Скляр Александр Акимович : другие произведения.

Рай Заблуждений

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Я не могу рассчитывать на тех, к кому обращены мои слова, что им понятен будет смысл - бессмысленно расставленных предметов...
  
  Я не могу рассчитывать на тех, к кому
  обращены мои слова, что им понятен будет смысл бессмысленно расставленных предметов.
  
  
   Если вас когда-нибудь угораздит попасть в клубы пыли, поднятые метлой дворника Степана, то не вздумайте искать в них правду - совершенно бесполезное дело, тем более, что там ее нет. Так же точно, как и в тех страницах, куда случайно угодил ваш нос. И не уподобляйтесь тем, кто в своем упрямстве истыкал страницы истории, в том числе и этой, сломанными перьями, в отчаянии обнаружить смысл жизни. К нему можно только приблизиться. ...Если ровно в полночь под рождество, при зажженных свечах и зашторенных окнах, сидя под столом, съесть эту рукопись, запивая дистиллированной водой. Два глотка на одну порцию рукописи - строго. И не вздумайте недоесть!
   Если на утро с вами не произойдет ничего странного, то смело сбрасывайте с себя одежды и ступайте во двор: вы впитали суть жизни. И никакой коррозии вас не одолеть...
  
   Бедный сказал: "Я бы всех оделил милостью, если бы у меня были деньги".
   Ответ богатого звучит так : "Я не хочу терять с вами знакомство, поэтому денег не одалживаю".
   Разницы между этими людьми нет - просто бедный разбогател.
   Ломбард их рассудит!
  
   * * *
  
   ... И это еще не начало. Я ищу его и не нахожу. Оно запуталось где-то в середине и стелется, как лента Мебиуса - лицом вниз к одному, а вот иному видится лишь затылок.
   И каждый из них прав в своем заблуждении представления истины.
  
   * * *
  
   А как же все же с правдой быть - ее здесь помянули вскользь? Она же
  бывает грязной, убийственной, горькой. Зачем ее искать, и где? Ни в сморщенных же лицах беззубых старух просящих милостыню? А может быть она спрятана под юбкой миловидной девушки сидящей за рулем блестящего автомобиля? Уж, где ее точно нет - так это в сейфах, набитых пачками долларов. А может быть стоит ее поискать под потными робами грузчиков, толкающих перед собой тачки на базаре? Или она растворилась в горечи отца, не знающего, как накормить своего ребенка?
  
   * * *
  
   От стоящего треска люди приседали, становились на колени и медленно уходили под землю. На этом месте должен был вырасти сад и одарить богатыми плодами...
   ...Трещала по швам экономика страны, выстраданная несколькими поколениями. Теперь им предлагалось удобрить собою место под будущий цветущий сад. ... Им известно было и про круговорот воды в природе, и про то, что все имеет свойство изменяться и повторяться, оставаясь в то же время вполне узнаваемым. И эту бестактную поговорку ученого про силу действия равную силе противодействия, они помнили всю жизнь, надеясь, что эта сила явится, чтобы защитить их бессилие.
  
   * * *
  
   20 лет стабильной жизни оказалось достаточным, чтобы поверить в иллюзию вечного убогого счастья.
   Господин Гетман! Помните ли вы ту старую женщину, явившуюся ниоткуда в белых одеждах из парчи, украшенных крестами и иконками во всех доступных местах. Она предсказывала нам кару небесную за нашу беспечную жизнь, осеняя путь свой крестным знамением и молитвами, указывая всем на церковь, словно на молох грядущих перемен.
   В церкви тогда висел маятник Фуко и называлась она - музей атеизма. Вы ходили теми же улицами, что и мы, и не заметить ее просто не могли.
   Ах, да! Вы были тогда на заседании парткома...
   Так вот, ее предсказания сбылись. Анафема настигла всех... Вам, правда, удалось договориться с богом...
   Сколько же стоит такая индульгенция? Если вам, бывшему парторгу простилось, а нам всем нет...
   Кто бы мог тогда подумать, что для того, чтобы стать Гетманом, необходимо сначала побывать парторгом... И для созерцания чуда, вашим соратникам надо всего лишь прожить на несколько лет дольше.
   Правда, вместо чуда всегда может явиться чудище...
  
   * * *
  
   Можете ли вы сесть на стул, на котором лежит одежда? Если - да, то забросьте эту книгу в дальний угол чулана - пусть ее там мыши читают ... Мы с вами разного мировоззрения...
   Мой сын сегодня снова категорически не хочет идти в школу...
   Я не хочу открывать глаза утром. Сквозь приоткрытые ресницы мне мерещится наш безликий Гетман, порхающий над грустным ушедшим 1999 годом и горькая пелена обволакивающая 2000 год.
   Злые лица вокруг не видят тебя, будто взор их блокирован в темном вонючем сарае... Так и тащат они его перед собой, не имея возможности
  избавиться от этого груза.
  
   * * *
  
   В Каховке летом хорошо. Днепр блестит в глазах от солнца. Эйфория входит в душу от запаха трав, замешанных на коровьих лепешках, и дуновения ветра. С этим здесь - порядок.
   Самое ценное, что есть в Каховке - это свет. Его включает солнце каждый день, бесплатно одаривая жителей радостью, и гасит его, когда приходит время, позволяя молодым хлопцам, оставаясь неопознанными, хватать разгулявшихся девушек за все, что хочется...
  
   * * *
  
   За все "что хочется" бились их отцы и деды с реальными и мнимыми врагами и завоевали право бесплатно сушить портянки в лучах ласкового дня.
  
  
  
   * * *
  
   Катя лежала на сеновале и обдумывала слова великого революционера, о том, что каждая кухарка может управлять
  государством. Ей было приятно представить себя управляющей державой, тем более, что соломинка так приятно щекотала ее между ног, а вторая - покалывала ушко.
   Она не прочь была, чтобы рядом с ней лежал и управлял государством ее
  Иван; она бы с приятностью дала бы и ему порулить. Если, конечно, он
  сознательность свою приведет к потребному состоянию...
  
   В ночь на понедельник лил дождь, и в шелесте его, Гетмана посетила идея превращения страны в золотодобывающую без особых финансовых затрат. Квалифицированные рабочие, инженеры, научные работники, шахты, сооружения, транспорт, оборудование не требовались - их заменяла идея, как всегда, в подобных случаях, гениальная своей простотой.
   Суть замысла заключалась в том, чтобы предложить населению сдать в пользу государства свои золотые "запасы" добровольно и за бесценок.
   Узкоглазые японцы, как бы они не щурились, до такого додуматься не смогли, а тем более оплодотворить эту идею, - даже если бы им ее подали на блюдечке. И предприимчивые американцы вряд ли бы поверили в возможность невероятного. Но Гетман был других мировоззрений, и стучащий в голову вопрос: "Как же это воплотить?" - не создавал излишнее черепное давление, что могло случиться со всяким прочим. Интуиция подсказывала ему: все готово к воображаемому производству - осталось чуть-чуть дожать...
  
   * * *
  
   В сумерках отключенной от энергосистемы квартиры, зажигать свечи необходимости не было, так как Ваня практиковался на Кате в изучении ландшафта ее тела на ощупь прикосновением шершавых рук, в уме повторяя найденные части.
   Кате это занятие чрезвычайно нравилось...
   Ваня мечтал об открытии курсов для слепых, используя Катю в качестве экспоната.
   Идея нуждалась в доработке.
   У Ивана денег не было не только на необходимые изыскания, но даже на носки.
   У Кати были золотые сережки и колечко с дырочками на месте выпавших камней, доставшееся в память о маме и бабушке.
   Гетман предложил своим указом сдать Кате золотишко по три доллара за грамм.
   Катя не читала указов и прейскурантов не знала, которые являлись на свет с благословения гетманских указов, и готова была сдать за два доллара, но в душе надеялась отхватить и пять, если повезет. Но везло всюду только приближенным Гетмана, или тем, кто действовал вопреки указам Гетмана.
   Гетман хотел поймать этих людей, чтобы заставить выполнять указы и отобрать деньги, оказавшиеся у них благодаря не выполнению ими распоряжений, которые выпускал Гетман. Но в бюджете не было денег, чтобы предпринять усилия и добраться до этих людей. ...А жена не давала ему "свои" кровные, чтобы сделать дело.
   Гетман был зол, но терпел, понимая женскую практичность жены. Он вынужден был терпеть подобную расстановку сил, так как супруга могла уйти к другому, более расторопному, оставив его со своими стремлениями и реформами один на один.
  
   В это время Катя готова была отдать все самое ценное за бесценок, лишь бы ее любили, любил ее Иван.
   Идее гетмана ничего не мешало сбыться, так как Иванова рука достигла Екатерининой груди. Резинка на трусиках самопроизвольно лопнула и стала отползать на позиции, дальнейшее сопротивление с которых невозможно.
   Хлеба в доме оставалось на один присест...
   Перспектива превращения страны в золотодобывающую начинала входить в стадию реальности.
   Гетман довольно хрюкнул, решив ничего не говорить жене: " Пусть будет ей подарок к Международному женскому дню". Он боялся, что преждевременное разглашение идеи может направить весь "навар" в нежелательное русло женской необузданной страсти к самоутверждению. Хотя, что уж там предохраняться, если брак может привести и не к таким поломкам.
  
   * * *
  
   Иван почувствовал, что все ценности и таинства мира пали к его ногам.
   Цена золота стремительно падала в своем предложении. Есть хотелось с каждой минутой все более несносно. Энергия расхода нуждалась в восстановлении.
   Материальные ценности обменялись с психологическими местами и создали почву для создания в стране золотодобывающей промышленности, где золото добывалось в простых киосках, а золотодобытчиками являлось население страны. Вот тот редкий случай, когда теория обнялась с практикой в едином порыве общего дела. Народ сносил накопившийся столетиями металл тонкими ручейками в пункты приема драгметаллов. Оттуда - он перетекал речушками в банки, банки несли свой поток в главный Банк страны.
   В главном Банке жил бюджет, во чрево которого втекал золотой поток и превращался в черепки благодаря ненасытности Дефицита Платежного Баланса.
   Дефицит был ненасытной тварью и грозил проглотить бюджет вместе с правительством.
   Гетман тоже дрожал при одном упоминании о нем, но ни в коем случае не показывал это на людях. Люди могли разочароваться в нем. Это его пугало не менее, и он храбро выпячивал маленький животик впереди груди, показывая этим, что не боится трудностей.
   Трудности обходили гетмана со всех сторон и были похожи на фантасмагорический сон, в котором головы чудищ лезли к лицу безнаказанно и нагло со своими шершавыми в слюне языками.
   Спрятаться гетману было негде, так как его портреты были развешаны по всей стране, и каждый школьник угадал бы в нем оригинал. К тому же без свиты его могли пристыдить за все содеянное вместе и по отдельности. Гетман беспрерывно размышлял, как заделать бреши понезаметней, чтоб понравилось публике; оформители мотались - пот со лба вытереть некогда.
  
   * * *
  
   Солнце упало так низко, что заморщинилось в волнах Днепра.
   Глубокие морщины побежали по неширокому лбу Гетмана. Он обмяк в кресле и пустил слезу кончиком глаза. Глаз заблестел сыростью. Сырость протекла на страницу раскрытой книги. В конце страницы было написано:
  "Это конец". Гетман же желал продолжения и имел на это конституционные права.
  
   Второй раз в истории страны, и оба раза за последние сто лет, фраза: "кто был никем, тот станет всем," - осуществилась.
  
   У гетмана в кармане не было ни копейки. Он был честным гетманом и всю зарплату отдавал жене. Жена не собиралась отдавать зарплату супруга кому бы то ни было, была счастлива и отгоняла от супруга и левых и правых. В женщин же, приближающихся к главе государства ближе трех метров, был нею издан приказ охране, мочить без предупреждения помоями из студенческой столовой.
   Ее любили.
   Ее любили: охрана гетмана, кабинет министров, который назначил гетман, представители администрации гетмана в областях, которых назначил глава державы; депутаты парламента, которых Гетман...; жены первых, вторых, третьих, четвертых, - заимевшие право дружить с дамой, муж которой был гетман. Дети, инвалиды, которых жена гетмана... Одним словом, все те, кто не любить ее просто не мог, не оставшись голодны на ночь.
  
   "А я полюбил другую...", - пропел горький пьяница в парке "Труда и отдыха трудящихся", отряхнувшись от облепивших за ночь его листьев, и был тут же вздернут на трезубец ревностными блюстителями порядка.
   Трезубец обломился.
  
   Гетман сидел в кресле развалясь. Над его головой висел трезубец с обломленным зубом... и думал, где взять деньги на ремонт символа. Он вывернул карман в поисках средств... и снова погрузился в размышления.
   Размышления не подвели.
   - Милая, - сказал он жене ласково, - если мы откажемся от твоей свиты, то сможем построить светлое будущее той части граждан, которые не занимаются политикой.
   - Милый, - ответила жена, как всегда разумно, - что им мешает заняться политикой и решить свои проблемы?
   - Дорогая, - возразил гетман, поглядывая на сломанный трезубец, - кто-то же должен и работать... Навоз и тот производить не просто.
  
   Жена в ярости разбила чешский хрусталь:
   - Дорогой, ты прекрасно знаешь, что на всех рабочих мест не хватит. И как тут быть, даже итальянские друзья не знают. Я спрашивала...
   - Лучше бы спросила у премьера. Это в его обязанностях раскручивать оригинальные жанры.
   - Ты же знаешь - его нет! Он на Канарах решает иные вопросы... с дамами. Вот и рейтинг у него...
   - Только не талдычь про рейтинг, как и про родственников, которые все при деле и размножаются, словно саранча.
   - Они делами занимаются в швейцарских банках, а ты не можешь официально урвать дачу в Пиренеях... Когда выходила за тебя замуж, я не думала... Моя мама предупреждала, прогнозируя...
  
   * * *
  
   В это трагическое время дверь отворилась, и в проеме возник премьер. В руке его на длиной леске у висела рыба, играя жиром и прозрачностью дня.
   - Вася, - сказал премьер, - пива выпьем? - и положил гранату на камин, демонстрирую чистоту своих намерений.
  
   Премьер тоже носил сострадание в сердце. Он страдал за всю страну, но сила прагматизма была сильнее: слишком хорошо понимая, - на всех счастья не хватит. И очень обожал, если ему хватало...
   Ему не могло не хватить, потому что он припал губами к источнику у самого его истока.
  
