На выпускном никто так и не пригласил Аню на танец. Она специально пропустила несколько заезженных, сумасшедшего темпа дискотечных хитов, чтобы не помять платье, не вспотеть и не растрепать в быстром танце прическу, и быть к первому "медляку" такой же изысканно-загадочной, как и на вручении аттестатов. Тогда она слышала, как Наталья Каримовна сказала маме, что "Анечка в этом платье просто Ассоль". Еще бы! Впервые Аня заказывала себе наряд в ателье, и мама с ней не пошла, дав только несколько скупых советов, как лучше сделать воланы на груди и какой длины должна быть юбка. Но юбку Аня попросила как можно длиннее, а воланы отвергла совсем, предпочтя тонкие лямочки и широкий шарф, который можно было накидывать на плечи или пышно завязывать на груди. Наряд получился совсем не модным, но зато являл собой точное шелковое отражение Аниного богатого внутреннего мира. Прическу делали в парикмахерской. Мама Аниной одноклассницы Жанны работала в известном городском салоне, и Жанка щедро предложила всем там причесаться. Ее мама была в бешенстве, прически выходили так себе, и только у Ани все удалось. Она попросила собрать негустые волосы на затылке и завить отдельные прядки на висках. Все великолепие завершали первые Анины босоножки на каблуках.
Разумеется, ни о каких диско-ритмах в таком виде речи быть не могло. Но вот старенькая школьная стереоустановка запела чувственным голосом известного итальянца, и Аня слегка прикрыла глаза, поднимаясь из-за стола. Сейчас к ней подойдут, пригласят, обнимут, закружат. Но итальянец все пел, а Аня все стояла, и никто к ней не подходил. Песня закончилась, колонки вздрогнули первым аккордом новой модной песенки, и Аня, подобрав романтический подол, пошла в круг подружек, неуклюже выплясывать на тонких каблучках. На следующие тягуче-нежные мелодии она уже не рассчитывала. И, как оказалось, правильно делала. Оставался еще белый танец, и Аня долго размышляла, не пригласить ли ей Фаруха, чтобы поставить окончательную и жирную точку на своей поруганной любви. Танцевать, чуть отстранившись, положив оголенный локоть ему на плечо, молчать, а в на последних, угасающих звуках надрывной мелодии, сказать что-то вроде "ты мне нравился немного, но... ты герой не моего романа". Однако пока она размышляла, в Фару уже прочно вцепилась Звягинцева. Аня пожала плечиком. Все знали, что это месть, все видели багровую шею Юлькиного возлюбленного, который уже успел смешать дозволенное шампанское с контрабандной водкой. Возможно, даже будет драка, безучастно подумала Аня, и тут же решила, что в этот раз побить должны Фару. За все!
Потом все засобирались смотреть на Алые паруса. Ане идти не хотелось. Новые босоножки нещадно терли, такое желанное поначалу платье путалось необъятным подолом в ногах, а переодеваться было лень. Она осталась в полупустом школьном спортивном зале, со сдувшимися шариками и перекошенным плакатом "Привет выпускникам!". Учителя сидели за своим столиком, несколько пар продолжали медленно покачиваться, не слыша музыки. А бессменный устроитель всех дискотек, начиная с восьмого класса, Ванька Горелов, запустил "Пинк Флойд", и уселся между динамиками, прощаясь с верной установкой и в последний раз наслаждаясь стереозвучанием. На коленях у него сидела тихая Маша из десятого "б". Они целовались. Было скучно.
Аня подковыляла к учительскому столу. Наталья Каримовна сидела у самого угла и ковыряла ложечкой торт.
-- Ты почему со всеми не пошла? -- Спросила она Аню.
-- Ногу натерла, -- Аня присела рядом на пустой стул.
-- Пойдем-ка, -- Наталья Каримовна встала и увлекла девочку за собой в коридор.
Они вышли на узкий балкончик с низкой оградой замысловатого плетения. Наталья Каримовна достала из кармана белого праздничного пиджака сигареты. Аня удивленно уставилась на учительницу, которую никогда не видела курящей. Та с наслаждением затянулась.
-- Хочешь? -- Она протянула уже бывшей ученице пачку.
Аня помотала головой.
-- Дивно...
Школа занимала старое, давно требующее ремонта, но сохранившее черты былой красоты и величия здание. Внизу была видна набережная, темная полоса Мойки, а чуть дальше над крышами и изломанными ветками антенн возвышался Исакий. В хрустальной прозрачности белой ночи можно было видеть скульптуры и даже прочесть надпись на фронтоне. Ане вдруг стало не хватать воздуха от восторга и грусти, она не то вздохнула, не то всхлипнула.
-- Ты все еще его любишь? -- Спросила вдруг Наталья Каримовна.
В первый момент Аня даже не поняла, что речь идет о Фаре.
-- Нет, уже нет, -- получилось печально.
-- Хорошо, девочка, -- Наталья Каримовна затушила недокуренную сигарету и бросила окурок на пол балкона, носком туфельки протащила его в угол. -- Счастливая девочка.
