ЖЁЛТАЯ ПОВЯЗКА

Освободитесь от стремления иметь.
Лао Цзы
Пусть жизнь и умирает, но смерть не должна жить.
Карл Маркс

  

   Когда я вошел, Марго сидела на диване, по своему обыкновению опершись боком на спинку, поджав обтянутые блестящим нейлоном ноги.

   — Привет!

   — Привет.

   — Не рада?

   — Рада. Но я замучилась ждать. — Её рука скользнула к расположенной рядом на столике цилиндрической упаковке.

   — Мы не виделись почти месяц...

   — Ага. И это значит, мне нужно повиснуть на твоей шее? — она улыбнулась, и запустила пальцы в круглую картонку.

   — Во всяком случае, раньше... — ответная улыбка, и два шага вперёд, к ней, чтобы поскорее прекратить этот так неудачно начавшийся разговор. Но стоп:

   — То было раньше! — зажатый между пальчиками белый кругляш описывает в воздухе неопределённого вида кривую. — Если пропадаешь надолго, то стоит иметь в виду, что многое может измениться за время отсутствия. Тебе так не кажется? — кругляш отправляется по назначению, а наманикюренные пальчики путешествуют к коробке за его близнецом-братом.

   — И... раньше ты не любила чипсы...

   — А вот теперь люблю! Да! Ну и что с того?

   "Принглз"!! — хлыстом обжигает мысль — допускается до трёхсот повторений в неделю!

   — Больше не боишься испортить фигуру?

   — Тебя это так волнует?

   — Волнует. Когда ты это сделала? И... зачем?

   — О, да! Конечно! Я не должна была! Знаю! Знаю наперёд всё что ты скажешь, все эти твои предлоги, все аргументы! Что я отказываюсь от приватной жизни, что я теперь как на ладони, как это ты выражаешься: "Хуже, чем голая", да? Что ты там обычно ещё говоришь? Только вот одна неувязочка — мне плевать на "частную жизнь"! Потому что — бред! Кому надо и так, если захотят, будут знать обо мне всё — когда я иду в ванну, с кем ложусь в постель, какие курю сигареты, и какие колеса глотаю, если не могу уснуть по ночам. А уж узнать с кем и о чем я общаюсь — проще простого... Мы все как на ладони. Только скажи — какое им до меня дело? Я не бандит, не подпольщик, я не представляю угрозы режиму. Я — никто, таких как я чёртовы миллионы! И только ненормальные парятся, что кому-то есть дело до них! А я — как все! Я хочу всего-то сделать свою жизнь немного удобней, и поразвлечься, потому что мне скучно! Скучно! Понял? И по какому праву ты смеешь указывать мне, требовать какой-то отчёт? Ты вообще кто?

   — Ладно! Хватит! Хватит, — я примирительно поднял руки. — А всё же признайся, какой пакет ты выбрала? Стандартный, расширенный? С оффлайн поддержкой, экстренным вызовом, и "советами друга"? Впрочем, можешь не отвечать, сам вижу, — я кивнул на коробку чипсов, и не смог скрыть усмешки. — Гуманная кредитная линия взамен на согласие воспринимать бредни?

   — Смешно тебе? Ага, смешно... Ну как же! Ты ведь выше этого! Весь из себя такой чистый, невинный! А я уже теперь нет, да? Но какая разница — реклама на стенах, по телевизору, в сети, или "советы друга"... Да ты ведь даже не знаешь, от чего отказываешься! Ты даже не пробовал!

   — Я знаю...

   — Макс, неужели ты веришь в эту фигню? Может, у тебя паранойя, бред собственной значимости? А ты просто лузер и трус?

   — Мне что, лучше уйти?

   — Нет. Останься, — негромко сказала она.

   Сыр с благородной плесенью под красное сухое вино. Мы сидели рядом, её голова лежала у меня на плече, растрёпанные рыжие локоны щекотали шею. Я привычно уклонялся, когда она гладила меня по волосам, стараясь не дать её пальцам нащупать маленький бугорок над затылочной костью. А позже, ночью, я слушал, как она тихо смеётся, в тусклом жёлтом свете смотрел, как дрожат тонкие веки, и губы проговаривают неслышимые слова. Её больше не было рядом со мной. Её даже рядом с собой не было.

