Судьба, что ли такая - чувствовать себя, как больной, которому все время вырезают аппендикс, упорно вырастающий заново? То ли хирурги идиоты, то ли больная - досадный феномен. Хорошо бы только хирурги, - тогда прочь из лазарета, но что если им действительно достался сложный случай? Проверять было страшно. Поэтому Полина пока терпела.
--
Скажи честно, ты позвонила только потому, что у тебя сломалось кресло? Ты на месяц пропала, а теперь что мне думать?
--
Но... ты сам просил звонить, если понадобится помощь. Плакать в трубку, если грустно! Ты говорил, мы должны друг друга использовать, потому что в этом и есть настоящая близость. И что я делаю ошибку, когда ограждаю тебя от своих неурядиц.
--
Да. Раз в месяц не ограждаешь. Близость на грани фантастики, дорогая! А как же я? У меня тоже случаются неурядицы. Мне тоже хочется скромного "прошу слова, господа"! Но ты на звонки не отвечаешь, писем не пишешь.
Полина обреченно умолкла. Теперь ей предстояло только слушать обличительный монолог. И делать запоздалый вывод: чтобы не прослыть корыстной, надо ежедневно донимать Алешу просьбами и жалобами. А лучше сразу мчаться к нему в Бирюлево, где ее менторски безжалостно отсчитают за неправедный образ жизни. Потому что правила все время меняются. Начинаешь выполнять одни, как тут же подоспевают новые, исключающие прежние. Однако на эту тему Полина наложила табу. Противоречия полов и чего угодно - более не ее стихия. Она даже отказалась вести колонку "Ворчливая фройляйн". Начальник и друг Никита Богданович любил расцветить свой нежно любимый электронный альманах разными нововведениями. Ему там не хватало, как он выражался, бодрого и пикантного женского голоса. И он решил вверить эту миссию верной помощнице Полине. Ее задача заключалась в том, чтобы "остроумно изобличать общественные пороки". Попахивало Кукрыниксами, даже более того - злой дамской сатирой. Полина зажмурилась и пообещала себе, что не превратится в ядовитую амазонку. Куда деваться - шеф, как любое живое существо, был подвержен сезонным переменам настроений. Ему надоедало производство упаковочных материалов, и он начинал с тоской смотреть в сторону всевозможных фабрик грез. Благородных интеллектуальных занятий, а также подвижнических деяний. На корпоративах все чаще вспоминал дедушку-фельдшера. И однажды духовная жажда Никиты породила симпатичное средство массовой информации. Оно было добрым, укромным, несерьезным, нестандартным, - словом, как раз таким, которое появляется по вдохновению. Но на смену вдохновению, к сожалению, приходят амбиции, и вот уже Никита засматривался на массового читателя и стал потихоньку все портить. Тогда-то ему и пришла в голову колонка эмансипированной фройляйн.
Полине пришлось попотеть, выжимая из себя модное и востребованное чтиво. Но виртуальные жесткие рамки на удивление стремительно испортили реальность. А может вовсе не они виной тому, что Полина перестала отвечать на алешины звонки. В конце концов, он - стареющий неудачник. Пора произнести эту крамольную мысль вслух, и тут же брезгливо выбросить ее из головы. Нет неудачников, есть философы. Они, как известно, слишком часто задаются вопросом "зачем?".
Вопросы - это вообще признак трудного характера, чему Алеша прямое подтверждение. "При чем тут фройляйн? Почему по-немецки?" - озадачил он Полину. Что она могла ответить? Только то, что шеф любит иностранные слова малоизвестных ему языков. "Пустозвон", - вздохнул Алеша. Верноподданическим синдромом Полина не страдала, но за шефа стало обидно. Защищать его вслух нельзя - из этого выйдет ссора. С мнением Алексея о других мужчинах надо только соглашаться. Иначе нарвешься на подозрения в избыточной симпатии. Полина решила: не буду больше ворчливой фройляйн и не стану ввязываться в проекты, которые вредят ровному течению любви. Попытаюсь во всем с Алешей соглашаться. Смотреть ему в рот, о чем он не раз меня просил.
Оказалось, очень сложно смотреть в рот тому, кто все время говорит. И вообще, если надо все время соглашаться, то проще уклоняться от встреч. И, наконец, ровному течению любви мешает сама любовь.
Меж тем тактика уклонения принесла горькие плоды. Алексей воздвигнул новый вопрос: с какого момента дражайшая Поля к нему охладела? Что за черт... Да что я батарея, чтобы охладеть?! - протестовала "уклонистка". И даже если попробовать отразить упрек, то увязнешь в рефлексиях. Только кажется, что отчуждение начинается с одного неприятного эпизода. С этого эпизода лишь начинаешь его замечать. Оно высовывает свой острый угол, и он царапает в самый неожиданный момент. И вот тогда тонешь в грустных предположениях - с чего же все началось? Уйма сил и времени уходят на алтарь поисков истины. Абсолютно бессмысленных поисков, потому что искать нечего. Можно найти массу причин - и все они окажутся фальшивыми. Потому что мы ищем совсем не то, что надо искать. Не надо искать момент - корень зла не в моменте, а в просто законе жизни. Каждые семь лет мы меняемся. Каждые двенадцать лет мы тоже меняемся. Каждые три года и даже немного каждый сезон... И даже если неимоверными усилиями памяти поймать за хвост то мгновение, с которого пошло все не так, - то это открытие ничего не меняет. Причина не в точке, а в потоке. В жизненных циклах. И если бы тот, кто рядом, менялся синхронно! Редкий случай. В других случаях можно всю жизнь подстраиваться под чужие потоки, что Полина тщетно пыталась. Но поняла, что придется изменить дату рождения. Рисунок родимых пятен. Даже внутриутробную историю. Цвет глаз и состав крови.
Однажды Поля нашла у Лешеньки прелюбопытную запись. Там были параметры идеально подходящей ему женщины. Он отбрехивался в полино ироничное лицо: мол, друг посоветовал. Такое тонизирующее упражнение, ничего личного и серьезного. "К тому же ты не звонила, я грустил. А что, лучше бы запил?"
Винить Алешу не за что. Он чувствовал, что его держат про запас, и тоже готовил запасные аэродромы. Такие трогательные и целомудренные: "Послушная, с квартирой, безропотно рожает детей... большая грудь, длинные волосы" О, все не про Полину! Она не ударялась оземь, как сказочная горлица и не превращалась в красну девицу вышеописанных свойств. Но и рвать с Алешей боялась. Пускай он первый. А то быть одновременно одинокой и виноватой невыносимо. "Пускай найдет длинноволосую голубоглазую, - шептала Поля перед зеркалом. - Я живучая и полнокровная, а он вздорный нытик с целлюлитом на животе".
Но разве можно так с мужчиной! Тем более, который умеет с неожиданной заботой сменить диван после жалоб Полины на боли в позвоночнике. Хорошо, пусть он этот диван не покупал, а вывез от брата, который собирался покупать новый. Полине не обязателен новый, ей и подержанный, - точнее полежанный, - приятен. Только он слегка продавлен и спать на нем еще неудобней, чем на прежнем. Спина вероломно продолжает болеть, но ныне это вызывает у Алеши по-человечески понятное раздражение. "Может, ты просто меня разлюбила, и теперь тебе все не так...".
--
Нет, просто мы оба - люди несистемного подхода, - Полина принималась говорить очень быстро, чтобы Алеша не успел ее перебить. - Все эти полюбила-разлюбила - несерьезный разговор. Совместная жизнь - мероприятие для основательных людей с ясным умом. Недаром принято клише "у меня по поводу вашей дочери серьезные намерения". Мне думается, что символ брака не столько обручальное кольцо, сколько палец, на который оно надето. Знаешь, такой отекший с возрастом палец со складками кожи, которые уже никогда не позволят снять с себя эту золотую петлю. Неснимаемость колечка - признак настоящего брака. Не смейся, это не моя мысль, это психофизиологический феномен. Просто есть люди, которые, что бы ни случилось, сама мысль о разводе им представляется абсурдной. И вот у них, у тех, что с "серьезными намерениями", в сущности, не случается ничего такого, что может навести на навязчивую бракоразводную мысль. В крайнем случае, дальше разговоров дело не пойдет. Такие люди просто живут и не тревожат Бога по пустякам. И дело не в колечке, конечно. Некоторые вообще с самой свадьбы его не носят, и лет пятьдесят бок о бок. А мы другие, мы все время меняемся - каждые семь лет, каждые три года, каждый сезон... Это не плохо и не хорошо. Просто все разные и никто не виноват.
