Сизикова Юлия Игоревна. Мой Питер

Мой Питер

Глава первая,

в которой мы знакомимся с "Антилопой - гну".

Ура! Наконец - то! Мы все-таки едем! - всплыла первая ликующая мысль при виде автобуса, который до сей поры опаздывал почти на час.

Вторая, уже пессимистическая, мысль всплыла при более тщательном осмотре тарантаса и не была такой ликующей, как первая, и заключала в себе сомнение: " А доедем ли вообще?"

Автобус оказался отнюдь не Мерседесом и даже не Икарусом, а заурядным Пазиком, но за девяносто, а не за восемьдесят рэ, как его европейские братья. Трудяга, который видел на своем веку немало, о чем красноречиво говорили помятые бока тарантаса, но делать было нечего, и мы стали потихоньку забираться в автобус. Наши места были в самом начале, около кабины водителя. Мое же место - прямо на колесе, которое грело сиденье не хуже электроплитки, и в то время как все маялись от холода, я умирала от несусветной жары и духоты, от которой кружилась голова. Правда, бороться с духотой в некоторой степени помогала своеобразная вентиляция нашего автобуса, представленная дыркой в полу, рядом с которой мерно раскачивались на деревянных стульях несколько горемык, которым не хватило места на поломанных сиденьях нашего драндулета

Скоро к духоте прибавилась новая напасть: помимо парфюмерного аромата 76-ого бензина, которым был насквозь пропитан салон и к тонкому аромату которого все успели привыкнуть, прибавилась ужасающая вонь подгоревшего сцепления.

Это переполнило поистине бездонную чашу терпения нашего коллектива, и, дружно охнув, мы аки Шахерезады закрыли носы воротниками курток. Воцарилось гробовое молчание. Не хотелось ни говорить, ни дышать.

Автобусик между тем все катил и катил по дороге в Пермь, где нам предстояло сесть в поезд, уходящий в Питер, (как вы помните, к тому моменту, как мы сели в автобус, мы опаздывали на час, катим по дороге уже два часа, а проехали только- только половину пути). До отхода поезда остался один час. Судя по всему, мы не успевали, правда, шофера это, похоже, ничуть не волновало, и он продолжал ехать со скоростью что-то около 20км\ч. Как только появлялась хотя бы маленькая возвышенность в виде вполне безобидного холмика или горки, как тарантас начинал угрожающе сопеть, затем, вскарабкавшись-таки на холм, он на какое-то мгновение застывал, и, как прыгун в воду, которому надо прыгать с десятиметровой вышки, бросался вниз с огромной скоростью, аж 70 км \ ч, что, видимо, было для него пределом. Между тем, к великой радости всей группы, проехали Полазну. До поезда оставалось каких-то полчаса.

Глава вторая,

в которой выясняется польза начищенных ботинок

Посмотрев на часы, и, естественно, впав в панику, моя соседка не выдержала и, подзуживаемая девчонками, стала долбиться в кабину шофера, крича, что мы-де опаздываем. Из убежища шофера не донеслось ни звука, но автобус стал ехать заметно быстрее (шофер, видимо, трусил разъяренных школьников). Тут - то нас по закону подлости, тормознул пост ГАИ, но нарушить правила нам не удалось: скорость, с которой мы ехали, была максимальной для драндулета и точно совпадала с указателем, который гласил: 70. Тем не менее, наша классная, и по совместительству руководитель всей группы, выразила желание пообщаться с гаишниками. Тема, несомненно, была интересной и неординарной, а именно: Как можно остановить поезд? От такого вопроса служители закона слегка опешили. В голове крутилась масса действенных способов, но все они были, мягко говоря, незаконными или опасными для жизни, как-то: встать на рельсы, а-ля Анна Каренина, подложить бомбу.... Короче говоря, мысли были недостойны оглашения вслух, а потому сержантики грустно опустили глаза на свои начищенные ботинки и смущенно молчали. Но тут сержанта осенило: надо просто позвонить на станцию!

