Я смотрела на Лильку, с аппетитом поглощающую крем-суп из креветок, и думала о другой женщине, которая, возможно, тоже сейчас обедает. Причем не одна, а с моим московским принцем. И все это вполне закономерно, ведь он ее муж, и почему бы мужу и жене не пообедать вдвоем. Дома или в каком-нибудь кафе.
-- Ей, ты где? - Услышала я Гришин голос. - Подруга, вернись. Я предлагаю взять квадроциклы после обеда и погонять вдоль озера.
-- Я не умею, -- откликнулась я вяло. - Погоняйте с Лилькой.
-- Как хочешь, -- Грета пожала плечами. - Ты-то пойдешь?
-- Непременно, -- с энтузиазмом откликнулась Лилька, -- это, кажется, более надежный транспорт, чем лошадь.
-- Я бы так не сказала, -- заметила я.
-- А у меня Гретка шофером будет, так?
Грета кивнула.
-- Камикадзе, -- равнодушно отметила я и, покончив с обедом, отправилась в номер.
Я лежала на мягкой постели, глядя на плавное покачивание сосновых веток за окном. Они, словно руки восточных танцовщиц в экзотических нарядах зеленого кружева, двигались в завораживающем ритме, успокаивая и тревожа одновременно.
Московский принц просто не мог не появиться. Момент в моей жизни был такой, что я могла выдумать его и оживить воображаемое просто силой мысли, сумасшедшей энергетикой свободы, исходившей от меня после развода. Я ушла, оставив мужу квартиру, мебель, книги, лишь бы уйти поскорее и без осложнений. При этом я еще считалась виновной в разрыве стороной, ну и пусть. Мне было хорошо. Я снова становилась собой, я рвалась к себе прежней, как, наверное, шли солдаты после войны домой, только я одновременно и шла и ждала себя. Это пограничное состояние, когда с человеком могут случаться любые чудеса.
А случилась книжная ярмарка в Москве, куда меня отправили как представителя издательства. Был апрель. В Питере -- неуверенная весна. После нескольких теплых дней на едва проклюнувшиеся листочки падал мокрый, серый снег, дул влажный ладожский ветер, подгоняя по невской воде последние хрупкие ледяные пластины. Я поднялась в самолет в теплой куртке с насквозь промокшим капюшоном, а в Москве нас встречало яркое утреннее солнце. Столица всегда умела устраиваться, даже в смысле погоды. Время поджимало, так что мне нужно было сразу ехать в выставочный центр. Просуетившись у нашего стенда до официального открытия, я явилась в конференц-зал, едва успев кое-как подкраситься в туалете. Вид у меня был довольно жалкий и, самое позорное, что едва сев у удобное кресло, я сладко задремала под убаюкивающие речи важных персон и спонсоров. Надо сказать, что после развода, видимо, на нервной почве меня мучила бессонница. Причем эта вредная тварь являлась исключительно ночью, а днем я могла заснуть в самый неподходящий момент, как осенняя муха.
-- Вы не могли бы пересесть на следующее кресло? - Меня разбудил легкий толчок под локоть. Я медленно повернула голову и сонно взглянула на спрашивающего. Мужчина. Вот и все мое первое впечатление.
-- Ох, простите, я, кажется, вас разбудил, -- он улыбался, как мне показалось, совершенно издевательски. - Не хочу пробираться по головам.
-- У меня бессонница, -- сообщила я, пересаживаясь.
-- Это заметно, -- он угнездился на моем теплом месте.
-- Зря иронизируете, -- обозлилась я. - Ночами я не сплю. Вот и добираю днем.
-- Отлично вас понимаю. У самого та же проблема.
-- Да? - Я недоверчиво, но уже с интересом стала рассматривать соседа. Ничего особенного, только вот улыбка какая-то детская, что ли. Открытая, счастливая, словно его только что похвалили за пятерку, принесенную из школы. Наверное, она все и решила тогда. Потом, когда я наблюдала за своим новым знакомым во время ярмарки, он все время казался мне похожим на подростка, не то нескладностью, не то, наоборот, своеобразной грацией.
-- А что вы пьете? - Поинтересовался он.
-- Все, кроме пива и водки, -- ответила я на голубом глазу.
-- Я имел в виду от бессонницы, -- он с трудом сдерживал смех. Я тоже.
-- Феназепам, -- выдавила я сквозь приступ беззвучного смеха.
-- Помогает?
-- Когда как.
-- У меня есть золпидем. Отличная штука. Швейцарское лекарство, шесть часов спокойного сна обеспечены. Хотите, я вас угощу?