Алексея не радовала примирительность тирады. Полина умолкала в отчаянии: все, надоело, я и так уже чемпионка среди мировых судей в среднем весе. Все время кого-то уговариваю, утешаю, примиряю и вселяю надежду на перемены к лучшему. И к тому же из кожи вон лезу, чтобы облечь банальности в новые метафоры. Просто-таки портативный подъемный кран для боевого духа команды. Вот и шеф давно просек это органическое свойство Полины. Никиту, кстати, ее цвет глаз, длина волос и даже состав крови вполне устраивали. "Понимаешь, это, наверное, у тебя с рождения. Ты конституционально обусловленный оптимист. Тебе даже полезно выплескивать позитивную энергию, иначе будут перекосы от избытка адреналина. Хочешь, мы переименуем Ворчливую фройляйн в Веселую фройляйн?". Да хоть горшком назовите! Только состав крови стал меняться. Гемоглобин падает, требуется подкрепление. Машинка для производства радости стала барахлить. Полина захандрила и стала отлынивать от своих обязанностей перед человечеством. Конечно, первым обиделся Алеша. Он не доверял переменам, ни плохим, ни хорошим, его первым словом было "нет". Разве что мебель любил переставлять.
Полине сейчас было не до мебели. Ей хотелось обновиться, перезагрузиться, сбросить все лишнее. Она начала с малого, по-женски: не передвигать крупное, но выбросить малое. Жестким очистным мероприятиям подвергся платяной шкаф. Отдать половину бедным! - вот девиз дня. Мама встретила энтузиазм с тревогой и попыталась мягко помешать процессу. Она, как водится, предложила примирительные полумеры.
- Полянка, можно я тоже в своих вещах пороюсь, наверняка тоже найду, что отдать. И потом все вместе... а ты, глядишь, и передумаешь насчет кое-чего, захочешь оставить. Утро вечера, как говорится, мудренее...
Нисколько не мудренее! Но мама виртуозно умеет уходить от спора, и при том добиваться своего. В итоге три баула осели в прихожей и комнатах. Их обходили, о них запинались, они ждали мудрого утра. Образец маминого дипломатичного саботажа. Она всегда была такой. Работала воспитателем в детском санатории. И если есть ворожеи, что лечат наговорами, то Любовь Николаевна лечила исключительно уговорами. Она умела оборачивать сложные и грустные слова в обволакивающие чехлы. Ребенок слушает и успокаивается от того, что лежать ему в больничных застенках не месяц, а от силы четыре недели, зато не надо ходить в школу и можно кормить белок, и получить приз за плевый конкурс "Нарисуй мечту". С родной "Полянкой" было сложнее, ее упекли в больницу без церемоний - она-то знала маменькины хитрости. Это было давно. Впрочем, тактика творческого обмана работала до сих пор с детьми от нуля до семидесяти... только Полина сопротивлялась. "Дайте мне суровую правду!" - с этими словами она, грохоча своими первыми каблуками, раздувая плащ как дельтоплановое крыло, сбегала с родного пятого этажа в жизнь, в жизнь. Потом через день, через год, через жизнь возвращалась, медленно, запыхавшись. А у мамы уже были наготове творожное печенье и примирительная выставка Модильяни. Любовь Николаевна умела забывать о том, что не каждое слово можно обернуть в безопасный чехол. Есть беспощадные слова. О чем и твердила ей дочь в периоды протестов и домашних революций.
--
Мама, ты придворный историк, ты украшатель и ретушировшик, ты продлеваешь агонию своей полуправдой! Это игра не для всех. Есть страх, боль и ужас, тебе их не загладить.
--
Но зачем об этом лишний раз?
--
Затем, что поэтому ты и не стала врачом. Настоящим врачом, а не обслуживающим персоналом в белом халате!
Допустим, так и было. Окончив медучилище, Любовь Николаевна почувствовала свое призвание рядом с операционной, а не внутри. Она стала гением психологической подготовки. Разве можно винить добрую женщину за то, что она не стала занимать чужое место и полностью исполнила свое предназначение? Но близким все мало.
Полина знала, какой ответ получит. Нет, не сразу - мама не вступала в словесные перепалки. Однако, если надо, умела припомнить и страх, и боль, и ужас. Чужих детей она берегла, но бунтующую дочь ей было чем припугнуть. Скажем, своей любимой двоюродной сестрой, которая умерла от деяния подпольного абортмахера. Что, мало? Тогда вот еще, и еще. Любовь Николаевна не была настоящим врачом, но она была в курсе. Потому что настоящим врачом был отец Полины.
Отцовскую тему было не принято муссировать. Бо-ольшой человек! Приносивший под Новый год ма-аленькую елку. Он загадывал Поле веселые загадки. И это он стал называть ее Полянкой.
--
Полянка, угадай, что будет, если два человека под бой курантов загадают противоположные желания? Кто победит?
--
Я! - заорала однажды на это шестилетняя Полянка, предварительно обдумав ответ и почесав нос, чем привела папашу в восторг.
--
Ты, ты, твоя всегда возьмет! - радовался он, тиская Полю в объятиях.
Правда, быстро переключался на пикировку с мамой при закрытых дверях. О чем они спорили, почему не жили вместе - внятного объяснения не было. Любовь Николаевна - отменный дипломат и массовик-затейник. Слегка презирая ее пединститутское образование и скорбя о непродолженном медицинском, Полина все же отдавала должное матушкиным сильным сторонам и многое унаследовала от нее. От папы ей достался неукротимый "конституциональный" оптимизм. Родители на первый взгляд вполне сочетались друг с другом, но, видимо, были созданы из одной плотной и непромокаемой жизнелюбивой материи. На одной кухне они отталкивались друг от друга и начинали бороться за сферы влияния. Вот если бы кто-то из них был ипохондриком или истероидом!
Впрочем, раздельное хозяйство утвердилось сразу. Родители никогда и не жили семьей. Семейную субстанцию, как тутовый шелкопряд свою нить, вырабатывали бабушка с дедом. Яблочное варенье с корицей, пирожки с зеленым луком и яичком, торт "Степка-растрепка", шерстяные носки, лыжные прогулки по выходным... Кто-то должен выполнять эту миссию, кто-то жертвенный и блаженно не амбициозный. Кто-то золотой.
Есть одна закономерность: если родительница возлагает семейное шелкопрядение на старших товарищей, то они - не от мести, а по бессознательному почину - научат внучку быть непохожей на маму. Полина получилась фифти-фифти: и похожа, и непохожа.
А Любовь Николаевна - не задумываясь о коварной логике природы - иногда возносила благодарение дочери:
--
Как хорошо, что у меня все-таки есть ты! Спасибо Всевышнему. А ведь могло бы... А ведь так сплошь и рядом...
Собственно, что сплошь и рядом, мама, расчувствовавшись, не договаривала. Окинув взглядом сумки с одежкой, впитавшей сплин и невезенье, Поля хищно вспомнила о бумажном архиве. Мама будет спасать тряпки, но ее опека вряд ли распространится на бумаги. Вот где простор для ликвидации. Какое наслаждение - расправиться с пылью времен! И оставить только самое трогательное. Но, скажите на милость, кто придумал хранить использованные билеты? Билеты куда угодно - в цирк, в театр, в кино, в зоопарк, на поезд, на самолет и даже на троллейбус, если он до Ялты? Хорошо, лет двадцать повспоминали, прослезились, но каково тому, на ком лежит миссия зачистки хлама?! Выбрасывать надо, а жаль. Куда ни ткнись - все трогательное, не говоря уже об уходящей натуре - письмах от руки.