Такое простое решение почему-то никому не приходило в голову. Людмила Федоровна ушла звонить, а для нас потянулись минуты тягостного ожидания.

На некоторое время в автобусе воцарилась тишина. Потрясенные событиями, которые последовательно валились им на головы, пассажиры угрюмо молчали. Лишь кое-где были слышны смешки, мерно посапывали спящие.

Но вот распахнулась дверь, в салон вошла классная и ликующе объявила, что поезд-де будет остановлен. (Мм-даа, такого даже Анна Каренина сделать не смогла!) тем не менее, на душе стало значительно легче. Правду говорят люди: неизвестность страшнее всего. Неизвестность, вот уже два с половиной часа терзавшая наш сплоченный невзгодами коллектив, отступила, а на ее месте обосновалась хрупкая надежда.

Глава третья,

в которой "Антилопа" въезжает в город.

Через несколько минут, оглушаемые кошмарным ревом тарантаса, у которого по дороге "полетел" глушитель, мы въехали в уездный стольный град Пермь.

Шел уже первый час ночи. Город, как ребенок, уставший после долгого дня, мирно спал. Лишь кое-где светились вывески магазинов да мерцали окна-светляки пермяков-полуночников. Только рев нашей антилопы-гну и рокот моторов проходящих мимо машин нарушал спокойство большого города. Мы медленно, но верно приближались к вожделенному вокзалу. За окном проплывали играющие всеми цветами радуги вывески больших пермских магазинов: "Оптика", "Стометровка", "Планета". Дорогущие "бутики ведущих фирм мира"... А рядом с ними - глухие, потухшие стены домов, построенных еще при царе Горохе, пустые глазницы окон, окруженные разросшимися кустами, ветки которых беспрестанно шевелятся от ветра, вылетающего из глазниц дома. К горлу подступает гремучая смесь жалости и страха. Но скоро страх проходит, уступая место праздничному великолепию большого города, в круговороте которого забываешь обо всех страхах и горестях. Такова Пермь, полу - город, полу - деревня, с ее деревенскими улочками и замашками города - миллионера.

За разговорами мы и не заметили, как пробежало время, на часы смотреть боялись: и без них было ясно, что мы здорово опаздываем, а потому кому какая разница, на сколько?

Когда часы показали 1.40 ночи, мы прибыли на вокзал, поезд наш должен был вот уже 30 минут быть в пути, но мы надеялись на чудо и на... Людмилу Федоровну.

Глава четвертая,

в которой отчаяние сменяется муками голода.

Подъехав к вокзалу, шофер открыл двери автобуса и вся компания, ошалело похватав сумки и умудрившись ничего не перепутать, вывалилась из автобуса и бросилась бежать. На первом пути стоял какой-то поезд. Несколько минут держалась полная тишина. Слышно было лишь сопение бегущих людей и стук колес сумок об асфальт. Но вот тишину прорезал чей-то вопль отчаянья: стоявший на рельсах состав не был нашим. Тут к нам подошла базарного вида тетка и поинтересовалась: "Вы из Березников?" получив в ответ гробовое молчание, она с некоторым злорадством промолвила: " А ваш поезд пять минут назад ушел!"

Я так и села на сумку, совершенно забыв при этом, что в сумке у меня пакет, а в пакете пирожки, которым мое сиденье на сумке явно впрок не пошло.

Сидеть на сумках всю ночь было бы очень не удобно, поэтому мы поднялись в зал ожидания и заняли места. Притянули сумки поближе и решили вздремнуть, но спать оказалось совершенно невозможно из-за неудобных, жестких стульев и мыслей, которые роились в голове, как растревоженный улей. Все мысли были похожи и состояли из одной фразы: " Только не домой!" Голова раскалывалась, а глаза слипались так, что не помогли бы даже пресловутые спички.

За всеми хлопотами по обустройству на новом месте мы и не заметили, что наша Л.Ф. куда-то запропала, прихватив с собой тетечку из горе - турфирмы. Скорее всего, они попытаются обменять билеты. О том что это им не удастся, думать не хотелось.

