Торопилась, отдышалась в прохладном подъезде, припудрилась у зеркальной стены и вспомнила, что целую вечность не ходила пешком. Прогулка только на пользу, да и водителю она теперь не доверяла, не хотела, чтобы он знал об этом маршруте. Гриша с некоторых пор не одобрял ее визиты к Мирскому. "Эти твои избыточные исповеди..." Ну еще бы! И гришин скепсис - еще одна деталь в сонину копилку. С чего начать? Если с порога объявить: "Меня хотят убить, Мирский", он поднимет Соню на смех. Он не любит теории заговора. Он полагает, что мир послушен элементарной логике. Но все-таки он сонин союзник. Григория он не любит. Не может любить.
- Соня, детка...- дверь была не заперта, Мирский ждал ее. Как же у него отдохновенно! Хоть обстановка сонечкиной квартиры считалась эталоном в столице, Соня умудрялась завидовать теневому оракулу. Стиль - дело наживное, а вот гений места, дух - их безупречностью не задобришь. У Мирского была та свобода, которая и не снилась Соне, придворной диве, любимице вождей. Ветхое величие царской империи, ширпотреб, заморский шик, завал бабушкиных чулок на антресолях, запах кошки... - все смешалось в доме Сережи Мирского почище, чем у Облонских. И где бы Сережа ни обитал, его сопровождала громадная пепельница-ежиха, переполненная окурками... Встречаясь с Мирским, хотя бы на секунду Соня отдавалась игре в предположение "что было бы, если бы она вышла за него замуж". Алешка, первый муж, умер от приступа в тюрьме. Она дала себе обещание, что каждый день будет помнить его, тихоголосого, с плохой дикцией, неумелого в быту, зато стремительного в конструкторских фантазиях своих. Был старше ее на пятнадцать лет. Напоминал Татлина. Такой же галантный бунтарь... Потому Соня его и не отшила насовсем в темном синематографе. Там каждый считал своим долгом ущипнуть пухлую тапершу, а Алеша просто стоял и смотрел. Потом говорит: "Хочешь леденцов?" Соня отказалась - вот еще! Много тут таких "леденцовых". Ушел, усмехаясь. На следующий день повторилось. Алешка ни на чем не настаивал. Его желания были нетребовательны и легко уступали место чужим. Ему было хорошо, когда другие довольны. Такой муж рождается раз в столетие. Он вытащил Соню из таперш, приодел, она подалась в актриски. Алеша не противоречил, сказал только: надоест - бросишь надрывное ремесло. Но Сонечка не бросала, сидела на диете, усердно брала уроки у усатой примадонны, крутилась в массовке, выступала в пригородных летних театрах. Носило ее, в общем. Похудела. Когда Алешку забрали, она три дня ждала его в компании засыхающего сырномаслянного бутерброда. На сыре давно уже выступили капельки пота, а Соня знай смолила папироски. Думала, нельзя ни на миг прекратить ждать. А Сергей в это время пытался вытащить Алешу из ада. Не смог.
При нынешнем Мирском друзей "оракула" не трогали. У него крепкие правительственные позиции, хотя Соня так ни разу и не удосужилась спросить у него "Кто ты?". Она знала: это С.М., он в обиду не даст. Разве что подведет к пропасти для острастки, покуражится. В трудные времена сразу после алешиного ареста он предложил: "Хочешь - могу замуж взять. А то ведь как ты теперь, супружница врага народа...". Соня сочла, что она пока сама помыкается. И вскоре поймала на крючок позолоченный комплект: гришины руку и сердце.
- Значит так, Мирский, эта маленькая дрянь за мной охотится! Она путается с Гришей вовсе не из-за ролей, иначе зачем бы ей за мной следить? Но три раза она попадалась мне на глаза в самых неожиданных местах, а однажды, когда я ехала со спектакля, нам наперерез выскочила машина, и в ней сидела эта профурсетка! На лица я не ошибаюсь. И я догадываюсь, почему Гришка решил от меня избавиться именно теперь. Момент настал подходящий. Оттепель, новые веяния... Будь они прокляты, все перемены на свете!
