялась.
- Верно, верно! Ты поедешь на праздник Кровеносных, поедешь и возьмёшь себе их наследника и их страну.
Золушка насторожилась. Похоже, она впервые заинтересовалась сказанным.
- И что, думаешь, выйдет гладко? Или ты поможешь?
- Помогу не я, - Чудовище качнуло головой так резко, что, казалось, она вот-вот слетит с шеи и покатится по земле. - Но Магия Двенадцати. Слушай и не перебивай. Ты отрастишь крылья, - и изменишься. Время тебе будет - до двенадцати часов ночи. Если успеешь попасться на глаза их наследнику, - он будет твой душой и телом, твой до последней мысли - на двенадцать месяцев. За это время успей с ним совокупиться, - и родить ребёнка. Лишь только появится на свет твой первенец, народ наш обретёт власть над кровеносными, власть на двенадцать тысяч лет!
Золушка присвистнула:
- Однако! Если уж мы такие сильные маги, отчего так часто проигрываем?
- Глупое двукровое. Магия Двенадцати имеет силу только сейчас. Благодари за это твоего человеческого отца, вот так вот!
- Моя мать, верно, была очень красива... - задумчиво произнесла Золушка.
- Твоя мать, - моя сестра, - была очень глупа! - Крёстная раздраженно зашелестела всеми шестью крыльями, - Она спуталась с кровеносным и забыла о своём народе. А отец твой оказался слаб: не смог убить девчонку-полукровку. Его лучший друг уже занёс меч над твоим коконом, но получил предательский удар в спину. В ту ночь проснулись древние силы, - силы, враждебные кровеносным.
- Ненавижу своего отца. Ненавижу всех кровеносных.
- Молодец! Хорошие слова. Но довольно разговаривать, - время звать!
Крёстная дернулась, и вдруг затряслась, словно в лихорадке:
- Ко мне, ко мне, ко мне... - забормотала она, срываясь на чужеродный, щёлкающий язык.
Смолкло пение ночных птиц. Лес начал наполняться непривычной тишиной: она стремительно пожирала его, словно капля кислоты, упавшая на портрет. А после всё вокруг разом накрыли шорохи, присвисты, жужжание, щелчки и стрекотание. Сухая трава обратилась в живой чёрный ковёр: бесчисленные тьмы насекомых сползались на зов. Они ползли не глядя, огибая деревья и человека, случайно оказавшегося на их пути. Мне казалось, что я стою по колено в бурном ручье, и холодные воды обжигают ноги. Крик ужаса уже готов был сорваться с уст; но страх перед Шестикрылой был сильнее. Закрыв руками лицо, я пыталась укрыться от туч слетающегося комарья и некстати проснувшихся мух, стрекоз, мотылей и иных тварей, коим не было числа и меры. Золушка запрокинула голову и расхохоталась: шевелящаяся масса постепенно облепляла её тело. Через мгновение она скрылась под чудовищным покровом полностью. И несметное полчище насекомых вдруг опало, рассыпалось.
- Врные слуги, - щёлкала Крёстная. - Они отдали жзни своей прнцессе!
Из спины Золушки начало прорастать нечто, похожее на крылья гигантского мотыля; но другой формы, прозрачные, с голубоватыми прожилками.
- Ах, - выдохнула моя сестра. - Как они малы!
- Ничего, - махнула рукой Шестикрылая. - Ещё отрастут.
Крёстная выгнулась дугой, выплюнув на грудь Золушке комок липкой белой слюны. И резво задвигала всеми шестью руками, словно пряха. Она вертела и подбрасывала свою крестницу, и плела, плела, плела... Видно, Шестикрылая использовала какое-то заклинание Гнусного Народца, ибо отвратительная блевотина вдруг начала превращаться в подобие одежды. Точнее, платья, - странного, но изысканного, переливающегося и легкого, словно паутинка. При взгляде под определенным углом сквозь юбку даже просвечивали ноги Золушки.
