Танец пылинок в луче. Неяркий квадрат света на столе. Клочья паутины в углах неподвижны. Все началось здесь, в неряшливой комнате, загроможденной дряхлой мебелью.
Старик не сразу решил, что это будет древесина. Он хотел взять глину, потом думал о металле и даже замешивал некое тесто с добавлением замысловатых ингредиентов.
Мысль о дереве пришла однажды, когда Карло читал заплесневелый том одного германского поэта. В стихах стволы деревьев сравнивались с крепкими загорелыми телами, а корни - с цепями, что навеки приковали могучих великанов. Снять оковы, зашевелилась мысль.
И вот позади месяцы поисков и трудов. Старые пальцы гладят вырезанное из дуба и отполированное тело. Они одного цвета - сморщенные руки и глянцевый деревянный истукан.
А к мутному окну прилипла бледная физиономия с вытаращенными глазами. "Наглаживай, наглаживай, старый дурень. Этим бы поленом тебе в лоб",- пробормотал Пьеро и спрыгнул на землю. Далекие куранты давно отбили полдень, пора спешить в балаган, где ....
***
Мальвина пришила новый тряпичный цветок на лиф голубого платья. "Господи, для кого я стараюсь? С них было бы довольно и какого-нибудь балахона",- думала она, с удовольствием разглядывая себя в зеркале. На Пьеро, который влетел в гримерную и замер возле двери, девушка лишь чуть скосила глаза. Прошло не менее двух минут, прежде чем она оторвалась от дивного изображения в зеркале, и спросила: "Что публика, будет сегодня?".
Пьеро ответил хрипло и поспешно: "Человек десять у кассы", - потом стал откашливаться, извиняться, покраснел и выскочил наружу.
И тут же столкнулся с Карабасом, который вышагивал по коридорчику, беззвучно что-то декламируя.
В этом жалком углу мирозданья, где бессилие правит умами, наслоения липких столетий пробивает волшебный бутон. И его не касается время, суета вашей жизни и смерти, он один, он закрыт и прекрасен. Он рожден, чтоб рождать красоту.
- Я знаю, каким должен быть финал нашей мистерии! - закричал Карабас, хватая Пьеро за плечи, - вообрази: темнота в красных бликах, сквозь рокочущие звуки пробивается пронзительная мелодия, по черному бежит трещина-молния, она становится шире, открывая белое пространство, где как бы без всякой опоры парит, широко раскинув руки...
Пьеро покивал, хотя пламенная речь явно не достигла его ушей, потом вздохнул, отстранился от Карабаса и пошел переодеваться к представлению. Кто парил в черно-белой фантазии драматурга, осталось неизвестно. А стрелки на темном циферблате курантов подбирались к часу.
Уже через несколько минут гулкий одинокий удар возвестил о начале спектакля и...
***
... разбудил двух чумазых любовников. Они спали на узенькой кровати на чердаке трактира. Проснулись одновременно, однако Алиса предпочла притвориться спящей. Базилио попался на удочку и принялся вызывать подружку из царства дремы нежными поцелуями. Ах... медленно поднимаются длинные ресницы... ах... в прелестнейшей из улыбок раздвинулись розовые губки...- Ах, любовь моя! - Базилио издает звук, похожий на мурлыканье большого кота, и бросается на Алису со страстными объятьями. Она блаженно жмурится, извивается и хихикает... Куранты продолжали ход, но в этой комнатке время больше не делилось на секунды. Поцелуи, шепот, смех ... возня продолжалась, пока в животах возлюбленных не заурчало весьма неромантично.
-Бэзи, котенок, я бы перекусила, - Алиса лежала на животе, положив подбородок на руки и глядя в окно, грязное, как их лица. Денек, между тем, выдался преотличный, ласточки метались в небе на такой высоте, что должны были разглядеть и весь городок с курантами на площади, с мощеными улицами и кривыми домами, и рощу, и пруд, и даже, пожалуй, родную деревню Базилио на другом берегу.
"Представление в балагане заканчивается, если сейчас пойти туда потолкаться, потом можно будет и пообедать", - сказал юноша своей обожаемой Алисе. Дважды повторять не пришлось, и вот уже парочка красивых оборванцев вышагивает по направлению к площади. К сожалению, любовные игры продолжались слишком долго...
