Продолжение "Оргазма, плавно переходящего в фугу"
В на удачу открывшемся нам трактире
Мы отобедаем молодой бараниной
Под имбирем и базиликом,
Сочной, словно не ели её годами...
И ты сидела, как слиток счастья,
Средоточие радости очумелой,
Так, что трактирщик тучный, на тебя пялясь,
Молодел на глазах, скоропостижно немея...
И омладенившись до последней стадии,
На веки овеянный благодатью,
Он, наотрез отказавшись от платы,
Выставит от себя бутыль "домашнего"...
И мы виноградинными холмами
Побредём, по колено в сиесте нежась,
И кони, пасущиеся в серых яблоках,
Сквозь нас проступая, займутся грезить...
По пыли белёсой, прибитой давнишним зноем,
Мимо чинар, смоковниц, зарослей барбариса,
Подсолнухов, одуванчиков, чертополоха,
Туда, где трёхмерность неизбежно теряет в смыслах, -
Мы, - два пятна акварельно выцветшего пейзажа, -
Впишем себя истомлённою негой каплей,
Так, как только то и умеет бумага,
На ветру влажнея, впитывать аква...
И, в попытке запечатлеть мимолётность мига,
Взмахом руки рождая ажурность тени,
Мы прошепчем спаренным полу-выдохом
На последнем заклятьи: "Замри, мгновенье!"...
Заприметив чахлую мельницу под кипарисом,
Старую растрескавшимся уютом,
У ручья, вот уж вечность, как позабывшего
Наслажденье от влаго-себя-дающего, -
Спешимся, возвращая себя жизни,
Благо сия, казалось бы, напрочь выгорела
Под небо-провисшим маревом послеполуденным...
Ступая под согбенный полу-провал свода,
Туда, где тени, слепыми призраками,
Тычутся, тщетно пытаясь познать свободу,
Но, - приговорённые быть застигнутыми
Зевами изодранных светом окон, -
Вынуждены довольствоваться достигнутым,
То бишь, упованьями на снисхожденье ночи, -
Мы окунёмся в озёрца пыли,
Шорохом запустения припорошенные...
И ты, губы рта обозначив покорным пальцем,
Словно водворяя на место стёршиеся очертанья,
Скажешь: "Ах, как же я, однако, истосковалась
По своей же собственной неизбывной жажде"...
И распустишь шнурок моего шарваля...
... что ниспал услужливо на плиты пола,
И сама, склонённая, опускаясь,
Вослед ему, словно входя в чертоги
Обнажившейся в предвкушеньи плоти...
И, ягодиц полушария охвативши,
Ты примешься за исследования дотошные
Языком, глазами, губами, мыслями
Всего, что отверзлось воспалённым взорам...
И тогда уже я флуер достану...
Опершись небрежно на абрис тени,
Я загляжусь завороженно-отстранённо,
На то, как моя флейта-пикколо, в недоуменьи
Претерпевая последовательные метаморфозы,
Через стройный кларнет, уверенно наливаясь,
Преображается габоем...
И заиграю божественного Росетти...
И время исчезнет...
И наступит магия...
И ты, от габоя с музыкой соловея,
Вспыхнешь опалённою жаром птицей,
Птицей, слетевшей на зов тела,
Дабы воспарить вместе с ним, испитым...
И флейта зальётся плодить гармонии
И габой зацветёт колокольным пестиком,
И колокол, отливая пурпуром крыльев,
Зазвенит в унисон с твоими перьями...
Доколь, вконец преисполнившийся литургией,
Исторгнет мириад разноцветных шариков,
И ухватившись за один, особенно круглый,
Мы воспарим на нём предзакатным заревом...
А потом, облизнувшись, сглотнув на счастье,
И огладив со лба обессиленный локон,
Ты оправишь целомудренные оборки платья
И прижмёшься к ещё трепещущей мною плоти...
А я, так и оставшись, приспущенный,
Буду следить расфокусированным взглядом,
Как ты, вплетаясь в пылинок закатных кружево,
Станешь взметать их полоумным танцем...
И рефлексивно, краешком глаза,
Отмечу при этом удовлетворённо,
Как некто с пером и бархатной шляпой,
Высоким мольбертом полу-заслонённый,
Давно уж на кончике восприятья
Рисует нас, пастельно испепелённых...
Но даже я, вполне удовольствовавшись первым,
Не запримечу в рассеянности второго, -
Укрывшегося в зарослях сассапарельных
Крестьянина, с собакою-полукровкой...
Лёжа в обнимку, зажав дыханье,
Настежь высунув языки вспотевшие,
Они шептали "Отче" обескровленными губами,
Осеняясь без умолку крестным знамением...
А вечером, обалдело с дружками сидя
В прокопчённой всеми ветрами харчевне,
Он будет божиться над пинтой пшеничного,
Что и на простой - поверите?! - кожаной флейте
Можно, оказывается, Росетти разыгрывать...
"Да вы хоть собаку мою спросите", -
Божился он обречённо под общий гогот,
И бился об стол кулаком веснушчатым
Пока не врезал с досады по чьей-то роже...
9.VI. 07.