Почему - то после треволнений всегда нападает жор. Что делает всякий нормальный школяр (отличники, конечно, в не счет) в последние минуты перед экзаменом? Думаете, повторяет билеты? Как бы не так! Он либо рассовывает по карманам шпаргалки, либо ...ест.

Вот и в неуютном, холодном зале ожидания запахло домашними котлетками, пирожками, горячей картошечкой, заботливо уложенной в фольгу, чтоб не остыла.... В общем, всякой снедью, которой заботливые мамы набивают сумки своих чад. Несколько минут по залу разносилось лишь сосредоточенное сопение и шуршание разворачиваемых свертков.

Потом все стихло, а из углов стало доноситься легкое посвистывание спящих.

Глава пятая,

в которой говорится о прелестях вагонной жизни

Наша же компания упрямо бодрствовала, твердо решив не спать до тех пор, пока судьба наша не решится. Шел уже третий час нашего сиденья на вокзале и одновременно пятый час утра. Я, сидя в кресле, забылась чутким сном, держа за ручку собственную сумку. Не знаю, сколько я проспала, но думаю, что не много. Проснулась от легкого толканья по руку и дурманящего аромата, который источал банан в руках у Кати. С завистью поглядев на банан (хотя вообще-то бананы не люблю), я спросила у нее, зачем меня разбудили. Уж не за тем ли, чтобы я съела ее банан? Катька вежливо сообщила мне, что с бананом как-нибудь справится сама, а я должна поскорее проснуться, чтобы переварить две новости: а) нам поменяли билеты, б) мы идем гулять.

И мы пошли гулять, предводительствуемые Л.Ф., а когда вернулись, выяснилось, что поезд наш подошел. Поезд был казахстанский: "Астана - Санкт-Петербург".

Я не буду рассказывать о "прелестях" вагонной жизни, все их знают слишком хорошо. Знают о грязных плацкартах и крикливых проводницах, о кипятке, в котором вместо чая плавает ржавчина, о мокрых плацкартных постелях.... Но в плацкартном вагоне "Астана - С. Петербург" была своя особая "прелесть" - тараканы, которые по ночам вылезали из всех щелей. У меня на боковушке тараканов, к счастью, не было, зато девчонки первое время только и делали, что визжали и швыряли в тараканов тапками, а потом попривыкли. И, наконец, к третьему дню наших мучений мы прибыли на Московский вокзал города Санкт - Петербурга.

Глава шестая,

в которой происходит явление Шапокляк народу

На вокзале нас встречали двое: крепкая, поджарая тетечка лет сорока пяти и маленькая, худенькая, кокетливо подкрашенная старушка. Хотя назвать старушкой эту энергичную пожилую леди, которая по живости характера могла дать фору многим, просто не поворачивался язык. Уж ее-то никак нельзя было представить сидящей на лавочке возле подъезда и обсуждающей новости местного и вселенского масштаба. Галина Михайловна была чем- то похожа на Шапокляк из мультика про Чебурашку, за что ее и окрестили - Шапокляк.

Взяв сумки в руки и рюкзаки за плечи, мы стали продвигаться к выходу с вокзала. Прошли через вертушку, и вот - мы в Питере. Галина Михайловна сказала, что здесь, недалеко нас ждет автобус. Придерживая сумки, мы влились в стремительный уличный поток, который вынес нас на площадь, где мы остановились в ожидании транспортного средства. Я, наконец-то, смогла снять поднадоевший баул с ноющего плеча, перевести дух и оглядеться. Только тут я ощутила, что я действительно в Питере, стою на питерской земле, дышу питерским воздухом...

-Апчхи! - раздалось по близости - видимо, кто-то уже надышался. Однако мне кажется, что воздух в северной столице ничуть не хуже, а даже лучше, легче, чем в нашей столице химии. Не успела я поделиться этими соображениями с Машей, как подошел автобус. Настоящий "Икарус" чему мы были очень рады, тем более что он резко контрастировал с нашей прежней "антилопой - гну".