***
... Спины последних зрителей маячили уже в дальних концах улочек, что расходились от площади в шесть сторон. Через открытую дверь опустевшего театра выглядывал полумрак. Базилио и Алиса остановились на пороге и заглянули вовнутрь. И сразу щебет воробьев, шум листвы и людской гомон стали глуше... еще два шага - вовсе смолкли. Надо было привыкнуть к темноте, чтобы увидеть скамьи, подмостки, нагромождение странных декораций. Обедом тут не пахло, однако любопытство - тот же голод, и влюбленные, неслышно ступая, поднялись на сцену и проскользнули за кулисы.
- Тебе не понять, Карабас, - помотал головой Пьеро. Он сидел в гриме, уткнувшись взглядом в тощие коленки, обтянутые грязно-белым трико. Отхлебнул из кружки теплое пиво и продолжил: - Где тебе понять! Кроме театра своего ничего не видел. Послушные актеры, публика, для которой ты - царь и бог на пару часов, аплодисменты услышал - и в экстазе. А мне ведь хочется, чтоб меня любили. Чтобы дом, дети и все такое прочее. Чтобы деньги были...
- Да к чему тебе деньги! Ты их прогуляешь в неделю и не заметишь! - отозвался Карабас, отрываясь от обрывка афиши, на которой он делал наброски новых декораций, - вот мне бы деньги...
- И тогда бы ты...
- И тогда бы я затеял такую постановку, из столицы публика съезжалась бы, из-за границы, только бы взглянуть! А, пустые разговоры. Денег не видать ни тебе, ни мне...
- Тебе понятно, а я мог бы разбогатеть. Я ведь не сирота. Папаша имеется, живет в паре кварталов отсюда.
- И что папаша, ростовщик или лавочник?
- Ни то, ни другое,- Пьеро понизил голос, так что Алисе и Базилио пришлось поплотнее прижаться ухом к стенке,- Он, знаешь ли, ученый. Алхимик или что-то вроде. И, по-моему, - он перешел на шепот, и парочка за стенкой замерла, вытянув шеи, - Понимаешь, мне кажется, он НАШЕЛ ФИЛОСОФСКИЙ КАМЕНЬ.
Карабас вскочил, выглянул за дверь (парочку он не заметил), потом на всякий случай высунулся в окно и быстро вернулся к Пьеро.
- Рассказывай. Почему так решил?
- Да видел как-то. Он кипятил всякую дрянь в своих посудинах, дыму напустил в комнату, а потом схватил склянку и давай с ней плясать. Держит ее над головой и еще все повторяет: "Это он! Теперь он мой!" А в склянке что-то переливается.
- А ты бы спросил...
- Разве он скажет, скупердяй. Полный дом барахла, книг одних целая комната, а хоть бы пустячок какой на именины подарил. Зашел я к нему, думаю, раз в год расщедрится. Он поднял косматую башку и говорит: "Что тебе? Ступай, отрок!" Нет, если и знает старикан тайну, мне не выдаст.
- А если подглядеть? - взгляд Карабаса бегал по комнате, не находя опоры, пока не наткнулся на эскиз декорации. Театральный гений взял набросок и стал говорить уже вроде как не с Пьеро, а со своей бумажкой, - если потихонечку подглядеть, куда твой отец прячет свое сокровище, а потом, когда он выйдет из дома...
- Да он никуда и не ходит!
- Ну, есть он должен! Дождемся, и...
- Ты что, предлагаешь его грабануть?
- Дождемся, когда он уйдет, и ПОСМОТРИМ, что там у него. Идем прямо сейчас?
- Дай хоть грим смою. Ладно, встречаемся здесь через полчаса.
Пьеро ушел, а Карабас еще некоторое время с мечтательной улыбкой глядел на рисунок. Внезапно за стенкой раздался грохот. "Недотепа этот Пьеро. Опять на что-то налетел", - подумал драматург, усмехаясь.
***
- Слышала?
- Слышала!
- Выследим?
- Выследим! Побежали, булку на углу стянем - и назад. Бэзи, этот шанс мы не упустим!