Вы только посмотрите - Пруст да и только:
"...Узнающий предков обретает потомков. Но прежде того он обретает более четкие контуры реальности. Он словно усаживается поудобнее на собственное место под солнцем, - и солнце, которое раньше слепило глаза, уже видится под иным углом зрения и тотчас освещает невидимую раньше паутину судьбы. Моментальные озарения, шок, нервные расстройства - вот что может последовать за этим, но их следует воспринимать не более чем болезни роста. Просто мир становится другим, с несколькими слоями смысла. Он такой и был с момента сотворения. Только в целях безопасности особо чувствительных созданий скрывал от них свою суть, - ведь надо же кому-нибудь сохранять внутри себя беззаботность и легкомыслие. Эти ископаемые попроще мудрости и добросердечия, но и они нужны для гармонии на Земле. Чтобы тем, кто увидит тончайшие судьбоносные нити, стало весело и страшно. Чтобы это были и жуть, и восторг. Чтобы в каждом моменте он вдруг увидел зерно божественного замысла.... Впрочем, наверное, тебе это кажется скучным. Тогда скажу проще: это примерно такое же чувство, как если бы тебя, уже готовую полететь, столкнули с крыши, и судорога ужаса моментально превратилась бы в блаженное ощущение полета..."
И кто это пишет - мамин тренер по биатлону! В детстве Любови Николаевне несказанно везло с наставниками. Хотя биатлонщик из них самый особенный. Писал стихи, играл на гитаре, целовал руки. Спортсмен-аристократ. Господь приостановил производство таких моделей. Полина даже была влюблена в него заочно, оттого и приберегла эпистолу.
В этом мире решительно никуда не деться от ностальгии!
Полина нехотя распорядилась по справедливости. Накопленные мамой и бабушкой чепуховины она свалила в картонный ящик, на который наклеила ярлык "Не мое" - хотя это было отчасти неправдой. Там среди прочего покоились ее школьные сочинения и неловкие поделки. Пощупать свое детское "Я" - неплохой самоанализ, посему жить будут. Все равно уже "не мое", чужое, а на него покушаться нечестно. В итоге репрессии постигли бумаги с прошлых работ и старые телефоны - все то, что запасливые люди хранят под грифом "Авось пригодится". Пригождается очень редко, но есть одно занятное свойство у бумажного перегноя бытия: он как системные файлы. Только тронь их, пошевели - и мозги придется "переустанавливать".
На следующее утро Полину обуяла пьянящая бодрость. И это не укрылось от зоркой Насти Сомовой, которая всегда звонила на работу и всегда не вовремя.
--
Ты чего такая всклокоченная сегодня?
--
Вчера избавилась от использованных записных книжек. Порвала со старыми связями. Очистила трюмы для новых историй. Мир не поставляет поводов для радости в нужном количестве, зато есть великий путь "просто так". По неизвестным причинам происходит не только остановка сердца, но и выход из комы. Тсссс! - не задавай дальше своих ядовитых вопросов, а то испортишь мой приступ эйфории.
--
Ты, я вижу, не киснешь на рабочем месте, - с явным осуждением заметила соседушка по парте.
Подумать только - госпожа Сомова когда-то делала Полине черчение! А теперь теребит ее, чтобы та сподобилась взгромоздиться в паб "У Петера на холме", где состоится готическая встреча одноклассников. Сомнительный аттракцион. Встряхивать, как пыльные перины, свои старые связи, искусственно старить свою жизнь, посыпая ее пеплом воспоминаний, украшать коллажем из забытых физиономий. Приятное сезонное хобби для крепких яппи и суррогат дружбы для астеников. А если принимать его всерьез, то идиллия может обернуться непредсказуемыми последствиями. Правда, многие твердят о полезных связях. Именно их Полина лелеяла в старых записнушках. Однако ничего не проросло. Папка старых связей полегчала, и не для того, чтобы ее моментально заполнили новым балластом. Операция "Обновление" не успела начаться, а ее уже саботируют. Так что не уговаривайте! И, кстати, насчет паба: он создан для угара. Он для болельщиков, а не для одноклассников. Но детки из овалов-виньеток коллективных фотографий хотят вновь построится в шеренгу и рассчитаться на первый-второй. Остановитесь, господа, прошлое несмертельно только в гомеопатических дозах. Это значит: случайно встретить на улице кого-то одного. Случайно одного случайно дорогого когда-то. Вспыхнуть, броситься друг другу или тихо увильнуть от взгляда, - у кого какие предпочтения. Но целая толпа фигурантов из твоего личного дела сродни мучительной кончине от переедания. Нет, Настя, не пойду, и не отрывай меня от моей законной пятиминутки счастья.
От Сомовой легко не отделаться. Она активистка виртуального общения. У нее маленький ребенок, она устала от быта, она хочет уже не электронных, а всамделишных одноклассников, рейнских вин и танцев под бабушкино диско. И ей непременно нужно завлечь на вечеринку упрямую Полину. Одной Насте идти как-то неловко. С непривычки она робеет - ведь это ее первый выход в свет после родов. А вдруг подумают, что она толстая? Как будто Полина может заслонить собой ее воображаемые излишки талии!
Пора раскрыть карты - банкет оплатит коммерчески успешный Саня Дейч. Или горстка таких же, как он, которые будут провизорски оценивать степень изношенности женских туловищ. Туловища, в свою очередь, будут обмениваться спортивно-семейными достижениями, и прочими радостями конкуренции. А Насте в школе нравился Дейч. "Удушливой волной..." и все такое. Мучительные поиски намеков на ответное чувство. Но Саня в детстве был хамоватым и сквернословным. Полина решительно не понимала настиной симпатии. И вот теперь Сомова мечтает о реванше, а Полю берет с собой в качестве подружки несостоявшейся невесты. Глупость несусветная, однако, весьма решительная. Судя по тому, что для наперсницы была даже заготовлена приманка.
--
Знаешь, кто объявился? Гриша Арамильский! - Сомова попыталась придать голосу выжидательно лирическую ноту. - Я не знаю, как ты, а он с удовольствием тебя бы повидал. Между прочим, обещал быть на встрече.
--
И примчаться ради нее из Сургута? - возмутилась Полина, чувствуя, что ее застали врасплох. - И что значит "объявился"? Сознайся, что ты его выудила на "Одноклассниках". Мы не виделись лет двадцать.
Она преувеличила, конечно. И ничего не имела против Гриши. Напротив, защищала его, очкарика, от драчливых и злых. От Дейча и компании, в частности. Это было еще в начальной школе. Потом Гриша с родителями подался на север. Его мама состояла в старинных подругах у Любови Николаевны, семьи жили в одном дворе, так что связи уходили глубоко в прошлое. Полина приводила Гришу домой и помогала ему с уроками. То было самостийное шефство энергичной отличницы-хорошистки над задумчивым троечником, бедно одетым, всегда чуть-чуть сопливым. На севере Гринька окреп, приосанился. Приезжая в Москву на каникулы, уже не искал встреч со своей защитницей. Пересекались случайно. Дружба родительниц тоже ослабла, хотя тетя Рая, гришкина мама, иногда звонила и не уставала петь Полине дифирамбы. Может, виной охлаждению - благополучный завиток судьбы в гришиной семейной истории? До него Раиса растила мальчика одна, и линия ее судьбы шла в унисон подруге. Обе матери-одиночки на утомительных работах, за детьми присматривают грейт-пэрантс, только Любовь Николаевна всегда держала участливую ноту покровительства. По неизвестным причинам она присвоила себе пальму первенства взаимопомощи и опеки. Полина с жаром наследовала этот материнский капитал. Поднятие боевого духа с тех пор стало ее стихией. Только не идет ли с таким геройством в нагрузку досадная неуживчивость с мужчинами... Тетя Рая, числившаяся послабее и победнее - почему-то! - вышла замуж. Супруг увез семью в Сургут на заработки, они там и прижились. А двужильная Любовь осталась куковать одна. Это было бодрое и непобедимое кукование, но стал вкрадываться в него припев усталости и раздражения. Иногда слеза. До поры до времени Полина считала, что все так и должно быть: честный труженик никогда не получает награды по заслугам. Он обделен благами по бескорыстию своему, он много дающий и мало получающий. Так устроена жизнь, или так устроена Любовь Николаевна, что для ребенка одно и то же. Далее логика ведет к простейшему выводу о том, что много получающий дает мало. Он жадноват, пронырлив, корыстен. Получающий вообще под подозрением! Вот, скажем, тетя Рая чем заслужила свой счастливый поворот? Какими пряниками приманила мужчину? И не абы какого, а работящего и непьющего. Не вздорного и не злобного. С которым можно жить. Пришлось, конечно, ехать на север, но Рая, обделенная путешествиями в детстве, была даже заинтригована географическими переменами. Отхожий промысел на северах в 80-е годы был в порядке вещей. А Раиса не слишком любила родную Москву. Она принадлежала к честному поколению, к тем, кто если не любит город, то и не живет в нем. Ныне, однако, взросла другая популяция, что хают родные холмы безбожно, но в глушь не торопятся, крепко вгрызлись в московские косяки.