Поздоровавшись с шофером, приятным лопоухим дядечкой, мы стали рассаживаться по местам, и из-за них чуть было не вспыхнула потасовка, но народ, к счастью, вовремя сообразил, что "Икарус" не "Пазик", и на деревянных стульях здесь никто качаться не будет. Только все расселись, как Шапокляк взяла в руки микрофон и хорошо поставленным голосом объявила, что мы едем на обзорную по городу, и домой попадем не ранее семи вечера. По салону прошел протяжный вздох, но возражать никто не осмелился, и все обратили свои взоры к окну.

Глава седьмая,

те же и Питер

Вдали, в розоватой дымке солнца, тщетно пробиравшегося сквозь тучи, виделся город. Город на Неве... Он был похож на гигантский муравейник, по тесным тротуарам которого куда-то спешили и вечно опаздывали люди, пищали гудки машин, хлопали двери магазинов, где-то требовательно визжала пожарная сирена, жизнь била ключом. ... А в самом центре муравейника вздымалась ввысь вечно спокойная, умиротворенная громада Исаакия и пронзала хмурое небо Финского залива тонкая игла Адмиралтейства. В своих гранитных берегах, так же, как и пару веков назад, текла ленивая, вальяжная Нева, на берегу которой навеки застыл над обрывом всадник, зовущий в неведомую даль...

Мы же уже закончили обзорную по городу и, не спеша, катили домой. За окнами замелькали до боли знакомые атрибуты спального района: покрашенные зеленой больничной красочкой многоэтажки, некоторое разнообразие в колористику которых вносили магазины со своими цветными вывесками да рекламные щиты, с завидной регулярностью проносившиеся за окном. Перед глазами мелькнула станция метро, а в следующий момент мы уже подъехали к дому.

Нашим жилищем на эти несколько дней стало общежитие факультета экономики и финансов. Финансами, там, однако, не пахло, и комната характеризовалась всего тремя словами: "скромненько, но со вкусом". Три кровати, письменный стол и три стенных шкафа составляли всю ее обстановку. Что, спрашивается, еще надо бедному российскому туристу? Бегло оглядев комнату, и запихнув под кровати опостылевшие всем баулы, мы пулей вылетели во двор, где испускал повелительные хрипы наш автобус.

Глава восьмая,

в которой все познается в сравнении.

Через несколько минут мы уже вовсю катили по направлению к зоологическому музею.

Музей не оставил после себя ничего, кроме жалости к бедным животным и бессильной злобы на все "прогрессивное" человечество. Когда животные убивают человека, люди поднимают жуткий переполох: Человека слопал тигр ( варианты: задрал медведь, боднул бык)!! Какой ужас!!! Но почему-то никто не говорит такого про зверей, когда начинается сезон охоты на ни в чём не повинных существ, которым человек обязан уже тем, что существует...

Домой мы вернулись в несколько подавленном настроении, сказывалась усталость, но, тем не менее, вечер прошел легко и весело. Мы ели фрукты, которые прикупили по дороге домой, прикалывались, а когда спохватились, за окном была глубокая белая ночь, в точности такая же, как в родимых Березниках...

Глава девятая,

в которой происходят перемещения во времени.

Когда открываются чугунные ворота Петропавловки, ты чувствуешь себя путешественником, которого своенравная машина времени швырнула из прогрессивного двадцать первого века в век девятнадцатый. Стоит закрыть глаза, как ты слышишь стук колес по щербатой мостовой, скрежет засовов, тихое побрякивание ключей в руках у тюремщика. В результате в казематы Петропавловки заходишь с таким грузом истории на плечах, что хочется согнуться в три погибели, а вконец разыгравшееся воображение рисует тебя арестантом, на которого вот-вот наденут смирительную рубашку и отправят в карцер на хлеб и воду.

