1. Двадцать три года. (День рождения. Травматология...)
Тяжёлая рубчатая граната-лимонка, защитно-зелёная, новенькая, сияющая серебристо-белым запалом без чеки, звонко цокнув возле меня о стальной порог ручного лифта, отскочила и, рокоча металлическими ребрами по каменному полу, быстро укатилась к служебной лестнице, винтом уходящей в подвальные помещения. С азартным клацаньем обещающе закрутилась по бетонным ступеням куда-то вниз... Грохнуло так, что мёртвые очнулись бы, не то, что голодные монахи от чуткого греховного сна на посту - я вздрогнул тоже и открыл глаза. (Делать это, думаю, мне, вряд ли, когда надоест.) Фу-у... - перевёл дух. Палата больничная. Кто-то с грохотом костыль уронил...
В проёме открывшейся двери контрастно освещённый ярким коридорным светом, суетливый крючок в пижаме, согнувшись, спешно цапал с пола оброненное, будто на экране вёрткий чёрный чёртик свою тень. Снова резко створку оттуда захлопнул, чтобы быстрее исправить оплошность? ...Или чтобы не объясняться с разбуженными. На четырех кроватях в утреннем полумраке, не реагируя, спят под одинаково клетчатыми сине-зелёными одеялами. Рядом, в ногах, постель заправлена. На шестой я, у запотевшего окна. За ним холодное розовеющее небо утра и под ветром качающиеся верхушки тополей в осенних подпалинах. Из щели в раме тоже дует. Под подоконником горячая батарея, заложенная широкой доской, чтобы сонный или беспамятный не ожёгся... Затопили. Значит, пятнадцатое уже? ...День рождения. Вот так. Именины. Двадцать три... Хотя, топить в больницах и раньше начинают... Число-то? Какое же сегодня...
Скрипит и снова хозяйски-уверенно распахивается дверь. Опять громыхая костылями, некто низкорослый и порывистый шустро задвигается-запрыгивает худым задом вперёд, умудряясь придерживать ещё и мотню спадающих штанов полосатой пижамы. Тощей фигуре явно не хватает головы и одной ноги. Вместо них ясная пустота. Одна штанина завязана узлом и небрежно подоткнута сбоку, под резинку пояса. Нога неизвестно где, а голова осторожно высматривает кого-то за дверью. Человек у нас прячется. "Э-э, - пытаюсь спросить я. - Какое сегодня?.." Он уже весь здесь. Худое морщинистое лицо. Не слышит. Стрельнув глазами по палате, спешно прячет бутылку водки из пустой штанины куда-то далеко за пазуху. Вопросительно смотрит на меня, на пустую кровать:
- Чо, - хрипло шепелявит беззубый гость, - писатель умер ночью? - Вздыхает. - Бегали тут...
Хотел я плечами пожать, но не получилось: больно. Не помню. Губы раздираю и отвечаю шёпотом:
- Не знаю, - говорю тихо не потому, что боюсь кого-то разбудить, он же не разбудил, а не могу, оказывается, громко.
Он еще смотрит на пустующую постель, на меня и, светски печалясь, рассудительно жмет задранными от костылей плечами. Что ж, мол, поделаешь... У него пожать получается. Сообщает, что сам на моём месте лежал. С писателем выпивали даже. Да вот перевели за это дело, кивает в сторону двери, к старперам напротив. Мне предлагает помянуть, пока другие спят. Спасибо, и у меня повод есть, но... А я спросил число?
- Закурить есть? - перебивая, просит он, свысока слова раздельно роняя, будто к малолетке или недееспособному снисходя, и почему-то ворчливо, будто не надеясь и заранее зная отрицательный ответ. - Закурить?
Даже пальцами у губ демонстрирует курение. Медленно моргаю-соображаю: есть ли? Не знаю.
- Не знаю, - говорю виновато, и повисает неприятная тишина.
- Понавезут чокнутых, - бурчит он и с прежним громыханием удаляется, откуда пришел. Впрочем, дверь не прикрыл, из коридора слышно: кто-то его остановил и шепотом отчитывает. Дверь медленно сама приоткрывается шире. Дурной хриплый голос слышится громче: - Так подъем уже? - шепелявят несогласно. - Николавна, ты... зря. Дрыхнут...
Быстро вошла и плотно прикрыла дверь. Блондинка... в белом, приталенном. Смотрит на ту кровать, на ручные часы. Фея больничная.
- Подъем, ребятки, подъем! - будит утренним, новеньким каким-то, голоском. - Температурку мерить... - В руке у нее букетом стаканчик с термометрами. На меня смотрит, подходит. Трогает прохладной тонкой ладошкой мой лоб. - Как себя чувствуешь? ...Болит голова, тошнит?
- Да нет, - сообщаю, заинтересованно хлопая глазами.
- Прекрасно... - Улыбается, встряхивая термометр. Быстрые карие глаза подведены слегка. - Тебе обезболивающее сделали. - Сует мне под левую подмышку, ближнюю к ней, дальнюю от батареи, холодное стекло. - Не вырони... Прижал? - Отходит к соседу, что у меня в головах. Спинку его кровати слегка трясёт. - Ребя-ятки!.. Подъем. - Не шевелятся. Один, дальний самый, у двери в том ряду завозился. Голову седую укрыл и все. - А кто это у нас, - иронизирует она, подбоченившись, - вчера телевизор после отбоя смотрел, а?.. А кто это распорядком возмущался?
Наблюдаю за феей отстранено, будто ни только здесь нахожусь, а и ещё где-то одновременно прячусь: стоит зажмуриться... Слушаю бодрые слова, улыбки фиксирую. Тот седой, длинноволосый, на дальней кровати, вроде молодой ещё. Сначала одним глазом из-под одеяла приценивается, выпрастывает голую волосатую руку за термометром. Потом заспанно зевает, улыбается:
- Что кричишь... Сама досмотрела?
- Да когда... - Она обходит и сует градусники остальным. - Вот, еще лежачего принимала, - на меня кивает, - привезли...