И, кажется, все сложилось. Оставалось только возрадоваться, ведь чаяния Любови Николаевны сбылись. "Хоть бы у Раечки получилось... хоть бы Гришка поздоровел и выбился в люди", - к таким мантрам Полина привыкла. Они сбылись. Но, видимо, опекаемой не стоило слишком превосходить опекающую в удаче на личном фронте. Любовь Николаевна потому и погрустнела... Хотя выскажи ей Полина все изложенные умозаключения, как потом смотрела бы матери в глаза! Мать надо оправдывать, а не уличать. Тем более, что зависть в легкой доброкачественной форме естественна для живого организма. Тем более, что на фоне всевозможных заслуг она - грех чепуховый.
Итак, Гриша Арамильский - спорный аргумент в пользу встречи одноклассников. Абсолютно не романтический, так что здесь хитроумная Настя просчиталась. И ход событий выглядит странно. С чего вдруг Гринька пошел на контакт с Сомовой? Позвонил бы Полине напрямую, зашел бы в гости, если уж так приспичило повидаться. Квартиры по соседству, где жил Гришка в детские годы, давно нет, ее сто лет как поменяли, и где он останавливается в родной столице, Полина представляла весьма смутно. Но ее домашний номер телефона остался неизменным, как репутация газеты "Таймс", казалось бы, чего проще - набрать знакомые семь цифр! Или Гриня прячется от набежавшей тени в дружбе матерей? Но уж к нему Любовь Николаевна не поменялась, для нее дети святое и за отцов не отвечают. Что-то не так. А что?
Настя стояла на своем: "выловила" Гришу сетью. В смысле в сети. Он был рад, тронут, приветлив. У него семья, уже двое детей. С ума сойти! Правда, дети не новость для Полины, о них рассказывала тетя Рая, когда звонила матушке.
--
Похоже, он скучает, устал, хочет развеяться, - накручивала Настена всякий вздор, беззастенчиво присваивая Арамильскому собственные настроения. Еще бы: разве одинокую и не слишком удачливую на любовном фронте барышню за тридцать заинтересует примерный семьянин! Нет, для интереса надо придать ему пикантную тягу к свободе.
--
Он вернулся в Москву? - быстро прервав поток фантазии, спросила Поля.
--
Да. У него тут кое-какие проекты, как я поняла. Семья пока там, в Сибири...
Разумеется, семья нам бы только помешала! Настя, Настя, это тебе бы вести колонку "Веселая фройляйн"...
--
Кстати, он читал тебя! Сетовал, что все недосуг было оставить коммент. Сказал, что ты... всегда была необычной, как австралийская фауна.
--
Какая тонкая лесть! - фыркнула Полина, проклиная себя за то, что на этот разговор тратит свой драгоценный и законный обеденный перерыв.
Ей хотелось пройтись по Садовому кольцу, глотнуть выхлопа весны, а потом своровать во французской кондитерской кофейное безе. Цены в лавочке как раз такие, что заставляют приличного созерцателя мечтать о погроме или революции в отдельно взятой стране. Но Господь позаботился о созерцателе: продавцы здесь тоже мечтают о своем, от чего не бдительны, а яства выставлены на прилавок в соблазнительных и доступных корзинах...
Однако ныне пришлось жевать сухое печенье вперемешку с бессмысленной дискуссией. С досады Полина наговорила много лишнего, человеконенавистнического. О том, что ни на какую встречу не пойдет. Что ей нечего выставлять на витрину. Ее товар - для другой ярмарки тщеславия. Чем ей козырять, какими достижениями?! Ни карьеры, ни мужа, ни детей. Она предпочитает о себе помалкивать и не хочет ничего знать о тех, кто был свидетелем ее неловкого взросления. А у кого оно ловкое? Разве что у мерзавцев и хамелеонов. И чего ей ловить в той клоаке?! Ведь вся эта интернет-индустрия - это одна огромная дистанция. Чтобы не смотреть в глаза человеческие. Вот и не смотрите! Кто воистину хочет смотреть - надевает гавноступы и едет в Капотню или родной пригород Обломайтинск - кому где посчастливилось отмотать школьные годы. Бредет не к Сане Дейчу в кабак, а в избушку к запойному Васе, с которым картошку у помойки пекли, и подтирает там за ним, и его иссушенную маменьку поит компотом из чернослива. Любить далекого ближнего - это фактически на войне побывать.
Сомова дала ответный огонь. Вполне ожидаемого содержания. Мол, Поля, ну ты зануда! Тебя ж заклинило, неужели непонятно? Что, так трудно придти выпить-закусить? Тебя что, каждый день по ресторанам водят? Тебе предлагают расслабиться за чужой счет. Можно сказать, праздник приносят на блюдечке, а ты нос воротишь! Не по-людски это. Никто тебя не заставляет ночь напролет гудеть. Ну пойдем, а?!
Конечно, пойдем. Куда от тебя денешься! В назначенный день апофеоза у Полины случился аврал. Подлила масла в огонь, среди прочего, и самая возмутительная из ее обязанностей. Любимый, но строптивый начальник решил расширить свой лингвистический горизонт. От фройляйн - к мадемуазель! Неизвестно зачем ему понадобился французский язык. Наверное, для основательного нервного срыва. Он был не в силах слиться с его логикой и полюбить нежные нёбные перекаты. В довершение мук был избран очень экстравагантный способ обучения. В духе маленькой победоносной войны. Терапевтический женский голос звонил ему два раза в неделю в произвольное время. Уговор такой: чем бы шеф ни был занят в это время, он был обязан отвлечься и посвятить себя французским экзерсисам. Отговорки вроде совещаний, встреч с важными партнерами, просто встреч, отдыха, диареи и прочие интимные подробности - отвергались. Разве что непрямой массаж сердца, кома и прочие пограничные состояния могли пойти в зачет, и то фирма была бы очень недовольна. Ведь благодаря такому экстремизму она добивалась почти стопроцентного результата. Ее передавали из рук в руки, она стала легендой. И никакими капиталами и громкими именами непреклонных мэтров было не сломить. Не выполняешь наш уговор - спасибо, до свидания. Даже если ты сам Демис Руссос.
Это на словах. В действительности все было не так стерильно. Однако первое время шеф ретиво следовал преподавательским указаниям. А потом устал, начал кричать, что ему некогда, на нем сорок сотрудников-дармоедов и три семьи, и ему не до etre-avoire. Кричал, конечно, не тому приятному женскому голосу, который приобщал его к тайнам галльской речи, все срывы доставались верной помощнице. Полина срочно включила антикризисную программу и научила Никиту Богдановича отлынивать. На свою голову! Она-то имела в виду, что надо сменить тактику обучения, по-человечески назначая время и место уроков. Пусть даже это будут необычные время и место, раз уж шеф сам такой необычный, - но все же занятия не должны напоминать внезапные террористические атаки. Никита понял задачу причудливо. Раз уж он такой из ряда вон, можно продавить преподавательскую оборону неслыханной наглостью: некоторые звонки поручить принимать драгоценной психотерапевтше Полине! То есть в некотором смысле он собирался приставлять ее голову вместо своей и перекачивать с нее усвоенный материал, как с флэшки... Шеф полагался на то, что его помощница - интеллигентная барышня и язык Бальзака и Бржит Бардо изучала в школе. Уж передать в зобике зерно знания она сумеет!
Брезгливому недоумению мэтров не было предела, но пришлось им пойти на компромисс. Тем более, что шеф заплатил возмущенным штрафную премию за поправку к из образовательной методике. Таким образом, Полине пришлось время от времени посредничать в процессе причудливого обучения. В сущности, все объяснялось просто. Никита Богданович придерживался распространенного недоумения: я за свои бабки еще и учиться должен? Хотя он, право же, иногда стыдился самого себя - не такой уж он "горький пропойца", не быдловатый, разве что вздорный местами, с приступами диктатуры. Но не давалась ему романская группа, ой не давалась. И он мучился от слишком высоко задранной планки. Сам задрал, сам и мучился. Удел сильных натур.
- Спокойно, ребята, сейчас время нестандартных решений, - успокаивал шеф себя и окружающих.