В карцере было темно и сыро, откуда-то сверху капала вода, и, казалось, слышались стоны заключенных, которые проносил по углам каменного мешка своенравный ветер. Тут за нами закрылась дверь, и мне, не смотря на толпу народа, дышащего в спину и наступающего на ноги, стало как-то не по себе, а когда выяснилось, что дверь заклинило, то я и вовсе впала в тихую панику и мечтала лишь о чистом сером небе над головой. Короче говоря, я была очень рада, когда мы, наконец, вышли во двор и зашагали по мостовой. Впрочем, "зашагали" это сильно сказано, потому как каблуки у девчонок с завидным постоянством застревали между камнями, и приходилось прилагать поистине героические усилия, чтобы их оттуда извлечь.

Мм да, а ведь когда- то такая дорога была самой лучшей...

Петропавловка отняла целый день, и потому, когда мы вышли из ворот крепости, на Питер спускался вечер.

Рассудив, что просидеть весь вечер дома было бы просто глупо, мы решили не тратить время зря (тем более что его и так было немного) и просто погулять по городу, который каждый из нас считал уже почти родным. Автобус услужливо довез нас до центра, где наша компания, невзирая на бурные протесты Шапокляк, покинула автобус и влилась в шумную суету Невского.

Невский напоминал кипящий чайник, который оставила на огне нерадивая кухарка. Сверкающие, переливающиеся всеми цветами радуги вывески элитных магазинов, цены в которых больше походили на телефонные номера, стильные дамы, в костюмчиках от Версаче, выходящие из этих магазинов, простые трудяги, идущие с работы, бесшабашные тинэйджеры с рюкзаками за спиной, всевозможные распространители кого угодно и чего угодно, беспокойные водители, извлекающие истерические вопли из своих машин. Шум, гам, суета, неразбериха. Вечный праздник жизни для уставшего, ищущего спокойствия города...

Глава десятая,

в которой автор ищет тапочки, а находит... буфет

Этот день был самым тяжелым, но в то же время самым ярким днем нашего пребывания в Питере.

Начинался он, прямо скажем, неважно. Глаза никак не хотели открываться, а ноги без толку искали под кроватью тапочки, но вместо них постоянно находили всякий подкроватный сор. Наступив, таким образом, пару раз на мусор, я окончательно проснулась.

Настроение было хуже некуда: я вдруг вспомнила, что тапочек под кроватью не может быть даже теоретически. Я забыла их, когда собирала сумку, и сейчас они тихо - мирно стояли под диваном в Березниках. На эту предательскую мысль голова отозвалась тупой болью. Но делать было нечего, и я пошла умываться.

Кое- как собравшись и позавтракав опостылевшими всем сосисками, которыми нас регулярно потчевали в кафе, мы погрузились в автобус и отбыли в очередной музей.

Музей при ближайшем рассмотрении оказался этнографическим. Тетечка - экскурсовод довольно интересно рассказывала о народе русском: как одевался, что ел, во что верил...

Все бы хорошо, но речь экскурсовода текла как-то плавно, убаюкивающе, и конца - края

ей не было видно. Поэтому народец наш во время лекции как-то заскучал, и отправился заедать тоску в буфет, где и встретил долгожданный конец экскурсии.

Глава одиннадцатая,

в которой мы все куда-то бежим.

Потом была очередь, каких я не видела давно. Это была очередь в Эрмитаж. Она моментально воскресила мои смутные воспоминания об очередях во время всеобщего дефицита, которые тянулись в бесконечность. Темная людская масса прочно оккупировала ступеньки перед входом, и недовольно бурлила, когда обнаруживались счастливчики, которые могли пройти вне очереди. Отнюдь не считая себя счастливчиком, я уже прикидывала, сколько мы можем тут простоять. Сроки колебались от двух до трех часов. Но не успели мы впасть в уныние, как Галина Михайловна подвела нас к боковому входу, и мы вошли во дворец.

Странно, но Эрмитаж не произвел на меня сильного впечатления. Экскурсия по музею напоминала марафонский забег, и большинство картин мы видели лишь краем глаза. К тому же, картины великих мастеров, собранные в кучу, несмотря на тщетные попытки их как-то классифицировать, неизбежно сливались в одно целое. То же самое творилось и со скульптурами. В памяти осталась лишь колоссальных размеров малахитовая ваза с Урала и поражающие воображение часы Кулибина. Из-за часов нам, кстати, здорово попало от Шапокляк.