- Софико, давай по порядку, - Мирский устроился в кресле с дымящейся ароматной чашкой. Кофе у него отменный. Соню тоже дожидалась порция, но она не торопилась сделать глоток, нервничала: реакция Мирского зависла от того, как она преподнесет информацию. Нужно выказать как можно меньше эмоций. Убедительно и сухо. Как учила Соню одна великая старуха - "играть под вуалью".
- Не называй меня Софико! - отрезала она. - И не притворяйся, что ни сном ни духом, о чем речь. Ты-то все узнаешь раньше ЦК. Особенно о плохом, - Соня начинала срываться, желчный тон набирал обороты и попадал мимо задуманного нотного ряда. Но она ведь не на пробах, она у Сережи Мирского, неужто и "исповедь" обязана быть безупречной?! Григорий ей во зле повторял: "Лучшая огранка для твоего амплуа - муштра. Пластики в тебе ни на грош, лицедейство твое ходульное, дарование воплощено в большой жопе, ты усердием роль одолеешь, благо тебе не Офелию играть". Ну что ж, старый котяра, посмотрим, кто кого: моя жопа или твоя!
Мирский спас от гневного оцепенения:
- Соня, оставь пафос, и мы с тобой побеседуем. Не надо метаться по комнате, как фурия, ты ж помнишь, как меня это раздражает, детка. Я не умею думать рядом с чужой истерикой. В чем наша проблема? Гришка снова загулял? Не волнуйся, вот уж кто точно вышел в тираж! Он и так не у дел теперь, пожалей дедушку. Самое страшное для него случилось: он вышел из моды. Прости ему маленькие шалости. Я бы простил. Он окружает себя девчонками, которые верят...
- Остановись, Мирский, - Соня, наконец, взяла себя в руки и приготовилась к трудному полету. Если Сережу насторожит ее настроение, так он чок-чок, табачок врозь. Не выдаст себя ничем. Нельзя, чтобы он замкнулся. И не исключено, что ему уже даны высочайшие указания: например, принять Соню душевно, как обычно, заодно выведать секреты звездной парочки... это если Гришка все-таки сотрудничает с органами, как много лет подозревала Соня. И, может быть, даже слишком много знает. Словом, если хотят убрать, его, а не ее, то рандеву с Мирским кому-нибудь да на руку. Только чушь все это! Гришке никогда ничего не грозило и грозить не будет, а ежели что - вывернется как слизняк, легко и скользко. Тридцать лет Соня служила манекеном для великой плакатной любви: первый режиссер страны и "воплощенное светлое будущее с полнеющими ляжками". Это еще что, кто бы знал, как Гришка ее чехвостит наедине! Но внешне все эталонно. Орет на съемках так, что павильон содрогается, - на кого угодно, только не на жену. Впрочем, давно уже нет никаких съемок. Снимают другие. В чем Мирский прав, так это в том, что Григорий давно не у дел. Ему бы сейчас как раз поменять "лошадку" на главных ролях... когда-то он на глазах изумленной публики ушел из семьи к Соне. Теперь не погнушается и ее сдать в утиль. Но развод он без боя не получит. Если ему удастся уйти, то только вырвав себя с мясом из брака союзного значения. Тут ему очень кстати пришелся бы несчастный случай с Сониным участием. Например, авария. Неплохо смотрелся бы и сердечный приступ. Именно так! А Гриша разведенный тут же растерял бы остатки величия, у нас ведь не Голливуд. Так что смерть жены - достойный тонус для гришиного реноме. И очень подходящий момент, слишком подходящий, чтобы пустить это дело на самотек. Соня вдохнула дружественный и прокуренный воздух и с новыми силами принялась таранить строптивого СМ:
- Мирский, голуба моя, меня не интересуют гришины девчонки. Ты ничего не слышал о том... о том, что меня собираются убрать?
- Дорогая, ты разругалась с маникюршей? Или твоя верная Клава тебя подвела, не начистила любимую серебряную ложечку до блеска? Не ерунди. Садись спокойненько, давай поворкуем, мы не виделись, дай бог памяти, с годик?