И вот Полина нестандартно пыхтела, слушая приятный женский голос, чьи флюиды предназначались вовсе не ей, и пыталась все прилежно запомнить - удивляясь безнадежности своей миссии. Ведь ей потом, в перерывах между нервными заседаниями, приходилось чайными ложечками пичкать властного и нервного человека сложной фонетикой и коварной лексикой. Кто она такая, чтобы транслировать носителей языка?! Всего лишь пятерочница многолетней давности. Но раз Никита так решил, то сопротивление было бесполезно. Поля подчинилась... и погрузилась в гортанные детские грезы. Все, что связано с французским, было приятным разделом детства. Добрая учительница, любительские спектакли, песенки, предвкушение поощрения, любовь мира к долговязой Полянке и модель счастливой семьи Бернар как учебное пособие. Полина даже привносила фрагменты школьных уроков в экзерсисы с Никитой. Все равно в самодеятельности никто не уличит! Жаль, что разделить эту маленькую ехидную радость не с кем: Сомова училась в английской группе, ей повезло куда меньше. Все школьные училки-англичанки были исключительно не вдохновляющими.
Зато на встрече одноклассников наверняка найдется, с кем вспомнить золотые деньки. Полина почувствовала, что в душе начинает шевелиться здоровое любопытство. Ура, наконец-то пятничный драйв! Не терпелось уже расслабиться за чужой счет, как метко подметила подруга. А тут так некстати этот французский "глухой телефон"! Вот досада. Спустя рукава с этой миссией не разделаешься, шефу скоро экзамен сдавать. Сам он легкомысленно отбыл охотиться на кабанов, стая его секретарш разбрелась по распродажам. Полина пыталась всеми силами ускорить процесс, но пришлось сочинить целую методичку к будущему натаскиванию Никиты по временам глаголов. Для этого пришлось обложиться учебниками и пособиями, освежая собственные увядшие знания. За окном интригующе темнело. Этот участок дня Поля не любила и заклеймила его цитатой из песни молодой Пугачевой "...будет кто-то бегать, но не я". В смысле: правильные и успешные люди сейчас как раз встречаются с будущими женами и мужьями или запекают кур для дружеского ужина с друзьями. Друзья - программисты или дизайнеры, их жены - кадровички или мелкие офисные клеопатры. От одиночества и воображаемой курятины начинало тошнить. На смену тошноте приходили зависть, тревожная обида, желание забить на все, уехать в тихую гавань, где старик сидит на причале, ловит золотых рыбок и отпускает обратно. И все же синтезом противоречивых ощущений становилась гармония. Потому что путь выбран правильно. Ведь Полине не хочется запекать кур для кадровичек. Она и не запекает! Тревога рассасывалась, проступали маленькие радости бытия.
Конечно, даже и мечтать не приходилось о том, чтобы явиться к "Петеру на холме" вовремя. Зато теперь Полина могла бы уверенно солировать в караоке по части Патриции Каас. Имелась ли таковая в репертуаре данного заведения, узнать так и не довелось. Когда Полина туда добралась, вечеринка была в самом разгаре. А разгар порой оборачивается дракой.
Небесный сценарист, как известно, любит пошалить. Кто же был главным фигурантом силовых действий? Гриша Арамильский собственной персоной. Господи, радость-то какая, мальчик созрел! И на кого же он поднял руку? На своего детского обидчика и теперешнего финансиста Саню Дейча! С ходу ориентироваться в происходящем было трудно, без Насти Полина бы растерялась. Но подруга быстро взяла ее в оборот.
--
Наконец-то! Куда ты запропастилась?! Срочно уводи его, Поля! Я тебе дам в подмогу человека. Сейчас... вот бардак, куда же он делся...
--
Не надо никакого человека, - брутально отрезала Полина. - Я уж как-нибудь сама.
Она в эту минуту поняла, как устроен мир. Ни больше ни меньше. Как писал мамин тренер по биатлону, узрела "невидимые судьбоносные нити". Однажды она уже взяла шефство над Гришей. Не то чтобы это теперь на всю жизнь крест. И сентенция Экзюпери о прирученных не в тему. Просто тех, кто однажды был донором, по старой памяти призывают сдать кровь для пострадавших. И можно пропустить призыв мимо ушей, сказаться больным или немощным - стыдить и клеймить никто не будет. А можно отозваться. Короче, действуй по обстановке, по призванию и по силам. К счастью, Гришу уже сгребли в охапку. Полине оставалось только применить терапевтический дар убеждения. Хотя она косилась на столы с выпивкой и закуской, с рюшами из красной рыбки и листьями салата на бутербродах и любимым вином в синих бутылках. Но ей тут уже не обломится: вихрь так закрутился, что Григория надо приводить в чувство на нейтральной территории, а не на дастархане, который постелил пострадавший Саня-финансист. Его, как видно, будет утешать Настюша. И да не упустит она своего шанса. Как складно все получается у Небесного сценариста.
Гришка раскраснелся, тяжело дышал, шмыгал, но уже не как в детстве, густо и безнадежно, а по-мужски резко морщась. И моргал счастливыми карими глазами. Тщедушный утенок превратился в красивого мужчину, и кого-то неуловимо напоминал. Оказывается, в мире существует доступная терапия: набить морду однокласснику-мучителю! Пожалуй, Полина возобновит "Ворчливую фройляйн" и напишет о своем открытии. Хотя Гриня нервно похохатывал, клялся, что его бес попутал и что про Дейча много лет не вспоминал. А тут вдруг увидел, слово за слово, и вспыхнул адреналин...
Ага, ври больше! Мы не забываем химер нежного возраста. Просто далеко не всем выпадает гришкин шанс. К моменту нашего обретения силы, злодеи меркнут и осыпаются, а то вовсе дохнут, как мухи. Бить либо жалко, либо некого. Так что Арамильскому повезло. И Сане по-своему тоже, сегодняшний инцидент - лишнее доказательство его мощи и успеха.
--
Хватит о нем. У меня к тебе один разговор есть. Заранее прошу прощения, что без всяких экивоков, - вдруг переменился в тональности Гриня. - Зайдем куда-нибудь?
Зашли куда-нибудь. В маленькое кафе, чтобы хоть как-то возместить потерю праздника. Гриша давай виновато угощать, а Полине вдруг стало не по себе. Старый друг гусарствовал, мол, угощаю, ни в чем себе не отказывай! Но Поля знала: с ее алкогольными прихотями на арамильские барыши не напиться. Именно сегодня она бы не прочь расслабиться - и вот такая досада. Наверное, коварный организм настроился на халяву, и теперь попробуй его развесели... Но вечер приготовил кое-что другое.
--
Полина, я вчера встречался с батей, - торжественно и виновато провозгласил Григорий.
--
Поздравляю! А чего так кисло?
Полина всегда полагала, что у Гриши нет отца. Он за кадром, он номинален и не функционален. Папой стал отчим, добрый гений семьи.
--
И кто он такой вообще, твой батя, - полюбопытствовала Полина скорее из вежливости, не зная, что ступает на минное поле.
Гриша не спешил отвечать. Он явно напрягся, потом усмехнулся и сделал тяжелый вдох, словно собирался нырнуть. "Ты разве не знаешь?"- спросил он, непонятно на что надеясь. Конечно, Полина не знала. И могла ли она догадываться?
Потом выяснилось, что могла. Нет, ребенком Гриша был похож на мать. А вот с некоторых пор... и особенно теперь он стал похож на отца. На какого? На того самого. На отца Полины. Кульбит в папочкином духе. Он любил загадки-анекдоты. Например, про Косыгина, почитаемого в народе за самого сообразительного члена Политбюро. Суслов спрашивает у Брежнева: "Леонид Ильич, отгадайте, кто это - сын твоего отца, но не ты?" Леонид Ильич, конечно, тормозит и берет, как это принято сейчас, "помощь зала". Но политбюро безмолвствует, и лишь один Косыгин спасает генсека. И тот, окрыленный, звонит Суслову с правильным ответом: "... так это ж брат Косыгина!" И папа густо гогочет.
Сын твоего отца, но не ты. Попробуй угадать!