Седой сюда смотрит, припоминая ночь. Взглядами встречаемся.
- Привет, - говорит и подмигивает, - с прибытием. Как дразнят? ...А-а. Меня Саня. ...У нас еще Борис есть. - Насмешливо смотрит мне за голову: там тоже кровать. - Чудик?! - зовет. Там молчат. - Борька, черт!.. "Вставай" пришла. Кончай ночевать...
Там заворочались, но я не могу повернуть голову.
- Чё орешь, ...кат, - звучит оттуда невнятно через смачный зевок. - Ольчик, привет. Витаминку с тебя... С глюкозой.
Просыпаются. Постепенно знакомимся. Дед-кряхтун по тому ряду в углу и ещё Рыжик напротив. Галдеж: завтрак начинается. Бодро дожёвывающий Крючок опять с костыльным стуком прихромал. В руке хлеб. С Седым, хитро посмеиваясь, шушукаются. А кто-то из лежачих еще не умывался... Где ты, волшебная утренняя тишина? Уходя, Фея-Оля за что-то пальцем грозит гостю и внушает мне, что вставать категорически нельзя. Хотя бы первую неделю... Ого! "Первую..." ...Может быть кровоизлияние, может... Да что угодно! Дурачком же не хочешь стать? ...Хотеть-то не хочу, да... Все, что потребуется - под кроватью. Няни вынесут. Достанешь? Тянется ногой и пододвигает ближе чиркнувшее по полу. После завтрака - мне его принесут - какая-то Света "старшая" заступает. "До свидания" ...через два дня. ...Да-а, дурачком стать мне не грозит. Уже. Уже стал. Только всё не верил... Так начался мой первый больничный день.
День кончается. Тёплое вечернее солнце лицо греет, не печёт. Красноватым становится белый свет к закату. Удлиняющимися тенями сплетается лес в грядущие сумерки. Тени лета - опадающие листья - все в осеннем движении к собственному большому сумраку - зимнему небытию. Жёлтым окружением под деревьями лежат, к земле льнут, к живой зелёной траве никнут уснувшие, под ногами песок тропы усыпают. Солнечно-жёлтые и коричневые - давно высохшие и почти живые, с чёрными пятнами - следами невзгод. Ало-розовые, впитавшие рассветы, и пурпурно-багряные - закаты... Ветерок совсем стих, но разоблачение леса только чуть замедлилось, будто в недолгой задумчивости о только что случившемся.
Листопад самый. Багрово-жёлтыми перстами, трёхпалыми и пятипалыми ладошками прощально, сверкая на солнце и тушуясь в тени, машут, кружась, отжившие своё милые сердцу призраки. Будто даже шорохи сталкивающихся в падении и лёгкие шлепки приземлившихся различимы. Тишина. Слышно, как бурливая вода в ручье на камнях поплёскивает, стремительно унося куда-то эти сброшенные покровы. До войны - это всё - международные курортно-санаторные места. Исторические, культурные, архитектурно-строительные и религиозные памятники. Природные заповедники, грязелечебницы, целебные минеральные источники... Центр паломничества христиан, разномастных мистиков и сатанистов. Неопознанные Явления - здесь обыденность. Самая дорогая земля на планете. А потом... Ковровое бомбометание, обстрелы по площадям, минные поля, напалмовая грязь... Даже призракам, думаю, мало не показалось. До сих пор большие участки руин не разминированы: некому. Да и незачем... "Потом..." Суп с котом, короче. Не раз, не раз в истории... С рыцарских времён.
Но в осеннем бору этом красота такая, что невольно засмотришься: волшебство. Но некому - безлюдье запретной зоны границы. Старинные беломраморные остатки высоких колонн и тонких арок древнего дворца ничего уже не держат, кроме небес. Красный кирпич с белыми прожилками кладки древних толстых стен узкими проёмами глазниц бывших окон бесстрастным временем не на тебя, а в пространство будущего смотрит. Лишь кое-где сохранились следы чудно витых узорных решёток, разоряемых бесчувственной ржавчиной... Местных в старинную часовню загнали и для верности журналистов вместе с камерами туда: для гарантии от удара. А сами в подвале около суток что-то кроили с техникой. Когда мы туда пришли, те за решётками уже и орать не могли. Выползали из резных дверей, как червяки по ступеням... Листопад тоже, только дождливо было. И как вымерло потом... Чёрно-коричневый гранит развалин каких-то торжественных ступеней жёлтым узорным шёлком кружевных одежд этого нерядового дня припорошен. Некому красть дорогой камень - безлюдье...
Нас, контрактников, с вертолёта быстро в дело, разумеется, на повстанцев, а тут эти животные-уроды, или кто они... Бабахнуло. Разметало храм. Фрески, мозаики, всё такое... Даже золотую утварь видели под ногами. Глазам не верили... Подбирать некогда было. Не раз уже собирался походить тут, посмотреть. Будто клад ищу. Ведь неприкосновенно здесь всё... Некогда опять. Тропа вдоль быстрого ручья, по руслу бывшей реки, наперегонки с ним подгоняют, торопят любовью заняться, а не костями и красотами. Впереди жизнь, не смерть... Ноги не спешат, парят-скользят, в небо синее норовят оттолкнуться и-и... Вот он - Край Света. Час настал. Сама принцесса намекнула: мне не показалось, нечаянно вышло, раздетую в купальне... Вдвоём - она и я. "Ню", "неглиже..." Покраснела по-детсадовски, но глаза не сразу отвела - всё рассмотрела, уверен. Обещала сегодня решиться: нельзя сразу, мол, не подумав ни о чём. О будущем - хотя бы... А оно - "...следствие прошлого и причина нового будущего". Но ведь принцесса! Здешнего короля любимая дочка, самая настоящая.