Мирский знал, как Соня бесилась от сюсюканий. И это ему придется спустить сегодня. Он теперь главный. Он всегда был главный над Соней, он ей нужен куда больше, чем она ему. В то лето, когда Лешки не стало, Соня не просто осталась одна. Она неслась на бесконечные пробы и казалось, что солнце выжигает вокруг нее черные круги. Чтобы никто и ничто не нарушило дистанции вокруг опальной статистки. Но Соня раз и навсегда для себя решила: хуже, чем в тапершах уже не будет. Она выдержит. Она будет танцевать одна под любимый лешин фокстрот. Она проживет жизнь и за него и за себя. С кем - не так уж важно. Соня ведь понятия не имела, кого ей удастся заарканить.
Гришка слыл скотом, но очень перспективным. Не от того ли Соня за все свое супружество так и не перешла с ним на "ты". Пока они крутили роман на первом фильме, она продемонстрировала все, на что способна, показав себя настоящим кинематографическим автоматом: никогда не жаловалась, подчинялась беспрекословно, была вежлива даже с ненавистниками. Не надо забывать - рядом находились гришина жена с маленьким сыном. Соня, по природе не стерва, жалела эту бесхребетную худышку-аристократку. Еще бы немного - и Григорий сожрал бы ее с потрохами, быть может, "молодая бестыжая нахалка" спасла ее от куда более худшей участи, чем брошенная жена. Сонька, происхождением тоже из графьев, хоть и внебрачных, но куда как покрепче. Родом из курской деревни, она умела многое: и коров доила, и сено косила, и курятники чистила лет с восьми. Доить, конечно, попозже стало получаться, хотя к семнадцати годам руки уже налились сталью. Но бабуля, недобитая дворянка, умудрилась Соню выучить музыке, что перевесило дояркину карьеру. Потому что времена для семьи совсем бедные настали, отец умер, надо было выкручиваться. Подалась шестнадцатилеткой в столицы за заработком...
- Сережа, пока мы не виделись, уж не помню, с год или больше, много чего случилось... пожалуйста, принеси сахар. Не люблю, когда кофе несладкий, а мне уже можно не думать о лишнем теле... - вот пожалуй пока такой тон сгодится, в духе поздней английской пьесы.
- Сонечка, я тебе как всегда, две с половиной ложки. Для меня твои привычки, как отче наш. Но, господь с тобой, если твоя норма выросла, я тут же внесу коррективы в этикет... - Мирский закурил, выпустив густой столб дыма вверх. - побалуешься "Герцеговинкой", пока твой хрыч не видит?
Наконец, равновесие. С этого и следовало бы начинать. Соня запоздало устыдилась, что ворвалась сюда, не сняв заранее пену паники. Курила она редко и в компании немногих посвященных. Иных уж нет, а те далече. А Гришка не терпел, разрешал только на съемочной площадке и только если сигарета шла к роли. Но таких ролей у Сони было всего две. Ее специализация - девушки с крепкими моральными устоями, передовички и стахановки, гордость родного завода, и далее по экспоненте, как изволит выражаться Мирский. Он один почти и остался из тех, кто баловал никотином.
