Он, как и неделю назад, почувствовал потребность рассказать о новом сеансе Раде. Таким образом возникла традиция вечерних интригующих разговоров, смешков и птичьего языка, понятного только двоим.
Пожалуй, троим. Ведь был еще предмет обсуждения - странная особа. Глеб никак не мог определиться в ее внутреннем, - для себя -- описании: девушка или женщина, симпатичная или не очень, общительная или со странностями и от того доверяет первому попавшемуся человеку. Впрочем, с опытом Глеб убедился, что доверие для женщины -- состояние волновое. Она доверяет то всем, то никому.
Итак, она появилась, словно Мэри Поппинс -- когда ветер переменился, без видимых причинно-следственых связей. Просто спросила у Глеба, когда они случайно вместе дожидались лифта: "Вы доктор?". Вопрос показался началом розыгрыша, и из внезапного озорства Глеб ответил "да". Почему бы не ответить на заигрывания незнакомки?!
Потом выяснилось, что у нее было очень старомодное понятие о докторах. Словно они до сих пор, как до революции, были семейными. Этакие солидные профессора с добрыми глазами. "Вы будто с Луны свалились!" - усмехнулся Глеб, стараясь уколоть не обидно. "Но традиция возрождается!" - робко возразила она.
-Ничто не возрождается, все только разрушается и гибнет. Последние времена! - задорно парировал Глеб.
Она посмотрела на него с уважительным интересом. И очень попросила выслушать ее. Если бы она не сослалась на подругу Раду, Глеб, конечно, увильнул бы от такого знакомства. Не столь шикарная авантюра, чтобы рисковать. Но тут деваться было некуда -- Рада отрекомендовала его как местного мудреца, который может помочь разрешить внутренний конфликт. Конечно, подруга над ним подшутила. Но, пока он решал, как ей отомстить, странная особа уютно устроилась в его любимом кресле. Деваться некуда -- пришлось слушать, угощая орешками и сухофруктами -- пищей худосочных и тоскливых. Мусоля эту манну небесную промеж слабеньких челюстей, Ирина боролась со смущением, потому как ее история была интимна. И, увы, не слишком оригинальна. То, в чем стыдно признаваться, - оно нас роднит со множеством душ, и жизнь это подтверждает.
Ирина долго приноравливалась к собственной истории, словно к неудобному стулу. Когда-то, много лет назад она работала в благословенном коллективе, в одной маленькой редакции... - кто не помнит благословенный разгул конца ХХ века, когда святое богемное братство выливалось в дружбы и любови, и никто никого не подсиживал...
-Только постреливали иногда в компаньонов, - продолжил Глеб из правдивой вредности, но он прекрасно понимал, о чем она. Он сам скучал по тем дружбам взахлеб.
-У нас была масса знакомых в разных фирмах, в муниципалитете... короче, везде, где рыщут журналюги, - Ирина произнесла это грубое слово с нежностью. - И многие из них ходили к нам в реакцию, мы все вместе выпивали -- в общем, жизнь била ключом. Мне тогда казалось, что вся эта городская громадина, весь этот джаз -- все мое! И каждого, кто у нас сиживал, я почитала надежным человеком. Потому легко приняла ночное приглашение одного из них.
Ирина напряженно замолчала, и в тонком ее лице проступило свирепое презрение.
-И?! - с восходящей мажорной интонацией подбодрил ее Глеб.
-Как же я себя тогдашнюю ненавижу, если бы вы знали!
-Во дела! Вы были прекрасным свежим открытым человеком, и этот город был ваш! За что же себя ненавидеть?
Потом стало понятно, за что. Один из сонма надежных людей, приближенных к святому редакционному братству, не выпустил ее тогда из своей квартиры в ночной любимый город, который принадлежал ей. Со всеми отвратительными вытекающими. И насилием-то назвать сложно -- сама ведь пришла, и даже параноидальное насчет домогательств американское законодательство не подкопается. Пришла по доброй воле ночью в пустую квартиру к мужчине?! Я вас умоляю, о каком насилии может идти речь. Так сказал бы любой здравомыслящий Заратустра, а тем более заклятая подруга. И потому Ирина молчала об этом пятнадцать лет, избегая прочих подруг. Был только друг, который пришел ее выручить -- она улучила момент и позвонила, назвав адрес. Но когда он пришел, она даже не пикнула, и злодей сказал ему, что тот ошибся. И вот за этот шоковый ступор Ирина себя ненавидела больше всего.