***
Так хотелось закончить все побыстрее! Но Карло заставлял себя снова и снова проверять расчеты, он снова и снова полировал деревянную куклу и поглядывал на заветную реторту. Это случится сегодня вечером, решил, наконец, старик и откинулся на спинку скрипучего кресла. Через пару минут он уже дремал, такой же неподвижный, как покосившийся шкаф в углу. Солнечный луч, не спеша, обследовал комнату и покинул ее. Карло проснулся и огляделся. Из полумрака выступали знакомые предметы, неизменные на своих неизменных местах. Однако за время сна ученого здесь кое-что изменилось. Сквозь щель на потолке глядели две пары глаз, из шкафа в углу доносилось негромкое сопение...
Мы боимся грозы, мы с опаской ходим по лесу и спешим миновать безлюдный переулок. И при этом слишком доверяем своему жилищу. Какая опасность может таиться в любимом комоде или на посудной полке? Невероятное легкомыслие...
Ученый высек огонь, зажег лампу и поднялся, тяжело опираясь на стол. Двумя руками взял стеклянный сосуд, поднес его к деревянной фигуре. Фитилек в лампе горел неровно, и по искусно вырезанному телу двигались блики.
- Сейчас, еще немножко потерпи, - прошептал старик своему творению.
Он наклонил склянку и... вылил часть ее радужно светящегося содержимого в ладонь. Затем отставил реторту и начал втирать вязкую жидкость в грудь, шею, голову, руки истукана.... Казалось, поверхность приобретает эластичность. Карло еще раз наполнил ладонь и принялся за ноги. С неожиданной для старика энергичностью он вертел свою игрушку, которая между тем становилась все податливее и мягче. Вот ученый снова схватил заветный сосуд, без усилия ловко приоткрыл рот предмету своих трудов и быстро влил туда остатки густой жидкости до последней капли. Карло остановился, тяжело дыша. Склянка выпала из его руки и разбилась, но он не обратил внимания. Глаза его были прикованы к груди лежащей на столе фигуры. Внезапно по гладкой поверхности словно пробежала волна. Не было сомнений - истукан вздохнул. Из-под потолка раздался истеричный задавленный крик. Старик вскинул глаза кверху и рухнул без чувств прямо под стол, на осколки стекла.
Стало тихо. Потом дверки платяного шкафа несмело отворились, и в комнату выползли две смущенных тени.
- Что это было?
- Я ничего не понял, но надо убираться отсюда, - просипел драматург и двинулся в сторону выхода.
- Постой, это все-таки мой отец! - Пьеро приблизился к старику, стараясь не глядеть на длинное тело на столе, и ухватил Карло за плечи, - Эй, Карабас, помоги!
Друзья молча перенесли ученого на узкую кровать, затем отошли, пятясь, к двери, выскользнули на улицу и припустили прочь. Возню под крышей, которая началась после ухода примерного сына и его приятеля, никто не услышал. Или почти никто...
***
Мальвина третий раз издавала томный вздох, и уже с недоумением поглядывала в сторону Пьеро, однако юный поклонник сегодня что-то слишком глубоко погрузился в себя. Пришлось даже уронить (разумеется, случайно) чудесный черепаховый гребень, чтобы противный мальчишка, наконец, очнулся от неуместной задумчивости.
- Друг мой, не завяжете бант? - Мальвина сама заслушалась волшебными
переливами своего нежного голоса. Девушка повернулась спиной к Пьеро, и тот послушно взялся за широкие ленты на ее платье. Однако, почувствовала чаровница, руки юноши не дрожали, несмотря на то, что сегодня она позволила ему подойти так близко, и даже почти прикоснуться... Внезапно в гримерную всунулась конопатая мордашка.
- Господин Пьеро, за вами послал ваш отец! - пропищал ребенок и тут же
Очень скоро молодой человек входил в комнату Карло. Сердце его тревожно стучало, а воображение рисовало пугающие картины встречи с отцом и с тем...этим... СДЕЛАННЫМ... Однако жилище ученого выглядело вполне мирным. Карло лежал там, где его оставили вчера, а возле постели сидел загорелый субъект в нелепой курточке. Черты его лица отличались приятностью и пропорциональностью, белокурые волосы лежали аккуратными волнами, словно незнакомец был сейчас от цирюльника, карие глаза смотрели доброжелательно и... как-то чересчур без задней мысли. В смешной короткой куртке Пьеро не сразу узнал свой старый школьный сюртучок.
Невесть откуда взявшийся родственник улыбнулся и быстро встал. Он робко протянул узкую ладонь для рукопожатия. Пьеро пришлось ответить, и так они стояли, держась за руки и глядя друг на друга.
