Аннотация: Когда кажется, что в мире нет ничего, кроме бесконечной ночи, далёких огненных звёзд и тихого плеска морских волн, многое можно вспомнить. Ранее было выложено на фикбуке (в марте, если не ошибаюсь).
Солнце давно село, но прибрежные камни, раскалённые за день, всё ещё светились. Лишь через несколько часов, уже перед рассветом они потемнеют, омываемые блестящими, как ртуть, волнами. А когда начнётся Время Горячих Звёзд, они не будут остывать даже самой холодной ночью. Да и сами ночи станут иными - жаркими, душными. Безжалостными. И небо замерцает от космического света, и увянут, обожжённые им, вездесущие железные вьюнки, и, точно окалина, будут хрустеть под ногами длинные, игольчатые листья гигантских хромитий. Скоро, очень скоро.
Звёзды горячие, звёзды холодные... Условность. Звёзды кажутся горячими из-за излучения, которое заливает планету, скользя по блестящей чешуе айзе. Да и в самом Времени нет ничего необъяснимого или странного: просто совпадение периодов активности. Всего лишь совпадение.
Спокойно дышит ночное небо, переливается над тёмным морем Дорога Неодма, чуть подсвеченная лучами Рад'Оньим - ближайшей к их серебряной Земле переменной звезды. Сегодня она уже ярче, чем вчера - голубой глаз за сияющей туманной дымкой. Вновь разгорается ядерное пламя Рад'Оньим, вновь набирает силу космическое чудовище, чтобы, дождавшись пробуждения своих собратьев, вместе с ними начать охоту на хрупкую планету, окружить её, ослепить своим светом и вновь отступить, когда закончится Время Горячих Звёзд.
Странно, что жизнь вообще зародилась на их Земле, кружащейся вокруг голубого Солнца, ведь рядом - по космическим меркам - с их планетарной системой находится около двух десятков переменных звёзд, с разной частотой изменяющих свою яркость. Настоящее Огненное Кольцо. Айзе повезло, что лишь раз в тридцать пять лет их пульсация совпадает. И тогда наступает Время Горячих Звёзд, как называли это явление издревле. Время несчастий, Стибия знает об этом.
В прошлый раз она потеряла родителей. Когда от жесткого космического света пылают небеса, не только айзе ищут спасения. Стаи быстроногих церений, движимых слепым инстинктом, спускаются с гор, пытаясь скрыться от жгучих звёздных лучей, и горе тому, кто встанет на пути у обезумевших скальных хищников. Скрежет когтей и металлический шелест чешуи - последнее, что можно услышать перед гибелью. В одиночку противостоять им невозможно, поэтому перед Временем Горячих Звёзд забываются все распри и ссоры, вновь созываются защитные отряды. Отец Стибии был в одном из них, и её мать - пусть Стибия и была в то время мала, но она все помнит, хорошо помнит, ведь память это единственное, что у неё осталось - отчаянно боялась за него. Она будто предчувствовала, какая судьба уготована её любимому. Но не пыталась отговорить. Потому что... Всё было правильно, и... Отмежеваться от общей беды они не смогли бы. Не имели права... Но... Но даже смерть во имя жизни всё равно останется горем, которое не забудется, не растворится до конца в чужом счастье. И она никогда не узнает, где могила её отца - и похоронен ли он вообще.
А через несколько пятидневиц после его гибели церении прорвались мимо защитников. И тогда Стибии и её матери довелось столкнуться с тем ужасом, от которого отец пытался защитить их.
Всё случилось испепеляюще жарким вечером, когда небо пылало голубовато-серым огнём - единственное, что она помнит точно. И колючие звёзды терялись в этом ослепительном сиянии. Всё остальное смешалось, слилось в безумную круговерть. Скрежещущий, пронзительный вой. Металлический блеск когтей и клыков, фосфорическое свечение зелёных глаз, будто в насмешку, с крестообразными, как и у неё самой, зрачками. Крики раздираемых заживо айзе. И боль...