У откоса обочины, заросшей камышом и болотной кашкой, на высоких соцветиях шевеление. Крошечная белокрылая детвора дружно ужинала пахучим - нектарные хихикалы, дружная наблюдательная стайка. Притаились, прохожего заметив, под цветы маскируются. Ждут, пока пройдёт гора, насмешливо шепчась, как соловей "загугукал чему-то..." Устал, что ли? Я невольно прислушался, точнее вспомнив чудесные разговорные уроки принцессы-феи... Но это, оказывается, горько отзвучало простое садовое гукало. Оно, выясняется, лишь вознегодовало на засилье этих певунов-всезнаек, вконец распустившихся в месте общих концертов. Откуда днем соловьи? Да в это время года... Не смешите.
Машинально спугнул их и полетел дальше. Они цветочной волной брызнули в закатный простор с новой персональной дразнилкой: "Не он, не в нас, но обознался, а кто-то третий, невзначай...- С восторженным ужасом, писком и визгом: - В недоумении остался без приглашения на чай...Цветочный чай, как молочай, горчит же чай?!.." Дальше не разобрал, не слышно уже - далеко. Белые крылышки, будто подхваченные ветром, унесли их куда-то... в неведомую даль? ...Мне неведомую. Даже гукало досадливо молчало. Тогда я на ходу ступнёй поддел и подбросил им вслед стайку листьев - полетать тоже! Нет, падают... Отлетали. На плечо мне тут же села худенькая чёрная муха. Шустрая, деловая: воодушевлённо лапки потирает. Даже, вроде, усмехается. Нет сомнения, непростая это... Людмилкой зовут. Старая знакомая. ...По темному прошлому, шутит она, когда в духе. Тоже проводила их угрюмым зеркальным взором:
- Жаловаться полетели... Между прочим.
- А? - переспросил я, прислушиваясь, и сделал вид, что только сейчас заметил ее. Скосил на тощую фигурку глаза. - Привет. Чего?
- Потом узнаешь... - Она и не подумала повторить предупреждение, но голос повысила: - И не ори! Шуму, ветру от него... Не дыши на меня!
- Что ругаешься, - интересуюсь, выдыхая в сторону, - и сейчас, до сих пор, "никакого настроения нет"? - Она задумчиво перебирала задними лапками ворсу майки и не отвечала. Но что-то ей было нужно, иначе бы не сидела тут: фрейлина свиты ведь? Её высочество, двенадцатая фея, может, передали мне слова какие-то? "Этакие..." Но не то это существо, чтобы сказать мялось, стеснялось. Тем более - обидеть. Я помолчал, притворившись обиженным, но скрывающим это. Глотание обиды понравится. - Какие новости? - спрашиваю. - Как с питанием?
- Э-э... - Она недовольно шевельнула крыльями, о чём-то другом думая. - Какое теперь питание... Зима скоро. Нектар собрали. Молочай да пырей пришлось добавлять: кислить стал... Теперь горчит. Дела никому нет. Да, тебя-то не было... - Помолчала, думая и смягчаясь. Я не торопил, шел себе, босыми ступнями тревожно листья расшвыривая. Людмилка перелетела на другое плечо. Пожужжала саркастически и горько усмехнулась: - У вашего любимого гукалы опять мальки вывелись, и тут же, естественно, зуб разболелся, как всегда, когда не надо... Октава теперь не та, все. Только тон портит. Слышал сейчас? Отец одиночка... - Зазеленила перламутровые глаза. На меня странно взглянула. - Двенадцать Леокадий наша пропала...
- Опа... - не поверил я. - Иди ты? - И подумал: "Вот оно. Персональный отлуп от принцессы. Вежливо..." Моя разочарованная рожа в выпуклых зенках два раза искаженно повторилась, как в кривом зеркале. Спрашиваю с подозрением: дома, мол, нет? То-сё... Как водится. Нет, не шутит. Головой вдумчиво покрутил. - Мне ж назначено? Теперь... Не пустят? Без неё... - Начинаю соображать. - Эх, а во дворце-то... что?
Людмилка неприязненно хмыкнула, как эти белокрылые дурёхи.
- Во дворце, парень, тоже дела... - ответила, вздохнув горько. - Бешеный О"Гурец совсем, гад, свихнулся - все масти игнорирует, даже свои - военные!.. Носится, как сумасшедший по портретам, метит: Леокадий, видишь ли, ищет... Плачет, причитает, зовет, будто тайную дочь родную. Будто только ему одному двенадцатая принцесса нужна... Будто никому больше дела до нее нет... - Людмилка то ли всхлипнула, то ли просто голос дрогнул. - ...А где она, бедолага наша, теперь? Э-э... То-то. Никто не скажет. Даже я. Аа-а... - В закатное небо, на полыхающий Край Света тревожно покосилась, на Вечный Обрыв. - Может, уже у белых давно. В темноты ударилась. Пока мы тут грязли близ монастыря...
- А кто же правит?
- Да кто... - голосок злобно дрогнул. - О"Безьян старый с компанией... Кто ж еще? Формально он глава, не принцесса. Он-то совершеннолетний... - Муха чуть зуд приглушила. - Старым теперь не называй. Жениться, говорят, хочет. Старый бонвиван... Прости, Господи, душу грешную. Король-чик...
- Стой! - прервал я. И сам стал, озираюсь: - Где дорога-то?
- А-а? Заметил-таки... - Людмилка опять злорадно зазеленила глаза свои лупатые. - Дошло, наконец? Ну, слава Богу... - От возбуждения она даже в воздух поднялась с переворотом. - Умник... Тебе о чем толкуют?!
- Не понял... - Башкой кручу: - На что намекаешь, зуда... Иди, умойся. Я что, первый раз прихожу? - возглас мой все же сник. - Ну, Её высочества нет... Ты рекомендуй! Я же помочь?..