  

   Я чипанулся в Тае, одним из первых. Тогда это было в диковинку, едва ли не под запретом. Власть медлила, церковь, убоясь растерять паству, по дурости ляпнула: "Козни дьявола!", а тайские буддисты смекнули — нирвана! В общем, много чипанутых там появилось. Что ни дерево, так сразу же Бодхи, и под каждым — Будда. Но главная причина — неподалёку Китай, где всё это делали, и Синг, где изобрели.

   У нас как всегда вышло — аппаратуру с цереброинтерфейсом уже везли, а использовать новые возможности мало кто мог. Поначалу прикольно было народ удивлять — текст набирать усилием мысли, или кофеварку включать. Больше не нужно стало таскать с собой ключи от дома и от машины, выдумывать и запоминать дурацкие пароли в сетях. Удобно. Но довольно быстро приелось, а "улетать", как те буддисты, я всё же боялся. Они ведь были не просто чипанутые — хакнутые. Двунаправленный канал доступа к мозгу. "Чтение — запись", вместо "только чтение", однонаправленного.

   Официально такого нигде не делали, но производитель чипа возможность закладывал. И эта возможность покоя мне не давала. Я перечитал кучу исследований — в сети был обычный бардак. Солидные, с высоким индексом цитирования источники осторожно утверждали, что прямого вреда от такого воздействия нет. Привыкания на физиологическом уровне не возникает. Ну а психологически — от особенностей личности и окружающих условий зависит. Противники кричали о тотальной продажности исследователей, предостерегали: "Слаб человек!", и пугали очередным окном Овертона, в которое все мы непременно выпадем, и уж точно костей не соберём. В общем, именно они убедили меня: дело стоящее.

  

   Его звали Брюс. Имя, конечно, не настоящее. И был он наполовину то ли вьетнамец то ли кореец, а может и вовсе калмык, но косил под китайца. Он привёл меня в тёмную полуподвальную комнатку, и когда зажёг свет, на стене полыхнул красным флаг.

   — Я всего лишь строю ветряную мельницу вместо щита от ветра, — улыбнулся Брюс. — По-моему это разумно.

   Помимо флага тут был компьютер в полуразобранном на вид состоянии, и шлем для прошивки мозгов, явно не самый новый. Я замешкался. Брюс усмехнулся, наклонил голову, положил мою ладонь себе на затылок:

   — Щупай! — под коротким ёжиком чёрных волос я ощутил маленький круглый бугорок с впадинкой посередине, такой же, как у меня самого.

   — То, что мыслимо, то осуществимо. Ты не первый, и не последний. Не дрейфь!

   Он стал готовить аппаратуру, а мне сказал:

   — Придумывай код доступа. Уникальное слово, а лучше образ, потому что когда мы вспоминаем слова, речевой центр активируется, а значит прослушивается. Сложные образы подслушивать не научились. Пока.

   И я придумал. Точнее вспомнил. Такое, о чём никому бы никогда не сказал. Очень стыдное. Но уж что уникальное — точно. Потом сел в подставленное Брюсом кресло, и поджилки мои отчётливо затряслись. А через десять минут уже стоял на улице. Хакнутый. В кармане лежал коммуникатор со свежезалитой программой-ключом. Брюс пожал руку:

   — Ты заходи, если что. Нас таких много. На каждом километре. Скоро увидишь.

  

   Первый "улёт" не впечатлил. Просто закрыл глаза, потом открыл, а часа как не бывало. Только настроение отличное, голова пустая, и чувство, будто весь мир люблю, и готов в этом мире горы свернуть. Я-то ожидал каких-то невероятных снов, образов, откровений... Зато ясно стало, отчего буддисты так на это дело подсаживаются. В общем, начал практиковать систематически. Придёшь с работы измочаленный и злой как собака, активируешься, ставишь таймер, и через полчаса снова превращаешься в человека.