В тот страшный вечер погибла её мать. Сама Стибия выжила чудом, даже врачеватели не верили, что покалеченная девчушка сумеет вырвать у судьбы шанс на спасение. Но она смогла - и осталась одна. Совсем одна. И ничего, кроме памяти.
Но родители всегда с ней, и пока бьётся её сердце, они живы. Пусть и только для неё. Это часть её самой, она - их продолжение, и это правильно. Дети должны быть похожи на родителей, наследовать всё лучшее, что в них было, иначе прервётся нить жизни, тянущаяся из далёкого прошлого в грядущее, от наших предков к далёким потомкам, похожим на нас - и в то же самое время другим. Так и должно быть, так и было заведено с самого начала, с того момента, как вопреки дыханию космоса и жгучим, всепроникающим лучам появились в глубинах чёрного океана первые живые существа, постепенно поднимавшиеся к свету, тянувшиеся к безжалостному - и прекрасному космосу. К бескрайней, загадочной Вселенной. Поднявшиеся из тьмы, чтобы стать айзе. И церениями, и юркими крылатками, и красным вьюнком.
И она, Стибия, - тоже одно из бесчисленных звеньев в бесконечно длинной цепи между временами. И в ней тоже часть от всех её предков. И от родителей. Она похожа на них, пусть и не так, как ей бы хотелось. И душой, и лицом. Стройная, легконогая, с тонкими кистями - хоть что-то досталось ей от матери, хоть что-то унаследовала из её красоты. Но она была Сурьмяной, как и отец. Сурьмяная. Серая. Серая чешуя, тёмно-серые, почти чёрные глаза. Невидимка. Незаметная и тихая. А мать была, как и все Медные, настоящей красавицей. С яркой, синей, точно море в самый спокойный день, чешуёй и ласковыми голубовато-зелёными глазами. А Стибия - тень на серых прибрежных камнях. Море и камень...
...По-прежнему тихо шелестели волны, неотвратимо наползая на берег и бессильно откатываясь назад. Как и миллионы лет назад, глухо бормотал прибой, как и миллионы лет назад, загадочно и безмолвно сверкали далёкие звёзды, привычно складывающиеся в знакомые с детства созвездия. Це'Зиима в Охотнике, сверкающее острие копья... Лютециум в Книге Астатиуса... А вот и сам Астатиус, звёздный чародей, прикованный, согласно древней легенде, разгневанными жителями Рень'ема к скале за то, что не смог избавить их от Морского Змея. И не знал волшебник, что чудовище наслали на город Боги в наказание за гордыню и себялюбие его жителей. Но сумел бы Астатиус изгнать Змея, если бы Гелийме, вестник Богов, не выкрал бы его волшебную книгу и не спрятал бы её на небесах. Вознегодовав, приковали рень'емские айзе Астатиуса к скале, чтобы стал и он добычей морского чудовища. И унёс Змей чародея на дно океана. И лишь спустя много лет другой герой пришёл к Рень'ему, чтобы убить чудище. То был последний раз, когда бросил Астатиус вызов Богам, но за смелость вознесли родийцы чародея на небо, чтобы вечно странствовал он среди звёзд после смерти так же, как и по земле при жизни. Блуждает теперь Чародей в небесах и всё чудесное и странное, что довелось ему встретить во время скитаний, описывает в своей Книге. А ещё древние верили, что наблюдает Астатиус и за айзе с небес, удивляется и радуется их подвигам и свершениям, а самые достойные деяния заносит в Книгу.
Легенда легендой, но и она есть ниточка между Стибией и теми, кто жил в этом мире много столетий назад и так же вглядывался в тёмные небеса, так же жил, и грустил, и мечтал...
А море по-прежнему неторопливо и мерно билось о камни. И, казалось, что Стибия одна во всём мире, что нет ничего, кроме моря, горячих камней и звёзд. И вечной будет ночь, и солнце никогда не поднимется над водой.
Она одна, как и тогда.