- Не ори, - отрезала она грозно. - И так всем слышно... Я тебя не виноватила! - Нервно кувыркнувшись в полет, снова присела на воротник, ближе к уху. - Фу, серы-то накопил! Грязнуля. Еще возникает... - Самоё муху было не видно, только ругань удаляющаяся и приближающаяся: - Сонное царство ему... А под ногтями чистить, в ушах? Под ноги глядеть? Вояка, жених! Помощники... - Заёмный Голос у нее сел. Зашептала хрипло: - Старики теперь не хотят иных ко двору пускать! Не видишь? Домой ступай и жди... Прояснится. Неделями не бывают, а потом возмущаются, не верят!.. Вон бушуй к темнотам своим. Предстоятели... Ты их любишь. У них опять, говорят, превентивные аресты и умерщвления. Пенитенциарная система, видишь ли, не справляется. Помощь нужна. Только Седого своего сейчас сюда не веди! Будет опять вчерашний день в словах искать... Всё, надоели беженцы психованные, не до них... Скоро самим жрать будет нечего! - Ее стало едва слышно. - З-з! Постное им, да белое. У него "наследственно желудок испорчен", понимаете ли. Спорщик без аппетита...
Препираемся, отношения заинтересованности сторон проясняем, а громадный облетающий клен, как стоял на месте чёрной махиной, в двух шагах от тропы, так и стоит. Нет Перекидного Моста и всё. Га-ад... А я уж, сколько с ней шагаю? И ветер навстречу... сильнее и сильнее! Тихо же всё было? Только что... Листья с него мёртво перхотью посыпались. Дорога, прямо на глазах, горбится, топорщится, на мелкие тропочки разветвляется. А те сразу в стороны и назад загибаются. Понятно... Ворот так не увидеть. Ну ничуть, нигде! Бор шумит, вода в ручье поплёскивает, развалины арок потемнели. Был, был здесь когда-то настоящий мост. Да вот... Время.
- Кто это делает? - спрашиваю раздосадовано. - Калерия-кавалерия? - "Опять, думаю зло, "Пиковая дама..." Тетушка-породушка. Разузнала. Такой момент! Ах, ты ж... Снова взялась воспитывать". Схожу с тропы, ветер стихает. "Ну, ты... Зараза старая. Испугались её... Не пускает. От, ведьма..." - Что молчишь, померла?
Без ответа. Скосил глаза на воротник, ближе подтянул... Нет Люды. Так, и эта сгинула. Язык прикусил. Елки-метёлки, веники... Испугались, не испугались: ведьма - тётя у принцессы. Какая там фея... Понты одни, да реклама. Просто рядом постоишь, потом затылок ломит. А пять минут разговора - с улыбками, с комплиментами! - ночь потом не спишь. Даже Людка, с её подколками и руганью, больше на фею тянет... Что ж делать? Как был из дома босой, в спортивных штанах... С голыми руками. В полушаге от Моста и Ворот... Только, где они? А скоро стемнеет... Посинели, сгустились сумерки. Время теней. Каменный крест вроде бы где-то тут стоял...
Возвращаться домой, в постель, ну очень не... Тут такое может начаться, пока вернешься... Вот, смотрю, за тропой - поодаль, у осыпи уже, до самой кручи недалеко - высоченная... Ну, да - лестница. Если б не листопад, обнаживший всё, не углядеть бы в чаще. Прятали, готовили на верх лезть, а там граница. Ясно. ...Что девка красна. Ах, ты ж... Может, это она и готовилась? Тайно распорядилась. Ждать нас с Седым не стала, о Возрождении страны снова по книгам и преданиям толковать... Каким-нибудь уродам-контрабандистам доверилась, пошла с ними самой поглядеть только - удостовериться. Да с тем и пропала теперь? По наивности, по доброте, - фея же? - человеческой душе себя доверила. А души там искать... М-да. К клену притулился и думаю...
3. Двадцать третий год. (Дом. В тёмном месте, на узкой...)
Думаю, пока подремлю под дождичек ещё чуток, устал - набегался... Лень постель стелить. Ага, сейчас. "Дз-зынь, дзынь!" - в двери. ...Сосед. Телевизор, спрашивает, работает? Э-э... Нормально? У него рябит, и звук пропал. Что-то всё - одно к одному - скопом: и погодка, и новости, и телевизор... Слышал, передали, каждую ночь люди исчезают? Прикинь, идёшь поздно с работы или от подруги... Включаю - да, рябит. Пробуем регулировать - рябь и тишина. Потом зашипело... Антенна? Оборвало... Конденсатор разрядом бьет. Тоже внутри добра поднакопилось... Если двенадцать раз, - грустно шутит пришелец, - значит, полночь, пора?
Озадаченный и опечаленный он ушел. Я, зевая, к окну, а та-ам... Только на Перекидном мосту свет от автомобильных фар да окна автобуса светятся. Темень-тёмная. Фонари будто задуло и залило. Ветер чёрные тени деревьев мотает. От остановки иду сейчас - в домах ни огонька. Дождя, правда, ещё не было, чуть накрапывал временами, но ветрище... Пыль метёт и аж воет. В темноте такой бурей кажется. Вдруг крик. Вопль истерики. Вполне серьёзно орут. Близко... Кусты затрещали, топот, возня... Женщина кричит - зовёт на помощь. Плачет. Успокоиться кого-то просит? Все спокойны. Рядом воинская часть. Может, солдатик какую-нибудь уговаривает... Сейчас. Успокоится он... Опять кричит. Ч-черт бы вас... Куда деваться? Бегу. На крик, куда же ещё... Теперь всё иронизируют по этому поводу. Знаю, наколоть могут, - во всех смыслах - но... Раз ты мужеского полу, брат, и таким себя считать хочешь...
Бесконечными ожиданиями сумасшедшего, как всегда в тоске, тянутся в бушующую темноту бетонные плиты заводской ограды. Я - туда, теряя настроение окончательно... Через трамвайные рельсы, под свист проводов, через... какую-то натянутую проволоку, отгораживающую поливную травку и шумящие деревья... В одном месте колючие высокие кусты. За ними отмостка стены. Ветер воет. Кусты рвёт и ломает на сторону... Оп! К стене кем-то нескромным прижата. Кричит опять. Колени подогнула, его откровенные руки отцеплять пытается... Высокий бородатый мужичина в цивильном, не оголодавший солдатик.