- Хорошо, если вы подружитесь, - выговорил Карло, не отрывая голову от
подушки, - мне будет спокойнее. Хватит, Буратино, отпусти Пьеро. Послушай, сын, - старик жестом попросил Пьеро наклониться, - береги его. Я хотел сам. Я отдал ему все, что мог, все, что у меня было. Но будет ли этого довольно? Теперь ты, дитя! Мир так жесток, Буратино! А ведь тебе даже лгать нельзя. Деньги... денег тебе хватит. Хватило бы мудрости... Не забудь ни слова из того, что я сказал. Он...Пьеро... поможет... Простите, я устал, - бедный больной прикрыл глаза и замолчал. Новообретенные братья тоже молчали, глядя на отца.
- Уснул! Айда, парень, на улицу, потолкуем, - Пьеро взял Буратино за рукав и
вывел на солнышко. Молодые люди уселись на ступеньке крыльца, причем Буратино сложил руки на коленях. Вокруг не было ни души, воробьи привольно купались в пыли, из соседней лачуги доносились однообразные звуки - там жил ремесленник, который точил инструменты.
- Ну, рассказывай, что за история, откуда ты взялся? Сроду не слышал ни о каком братце. И что это старик так о тебе печется?
- Карло добр, - произнес юноша с неподражаемой дружелюбной улыбкой, - я обязан ему жизнью.
Голос у Буратино был мягкий, а манера выговаривать слова - несколько странная. Казалось, он получал удовольствие от произнесения каждой буквы и в каждую букву вкладывал особый смысл. "За таким нетрудно было бы писать диктант", - подумал Пьеро, сам удивляясь своей странной мысли. Потом он сообразил, что дело в школьной куртке.
- Да ты не крути. Ты где жил?
- Я, знаете, вроде и не жил.
- А что за разговоры про деньги?
- Карло научил меня, как быть, когда его не станет.
- Как не станет?
- Он сегодня умрет.
Пьеро уставился на Буратино, разинув рот, а потом стремглав бросился обратно в пыльную комнату. Подошел к постели, заглянул в лицо Карло и снова вышел на улицу.
- Что ты болтаешь, он спит!
- Верьте мне, брат мой, нашему отцу осталось недолго.
- Заткнись, идиот! А если Карло так плох, может, я за лекарем сбегаю?
- Он был уже сегодня утром...
- Да что это! - Пьеро снова сел на ступеньку, переваривая услышанное, и вдруг в испуге повернулся к Буратино. - А это не тебя вчера из бревна...
- Я лучше сказал бы, из полена.
- Значит, ты... Значит, он... И я должен еще за тобой... Подожди, выходит, старик собирается помереть, оставляет деньги и все такое деревянному болвану, а меня зовет, только чтобы был этому дураку вместо няньки...
- Я буду стараться, чтобы не очень вам мешать. А что касается золота, не беспокойтесь, отец все мне объяснил.
- Какое золото? Слушай, а ты обратно не задеревенеешь?
- Не волнуйтесь, это совершенно невозможно.
- О боже! - Пьеро замолчал, обхватив голову руками, а Буратино смирно сидел рядышком, по-прежнему держа ладони на коленях. Он все поглядывал на брата, словно ждал новых вопросов.
***
Ах, ожидание! Кто бы мог подумать, что минуты бывают такими длинными! А за час можно, кажется, родиться и прожить целую жизнь! Алиса прожила за это утро уже несколько таких жизней. Любой громкий звук снизу, из трактира, словно взрывал изнутри ее сердечко. И это притом, что ЕГО шаги она узнала бы сразу. Подбегала к окошку, потом бросалась к двери, пыталась успокоиться, отвлечься, даже уснуть, и все напрасно.
- Все, больше не могу! - Алиса вскочила, распахнула дверь и... столкнулась с Базилио. Девушка взвизгнула и прыгнула на шею любимого.
- Тише, тише, давай зайдем в комнату!
- Так долго! Я чуть не умерла!
- Перестань. Садись и слушай. Я был прав, когда решил еще разок туда наведаться.
- Ты такой храбрый!
- Не перебивай! Ночью у старика толклись соседи, к рассвету пришел лекарь, в общем, суеты было порядочно. Потом они остались вдвоем.
- Кто?