Спасительная особенность нашей памяти - заслонять от шока чепухой. Так что не стоит проводить слишком тщательную уборку в мозгах, а также в старых записных книжках. Прошлое все равно найдет лазейку. После гришиных слов стало тихо и тяжело. Но Арамильскому надо отдать должное - он быстро справился с ситуацией. Полина, освобожденная от ступора анекдотом, могла бы затеять дамскую кошачью драку. И Гриша второй раз за вечер пострадал бы за правду в классическом понимании этого слова. В его правдивости сомневаться не приходилось, потому что разоблачительная благая весть многое объясняла. И эту дружбу-неприязнь матерей, и полянкин патронаж над слабым птенцом, и нараставшее с возрастом сходство сына с папенькой, которое Любовь Николаевне как нож в подреберье... Как раз вот такой пронзительной развязки и не хватало для полной ясности. Золотые судьбоносные нити становятся видимыми, и судорога ужаса превращается в восторг полета. Сколь своевременно письмо маминого биатлониста! За что ему, Нострадамусу-пятиборцу, нежданное спасибо.
Сменой узоров панического фейерверка, вспыхивали разные горькие вопросы. Гриша поспешил их упредить с самоотдачей первого на свете марафонца. Того самого древнегреческого гонца, возвестившего о победе и упавшего замертво.
- Полина, ничего такого себе не думай! Вообще прекрати думать. Мы с тобой практически ровесники, но не нужно пошлых сопоставлений. Я все объясню, почему так получилось! - Арамильский закашлялся от волнений, вдобавок стал шмыгать снова как в детстве, и Полина на миг испугалась, что так сейчас ничего и не поймет, - ребенком Гришка грешил невнятицей речи. - Твоя мама Любовь Николаевна спасла меня. Без нее мое рождение было бы под большим вопросом. Матушка моя... черт, надо все сначала!
И он рассказал сначала, грубой рубленой манерой побеждая смущение. Мужчинам с нагловатым обаянием, как у Полиного отца, очень идет смущение. А Любовь Николаевна та еще спасительница! У нее был затяжной и безнадежный в смысле замужества роман с уважаемым доктором. И она, как благоразумная фройляйн, решила эти отношения сдать в архив. Она честно держала паузу полгода. Держала бы дальше, если бы ее лучшая подруга Рая не забеременела и не собралась на категорически противопоказанную ей операцию. Это Люба приняла решение о противопоказании - ведь недавно похоронила...
- ... двоюродную сестру, которая умерла от подпольного аборта. Дальше! - скомандовала Полина. - Она хотела поскорее прослушать этот семейный сериал, который так неуместен среди ресторанного быта. Вроде как здесь зарождаются отношения, таков этикет, - а приходится слушать о том, во что они выливаются. Что-то в этом оскорбительное! Любовный морг. Опять от медицины никуда не деться - и ведь ей тоже пеняли несчастной родственницей, умершей во цвете лет, дабы любимая Полянка не наделала непоправимого. Таковы медицинские мамочки, которые знают толстую кишку с изнанки. И ведь как раз сегодня хотелось отвлечься от докторского привкуса жизни, а вместо столовых приборов перед Полиной выкладывают скальпель и кривые ножницы. Пожалте препарировать лягушек, дорогая!
Итак, Любовь Николаевна сказала: нет, Раиса, никаких более абортов вблизи от меня! Больше никому не дам умереть. И низко пасть тоже не дам. "Но как же буду одна... одна...одна!!!" - плакала Райка. "Нисколько не одна! У тебя родители. У тебя я. Я тоже рожу ребенка. И вместе нам будет не страшно. Я ведь тоже одна, а вместе нас будет двое. И почему двое - четверо! Четверо - это сила. Если тебя дома заедят за то, что принесла в подоле, ты прибежишь ко мне. Мои никогда не попрекнут. Ты ведь знаешь, у меня сестра..."
И далее в таком духе. Крепкая "шестидесятница" Люба пообещала и сделала. Месяцев на десять позднее, для чего вновь сошлась со своим доктором. Любовь Николаевна кремень, она, если что решит, так выпьет обязательно, как пел культовый для шестидесятников В.В. И ребеночек у нее за компанию родился здоровенький. Четырех-с-половиной-килограммовая богатырша Полина. Гриша - тоже вполне себе выставочный младенец. Люба все бодрилась: вот вырастут наши дети - победители естественного отбора и советской морали, и мы их поженим. Она купалась в праведности своей. Эх, Раиса, хотела ты пойти на преступление... Зато посмотри теперь, как все здорово получается, посмотри, как Бог о тебе позаботился, посмотри, как прекрасен мир! Полина не удержалась и улыбнулась потоку ретроспективного воображения. Она так и представляла, как тетя Рая давит в себе ответное скрежетание: мол, шла бы ты домой, Пенелопа...
- Выходит, я по гроб твоей матери обязан, - резюмировал Гриня. - Если бы не она, выскребли бы меня из утробы трехмесячным фаршем.
- А уж я-то как ей обязана! - усмехнулась Полина. - Если б не ее тимуровский почин, то мне и до стадии фарша не дойти. Застряла бы на этапе проектирования.
... вот почему Любовь Николаевна свое материнство не числила обыденным подарком. Радовалась доченьке как крупному выигрышу в лотерею.
И тете Рае, конечно, спасибо за лепту. Она - наш мирный Гаврила Принцип. Тот развязал руки ангелу смерти, а последствия Раечкиного вероломства - два младенца. Гаврила - это не наш Принцип. Мы занимаемся любовью, а не войной. Только почему любовь такая тесная, неужели в мире не нашлось другого папеньки? Ай-ай-ай, а еще подруга называется...
Довольно. Пора грамотно, но отчаянно выпить, чтобы погрузиться в облачное забытье, а назавтра, бог даст, вздувшийся нарыв сознания окажется аккуратно проколотым мизерикордией.
Но выпито было слишком мало для такого тонкого процесса. Назавтра катарсис лишь загустел. Полина вспоминала с содроганием Гришкино откровение, - о нем не хотелось думать. И все-таки думалось, и требовались подтверждение, экспертиза, детектор лжи. Не потому, что Арамильский со своей почти арамейской материнской фамилией внес сумбур в детский идиллический миропорядок - нет, как раз об этом Полина пеклась менее всего. В острые моменты она умела быть практичной и не забывала, что люди редко болтают просто так. На всякое откровение есть глубинная причина, и она, естественно есть и у Гриши. Любовь Николаевну на сей счет тревожить в последнюю очередь! Надо вызвать на ковер главного ответчика. Братец - теперь его надо так называть! - выдал всего лишь версию событий, основанную на раечкиных показаниях. Вчера он попытался объяснить, как сложился родительский любовный треугольник. Зачем Раиса влезла в любовь Любви? Просто уважаемый доктор был на тот момент свободен и печален. Люба попросила Раю привезти с его дачи оставленный когда-то плащ. В те далекие времена Любовь Николаевна особенно дорожила шмотками, нынешняя бережливость - всего лишь бледная копия. Но поехать самой мешала гордость. Хотя, конечно, если углубиться в теории о подсознании, можно накрутить вокруг злополучного плаща парочку психологических гипотез. Но ... все случилось как случилось: уважаемый, но порочный доктор соблазнил подругу своей несостоявшейся жены. Та волею судьбы залетела. Несостоявшаяся жена в силу пылкости и самоотверженного характера приложила все силы, чтобы плод этой измены появился на свет. Но ведь измены не было, отношения бывшей медсестры и виртуозного хирурга к тому моменту были прерваны.
О чем вы, для подруг не существует срока давности! Ни месяц, ни год, ни двадцать лет. Этот железный принцип нет-нет, да пытаются игнорировать, но истории выходят с изъяном. Меж тем давно пора запомнить алгоритм: при особых обстоятельствах женщина может уйти от мужа к его другу, и получится удачный брак. Но какими бы ни были особыми обстоятельства, женщине нечего ловить у мужа подруги. У мужа, любимого, платонического... бывшего или нынешнего, постоянного или приходящего, - не важно. Не верьте, если вас уверяют в успехе таких союзов! - Полина убедилась на чужих, но близких ей примерах. Тут нет ни грамма морали, одна обкатанная на опыте поколений гендерная асимметрия...
Правда, некоторые господа не согласны и продолжают ловить рыбок в мутной воде. Но сухими из воды выходят лишь выдающиеся единицы. И то, пожалуй, слишком сухими и желчными. Во всяком случае, полин папенька вообще никогда на идиллии не претендовал.