...Она осталась одна. Как и других детей, лишившихся родителей из-за нападения, её определили в сиротское училище. Оттуда она и сбежала через несколько лет - глупа была, ох, глупа. А дальше ватажка из таких же, как и она, беспризорников, драки, склоки, воровство. И неожиданно пробудившаяся искра колдовского дара, которая постепенно разгоралась всё ярче. Кто знает, кем бы Стибия стала, как могла бы сложиться её судьба, если бы не этот загадочный талант. И если бы её не нашёл Тервиус.
Об этом таинственном ученом - и чародее, чего уж тут скрывать - ходило множество невероятных слухов. Говорили, что он может принимать любой облик по собственному желанию. Говорили, что ему ведомы все тайны мира. Говорили, что он способен прозревать прошлое и будущее.
Все эти небылицы откровенно забавляли его. Однако Тервиус даже не пытался опровергнуть их. Да и зачем?
Никто не знал, откуда он и из какого Рода. Странный. Чужой. И ничего не прочесть по холодным серым глазам, внимательно и безучастно взирающим на мир. Рыжая, цвета монотроидита чешуя - слишком яркая для распространённых Родов. Не Алюминиевый, не Железный и точно не Сурьмяной. Кто-то из более ярких... Наверное, Золото, Хром или даже Ванадий. А может, Тервиус из Ртутных? Стибия как-то раз спросила его, но айзе ничего не ответил.
Его прошлое было окутано мраком. Не меньше тайн и домыслов было связано и с его настоящим. Мог ли хоть один айзе, кроме Стибии, похвастаться тем, что знал о Тервиусе что-нибудь? Едва ли. Но его уважали за знания и колдовскую силу. Уважали и боялись. Даже Совет считался с ним, как сам чародей однажды признался.
Хотя неизвестно, было ли это правдой. Вернее, была ли это вся правда. С Тервиусом ни в чём нельзя было быть уверенной. Но сам он, казалось, знал почти всё. А что не знал, то мог предугадать, причём почти с абсолютной точностью. Эта сверхъественная способность объяснялась его невероятной внимательностью, жизненным опытом и пугающим пониманием чужой души. Он умел понять другого айзе, его страхи, стремления и желания, его привязанность и ценности, его любовь и ненависть. Понять, чтобы использовать в своих целях.
Именно это больше всего пугало и возмущало Стибию, мешало ей в учении - по какой-то неведомой причине Тервиус решил взять девушку в ученицы и пытался научить её всему, что знал. Зачем? Ещё один вопрос, на который у неё не было ответа.
Но как бы то ни было, Стибия была ему благодарна. Правда, поначалу ей было непросто: Тервиус рассматривал отдельные науки как нечто взаимопроникающее, как разные стороны единого целого. На первый взгляд, эта идея казалась странной, но постепенно многогранность мироздания и неразрывная связь между его частями стала ощущаться отчётливей. Необычное, завораживающее чувство - понимание того, насколько сложно и чудесно устроен наш мир. В этом и была заслуга Тервиуса: он умел разжечь в ней интерес к самым сложным загадкам, растолковать самое таинственное явление, никогда, впрочем, не объясняя всё до конца. Из-за этого Стибии всякий раз казалось, что он не раскрывает ей крошечный кусочек головоломки, без которого ей не собрать картину воедино. И приходилось искать недостающие крупицы знания, ответы на свои вопросы, оказывавшиеся намного трудней и глубже, чем казались на первый взгляд. Помочь ей могли лишь книги, наблюдения и опыты. И дни метаний, дни вдохновенных поисков и невероятных трудов. Найди ответ сама. Ни разу он ей не говорил ей это напрямую, но его невысказанное желание явственно чувствовалось. Найди ответ сама, если сумеешь. Хотя нужно отдать Тервиусу должное, он никогда не давал ей неразрешимой задачи. И книга, в которой были те несколько заветных страниц, ради которых она перечитывала множество других, забывая обо всём, с головой погружаясь в чужие поиски истины, неизменно оказывалась у неё под рукой в тот самый момент, когда она уже была готова отчаяться.