- Карло и этот...
- Поняла...
- Они долго говорили, но очень тихо. Вроде как старик учил его жизни, про людей рассказывал, про город, про деньги...
- Деньги?
- Ну, зачем они нужны. Очень смешно было. А потом говорит, это, сын - он его так называл, сын, а еще Буратино, - это, говорит, сын, самая большая тайна. И тут совсем тихо заговорил, но я все-таки расслышал!
- Ну что, что расслышал?!
- Камень! Он все-таки есть! И про золото что-то!
- А где он, как найти?
- Нет, слишком тихо говорил. Но ЭТОТ - Буратино - все знает!
- А какой он?
- Да знаешь, пацан как пацан. Вежливый такой. Все "папа" да "вы"...
- И что будем делать?
- Пока не знаю. Надо подумать. А сейчас - не раздобыть ли чего-нибудь вкусного...
***
В этот день давали только вечернее представление. Пьеро пришел примерно за час до начала, и за его спиной маячил стройный молодой человек в смешной одежде. Проходя мимо Мальвины, незнакомец особенно взглянул в ее глаза и улыбнулся. Актриса неожиданно для себя улыбнулась в ответ. Щечки ее вспыхнули.
- Пьеро! - окликнула она коллегу, и тот рассеянно оглянулся. - Ты нас не познакомишь?
- А... Это Мальвина, это Буратино. Он... мой брат.
- Очень приятно, - сверкнула глазками красавица и протянула ручку.
- И мне, - просто выговорил Буратино.
Мальвина удалилась в гримерную, оглядываясь.
- Да что все, с ума посходили?! - крикнул Пьеро и потащил родственничка в
свою каморку. Он только успел натянуть трико, как без стука ввалился Карабас.
Драматург быстро кивнул сидящему в углу Буратино и кинулся к приятелю.
- Как ты, дружище? Что там у твоего старика?
- Познакомься, Карабас. Это Буратино. Мой НОВЫЙ брат, - со значением сказал Пьеро.
- Здравствуйте, - и снова обезоруживающая улыбка Буратино.
***
- Я дарил ей цветы, украшая слезами их листики, я твердил о любви, но она оставалась глухой. Поскорей умереть, как советуют старые мистики, и ходить за любимой, ее охраняя покой. Любезная публика! Позвольте обратиться к вам с просьбой! Не выйдет ли кто-нибудь из вас, чтобы отдубасить меня этой палкой? Моя любимая равнодушна ко мне. Может быть, увидев меня в плачевном состоянии, она пожалеет бедного Пьеро?
- Ха! С большим удовольствием! Наклонитесь немного, чтобы мне удобнее было бить.
- Ой! Спасибо! Ай! Большое! Ой-е-ей! Все, больше не надо!
- Но вот идет ваша любимая! Давайте я стукну посильнее по вашему заду!
- Я гуляю по роще, кругом флер д`оранжи белеют. Мне цветы восковые кивают, как будто сестре. И закатное солнышко нежную кожу лелеет, золотистые кудри горят на вечерней заре.
Что здесь происходит? Почему вы бьете этого молодого человека?
- Да просто мне нравится бить этого молодого человека. Это очень весело. Не хотите ли попробовать?
- Нет, ваши грубые мужские развлечения не для меня. Пойдемте лучше полюбуемся закатом.
- Что ж, я не против. А как быть с Пьеро?
- Попросите кого-нибудь, пусть побьет его вместо вас.
***
- Это слишком. Я так не могу. Да отстань ты от меня! - Алиса раздраженно отбросила руку Базилио, который не оставлял попыток обнять ее.
- Ну не злись. Подумай еще раз. Он же дите дитем. Тебе ничего такого делать не придется. Поулыбаешься, максимум за ручку подержишься, и он все как миленький выложит.
- Это гадко! Ты понимаешь, как это гадко? Я могу стянуть что-нибудь, я, конечно, не святая, но это... Я твоя, а ты мой, нельзя играть с этим!
- Именно потому, что я навсегда твой, а ты навсегда моя, нам и не страшна такая ерунда. Ну Алисонька...
- Алисонька, Алисонька... Да я его просто боюсь. Ты же видел, как его...оживили.
- Ну Алисончик...Ну лапочка...Ты же храбрая девчонка, ты же...