"А я здесь причем?!" - пронеслось в голове у Глеба. Но тут же унеслось. Его же просят об элементарном -- побыть сочувствующим слушателем. А сочувствующий всегда с неподдельным интересом расспрашивает, чтобы расстроенный исторг из себя скорби и успокоился. И тогда Глеб, вообразив себя добрым семейным доктором, попробовал вести опрос по порядку, не забегая вперед. Вперед забежала сама Ирина, объяснив, что вовсе она не помнила о постыдном случае все пятнадцать лет! И не мучилась, и не страдала, и мужчин не чуралась. И замужем была, и ребенок есть. Только вот одиночество последних месяцев привело к тому, что ей начали снится эротические сны. Обычное дело. Правда, когда идиллически приснился давний насильник и при этом Ирину "подбросило от сильнейшего оргазма" - вот тут сознание взбунтовалось против подсознания.
-У меня стокгольмский синдром? - она напряженно смотрела на захшую чайную розу на подоконнике, словно пыталась ее реанимировать силой смысли. - Я хочу понять свою патологию, чтобы не делать ошибок в дальнейшем.
-Я думаю, что нет никакого синдрома. Он возникает сразу. Жертва проникается симпатией к мучителю непосредственно в момент кошмара, а не с многолетней задержкой. Вы просто так бы и остались у этого гада. Знаете, как в анекдоте: "Что, подлец, насиловать будешь? - Нет, не буду, честно не буду! - Бу-у-дешь, будешь...".
Глеб лепил, не думая. Хотя в памяти всплыла уже классика жанра - "Ночной портье". В том сюжете влечение палач-жертва тоже запоздалое, но есть надежда, что Ирина не смотрела фильм и не читала книгу. Хотя в ее любимые времена фильм смотрели все. Не знать его было признаком невежества, а не любить -- признаком занудства. Дабы миновать опасную лакуну, Глеб принялся просто разбалтывать взгрустнувшую дамочку, будучи уверенным, что проблема выеденного яйца не стоит. А Ира все пыталась убедить его в том, что как раз время, которое изымает из памяти мерзости и травмы, и дает возможность проникаться ко всяким негодяям постыдным влечением.
Глеб и тут легко соглашался -- а чего ему?! Ответственности никакой.
-Расскажите подробно, как это случилось, - рискнул он поиграть в психотерапию. А чего, пускай расскажет. Надо выпустить это змия. Ирина послушно углубилась в повествование. Началось все с копченой куры, которой злоумышленник потчевал свою будущую жертву. В те полуголодные времена вполне себе царское угощение! Глебу даже самому захотелось серенького скользского мясца ножек. Они ели и болтали о разной ерунде. Ирина не боялась кокетничать -- она ведь и помыслить не могла, чем кончится поздний визит. Она была уверена, что такой галантный мужчина с курицей проводит ее до дома, если уже перестанет ходить метро.
По ходу смущеного изложения дама частенько вскрикивала "Поверьте!" - и тогда ее глаза вспыхивали зелеными угольками, а в спокойном состоянии были серо-голубыми. Глеб верил! Ирина не догадывалась, почему.
И вот после куры и, кажется, после пары рюмок чая Ирина наивно засобиралась. Можно представить, как внутренне возмутился ее злой гений. И показал зубы, выбив из-под ее ноги туфлю. Потом он и вовсе огрел ее по голове -- так, чтобы синяков не осталось. Потом отправил в ванную -- надо же, чистюля! Все эти подробности пока что будили у Глеба лишь ненависть к уродам-насильникам. Что-то подобное произошло с его старшей сестрой. Давным-давно, когда он еще не мог совладать с подслушанным и обжигался догадками. Он не понимал, не мог ничего исправить да и не знал, - в 14-то лет -- что вообще с этим делают.
А потом, когда пошли подробности погорячее, Глеб перестал вспоминать о сестре. Он со стыдливой оторопью обнаружил, что начавший размораживаться после пятнадцати лет ирин гнев и стыд возбуждают его. Ему остро захотелось любви, тепла и ласки -- и как будто сама Ирина здесь играла лишь косвенную роль. О ней не фантазировалось -- она была лишь запускающим механизмом, да простится Глебу кондовая мыслеформа.
Он перестал слушать и ушел в свои грезы. Он бесконечно представлял сцену насилия -- и никак не мог понять, зачем все это, если несколько элементарных правильных ходов -- и неизбежное случится по обоюдному согласию! Ирина это почуяла и растерянно умолкла. Имеет ли смысл выкладывать сокровенное, испытывая острое сопротивление внутренней цензуры, когда твои слова впитывает лишь пустота? Глеб вывел себя из неуместного сладких наваждений и предложил гостье продолжить сеанс завтра. О, да, он будет свободен. Именно сейчас у него такое время, что он может посвятить себя необычному. Это Глеб уже подумал про себя.