Тервиус научил её мыслить, научил самостоятельно находить ответы на всё новые и новые вопросы, научил не бояться неизвестного и загадочного, а она... Она втайне радовалась новым открытиям и чудесам, которыми, оказывается, наполнен наш мир. Лишь наука о разуме, о его невидимых, неощутимых движениях психики не давалась ей. И неспроста... Конечно, видеть истинные стремления других айзе, едва ли не читать чужие мысли было очень заманчиво, и даже здесь она постепенно делала успехи - к сдержанному удовольствию Тервиуса. Но в глубине души она их страшилась.
Стибия боялась, что когда-нибудь тоже будет бесстрастно наблюдать за чужими жизнями. Она боялась стать такой же, как он. Боялась, потому что уже видела душу Тервиуса и могла, как ни странно, его понять. Хотя это было неправильно и жутко.
- ...Как странно получается. Как такое возможно? Сухая, точная, строгая система отражает многообразную и, на первый взгляд, совершенно непредсказуемую действительность. Неживые числа, формальные утверждения - и удивительно гармоничная, цельная картина, которая из них складывается. И вправду есть в математике своя особенная красота.
- Рад, что ты наконец это поняла, - спокойно ответил Тервиус, - Надеюсь, ты больше не считаешь математику неизбежным злом?
- Нет, но мне всё равно она кажется слишком... абстрактной. В ней слишком мало привычного, в ней нет жизни. Но без математических моделей и условностей, без абстракций невозможно было бы понять, как устроен наш мир, что происходит внутри атома, и вообще... Есть в этом что-то странное, что-то завораживающие и чудное.
- Завораживающее и чудное? - усмехнулся айзе, - Ну что ж, во Вселенной много завораживающего и чудного. Но, к сожалению, нашу беседу придётся немного отложить. Вселенная не станет ждать, пока мы закончим.
Он с некоторым сожалением покачал головой, будто раздумывая над чем-то, и внезапно посмотрел на Стибию. Короткий, оценивающий взгляд - айзе, незнакомый с характером Тервиуса, даже не обратил бы на него внимание. Но Стибия знала, что он означает.
- Ты можешь отправиться со мной, если хочешь увидеть нечто интересное.
Ты можешь отправиться со мной. Не просьба, не приказ и не намёк. Просто предложение, которого она каждый раз ждала с неясным внутренним трепетом. С того раза, когда он в первый раз позвал Стибию, в то время совсем ещё девчонку, пойти с ним. Той звёздной ночью они стояли на морском берегу, и она в первый раз вживую видела падающие звёзды. Они скользили сквозь небесную черноту, исчезая без следа. А Тервиус рассказывал ей о том, откуда прилетают на Землю эти небесные гости, эти осколки космических камней - да, всего лишь камней. Он рассказывал о кружащихся вокруг солнца ледяных кометах, рассказывал, как они рассыпаются через тысячи лет странствий, раскалываются на множество частиц, превращаются в звёздный дождь для айзе. Она впервые смутно ощутила, насколько величественна Вселенная - и насколько по сравнению со всем этим огромным и чудесным миром малы они с Тервиусом.
Многое она видела благодаря Тервиусу. Сначала он брал её с собой, потом научил самостоятельно перемещаться с помощью потоков нуль-частиц, пронзающих пространство - Стибия, как и Тервиус, была одной из немногих айзе, чей колдовской дар был достаточно силён для подобного чародейства. И потом она путешествовала одна, правда, несколько реже, чем ей бы хотелось - любимая работа в лаборатории отнимала очень много сил и времени.
Но до сих пор Тервиус иногда предлагал ей составить ему компанию. И что он задумал на этот раз? Неизвестно. Он никогда не раскрывал цель путешествия заранее.
И сегодня айзе явно не собирался отступать от своих правил. Он, казалось, даже не услышал вопроса Стибии и, лишь, сдержанно кивнув, попросил её раздобыть силикопластовый скафандр - непременно с фильтрующей маской. Силикопласт - материал гибкий, лёгкий и довольно прочный, но, к несчастью, под воздействием интенсивного коротковолнового излучения он становится ломким. А жаль, силикопласты считались перспективными для изготовления космических скафандров. Но эти полимеры почти не проводили тепло, отличались высокими температурами плавления и низкой реакционной способностью. Именно из силикопластов были сделаны тонкие серебристые костюмы исследователей, одинаково хорошо защищавшие айзе от лютого холода и нестерпимого жара.