-- Я вас люблю! -- Воскликнула вдруг Аня и кинулась на шею учительницы. Та прижала девушку к себе, окутав запахом сладких духов, табака и еще чего-то теплого, женского. Аня заплакала, то ли оттого, что уходило детство, то ли от горечи нереализовавшейся первой любви, то ли от чего-то непонятного, темного, накатившего вдруг посреди белой ночи. Наталья Каримовна гладила ее по голове и повторяла.
-- Забудешь, все забудешь, все у тебя хорошо будет. Все.
В июле Аня легко поступила в не очень престижный технический вуз, но зато на экономическое отделение. Мама считала это большим успехом, а Аня привыкла ей верить.
В конце августа всех будущих первокурсников отправили в колхоз, "для сплочения коллектива" на полях родины. Поселили в пионерском лагере, из которого только что уехали последние летние обитатели, которые приводили корпуса в порядок. Делали они это не слишком тщательно, видимо, тратя последние теплые денечки перед работой на купание в ближайшем озере и походы за грибами-ягодами. Заселившись в просторную палату, коек на двенадцать, первокурсницы находили кто детский носок в углу, кто секретный склад гладких камушков в ящике тумбочки. Расселились, как-то сразу разделившись на питерских и иногородних. У первых был получше гардероб и побольше денег, зато вторые сразу ловко устроили свой быт, обогатившись электрическим чайником и добыв где-то утюг. Пришлось постепенно дружиться. Тем более, что немногочисленная мужская часть коллектива предпочитала вечера проводить в "иногородней" палате, где кормили, да и нравы были попроще. Срабатывал закон джунглей. Добыча шла на приманку, охотник не дремал. Добычей были, конечно же, питерские мальчики, с родительскими квартирами, связями и пропиской, охотницами -- некоторые из приезжих студенток, а приманкой -- холодный чай, хлеб, утащенный из столовой, колбаса, которую приносили питерские девочки, не зная чему способствуют. Местный магазин, находившийся минутах в двадцати ходьбы от лагеря, продуктами не изобиловал. На полках были только рыбные консервы, черный хлеб и почему-то шампанское. Им народ и напивался после отбоя, когда начиналась настоящая жизнь.
Отбой устраивали преподаватели для собственного спокойствия. Просто выключали свет во всем лагере в одиннадцать часов, потому и чай после отбоя был только холодный. Как раз к этому времени сплотившийся довольно быстро студенческий коллектив и собирался на посиделки в "женскую иногороднюю палату". Включали карманные фонарики, на вторую неделю появились свечи, выпрошенные у завхоза. Нестройно пели под гитару, пристроившись на чужих постелях, что-то рассказывали, затевали игры, иногда рискованные, вроде "кис-кис-мяу" или "бутылочки". Целующиеся пары частенько исчезали надолго, а бывало, что и вовсе в тот же вечер уже не возвращались.
Однажды, когда надоело играть в карты, решили устроить вечер гаданий.
-- Нельзя игральной колодой, -- красиво выделяя круглое "о" сказала одна из приезжих девочек, скромная и тихая. -- Врать будут!
-- Надо продеть их через ручку двери, -- тут же нашлась другая экспертша.
-- Или пусть на них нецелованная посидит, -- засмеялась бойкая Гулька из Уфы.
-- Это кто это? -- Басовито поинтересовался недотепа Лева, на которого уже положили глаз, по крайней мере, две заезжие красавицы.
-- Девушка, которую не целовали, -- снова захихикала Гулька.
-- Давайте я! -- Воскликнула веселая от шампанского Аня.
-- Чего ты? -- Ехидно поинтересовалась светловолосая Надя из Пушкина.
Тут Ане стало не по себе, надо же было сморозить такое! Теперь все будут над ней смеяться.
-- Нецелованная что ли? -- Допытывалась Надежда.
Аню со стремительно краснеющими щеками спасал только полумрак комнаты. Она молчала, не зная, что и отвечать. Да! Она была нецелованная, даже бутылочное горлышко ни разу за прошедшие десять дней не указало на нее!
-- Я уже через ручку продела! -- Сообщила Гулька, и Аня тихо выдохнула, схватившись за стаканчик с шампанским. Краем глаза она видела, как криво усмехается Надя и кивает толстой Динке, недвусмысленно указывая на Аню.
А на следующий день Аня совсем сникла. Во время обеда все разбредались с картофельного поля по окрестным кустам, чтобы, зажав между коленок, или пристроив на пне миску с супом, быстро поесть, оставив несколько драгоценных минут на то, чтобы растянуться на чуть влажном мху и дать отдых затекшей спине. Аня пробиралась между сокурсниками, стараясь не расплескать горячие щи, когда взгляду ее предстала идиллическая картина. Среди низких кочек на порванном сосновыми ветвями солнечном пятне лежали двое. Паша с Васильевского острова и Лида, приехавшая из Петрозаводска. Пашина ладонь исчезала где-то в складках расстегнутой Лидиной куртки, согнутая в колене ножка девушки была зажата между Пашиными бедрами, и Лидочка, смеясь, подносила юноше ко рту ложку, с которой свисали тонкие нитки вареной капусты. Аня быстро развернулась и села на мох прямо, где стояла. Настоящая жизнь проходила мимо нее, оставляя в нецелованных аутсайдерах.
продолжение здесьи здесьи здесьи здесьи здесь