Соня затянулась, присела на низкий широкий подоконник. Под окном у изгороди цвел жасмин, по изгибу набережной двигались редкие парочки при параде, изредка мамаши с колясками и случайные торопливые одиночки. Все формы жизни, ни в одну из которых не вписывалась любимица страны Соня с ныне растрепанным перманентом. Впрочем, еще есть дачники, которых в выходной в городе не бывает. У Сони с Гришей, конечно, была дача. Возможно, сейчас на ней... но о том не надо печалиться. Придумать бы выход из медленного смерча, объятия которого неотвратимы и торжественны, как бархатная подушечка в гробу. Ведь гибель звезды экрана, кажется, должна быть киногеничной? Соня улыбнулась. В черные дыры нельзя заглядывать с ужасом - окаменеешь некрасиво. Положим, совсем скоро не станет "советской Марики Рокк", как писали о ней западные репортеры-кривляки. И что дальше? Советская Марика Рокк свое дело уже сделала. Выше уже нет никого, потому что вожди дряхлеют, эпохи меняются, люди мельчают. И только одна Соня вечна как мумия. Попробовали бы так выглядеть в ее возрасте нынешние молодые трясогузки. Куда им! У них нет главного - породы. И прилагающейся к ней готовности топать в рабство к злой музе. Хотя ни порода, ни распятие ремеслом не имели бы значения, не поймай Соню удача. Вот единственная богиня! Сойдясь с Григорием, Соня поняла, что пошла масть. Всю оставшуюся она этой масти придерживалась. Куда удача, туда и Соня, как на водных лыжах за катерком. Легко. Главное - успевать. Соня подчинялась везению безукоризненно, филигранно, автоматически и почти бездумно. Лет в тридцать вспомнила о деторождении. Но Григорий, шельма, положил на стол сценарий. За эту роль Соня получила сталинскую премию и усатые объятия Самого. Да мало ли таких примеров, когда удача диктовала, а Соне и в голову не приходило спорить. Она силились, но не умела жалеть тех, кто жалился на разбитую актерством судьбу. Она полагала, что раз уж ей, курской доярке со сгнившим на Лубянке Алешей пофартило, так, значит, всем и каждому хоть один разок да выпадает флэш-рояль. И нужно лечь на счастливую волну. Лечь и лежать, раз - лежать, два - тихо. На волну, под волну - неважно. Лишь бы не прогневить, не спугнуть, не сглазить. Слиться с ней. И тогда непременно да пребудешь с нею.
Терпеть, что бы она с тобой ни делала! А уж для того пригодятся порода, дояркина хватка, умение засыпать на восемнадцать минут и выпускать из глаз ровно две слезы, одну из правого, вторую из левого.
- Мирский, я у тебя поживу немного. Что ты на это скажешь?
- О чем речь, милая. Комнатку девичью тебе приготовлю, - осклабился Сережа. - Ты одна или...с кем еще?
- Ополоумел, старый!
- А что такое? Может, у вас в хоромах очередной ремонт, и вам жить негде теперь, вот я и спросил. Гришку я бы на порог не пустил, но ведь если ты попросишь, что я смогу поделать. На роду твоем написано куковать с ним до конца. Умрешь ты раньше его. Весь успех ваш - он на твоих косточках. Григорий не прогадал, когда выстрогал из тебя приму. Но вычерпал он твои шлюзы по полной. От тебя один первоклассный фасад остался. Боюсь, если кому расскажу, что тебе глубоко за полтинник, меня камнями забросают. А ведь ты как игрушка из папье-маше: возраст уничтожила, но изнутри вся выгорела. Другим невдомек, а я-то вижу, родная... Недалек тот момент, когда разом постареешь. Слишком много сил ушло на глорию мунди.
Соня еле сдержалась, чтобы не отхлестать оракула свежим "Советским спортом" по лицу. Белены объелся Сережа! Пугать ее не умно, она пуганая. Но именно теперь требуется навострить уши. Если он и намерен проговориться, то сделает это сейчас. Только бы не передумал, а уж Соня не пикнет, сколько бы он ее ни провоцировал.
- Вот уж не думала, дружочек, что ты будешь мне судьбу предсказывать! - Соня, глотнув волшебного напитка с привкусом корицы, осталась довольна выбранной интонацией. Ирония должна быть как можно более легкомысленной, без капли яда, в противном случае диалог превращается в дрязги.