Крёстная поплевала и на волосы девушки: и на голове моей сестры появилась высокая диадема, такой невероятной красоты, что все дорогие украшения моёй матушки на её фоне казались бы жалкими стекляшками.
- Ну что ж, - теперь-то я готова?
- Ещё нет! Что же, ты собралась идти на бал босиком? У меня есть кое-что. Триста паучих трудились день и ночь, питаясь сердцами белых лошадей, чтобы сотворить такое.
Крёстная засунула руки прямо себе в брюхо, и, покопавшись там, извлекла пару туфелек, полупрозрачных, покрытых извилистыми разводами.
- Если наденешь их,- сказала она. - Красота твоя удесятерится.
- Слушай, - спросила Золушка, оглядывая дары, - А всё это не исчезнет вдруг, скажем, в двенадцать часов ночи?
- С чего бы? - обиделась Крёстная, - Невысокого же ты мнения о моей слюне! Королева мух носила мою тиару целых пятьсот лет, вот так! Ну, а если ты сама вдруг захочешь избавиться от одежды...
Шестикрылая многозначительно хмыкнула.
- Карету из черепа огромной змеи, что выползает в полнолуние, я приготовила для тебя заранее. Долго же я над ней колдовала! Осталось только найти, кого бы превратить в коней, - настоящие-то тебя не повезут, вот так вот.
- А, - Золушка улыбнулась. - Это совсем просто. Вон там в кустах сидит Дризелла, а ещё можно взять идиотку-Анастасию.
Я пыталась бежать. Пыталась драться. Но всё без толку, - к несчастью, Шестикрылая умела летать. Она высунула язык: он тотчас же обратился в длинное жало; и уколола им меня прямо в сердце. Как же это было больно! Но то, что произошло дальше, оказалось намного ужаснее.
В детстве мне читали множество историй про оборотней. И я всегда удивлялась: почему люди, что обращаются в зверей, всегда такие злые? Стоит им перекинуться в волка, или ещё в кого-нибудь, они сразу начинают бросаться на маленьких девочек и разорять деревни.
О, теперь мне удалось гораздо лучше понять этих бедолаг!
Мои суставы выворачивались и ломались с отвратительным хрустом; кости удлинялись на глазах и кожа, не поспевая за этим ростом, рвалась и лопалась. Голова вытягивалась; нос сплющило, а глаза потащило к ушам. Я закричала: так громко, как только могла, - но услышала лишь отчаянное лошадиное ржание.
- Определенно, некоторым стоило родиться лошадью! - заметила Золушка.
Крёстная набросила мне на шею какую-то липкую уздечку, - и движения мои тотчас же оказались скованы.
- Теперь она будет послушной, вот так!
Я знала одно: Анастасия этого не перенесет.
***
Дорога до дворца помнится мне как безумный калейдоскоп боли, страха и мелькающих перед глазами картинок. Правда, на бал я всё же попала. Моя мучительница произнесла несколько слов (очевидно, им её научила крёстная) и мы с Анастасией, обратившись в маленьких породистых собачек, заспешили вслед за Золушкой. Похоже, ей доставляло удовольствие подобное унижение.
Золушка произвела настоящий фурор. Ах, как она танцевала, как кружилась! Лучшие танцовщицы пытались повторить эти удивительные движения, но лишь нелепо спотыкались и падали.
"Кто она, откуда? - перешептывались министры. - Видно, она очень богата!".
"Только посмотрите на неё! Одета, будто шлюха!" - завистливо шипели фрейлины, но и они не могли отвести от странной красавицы глаз.
"Что за наряд! Как дивно сделаны эти крылья! Прямо как настоящие!" - восхищались художники и портные.
"Вина! Принесите мне вина!", - как всегда, кричал король, - единственный из всех, кому было наплевать на происходящее.
Мой принц не говорил ничего. Он просто молча стоял и смотрел на Золушку. Она же подошла к нему сама и пригласила на белый танец.