   А потом началось сумасшествие. На рынок пришли солидные игроки. Они сами эту волну и подняли, но до поры до времени присматривались, изучали, продумывали стратегии, а теперь настала пора снимать сливки. Бомбануло конкретно. Почти мгновенно возникли церебральные сети, которые тут же объединились с мобильными. Открылись десятки салонов, и сделаться киборгом стало дешевле, чем зуб вылечить. Народ побаивался, но провайдеры выдумали гениальный ход — обеспечили интеграцию со слуховым и зрительным нервом. Теперь в самом деле появилась тема улетать в иные миры. Ну или раскрашивать постылую реальность новыми фантастическими цветами. В сетях обменивались иллюзиями, по ночным дорогам, захлёбываясь адреналином, собирали столбы пилоты космических истребителей, а предложение "трахнуть мои мозги" обрело прямой эротический смысл.

   "Улетали" массово, по одиночке и группами, офисный планктон колыхался в отключке на рабочих местах. Почему-то меня это злило, но сам я тоже "улетал" всё чаще и дальше. Однажды очнулся через трое суток, и долго не мог себя осознать. Кто я? Где нахожусь? Как моё имя? Мышцы не слушались. Слабость, мягкая, обволакивающая, будто тёплая вода в наполненной ванне. Стол, кровать, собственные поднесённые к лицу пальцы — всё далёкое, внешнее, чужое. В голове рефреном странная фраза: "Сознание не может не быть пустым". Я исчез, меня нет... и только спасительный страх окатывает ушатом холодной воды.

  

   Я пришёл к Брюсу, чтобы сделать откат. Я читал, что такое возможно, но не хотел обращаться к тем... оседлавшим волну. Он улыбнулся, пожал плечами:

   — В кипящей воде не найти холодного места. Это началось, и уже не закончится.

   — Не понял. Ты отказываешься?

   — Нет. Я предлагаю двигаться дальше. Ты освободился от того, кто ты есть. Так стань же тем, кем ты можешь быть.

   Он всё время кого-то цитировал, будто киношный мудрец в гонконгских боевиках. Но сейчас мне вновь стало страшно.

   — Ты?! Это ты! Что ты сделал со мной?!

   — Я? Ничего, — и снова расплылся в улыбке. — Искусный мастер не оставляет следов. — А мне придушить его захотелось, вот прямо не сходя с места.

   — Расслабься, — небрежно сказал он. — Я не при чём... ну почти. Ты сам выбирал, на чём заморочиться. Я даже не знаю чего там тебе привиделось. Но если ты снова здесь, то, значит, не самый плохой вариант.

   — Делай откат, — процедил я. — Хватит с меня... нирваны.

   — И не очканёшь сесть в моё креслице? — осклабился Брюс.

   — Да и фиг с тобой! Клином свет не сошёлся!

   — Точняк. Я даже бабки тебе верну за прошивку, чтоб всё по-честному. Только один хрен — попал ты, бро. — Бросил он мне в спину. — Можешь вовсе чип удалить. Найдётся что-то другое. Нет беды тяжелее, чем не знать удовлетворения. Крутые тачки, роскошные апартаменты и заросшие сорняками поля. Модные шмотки, первоклассная жрачка и совершенно пустые хранилища. Таково всё наше общество, отрицающее единственный путь. Твои хранилища пусты. Поэтому ты пришёл.

   — А ты, что ли, знаешь путь, гуру недоделанный?

   — Я действую.

  

   Поначалу я плохо понял его. Но, воистину, слаб человек... Правда, "улетал" я теперь редко, и, если можно так выразиться, совершенно в других направлениях. Информация приходила от "небесных наставников", как шутя говорил Брюс.

   Тысячи спутников стандарта "кубсат", миниатюрных "кубиков Рубика", купающихся в дармовой энергии Солнца. Неограниченный энергоресурс плюс экстерриториальность — и вот она, ноосфера, которую ни отключить ни блокировать. Миллионы терабайт, витающие в безвоздушном пространстве. Шедевры кинематографа и "домашнее видео" с малолетками, классика мировой литературы и пособия "как собрать атомную бомбу у себя в гараже", интерактивные игры и "ментальные путешествия", куда можно уйти безвозвратно. Глас дьявола и шёпот бога с прямой доставкой под свод черепной коробки.

   "Обворованные" правообладатели одной рукой продавливали законы против "космического пиратства", но другой пихали в карман рекламные барыши. Аэрокосмические фирмы наперегонки отбивали вложенные в разработку средства. Лёгкие многоразовые носители стаей кузнечиков прыгали в ближний космос, и цена за килограмм на орбите упала как никогда.