После ее ухода он набрал номер Рады. Она не отвечала ни по домашнему, ни по мобильному. Это еще пуще раззадорило Глеба. К глубокому вечеру она, наконец, стала доступна -- и Глеб пока не догадывался, насколько. Он спустился к ней на два этажа -- они были соседями. Рада с жаром выудила все подробности Ириного визита. Еще бы -- она чувствовала себя спасительной ниточкой, проводником, но при этом ей была неизвестна суть трагедии. Теперь она возбужденно жевала бутерброд с бужениной и строила разные версии.
-Ты хоть эту Ирину давно знаешь, чтобы за здорово живешь ко мне посылать? - насмешливо поинтересовался Глеб.
-О, не беспокойся, она супер надежный человек. Может, знаю я ее и не долго, но она зарекомендовала себя с самой лучшей стороны.
Глеб вспомнил о "надежных" людях, которых некогда гостеприимно принимала ирина редакция. Доверчивость -- самое прекрасное и опасное женское свойство. В честь чего уставший "доктор" предложил Раде получночный дринк. Как-то само собой получилось. Часов пять проболтали, и... проснулись вместе. Столько лет приятельствовали с оттенком флирта, а прорвалось только сейчас.
На следующий день схема повторилась. Пришла Ирина, потом Глеб лихорадочно искал Раду по всем телефонам, находил, она жадно выспрашивала подробности... ее странная подруга стала их традиционной прелюдией. Выходит, они оба использовали чужую боль. Этакая детская игра "в больничку". Только вместо девушки в распутной форме медсестры -- Глеб без всякой формы, изображающий доктора по душевной части. А больная -- третий лишний. Фальшивый доктор решил компенсировать это ничего не подозревающей Ирине интенсивным погружением в ее проблему. Она сама не ожидала такого напора.
-Ирина, предполагаю, что вы не можете себе простить не сам этот эпизод, а некую деталь, особенно оскорбляющую ваше достоинство.
Ирина за считанные дни сеансов у Глеба на удивление помолодела. Впрочем, таков эффект сближения. Так наши родные и закадычные, кого мы видим часто, вообще не стареют. Теперь Ирину хотелось называть "барышня". Так вот, барышня недоуменно смотрела на своего терапевта. По ней, так она раскрыла все карты, мучительно оскорбляющие ее достоинство.
-Поясню историческим примером! Допустим особу королевской крови попользовал простолюдин. И для нее особая острота переживаний состоит в том, что...
-Я вас поняла, - поспешила реабилитироваться Ирина. - У меня ничего такого!
-Разумеется, в вашем случае дело не в сословном неравенстве, а например, в национальной неприязни -- такое имело место?
Ирина испуганно повертела головой. Слишком испуганно, обнаружив больную точку. Глеб давно подозревал, что именно здесь собака зарыта и стал плющить бедную жертву на предмет ксенофобий. Пока она не выдавила:
-Он той же национальности, что и мой отец.
Политкорректно и безнадежно! Глеб, конечно, взялся выводить рулады о том, что, наконец, они нащупали эмоциональный гнойник, который сейчас выдавим. По правде говоря, он не знал, что с этим гнойком делать, кроме как констатировать и оставить в покое. И разве не так поступали классические мастера психоанализа: докопались до ядра переживания -- и все, дальше само постепенно утихает, главное -- обнаружить?!
Выпроводив Ирину до следующего раза и заметив в ней пугливую нерешительность "а стоит ли дальше мучиться и вообще зачем я здесь", Глеб ретиво взялся за досье. Под страхом новых насилий он все же выудил из Ирины презренное имя мучителя. И без труда обнаружил в сети его биографию. Что привело его в изнурительное оцепенение. Насильник оказался героем-миротворцем, спасавшим детей из плена и налаживающего мосты между руководством центра и мятежных республик. Такого анамнеза Глеб никак не ожидал. Он полагал, что глубина проблемы -- в каком-то тайном гнусном извращении, он искал причину ириного несчастья на темной стороне правды. Она была совсем не там. Проблема была в том, что Ирину изнасиловал... чуть ли не Бэтмен! Бэтмен по внутреннему содержанию, а внешность его была облагорожена добрыми мудрыми глазами и акуратно седой бородой. Точь-в-точь как у дореволюционных семейных докторов. Глеб привычно набрал Раду. Она, не дослушав, взревела, как тигрица.