По счастливому стечению обстоятельств, наша группа попала в Эрмитаж в тот день, когда должны были заводить кулибинское творение. Разве мы могли пропустить подобное событие? Конечно, нет! Поэтому, исключительно из любви к искусству, решили остаться и послушать бой часов. В результате мы опоздали, но вовсе не на полчаса, как нам сказали потом, а всего на пятнадцать (какой кошмар!) минут. Пунктуальные согруппники наградили нашу троицу испепеляющими взглядами, на огне которых можно было поджарить яичницу.

После Эрмитажа мы направили свои стопы в Летний сад, где девчонки смогли, наконец, присесть на скамейку и вытянуть уставшие за день ноги.

Глава двенадцатая,

в которой автора посещает муза.

Мне же на месте не сиделось, и я решила прогуляться по саду одна. Испросив разрешения у Л.Ф., я выбрала аллейку и, не спеша, пошла по ней.

Вечерело. По невзрачному питерскому небу гуляли тучи. Казалось, что над городом сгущаются сумерки. Сквозь них нет - нет, да пробивался робкий, стесняющийся, лучик солнца. Над головой приветственно шелестела зеленая листва. Белели мраморные лики статуй. Все скамейки в этот вечерний час были пусты, и лишь на краешке одной из них сидел худенький мальчонка лет восьми. Перед ним стоял мольберт, а в руках он держал краски. Мальчик рисовал, лицо его дышало спокойствием и каким то вдохновением, которое редко когда увидишь на лицах людей. Видимо, своим появлением я застала его врасплох: мальчишка увидел меня, весь как-то подобрался, съежился, и послал в мою сторону взгляд, который ясно говорил: "иди-ка ты, дылда, восвояси!". Я поплелась по аллейке дальше.

Шепот листвы, белые фигуры в глубине сада - все это усугубляло и без того романтическую атмосферу. Казалось, что вот-вот спрыгнет с пьедестала Геба, и пустится в пляс Терпсихора.... Однако вместо Гебы из-за куста вышла ... уборщица в белом платочке и принялась невозмутимо драить бордюр. Слегка обалдев от подобной метаморфозы, я глянула на часы и ... бегом припустила по аллейке к тому месту, где оставила девчонок.

Глава тринадцатая,

в которой почти все посвящено тапкам

Домик Петра, одиноко стоящий в глубине сада, не похож на дворец, в котором может жить коронованная особа. Он не тянет даже на особняк, это скорее дом честного буржуа, сколотившего небольшой капиталец и оставившего службу на радость всему своему многочисленному семейству. Конечно, по сравнению с Зимним или дворцом Меньшикова этот домик выглядит просто сараюшкой, но в нем есть какая - то теплота и уют. То, чего нет в роскошных, но бездушных парадных залах больших дворцов. Даже необходимость надевать тапочки перед входом в дом приобретала какой - то свой, высокий смысл. До этого мы никогда не сталкивались с необходимостью надевать перед входом в музей тапочки. Сняв кроссовок, я уже засунула ногу в тапочку, когда к нам подошла девушка - экскурсовод, и, слегка запинаясь, вымолвила: " Ну, зачем же так... их же на ботинки одевают!". Мы так и замерли. Через несколько секунд, не помня себя от смущения, народец стал снимать ненавистные тапки. Правда, было несколько счастливчиков, которые просто не успели их надеть, и теперь они (счастливчики, а не тапки) старательно делали вид, что они тут не причем и вообще оказались в нашей компании по чистой случайности. Как позже сказала нам экскурсовод, в подобную ситуацию часто попадают добросовестные иностранцы, которые при виде корзины с тапками за версту начинают расшнуровывать ботинки, наивно полагая, что тапочки одеваются на босу ногу. Русские же туристы все норовят пройтись по дворцу без тапочек, так что наша реакция была несколько нетипичной. Мысль о том, что мы попали впросак не одни, а вместе со всей Европой, развеселила нас, и настроение улучшилось.