   - Не выпьем! - гетман был решителен в своих действиях. - Вон, трезубец... - и он вскинул глаза на проблему. - Ты уехал кутить, а денег не оставил...
   - Так у супруги твоей... - премьер поперхнулся от встречного женского взгляда.
   - Я в детей вложила, - опережая неприятность вопроса атаковала жена.
   - Как?! Все деньги в двоих детей ?!. - вознегодовал Гетман.
   - Почему же в двоих?! Еще, некоторым досталось. В этом деле без альтруизма никак нельзя - бог не простит: соседским перепало и прочим немного... Ты, что телевизор не смотришь, милый? Я там, в благодетелях числюсь. Заработался бедненький - на экран глянуть некогда. Придется тебя в личный кинематограф сводить.
  
   Гетман в гневе швырнул свой бокал о землю. Швырнул и прислушался:
   - Вы, что мне, хрусталь стеклом подменили?!
   - Вася, ну, что ты ерепенишься? - сказал премьер. - Сейчас я свистну, и наши люди натащат тебе этого добра прорву. Бей на здоровье!
   - Вот так всегда, - сказал обиженно гетман, - сначала обнаружишь, а потом умаслят...
  
   - Я рыбу тебе притащил из-за тридевять земель. Потрогай пальцем, пока кухарка на плиту не забрала...
   - Вон, трезубец исправить надо, - смирительно проговорил гетман, моргая веком. - Что у нас в бюджете имеется?
   - В бюджете "рыба", - и премьер шлепнул мясистой ладонью по плоскости стола. - Ты, вроде б то не знаешь? Живем ведь, на одни налоги с твоей зарплаты... всей страной.
   - А остальные?.. - недоверчиво спросил Гетман, косясь на оттопыренные карманы премьера.
   - А остальные, сам ума не приложу, чем дышат. По статистике - покойники, ногой потоптал - живы "курилки"...
  
   - На кухне соль кончилась. А с рыбы капает... - заметила жена, тоже примирительно.
   - Что ж ты, пер рыбу с тридевятого, а соли к ней не прихватил?
   - Какая проблема, Вася?! Пошлем чумаков в Каховку - они намоют. Пока пивка выпьем, самолето вмиг доставят.
  
   - Рыбу сдай, Лазарь, пусть домлеет, - приказал гетман, - а сам садись и думать будем, как трезубцу рог добавить. У меня в подвале ящик гвоздей есть, еще со старых времен - это раз. Булыжник молоток заменит - это два. Но как гвоздь, булыжник и место трезубца совместить - пока не ясно.
   Женщина, увидев мужчин в работе, прикрыла дверь, осенив их крестным знамением, нашептывая песню, слова которой забыла накануне. Впрочем, кажется, она их никогда и не знала.
  
   * * *
  
   - Ваня! Туточки кто-то есть, сказала женщина, натягивая трусики обратно.
   - Не дрейфь, Катя! Мочись смелее! То мешки с солью для страны заготовлены, теплые еще. Сам Премьер распоряжение дал. Дал, а с керосином на доставку забыл распорядиться. Видно задумался от разбега мыслей. Поэтому, пока кинутся - все высохнет давно. С..сы от души - наслаждайся вольной молодостью.
   - А как же они, бедные, - призадумалась Катя, - без соли яичницу есть будут? Она же цыплятами отдает?!
   - Ничего, родная, за всех голову не ломай; тут бы свои яйца в целости сохранить, а о премьерских - пусть охрана заботится.
   - Не серьезный ты человек, Ваня. Государственный интерес ниже своего корешка ставишь. Не буду я с тобой сегодня больше... Уж, не обижайся, я на патриотизме воспитана.
  
   - У меня патриотизма в голове не меньше намешано. Вот глянь. Ниже пупа, какая реакция произошла, как только ты о нем вспомнила. - И Иван потупил глаза от гордого смущения. - Где еще патриотизм так выражается? Во всем мире страны не найдешь...
   Иван сплюнул в угол и попал в слово "патриотизм", напечатанное в рукописи, валявшейся там. Ее вы сейчас держите в руках... Оботрите салфеткой.
  
   * * *
  
   - Пошли все к черту, - сказал гетман, и парламент ушел в отставку, а с ним и вся страна. Ушла... но осталась стоять на месте, так как идти было некуда: ее никто нигде не ждал.
  
   Когда все разошлись, супруга подошла к мужу и сказала:
   - Вася! Нам тоже пора ехать. Рекламный ролик нашего отъезда для программы новостей уже заготовлен.
   - Как можно уезжать, - взвизгнул гетман, - когда нигде, ничего, никак...
   - Вася! - сказала очень строго женщина. - Я обижусь...
  
   Гетман был мужчиной очень решительным и отложил отъезд на один день.
   Вечером позвонила дочь и сказала:
   - Папа! Мне нанес личную обиду знакомый мальчик из соседнего государства. Не могли бы мы объявить им войну?
   - Нет, не могли бы... - ответил язвительно папа-гетман.
   Чувство ответственности было ему присуще в большей степени, чем ребенку.
   Ребенок разрыдался горючими слезами.
   - Я всегда знала, что ты бессердечный, - на проводе "без стука" возникла первая леди страны. - Не зря моя мама предупреждала... она ещё когда прогнозировала... У нас столько солдат шляются без дела и выпрашивают хлеб по базарам. Все ваши маневры и учения напоминают спектакли в Доме пионеров. Вася! Пожалей наших воинов. Они голодны и оборваны. Пусти их к соседям. Я уверена, без обеда они не останутся. А нам - слава будет...
   - Я просил тебя многократно, дорогая, своего Славу при мне не упоминать. А если ты без него жить не можешь, то за чем же дело?! - вскипела благородная мужская ярость внезапной смелостью.
   - Эх, Вася, Вася! Если бы я послушалась, тогда свою маму... Чтобы родной отец за честь своей дочери...
   Родной отец швырнул трубку в аквариум, вспугнув любовную игру розовых лягушек.
   Лягушки остались крайне недовольны такой бестактностью.
   - Всем не угодишь, хоть сам раком стань...
  
   И все, кто это слышал или подслушивал, тут же с этим согласились.
  
   * * *
  
   Молодой переводчик, проходивший практику в канцелярии гетмана, сын двоюродного дяди второго зама министра, никто не помнит какой отрасли, переводил поздравления, предназначенные первым лицам стран всего мира, подписывая их латинским словом "президент". Более точный перевод слова "гетман" мог поставить получателя в затруднение.
   Молодой человек подавал надежды...
   Поздравления направлялись по случаю очередной годовщины окончания самой кровавой войны в мире. Гетману принесли праздничные открытки на подпись. Понять написанное ему было невозможно, так как распознать смысл английских, немецких, французских фраз было мудрено - университеты таких знаний не давали. Но слово "президент", упомянутое в начале и конце послания, он угадал даже напечатанное латинскими буквами. Особенно понравилось это слово в конце текста, единолично властвуя после сказанного.
   Это ввело его в приятное смятение, и он размазал свою подпись от трепетных чувств.
  
  
   * * *
  
   Гетман, которому очень нравилось слово "президент", поднял бокал...
   Его перебил премьер с тостом:
   - Так выпьем же за то, чтобы мы всегда были на своем месте...
   Гетмана в детстве звали Васильком и он очень любил лежать летом на мягкой душистой траве, обнимать огромную землю руками и смотреть, как в траве копошатся насекомые.
   - Поясни, что имеешь в виду, Лазарь?
   - Ну, чтоб, как теперь: если я отсюда плюну, то там внизу - оботрутся...
  
   Жена Гетмана всегда возникала за спиной мужа в критическую минуту - она обеспечивала тыл страны:
   - Меня очень настораживает одна фраза, которая формирует некую суть: "Кто был никем - тот станет всем..." Что, если она и еще раз повторится, и еще раз, и еще много, много раз?!
   - Мы им космы-то повыдергиваем, - сказал Лазарь, закусывая соленым огурцом, стекающим на манжеты. Костей не соберут - так устроим.
   - А ты сам-то из чьих будешь?! - вонзила вопросом в глаз, оставив за мужем право быть более тактичным, женщина.
   Премьер не стал лезть на рожон и, подняв следующий бокал, провозгласил:
   - За женщин! Умных женщин! Которые умеют молчать...
  
   * * *
  
   Гетмана мучили мысли о недоделанности вверенной ему державы, и он плохо спал по ночам, тревожно ворочаясь. Жена в ответ бодала его ногой. Опять же, герб стране был дан, но в чьих руках его длинный шест находился - не до конца понятно... И как быть с обломленным зубом? Ни стоматологов же вызывать - они такие рвачи - зуб подправят, да страну разорят счетом выставленным за работу.
   Гетман вызвал придворного художника, отставив ночь в сторону, и приказал к утру, во тьме, определиться в этом деле.
   Художник не сомкнув глаз до первых петухов, решил вопрос по-своему, изобразив сюжет на картине, пристроив трезубец в надежные руки. Когда гетман раскрыл печальными слезами слипшиеся веки, то застал перед взором на картине толстяка с бычьей головой в темных очках. На поясе у борова болтался мобильный телефон, а все, на что можно было что-либо повесить, сияло золотыми цепями.
   - Новый хозяин страны! - видя недоумение, возникшее у Гетмана, пояснил художник. - А зуб я пририсовал, как видите, сбоку, чтоб не загораживать торчащее ухо нового хозяина.
   - Какой такой новый?! Ничего не путаешь, чумазый? - гаркнул гетман гневом. - Ах, да, разумею намек на толстые обстоятельства: это толстосумы лезут всюду без очереди. Если такую славную картину соорудил, то и салу надо было место найти.
   - Сало уже все съели, - попытался было художник углубиться в экономическую часть вопроса.
   - Да, нет же... - на картине?
   - Ах, на картине... А куда его приткнуть? Разве что на трезубец надеть? - спросил художник в раздумье.
   - Не надо, уж, - призадумался Гетман, размышляя вслух. - Лишнее напоминание о его существовании может взбудоражить умы. А так, глядишь, о нем со временем и, вообще, забудут. Почву в будущее готовить сейчас надо, чтоб ко времени поспеть... - и смутился художника, который не имея политических мозгов, мог неправильно оценить его слова.
  
   * * *
  
   "Пусть наш народ никогда не узнает, что такое мафия, - сказал вслух премьер-министр и сунул взятку в сейф, так как в карман пиджака она не вмещалась. - Надо сказать гетману, чтобы подсказал американским товарищам о возможности выпуска пятисот долларовых купюр, иначе работать становится просто невозможно. Приходится нанимать людей, чтобы мешки тягали, хотя лишние глаза и руки только во вред".
   Негодование стекало обильной слюной на подбородок премьера и он вновь эмоционально сформулировал назревшую необходимость: "Не могут наладить выпуск пятисоток - работать стало просто невозможно... Куда девать такие объемы? Придется кой-кому навалять..."
  
   Министр финансов, проходя мимо приоткрытой двери, принял недовольство на свой счет и тут же спустился в подвалы монетного двора.
   Вход в монетный двор был строго запрещен, и чтобы пройти без особой волокиты, министр сунул деньги охраннику, не глядя охапкой из кармана.
   Охранник раздобрел сердцем с готовностью пропустить и соседей министра финансов.
   Министр прошел в подвалы и поманил пальцем рабочего монетного цеха:
   - Мотя! Наштампуй к обеду купюры пятисотого разряда - премьер просил...
   - Не могу, Савелий Павлович. Надо особое положение и распоряжение. К тому же, борьба с инфляцией не велит так поступать, - ответил грамотно рабочий.
   - Брось, Матвей, на противоречие нарываться, - сдвинул строго брови министр, разливая недовольство по лицу, - скажешь, распоряжение было, да уборщица веником смела. А инфляцию не допустим: пятисотки выпустим взамен сотенных, той же суммой. А я тебе место покраше в будущее подыщу. ...И, вообще, не стоит тебе в финансовое дело нос совать - козленочком станешь. А если бы сунул - то понял, что в разумный план входит создать одну купюру взамен пяти. Теперь и считай экономию спецбумаги в метрах квадратных...
   - Это если летом считать - экономия выходит. Если же дело к зиме
  повернет и экономию в килокалориях считать придется - иной результат в глаза броситься может. Ведь тепла печке пять купюр больше выделят, чем одна... Я в экономике разбираюсь, и нюансы учитываю.
  
   * * *
  
   Приближался юбилей великой Победы, которую помнил весь мир, отдавая уважение героям. Полвека прошло с тех пор, но каждый год в этот день...
  
   ... Вся Армия в этот день бросила оружие на землю, и от этого произошло колебание земной поверхности, от чего книжная полка в кабинете министра обороны перекосилась и оттуда выпала книга. Это была книга, которую вы сейчас читаете...
  
   Министр обороны тоже хотел ее прочитать, но это ему никак не удавалось, так как он раздумывал над поступком солдата, унесшего домой автомат. И таких солдат было очень много. И тащили они домой все, что могли унести.
   Поэтому министр обороны был очень грустный.
  
   Ни в одной стране мира не было такого грустного министра обороны, и все же он решил прочесть свалившуюся на него книгу. Но одного желания оказалось мало, так как складывать буквы в слова, а слова в предложения, чтобы получился смысл, оказалось труднее, чем вынимать пистолет из кобуры и приставлять его к виску, произнося при этом монолог, обращенный к армии и нации.
   И начинался он так: "Мне все безмерно надоело..."
  
   Армия была разрознена и соединялась в монолит только в день зарплаты, грозно бряцая принесенным с собою оружием, чтобы продемонстрировать его наличие министру обороны.
   Но в задних рядах бряцание смягчалось, потому что железное оружие там многие подменили на деревянные макеты, и чтобы скрыть отсутствие металлического лязга, они производили жуткие гортанные звуки, пугающие женщин и детей.
  
   Министр обороны догадывался об этом, но он боялся вывести их на чистую воду, так как передние ряды - это было видно по глазам - тоже хотели обменять тяжелое оружие на более легкое, и если бы им это кто-то стал запрещать, они могли и поколотить того; ведь не рыжее же они задних рядов.
   Поэтому министр обороны часто, оставаясь один, вынимал пистолет из верхнего ящика стола и подносил его к виску, произнося монолог...
  
   Сегодня наступал юбилей Великой Победы.
   Во главе страны стоял великий гетман Блат по имени Василий, и он был очень недоволен, если казна оказывалась пуста, особенно, когда об этом упоминали вслух. Потому, славился тот, кто умудрялся показать, что в ней что-то есть. И мудрецов таких с каждым днем становилось все больше, только денег в казне, почему-то, от этого не прибавлялось. Но слух приятно нежил заманчивый шелест обещаний и грандиозные планы сумасбродных проектов. Все выглядело свежо, живо и вполне правдоподобно, ну прямо, как у шулеров наперсточников на базаре. Аж дух захватывало от мнимого благополучия.
  