   На этой свалке низкого и высокого, пошлого и святого, корысти и альтруизма нужно было лишь знать где копнуть, чтобы найти семена. Давшие всходы.

   Как я мог раньше не замечать то, что пронизывало ткань бытия, являлось её внутренней структурой и сутью? Совокупность миллиардов человеческих устремлений, поступков и воль, тех кто ушел в небытие и ныне живущих. Выраженная в кремнии, металле и камне. Проявляющая себя направленными потоками электронов, линиями автострад, огнями ночных городов. Живая и растущая вместе с каждым живым, кто делает и растёт. Я чувствовал её пульс. Её дыхание. Её боль и конвульсии. Её внутренний конфликт неделимого с разделяющим. Я чувствовал перелом внутри каждого, кто подобно мне дошёл до последней черты, и остановился на ней. Грань, по одну сторону которой морок и сон марионетки с иллюзией собственной воли, а по другую — распахнутая бездна осознанной необходимости, именуемая свободой.

   И я в самом деле видел — нас много. На каждом километре. Сеть, грибница, структура без единого центра, распылявшая споры. Я мог лишь догадываться, где лежат её корни, но это не имело никакого значения. Эта общность не уводила в четвёртое измерение виртуальных иллюзий. Она зрела и росла для того, чтобы однажды родиться из ментального пространства в реальный мир, и начать движение, уничтожающее его теперешнее, существующее состояние.

   Мысль. Всеохватная, через расстояния и времена. Логические посылки, факты и выводы защёлкивались в сознании как патроны в обойме.

  

   Тогда я нашёл Марго. Маленькую и рыжую, с трогательными веснушками на курносом носу. Марго, не "улетавшую" никогда. Её мирок, огороженный смешным частоколом повседневных забот, был уютен. Здесь день сменял ночь по раз и навсегда заведённому кругу. Утром тут пахло кофе и гренками, а вечером свет торшера играл рубиновыми отблесками в пузатом бокале. И завтра наступало снова сегодня. Я нырял сюда как под тёплое одеяло.

   Её взгляд никогда не был глубок. Но когда она смотрела на меня, то видела только меня. А я видел только её. И разве этого мало?

   Я хотел, чтобы она оставалась такой. Я хотел укрыть, защитить, спасти... А по совести — заморозить, залить янтарной смолой столь удобной для меня ограниченности. И когда я покинул Марго, сбежавшую в виртуал, половина моей души плакала, а другая смеялась.

   С тех пор при редких встречах Марго будто дразнила меня, "улетая" на несколько длинных минут, и возвращаясь. Я знал, что такое "скольжение" свойственно многим, но мне было трудно смириться. Она теряла нить разговора, то загадочно улыбалась, то вздрагивала, будто от страха. И я мог лишь догадываться, каким представляюсь ей оттуда, из-за радужной плёнки "дополненного восприятия". Она же, наоборот, расстраивалась, что я не могу видеть её "как надо". В конце концов, мне надоело быть "реалистиком" — приставкой, призванной дополнять дополненные ощущения, да и времени не хватало. Я много и часто ездил — Мы "выходили из сумрака". Жали друг другу руки, и молчали о главном.

   Я давно уже ничего не ждал, когда она позвонила:

   — Приезжай — и отключилась.

   Как прежде сидели мы на диване, пили вино, в её пальцах дымилась остромодная "безвредная" сигарета, а в глазах синим омутом стыла печаль.

   — Я не понимаю — сказала Марго. — Я изменилась, и ты изменился, и эта перемена не к добру, нет. Приватность, частная жизнь... Всё чушь, ерунда! Нам внушили, что это важно, и мы сначала носимся с ними, а потом тычем другим, выставляемся, словно на рынке или в витрине: "Ну, хочешь? Смотри! Смотри! На! Вот я! И вот! И вот!" И это так... офигительно, и в то же время так беспросветно дерьмово... Почему, Макс?