Домой мы возвращались на метро. За четыре дня проведенных в северной столице, мы полностью освоились с этим видом транспорта и не хуже коренных петербуржцев сшагивали с эскалатора, который в самом начале нашей одиссеи доставлял нам немало хлопот.

А потом был вечер. Особенный, питерский, не похожий ни на какие другие вечера, с непременным поеданием грейпфрутов и питьем сладкого чая с печением. Эх, кипятильничек, что бы мы без тебя делали!

Глава четырнадцатая,

в которой льет дождь.

Вот и наступило очередное утро. Лил дождь. Капли дождя стучали по подоконнику, предупреждая обитателей комнаты о необходимости взять зонтик. Мы и сами это отлично знали. Только где его взять? Ах да, вот он, торчит из чьей-то сумки. Он был, но он был один. Нас же ни много не мало, пять человек, и все при полном параде по случаю похода в театр. А на ногах, между прочим, босоножки, которым никакой зонтик не поможет. Проблема, только решившись, опять стала неразрешимой.

Все было бы просто замечательно, если бы автобус подъехал бы прямо к крыльцу, но ... чего нет, того нет. Вот и пришлось нам идти до кафе в босоножках, которые радостно хлюпали по лужам.

Сев на свое привычное место в автобусе и слегка обсохнув, я принялась смотреть в окно. За окном не было ничего нового: по-прежнему лил дождь. Город на Неве тонул в серой краске, которой его щедро полила в это утро госпожа Погода. Все серое: серые дома, серое небо, серый горизонт... все как-то тускнеет, и в городе становится неуютно. Зато как тепло и светло в нашем автобусе! Но вдруг я почувствовала, что дождь за окном становится чересчур реалистичным: за шиворот потекло что-то мокрое и холодное. Догадаться было не трудно - у автобуса протекла крыша, и вода тонкой струйкой стала стекать на пол. Мм - да! Давненько мы не вспоминали о нашей антилопе-гну...

Глава пятнадцатая,

в которой говорится о балконах и геометрии.

Мы уже ехали по окраинам Петергофа. За окном мелькали рощицы с идеально подстриженной травкой, на которой, наверное, росли не менее аккуратные грибы...все стерильно чисто, как в больнице, или заграницей. Однако заграница как-то быстро кончилась, а вдалеке я узрела до боли знакомое сооружение, имевшее шестнадцать этажей, один подъезд и кучу мусорных бачков вместо балконов. Сказка рухнула. Ну, надо же! А я-то считала балкончики чисто нашим, березниковским изобретением. Тут я попала в поистине благодатную струю, ибо о балкончиках могу разоряться долго, упорно и со знанием дела.

Но тут мы подъехали к стоянке. Да какой стоянке! Это был настоящий автобусный рай. На бетонированной лужайке перед царской резиденцией паслось великое множество басиков всех форм и размеров. От родственников горемычной "антилопы - гну" до солидных двухэтажных лайнеров "со всеми удобствами". В стародавние времена здесь, наверное, останавливались лишь кареты вельмож. Вообразив подобную картинку, уже совсем не трудно представить себя придворной дамой...

Через несколько минут все дамы грациозно высадились из нашего автобуса и с фотоаппаратами на перевес устремились к чугунной решетке сада, за которой нас поджидало настоящее чудо: Большой каскад Петергофа.

Казалось, что неподвижные фигуры на ступенях дворца всего лишь спят. Вот-вот они проснутся, и все пойдет своим чередом: спрыгнет с пьедестала наяда и снизойдет с шахматной горы сам Нептун, повелитель подводного царства

Вопреки всем прогнозам синоптиков, из-за туч выглянуло солнце, и парк волшебным образом преобразился. Все вокруг сверкает и переливается в лучах собственного света. Шум воды, ударяющейся о воду, капли, прихотливо преломляющие солнечные лучи и золотым дождем осыпающиеся на землю, блеск позолоты, яркое солнце над головой и ощущение праздника.