-Ты, что, обалдел?! Веришь лапше из интернета? Ты забыл, что о нем Ира рассказывала. Вот она, единственная правда. Он урод, чурка и бандит! Может, ты намекаешь, что она похожа на тех якобы изнасилованных горничных, которые пиарятся за счет компромата на знаменитостей? Все это чепуха! Те, кому по-настоящему досталось, молчат. Если было оголтелое нападение -- то молчат из страха. А если так как у Иры -- из-за всей этой неоднозначности и молчат. Чего я не понимаю, между прочим! Почему, например, если я остаюсь ночевать у человека, я непременно должна предположить, что он на меня набросится? Просто потому, что я оказалась у него в темное время суток?! И поэтому я буду сама виновата? С какой стати, я не понимаю...
-Есть разные народы и разные традиции, и о них нужно знать... - тихо вставил Глеб.
-Да пошли они в пень со своими традициями! Почему никто не уважает традидицию быть просто нормальным мужиком?! Пусть сидят в своей заднице со своими звериными законами, а сюда не лезут, вот так! А если уж залезли...
Глеб долго слушал, что следует делать тем, кто залез в наш причудливый и яркий уголок мира. Он был терпелив, потому что свыкся за эти дни с ролью исповедника. Ирина, увидев на его столе ворох бумаг, поинтересовалась, что это за списки.
-Исповедки. Исповедные росписи. Сюда в старину записывали всех, кто пришел в церковь исповедоваться.
-А вам зачем?
-Да так, работа моя, уже нелюбимая, архивная. Устал я от нее.
-У вас теперь своя исповедка. Меня туда запишете? - улыбнулась Ирина.
Глеб легкомысленно обещал. Теперь не знал куда деваться, от исповедей. Они ему чудились, он видел их призраки! Ему казалось, что и Рада пережила нечто, о чем молчит, и потому так темпераментно костерит приезжих. Но Глеба не занимали приезжие -- он и сам из них. Его завораживало другое -- мирное сожительство геройства и злодейства. В каждом спасителе живет немножко дьявола. Для равновесия. Такие глыбы спасают чужих детей, но жестоки к своим. И к близким женщинам, конечно. Все это было очень понятно Глебу и совершенно не понятно Раде.
Вечером он не пришел к ней. Отложил назавтра, а сам думал, что сказать. Ему было важно объяснить ей скорее для того, чтобы прояснить самому себе. Он додумался даже до того, чтобы наладить с этим типом мосты. Чтобы Ирина увидела его теперешнего, израненного и, кто знает, быть может, на собственной шкуре перенесшего всяческое насилие. А что если он много лет кается в содеянном?! И что если именно чувство вины и сподвигло его искать опасностей. И он искупал грех.
Нестыковочка! Свою деятельность он начал гораздо раньше встречи с Ирой -- в биографии были подробно расписаны этапы большого пути. Пора кончать с этой достоевщиной! Что-то там про мир, который не стоит слезы ребенка. То есть все подвиги, все спасенные этим злополучным субъектом не стоят шока легкомысленной девицы, которую не научили элементарной гендерной этике?! Что-то тут не то. Какая-то ускользающая деталь. Глеб одергивал самого себя, а потом снова возвращался к своей морально-нравственной занозе. Он учился в школе имени Александра Матросова. Но только сейчас толком задумался об этом серьезном бровастом мальчике, о его предшественниках и последователях. Наверное, честнее как они -- умирать без страха и упрека целиком, убивая в себе и светлое, и темное...
На следующий день Ирина не пришла. Глеб ее больше не видел. Он вдруг ухнул, по Бродскому, в необъяснимую тоску. И к Раде не спускался. Она, наверное, обиделась и тоже ему не звонила. Странная Ирина их сблизила и тут же разорвала тонкую связь.
Но все же однажды, по прошествии месяца, Рада появилась. Сама. Без звонка. С шикарным коньком. Уже хлебнувши. Это был подарок.
-Надеюсь, я могу пребывать у тебя после одиннадцати и чувствовать себя в безопасности?!- хохотнула она. И тут же продолжила. - Знаешь, я сделала гениальное открытие. Это у тебя стокгольмский синдром! Ты его взял на себя -- а Ира излечилась. Ты настоящий доктор!
-Кто же меня, скромного гения, посвятит в рыцари! - игриво продолжил Глеб, подсаживаясь к раде поближе. - Надеюсь, я услышу историю излечения этой чудачки.
-История-то короткая. Просто у нее наконец кто-то появился.
-Он, я уверен, жгуч и бородат.
-Нет, он маленький и щекастый. Так что без параллелей, - злорадно оборвала Рада.
-Что ж, я свою миссию выполнил. Только не присылай мне больше никого, ладно? Я еще от ириного синдрома не отошел. Все еще сочувствую спасителю-подонку.