Да, в этом холодном мире без лёгкого скафандра было не обойтись. Это была первое, что осознала Стибия, когда пришла в себя после перехода. После жуткого, безумного полёта-падения, после тягостного, тоскливого чувства потери, когда кажется, что мир для тебя перестаёт существовать и за этими бесконечно долгими мгновениями, за последними ударами сердца уже не будет ничего. Ничего, кроме смерти.
Тервиус уже ждал её. Искажающее свет поле скафандров было включено, и можно было не опасаться, что обитатели этой планеты обнаружат чужаков. Предосторожность не была излишней - айзе очутились в инопланетном городе, строгом и прекрасном. Холодный, засыпанный мельчайшими ледяными кристаллами, он сверкал в тусклом свете чужого солнца. Негостеприимной и странной была эта земля.
Её обитатели, удивительно похожие на айзе, показались Стибии не слишком приспособленными к своей ледяной планете. Или она не всегда была такой холодной? Стибия хотела спросить у Тервиуса, но не успела, а потом и вовсе не до того стало.
Айзе очутились на этой планете в необычный для её жителей день. В праздник Крещения, как перевёл Стибии его название Тервиус. И сейчас по улицам заснеженного города праздничной толпой, крестным ходом, шли инопланетяне. Шествие медленно двигалось к одному из красивых даже для этого неземного города зданий. Зачем? Стибия не знала. Инопланетяне шли - как айзе с удивлением заметила - семьями, несли в руках картины. Кто на них изображён? Герои? Святые? Стибия понять не могла.
Это было похоже на странный сон: бледное низкое небо, замёрзший город и праздничное шествие, пение инопланетян, их странно мелодичная речь... "Молитвы читают," - шепнул ей Тервиус.
Шум всё нарастал, и вдруг впереди раздался треск. Нелепый, невозможный, не вяжущийся с радостью и надеждой, которые видела Стибия вокруг. Она не сразу поняла, что это было. Треск, похожий на стрекотание электрических разрядов энергооружия. Старый, жестокий и слишком затратный способ отнять чужую жизнь.
Но жители этой планеты не знали о нём. Их наука ещё не способна была создавать энергонакопители достаточной ёмкости, и потому они пользовались намного более простым кинетическим оружием. Кусочек тяжёлого металла - пуля - который выталкивается из направляющего ствола давлением газов - вот его главный поражающий элемент. Одна из них, случайная, скользнула по плечу Стибии, не причинив ей никакого вреда, слишком мягкая и медленная для того, чтобы пробить силикопласт. А ведь и этого хватало, чтобы убить врага. Но почему врагом должно быть такое же разумное существо, так же чувствующее боль и страх?
Стибия с ужасом смотрела на разворачивающуюся трагедию. Праздничное шествие обернулось бойней. Пули из мягкого свинца прошивали незащищённые тела жителей этой планеты с лёгкостью высокочастотного излучения. Инопланетяне падали, и снег темнел от их крови - красной, в отличии от тёмно-серой крови айзе.
"Зачем, зачем всё это?" - единственная мысль билась, словно пойманная крылатка, слышалась в каждом ударе сердца.
- И это только начало, - проговорил Тервиус, с каменным спокойствием наблюдая за немыслимым побоищем, - Не простит народ этого предательства, не простит расстрела. Тяжела и беспросветна жизнь обитателей этой страны: опостылевшая, бессмысленная война, презрение и унижения со стороны облечённых властью, бесправие, невозможность прокормить семью и выбраться из круга бед и страданий. Последняя надежда на правителя. Но по его приказу - а может, и без - пришедших с прошением, с жалобой народной убивают в день священного для жителей этой страны праздника. Теперь пути назад нет, и вспыхнет уже сложенный костёр, и грядёт революция, назревавшая в течение долгих лет. А за ней, как мне кажется, последует другая, способная затмить собой все бунты, которые только довелось пережить обитателям этого уголка планеты. Много безжалостных и бессмысленно-горьких восстаний помнит эта земля, но все они померкнут перед той бурей, что вот-вот разразится и прокатится по стране, сметая всё на своём пути. Воистину, этот день станет началом конца для старого мира!