Любовь Николаевна, подставляя жилетку для слез, конечно, не знала, чье дитя спасает. Рая твердила, что наказана за случайную связь. Люба вспыхивала гневом: "Скажи мне, где он работает - я с ним поговорю! Пусть хотя бы... коляску купит!" Раиса после таких угроз сразу брала себя в руки, поправляла покосившийся тонус и говорила, что свой крест понесет сама. Ее от испуга пронимало до самых капилляров. Сама мысль, что Любаня узнает, от кого она собирается рожать, навевала тоску и стыд.
Зато Любовь Николаевна держалась молодцом. Она в подробностях отчитывалась своей "подшефной" о ходе выполнения плана по форсмажорной беременности. Тут присутствовали и пантомимы, изображающие изумление и радость бывшего любимого доктора, и сценические этюды на тему его бестолковых похождений, и моралитэ о том, что светило куда сильнее нуждается в обыкновенной порядочной женщине, чем обыкновенная порядочная женщина - в светиле.
Оставим подобное без комментариев. Но надо отдать должное Любе, которая по призванию была массовиком-затейником, и умела растормошить Раю даже скетчем на тему ее собственного "падения":
- Представляешь, приезжает к нему одна, так сказать, претендентка, в мини-юбке, но с толстыми коленками. Предлагает помощь на даче по сбору яблок. У него ж там антоновки море. Ну а к чему такую привлечешь? Женщина-медвежонок! Это не мои слова. Мне-то ее, не поверишь, жалко стало! А он заявляет, мол, и мне жалко! Вот субчик... куда, говорит, ей с такими коленками и пустой головой. Только и оставалось что ... это самое.
Рая, наверное, инстинктивно прятала коленки. И мучилась от токсикоза и от взыгравшей страсти к разбавленному вермуту. Кстати, доктор-светило и по совместительству безответственный папа всегда говорил: немного легкого алкоголя будущей мамочке не повредит. Тем более, если хочется. Главное - положительные эмоции. Посему Люба смело потакала прихотям подруги. Раиса немного расслаблялась и, наверное, училась прощать себе и толстые коленки, и пустую голову, и глупую мимолетную надежду привлечь внимание мужчины вопреки светлому табу. Хотя какие там табу. Ничего она, скорее всего, не замышляла. Просто легла ей барахляная карта. Но Рая молодец, она отыгралась позже.
И неплохо все получилось в итоге. Только странно.
Еще одна деталь: Гриша собрался от папы наследство получить. Квартиру. Конечно, только если Полина не против. Собственно, с чего ей быть против? Из вредности? Поздно. Вредность, как грудь, растет до двадцати пяти лет. Но, бог мой, что будет говорить мировое сообщество в лице дражайшей родительницы и прочих родных и близких! Полина как-никак тоже наследница по праву. Она - плод любви, пусть непростой, но любви, в отличие от Гришеньки. Но, во-первых, дети за родителей не отвечают, а, во-вторых, де-юре никакой разницы между "плодами" нет. Гриша признанный сын, как выяснилось. Ах, какие грядут драмы - страшно подумать...
Разговор с отцом, неминуемый разговор с ним, многоликим и непознанным, предстоял Полине-Полянке. Сложное мероприятие. Ни в коем случае нельзя не начинать сразу с места в карьер. Предстоит целая игра. А папа как всегда рад! И гостеприимен, и громогласен, и по-прежнему многословен и герметичен. То есть умудряется много говорить, но ничего не сказать, острые углы обойти, о главном промолчать. Подбросить главное в дамскую сумочку уходящей от него. Чтоб она потом сама как-нибудь выкрутилась. У него даже была сказка про волшебный алмаз, который он подбросит дочурке но, так, чтобы она никогда не догадалась, что носит его с собой. Только при этом условии алмаз будет хранить ее. Останется неразменным и неповинным в алчных кровопролитных войнах за обладание им. В детстве Полина украдкой искала таинственное сокровище в своих девчачьих закромах, но именно то, что не находила, порождало святую веру в папины магические способности. Кто-то верил в неуловимого Деда Мороза, а Полина в большого папу, приносящего маленькую елку, и в его невидимый подарок.
--
Пап, тебе никогда не говорили, что ты похож на врача из фильма "Хрусталев, машину!"
--
Нет, - безмятежно ответил отец, ковыряясь в розетке своей неизменной отверткой годов этак сороковых, если судить по ее трофейному обаянию.
Сколько Полина его помнила в домашнем интерьере - отец все время что-то чинил и чертыхался в неравном бою с электричеством.
--
А что там... я не смотрел, признаться. Некогда. Но ты давай, просвещай меня, - бодрился папа.
Полина, сама себе долго не признаваясь, хотела хоть раз по-настоящему напугать родителя, вторгнуться ястребом в его неистребимую веселость. Может, мстила за одесскую загадку, которую не умела разгадать в шестнадцать лет? Две монетки советского образца дают в сумме пятнадцать копеек. И одна из них - не пять копеек! Что это за монетки? До сих пор жива в памяти картина - отец с глазами, вытаращенными от веселого азарта, напирает:
--
Полянкин, ты слушай внимательно, это ведь одесская загадка! Вспомни наши медяки: одна копейка, "двушка", три копейки, пять, десять, пятнадцать, двадцать, пятьдесят. Нас в данном случае волнует то, что это должны быть именно две монеты и в сумме должны давать пятнадцать. Во как! Но вот главное условие, - и папенька начинал глумливо пыхтеть, бережно лелея подвох, - что одна из них не пять копеек, иначе все было бы просто, понимаешь! Одна из них - не пятак, запомни!
Полина тогда не отгадала. А Гриня каков - с лету раскусил! Да, ему, конечно, не шестнадцать, признавал отец. И, может, знал заранее - все же взрослый мальчик. Но даже взрослого мальчика он проэкзаменовал по старинке. Сынок не оплошал! Родная кровь. Потому сразу, с места в карьер стал называть "батя" в сущности незнакомого ему человека. Словно всю дорогу с ним на одном тракторе рассекал. Все просто: одна из монеток не пятачок. Но другая-то вполне может им быть! А та, что не пятачок, естественно, десять копеек. Смекалистый сын более надежный наследник, чем не очень сообразительная дочь.
--
... что там с Хрусталевым? Хороший фильм?
--
Хороший. Только страшный, - беспомощно вздохнула Полина. Ей папеньку не напугать.
--
И правильно, что страшный. Значит, настоящий.
--
Скажи, а мама знала, что Гриша твой сын?
Отец отложил отвертку и взглянул на часы. Риторически предложил: "Давай поедим, что ли...", - и принялся выставлять из холодильника холостяцкие алюминиевые кастрюльки. Меню фантастическое - венские сосиски и картофельное пюре. В то время, как мало-мальски образованные граждане помешались на здоровом экологически стерильном питании без ГМО и подобных бла-бла-бла, Василий Андреевич, великий хирург жрал, что придется, по крепкой советской привычке. "Преимущество врача - точно знать, от чего сдохнешь", - любил он картинно покряхтеть, приглаживая вихры перед зеркалом. "Да смотрел, смотрел я этого Хрусталева. Зачем ты меня с тем доктором сравниваешь? Он же лысый, а я нет!" - обиженно сознался папа, когда, наконец, закончил суетиться с приготовлением трапезы и навязал дочке уверенно-пионерскую порцию ностальгического блюда. Для отца шевелюра сакральна, и в это он не чужд мифологии древних народов. Более того: мужчина после пятидесяти и девочка до восемнадцати одинаково уязвимы по части своих внешних несовершенств! Они близки по духу, и это становится сильнее всего остального. Даже пресловутого "метафизического ужаса" перед насилием и смертью. Ну его, этот ужас! Любовь Николаевна похожим образом отмахивалась от страшных новостей и тяжелых фильмов, за что дочь тайно причисляла ее к обывателям. Даже чувствуя свою неправоту. И особенно сильно теперь, когда видела подобное в отце, что никак не обыватель. Нет, он не скажет, можно ли выжить и не сойти с ума после всего пережитого доктором-генералом в 1953 году. Он дает только эмпирически прочувствованные ответы. Но Полине, как бывало в отрочестве, остро хотелось вытрясти из этого кряжистого ерника, заслуженного и непобедимого, все страшные тайны, которые он - не дай бог - расскажет Грише вместо нее. Пусть ему квартира, а Полине тайны. Важно получить то, что хочешь, а не то, что положено.