   Дорога, по которой должны были пройти ветераны, была переоборудована. С нее содрали сто слоев асфальта, уложенных за последние десятилетия по веснам и осеням, и уложили один новый.
   Дорога проходила возле здания Национального банка и должна была убедить всех, что в нем еще что-то есть. В казне и в самом деле были деньги, но не настоящие, а бутафорские. Их демонстрировали различным делегациям, уверяя, что скоро наступит рассвет, без всякой боязни разоблачения, поскольку на деньги можно было только смотреть, но руками не трогать. К тому же они были запечатаны в пачки, а пачки хранились в мешках. Мешки были опломбированы, и министр финансов с апломбом демонстрировал пломбир.
   В отличие от министра обороны, он стреляться не собирался, так как застрелиться пачкой банкнот просто невозможно и об этом знала каждая старушка, дожившая до Победы, которая через много лет выглядела старухой, безмерно употребляющей косметику.
  
   Министр финансов каждый вечер засиживался допоздна у себя в кабинете пересчитывая фантиковые деньги, с искренним возмущением кляня тех, кто подсунул ему непригодные к использованию в силу своей изношенности, с нетерпением ожидая дня, когда хватит на все, что указала жена в списке.
  
   Великий гетман не желал читать то, что указала жена министра финансов.
   Он предпочитал читать свои Указы. У него тоже была жена.
  
   Жена министра финансов стояла на дверях кабинета своего мужа и никого не впускала, как бы жалобно не просили. Она внимательно вслушивалась в прохладную тишину за спиной: не раздастся ли долгожданное "уже хватит".
   За последние много месяцев ни одна жена министра финансов не дождалась заветных слов.
   Приходили новый министр финансов с женой, а старым приходилось довольствоваться тем, что было заготовлено.
  
   На место министра обороны никто не приходил.
   Менялись только жены.
  
   Прошли десятилетия, со дня окончания войны, но ветеранов все прибавлялось.
   Переписывались старые списки, на место ушедших вставали новые гвардейцы, вручались новые ордена.
   Приходилось подумывать о расширении дороги, которая обречена была вынести на себе цвет Победы, открывая все новые и новые имена.
   Ветераны думали, что дорога делается для них, поскольку вела она к Славе. Но Слава была родственницей Блата. И Блату было очень приятно, что ветераны шли к его родственникам.
  
   Весной сорок пятого года слезы радости выступили на глазах у всех людей на Земле. Жизнь для них открывалась второй раз и обещала вечное счастье и любовь.
   И спустя полвека, в тот же день, слезы на глазах ветеранов, но более горькие, будут блестеть на солнце.
   Великий Гетман знал об этих слезах и выписал из затхлых фондов государства два килограмма сахара каждому ветерану, чтобы они глотали свои слезы вприкуску. Была задумана еще одна новинка к празднествам, обладателями которой должны были стать все они - розовые очки с подвешенным к ним орденом в честь Великой Победы, но в производство очки запустить не удалось в связи с запущенностью дел.
   Великий гетман очень огорчился за ветеранов, но, к сожалению, сделать ничего было нельзя и он, скрипя сердце, подписал Указ на вручение чудо очков всем, кто останется в живых на столетие Великой Победы.
  
   Гетман накануне праздника отдал распоряжение написать большую речь, обращенную к ветеранам.
   Осуществил распоряжение заслуженный официальный писатель, корпя над ее сооружением по ночам.
   Последнюю заключительную точку поставил саморучно глава страны, дописав после длительных раздумий: "Праздник Победы - это праздник со слезами на глазах. Я, мои родственники, члены правительства, и все, кто меня почитает и любит, обязуемся сделать все, чтобы теперь каждый праздник был со слезами на глазах".
   После этих слов телевидение по сценарию должно было продемонстрировать жирным планом слезы на глазах президиума, переходящие в накатывающиеся слезы на глазах ветеранов.
  
   В этот день очень и очень завидовали ветеранам те, кому не удалось побывать на войне и внести свой вклад в общую Победу.
   К несчастью, Победу разделили на части, и каждый доказывал, какая из ее частей наиболее важная.
   Одна из частей была официальная и тем, кто принадлежал к ней, повезло больше, чем тем, кого отодвинули в сторону.
  
   Моя соседка, Павловна, потеряла шестерых детей на войне. Она не была ветераном. Она просто плакала неофициальными слезами в задней комнате коммунальной квартиры.
   Ей ничего не было известно о розовых очках. Она смотрела на мир подслеповатыми глазами и видела чистое небо и своих детей, летящих по нему. Она стала забывать их лица, но память каждую весну высвечивала их имена.
   Ей очень нравилось, что Председатель города каждый год вспоминает и ее детей, не называя их по именам. Но это было естественно, потому, что назвать имена всех погибших не мог никто, включая и самого Господа, поскольку их пласты уходили глубоко к центру земного ядра, переплетаясь с увязшими в них танками, самолетами, пушками и всевозможным ржавым металлом, и потому Он мог только сказать: "Мир праху вашему, дети мои!"
   И не было ничего в целом мире для них важнее этих слов...
  
   * * *
  
   3,333.... (Три и три в периоде...)
  
   Сорок лет - это тогда, когда восемнадцатилетние думают, что пора уже умирать; тридцатипятилетние - что в этом возрасте пора бы уже и жениться, а сами, именинники подумывают о том: а не пора ли начать наконец-то жить по-настоящему. Все, что было до этого, происходило ни с ними, а в каком-то кошмарном сне, сне без начала и конца, местами глубокомысленном, а в основе своей сумбурном и абсурдном.
   Интересно, что снится людям с расстроенной нервной системой, живущим в "желтых домах"?
   Возможно, им снится наш быт, и они просыпаются от этого в холодном поту с чувством трепетного страха. Но обнаружив себя в знакомой палате, вновь засыпали отрешенным сном, зная, то на утро они получат тарелку с кашей-размазней и чай с хлебом, а в праздники - печенье.
  
   Иногда мне снятся любовные игры с незнакомыми женщинами. Я просыпаюсь "мокрый" и тихонько меняю трусики, хотя жена спит рядом, измочаленная жизнью, которую все так уважают и ценят.
   Любопытно, как на это посмотрели бы мыслящие существа с планеты Эпсилон?
   Наверно, так же, как обычный наркоман, с отображением в глазах беспредельного холода далеких планет, с энергичным задором готовый лететь и растопить этот лед.
  
   Нет понятия конца Вселенной - нет понятия смысла жизни.
   Жизнь иррациональна и не имеет точных критериев осмысленной полезности или нелепой случайности; это цифра, не имеющая точно обозначенных границ. Например: три и три десятых в периоде - 3,33... Отсыпать сахару или гороху в таком количестве никак не получиться. Зато, если десятку поделить на троих, получиться в самый раз эта противная цифра. Разделить можно, получить на руки нельзя - вот что обидно.
   И для жителей планеты Эпсилон не имеет ни малейшего значения, что вы, Вася Иванов, прожили вашу жизнь на 9.99... балов или же на 3.33... И ваша собственная оценка этого вопроса, не имеет никакого смысла для соседа за стенкой; оценка - всегда подглядывающая в перспективу будущего, настоящего и прошедшего, которые объединяются во сне в единую категорию бездонной бесконечности.
   Я чувствую бесконечность холодным проникновением в душу тусклого света Луны. Этот свет проходит сквозь нас, как мы проходим сквозь тень. Оспаривать полезность или бесполезность этого - бессмысленная бесконечность.
   Глубочайшая впадина в океане невероятных размеров не завидует подобным образованиям на планете. Никакого дела ей нет до иного... Так сын африканского континента не завидует жителям Гренландии, с ледяным их изобилием, и замороженные гренландцы, пожалуй, в самый жаркий зной не полезли бы в гости к эфиопам.
   Их отношение к окружающей среде уравновешивается "впадиной", которая, как и они являются элементом планеты Земля. Планета Земля является элементом Солнечной системы; Солнечная система является...
   "Цып... цып... цып... мои цыплятки - напевал гетман, не понимал, отчего эти дурацкие слова запали ему в душу. - Может быть еще один древний замок купить для потехи? Не понимаю, зачем, но манит желание. Видно, возраст такой, неугомонный. И положение обязывает заняться тем, не знаю чем".
   Опять снится полет в бездну, который окончится спасительным пробуждением. Чего она ко мне прицепилась? Наверно, потому, что я знаю - у каждого, самого паршивого атома, есть свой адрес, по которому его можно найти. И хранится этот адрес везде и нигде, вызывая ощущение бездны.
   ...Потому что смысл догоняет бессмыслицу, попеременно меняясь с нею местами и превращаясь в свою противоположность.
  
   Я проснулся. Трусики снова были мокрые, хотя не помню, чтобы мне снилась женщина... Может быть, на этот раз во всем виновата бесконечность?
  
   * * *
  
   Гетман был несказанно обижен на жизнь - она, эта прожженная плутовка, водила его за нос и никак не давалась в руки. Все, чего касались его руки обращалось в черепки и обязательно, почему-то, слизкие.
   С одной стороны - он обрел все, что может только пожелать настоящий мужчина: власть, имущество, зависть окружающих, право давать советы, принимать решения и не выполнять ничьи указания, включая и свои собственные.
   ...Все заключалось в этой, другой, стороне смысла, побочной! Она превращает цветущие сады в гниющие болота, бурлящие жизнью города - в развалины, заводы - в свалки металлолома. Грандиозные идеи, плод деятельности головного мозга, трансформируются с помощью рук в разбитые черепки вымазанные миазмами. На что ссылаться человеку, если бетонной надежности план, рассыпается в пыль от легкого прикосновения непредсказуемого обстоятельства. Голова планирует одно, а наяву выходит совсем иное, да еще часто во вред самой голове. Руки норовят впереди мысли изобрести велосипед, а после жалуются голове, что транспортное средство не едет. Желудок подводит в самый неподходящий момент; организм испускает неприличные запахи там, где это совсем не к месту. Сплошные подвохи устраивает жизнь людям, а они ее обожают безмерно, несмотря на докучливые парадоксы.
  
  
   Гетман хотел стать маленьким мальчиком и спрятаться ото всех в дальнем углу заросшего сада. Но и эта простая мысль пугала, так как садовник мог обнаружить его и прогнать.
   Стоило какой-нибудь глупой случайности отобрать у него власть, и последний нищий показался бы ему принцем.
   "Сейчас никак нельзя этого, - твердил он в исступлении, - оплюют, разотрут в щеп, а там и суду быть, как знать. Надо что-то предпринять, нельзя оставлять объект без руля и ветрил...
   Но что, когда, на кого положиться? Кругом завистники, недоброжелатели, рядящие в овечьи шкуры.
   С экономикой понятно - история не оправдает ни за что! С финансами - подавно: долгов на пять жизней набрано. О непродуманных законах - лучше не вспоминать: налеплено все так, что не поймешь - это закон или черт знает, вообще, что такое - тянет за собой уйму раздирающих гадостных противоречий.
   Только одно, только оно - чистосердечное признание и покаяние может отодвинуть рок. Христос простит и люди простят. Только исповедь отмоет и возвысит".
   Гетман схватил лист бумаги и начал мемуары-исповедь.
   "Вот мой памятник! Что история очернит - бумага возвеличит. Напишу, как было, и пусть учтут!.."
   Он начал так...
  
   * * *
  
   ...То, что здесь писано - это воздыхание народа, желающего жить счастливо. Но почему-то, все у него получается через трык-брык. На каждом новом витке своего развития страна наступает на грабли, чьей-то неведомой рукой подкладываемые под очередной смелый шаг, со временем ставшим неуверенным от уверенности непременного нахождения граблей на пути движения в сторону развития и прогресса.
   Никак ни удается выявить, кто же подбрасывает грабли на дорогу, где их еще вчера не было и, по которой остальное человечество ступало безболезненно.
   ...Если вам удастся узнать это - просьба сообщить об открытии по адресу: планета Земля, Восточное полушарие, исследовательская лаборатория "Солнышко", на правой стороне реки Днепр, отражающей дом для умалишенных граждан в своих водах.
   Если у вас в кармане завалялись десять долларов, которые не жалко потратить на смешное зрелище, то отправьте их по этому адресу. При условии обладания вдобавок к этим долларам еще и чувством юмора - умрете со смеху от той метаморфозы, которая с ними произойдет. Они могут способствовать организации путча в отдельно взятом учреждении или зарождения невероятных легенд и слухов. Впрочем, они способны бесследно раствориться и в мутных водах Днепра, что ни должно вас отторгать от количества смеха, полагающегося на ваши деньги. Воду-то мутит население "желтого дома", дубася ногами у берега по воде или же коловодя палками ту же жидкость, сидя на прибрежных камнях.
   ...Как-то ходила тут одна дама преклонных лет, обвешанная иконами, крестами и амулетами в одеждах из поблеклой серебристой парчи и такой же шапочке, пророчила анафему.
   Ничто не предвещало... Я сам с нетерпением ждал: когда повысят зарплату. Повышали...
   Демократией уж попахивало, как она исчезла также внезапно, как и появилась. Не из нашей местности была: это и по говору чувствовалось, и по манерам, цвету кожи. Хотя, впрочем, это мог быть просто столб дорожной пыли, застлавший очи. Почему дама блуждала в городе какое-то время? И где теперь?
   Я еще думал: "Вот будет смеху, если то, что она пророчит - случится".
   От того "смеха" и слезы давно на глазах высохли. Родителей образ родной стал забывать, а ее все помню. И чувство такое, что она жива, затаилась только и по ночам под утро ходит - собаки уличные гавкают.
   А может быть она с теми людьми из "желтого дома" в Днепре воду коломутит? Очень похожую женщину видел в бинокль. Хотел спросить, но не подошел - постеснялся... Вдруг не она?
  
   Кот Сава, паршивец, писать не дает писаку. Вроде, как чувствует, что о нечистой силе вещается. Он сам не подарок - еще и похлеще будет. Как что не по нраву - шерсть дыбом, на людей бросается. И в чем смысл агрессии, спросите у него? Генетика вредничает, не подступиться без веника.
   Наверно, в том и есть смысл, что смысла быть не может.
   Еще раз такой "коник" выкинет, придется гетману донести, чтоб в мемуарах отобразил скверности характера сего паршивца.
   Пробовал бить - не нравится... шипит, шайтан.
   Ну-ну, посмотрим, может мемуары его обуздают, а заодно, и куда заведут писца...
  