И наступит время крови, время пламени! И в этом огне будет выкован новый мир. На крови и страсти, на всепоглощающей любви к своему народу и самопожертвовании будет он построен.
- Но ведь не все готовы рушить старый мир, чтобы на его обломках создавать новый! Есть же немало тех, кто пойдёт на бой ради власти или по иным, столь же материальным причинам.
- Без сомнения. Но хватает и борцов за идею, согласных отдать свою жизнь в плату за справедливость, за лучшее для своих соотечественников, детей и внуков.
- Но разве будет всё это стоить сотен и тысяч жизней? Они ведь пришли без оружия, они хотели не силой, а словом бороться за правду! И что взамен?! Кому вообще нужна справедливость, которая требует убийств и насилия?! Неужели... - осеклась Стибия, поражённая внезапной догадкой. Не было проклятий, способных передать боль и страх, охватившие её, она могла только с ужасом смотреть на Тервиуса.
- Ошибаешься, - тихо покачал головой айзе, - Не мне, а самим жителям этого мира. Слишком долго они ждали, слишком долго терпели. Достаточно было одной искры, чтобы разгорелось пламя, в котором погибнет былое. Но, увы, не всё, чему следовало бы исчезнуть, уйдёт из их жизни. И многие жертвы окажутся напрасными.
- А впрочем, - как и прежде, холодно улыбнулся Тервиус, - посмотрим, что у них получится. Может быть, им и удастся построить новый мир. Может, действительно изменились они внутренне и пройдут через это испытание. Если только не преклонят колени перед старой тьмой в новом обличии. Если заново не создадут себе всемогущего бога, тирана, отца и повелителя. И неважно, кем или чем он будет на этот раз.
Тирана и отца разом? Что же это могло значить? Стибия долго размышляла над его таинственными словами, но смысл их ускользал от неё. Бог, тиран и повелитель? Странно.
Уже десять лет прошло на Земле. А там, на далёкой планете? Долгий ли это срок для её обитателей? Сумели они найти свою правду, по-новому устроить свою жизнь? Тервиус уже как-то раз намекнул, что она и сама может отправиться к ним. Знаний бы для перехода и возвращения ей вполне бы хватило. Но она медлила. Почему? Неужели она боялась узнать, с кем - или с чем - должны были сразиться жители того холодного, не похожего на Землю мира? Бог, тиран, повелитель и отец одновременно... Что это? Живое существо? Или явление? Или понятие? Неясно. В любом случае, нечто ужасное, ведь ради победы над ним, как считает Тервиус, можно заплатить множеством жизней. Но ведь это неправильно и несправедливо!
...А море всё так же ровно и спокойно шумело у её ног, всё так же упрямо билось о камни, и солёные брызги скатывались по её одежде, сверкали на чешуе. Всё так же мерцали над волнами звёзды. Некоторые из них - рукотворные. Спутники, кружащиеся вокруг Земли, ставшие её "глазами и ушами". На одном из них настоящая космическая обсерватория, позволившая айзе заглянуть далеко в глубины Вселенной. Пусть это только первые шаги к звёздам, пусть только начало пути, ведущего к удивительным и прекрасным открытиям, к единственно возможному для живых и мыслящих существ бессмертию в вечном поиске, в бесконечном подъёме, где каждое новое поколение опирается на знания и заветы предыдущего, где в любом достижении есть частица труда каждого из айзе, и потому никто и никогда не будет до конца забыт. Это ли не великий подвиг? А Тервиус считает, что только великие потрясения рождают великие свершения.
Нет, не может Стибия с ним согласиться. Что-то не позволяет примириться с тем, что она видела и слышала.
Но как выразить это неуловимое, неосязаемое противоречие словами, как донести его до Тервиуса? В тот раз не удалось...
- ...Неужели именно так и должно быть?