Праздник этот, впрочем, держит себя в строгих геометрических рамках. Все здесь имеет свою форму. Кроны деревьев - круглые; кусты, растущие вдоль расходящихся под прямым углом аллей, - параллелепипеды, даже небо становится здесь скучным синим квадратом, на который художница Природа забыла нанести свой затейливый узор...

Человек может изменить все, кроме моря... море всегда останется неизменным, таким, каким оно было двести, триста лет назад. За три тысячи лет своего существования неугомонный homo sapiens проник во все потаенные уголки Земли, поднялся на все высочайшие вершины, но так и не смог покорить океан. Почему-то хочется верить, что это ему никогда не удастся. Неизменным останется и ощущение полной свободы. Когда стоишь на берегу Финского залива и вдыхаешь свежий, чуть солоноватый вкус моря, кажется, что тебе под силу все Вот сейчас ты раскинешь руки и... но тут нас окликнули.

Глава шестнадцатая,

в которой что-то скрывается за красным бархатом

Надо было возвращаться к очередному дворцу. На сей раз это был дворец Марли. Я не буду его описывать, слишком уж он похож на домик Петра. Что касается интерьеров, то их можно увидеть в "Двадцать лет спустя", там во дворце Марли живет ... Атос. Вот так, не больше, не меньше!

Единственным доселе невиданным моментом был (тут следует длиннющая пауза)...царский туалет. Доложу вам, ничего особенного. Такая же дырка в полу, как и в обычном сельском доме без канализации, только обитая разве что красным бархатом...

Честно говоря, я долго думала, писать о царском клозете или не писать, но все мои сомнения разогнала наш молодой экскурсовод, которая, хихикая, сообщила, что эта небольшая комната и есть главная достопримечательность дворца. Ну а как я могу не написать о самой главной достопримелькательности?!

Эта проблема мучила меня всю дорогу, но поделиться ей с девчонками я как-то не решилась. Кто меня знает, может быть, я вовсе не добреду до этого места, ограничившись лишь парой страниц? Ну ладно, что-то я заболталась...

Глава семнадцатая,

в которой автор говорит до свидания.

Тем временем мы уже подъезжали к родному общежитию. Как это ни грустно, надо было собирать сумки, ведь на следующее утро нам предстоял отъезд, и все мы пребывали в тоске и печали. Нас не веселил даже театр, в который нам предстояло идти сегодняшним вечером. однако, как выяснилось, зря. Мюзикл просто потряс нас. По крайней мере, после Березниковского драматического это было что-то! В приподнятом настроении мы входили из театра.

Капал моросящий питерский дождь. Лужи наливались свежей дождевой водой, природа плакала. У нас был один зонт на пятерых, но это нисколько не огорчало. Волосы скоро намокли, и стали виться затейливыми кольцами, которые смешно торчали в разные стороны, босоножки отчаянно шлепали по лужам, но на душе было радостно. Радостно оттого, что все мы вместе, и все у нас впереди. Кто знает, может кто-нибудь из нас еще вернется сюда, и этот гордый город, никогда и ни перед кем не преклонявшийся, преклонится перед ним...

По набережной Невы, смоченной прошедшим дождем, катится монетка, выпавшая из чьей-то куртки. Звеня своим серебряным звоном и весело подпрыгивая на буграх, она неумолимо приближается к мутным серым волнам Невы, еще не успокоившейся после дождя. Еще мгновение, и Нева приняла в свои воды очередное подношение. По мутной глади реки поплыли круги. Сначала маленькие, они становились все больше и больше... и вот, исчезли совсем...

Комментарии: 2, последний от 12/05/2006. © Copyright Сизикова Юлия Игоревна (sizikov@avisma.ru) Размещен: 13/07/2003, изменен: 17/02/2009. 33k. Статистика. Статья: Публицистика		Ваша оценка:

Сизикова Юлия Игоревна : другие произведения.

Мой Питер