   ...Я хорошо помню, как все начиналось, как покатилось... и вот теперь.
   Это был обычный понедельник, а может быть среда, и ничто не предвещало стать ему рассветом заката последней Великой Империи.
   Пришел "Меченый", попинал трон ногой на прочность - тот как монолит намертво в землю вдолбленный стоял. Я даже подумал:
   "Зачем это он? Надежно вбито - на века люди соорудили".
   Да, и всех все устраивало, вообще-то. Ведь не зря же и в святом писании сказано: "Богу - богово, а человек на него каждый день работать должен". Я тогда не верующим был. Верил искренне, что никому, кроме, как богу, тот монолит не одолеть. А как одолел - так сразу и поверил.
   А те годы, расколупать в нем щелочку, ни то, что теоретически, а даже во сне воображением нельзя было. Да, и воображальщику досталось бы по первое число от органов дознания. Узнал бы мигом, где раки зимуют, где лихо живет, и как на еже без штанов катают ослушников.
   Погладил Меченый трон, провел рукой по лысине и не торопясь за дело взялся.
   Хотел, конечно же, как лучше...
   Помощники погреться от власти незамедлительно нашлись и сбежались в превышающем разумные нормы числе. Слетелись бы и остальные, но их попридержали и отодвинули до необходимости: лягали ногами, словно брыкливые кони.
   Ну, а дальше и пошло, и поехало... помчалось.
  
   "Что за гнусная человеческая привычка, - негодовал гетман. - Как только хочешь что-то рассказать интересное, как тут же влезет кто-то со своими байками. Причем лезут и из прошлого и из будущего, как будто в свое время им мало чести распинаться предоставлено. Нет уж-ки! Сейчас всех прогоню в зашей и свои воспоминания в мемуары оформлю: цып-цып-цып мои цыплятки..."
  
   М...е...м...у...а...р...ы
  
   "Ку-ка... - прокричал с ленивой хрипотцой в голосе рябой петух, - ...ре-ку!" - и солнце над вялой страной взошло.
   В репродукторе играл марш, бряцая медью ударных тарелок. Медь тогда стоила дешевле дохлой кошки.
   Капля росы, упавшая с ветки, рассыпалась со звоном о лысую поверхность головы господина, примостившегося на ночь у ветхого забора на голой земле, и пробудила его от сладкого похмельного сна.
   Господин захрипел подстреленным медведем, затем захрюкал свиньей, прочищая органы дыхания, и забыв про шляпу, пополз на четвереньках в сторону продуктового магазина.
   Там он был уже не первый.
   "Опохмеляться без очереди! " - закричала дружно очередь, расступаясь, при виде господина вставшего к тому времени на обе, хоть и подгибающиеся, ноги, в шляпу которого, на противоположной стороне улицы, справлял естественную надобность кот Васька из соседнего двора, строго черных мастей.
   "Закурить не желаете?", - предложил неизвестный, любезно протягивая пачку с сигаретами.
   Пропущенный к прилавку, лысый протянул руку, и продавщица поспешно налила ему пол стакана водки, не забыв осведомиться: "А платить, кто будет, дядя?"
   "Мы заплатим!" - закричала очередь и зашуршала бумагой, собираемой вскладчину страждущему опохмелиться: кто лотерейные билеты, кто трамвайные, а кавказского происхождения молодой человек выложил синюю купюру неизвестной страны происхождения. Больному все сочувствовали и поддерживали, чем могли: социализм на улице стоял.
   "Дальше в порядке очереди!" - прокричала во все легкие продавщица, почесывая правой рукой левую грудь. Грудь была размером с человеческую голову. Кавказец не отводил от нее взгляда, думая, чем бы поразить продавщицу на повал.
   Она приняла от очереди жменю бумажек и бросила их в картонную коробку. Коробка служила кошельком.
  
   Злой бульдог Рыцарь погнался за котом Васькой, встав за честь подмоченной шляпы лысого господина-товарища.
   В это самое время, к оставленной без присмотра шляпе, подошли два странствующих хиппи. Они жарко спорили о том, стоит ли для шарма окроплять свои джинсы мочой цыганского коня или же дозволительно с данной задачей справиться самостоятельно.
   Один из них клялся, что мочу цыганского коня можно заменить только мочой лучшего друга. Он поднял бесхозяйную шляпу и водрузил на голову. По лицу полились испражнения кота Васьки, уже сидящего на дереве во имя спасения и отдыха.
  
   "Пожар! Пожар!" - вдруг закричал человек строгой внешности и помчался вниз по улице.
   За ним погнались трое и еще один с пустой бутылкой.
   Запущенная волчком, она клюнула горлышком кричавшего в спину и свалила наземь.
   "Бей его!" - закричали преследователи, и воплотили призыв в дело.
   - Зачем вы его бьете? - Вон посмотрите, и правда дом горит, - сказал хиппи без шляпы, намекая на неоправданно примененную силу.
   - А чего он людей расстраивает? Горит, и пусть себе горит. А он, сволочь, общественное мнение будоражит, - ответил очень разумный мужик - видно партиец.
   - Не бейте меня! - взмолился пойманный, - я - пожарный.
   - Давайте бросим его в горящий дом, пусть способность к специальности покажет, ему их там учили, - предложил кто-то, и все дружно потащили пожарного за ноги в сторону горящего дома, чтобы проверить в деле выскочку и организовать возможную пользу.
   В дом пожарного занести не смогли, так как подъезд пылал, потому вбросили его, как попало вовнутрь небрежно. Пожарный тут же выскочил, слегка подгоревший обратно и сообщил, что дом необходимо начинать тушить снаружи для успеха. Это утверждение спасло его от повторного вброса.
   Огонь не посрамил пожар и уже объял крышу, весело потрескивая. В окнах дома стояли люди и с воодушевлением пели: "Смело товарищи в ногу, духом окрепнем в борьбе, царство свободы навеки, грудью проложим себе..."
   - Вот это люди, - провозгласил тот, который "общественное мнение будоражить" не хотел, - сразу видно работа партийной ячейки не зря пропала...
   "Прыгайте, сгорите!" - посоветовал им сердобольный пожарный, собравшись с выбитым из него духом.
   "Нет, добро свое не бросим, лучше уж сами сгорим!" - отвечали объятые дымом люди.
   "Хоть, детей пожалейте, спустите вниз", - не унимался пожарный.
   "Вы за нас еще нарожаете!" - шутили весельчаки сверху.
   "Слишком он разговорился, - сказал тот, который угодил пожарному бутылкой в спину, - нет ли у кого тяжести с собой, чтоб замочить его навечно. Партия, вон, каких орлов воспитала, а он своим, не завизированным советом, смуту сеет..."
   Настроение у всех было праздничное.
   В это время крыша обрушилась и подняла бурю искр, от которых все бросились врассыпную.
  
   "Товарищи! Все на выборы!" - прокричал агитатор из парткома, в галстуке с красной повязкой на руке, - здесь само догорит с пожарными".
   Народ дружно последовал за партийным руководителем.
   "За кого голосовать будешь, товарищ?" - спросил шагающий в ногу у соседа по строю.
   "За того, кто кричит убедительнее..."
   "Убедительнее всех кричит свинья, когда ее режут", - вмешался некрасиво третий сбоку.
   "Ты зверей в одну кучу с людьми не вали, а то вмиг милицию вызову, чтоб руки скрутили", - строго вставил вопрошающий.
   Шутнику и впрямь Сибирь ближе увиделась и, сглаживая несознательность шутки, ответил: "Громче всех кричит Иванов".
   "А он по-матерному кричит или так, от перевозбуждения? " - смягчился сознательный товарищ.
   "Бывает, что и нецензурно от перевозбуждения..."
   "Вот за него и буду! У нас без матерного крику и в ЗАГСе молодую семью не распишут, а не то, что светлое завтра выстроят...
   "Другие кандидатуры не менее достойные, - вмешался шагающий спереди. - У нас самый гуманный закон в мире - подбирай что хочешь, окромя шпионских козней. Кузькин тоже, крепкого слова мужик - по мне прошелся лично, но я не в обиде - дело, прежде всего - нечего его в штаны засовывать, чтоб лишь в ширинку выглядывало.
   "А, вы какого происхождения будете? " - обратился вдруг возникший рядом пожарник с подбитым глазом к тому, по которому Кузькин прошелся.
   "Самого, что ни на есть гражданско-пролетарского. Папа мой - Ленин, а мама - двоюродная племянница Карла Маркса. Я - свободный человек, живущий в счастливой стране и волен назначать себе родителей сам, " - и звучно прочистил нос от мусора с помощью пальца на булыжную мостовую.
   Эхо, разносимое по улицам, источалось активистом, овладевшим рупором, с перевязанной бинтом головой и красным бантом, подколотым "к сердцу".
   Рупор предлагал массам оставить все дела вторичными и собраться для игры в "пекаря".
   Красный бант означал послушание остальных исходящим указаниям назначенного партией руководителя. Бинты на голове - препятствия, встречающиеся на пути правого дела движущегося по левой стороне истории.
   Народ повалил на улицу со своими дрынами-дубинами, душу в схватке закалить от забот. Игра в "пекаря" объявлялась общегосударственным делом и обязана была углубить житейскую мудрость, отточить смекалку и растормошить инициативу масс.
   Об этом сообщалось массе по всем официальным каналам, и активист с рупором приводил дело к исполнению.
   Мужики "подобрее" отбирали дрыны поухватистее у более слабых особей, пиная несговорчивых ногами в тело. Для игры требовалась дубина и консервная банка, а также сноровка и революционный напор.
   "Себе отобрал прибор, так еще и для бабы своей норовишь?! Не левое это дело - в партком обжалую, сволочь," - взъярился обиженный на бабу обидчика.
   "А ну, вставь-ка ему, Маня, меж ребер пыжа, чтобы партком не отвлекал своими обидами от мировых на свете дел".
   Квадратная Маня, с наложенным образом жизни на лице, и с преданностью делу революции в глазах, между ребер не попала. Удар пришелся пониже живота, после чего обиженный сразу сник и обиды более не выражал, прилег посреди тротуара.
   По улице процекотала телега.
   - Одной подковы не хватает, - сказал народный умелец из толпы и "закусил удила" от важности знания дела.
   - Левой, задней, - добавил, по-видимому, человек с музыкальным слухом.
   - На улице Головотяпкина, дом семь, вчера на двери для личного счастья подкову приколотили. Зажимистые... Должно быть ночью коня разбули... и разбогатели на подкову, - добавил мещанин в кепке с козырьком на глазах и почесал за ухом палкой для игры в пекаря. Прилипшая к уху лапша свалилась в пыль тротуара и затерялась.
   "Богаты наши люди на смекалку!" - подумал народ и возгордился сам за себя. Радость разлилась по свету...
  
   "Хрень какая-то вышла, а не мемуары. Пишу правду, а по странице ползет пьяная гусеница. С таким багажом на пьедестал не влезть! - раздосадовано, но честно, оценил гетман свою работу. - Голова одно замышляет, а руки - противное всякому разуму творят. Все как в жизни, и нет никакого прорыва наверх. Видно, и фараоны по той же причине не рукописи строчили, а чужими руками камни в кучи стаскивали: такова доля патриаршая - ни так-то просто от пирамид оторваться".
   - Ну, что ж! Деваться некуда - придется и мне мавзолей сооружать, то есть, пьедестал, - уже вслух подумал Гетман. - Но такой замысловатости, чтоб ни то, что толпа, но и самая мощная техника зубы скалить не посмела... А то взяли моду: чуть, что не по-ихнему - бегут памятники валять, твари несознательные.
  
   Лукавые жмурки
  
   "Не все коту масленица", - сказал невзрачный гражданин с тремя желтыми зубами во рту, и понес заявление к окошку конторы.
   В окошке мелькали фрагменты внешности разрисованной девицы, сексуально-сочной комплекции, не страдающей от недоедания.
   Губная помада губ обильно впиталась вставленной в рот сигаретой. От девицы исходил пыл жар-птицы.
   "Вскочить бы на такую кобылицу, да понестись по душистой весенней степи", - подумал гражданин с чувством недостижимой мечты.
   Господина-гражданина звали - Пряткин.
  
   "Очередь больше не занимать! Обед!" - пронзительно крикнула девица, привстав на стременах. Грива ее взыграла волнами.
   Пряткин очнулся от приятных мыслей и улыбнулся тремя зубами в поисках расположения: "Всей очереди - я один", - и протянул заявление.
   Служащая глазами впилась в поданную бумагу. При этом господину Пряткину показалось, что она громко захлопала ушами.
   Ему почудилось это несколько раз подряд, и им овладело желание перекреститься.
   Чтобы больше ничего не казалось, он направил взгляд в стену, но тут пророкатало:
   - Радуйтесь! Ваше заявление принято, - рявкнула девица из окошка и захлопала ушами, - вас ждут. Бегите в приемную - пока не передумала... Она вернула заявление подателю со своей резолюцией-закорючкой. Отметка изображала неприличный человеческий орган.
  
   В приемной на столе сидела мышь и грызла сухари. Их хруст вызвал у господина повышенный аппетит.
   Аппетит можно было удовлетворить только с помощью аванса, а аванс получить - исключительно в обмен на заявление.
   На заявлении образовалось пятно, так как руки просителя вспотели от волнения. Сухари грезились реально доступными, - лишь не упустить случай. А иначе, снова впроголодь...
  
   Двери распахнулись, и огромная черная борода, лежащая поверх объемистого пуза, въехала в помещение.
   "Карабас Барабас" протянул руку, на которой вместо пальцев торчали сосиски, и молча взял заявление, глядя в него прикрытым глазом.
   - С правилами аттракциона ознакомлены?
   - Да, конечно... - суетливо ответил Пряткин.
   - Распишитесь здесь... А здесь за то, что добровольно... Эстрадный костюм и адвокат для составления завещания - за счет организаторов, то есть за наш... Прошу помнить, что вы несете ответственность... - в ложах могут быть депутаты, члены правительства. А если повезет - то и сам гетман!
   - Обычно, мне не везет, - сказал господин Пряткин и заерзал в кресле.
   - Если иному не везет, то рядом кому-то обязательно должно подфартить, - сказал "Карабас Барабас" и, обращаясь к мыши, прорычал, - пошла прочь, тварь ненасытная! Сколько не корми - все мало, словно жена какая... Вот, например, вашей семье... - и раскатисто пукнул. В воздухе запахло колбасным фаршем с чесноком. - Правда, значит, - подытожил толстяк свой вывод не понятно о чем, забыв завершить начатую фразу, оставшуюся в его голове.
   - Хорошая мысль, если ее не застолбить - тут же соскочит и убежит, - "Карабас Барабас" потрошил свою густую бороду, потупив взгляд. - Я к тому, что вас из уважения - вы мне сразу понравились: видно человека воспитанного и образованного издали - пропускаю вне очереди. Знаете ли, у нас очередь на три-четыре месяца, а я вас сразу... и в дамки. Потому, я претендую на пять процентов от доли вашей семьи. Всего каких-то пять!..
   - Как, и здесь коррупция? В таком странном месте?! - воскликнул господин Пряткин, надув от обиды и несогласия губы.
   - Сами понимаете, семья, дети, женщины... Вполне объяснимо. Я же здесь всего служащий. Учредители бывают только на трибунах и звонят по телефону.
   - Если у вас тоже финансовые проблемы и теща в придачу, я могу вам уступить свою льготную очередь, - расхрабрился Пряткин.
   - А вот хамить не надо! Я все-таки здесь начальник, а вы так - случайно в гости зашли ненадолго. Вот народ пошел! - Им добро делаешь, а они в ответ зубы скалят. Как жить на свете после такого непочтения?
  