- А я, дурак, думал, что ты за тем ко мне и явилась! - притворная досада Мирского чутко вписалась в заданную тональность. Сквозь сережины колючие игры всегда просвечивает нежность. За невозможностью быть выраженной открыто, она принимает саркастические формы. Горькая она, зато настоящая. Из тех времен, когда было нечего терять и делить. Мирский прекрасно помнил до-гришкиных сониных поклонников. Легендарный Миша из МХАТА, залетный тенор-испанец, еще кое-кто на черном "Форде"... Есть чем похвалиться, но с ними светило разве что жизнь на горжетки разменять, потому и увильнула Соня, не успев толком распробовать каждого. С великими можно якшаться, когда ты с ними на одной ступени, так она решила. А невеликий Гриша оказался самое оно: зрелый лизоблюд, пробравшийся лестью и локтями к взлетной полосе, разогревший моторы до утробного воя, готовый отпустить тормоза. В общем посредственность с серьезными намерениями и хитовым сценарием. И Сережа Мирский от того в обиде на судьбу: Лешку сгноили в тюрьме, а Соня преспокойно выплыла на самый верх вместе с этим ничтожеством, - примерно так он чувствовал. Одно он не понимает, старый добрый Мирский: спустись Алеша погостить на грешную Землю, он бы гордился своей Сонькой. Потому что не зря вытащил ее из таперш. Лешик был не из ревнивцев, если его что и злило, так это невезуха и катастрофы. Его могла вывести из равновесия даже статья о средневековой чуме: метался по комнате, дымил, негодовал на высшие силы за муки человеческие... Что же до Сони, то уйди она от Алексея еще при его жизни, дабы вместе с Григорием вознестись до звезд кремлевской величины, Леша простил бы ее не глядя. Не он ли передал закон удачи в наследство...
- Мирский, я пришла, чтобы услышать "да" или "нет". Совсем просто! И, пожалуй, посмотреть на тебя, проведать, как твое ничего. Не женился ли... в пятый раз.
- Не женился, душечка. А вот ты могла бы порадовать старика матримониальными переменами. Но куда тебе! Уцепилась за Гришку, как за алтын драгоценный, по привычке думаешь, что без него ты никуда. Инерция брака - одна из худших для человека искусства, Сонечка. Хотя, понятно, что тебе тоже пора подумать о вечном. Замуж, может, тебя еще возьмет какой-нибудь отставной генерал с подагрой, а вот про кино забудь. Увы! Сама понимаешь, в театре ты не блещешь, на сцене твоя киногеничность псу под хвост. Ты там на уровне премьерши из Крыжополя. Или вот как скажу: ты лучше всех, но уже старая. Ты, умница, о том догадываешься и на рожон не лезешь. К тому же все эти модерновые пьески - в них для тебя нет места. Ты мастерица строгих амплуа. А возвращаясь к твоему дорогому синема, которому ты отдала не будем говорить сколько лет, скажу, что лавочка для вас с Гришаней закрылась. Еще один его позорный фильм с твоим беспомощным участием - и солнце советского кинематографа закатится навсегда. Фильм будет провальным, потому что тебе как раньше захочется играть молодую девчонку. Вам, бабам, кажется, что если они прекрасно сохранились, то возраста не видать, как страусиной башки в песке. Ну-ну, тешьте себя, милые дальше. Но лучше бы не конфузиться.
- Сережа, тебе, видно, моча в голову ударила, - беззаботно вздохнула Соня. - Вот уж не знала, что ты завистником заделался! Никак одряхлел.
- Одряхлел-то я может и одряхлел, тогда ты, голубушка, зачем ко мне прибежала ранки зализывать? Паранойя одолела старушку? Представилось ей, что Гриша ненаглядный готовит ей нож в спинку... Смех да и только. Убирают тех, кто опасен, а ты уже-таки вышла в тираж. Гришке тем более твоя смерть невыгодна, без тебя он некомплект и некондиция. А вообще правительству уже не до вас, соколики. Так что зря ты икру метала. Я ж тебе сразу сказал: у супруга очередная пассия, и тебе не составит труда ее уничтожить. Ты же всегда так делала, потому он и не смел. А тут расслабился. Представь, а что если он тоже хвост поджал и думает: вот убьет меня скоро Сонька, так хоть перед смертью погрешу всласть. Ну и семейка, честное слово. А ты говоришь, завидую. Очнись, Соня, другим теперь завидуют.
Соня привычно пропустила мимо ушей мирское хамство. Мели Емеля. Она уже неуязвима. Главное она уже знает, Мирский не станет зря языком трепать. Если бы у него были хоть малейшие подозрения, он бы первый ее предупредил. Соню одолела истома облегчения. Хорошо, что у нее есть Сережа. Кому бы еще она могла выложить свои глупые страхи без дальнейшей огласки и сплетен! А то, что он потерял всякий пиетет к ней и рубит правду-матку, так это все слова. Он как никто знает Соне цену.