В классе шестом-седьмом, было, когда тоже на помощь звали меня, вид сделал, что не касается "чужая" разборка. Авторитет юный, паучок-дурачок, и муха-цокотуха, одноклассница. "Поцелуй, а то в морду дам...", типа. Перспектива вмешательства настолько мрачной показалась. Короче, взгляд мой на сей предмет с тех же, примерно, пор изменился под напором реальности. Убедила жизнь: вид делать, - по крайней мере, перед собой душой кривить - слишком дорого оплачиваемый идиотизм. Себе не ври - без толку. Действительность очень больно напоминает, если нечто хотят забыть, заслониться какой-нибудь лицемерной хренью во спасение от напряга, вроде возвышенных фантазий, или - напротив - слишком старательного пофигизма, опускающего всё и вся до желаемого к случаю. Увы, выдумки - только выдумки: хоть возвышенные, хоть подлые... Реализм. Даже в фантастике. Иначе - обломы сплошь, кошмар пробуждения. Похмелье "во чужом пиру..." А по поводу "чужих" дел, совсем просто: это каждый раз по ситуации, настрою и личному опыту. Как аукнется, как откликнется - очень непросто угадать. Кто морщится и отмахивается, тоже убедился, ни в коем случае не всегда правы оказываются, ничуть не чаще встревающих.
...Мне бы что-нибудь заорать для неожиданности, там: "Взвод справа, танки слева...", а я тоже - отцеплять. Рыцарь. Сразу и получил в нюх локтем. Обидно. Сам ему въехал... Наверно, мало. Но он ее бросил - на меня растопырился. Пьяный. Аж стебает его, бедного. Здоровый, змей, с меня ростом, но плотнее. Постарше. Седой, что ли... Или блондин? Клешни-то, клешни?! Замок железный. Оп-па... Пьяный-то пьяный, а к нему в охапку попадаю. Сдавил, бык, не дохнуть. Зато сам горячо водярой в лицо пыхтит... Сатаны ему тут все... Руки кольцом сдавливает, как щелкун рычит! Опять обидно: везунчик... Завозился я уж по-взрослому. ...В пятак, в хавку бородатую ему. Потом - лбом же - в живот, и колени подсек. Он сел. Ну, я ему - за все хорошее и от сердца - ботами. Получилось сильно, с чувством... Он брык - готов. Тут крик возобновился. ...Не понял. Смотрю на нее. Это, оказывается, в мой честный адрес... К нему кинулась - трясет, пульс щупает. Муж, что ли... Мне не обидно? Из носа покапало, ладно: высморкался и все. Ну, пуговку оторвал. Но в душе как-то... Что ж такое "не везёт", как с этим бороться... Её сортирной ведьмой поименовал, даром, что красивая кукла, вроде... Часто так: случится что-то, думаю, должен бы переживать, а не чувствую ни фига, спокоен. А иногда, - странно, - по пустякам... И он же ещё меня Сатаной? Свинья. Что-то здесь, как-то...
"Дз-зынь!" - Дергаюсь. Теперь телефон. Очнулся, трубку хватаю:
- Да?..
- Ты, Чмо в ботах! Не спишь, дрочишь?.. - Голос детский. Старательный мат. А-а... "Ржунимагу, типо!!! Бу-га-га!! Мальчег процывный..." Или сетевая Масяня какая-нибудь. "Хрудью меряцо". Хулиганистые тинэйджеры. Оно думает "поднимеццо", если им "некта "опустиццо..." Так-то тебя, мол, и так. Туда-то и сюда. Тонко формулирует, гадик. Интонации правильные. "Мемоар", короче, и "постенг" сетевой. - Второй час ночи! - гырчу и на их язык перехожу: "...физдипеть" тут мне! "Упыздь, сцуко!" У меня определитель номера. Тридцать шесть, - говорю наугад. Реагируют быстро. - "...фигасе!" Скучно с тобой, мужик. Поговорить не о чем. Пи-пи-пи...
...Поговорили. Как воды напились. Такой юмор. "Пи-пи-пи..." - снова, откуда-то. Открываю глаза - телевизор - зуммер и мигающая надпись: "Не забудьте выключить телевизор! Не забудьте выключить..." Выключил - не ори. Теперь, может, хорошее приснится. ...Не помню. Тоже случается. Проснулся одетым. Постель не разбирал. Желтые кленовые листья на сдвинутом одеяле вытканы. Тапочки на стуле, под рубашкой грелись. Сосед деликатно оставил, когда на подоконник влезал - антенну проверяли. Да и ладно... Мать в Москве, не видит.
Отпуска моего еще две недели... В календаре средневековая гравюра. Рога-копыта, хвост, всё такое и заклятие на латыни: "Vade retro Satanas!" И-ех... Меня у завода не по матушке, выходит, а по-латыни?.. крыли. Оп-па-па... Вчера ещё чуял - странность. Вот это "солдатик..." Пошел за почтой. Вместе с газетой - пакет: работу вернули. Не везет. Сопроводиловки я обычно читаю, но не верю им. Теперь тоже не расстроился, но, когда за стол сел, всю эту макулатуру разложил перед собой - понял: все, не возьмусь больше. Во всяком случае - долго. "Satanas..."
Сидел у телефона, лицом к окну, гравюру календаря на свету рассматривал. "Отыди, Сатана", значит? А он белый и пушистый... Но, латынь-то, латынь?! Откуда... Чудеса. Хотя оторванная пуговица за ночь не прижилась, нет. Не привилась сама. Э-эх... За тюлевыми занавесками прилип к стеклу предпоследний день сентября. Утро, вечер? Не поймешь - сумрак. Дождь опять. По Перекидному мосту боевые машины на полигон бескрайней колонной - со светом... Зеваю. Мать должна приехать: может, завтра... На день, на два? Убраться бы... Книги и папки на полках, на привычных местах. Их давно не трогали... Колонки, пыльная крышка музыкального центра, кипа компактов и кассет под потолком. Можно пыль стереть. Можно и не стирать. Надо бы пуговку до её приезда найти и пришить.