   "Лукавые жмурки - законно это или не прилично и аморально? Затмят они испанскую корриду или же у нас по-иному как-нибудь вылезут? Интересно было бы узнать: испанский президент посещает корриду? Опять же, сам или с супругой?", - великий гетман морщил лоб от невозможности предсказать последствия сомнительного мероприятия. То, что человек привыкает ко всему, только соответствующие условия создать необходимо, главное, побольше пропаганды, пропаганды... - это давно известно. Вот только, чем в данном случае обернется история? Предсказать-угадать нет никакой возможности. Эта неизвестность мучила гетмана и не позволяла твердо представлять интерес державы. А казалось бы делов-то на грош... Ан-нет, нервы опять таки... не металл. Хотя лицом он не давал почувствовать посторонним свои сомнения, изображая на лице чугун высшей пробы.
  
   Придворный юрист - консультант, он же толкователь Конституции страны, он же старший звездочет, по фамилии матери - Сканер, ответил на все эти заковыристые вопросы так:
   - Э...э, м...м, вполне... гм...
   - Что означают эти твои междометия, сынок? - прямо в лоб спросил гетман.
   - Все что угодно, особенно, если они будут вашими. То есть, вполне, вполне, достаточно...
   - С твоих слов, я понял, что конституция позволяет...
   На что толкователь государственных премудростей ответил:
   - Э...э, м...м, вполне... гм...
  
   * * *
  
   Денег на бензин, однако, не дали, а подходящей машины в окрестностях Каховки не нашлось. Обещанный самолет то ли заблудился в пути, то ли порезали на металлолом, то ли кто-то иную свою нужду на него наложил, а только все звезды сошлись на воле, как тягловой скотине.
  
   Вола запрягли в телегу, на телегу набросали мешки с солью, на мешки - сено, а сверху посадили Ваню с Катей - им все равно в каких условиях быть - лишь бы вместе солому мять, а государственному заказу польза. Правда, в последние месяцы о нем как-то не вспоминали.
   Что на память пенять: приказ дан, деньги уплачены - выполни долг.
   Так сказал Ване и Кате их начальник и, отряхнув полы брюк от пыли, пошел домой есть борщ, сваренный на мозговой косточке. Бутылка водки приятно оттягивала карман брюк.
  
   "Вол, так, вол, - сказали Иван с Катей вслух, - зато в столице побываем и премьер-министру соль привезем. Он, поди, о ней и забыл? Ищет-ищет, где заказывал - найти не может. А тут вол с телегой прямо под окна: на-те, пожалуйста, забытое вами доставили - не пропали деньги даром".
  
   Каховские мальчишки напрасно смеялись - ни прошло и двух недель, как воз с солью въехал в древний город.
   Зато их не коснулось в дороге подорожание бензина, отключение электроэнергии и все те сто двадцать бестолковых законов, которые были приняты парламентом за это время. Их даже не коснулся дождь, накануне обливший столицу с головы до ног и наломавший веток полные проспекты.
  Во всяком деле всегда найдутся плюсы для минусов, если хорошенько покопаться.
  
   Где живет премьер-министр, они не знали, но вол пер так уверенно вперед, не обращая внимания на светофоры, что они полностью доверились ему.
   Животина не подвела, чувствуя, по-видимому, цель сверхъестественным образом.
   Были планы задержать телегу с правительственным грузом органами автоинспекции, но слишком долго раскрытые от невидали такой рты не позволили этого сделать сотрудникам дорожного патруля.
  
   "Напрасно вы вола прогнали", - сказал вахтер с густыми усами, похоже, бывший полковник, Кате и Ивану.
   Вахтер не знал, как называется это животное; историю о госзаказе рассказала ему Катя, упомянув и про вола.
   Вол повел рогами, подтверждая, что так оно и есть.
   - Заедьте за угол, да свалите вашу соль в канаву - тот премьер, которому вы ее везли, уж который месяц из заграницы не возвращается. А там соли - завались! На его место другого поставили; а ему, тому, прежнему, она без нужды. Так что, возвращайтесь восвояси и можете смело брехать, что миссия окончена победно, - открыл глаза на жизнь швейцар посланникам и чмокнул губами два раза, символизируя дубль "пусто".
   Вол всхрапнул с досады от даром выполненной работы и оставил объемистый след на тротуаре, в знак своего неудовольствия от такой прогулки.
  
   - Пойдем, Катерина, культурную жизнь изведаем, - сказал Иван после того как соль была свалена в канаву, а вол определен на стоянку возле забора.
   У Кати глаза горели так, что она готова была вобрать весь духовный мир большого города без всякой подсказки.
  
   - Где тут культурой разжиться можно? - спросили они у первого встречного-поперечного.
   Грустный господин мрачно ответил:
   - Хлопайте в ладоши. Вам повезло. Я, господин Пряткин, даю сегодня представление Лукавые жмурки на стадионе. Такое, больше нигде не увидите, были б только ваши деньги обменены на билеты.
   - Наши деньги каждый день в телевизоре показывают, - остроумно ответил Иван и, вынув из оттопыренного кармана огурец, с треском откусил половину.
   Огурец прокапал на штанину и оставил предосудительный след.
  
   - Вот какие необыкновенные люди живут в столице, - сказала восторженно Катя, обнимая Ивана за талию от предчувствия праздника.
   Иван тут же возбудился, но строго прогнал преждевременные мысли из головы до более подходящего момента.
   Погода ласкала теплом, и счастье витало вокруг, несмотря на жуткую безобразность жизни.
   Как может сочетаться краса и жуть? - Создателю виднее. Слепить подобное с подобным - каждый сможет. Совместить несовместимости - это уж божий удел.
  
   - Чем объяснить такую низкую прибыльность при таких мизерных затратах? - наполнился храбростью обреченного Пряткин.
   "Истории известны подобные "подвиги" курицы перед тем, как попасть в суп", - подумал "Карабас Барабас". Он проводил инструктажи седьмой месяц и знал, как за несколько часов до представления тихие становятся дерзкими, у спокойных прорезается буйный нрав, интеллигенты нарываются на драку... Одним словом, предчувствие смерти делает человека непредсказуемо опасным. Хотя иные особи, идя на заклание, особого расстройства не испытывают, и даже, пугающая радость горит в их глазах...
  
   - Вам радоваться бы надо, сбор сегодня велик, как никогда, - попробовала обрадовать господина Пряткина декольтированная девица из кассы, играя округлыми формами.
   - Для вас может быть и велик, но моя доля прибыли, которую вручат семье после аттракциона, не по затратам мала...
   - Затраты действительно не малые. Должен вам открыть некоторые тайны... как человеку порядочному, который не успеет ничего лишнего выболтать. Не подумайте только, что мы скрываем истинную цифру прибыли, чтобы снизить доход акционеров, как это делают сейчас все финансовые группы. Уж, слишком щекотливое у нас направление, потому вы имеете дело с воистину честными людьми. Готов мамой присягнуть, - "Карабас Барабас" скосил глаза к небу: то ли пытаясь заручиться поддержкой мамы, то ли страхуясь от возможной угрозы свыше.
   - Но, как же все же, такая скромная сумма, несравнимая с потерей моей семьи... Я уже начинаю думать...
   - Нет, нет! Не надо преувеличивать свою цену в этом мире. Ни о чем не думайте. Это отвлечет вас от главного... К вашим потерям мы обязательно вернемся, а пока, я ознакомлю с нашими расходами, чтобы вы убедились, что имеете дело с честной компанией, готовой ради блага ваших близких пойти на разумные издержки.
   - Ну-ка, ну-ка, - почти кривляясь произнес Пряткин.
   - Итак, если позволите, начну с рекламы - забирает огромную кучу денег.
  Но без нее никак нельзя - она двигает народ на трибуны, - "Карабас Барабас привычно копался в своей дремучей бороде, проверяя вся ли растительность на месте. - Опять же, пять бесплатных мест выделяется для членов вашей семьи и друзей - это наш вам подарок. Двадцать - для членов правительства и членов их семей. Столько же положено депутатам парламента, двадцать пять - представителям криминального мира, а попросту - бандюкам.
   - Позвольте!! Шестьдесят пять мест, дорогостоящих билетов на уникальный аттракцион - черт знает кому!.. - вскипел слюной Пряткин.
   - Па...апрошу без оскорблений!! - Загасил взрыв ярости "Карабас Барабас", выпустив дым сигары в лицо бунтовщику. - Это все уважаемые люди, сделавшие многое, включая невозможное и даже невообразимое, что бы наш аттракцион заработал, получил признание, и ты, Пряткин, мог стать участником и заработать деньги. Представьте себе наше положение между двух полюсов - не каждый сможет так, да по натянутому канату... Не угодил одному - пуля, другому - тюрьма.
   - Сдается мне, что это один и тот же полюс, только многоликий он у нас до невероятности.
   - Ты опять дерзить, я смотрю. А я на вас положился, как на порядочного...
  Надо же было все это выговаривать до инструктажа и подписания контракта - это вам и адвокат скажет, - и "Карабас Барабас" кивнул в сторону чернявого типа с мрачным характером во внешнем виде.
   - Да, - сказал тип, сплюнув на пол, - теперь это выглядит гадко по отношению к нам, вашим компаньонам в данном мероприятии, и оскорбляет власть, которая официально разрешила и создала условия... Если вы препятствия возводите - мы поможем их устранить - милиция наготове. Еще из своей же доли и штраф уплатишь... посмертно. Даже смешно, как-то... взрослый, и не понимает, когда с ним по-доброму.
  
   - Опять же, может так случиться, что сам гетман заглянет "на огонек" - для него специальная ложа на двадцать пять персон.
   - Как?! И тоже бесплатно?! - вскричал резким дисконтом Пряткин от которого у присутствующих заложило в ушах...
   - Что же вы думали, гетман и его свита деньги платить станут?! Да он
  закроет это мероприятие, и плакали ваши денежки... - "Карабас Барабас" поковырял указательным пальцем в ухе, а следом похлопал по нему ладонями. - И не визжите так. Видите, в ушах звон застрял.
   Декольтированная девица тоже захлопала ладонями по ушам, а затем запрыгала на одной ноге склонив голову набок, пытаясь выгнать оттуда звон. Одна грудь высвободилась у нее из-за пазухи и скакала на свободе вместе со своей хозяйкой. Пряткин пытался отвести глаза в сторону, но этого ему не удалось.
   - Как вы убедились сами, наши расходы огромны, но необходимы. Прибавьте реконструкцию, содержание стадиона, обслуживание и прочей всячины вагон и тележка. Удивительно, что в результате еще и плюс выходит. Не зря у нас тут целая рота экономистов сидит. Опять же всех их кормить надо.
   Господин Пряткин слушал невнимательно, не отрывая глаз от по-прежнему прыгающей на одной ноге девицы. Ему снова захотелось вскочить на нее и ускакать в степь.
   - Скажу вам чистосердечно: если бы вы годика так через два на арену вышли, а наши планы бы в жизнь превратились, то все б заметно энергичней выглядело. ...Из комментаторской кабины народный артист вещал бы страсти по всей стране, а возможно, и за рубеж. При росте интереса к нашему аттракциону, второй ярус просто обязан облагородить наш стадион.
   Инфраструктура облепит наше заведение: рестораны, бары, казино, вертолеты. Планы, сами понимаете, грандиозны. А вы жалуетесь, что денег мало причитается. Вам то они больше не понадобятся, так о чем уж тут жалеть?..
  
   * * *
  
   - Ваня - такой задумчивый, и грустью от тебя прет несносно.
   Водки бы выпил, что ли... А то только настроение изводишь в печаль и никакого от этого житейского проку нет, - Катя шмыгнула носом от неудовольствия.
   - Да, все в порядке, Катюха, - ответил по культурному Ваня, - просто писака один со своим пером в душу лезет. Того гляди и к нам в постель заберется. Уж совсем близко осталось...
   - В постель - хорошо бы. А то все на соломе, да на соломе. Впрочем, это ли беда? Я уж подумала, что голова у тебя закружилась от запаха французских духов, который распространяется из-под мышек тутошних столичных дамочек. Не бери дурного в голову, а грязного в рот. Пусть пишет, если ему не тошно. Все равно, я с его книгой в туалет схожу - и вся ее судьба, - и она, захватисто обняв Ивана за шею, потащила его грусть разгонять в кусты сирени.
  
   Глаза сами пялились на окружающую обстановку: тут тебе и грандиозные дома со скульптурами на фронтонах, и замысловатые фонтаны, и памятники разные привсякие. Походив, они вышли к монументальному зданию, где вершили дела чиновники - по всем народным приметам такое заключение следовало.
   - Пошли походим по мраморным коридорам государственной власти. Когда еще доведется? Вон, какой хоромистый дворец у нас на пути возник. Давай, его обследуем для собственного удовольствия. Момент удобный: видишь, охранник побежал за угол малую нужду справить...
   Они мигом скользнули в массивную дверь.
  
   "Гаденький ты наш!.." - расцвела сладострастной улыбкой Катя, увидев, как в вестибюле на государственный мрамор служебного назначения ляпают знакомые до боли лепешки дерьма, а следом пролилась и лужица. Родной и знакомый сердцу запах она признала бы всюду:
   - Прямо на чистое! И как же он это: у забора пасется, а лепешки сюда отсылает?
   Иван не задумываясь, изложил свою версию:
   - Так же, как охранник - дежурит здесь у дверей, а нужду справляет за углом. Если мы пробрались в здание, то вол же не глупей.
  
   Волу об этом ничего не было известно, так как он щипал травку у забора, где был определен на стоянку. А куда деваются отходы съеденного и переработанного желудком продукта, его совершенно не интересовало. Да, бегал куда-то, перемещался, так, что же с того?
  
   - Здесь, наверно, и гетман ходит, - сказала убедительно Катя и прикрыла испражнения газетой.
  
   Очень умный на вид мужчина, в галстуке и в очках, недовольно поерзав носом, сказал: "Вот народец пошел. Вонь распустили в государственном учреждении. Если кто чего-нибудь не упрет или гадостей каких не наделает, так без этого и жизни нет. Ведь, утром шел - ничего этого не было", - и он приподнял газетку, оценивая произошедшие изменения.
   - Это не я, - ответил строго Иван, увидев на себя устремленный взгляд.
   - Я вас не обвиняю, - ответил очкарик с задумчивым видом. - Вы не той
  комплекции будете... Вона, какую кучу навалило. Это либо спикера работа, либо как минимум председателя аграрного комитета - им такое под силу, - и задумался над выдвинутой им же версией.
  