- Да. Так было заведено с самого начала, с того момента, когда древнейшие разумные существа начали восхождение к вершинам своей цивилизации, а затем к её гибели, и так будет до тех пор, пока в бескрайних просторах Вселенной сохраниться искра мятежного духа разума, пока есть хоть одно создание, способное опуститься до ужасающих зла и мерзости - или вознестись до величайшей любви к миру и всем существам, населяющим его.
В чём-то он, безусловно, прав. Метаться между светом и тьмой, между правдой и ложью, между жаждой знания и трусливым покоем, между себялюбием и любовью к другим - это так похоже на айзе. Но ведь рано или поздно мы должны прийти к свету, верно? Из тьмы невежества и жестокости, из диких и далёких веков - вверх, к свету, к сиянию космоса, к торжеству разума и духа. Как когда-то со дна древних, уже высохших морей поднялись к далёкому небу и негостеприимной, но прекрасной земле причудливые обитатели глубин.
Но какой ценой? Чем придётся заплатить за восхождение? За крылья, за свободу, за мечту и знания? Тервиус считает, что только кровью.
Даже если это правда, почему так горько на душе? На правду, говорят, не обижаются. Но всё равно обидно и грустно.
Нет же, нет! Это должно быть только частью правды! За справедливость нужно платить, это верно. Но не только кровью, и не только смертью! Даже тысячелетний валун можно расколоть, взорвать, разбить на осколки и пытаться собрать их заново, сложить из них что-то иное. Но волны, ласковые и несокрушимые в одно и то же время, набегают, разбиваются о камни и откатываются прочь, чтобы с новой силой выплеснуться на берег. И камни меняют свои очертания, отшлифованные неотступающим прибоем... Ведь если бы тем инопланетянам удалось убедить своих властителей, если бы те понимали, что несправедливы, что их собратья, долгие годы ждавшие справедливости, мечтавшие о ней, равны им. Если бы они осознали, что являются братьями по крови и разуму, можно было бы избежать того безумного, бессмысленного истребления. И кровавых революций, которые должны были последовать за ним. И немыслимого террора. Если бы только эти существа смогли бы победить свою природу.
А айзе? Чего бы сумели они добиться, если бы избавились от своих тёмных, пронесённых через тысячелетия инстинктов? Стали бы звёзды к ним ближе? А смогли бы они понять, что именно заставляет церений с безумной яростью бросаться на любое существо, когда сияет безжалостным огнём ночное небо? И, может, её родители были бы живы?
За свет и справедливость всегда нужно платить. Либо кровью и миллионами жизней, либо долгим трудом - ведь так непросто изменить кого-либо. Даже самого себя.
Но теперь Стибия поняла, почувствовала, зачем даны ей разум, и знания, и душевные силы. Она - ученица Тервиуса, она сделает всё, чтобы стать равной ему в силе, в знании, в умениях. А дальше нужно будет бороться. Прежде всего - с собой.
Сбросив одежду, Стибия кинулась в воду, и мерцающие тёплые волны обняли её гибкое, сильное тело. Она нырнула в глубокую тьму, не страшась ни призрачно-сиреневых ксенатов, чьи полупрозрачные силуэты парили в толще воды, ни неведомых чудовищ, которые могли скрываться на холодном далёком дне. Вниз - будто в недостижимое прошлое, через миллионы лет, в те мрачные времена, когда земля была пуста и неприветлива и лишь в тёмных водах океана теплилась жизнь, не зная ни живительных лучей солнца, ни жгучего дыхания далёких звёзд. В глубину - чтобы вернуться на поверхность. Во тьму - чтобы вновь подняться к бесконечно желанному огненному свету.
А остывающие накаты всё так же тихо шуршали морской галькой, обточенной за долгие тысячелетия. Всё так же беспокойно, как и тридцать пять, и семьдесят, и сотни лет назад, подрагивала за зыбкой бледной туманностью переменная звезда. Всё так же тревожно шелестели от ночного ветра тяжёлые ветви хромитий. Чуть звенели тонкие, острые листья-иглы.