Видно, привычная надежда остается и не дает настоящей тоске накатить. Мол, ладно-ладно, не вечер. Ещё разэтакое нарисую, что вы. Но сколько можно? Практика, практика - Критерий. Так что - сиди... Никогда не думал, что разочаровываться в себе буду так спокойно... Ну, не на стенку лезть, а все же. Все-таки странность: ведь любить себя полагается, в возможности свои верить, а тут? Сижу. Самое сильное - это некоторое неудовольствие. А бессмыслица любого дела очевидна. И нос припух... Холод собачий. Батареи ледяные. Дома сижу, мерзну, как дурак. Ну и отпуск... В телевизор уткнусь и все. Читать не могу - не лезет умное.
Сосед опять приходил, пьяненький. Говорит, телевизор сам, гад, стал включаться! Как так может? Нет-нет, потом - глядишь - работает. ...И не забывал я его! Новинка? Мастера сейчас вызывал - смеется, гад. Но за вызов взял... А теперь радио - та же история! ...Не шутит. Печалится: "Может, крыша поехала... От пьянки?" И в глаза смотрит: "У самого-то, как? Включал сегодня? Может, все же - новинка? Чё с носом?.." Хорошо - телефон зазвонил, я - к трубке... Сосед ушел, не дождался. Что ему скажешь... Правду? Точно, решит, крыша у парня течет... Не "новинка" тут, а Людмилка. Только промахнулась мал-мал: не в ту дверь запулила, в соседа попало... Смотрю в зеркало на нос... Але? Громче! Вас..." Неужели нашли... Не-а. Не стала бы доставать. Что-то ей всё-таки надо.
4. Сонное Царство. (Край Света. Подготовка акта...)
"Надо, надо идти, конечно, - нетерпеливо думал Борис, вглядываясь в тревожную синеву закатных туч над пустыней. - Жди, не жди... Прямо сейчас. Пока это еще как-то возможно. Транспорт тот Сподвижник то ли сможет подогнать, то ли... А пропажа "грязи" из арсенального сейфа всё равно скоро автоматом обнаружится - да в таком объёме! - ясно: очень информированные враги с большими возможностями в обители готовят нечто крайне серьёзное, и начнется истерика - похуже прежней... Тогда и с транспортом - хана. Кому охота во сне молодым помереть? Теперь же, если кто из зрячих мирян и увидит здесь неясного, могут принять за добытчика или "самоотверженного" послушника, Судом Чести посланного вместо пожизненного срока грязный дух из убежищ вручную откачивать. Нерядовой случай, но понятный. Энергетический кризис, вы должны сознавать, дефицитное электричество - в первую очередь! - смыслящим... А мы постараемся, чтобы и не увидели. Даже его - в маске..."
- Сегодня ты Алекс, - настойчиво обратился он к медлившему монаху, решительно отстраняясь от холодной бетонной кромки лаза. - Вчера, значит, был Метилла. А завтра?.. Зан? - спрашивая, с надеждой всматривался в мрачные прорези белой маски. - Пора, может, уже, а? День кончился. - И нездешне пошутил: - Раньше сядем, раньше выйдем...
Седой пока не отвечал и старался смотреть в темные углы давно разрушенного мемориала. Возможно - сосредотачивался на "нерве дела". Наверно, эти имена - как раз "секреты завета". Столько тайн... Каждую службу - новое имя. Сущности себе обновляют. Или следы путают. С кого спрос? Но дорогу-то покажет... в новом качестве, проводит с мешками до места? Там уж дядю Борю не надо учить... Да и до Моста бы нехило... Обещал сам спустить. Пульт, мягкие детонаторы, альпинистская обувь, страховочная приспособа, дистанционная одёжка... Холодно там, говорят спускавшиеся. Кто-то, значит, выжил, раз говорят... Вышли же вот в новые развалины? На поверхность, значит. Ничего, тихо. А сколько сомнений было? Ночью - дело другое, разумеется...
Ветер песок несет - красная вечерняя пыль над барханами завивается и ложится рябью теней новых песчаных волн. Расколыхавшийся закат, угасая, тлеет и тлеет. Светило в разрывах темных многослойных облаков попеременно полыхает вселенским пожаром и быстро "гаснет". То и дело скрывается на зыбкое дно неба, как сияющая линза рухнувшего сторожевого прожектора в подмывшую его быструю тёмную воду с наползающими прибрежными льдинами. ...А Седой всё медлил. Закрыв глаза, ловил веками слабое тепло. Соскучился под землёй, какой разговор, но маску не снимет... Ни за что. Провожает светило!
- Как хоть оно называется? - спросил Борис безнадёжно.
Но на этот раз глаза медленно открылись. Узнав Бориса, темнот в закат вперился и, кашлянув, как истый храмовник, распевом "прорыдал":
- Великий и Лучезарный! Глядящий во Зло и Добро, Призывающий и Отдаляющий. Изменяющийся и Изменяющий... Непостижимый в сути. Кхм-кхм... - Кашлянул снова, кивнул и, глядя в глаза, свой мешок Борису медленно подал. - Осторожно... Это осторожно. Я скоро. Последи тут...
Вздохнул и, нехотя, снова вниз спрыгнул, в нору. А "послушник" вернулся в пролом и, вздохнув тоже, сел опять под стеной так, чтобы знобкому ветру из пустыни меньше доставаться, но и видеть вход полумёртвого монастыря. Подземный город, по сути. "Какая разница, - подумалось, - больно оттого, что жизнь вокруг дрянь дрянью, или жизнь кажется дрянной оттого, что больно? Ведь больно. Какая - в чем? - разница... И там, и здесь - фе... Здесь - совсем уж непролазное: тонут... Дома еще туда-сюда. Пока. А в Долине? ...Ну, тоже наверно, хоть и Райское. Хотя... Не сравнишь. "Фекалии" элиты да, конечно, но..."