-- Нет. Избалуюсь, а потом где буду доставать? - Решительно отказалась я, хотя шесть часов сна были для меня недостижимым блаженством.
-- У нас оно тоже есть. Берите, -- он полез во внутренний карман дорогого пиджака и достал пачку таблеток. Аккуратно отделив парочку в прозрачных кюветках, протянул мне.
-- Днем носите с собой снотворное? - Удивилась я.
-- Не знаю, где застанет ночь, -- усмехнулся он. - Особенно на таких мероприятиях.
-- А вы откуда?
-- Вообще-то, я москвич, но если будет банкет, а он будет, то останусь тут в гостинице, домой не поеду.
Тут я задала самый гениальный свой вопрос.
-- А вы, вообще, кто?
-- Писатель. Марк Вольнов.
Что-то очень знакомое. Я заставила свой полуспящий мозг напрячься.
-- А! Исторические детективы? Помню. Кажется, мы вас печатали. - Я назвала свое издательство, а заодно и имя. - У нас тут стенд. А вы хорошо идете. У нас даже были допечатки, кажется.
Он опять заулыбался.
-- Умеете вы делать мужчинам комплименты.
-- Не мужчине, а писателю, -- ляпнула я. - То есть, я хотела сказать, что если бы делала вам комплимент, как мужчине, то сказала бы, что вы очень щедрый. Отдать ценные таблетки совершенно незнакомой женщине...
-- Это взаимопомощь калек.
-- Коллег, вы хотели сказать? -- Сон у меня прошел. С Вольновым становилось все забавнее и забавнее.
Весь день я проторчала у стенда. Переговоры, контракты, договоренности. Вся эта суета, которую я ненавидела раньше, приводила меня в восторг, как королевский бал Золушку. А когда я пыталась понять почему, ответ был один: Вольнов. У него были встречи с читателями, но туда я не пошла. Боялась, что банальности, которые он вынужден будет говорить, испортят мне настроение. Вечером нас ждал шикарный банкет. Возможно, он был не лучше и не хуже любых других подобных банкетов, но мне показался великолепным. Если я на секунду теряла Вольнова из виду в толчее писателей, издателей, денежных мешков, окололитературных дамочек, корреспондентов и телевизионщиков то, беспомощно оглядываясь, тут же натыкалась на его взгляд, ищущий меня. Было ясно, что договор между нами уже заключен, не оговорены лишь сроки его исполнения.
Я наслаждалась предвкушением. Слова, которыми мы обменивались, перекрикивая оркестр, были уже не словами, а прикосновениям, я чувствовала их физически, боясь сделать лишнее движение. Мне казалось, что я могу кончить просто оттого, что шелк платья неосторожно скользнет по бедру или груди. Счастье бывает только мгновенным, и тогда оно у меня было.
После банкета Вольнов, конечно, остался в гостинце. Галантно проводив меня до номера, он отправился к себе. Я была настолько переполнена эмоциями, что меня это ничуть не задело. Просто физическая близость откладывалась, и это не разочаровывало, ведь она была неизбежна. Единственное, что смущало, так это то, что я была абсолютно уверена, что не смогу уснуть. А так хотелось выглядеть завтра свежей и бодрой. Принимая душ, я приняла заодно и решение, что использую драгоценные таблетки именно сегодня, хотя раньше хотела приберечь их для более злых атак бессонницы. Еще завернутая в полотенце, я проглотила сразу обе продолговатые капсулки, предвкушая блаженный сон. И тут раздался стук в дверь.
-- Это я, -- на пороге стоял Вольнов с бутылкой шампанского. - Я подумал, что это просто логическая глупость, бегать от неизбежного.
Я расхохоталась, едва придерживая полотенце. Просто не могла остановиться, он смеялся вместе со мной, только он еще не знал над чем. Я-то уже чувствовала, как медленно охватывает меня сонное оцепенение. Мы прошли в комнату. Поставив бутылку на стол, Марк обнял меня, провел руками по спине, стаскивая полотенце, чуть отстранил от себя, поцеловал в плечо, я хотела обнять его за шею, но руки не слушались, я оседала в объятьях Марка, отчаянно пытаясь бороться с подступающим сном. В конце концов, я пробормотала:
-- Я выпила обе твои таблетки...
Последнее, что я помню, это то, что Марк уложил меня на кровать и со словами "будем как Ромео и Джульетта" тоже выпил две таблетки коварного золпидема, запив шампанским. Потом разделся и лег рядом со мной. Такой была наша первая ночь.