   - Пойдем отсюда поскорее, - защебетала Катя в ухо своему дружку, - а то он и впрямь вычислит, что это творение нашего вола Годзиллы - ученый же...
  
   Вол же в это время, ничего не подозревая о своих деяниях, пытался губами
  ухватить короткую травку на ранее объеденном участке.
   Имя "Годзилла" он получил обглодав сапоги спящего тракториста. Проснувшийся после тракторист хотел сказать много разных слов волу, но все они застряли у него в горле от переизбытка чувств, тем и подавился.
   И только много позже сказал: " У...у, Годзилла!.."
   Откуда у тракториста взялось это слово на языке, никто не знал. Он сам клялся, что не знает его значения: в голову влетело и застряло...
  
   * * *
  
   От родственников на аттракцион Пряткина пришли: теща, мама тещи, прибывшая на стадион на носилках с помощью посторонней помощи, усаженная в кресло, и тещина сестра. Жена присутствовать наотрез отказалась и детей не пустила, хотя женское любопытство распирало через край, а детей, вообще, пришлось высечь. Видите ли, им очень интересно было посмотреть на папину экзекуцию, которую с таким нетерпением ждала бабушка. Она даже рассказывала некоторые подробности, снившиеся ей по ночам, опережая реальное событие.
   Теща была совершенно убеждена, что ее зять, Пряткин, обязан ей всем в жизни. В том числе и собственной жизнью. А в денежном выражении их отношения она определила так: вечный, несмываемый долг...
   Теща сильно переживала, что рядом с ней, на бесплатно забронированных местах находятся двое молодых людей, неведомо на каких законных основаниях сюда попавших. ...И все думала: как бы с них истребовать
  стоимость билетов, если у них нет верного ответа на право льготы.
  
   Ровно в пять по стадиону пронесся трепетный шелест - в правительственной ложе показались гетман с супругой.
   Репродукторы выдали звуки государственного гимна: "...Еще не умерла последняя надежда..."
   Остальных слов гимна не знал никто.
   Все встали со скрипом в сердце и нежеланием в душе. Представители уголовного мира тоже привстали. Они уважали гимн.
   - Гляди, Катерина, гетману закусывать на подносе поднесли.
   Интересно, что ему накрыли?
  
   Господин Пряткин в это время торжественно сидел в позолоченном кресле в центре стадиона у свисающей с ветки дерева петли. Петля была настоящая, дерево - искусственное, но очень качественно исполненное.
   Он видел только синее небо над собой и редкие барашковые пряди туч.
  
   Под звуки государственного гимна со стороны хозяйственных пристроек заголосили два козла, доказывая всем, что слова гимна им известны.
   Козлы принадлежали сторожу Пантелеймону, который сдавал их в аренду стадиону, как экзотических животных предназначенных для обозрения. Он же выполнял обязанности дворника, он же с помощью козлов "стриг" траву на газонах и стадионе. Козлы выполняли свою работу с удовольствием. Теперь же они забавлялись от души, подпевая бравурным аккордам гимна.
  
   Козлы очень не любили бухгалтера Варвару Семеновну, толстую даму неопределенной возрастной категории. Она списывала на бригаду рабочих уход за газонами и полем, в то время, как единственный аппарат для подрезания травы стоял героически в кладовке. Он не мог стричь траву - в нем отсутствовал двигатель - видно, кому-то в личном хозяйстве понадобился. Всю работу выполняли козлы.
   Толстая Варвара Семеновна списывала на них много разных деликатесов, которые можно было обнаружить у нее дома на столе за ужином.
   Козлы не знали всего этого. Потому их презрение к ней не было полноценным.
  
   Гетман склонился ниже поручней ложи и там "храпнул" рюмку водки, не привлекая внимания всей страны.
   Глаза его повеселели, настроение улучшилось.
   "Ну, чего они тянут с началом представления?! Так же и заскучать можно", - сказал он, фальшиво оправдываясь перед женой.
   Жена сделала вид, что занята важным делом: разглядывала публику в соседних ложах.
  
   * * *
  
   По стадиону побежали лучиками юные гимнастки с лентами.
   Следом за ними на палках с лошадиными головами поскакали дети, лихо размахивая деревянными саблями.
   Над зрителями неслась песня о счастливой жизни, за которую не жалко и умереть. В ней очень хвалили гетмана.
   Гетман "храпнул" вторую рюмку тем же способом - пригнувшись, и в нем воспылала гордость за самого себя.
   Жизнь, действительно, заметно повеселела. Зрители на трибунах оживились, достали принесенные с собой бутерброды, бутылки с пивом, молодежь кое-где начала целоваться.
   Супруга гетмана улыбалась губами. Глаза ее говорили: "И такая мерзость кругом... умного слова не с кем... Разве что экзотика сценария украсит вечер", - лицо первой леди лучилось счастьем.
   На стадион выехали мотоциклисты со знаменами и святыми хоругвями.
  Следом вышел батюшка с кадилом и большим крестом.
   Господин Пряткин по-прежнему сидел в своем позолоченном кресле в центре стадиона и неотрывно смотрел на небо.
   О том, что выражала его мысль, узнают будущие поколения, получив со временем отраженный от тысяч галактик обратный сигнал.
  
   Кони неслись галопом в пыльном хороводе. Трубы играли "К бою!"
   Гетмана сзади аккуратно, с осторожностью, поддерживал охранник.
   В правой руке которого, опасно накренившаяся рюмка, поливала туфли хозяина водкой, в то время, как левая рука зажала в охапку закуску, взятую с подноса. Охранник тоже, используя подношение с подноса, набил полный рот едой. Вкусно, - губы лоснились жиром.
  
   "Пора!.." - сказала сестра тещи господина Пряткина и лицо ее передернулось торжеством. Она чувствовала себя именинницей, расположившись на элитных местах.
   "Пора, - сказала теща, - выяснить, как эти птенцы бесплатно рядом со мной оказались".
   "Пора..." - пели трубы.
   "Пора уносить ноги... - настойчиво сказала жена министра финансов. Она отличалась скромностью и знала всему меру - редкое качество жен важных чиновников. - Мышеловка захлопнется и сыр останется в клетке". "Не останется, - отвечал ей муж, - я его утром весь съел".
   "Пора... урожай с полей вывозить, воду рабочим подвозить, отчет по результатам труда выставить, а вола все нет и нет, - чесал слипшиеся волосы председатель колхоза. - Опять же, Катя и Ваня - руки в горячую пору не лишние. - Мать их... зарплат лишу... Маху дал - чувства юные не учел. Думал, вол их к ответственности расположит, ан не сложилось".
   В это самое время во двор правления забрело коровье стадо.
   "Опять Колька-пастух по бабам побег! - вскрикнул председатель. - Но почему сперматозоидные страсти всегда впереди мозгов бегут?! Да, когда же они местами поменяются?!"
   Он смачно харкнул и попал прямо в глаз входящей жене, торопившейся с обедом.
   Та, с размаху влепила мужу оплеуху, зацепив нос, глаз и ухо. У нее был не женский кулак - размером с хороший арбуз.
   "Юшка" с председателя закапала по столу и перечеркнула отчет по уборочной.
   "Ну, Колька, мать твою... пастух бабьего племени... прибью живьем... ремни нарежу... зад в крестах..." - И он вспомнил всю родословную Колькиного рода, вплоть до внучатых племянников.
   Особенно выделил бабку Ероху, со стороны матери... и ту роту... что якобы во время войны ей в родственники записалась. А потом пришли немцы. Потом они ушли. А все рты, что после них остались - он, председатель, теперь кормить обязан.
   Птьфу!
   Жена все это выслушала, газанула отрыжкой, что было сил, и хлопнула дверью во след.
   Аппетит был испорчен до невозможности, и пришлось открыть все окна, включить вентилятор и махать газетами вместе с секретаршей, чтобы вернуть предыдущую атмосферу.
  
   * * *
  
   Атмосфера на стадионе наполнилась страстью дикого разгула.
   Гетман, поддерживаемый охранником, с мнимой серьезностью, помахивал приветливо рукой массам.
   Так ему казалось.
   На самом деле, приподнятую руку, с зажатыми в ней винегретом, сыром,
  салатом из кальмаров, и все это перемазанное кетчупом, специями, раздавленными дольками апельсина, шевелил все тот же охранник.
   Вторая рука мертвой хваткой сжимала пустую рюмку.
  
   "Сводите его в туалет, и морду обмойте с мылом. А лучше клизмой почистить надо бы!.." - скомандовала по-гетмански жена и губы ее расплылись в притворной улыбке к трибунам...
  
   * * *
  
   "Моя жена, я ласково называю ее "моя ведьма", сегодня снова поскандалила. Вопрос все тот же, все прежний: почему мало денег и почему она так несчастлива.
   Не надо быть мудрецом, чтобы предположить, что деньги не сделают ее счастливой, а счастье лучше поискать в себе.
   ...Зато сегодня у меня больше времени подумать о жизни.
   Ну, почему у нас денег меньше, чем у всех? Ну, почему счастье живет не там, где лазим мы?
   И почему, я, сидя в той же лодке, совершенно так не считаю?
   Я хочу найти себе такую "ведьму", чтобы она с усмешкой встречала как отсутствие денег, так и их присутствие. И счастье не ждала или гонялась бы за ним, а лелеяла его в каждом солнечном лучике".
  
   Господин Пряткин очнулся от грез. Он не слышал рева трибун, не видел, что Гетман в ложе отсутствовал, а его супруга присутствовала. Он выделил из всего царящего вокруг него волнения лишь горящие огнем глаза тещи; поднялся и быстро посеменил к эшафоту.
   Барабаны забили дробь. Кони ускорили свой бег по стадиону. Женщины замерли. Рядом у кого-то громко заурчало в желудке.
   Пряткин окинул взглядом жизнь и, наткнувшись снова на пламенеющие глаза тещи, с излишней поспешностью полез в петлю.
   "Чего стоит этот мир и что в нем происходит - более-менее понятно... Посмотрим, что там... а то все только пугают, пугают. Может быть, и письмишко черкну оттуда... Думаю, * * *
  
   Гетман бросил использованный носовой платок на фотографию вице премьера подолжала мило улыбаться. Финансовые возможности ее кошелька это позволяли. В настоящее время она вела очень прогрессивную политику и не допускала оттока финансовых средств из топливо-энергетического сектора...
   В свое время она очень хорошо погрела руки на таком оттоке и теперь всячески препятствовала, чтобы еще кто-то не повторил этот успех.
   В ее положении была огромная двусмысленность, с одной стороны: она действовала во благо разрушения плохих намерений вредных людей, а с другой - она была первой из этих людей.
   Государственным мужам, с рыжеватым сеном в волосах, трудно было разобраться, как же поступить...
   Наказать вице-премьера во имя справедливости, либо воздержаться, ради дальнейшей пользы?
   Гетман задумался: "Больше пальцем не пошевелю - пусть сами выпутываются без света. А то привыкли, понимаешь ли, все за них реши, в рот положи и свет включи..." Он думал о себе много лучше, чем подчиненные.
  
   * * *
  
   Вол вставил один рог в обнаруженную дыру в заборе и стал расширять ее, занявшись бесполезным, но увлекательным делом. Этот процесс доставлял ему вдохновение.
   По другую сторону забора подвыпивший гражданин напряженно размышлял, чтобы это могло быть: отросток, явно бесовского происхождения двигался, изменяя свои размеры, и издавая специфические звуки потуг.
   Неверующий в бога гражданин перекрестился.
   Явление напротив, лишь увеличилось в размерах, выступив из доски на целый дециметр и продолжало непонятную возню.
   Гражданин дрожащей рукой пощупал свою голову, повернулся и быстро пошел прочь. Он очень испугался за состояние своих мыслей, и особенно, за их возможное отсутствие. Посмотреть, что двигало отростком с другой стороны забора, он не додумался. Знаете ли: работа, усталость, нервы...
  
   * * *
  
   Тело господина Пряткина уложили на носилки, доктор зафиксировал изменение его состояния, после чего, торжественно пронесли по стадиону под рев трибун.
   Когда все свершилось, теща сказала:
   - Ваш рассказ, голубчики, неубедителен. Единственный свидетель быть свидетелем не может. Прошу оплатить присутствие на льготных местах - сегодня они принадлежат исключительно членам семьи почившего, то есть - мне. А вы на этом спектакле, каким боком оказались?
   Это относилось к Кате и Ване.
   Положение спасла мама тещи - она заголосила:
   - Ларочка, ты уверена, что доктор правильно констатировал состояние? А вдруг он схалтурил? Ларочка, я к тебе обращаюсь! Надо требовать повторного обследования. Иначе, представь себе: ты дома, расслабилась, а тут он заявится целый и невредимый. Вот кино будет.
   Этого оказалось достаточным, чтобы след влюбленной пары простыл, оставив после себя запах прожжённой солнцем степи с устойчивым ароматом полевых цветов.
  
  
   Послушай, а... Вань? - взволновалась Катя, - так они нас всех скоро перевешают.
   Иван на секунду представил себя на подставочке у дерева с петлей на шее, под одобряющие возгласы трибун. Ему стало страшно стыдно за себя и за всех, за то, что произошло на стадионе... Страх бессилия вызывал стыд позора. Жизнь предстала мерзкой и отвратительной; душе захотелось вечного покоя или взрыва Вселенной.
   И в свое жалкое оправдание Иван сказал: "А может, действительно, там лучше?!"
  
   "Либо мы вешаем, либо нас, - так, кажется, вождь говорил. Мы с ним согласны. Нам только вешать позволь, чтобы безнаказанно... Уж наведем порядок", - молвил какой-то умник проходящий рядом. Многие молча согласились...
  
   * * *
  
   Как-то Ивану в школе на уроке рисования задали на дом не простую тему рисунка: "Что такое жизнь, и как ты ее понимаешь?"
   Ваня нарисовал солнце, дом, детей, животных, маму, папу... Всех с растянутыми от радости до ушей ртами.
   Отец порвал рисунок, и обрывки для убедительности подбросил вверх. Ошметки, кружась хлопьями, легли на пол рябеньким слоем.
   Ваня опечалился - за рисунок предполагалось получить оценку.
   - Не огорчайся, сынок, - сказал отец, - смотри сюда и вникай в суть жизни.
   Отец нарисовал рисунок, исходя из своего видения темы: человека, ползущего на четвереньках. К одной его ноге было привязано ведро с водой, а к другой - шестнадцатипудовая гиря. Спереди стояло полное ведро с помоями, которое он должен был толкать головой впереди себя.
   Сзади шел погонщик, на голове которого было написано - "судьба".
   Если вода с ведра проливалась - "судьба" длинным шестом ударяла ползущего по спине. Если проливались помои, то тут же подбегала горгона (она была изображена в косынке с перекошенным лицом и капающей пеной из открытого рта), и начинала громко визжать. На это указывал скрипичный ключ и высокие ноты, разбрызганные кругом.
   Папа Ивана в молодости обучался музыке. Он любил петь.
   Судьба драла его шестом многократно. За пролитые на паркет помои он получал особо строго и люто от супруги.
   - Вот, - сказал отец, протягивая сыну рисунок, - этот отдашь. Здесь вся правда жизни обозначена - пятерка гарантирована.
  