А лишь только раздался последний удар часов, Золушка взмахнула руками и оказалась абсолютно голая, - на ней остались лишь туфельки. Роскошное платье будто растворилось в воздухе! Нельзя сказать, что её фигура являла собой эталон красоты; но маленькая грудь и узкие запястья весьма ценились в то время. Впрочем, моему принцу, в свои семнадцать лет ни разу не видевшему обнажённых женщин, многого было и надо. Пока он хлопал глазами, "героиня вечера" сорвалась с места и бросилась прочь. Разумеется, обычная девушка не убежала бы дальше парадной лестницы (дворец хорошо охранялся), но физиология народа, к коему принадлежала Золушка, всё же отличалась от нашей. Впоследствии стражники долго рассказывали о прыгунье, что с разбегу перескочила через высокую ограду и скрылась в лесу. О её визите напоминала лишь туфелька, неосторожно (то есть, конечно, намеренно) брошенная где-то на лестнице.
Через сутки туфелька треснула и рассыпалась. Во всяком случае, так утверждал первый министр, - не всем нравилось внезапное увлечение наследника девушкой, взявшейся неизвестно откуда. Таинственная "фея", как её прозвали при дворе, затмила ему весь белый свет. Её искали, - этим занималась и королевская стража, и тайная полиция. Кажется, к поискам даже подключили (негласно, разумеется) воровские и разбойничьи кланы. Но увы, - безрезультатно. Принц пребывал не в лучшем расположении духа: лекари уже опасались, не превратится ли он во что-нибудь с горя.
"Я узнаю её, - все время повторял влюблённый наследник, - Мне никогда не забыть её глаза, её хрустальные глаза!"
Помучив своего избранника с неделю, Золушка отправила во дворец гонца с письмом.
И настал конец всего.
***
Впрочем, я слегка забегаю вперед.
После бала мы с Анастасией всё же вернулись домой, и даже остались живы.
"Если будешь болтать, Крёстная снимет с тебя кожу и скормит древесным термитам", - на всякий случай предупредила Золушка.
Но я всё равно решила поговорить с отцом. Я расплакалась и выложила всю правду, - о том, как меня превратили в лошадь, и о Золушке, и о Крёстной с Королевой Мух.
"Никогда, - отец нахмурил брови, - Никогда не говори об этом в моём доме! Королева мух уже тысячу лет как мертва, и шестикрылые, и матки, - всё давно мертвы. Те, с кем я воевал, и те, с кем воевал мой дед, - жалкие остатки некогда великих армий, - всего лишь мелкая гнусь".
"Но я видела, Шесткикрылая говорила с Золушкой! - вскричала я.
"Довольно!" - он стукнул по столу кулаком.
Я испугалась. Никогда ещё мне не приходилось видеть отца таким.
"Я знаю, тебе нелегко, - оглядев меня с головы до ног, он неожиданно смягчился. - И всё же это не повод клеветать на свою сестру из зависти".
"Прости меня, папа, - расплакалась я. - Но ведь ты сам рассказывал, что когда-то..."
"Когда-то! - рассмеялся он, - Когда-то и драконов разводили ради сражений, а теперешние годятся лишь для того, чтоб делать из них обувь!"
Ах, мой бедный отец! Если бы он только прислушался ко мне!..
***
Вскоре Анастасия покончила с собой: скрутила из простыней веревку и повесилась. Мне было горько, но я предвидела, что это произойдёт.
Мы ещё не успели похоронить мою бедную сестру, когда в дом ворвались стражники с саблями и мушкетами наперевес. Некоторых я даже узнала: это была личная охрана принца. На секунду я взглянула на лицо Анастасии, лежащей в гробу, - такое спокойное и умиротворенное (хоть и местами синее), и подумала, что впервые в жизни она поступила не так уж и глупо. В комнату вошел наследник. Я хотела броситься моему принцу на шею и сжать в объятьях, - так крепко, чтобы на его лице выступил пот. Но он держал за руку Золушку. Похоже, она околдовала его окончательно.
- Вот они! - вскричала она. - Вот те, кто мучили меня! Накажи их, любимый!