Алиса еще отворачивалась, но уже не отталкивала настойчивого дружка, который, по своему обыкновению, то ли рычал, то ли мурлыкал от возбуждения...
***
- А вот и вы наконец! -толстая соседка встала со стула и , подобрав юбки,
пошла к выходу. У самой двери обернулась,- Плох он, совсем плох,- и покинула комнату. Следующие несколько часов прошли в тишине. Когда за окном стемнело, Пьеро наклонился над постелью отца и понял, что стал сиротой. Он посмотрел на Буратино и столкнулся с его взглядом - внимательным, открытым и, кажется, сочувственным.
***
Отрепетировав у большого зеркала печальный взгляд, Мальвина поправила складки на платье, сунула в маленькую атласную сумочку кружевной платок и вышла на улицу. Ей искренне было жаль Пьеро, который, как оказалось, не на шутку переживал из-за потери отца. Но еще больше девушке хотелось снова встретиться с удивительным молодым человеком по имени Буратино. Как он взглянул тогда! Только встретились их глаза - и вот уже Мальвина видит себя на берегу живописной речки в белоснежном домике. Она сидит возле окна и смотрит на тропинку, по которой к ней идет стройный загорелый красавец, и улыбается, и приветливо машет издалека рукой...Мальвина прогнала мечтательную улыбку и вернула на прелестное личико прежнее грустное выражение. Вот и старый дом в переулке, со скрипучим крыльцом и зеленой дверью. Мальвина постучала.
- Ну, что ты удивляешься? Я пришла вас проведать. Можно войти? - ласково сказала она ошарашенному Пьеро и вплыла мимо него в комнату. - Тут, значит, и живете теперь? Ничего, уютно, - девушка огляделась в поисках стула, и, прежде чем сесть, смахнула с него пыль. - А где твой брат?
- Да вот же он, возле шкафа, с книжкой сидит! - Пьеро почему-то развеселил тот факт, что Мальвина не заметила приютившегося возле деревянной громадины юношу.
- Здравствуйте, Буратино. Что вы читаете?
- Добрый день, Мальвина. Я просматриваю трактат Кипрского философа. Этот мудрый человек с острова Афродиты посвятил свою жизнь проникновению в тайну восьмилучевой звезды, младшей сестры в алхимической триаде.
- Простите?
- Он утверждает, что при трансмутации необычайно важно проникнуться духом квасцов, не позволяя сиянию Солнца и божественному молоку Луны затмить роль третьей первоосновы.
- А-а-а...? Пьеро, как вы с хозяйством справляетесь? - Мальвина достала платочек и поднесла к лицу, -Кто вам готовит?
- Да сам и готовлю, я давно живу один.
- Бедняжка! - девушка всхлипнула, прикрывая ротик атласным лоскутком.
- Не переживайте! Он очень хорошо готовит! Вот сегодня утром...
- Помолчи, Буратино. Лучше читай свою трансмутацию.
- Не надо, друг мой, он так интересно рассказывал! Он что, был учеником вашего отца?
- Что-то вроде того. Да он ничего парень, только заговаривается.
- А когда вы думаете вернуться в театр?
- Завтра и вернусь.
- А ваш брат не хотел бы попробовать себя на подмостках?
- Извините, Мальвина, вряд ли у меня достанет таланта. Я видел, как играете вы. Знаете, я плакал!
- Ах, вы так чувствительны!
Пьеро опять неожиданно развеселился. Он вообще как-то странно реагировал на такие любезные речи своего красивого братца.
***
Вечером того же дня в той же комнате в дрожащем свете лампы сидели Пьеро и его приятель драматург. Пили чай из потемневших от реактивов посудин и разговаривали вполголоса.
- И все-таки я не понимаю! На кой ему нужно было гробить себя и делать непонятно кого, если рядом уже был я? Что за дурость? И что такого есть в этом парне, чего он не мог во мне найти?
- Ну, может, он с ним надеялся о науке своей беседовать. Ты же в ней ничего не понимаешь...
- А он бы объяснил! Так ведь даже не пробовал...
- Да что теперь говорить. Что с этим делать будешь? - кивнул Карабас на спящего в углу Буратино.
- Куда его денешь... Придется вместе жить. Удружил папаша!
- Завтра потащишь его с собой?
- Пусть дома сидит. С утра репетиция, не до него будет.
- А про камень и про золото не расспрашивал?