Великий и Лучезарный, в последний раз оглядев закатный мир, ушел к себе, за край пустыни. Огромное темное веко планеты снизу закрыло его красный глаз. Наступал мрак. "Так уж случилось, - привычно пытался успокоить себя раздосадованный промедлением Кур. - Так вышло: очень горячая точка..." Иногда, тренируя непредвзятость, Борис вынужденно называл себя - Кур. ...Ну, который в ощип попадает. "Под раздачу попал" впервые он давно, ещё в глубоком детстве. После гибели отца, у матери молоко пропало. И пошло... Полезное, козлиное, стали давать. "Питание искусственное..." Дорого, да и трудно достать. Коровье, засранец, не желает - орёт, рассказывали, бутылочку с соской норовит об стол... Надрывается! Нервишки ещё не выросли, а туда же... Растущая психика, тревожились врачи, на пределе: как-то скажется? То ли необыкновенно разовьётся, окрепнет и закалится, то ли напротив... Стали сахарок добавлять - слава Богу! - "орец" успокоился, но неполезно, неполезно... Болезни, что поделаешь, липнут к "искусственникам..." А хилого и болезненного мальчонку даже младшая уличная гопота норовила инстинктивно задвинуть, не говоря уж о сверстниках и старших. Тем более, когда от дома оторвался в школу. У-ух... Слёз, мыслей о смерти, черноты беспросветной!.. У кого-то, хоть отцы есть - какая-то заступа всё же. А тут... Школа-то окраинная, ко всему, в криминальном районе... Но не размазали, не получилось. ...Вихрь из последних сил погнал по камню бывшей мостовой песчаную пыль и стих, будто выключили. Последние лучи погасли. Ледяной сумрак потускнел.
Борьку, наверное, молоком от бодливой козы потчевали, да от бешеной коровки добавляли. Чтоб спал... К делу понёсся-отнёсся всерьёз. Пусть и вынужденно, и не сразу, не сразу... Долго-долго мялся, мямлил, но, куда деваться... Но. Рогами прочно упёрся. Такой заводной козлёнок в нём открылся! Рожки, хоть и мелкие пока, но... Всякая там физкультура и спорт, азарт откуда-то взялся! Коньки-лыжи и прочие плавание со стрельбой - сверстников догнать, да перегнать! "Вашу мать..." Это само собой - здоровье будущему защитнику Родины и угнетённых. Александр Васильевич Суворов примером от деда дан был... Но и обязательный бокс нашёлся в секции "Трудовых резервов". Рукопашная, самолюбивые уроки азартного Дяди-брата, посидевшего и поседевшего в известных местах, - как теперь всеми признано, совсем даже неотдалённых. Короче говоря, кто ищет... Едва не исключили из школы воодушевлённого "переменой участи" в седьмом классе ещё, только из пионеров выперли за всё хорошее. Пожалели: мать-одиночка, то-сё... В настоящего рогатого козла не вырос лишь, наверное, благодаря покойной бабушке. Сумела твёрдо убедить, что и у кошек-собак тоже кровь красная. Им тоже больно-обидно бывает, как и абсолютно всем людям, и они по-своему плачут - Бога спасти просят. Спасатели Ему нужны, а не мучители. Те другому служат... В церковь брала. Потом, может быть, нужные книжки добавились - учителям спасибо. Беззаветно полюбил это дело, чтение, юный Бобок: чудные миры открываться стали! Не предполагал.
...Ржавая стрелка на мятом и облупленном гербе Белой Веры сдвинулась вниз, на три деления сразу - "Жертва", - освинцованные ворота провалились. Появилась первая фигура. Темноты никогда не выходили с открытыми лицами. Пустоглазые оловянные маски незрячих, появляясь, одинаково бледнели при свете звезд. Серые же тяжелые пыльники однообразно колыхались в такт шагам. Классически опустив друг другу левую руку на плечо, они выходили и медленной вереницей растягивались, как древние слепцы по бесконечным проходам полуразрушенной столицы. Было их не счесть. Иногда процессия тянется, говорят, через весь квартал... Наугад сворачивают. Наугад стучатся в убежища проводники. Наугад их блаженные руки осеняют помертвевшего избранника. Помраченный рассудок поводыря, поясняли сведущие, - гарантия непреднамеренности... Раза два в месяц - эта привычная жуть. Закон. ...Но почему они лиц-то не открывают? Боятся? "Вдруг приснится..."
Добровольное Общество Содействия Армии, Авиации и Флоту - ДОСААФ родной, в нужное время, перед армией, с самолётами и парашютами познакомил. Почти "подружил". Если бы не одно "но..." Спортивная стрельба в большие мастера не вывела, надоело без серьёзного применения быстро, но тоже кое-чему обучила прочно: не дилетант, нет. Довольно твёрдым стал Бобок, как и полагается косточковому имени-племени. Куда-нибудь воякой-контрактником от большого ума только, наверно, случайно загремел лишь раз: и деньги обещались, и впечатления... Недолго, к счастью. Учёба "помешала" и книги. Самые лучшие, кроме как в "Читалке", не найти тогда было. А читальных залов в "горячих точках", по всему видно, нет. Куда ж тут? Да и не порисуешь всласть, как привык... Иначе говоря, Рыцарь печальный, хоть и без образа, хоть и наивен бывал, многажды убедился уже сам, но, но... Съесть его просто не съешь - как минимум. Даже с хреном... И не разгрызть... так просто. Без специальных инструментов и подготовки. Зубы обломаешь. Бобок ибо. Вот обычные люди и догадались его звать на помощь, когда кто-то, приближаясь, начинает голодно скрипеть челюстями и цыкать-щёлкать кривыми или красивыми зубами... Спасатель - не спаситель, да. Но не мучителем же быть? Паскудство такое.
Седой вернулся со вторым тюком. Подождал, пока процессия в тень подальше отползёт, позвал кивком, и они тоже, наконец-то, снова двинулись. По откосу долго крались. Нет, Седой сказал, что ещё далеко до Края и самого обрыва в преисподнюю. Этот спуск так только - с холма Славы... Столица была на девяти холмах, "На великих Горбах..." "На гробах", - так и просится на язык. А ляпнешь, где не надо - сразу кощунство прилепят, наверняка. Это минимум. И пойдёшь, как миленький, опять же в "пустыньку" - грехи замаливать... Спотыкались, продолжая одеваться на ходу. Армейское - "бывшее в употреблении". Не стрелять же... Греет, не воняет - и ладно. Говорил - обязательно дезинфицируют... Думать, что это одежда, быть может, с трупа Борису не хотелось. Никто здесь об этом не думает - ценится довоенное качество и тепло.