Принц подал знак, и стражники крепко схватили меня, моего отца и матушку, не забыв связать нам руки.
- Смотри, вот эта женщина, - Золушка подошла к моей матери и плюнула ей в лицо. - Она заставляла меня ходить в лохмотьях и морила голодом! Она запирала меня на чердаке и обваривала кипятком в ванной!
- Как это ужасно, любимая! - всплеснул руками мой принц. - Убейте скорее эту мучительницу!
В глазах матушки не было страха, - а только обреченность и смертельная усталость. В грубых руках, что сжимали её плечи, она показалась мне маленькой беззащитной девочкой, - той, которой я никогда не была.
"Неужели, - осенила меня мысль, - Неужели она знала, что так и будет, знала, но не пыталась изменить судьбу, - ради отца?"
Она не плакала, и не просила пощады, - и я не буду.
Золушка подошла к моему отцу и долго смотрела ему в глаза. Казалось, что-то боролось и трепетало внутри неё, - возможно, то умирала её человеческая половина?
- Этот... человек, - наконец произнесла она. - Он... он бил меня. Да, бил... А ещё насиловал, - каждую неделю!
"Лгунья!" - хотела закричать я, но тяжелая рука стражника зажала мне рот.
- Клянусь, - прошептал отец Золушке. - Я любил твою мать...
- Наверное, поэтому ты её убил? - усмехнулась моя сестра.
Он промолчал: похоже, ему было нечего на это ответить.
Принц подал знак, и один из стражников, достав кинжал, перерезал моёму отцу горло.
Вырвавшись на миг, я крикнула принцу:
- А ведь ты говорил, что любишь меня!!
Мой принц усмехнулся:
- Ты убила мою любимую кошку!
- Я сама займусь Дризеллой, любимый! Подожди меня снаружи. - Золушка улыбнулась и выпроводила своего жениха и всю его свиту со двора.
Оставалось только гадать, как именно я умру и насколько мучительно это будет.
- Расслабься! - Золушка расхохоталась. - Сегодня больше никаких убийств: это слишком скучно. К тому же, мне надо потренироваться в магии.
"О, Господи! А она ведь правда моя сестра, - родная сестра!" - проскользнула ужасающая мысль.
- Бедняжка Дризелла! Похоже, тебя единственную тут никто не любил.
- Ты украла моего принца! - выпалила я.
- Это ничтожество? - Золушка взглянула на меня почти с жалостью, - Не волнуйся, я убью его, как только родится ребёнок. Когда я стану королевой, у меня будет много мужчин, - красивых мужчин. Я буду с ними играть. Но, потом я, наверное, их тоже убью.
Она подмигнула мне и подняла руки.
Так я и стала лошадью. Окончательно и бесповоротно, ибо заклятие, что испытала на мне моя сводная сестра, в этот раз оказалось необратимым.
- Поверь, тебе так намного лучше! - прищурилась она. - Если будешь вести себя хорошо, я подарю тебя своему жениху.
***
В сущности, жизнь в королевских конюшнях оказалась не такой уж плохой. Меня кормили три раза в день, выгуливали, не забывая расчёсывать роскошную гриву. Бывали минуты, когда мой человеческий разум уходил, уступая место простым и беззаботным мыслям лошади. Сначала это пугало меня, - а потом перестало. Золушка не обманула: мой принц часто был рядом. Его невеста обожала целоваться с ним у меня на глазах. Казалось, она была абсолютно счастлива. Но все же не до конца: мой принц ещё не вступил с ней в телесную связь. Золушка под разными предлогами не пускала его к себе в спальню и оттягивала венчание.
В книгах о Гнусном Народце говорилось, что эти существа могут размножаться лишь в определенный период времени. Очевидно, для Золушки это время ещё не пришло. Я надеялась, что оно не придет никогда; но однажды утром моя сестра во всеуслышание объявила, что готова сочетаться узами брака со своим любимым.
