Канун нового года выдался метельным. Холодный фронт, пришедший с запада, ватным облачным брюхом накрыл редко освещённые праздничными огнями пятиэтажки, чёрную громаду завода, скрыл самую высокую в городе постройку - башню колокольни. Заиграла, завертела вокруг золотого креста на маковке церкви пурга, побилась о неприступную твердыню древних каменных стен и понесла скорые вьюжные дрожки с гиканьем и завываниями по тёмному безлюдью улиц, нечасто уставленному светящими жёлтым светом фонарями.
Возле одного из неисчислимых подъездов буря приостановилась: поплясала по карнизам окон, поглазела в спрятанные занавесями и прикрытые стеклом тёплые огоньки, заклубилась, закружилась у входной двери и будто соткала, слепила из массы носимого колючего снега человека с большим мешком за плечами. Тот повертел головой в красной шапке с помпоном в попытке осмотреться, но, поняв бессмысленность своего желания, негнущимися пальцами в шерстяных перчатках нажал истёртые частыми прикосновениями кнопки кодового замка, облегчённо перевёл дух при звуке механического щелчка и скрылся внутри.
Парой минут спустя человек уже стоял в прихожей квартиры на пятом этаже. Небрежно сбросив мешок у двери, он, колюче озираясь и хищно поводя пистолетом, прошёл всеми комнатами. Квартира была пуста. Человек облегчённо вздохнул и, щёлкнув предохранителем, опустил оружие...
Он стоял возле окна, выходившего на городскую площадь, в центре которой стояла усыпанная гирляндами огней ёлка. Ветер рвал ветви лесной красавицы, норовил скрыть её свет, застить глаза прохожим, дабы не видели, но - тщетно.
Человек постоял ещё минуту, а затем неспешной усталой походкой направился в прихожую, зажигая по пути электричество.
У входной двери стоял побитый годами табурет. Примостившись на нём гость неспешно развязал мешок, выудил из него красную куртку с подбойкой искусственного меха, накладную бороду, поясок из куска чёрной верёвки, осмотрел прочее содержимое, поморщился и, встав, пошёл к старому советскому гардеробу - верному жизненному спутнику табурета. Из шкафа он с брезгливой гримасой выкинул прямо на пол две дублёнки, одна из которых была ему явно велика, а другая не налезла бы и на одну руку и, убедившись, что иной одежды в недрах нет, аккуратно повесил красную куртку и собственный тулуп.
После человек прошёл в комнату, загасил люстру, выложил на стол мобильный телефон, поставив на звонок встроенный будильник, лёг на кровать у дальней стены, уткнулся носом в стену и заснул.
Проснулся он от плача. За стеной - обычной, межкомнатной, по прихоти проектировщиков разделившей квартиры - плакал ребёнок.
- Нету, нету, нету, нету!
Злой детский голос отчётливо доносился до невольного слушателя. - Нету его, слышишь, глупая? Нету! И никогда не было! Потому и не придёт!
- У-у-у... - тихо скулил первый - плакавший голосок.
- Глупая! Глупая! Глупая! Потому папа и сказал, что он не придёт, что его нету! - второй ребёнок говорил вполголоса, зло и, оттого, видимо, очень чётко. - Нету! Это мама и папа тебе дарили! Не он! Слышишь?
- Ю-у-уу...
- А сейчас мама и папа потеряли работу и не могут ничего подарить, понятно тебе? Ни-че-го! И новую работу им уже никто не даст! Им теперь ни нас накормить, ни, тем более, игрушки нам дарить... - речь прервалась всхлипом. - Никто не поможет и никто не придёт, слышишь? Никто!
- У-у-у... Нет! Не верю! - у плакальщицы был тонкий голос. - Не может быть! Он е-есть! А-а-у-у-у... - теперь уже в полный голос заплакала девочка.
И тут запиликал, задрожал в непреодолимом желании привлечь к себе внимание, поднять от сна, будильник. Но человек не спал уже давно. Он встал, отключил сотовый и пошёл к выходу.