- Мирский, у тебя есть выпить?
- Есть, дорогая. Вот именно, давай-ка чуток расслабимся, посидим по-людски. Оставим все эти недостойные нас темы. Чудесный день, лето, нам еще жить да жить, хоть мы и старые калоши. Да и что с того? Зато мы умеем ценить любой момент. Даже самый вот такой обычный. Мы ж как колобки - от таких медведей, волков и лис уходили, что нам уже ничто не грозит. Я, Сонечка... - Мирский посмурнел, почесался, взъерошив густые жесткие бакенбарды, - тоже иногда себя спрашиваю, а не зажился ли ты, Сережа, на этом свете? Стольких ребят золотых перемололи, а ты до сих пор небо коптишь. Метафизика меня за горло берет. И я отвечаю тогда, что лучших бог вперед забирает, а нам, середнякам, попустительствует. И в том наша нехитрая человеческая радость. Так возрадуемся!
Соня усмехнулась, отвернувшись к зеркалу, глядя, как отражение Мирского наполняет рюмки вязким шерри. Сам он этакие "глупости" не жалует, держит специально для дам, но всегда за компанию пригубит. Взъерошила прическу для пышности, оглядела себя. Костюм сидел, как влитой, облегая плавное лекало бедра.
- Середняки мы, говоришь... - Соня подошла к столу, пригубила напиток, не чокаясь. И улыбнулась фирменно (просто улыбка и ее экранный вариант - далеки друг от друга, как государь и милостивый государь). Улыбнулась так, чтобы напомнить, на что она еще способна. Мирский в ответ расплылся:
- О, речь не о тебе. Ты солнце наше, народное достояние. Соня навсегда! Звезды не политики, они не подвержены коррозии смены курса... разве что тускнеют. Разумеется, скоро тебя будут поминать только в мемуарной дребедени и ностальгических соплях типа золотых коллекций Госфильмофонда. Но зато твой неизменно светлый образ останется незапятнанным, - и Мирский, притворно-елейно корчась, резко склонил голову набок на манер пальчиковых марионеток.
- Какое ж ты трепло, дорогой! - досадливо отмахнулась Соня, отметив, однако, что у старика для его возраста прекрасно гнется шея.
Прохлада вечера добавила хмелю легкости. Цокая каблучками в сторону дома, Соня уже не понимала, как она могла ворваться к Сереже с вычурными мыслями о покушении. О гришиных девушках она никогда раньше не беспокоилась. Он может назначать встречи кому угодно, но о большем и речи не идет. Только однажды был реальный повод для гнева, но Соня и охнуть не успела, как все прекратилась. Наверное, именно тот случай Мирский имел в виду, когда прохаживался насчет того, что "опять Гришка загулял"... Или Соня не в курсе о прочем. А не все ли равно! Цель визита достигнута, теперь можно спать спокойно. И как она могла заподозрить Гришку! Он... вовсе не так плох, как кажется ей в последнее время. Не стыдно ли ей было оговаривать его перед Сергеем? Нет, не стыдно. Они с Гришей квиты. Соня его добрый знак и счастливая звезда. Она честно пахала к вящей славе этого пройдохи. А разговоры с Мирским - это ее очень частное дело. Как содержимое сумочки. Как алешины письма. Как... нечто, неописуемое словами. Как засохший цветочек души: окунаешь его в сокровенное - и он оживает. А потом снова сжимаешь книжными страницами и живешь до следующего вдоха.
Что Гриша ни скажет - Соня все всегда делает, ее винить не в чем. А у Клавы, домработницы, надо разузнать про эту девушку на всякий случай. От Клавы ничто не ускользнет. И она на сониной стороне. Вот и получается, что куда ни ткни - больше любят Соню, а не Гришу. Бедный! Но ведь по справедливости... ай, за него нечего переживать, он найдет щелку, сквозь которую просочится к народной любви.