   На следующий день отца вызвала в школу учительница рисования. Он вернулся со школы печально задумчивый. После очень долгого молчания он сказал: "Жизнь - дерьмо, а мы в нем гребемся в поисках злата. За правду, сынок, всегда получишь двойку. А будешь врать - тройка обеспечена, а то и четверка, если с изюминкой... Если же врать убедительно и с нахрапом - пятерка без всякого сомнения, хоть и дурак дураком по природе".
   Отец походил из угла в угол, как будто в поисках чего-то и сказал: "А ну-ка, дай-ка, сынок, свой рисунок... то есть мой, недоделанный".
   Спустя немного времени, Иван заглянул через плечо отца. На "их" рисунке, рядом с ползущим человеком, появилась карета, запряженная тройкой разудалых коней, несущихся вперед. Их гривы развивались, копыта высекали искры. В карете ехал очень строгий мужчина, задравший нос выше бровей.
   - Я знаю, кто в карете едет, - сказал сын.
   - Кто же?
   - Человек, который всегда говорит то, что хочет слышать начальство.
   Отец покивал головой и расширил глаза от удивления в знак одобрения.
   Впереди двигавшихся людей ожидала ужасная пропасть с остроконечными камнями.
   У Вани по спине побежали мурашки:
   - Папа, ты хочешь сказать, что тот, который на карете, разобьется быстрее, чем этот с ведром?
   - Конечно. Ты же видишь, с какой скоростью его жизнь несет. Не часами счастливое время жизни измеряется, а иными единицами. Тут как во сне: заснул - проснулся, время вышло. Постная жизнь может тянуться бесконечно долго и бесполезно... Иной год - за десять счесть можно, а жизнь - за грош проскочит... Ежели же счастье обретешь - здесь другое измерение и срок жизни не в счет.
   Тогда Иван не поверил отцу...
  
   * * *
  
   В подвале нашего дома стоит двигатель коммунизма. Это не шутка - так оно и есть. Не верящие могут закрыть глаза и уши, чтобы не видеть и не слышать треск его двигателя. Во время строительства здания в подвалах затерялся и забылся трактор. Кинулись его, когда дом сверстался до пятого этажа. Знаете ли: сроки срываются, планы горят, голова раскалывается...
   Чтобы избежать неприятности момента, трактор был списан со счетов общества, как пострадавший в битве за улучшение благосостояния народа.
   Возникла даже идея наградить замурованный в подвалах трактор орденом, а тракториста почетной грамотой.
   Но тракториста разыскали в лечебном заведении, ведущем борьбу с алкоголизмом, и идея скончалась без лишнего шума в тиши кабинетов с кожаными диванами.
   В тех же закоулках затерялся и коммунизм, готовый принять в свои объятия, обезумевших от счастья познать внеземную благодать народы.
  
  
   Выбор выборов.
  
   Приближались очередные выборы.
   Гетман жалостно глядел на голодный народ и решительно предложил жене накормить страдальцев.
   Жена страстно желала накормить народ своего мужа, но женские дела отобрали свободное место в голове, и она забыла сварить обед людям.
   Народ молча сглотнул слюну, не зная обязанностей жены Гетмана.
   Жена клятвенно заверила себя, что на следующий раз, поближе к новым выборам гетмана, сварит суп для народа при условии, если вовремя подвезут кости для бульона.
   Кости предполагалось подвезти кошачьи, так как крупные рогатые и безрогие животные вымерли в условиях кризиса мысли.
   Гетману очень не хотелось идти на встречу к избирателям. Но не идти он не мог. Обязывал не только регламент, а главное, количество этих жалких, скандальных, сварливых, измочаленных жизнью, обездоленных людей, проживающих в государстве.
   "Государство им ничего не должно... а им все мало. Чего же им еще надобно? " - так рассуждал Гетман в то время, когда его советники готовили многозначительную речь. Речь не давала ответов ни на один из наболевших вопросов, но должна была поразить аудиторию своей замысловатой мудростью, и начиналась она так:
   "Я не могу рассчитывать на тех к кому обращены мои слова, что им понятна станет суть бессмысленно расставленных предметов..."
   Но перед Гетманом собрались не романтики, а прагматики - люди, ценой убийственных усилий поднявшие из руин то, что нынешние поводыри не смогли в руках удержать.
   Мужчина, в морщинах с весеннюю борозду и угадываемыми нарушениями памяти обратился к Гетману с вопросом:
   "Будьте так добры пан-гетман, напомните-ка нам, какие меры вы обещали принять по выходу страны из кризиса и следования ее, то есть всех нас, по пути развития и прогресса пять лет назад? ...И благодаря ли этим мерам мы сейчас оказались в нашем нынешнем бедственном положении, или же потому, что эти меры приняты не были?"
   Гетман покосился на суфлерскую будку, в которой его помощник мимикой и жестами пытался изобразить былые обещания гетмана, и уверенно ответил:
   - Вы же тоже, наверное, давали обещания, например, вашей жене, улучшить кое-какие показатели. И что же, есть результат? Я рекомендую вам, искать причину в жене - пусть чувствует себя виноватой, если женщиной родилась. С иной стороны, вы можете ругать синоптиков, но портит, портит-то показатели сама природа... А что с нее взять, кроме осадков и грязи? Можете что-либо сказать в оправдание?
   - Могу... - мужчина доверился присутствующим рядом:
  
   О выборах... спутника и жизни
  
   В этом доме живет моя жена. Этот дом найти очень просто. Представьте себе пирамиду из кастрюль разного размера.
   Как бы вы ее составили?
   Если вы увидите такую пирамиду, в основании которой расположена самая мелкая кастрюлька, а над ней следуют в полном хаосе более крупные - то знайте, это дом моей жены.
   Если вы откроете кухонный шкаф, и на вашу голову свалится кофемолка, мясорубка или просто пакет соли - можете не сомневаться, - вы в доме моей жены.
   Если вы нечаянно оброните носовой платок, галстук или кулек с семечками в коридоре уходя, а зайдя через неделю, застанете пропажу на прежнем месте, знайте, что в этом доме вы были неделю назад и хозяйка за это время не поменялась.
   Я прослушал праздничную речь (она была произнесена в День независимости) кандидата в гетманы и был растроган глубиной поднятых проблем и смелостью предлагаемых решений.
   Я поделился своими впечатлениями с женой, на что она предложила сравнить сегодняшнюю речь с речью пятилетней давности, накануне предыдущих выборов.
   Мне стало стыдно за свою наивную неосмотрительность, и я сник в своем заблуждении.
   Если у меня спросят, за кого я буду голосовать на выборах - я скажу, не задумываясь: за свою жену. ...Потому что, когда я у нее спрашиваю: упадет ли мне на голову что-либо, если я открою дверку шкафа?
   Она всегда отвечает честно: "А чего же не упасть! Конечно, упадет".
   "Ну, почему же обязательно должно что-то вывалиться?" - спрашиваю я.
   "Если двадцать лет на голову из шкафа обязательно что-то падало, то почему же не должно упасть на двадцать первый год?"
   Мне стыдно за свою наивность, мне стыдно за свою страну.
   Я решил не ходить на выборы: может быть, если не открывать створку шкафа из него ничего и не выпадет?"
  
   * * *
  
   - Ну, что, сукины дети, последнее пропили?! - так приветствовал Гетман Больной Совет, собравшийся для одобрения благих намерений главы державы.
  
   Очередной юбилей, ознаменовавший годовщину независимости, прогрохотал с помпой и оставил в головах шумный треск от выпитого и сказанного.
   - Утерли нос кой-кому, - и Гетман вытер руку о штаны.
   На руке все еще находилась влага, прокапавшая с гетманского носа. Белоснежный платок оставался нетронутым в кармане пиджака из экономии и во избежание занудных вопросов корреспондентов, - почему он не в цветах национального флага.
   Министр экономики держался за голову, не зная, что быстрее развалится -
   дело, к которому он был приставлен или голова. Мечты его сводились к
   одному, как бы поскорее перейти на новую должность и избавиться от
   не проходящей головной боли.
   Члены Большого Совета облепили его, расположившись вокруг, и подбадривали глупыми советами. Других, увы, в запасе не было.
   Никто из них не хотел поменяться с ним местами и заняться экономикой страны. Эта дама страшна и способна засосать в свою пучину любого героя.
  
   * * *
  
   Жизнь тети Груши заключалась в общении. Поэтому, никого не удивило,
  когда рабочие прорубили окно ее спальни, преобразовав его во входные с улицы двери. Так зародилось кафе "Под грушей".
   Объемистые груши над дверью, напоминающие тела натурщиц времен итальянского Ренессанса, появились позже.
   Дети заглядывались на них, воображая невесть что. Это "невесть что" изобразил пьяница и развратник Колька по кличке "Слон", у которого на такие проделки руки стояли...
   Так зарождалась экономика страны, которой правил гетман.
   Тетя Груша прошла за короткий исторический срок рэкет, угрозы, пьяные драки, потери, страхи, разорения, превращения мебели в рухлядь по три раза на год; наглого вида типов, вернувшихся с хорошей добычей, и столь же наглых лысых типов, только жаждущих о такой добыче...
  
   Рядом с тетей Грушей соседствовали те, кто не прорубил в свою спальню двери с улицы.
   Они в душе презирали тетю Грушу, но регулярно ходили к ней одалживать деньги. Возвращать одолженные деньги было трудно, и потому они не торопились с возвратом.
   После очередного своего разорения и последующего возрождения, тетя Груша стала одалживать деньги под залог.
   Соседи и знакомые стали презирать ее в душе больше, но отток средств, стал меньше.
  
   Министр экономики знал тетю Грушу лично, поскольку неоднократно оказывался утром в ее постели, совершенно не помня, каким образом это происходило. Он понял твердо, что законы экономики, терзавшие хозяйство тети Груши, надо уважать и стараться не повторять ее ошибки, хотя бы больше трех раз... И в поздние вечера откровений, он приглашал свою Грушу на должность управляющей, твердо уясняя себе во хмелю, что за одного битого двух небитых дают.
   Однако, очередное утреннее пробуждение под тетиным пуховым одеялом и полное отсутствие воспоминаний о проведенном накануне вечере, не позволяли свершиться обещанному назначению.
   Ды...к вот одна из причин, почему экономика страны не стала экономной.
  
   - ...Не слышу ответа, - прогундосил Гетман ехидно на следующий день в том же собрании.
   Члены Высшего Совета зашуршали по карманам.
   - О чем разговор, страна на удивление живет, еще и водка в грелках теплится...
   - Да, чтоб мы сала не нашли на закуску... - засуетились кругом.
   - Ну, а если еще не все просрали, тогда на повестке два вопросы: первый - экономика, и второй - опохмелиться. Экономика лежит в крестах, и что с ней делать - шут ее знает...
   - Не опохмелившись, ни за что не подымим, - подал версию первый советник гетмана.
   - Эт... точно, - закивали все, толкаясь животами.
   - Поступило предложение начать повестку дня со второго вопроса. Если возражений нет, прошу официантов подать подносы, - и Гетман указательным пальцем лихо смахнул соплю из-под носа.
   - Вот это государственный подход, - сказал министр экономики, хотя по состоянию дел, не смел права на голос. Да и голос скрипел, как не смазанное колесо из-за отсутствия смазки.
  
   - Согласно правилам воспитания характера и психики ребенка, ему не след указывать на бесконечные промахи, а находить возможность хвалить вопреки смыслу, дабы в нем положительные эмоции преобладали над негативными, - так после третьей выпитой рюмки провозгласил министр образования, и все подивились образованности и уму коллеги.
   Данная метафора всем пришлась по душе.
   - Эта экономика меня совсем задрала, - и лишь министр экономики одиноко всхлипывал в углу. - Я ее в одну сторону тащу, а она копытами в другую загребает.
   Ему сочувственно поддакивали и обещали помочь, но под столом крутили дули, что бы ни дай бог, на этой должности не очутиться следующим. Должность была заманчивая, но пугала своей неопределенностью.
  
   Жаловаться на время было не совсем разумно. Это категория важная, но совершенно бессовестная... К тому же любой физик мог бы подтвердить: то из-за удельного веса говно плывет, а золото тонет, что полностью соответствует жизненной реальности.
  
   * * *
  
   - Экономика - экономикой, а жить-то надо, - сказала жена министра экономики, взгромоздясь на шофера своего мужа.
   Она очень уважала супруга, но с шофером ей больше нравилось возиться. Да и толку от него было больше в выдумке замысловатых конфигураций. Муж был чересчур скован иными думами.
   Шофер с содроганием думал во время акта, что произойдет с ним, если министр узнает... А ведь обязательно наврут... или глупая случайность подножку поставит.
   Водитель дрожал мелкой дрожью от страха перед разоблачением, приводя тем самым жену министра экономики в сексуальный трепет.
  
   Жена, в отличие от шофера, была абсолютно спокойна, совершая свой проступок, так как знала, каким органом можно было бы воздействовать на мужа, что бы заткнуть ему рот, честь, достоинство и гордость. Этим органом являлся язык. А у мужа - уши, в которые она вложила бы при случае все гадости и мерзости, подтасовки, предательства, злоупотребления, воровство, халатность, низость которые он совершал, находясь на столь ответственном посту.
   Результат требовали свыше - а его дело ответ держать. Так что, никакие оправдания, в случае чего, не обеспечат индульгенцию. Хотя, как знать: жизнь наполнена забавными сюжетами. Так что мелкую зыбь шофера жена воспринимала, как неистовство желания. Она не замечала, что с нее пот лил струями, а бледный партнер озяб от мыслей. Разница в социальном положении шофера сильно смущала и он вздрагивал при мысли о разоблачении.
  
   * * *
  
   Ну, какой Гетман не хочет, чтобы его народ жил хорошо?!
   Любой, всякий, случайный.
   Но не каждый знает, как этого достичь.
   Темный народец думает, что это просто. А поди, попробуй, ляг на его место. Раздерут-растянут в разные стороны, голову запудрят так, что мозги паром изойдут. Не живешь, а только и ждешь, что где-то, что-то обвалится. И к тому же, все в голове держать надо: кто, кого, когда, откуда.
   Запишешь что - настырные журналисты так извратят, забудешь сам чего первоначально хотел. А что не запишешь, не сделаешь пометку, так оно из головы сразу же в осадок и выпадает. Тужишься-тужишься, а вспомнить ничего не можешь, даже о чем, вообще, записано было. Вот оно странное свойство головы: сама ж придумала, а после сама же и забыла.
   Кругом одни недоброжелатели. Я их жму, они пищат, но гадят. Гадят и пищат. Как тут быть, чтоб все умолкло...
   Такие не веселые мысли бились в голове у Гетмана не находя выхода, как муха попавшаяся между рамами окна.
   Экономика, проституция, сельское хозяйство, воры, коррупция, финансы, долги, теневая экономика, черная магия, организованные преступники, дурацкие законы и "не склеивающиеся" указы, подхалимы, ночные кошмары - все смешалось, спуталось, изовралось.
   В тиши кабинета гетман думал о смерти. О том времени, когда ему придется оставить власть другому. И то и другое, казалось ему, равноценно...
  