Старый король и его жена умерли через месяц после бала: по слухам, их укусило какое-то ядовитое насекомое. Мой принц довольно быстро обрел всю полноту власти. Говорили, что он дальновиден и мудр. На самом же деле дальновидной и мудрой была Золушка: помнится, подобное рассказывали и о Королеве Мух, - самым мудрым и взвешенным её решением был указ о истреблении человеческой расы.
Перед венчанием Золушка сказала, что я повезу её жениха от церкви и обратно.
- Этому глупцу взбрело в голову ехать верхом! - всплеснула руками моя сестра. - Надеюсь, ты довезешь своего любимого в целости.
Так мне и удалось побывать на свадьбе, которая могла бы стать моей.
Принц гладил мою шею, шепча на ухо что-то ободряющее. Золушка ехала чуть поодаль, с комфортом расположившись на роскошных носилках, - их несли четверо силачей. Толпа приветствовала новую королеву, - юную, красивую, и, что немаловажно, - по слухам, бывшую служанку! Её любили...
Я шла резвым, но ровным шагом, - молодой король до сих пор не очень хорошо держался в седле. Я чувствовала тепло тела моего принца, - и его дыхание.
- Красавица моя! - произнёс он. - Ты самая замечательная лошадь в королевстве!
Мысли в моей голове, - пока ещё человеческие, - падали одна на другую, словно костяшки домино. Наконец, они обрушились все, - и пришло решение, что скрывалось под стенами разума. Ибо решение это было безумным и самоубийственным. Но всё же - единственно верным.
"Сейчас или никогда!"
Я встала на дыбы и с силой мотнула головой, вырывая из слабых рук поводья. Я готова была сорваться в галоп или вспрыгнуть, выгнувшись дугой, - но этого уже не требовалось. Принц слетел с моей спины, как тряпичная кукла. Он упал на камни мостовой и больше не шевелился. Но я не увидела крови, - возможно, он был просто без сознания. Дело следовало завершить. Сделав шаг вперед, я подняла переднюю ногу и ударила принца копытом, целя точно в висок. И ещё раз. И ещё. Так, чтобы треснул череп. Я взглянула на лицо своего любимого, - некогда красивое, а теперь являющее собой кровавое месиво, - и не поверила самой себе. Неужели я способна на такое?
Площадь сковало тишиной, - так всегда бывает, когда что-то ужасное происходит у всех на глазах. А потом раздался крик, - нет, вопль, чудовищный и безмерно отчаянный. Лопнули витражные окна собора. Голуби, кружащие над крышами, упали замертво. Носильщики рухнули на колени, зажимая уши. Не выдержав, дети и старики в толпе повалились в обморок.
Человек так кричать не мог. Но Золушка и не была человеком. И она кричала. И рыдала, сбиваясь в почти собачий скулёж. И кусала губы, молотя кулаками о камни. Её лицо перекосило, вывернуло. Больше никто не смог бы назвать эту девушку красивой. Золушка предстала той, кем являлась на самом деле. Отвратительной полукровкой. С острыми скулами, неровной кожей, тощей шеей, и выпученными, непропорционально огромными глазами. Магия двенадцати покинула мою сестру; а может, её просто покинула надежда?
Судорожно дёрнувшись, Золушка отрывисто выдохнула, - словно мать, разрешившаяся от бремени. На лбу, груди и ладонях девушки появились тёмные пятна: они стремительно разрастались, будто чернильные кляксы. Моя сестра всхлипнула, - как-то совсем по-детски, нелепо шмыгнув носом, - и вдруг рассыпалась сухим песком, оставив после себя платье, диадему и чудесные хрустальные туфельки.
Я опомнилась первой и побежала, - нет, понеслась самым быстрым галопом. Куда угодно - лишь бы подальше отсюда! Раздался хлопок. Что-то горячее и тяжелое влетело мне в правое ухо и вышло с другой стороны. Было очень больно, - но, к счастью, недолго.
Это не самый плохой конец. Золушка убита, - убита собственным отчаянием. Гнусный Народец не будет властвовать над нашим миром двенадцать тысяч лет. И все люди будут жить долго и счастливо...
Наверное.