Лилька и Грета долго хохотали, когда я рассказала им эту романтическую историю, а потом жадно выспрашивали про утро. А что я могла сказать про утро? Конечно, проснувшись в постели с голым и приятным мужчиной, ты занимаешься с ним любовью. Обычно это бывает классно. У нас с Марком было именно так. Потом, когда я попросила коллег дать мне несколько часов свободы, он таскал меня по Москве, которую я не любила, но готова была понять ради Марка. Что-то рассказывал и показывал, но больше целовал: в метро, в по-весеннему непросохших скверах, в кафе. Потом снова была ночь в гостинице, когда я заснула уже без всякого снотворного, изнуренная и счастливая. И так все пять дней.
Уезжая, я хотела оставить ему свой номер мобильника, но в ответ получила:
-- Все сведения есть в буклете ярмарки. Если мы захотим, то найдем друг друга. - И потом сразу. - Давно я не видел белые ночи.
Бывают такие события, встречи, которые не должны иметь продолжения. Они настолько насыщены, что все, что будет дальше, может стать лишь жалким подражанием случившемуся. Именно к таким я и отнесла нашу встречу с Марком. Когда я вернулась в Питер, то даже не думала о том, чтобы продолжить наш роман. Девчонки никак не могли меня понять.
-- В кои веки раз попался нормальный мужик! - Возмущалась Лилька. - Не подлец, не зануда, не маньяк какой-то, а ты не хочешь ему позвонить. Это глупо! Ну и пусть у вас получится еще только одна встреча, но она будет!
-- Лилечка, -- отговаривалась я, -- а вдруг все получится плохо, тогда мне и про первое вспоминать не захочется.
-- Нам рано жить воспоминаниями, -- пропела Гриша.
-- Верно! - Не унималась Лилька. - Лучше сделать и пожалеть, чем не сделать и пожалеть.
Я держалась больше месяца, а потом сделала. Послала Вольнову электронное письмо, легкое, смешное, от имени своей бессонницы. Посетовала на надвигающиеся белые ночи, в которые точно будет не заснуть. Он ответил в тот же день. Сказал, что с удовольствием поработает с недельку вместо снотворного. И приехал, а в конце белоночной недели, перед самым отъездом, буднично так сказал:
-- Мне очень хорошо с тобой, и я хочу еще и еще раз повторить такое, но я женат. И это факт, который не изменить. Так что наши дальнейшие отношения будут зависеть только от тебя.
Я молча проводила его тогда на утренний самолет, хотя мне очень хотелось кричать, плакать, спрашивать. Что значит "моим решением", ему что, все равно, будет продолжение или нет? Что значит "факт, который не изменить", почему нельзя изменить? Женился же он один раз, почему не может второй? Кто эта женщина, и чем я хуже? Спит ли он с женой? Зачем же он приехал сейчас, закончил бы все там, в Москве?
Потом я начала мучиться другими вопросами. Что мне теперь делать? Мне хорошо с Марком, но что будет потом, когда мне захочется большего? Я сознательно пойду на то, что причинит мне боль? Ведь потом некого будет винить, даже Марку ничего не скажешь: он обо все предупредил. Негодяй! А вдруг, он там несчастен и не может бросить жену из благородства? Вдруг она больна? Это можно выяснить. Нет! Я не буду ничего выяснять, потому что может оказаться, что она не больна, а Марк - подлец. На этом я прервала свои размышления. Пусть все идет, как идет, решила я, до тех пор, пока мне хорошо. Так я договорилась с собой, но даже Гретке с Лилькой не сказала, что Марк женат. Мне было почему-то очень стыдно. Потом страсти потихоньку улеглись, наша связь продолжалась, доставляя мне столько же радости, сколько и печали. Сейчас я уже была готова прервать ее, если найду того, кто вытащит меня из болота трехлетней безнадежной любви.
Я вдруг решила не бередить больше Лилькины раны и не расспрашивать ее ни о чем. Она чувствует одно, а та, другая, наверняка чувствует совсем иначе. Повеселюсь сегодня с девчонками, жаль только, что Бедуин-гад даже не узнает, какое сокровище его Лилька. Наверное, пытаясь склонить Лильку к адюльтеру, мне хотелось каким-то вудическим способом отдалить от Марка его жену. В конце концов, чем он лучше Бедуина!
За одну вещь я, правда, буду ему благодарна всегда. Еще в институте я начала баловаться, сочиняя разные эссе, очерки, рассказы. Некоторые свеженькие дала ему почитать. Марку понравилось, а по части писанины он жесткий критик, и меня бы не пожалел. Тогда я и завела себе вторую жизнь, стала вести живой журнал, вывешивая кое-какие свои опусы в Интернете. Забавно, но у меня появилась уйма новых знакомых и даже друзей, которых я никогда не видела и непонятно, увижу ли вообще. А еще я знала, что это читает Марк.