   — Потому что мы больше не люди. Нам только кажется, что мы живём как люди. Мы лишены радости, потому что неспособны сделать хоть что-то, что нельзя свести к товару. И мы сами товар. Мы продаём себя оптом и в розницу, и очень боимся продешевить. Если бы мы жили как люди, то каждый из нас выражал бы свою индивидуальность, удовлетворяя потребность другого. Я был бы рад от того, что моя личность выступает как реальная, осязаемая сила. Я был бы для тебя посредником между тобой и всем человеческим родом, и воспринимался бы тобой как неотъемлемая часть тебя, и сознавал бы себя самого утверждаемым в твоём мышлении и любви.

   — Ты говоришь сложно. Но мне достаточно, что ты говоришь о любви.

   — О любви... Знаешь, когда-то, давным-давно, жил мудрец, учивший, что величайший опыт жизни, величайший экстаз, приходит от делания бесполезного. Через поэзию, живопись, любовь... Через самовыражение личности, которое нельзя продать. В то время ещё не умели продавать поэзию и любовь... Писатель не может жить без читателя. Актёр без зрителя, любящий без любимого. Даже дворнику нет смыла убирать улицу на которой никто не живёт. Мы стали товаром, но чтобы жить человеку не нужны товары и деньги. Человеку нужен другой человек — единственная мера, условие и смысл жизни. Необходимо вернуть нам — нас. Чтобы вещи служили нам, а не мы им служили. Тогда всякое желание будет исходить от нашего естества...

   — Послушай, — неожиданно произнесла она. — Я очень хочу сделать что-то совсем-совсем бесполезное. Мне нужен ребёнок.

   И была ночь, как когда-то прежде. Гулкие удары сердец, тёплый свет ночника. Слияние душ и соединение тел. И пробой из уютного безвременья на жаркий солнечный луг, где жизнь не имеет границ, и бесконечно пространство, раскрытое в яркое небо.

   И настало утро. Прощаясь, я не сказал Марго, и даже не подумал, что верёвка, на которой мы вздёрнем хозяев этого паршивого мира, уже продана и намылена.

  

   Она была одной из последних. Уцелевшая почти чудом, и переоборудованная для наилучшего выполнения своей миссии. Среди многих её имён запомнилось только одно: "Сатана". Похожая на футляр от кубинской сигары, она таранила тупым оголовьем быстро редеющую атмосферу, вынося в космос три тонны полезной нагрузки. Всего лишь группу спутников связи. Но когда глашатаи перемен заняли предписанные им орбиты, начался обратный отсчёт.

  

   — ...даосские волшебники прочистили воинам энергетические каналы, и они сражались как демоны. Стремительные и неотвратимые, будто удары молнии. Стрелы отскакивали от их тел, мечи и алебарды не наносили вреда. А реально — это воздействие на гипоталамус. По его команде надпочечники выделяют адреналин, словно фонтан энергии открывается. В таком состоянии поднимают автобусы и убивают голыми руками медведя. Правда, все эти воины вскоре умерли. Выжгли себя дотла. Ну, кто шьётся первым? — Брюс окинул взглядом собравшихся.

   — Если вы думаете, что сможете — вы сможете, если думаете, что нет — вы правы. Так? — теперь и я знал один из источников его мудрости.

  

   Темно. Жарко. Чертовски жарко! Удушливое тепло струится от стен, оборачивается солёной влагой, стекающей по лицу, жгущей глаза. В темноте глаза не нужны, но я всё равно то зажмуриваю их, то широко открываю, — так, кажется, легче...

   Я чувствую Наше присутствие. Здесь, рядом. На каждом километре, на всех континентах и во всех странах.

   Фургон останавливается, извне доносятся голоса. Это пропускной пункт. Снова движение, поворот, остановка, клацание рукояти — дверь свободна, только толкнуть... Мучительное ожидание, и сигнал! Из космоса в самую суть существа!

   Мы действуем.

   Яркий свет и воздух в лицо, полёт, едва касаясь асфальта, грохот автоматных очередей, крики, сорванные с петель двери, взрывы, искажённые лица, лестницы, этажи...

   Щекой на холодном бетоне, глазами в серый колер стены, и не пошевелиться уже. Конец? Если бы Брюс не поймал грудью пулю, он бы и тут процитировал: "Умереть суждено каждому, но не каждая смерть имеет одинаковое значение".

   А я вижу, как в индиговом небе сияют алые звёзды, и предтечей великого Полдня занимается жёлтый рассвет.

  

2015, 2016.