--
Видишь ли, все что не убивает, делает нас сильнее, - вдруг раздалось после внушительной паузы, когда Полина было смирилась с тем, что ответа не получит. - Кто сказал? Ну-ка быстро!
--
Ницше.
--
Вот и я, так сказать, примыкаю к нему, как Шепилов. Я не герой и не знаю, как там у героев. Тем более кинематограф... считай, что докторище этот мощный - наше народное мужское начало. Над ним можно надругаться. Но убить его нельзя. И оно живет. Что бы там ни твердили вражеские голоса.
--
Живет-то живет, но как-то... запредельно.
--
И так было всегда! Было и будет. Мне вот тоже твердили: мол, как ты странно живешь. А я не знаю, как иначе! Я врач и никто больше. Я не муж. И отец я, сама знаешь, какой. Я выбрал женщину, которую зовут Любовь. Понадеялся на символику. Но я не семьянин, а Люба не дура. И все-таки иногда мне хотелось, чтобы вопреки нашим характерам, мы жили все вместе. Мама сопротивлялась - она лучше знала меня, чем я сам. Иногда это было обидно. Однажды я в сердцах рассказал ей про то, что Гришка - мой сын. Хотел доказать, что не такой уж я невозможный, если женщины от меня рожают. Тут Любовь Николавна и огорошила меня своей... альтруистической подоплекой. Я, честно говоря, не знал, что Раиса ей такая уж близкая подруга. И тем более, не мог предположить, что Люба настолько принимает участие в ее судьбе. Вот где запредел настоящий! Не знаю кто, кроме твоей мамочки, на это способен... Я ведь тогда расценил ситуацию тривиально: она вернулась ко мне, чтобы родить ребенка. Простодушно полагал, что Любовь Николаевна остепенилась и захотела замуж. Думал, все к лучшему, строил планы. А с Раей нелепо получилось, конечно... Ни она, ни я не ожидали. Но бог шельму метит, - она не болтлива, так я сам проговорился! Ладно, дело прошлое. Я ведь старался ее, как мог, поддержать. Но вот какая штука: ей было неловко принимать помощь от меня. Вроде как подругу обманывать. Мама твоя грудью на амбразуру бросилась помогать сама, раз уж по легенде Раиса родила от залетного молодца, который ни ответа, ни привета... И представь мою идиотскую роль меж двух огней. Конечно, я однолюб. ОдноЛЮБ, понимаешь?! Но Любовь Николаевна, сама знаешь, кремень... А узнав о Грише она вообще перестала относиться ко мне серьезно. От мук ревности ее спасли ирония и крепкая житейская практичность.
--
Неужели нельзя было попытаться пожить вместе?! - невольно вырвалось у загрустившей Полины. - Уговорил бы... ты мужчина, ты старше и мудрее. Придумал бы что-нибудь!
--
Иллюзия твоя о старшинстве и мудрости мне знакома, - горько ухмыльнулся отец. - Глупости все это. Мама обзывала меня госпитальером. Она вкладывала в это слово примерно такой смысл: сокрушительный циник со скальпелем, для которого человечество - биомасса и материал для опытов. Может, я и правда такой. Самое большое счастье я испытывал в молодости, когда начинал оперировать. Ты не представляешь, какая это радость - обнаружить, например, печень! Убедиться, что потроха человечьи в точности такие, как в теории. И тогда сразу не страшно и знаешь, что делать. По-моему, это главное для мужика - знать, что делать. Терпеть не могу растерянность.
Именно в растерянности Полина пребывала следующие несколько дней. Ей ведь была недоступна радость встречи с печенью. Она скорее в мать: разрезав человека, принялась бы искать то местечко, где гнездится душа, пока кишки киснут в тазике. Таких не берут в хирурги - во всяком случае, хочется в это верить. Алеша устроил праздник послушания - целый вечер не говорил, а слушал, подливая шампанского. В интуиции ему не откажешь - он словно подслушал папины сентенции, прозвучавшие напоследок. По традиции о насущном говорили уже в прихожей. Мол, ты и правда не против, чтобы Гриша с семьей пожил в бабушкиной квартире? Да, не против. Полина знать не знала бабушку по отцу, так и отдавать не жалко. Неет, ну если ты против, то я откажу, ты подумай! Уже подумала! Но ты в любой момент можешь... в общем, не забывай про отца! И вот еще что: мама твоя, жертвенная-неподкупная, никогда не торопила тебя с замужеством, с детьми. Сообразно своему опыту она не желала тебе той же поспешности. Но... у тебя же есть, кажется, друг. Если что - вы с ним можете жить у меня. Нет проблем! Ты всегда-всегда моя Полянка. А парню я недодал, понимаешь? Слушай, а он толковый получился! Ты как думаешь? Согласна, отличный получился. Сын моего отца, но не я. Все, чего нет у меня, есть у него. Даже квартира теперь! Не обижайся, я же ироничная, в маму.
--
И вот представь, - пересказывала она Алеше новости, - ... замахнулся на самого Дейча! Боевой у меня братец. Папа доволен своим деянием.
--
Я вот только не пойму, ты-то чему радуешься... - благодушно недоумевал Алексей.
Он, похоже, был уверен, что Полина навыдумывала чепухи, что все рассказанное - глупый бабий розыгрыш, а взаправду она пришла делать Лешеньке предложение и звать в ту самую кирпичную "двушку" в Филях, которую якобы занял какой-то многодетный провинциал Гриша... да разве человек в своем уме отказывается от престижных районов! И что это за папаша, который взамен Филей предлагает жить вместе с собой в однокомнатной хате черт знает на какой Красногвардейской!
Поле было море по колено. Ей ударило в голову шампанское, она зачем-то поведала Алексею, как Настя Сомова таки заманила богача Дейча на рандеву. Правда, оно получилось суховатым, и Насте очень не понравилось, что Саня все время говорил про своего любимого кота полуперса, которого недавно кастрировал... "Мужчины, кастрирующие котов, лишены сострадания к себе подобным", - резюмировала разочарованная Настя. Что-то подсказывало Полине, что загвоздка была совсем не в кошачьем увечье, но, собственно, какая разница, что уберегло женщину от грехопадения. А то, что Дейч не сострадает себе подобным, было ясно еще в начальной школе.
Для Алеши был приготовлен совсем другой сюрприз. Полина оставила его на утро. Не из коварства - побаивалась реакции. Шеф неожиданно предложил ей... поработать над одним проектом в Париже. "Все равно ты единственная из нас знаешь французский. Тем более освежила его, так сказать... за мой счет, - не преминул напомнить о непреходящей благодарности Никита Богданович. - Правда, есть еще Наташа из торгового отдела...". О, нет, на сей раз Полина не была готова к уступкам! Если где-то убавилось, то здесь пусть теперь прибавится. Не зря она корпела над временем plus-que-parfait!
Алексей опять сделал вид, что не слишком верит словам, но притворство получилось недостоверным:
--
А я как же? - спросил он почти зло.
--
Ты приедешь... если хочешь.
Тут Полина выслушала много интересного о своих умственных способностях, но ей ничего не оставалось, как оставить любимого мужчину обдумать предложение в тиши собственного кабинета. В конце концов, нет ничего неожиданного в том, что ему, человеку не ироничному, Фили представляются вариантом более надежным, чем какой-то там Париж.
--
Скажи, а матушка твоя как на все это смотрит? - воткнул Лешенька напоследок шпильку в спину революции.
Полина торопилась и собралась в отместку притвориться, будто не понимает, о чем речь. Но по спине прошел недобрый холодок. Страшно и подумать, как на все это смотрит мама. Но Любовь Николаевна пока не в курсе. Пускай узнает своим ходом, дочь будет молчать, как партизан. Повторять папины ошибки с разоблачениями излишне. Ох, и достанется старику! Но, как ни гневайся княгиня Марья Алексеевна, ее согласия не требуется. А Полина вся в нее - логично завершила давнее благодеяние. Не с нею ли когда-то мечтали, чтобы Гришке в жизни повезло!
Вот, едрить твою через коромысло, мечты сбываются.
--
Матушка держится молодцом. Как юрисконсульт на заслуженном отдыхе. Робко посоветовала мне прекратить воровать пирожные в моей любимой кондитерской, а то меня поймают и не пустят за границу.