- Знаешь, как-то не пришлось. Успею еще.
***
И все-таки она пошла. Даже умылась и пригладила волосы по этому случаю. По дороге то быстро стучала башмаками по мощеному тротуару, то замирала возле какой-нибудь серой стены, кусая ногти и хмурясь. Когда до цели оставалось несколько шагов, Алису кто-то окликнул.
- Милая, загляни-ка ко мне.
Почему бы и нет? Спешить ну, совершенно не хотелось. Девушка оказалась в маленькой мастерской. Судя по целой горе ножей, ножниц и прочих железяк, здесь точили инструменты. В углу заскрипело, и на свет выкатилась странная конструкция. Алиса вздрогнула и отступила, но когда она разглядела, что же выползло к ней из сумрака ... В центре затейливого кресла на колесах копошилось нечто изломанное и изогнутое, но при этом безусловно живое! В этом комке плоти с трудом различались руки и ноги, маленькие и скрюченные. Зато голова... Девушку передернуло от отвращения, но страх не дал сдвинуться с места.
- Ну чего так испугалась? Я бедный ремесленник, зовут меня Сверчок, - произнесло существо кукольным надтреснутым голосом, - Я тебя не укушу. Вот сижу тут целыми днями, никто меня не видит. Зато я всех вижу! Ты ведь не в первый раз в нашем переулке. Да не трепещи, я же говорю - не кусаюсь.
- Ничего я не боюсь! - справилась с собой Алиса и присела на табурет возле человечка, - а что вы видели?
- Все, все! И слышал все! А что тебе интересно?
- Ну, вот Буратино...
- Был когда-то чудесным дубовым поленом. Кажется, я знал его еще деревом, рос тут неподалеку.
- А сегодня он что делает?
- Сидит один дома. Пьеро спозаранку ушел, а этого оставил.
- Еще скажите, старый Карло, как он жил? Кажется, бедствовал?
- Это как посмотреть. Жил бедно, однако при желании мог бы и разбогатеть. Да ты не хитри. О чем хотела спросить, о том и спрашивай.
- А вы про золото его что-нибудь знаете?
- Что-нибудь знаю. Да только тебе его не видать. Не то это золото.
- Как это?
- Нет, не поймешь. Молодая потому что и глупенькая. Зато очень хорошенькая. Ладно, хватит, поболтали. А вот что, девчушка, не поцелуешь ли ты меня?
Нахальный уродец улыбнулся, обнажив редкие зубки. Алиса поморщилась, прикасаться к новому знакомцу было противно."Да ладно, от меня не убудет. А от Базилио - тем более", - и чмокнула карлика в щетинистую щеку.
- Эй, милая! Только завтра сюда не приходи! Ни в коем случае! - крикнул Сверчок девушке в спину. Выскочив на солнышко, Алиса вытерла губы, украдкой обернувшись на окошко мастерской - не видит ли? - и поднялась на соседнее крылечко. Эх, была ни была!
***
Молодые и старые, красивые и невзрачные, выходцы из богатых семей и безродные сироты разными дорогами приходили в тайные посвятительные центры. И там, в сумраке тесных комнат, становились похожими. Бледные лица со следами ожогов, изъеденные реактивами руки, а взгляд - хмурый, тревожный и сосредоточенный. Непосвященным говорили, что занимаются превращением разных металлов в золото. Однако к чему было золото этим затворникам? У своих алтарей мнимые Мидасы искали ответы на главные, ЕДИНСТВЕННО ВАЖНЫЕ вопросы. Серебро, золото, ртуть были не просто веществами, но символами - как причудливые изображения фантастических животных, как имена светил и геометрические фигуры, как все эти значки, что покрывали страницы их непонятных книг. Порой неофиты, освоив наскоро замысловатую вязь, пытались смешивать описанные каким-нибудь старым алхимиком ингредиенты, потом с надеждой глядели в колбу или реторту, иногда они даже добивались результата...но всегда не того, что ожидали.
***
Что же я делаю, кретин? Черт, черт, черт! - Базилио трижды ударил кулаком по стене. Руку не разбил, однако получилось довольно громко - снизу что-то крикнули. Но Базилио было не до того. Он скатился с лестницы и припустил по разогретой словно духовка улице. Слиш-ком позд-но, слиш-ком позд-но - отчетливо слышал парень в звуках собственных торопливых шагов. Перед ненавистным крыльцом сердце словно отбивало траурную музыку. Толкнул дверь - и она открылась. В доме было пусто. Слишком поздно.