Саша с подозрением косится на украшенные чудной вязью бежевые обои. Где-то там только что пиликал звонок телефона. Соседи - сдают квартиру кому попало... Она отворачивается к сестре. Шестилетняя Маша сжимается на кровати, прикрыв лицо густой копной волос, и хнычет, твердя как "Отче наш":
- Он есть!
Саша смахивает с глаз злые слёзы. Ничего нет! Глупая! Ей нельзя предаваться никакому слюнтяйству, четырнадцатилетие обязывает и она должна быть сильной!
Открывается дверь. На пороге стоят родители.
- Что здесь происходит: - голос папы суров. Он не показывает своего отчаяния, думает скрыть. Но Саша-то знает, сколь плохо обстоят дела, и надеяться нельзя, нельзя!
Машин хлип моментально смолкает. Она не любит подставлять сестру родителям.
- Он есть, - только напоследок твёрдо говорит она Саше.
- Ну что же вы... - мама растеряна. - Нам надо папу поддерживать, а ты гадости Маше говоришь.
- Никаких гадостей... - начинает Маша, но прерывается отцом:
- Никаких... Как же, - вздыхает. - На себя посмотри - рёва-корова.
Маша стоически пытается не шмыгнуть носом.
- Идёмте к ёлке, - говорит мама. - Какие-никакие, а стол и подарки мы всё же сделали.
Они ещё минут десять ходят между кухней и гостиной, расставляют салаты и соки, зажигают ёлочные огоньки. Наконец, все распределяются по местам, наполняют разноцветные стаканчики. Встают и примолкают в ожидании тоста. Папа едва открывает рот, когда начинает оглушительно верещать дверной звонок.
Отец раздражённо хмурится и идёт открывать. За ним гуськом тянутся и домочадцы. Глава семьи, посмотрев в глазок, недоумённо бурчит что-то неразличимое и отпирает дверь.
Лестничная клетка пуста. Ни единый звук не нарушает стылость вовне. Лёгкий холодок проникает в жильё и морозной ручкой начинает теребить шеи людей. Отец ёжится и отшатывается в тепло.
Любопытной юлой между родителем и дверным косяком ввинчивается Маша. Смотрит на дверь снаружи. Радостно ойкает, вытаскивает ярко раскрашенный пакет и вытягивает из него коробочку небрежно завёрнутую в красную тряпицу и перетянутую черной верёвочкой.
- Я знала! - радостно звенит её голос. - Я знала! Он есть! Он есть! Он есть! - слёзы катятся из глаз девочки, она счастливо смотрит на родичей. - Он есть, и он помнит о нас! - она выбегает из квартиры, и кричит куда-то вниз. - Спасибо! Спасибо! Спасибо!
Прежде чем выйти на улицу Михаил услышал тот детский голос, что плакал за стенкой.
- Спасибо! Спасибо! Спасибо!
В той коробочке, обёрнутой тканью, вырезанной из маскарадной красной куртки, было достаточно денег, чтобы семье продержаться два-три месяца. А с него не убудет. Если его сыщут - эти или те - он расскажет всё, кроме этого. Ни к чему им знать об этой девочке и её родных.
Когда он выйдет, вьюга злобно завизжит и вцепится в него. Попытается влезть под куртку, разорвать тёплый шарф, унести красный колпак. Не для того она вела этого человека сюда! Не так он должен был уйти! Михаил зябко поёжится и подумает: "Похоже, он всё-таки есть. Иначе - с чего мне оказаться здесь и сейчас?"
И, удобнее пристроив за спиной новенький рюкзак, он шагнёт напролом сквозь стену пурги.
Конец
Если Вам понравился этот рассказ или если Вам интересны другие задумки автора и Вам хочется ускорить их появление, можете поддержать сочинительский энтузиазм переводом на карту 2202 2032 5730 5591