  
   * * *
  
   Смерть равняет царя с нищим и восстанавливает высшую справедливость на земле. Она не слушает доводов, не прельщается деньгами, не размягчается вином.
   ...Но, обелиски неимоверных размеров по своей стоимости, предназначались для взора нищих духом и разумом - чтоб не помышляли о равенстве даже после смерти. Это - завораживающая игра живых и мертвых будоражила низменные чувства участников тараканьих бегов. В этих соревнованиях на бочку швырялись честь и подлость, совесть и лизоблюдство - весь набор человеческих и звериных качеств. Но истинная победа всегда доставалась судьбоносной женщине с косой. Впрочем, всегда находилось множество умников, пытающихся оспорить этот факт. Интересно, что они мямлили при личной встрече с упомянутой дамой?
  
   * * *
  
   Катя не думала о смерти, а верила в любовь.
   Гетман отлюбил свое и думал о вечности, как бы в ней запечатлеться.
   Он очень хотел быть любимым своим народом. Но народ смотрел волком на дела гетманские и тем вносил смуту в его душу и чувство сомнения в полезности своих дел. Гетман хотел, как лучше, а получалось совсем противное замыслу. Создавалось впечатление, что какая-то неведомая сила из природной вредности препятствовала воплощению добрых идей и дел. Помниться, что один кавалер настаивал, что надо учиться, учиться и еще раз учиться. Но учиться было не у кого, да и поздно, да и мысль уже не та...
   Дела были откровенно плохи. Он чувствовал это, знал, но верить в свою никчемность было обидно. И он не верил.
   Гетману очень не нравился народ, который ему достался. "Другим царям отвалился лучший выбор, - так думал он, плавая в теплом бассейне. Если грамотно раскрутить пропаганду, то последующие поколения могли бы полюбить его крепче; надо лишь им о себе чем-нибудь напомнить таким-этаким образом, чтоб всплакнули и тогда..."
   Он знал, что терять ему в жизни нечего, хотя многие думали иначе, и решил врезаться в вечность таким монолитом, чтобы никто и никогда даже в мыслях не посмел бы попробовать осквернить... Это должно было быть нечто, чтобы потомки могли видеть и помнить и замирать в трепетном волнении.
   Он решил не говорить об этой своей тайне даже жене. Ведь женщина - осмеет, разболтает по всему свету, а как только отвернешься - норовит всякую идею на себя примерить.
  
   Проект обелиска было поручено разработать в великой тайне мастеру своего дела, осужденному на вечное заключение в тюрьму, за преступление перед законом, которое в ту пору иным законом было отменено, как преступление. Но заключенному мастеру об этом специально забыли сказать.
   Ему стали подавать в одиночную камеру сосиски и требовали ускорения работ.
   Время пугало гетмана. Тиканье настенных часов, отбивающих секунды, истощало нервы.
  
   Мастеру были даны строгие параметры изделия.
   Обелиск не должен был покориться динамиту, заложенному под его основание. Прямой выстрел гаубицы обязан был убедить организаторов в бесполезности их затеи, не говоря уже о простом тросе, привязанном одним концом к танку, другим - к изделию.
   Изделие никоим образом не должно было быть извлекаемо из земли и не переворачиваемо.
   Заключенный мастер, получив задание, стал курить одну сигарету за другой, нервно втыкая окурки в стол. Стол перекосился от неравномерности и количества втыканных сигарет; мастер бледнел лицом час от часу и молчал. Глаза его бегали по камере.
   Подумали было, что с ним случился припадок от разбега мыслей, но трогать не стали - пусть сам выбирается, во что вляпался.
   На десятый день раздумий, после предупреждения о замене сосисок студенческими котлетами, мастер явил проект. Ничего нового для планеты Земля он не изобрел. На плане была изображена сто метровой высоты египетская пирамида, закопанная на глубину девяноста метров в землю. Под самой вершиной пирамиды были установлены массивные ворота. Надпись на них гласила:
   "Народ замри, пахан внутри"
   Ворота были закрыты. Отверстие под ключ имелось.
   Первым заговорил советник гетмана:
   - Ну, и где?!...
   На что мастер ответил: "Уберите конвой, они ценность идеи обронить могут, курвы".
   - Ну, так все же? - продолжил советник.
   - Уберите всех, только с гетманом буду говорить, - выставил условие мастер.
   В другое время, за такие речи, догнивать бы ему в карцере все свои доставшиеся годы жизни, но случай был уж весьма деликатный: задание дано и результат спросят.
   Дело справили так: заключенного мастера доставили к гетману, отскоблив предварительно металлической щеткой с хозяйственным мылом в целях дезинфекции и искупав в спирте, предварительно замотав рот и нос повязкой.
   Мастер был со своим чертежом. Гетман с охраной, у которой законопатили уши и приказали смотреть в потолок.
   Показывай, чего ты там наизображал, - не очень любезно начал гетман, понимая каверзность задания.
   - Вот, - и мастер ткнул ему бумагу.
   Гетман долго тер лоб, поднял глаза: - Ну, и что?!
   - То, что просили...
   - Где я сам-то?!
   - В том-то весь и фокус, - гордясь своей выдумке, зарделся мастер. - Тебя, дядя, внутри не будет.
   - Ну, так... а как? - обиделся даже гетман, сгустив брови тучей.
   - Как-как, в том то и дело, что никак. Ворота есть? - Есть! Дырка для ключа есть? - Имеется. А тебя там нет - обманка. И ключа нет. А дверь - бутафорская. Они кинутся открывать, чтоб тебя наружу выбросить. И все. Копец. Никаких возможностей... Тебя же закопаем у подножия и сравняем с землей: пусть топчутся - тебе, что жалко? Зато ни за что не обнаружат. Двойная обманка!
   Заключенный долго смотрел на непонимающего гетмана. Затем осмелел:
   - Я могу быть свободным, дядя?
   - Да, можешь, - размышляя, сказал гетман, - быть свободным внутри камеры... - А охране бросил: - Выпороть, стервеца.
  
   После долгих размышлений, идея осужденного художника гетману начинала нравиться: взорвать не смогут, выкопать - никакого ни энтузиазма, ни бюджетных денег не хватит. Открыть ворота - пустая трата усилий и времени.
   Он наглухо закрасил ручкой надпись на двери монумента про народ и пахана, и надписал: "Скорби народ, лик гетмана внутри о твоем процветании молит".
   Своя надпись ему очень понравилась. Он даже жене хотел похвастаться, но поборол желание и стерпел-таки от греха подальше.
  
   * * *
  
   Интуиция подсказывает, что пора заканчивать славить государственного мужа, пока жена гетмана не вмешалась. От женщины в таком статусе всего можно ожидать, а не предсказуемого тем паче. Лихо будить не рекомендуется.
   Но вот же, как жизнь вредно устроена: только задумаешь какой-нибудь страстный финал, тут же препятствие на пути возникнет.
   Вот и теперь... Ни ручки под рукой, ни листка бумаги, и сломанный компьютер под столом пыль гложет.
   Так что не обессудьте, и если захотите узнать, чем все завершилось, и есть ли, вообще, всему этому конец, то ступайте по тенистой улице мощенной булыжником в самый низ. Как упретесь на развилке в дом буквой "П", зайдите во двор. Отыщите в нем подъезд со сломанной дверью, и как войдете в него - сразу направо дверь.
   В комнате, окном во двор, на обоях стены описан путь к финалу.
   Можете, дополнить немного от себя - это не возбраняется, но так, чтоб и другим хватило места...
   Если будете идти - прихватите свечу, так как лампочка в патроне перегорела, а комната затемнена снаружи деревьями.
   Да не звоните напрасно - звонок не работает, дверь отперта...
  
   Финал финала
  
   Через неделю поздно вечером зазвонил телефон необычной для себя трелью - чиновничьей.
   Мое сердце сжалось, и внутри заиграло волнение. Не знаю почему, но мне подумалось, что звонит сам...
   Металлический мужской голос уведомил меня в приказном порядке: "Сейчас с вами будет разговаривать Первая леди страны - Альбуцида Никаноровна ".
   Оттенок моего волнения сменил ориентацию с упоительной на удручающую.
   - Я готова все простить и забыть, если ты сотрешь отовсюду свою писанину...
   - Здравствуйте мадам... пани...леди... - потерянным голосом невежливо перебил я, и внутри похолодело ощутимее, руки затряслись, как будто их пожимал Паркинсон... - целую ваши ручки.
   - Я подлецам руки не подаю и здоровья не желаю. А твое здоровье... - далее, как мне показалось, прозвучало какое-то оскорбительное слово, но я его плохо расслышал, и даже не старался вспомнить, - находится полностью в твоих мерзких руках. Держи его покрепче, да не вырони ненароком.
   Короткие гудки долго резали мне слух. Пока трясущаяся рука не сообразила повесить трубку. От соприкосновения с холодным из трубки пошел пар и жизнь пахнула трубой... Мне стало жаль свое здоровье. Ведь оно у меня одно.
   Через несколько дней я получил письмо. Первая мысль была повеситься сразу - не читая; вторая - совершить то же, но прочтя.
   Взамен первого и второго я поступил по третьему: лег на пол и полностью расслабился, как советуют йоги. Думать при этом ни о чем не рекомендуется, но мысли посыпались непроизвольно и обильно, о том, что (йоги охаяли бы):
  
   - ... жизнь иррациональна; она не имеет четких границ, смысла, поступков, действий;
   - ...время и пространство соединены какими-то странными неуловимыми нитями, которые растворяются при прикосновении к ним;
   - ...правда - это падчерица глупости, ограниченная временными, моральными, материальными и еще бог знает какими границами;
   - ...со времен очень и очень давних человек хотел соединить время, пространство и смысл одним каркасом;
   - музыка, искусство, человеческий ум во все времена пытались добиться того же;
   - ...все это вырвалось на свободу и, утратив невинность, стало терять формы, очертания, смысл и много чего еще... И вдруг, что-то стало получаться;
   - ...это стало воздействовать на психику, тонус, жизненную энергию человека, не имея при этом ярко выраженной темы, структуры, смысла. И снова, и снова возникают желания загнать все это в жесткий каркас, связать единой формулой. И тогда по ней легко определить: что можно, что - нельзя; где настоящее искусство, а где - так, непонятно что...
   Кто видел у начинающих импрессионистов стержень, фабулу, сюжет?
   Даже сейчас из десяти рецензентов - Х... не увидят ни смысла, ни искусства в том. А остальные обнаружат импозантный ералаш, и каждый вообразит его в своем ракурсе видения.
   И все они, по-своему, правы.
   Я хотел сказать, что:
   - какого черта что-либо говорить, если слова несут относительный смысл, а не абсолютный;
   - оболочка иной тематики не обязана иметь явных границ. Границы должны лишь "тонко" улавливаться при определенном настроении или не улавливаться вообще, и уходить далеко в "никуда", в иррациональность.
   - ...только вино пятнадцатилетней выдержки дает двойной букет (это технологическое условие). Сделайте глоток. Он обозначит вкус вина, его аромат. А через секунд пять-шесть орган осязания чудесным образом ощутит нарастающей волной совсем иной вкус и аромат. Впервые это вызывает замешательство: явь это или мираж, жил или не жил?! Описанию это подлежит очень и очень условно и у каждого со своего ракурса: то ел накануне, то пил, как с пал, с кем...
  
   В письме было напоминание об уплате долга за пользование электроэнергией с предупреждением о дальнейшем отключении. Оно скользнуло в мусорное ведро, чтоб не портить настроение организма.
  
   * * *
  
   В это время во двор въехала телега, запряженная волом и мои мысли испарились в мерцании дальних-предальних звезд, опустошив, то место, где они зародились...
   Я подумал: "Сон... Это, который?! А потом разоружился перед Вселенной: а собственно, какая разница?!"
   Я явно слышал стук колес телеги по асфальту и храпы взмокшего вола.
   Парень и девушка полулежали на сене, устелившим дно телеги. Они приветливо махнули в окно мне рукой и уверенно зашли в подъезд.
   Раздался стук в дверь и, конечно же, явились на пороге.
   - Нам бы только переночевать. Больше негде... В телеге не совсем удобно, вот мы и подумали...
   - Черт с вами, если притащились, - несколько резко сказал я, пропуская их в комнаты.
   На голове у девушки царской диадемой вилась соломенная нить.
   - А ну, ущипни меня, - обратился я к ней.
   Она ущипнула.
   - Сильнее, - сказал я.
   Она ущипнула сильнее.
   - Чудной, вы, какой-то, - улыбнулась она уставшими глазами. - Пишите, пишите, а когда с реальностью сталкиваетесь, думаете, что это сон.
   Раздалась уже знакомая мне непрерывная трель телефонного звонка.
   - Не берите трубку! Это Первая леди... я не готов... - истерично крикнул я, слыша свой испуганный голос со стороны.
   Трель неистовствовала.
   Иван по простоте своей не выдержал и поднял трубку.
   Он долго, что-то слушал и соображал:
   - Нет, это не он. Это Иван, - ответил он абоненту. - Послушайте-ка и меня, дамочка: да, если бы не он, то как бы мы с вами вообще когда-нибудь соединились, хотя б по телефону? А так, смотришь, и обогатим друг друга чем... А то и породнимся, чем черт не шутит...
   Его, похоже, не дослушали, так как он аккуратно положил трубку.
   - Вы не расстраивайтесь, мы только переночуем и утром рано-рано...
   - Да ладно, валяйте, чего уж там... На кухне вода, в спальне - диван, в туалете - необходимость... А дома вас, действительно, председатель заждался... И вол остался недовольным.
  
   ПОСЛЕСЛОВИЕ
  
   Грузные мысли рвут бумагу и с трудом поддаются перу.
   Время - не деньги. Время - вне их. Обуздавший время становится бессмертным во времени и пространстве и находится вне земных законов общества.
   Накопивший денег вдоволь, может херить законы общества, но не всегда успешно, а перед временем и пространством - он жалкий урод, не оставляющий никаких координат в их измерении... Хотя его атом, как и всех остальных, будет иметь свой адрес во Вселенной.
  
   _________________________
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"