***
Настоящее удовольствие - учить того, кто смотрит на тебя, распахнув глаза и уши! Как здорово чувствовать себя умным и значительным, и вовремя находить нужные слова, и кстати припоминать случаи из жизни, вдруг такой богатой... Трудно не почувствовать симпатию к тому, кто ТАК тебя слушает.
***
Сил смеяться уже не было, так что Алиса скорее всхлипывала, перебирая удивительные события этого бурного дня. Чего стоила их вылазка на базар, где Буратино задел ногой гору аккуратно уложенных дынь. Дыни раскатились, причем некоторые закончили свой путь в котомках, подолах и повозках расторопных горожан. Одна небольшая дынька была запущена безутешным хозяином прямехонько в голову Буратино. Если бы не Алиса...
Потом была пустынная улица, где молодой человек прошел краткий курс "Как разыграть одинокого прохожего". Особенно удались шутки "Божий глас" (проказники говорили в водосточную трубу, получалось громко и гулко, люди пугались) и классический "кошелек на веревочке". Та же веревочка пригодилась, чтобы связать ручки дверей двух стоящих друг напротив друга домов. Шалуны одновременно постучались в обе, и от души повеселились, наблюдая за последовавшим "перетягиванием каната". Румяные свежие булки на обед раздобыла Алиса, но Буратино тоже принял участие в операции, затеяв длинный разговор с булочником. Девушка уже завладела душистой выпечкой и ждала поодаль, нетерпеливо притоптывая, а беседа о том, есть ли душа у хлеба, и что есть духовный хлеб, все продолжалась. Тогда плутовка принялась корчить такие уморительные рожицы, что Буратино рассмеялся в самый неподходящий момент, когда почтенный хлебопек завернул что-то особенно глубокомысленное. И снова спасались бегством. Определенно, день удался!
И тут в одну растрепанную головку пришла свежая идея...
***
Полная женщина снимала белье с веревки, натянутой между домами. Это была та самая сердобольная соседка, которая помогала ходить за Карло. Поначалу она не обратила внимания на телегу, что тащилась по узкой улице. Колымага остановилась возле мастерской Сверчка. Сверху женщине было видно, что в телеге лежит нечто длинное, накрытое куском холста. Нечто, слишком напоминающее человеческое тело. Возница спрыгнул на землю и постучал в дверь ремесленника. Сверчок поспешно открыл. Незнакомец внес свою поклажу в мастерскую, вышел, на улице пересчитал деньги - видимо, только что полученные - и немедленно уехал.
- Чудные дела! - пробормотала толстуха и больше не думала о происшествии. Тем более что она заметила пятно птичьего помета на совершенно чистой простынке.
***
Она - звезда. Ее каждый сопливый мальчишка, каждый лавочник в этом паршивом городке знает. Вот и сейчас, идет - и замечает краешком глаза: люди оборачиваются, перешептываются, смотрят. Разумеется, не так просто смотрят, а с восхищением! Это приятно, и это заставляет держать спинку прямо-прямо, а губки складывать в нежную полуулыбку. Но если бы они знали, куда спешит прелестная знаменитость! Мальвина видела, что Пьеро с Карабасом заняты в театре, и надолго. А славный задумчивый Буратино там, дома, совершенно один! Неплохо бы, конечно, придумать какой-нибудь повод, зачем она, собственно, заявится к нему... но этому мальчику, пожалуй, и в голову не придет спрашивать. А действительно, зачем она идет?
Знакомая дверь оказалась открытой. А внутри - никого. Без людей комната выглядела совсем по-другому, словно большое недоброе существо, которое затаилось. Толстая темная книга все еще лежала на стуле. Мальвина взяла ее и прижала к щеке. А потом устроилась на скрипучем сидении, прислонилась головой к шкафу - совсем как ОН! - и открыла тяжелый фолиант...
***
Нет животного тупее, сильнее, безжалостней, чем толпа. У толпы нет разума. Когда охватывает ее жадность или ярость, или буйное веселье, тогда ничего не значит, что там думает каждый отдельный человек. В толпе любой одинок и уязвим, и есть лишь одна защита от толпы - не быть в ней...