А подмораживало, как следует. Снежок откуда-то стал срываться. Небо какое-то "облетевшее": редко-редко крупные звезды. Мелкие все просыпались снегом. Хрустит под подошвами, как только что прохрустел "звездный" за темнотами - ушедшими в противоположную сторону, монастырскими смертиями. Борис оглянулся - темень. Только развалины слегка фосфоресцируют. Седой говорит - не радиоактивно. Здесь другая беда... Впереди - шагах в пяти - неясный серый силуэт. Это он свою форму сверху надел на всякий случай... Темнот. Самый настоящий, матерый - разматерый. Алекс - Метилла - Зан... Сйчас уже Зан, так сам сказал. Ну, пусть Зан... Хранитель убежищ, куратор Монастыря, Почетный Гость... Что там еще? Главный Врачеватель... Скромный герой. Тайный членолог. Летописец даже... Да, Боже ты мой! Сколько еще там... Во - знакомство. Хухот свел. ...Хромой. В Музее Обороны и сам теперь ждет. Раньше Борис иногда ночами дежурил с ним из любопытства. Тому - хромому - трудно одному все обходить. А Борька - "Молодой" - глазел заодно. Жуть. Ракетная платформа на воздушной подушке - может и на катках по грунту, в целях экономии топлива - девять человек экипажа; возможна ядерная боеголовка, стратегического назначения; не уцелело ни одной...
Они нарушают Закон. И по всему, конечно, "непрощенно". Не стоит попадаться. Даже с ним не замнут. Будут судить. ...По откосу временами осыпается гравий из-под этих жутких "альпинистских" ботинок. Борис затаивает дыхание... На этом склоне, рассказывали, когда-то были богатые каменные особняки. А внизу элитное кладбище... Спускался и вспоминал Людмилку, старательно намекавшую, чтоб Седого не брал вниз. Или - наоборот - брал, вопреки... Без образованного Метилы, кто бы к такой технике подошёл? Для чужих ушей болтала?.. Седой же идет совершенно неслышно. Шум лишь от засланца. Как ни старается - тяжел. Темнот, наверно, молча жалеет, что повел: замечаний уже не делает. Что с того, что погибший здесь вполне может проснуться где-то ещё и забыть тяжкий сон? Может ведь больше и не проснуться никогда и нигде... Никто того точно не знает. Считается, можем после гибели очнуться в таком месте, что здешние каторжные пески пляжем покажутся. Что заслужил...
Борис опять подумал о том, что надо Людмиле... Помощь. Такая? Леокадию образумить, а может и спасти... Потом, вдруг, ему было уже некогда думать. Сначала Седой приостановился и жестом остановил спутника. Тут только Борис услышал приближающийся ноющий звук патрульной "грелки" и заметил на верхушке развалины мелькнувший свет прожектора!.. Потом они кинулись в какой-то пролом и понеслись в темноте так, что бедный засланец точно не знал, где у него одна нога, где другая... Боялся только, что вот-вот рубанет из мрака в лицо какой-нибудь выступ, прут или еще что... Или сам сейчас рухнет в завал старого убежища с сухими трупами... А в Пропасть загреметь? Ведь Край Света... Потом и про это забыл - устал. Только руки вперёд выставлял во мрак, чтоб, хоть как-то... А Седой хрипит, что у них биолокатор... Ходко стебает впереди, почти не спотыкается. Понемногу вроде даже удаляться стал... А бежать первым опаснее. Да с таким грузом... Потом затаились. Потом дело делали. Потом снова рвануть пришлось. Уже налегке...
Лишь бы Край успеть перескочить в темноте... И не упасть - пока Место обесточили, пока большую тревогу не подняли, пока... Да елки зеленые... "Падают от смеха и пули, падают в пропасти отчаяния и на колени, - мелькало в мозгу. - Падают бомбы? Дождь... Падают, как подрубленные и подкошенные! Падают расстреливаемые и пьяные. Падает настроение и камень с горы... Крепости падают и содержание лейкоцитов... Падают с неба звезды, снег и мертвые птицы! Листья упали и - гора с плеч... Сердце упало и голова на грудь... Падают династии, режимы и диктаторы". А нам нельзя...
...Взбешённые храмовники выскакивали откуда-то из бетонного уха Лучезарного по одному: слишком узкое отверстие. "Церковных воров Сатана лижет: в руки не взять!" Выскакивали и падали... Как в спортзале. Ну и что ж, что их было столько? Что ж, что некоторые вставали? Битые уже, напуганные... Больше старались не попадать под руку. Притаиться предпочитали. Знать не знали, сколько здесь напавших "воров". Сбитый с ног имел право оглядеться, помощь позвать. Инструкция... Двоились-троились бесстрашные силуэты во тьме и тоже падали... от ударов "...по ногам, в туловище, в голову - ногой, кулаком, локтем, лбом... Да всем"! Только успели "грязь" спрятать - тревога - завыло... Слова складывались сами. Теснились и отталкивались в напряженном мозгу, заблокированном Седым заблаговременно от статического сканирования Места.
Механически-точно спускались по деревянным перекладинам длинной прогнувшейся лестницы. Не спешили - это бессмысленно: помешать столкнуть лестницу любому, подошедшему к Обрыву, невозможно. Надежда на то, что для простого мирянина и, тем более, монаха-темнота приблизиться к границе преисподней, пожалуй, потруднее даже, чем прыгнуть туда в горячке... Сбитые костяшки на руках щипало. Тёплый воздух долины стал ощущаться по мере спуска. Хорошо, наверное, ещё и то, что темень внизу: приведись днём лезть с такой высоты? Трудно и представить... Как с облаков. ...Да! И еще падают в изнеможении "За Гранью". С освобожденным мозгом и духом. Уже? Господи... Хотелось немногого - лежать и свободно дышать. Сколько счастья...
5. Двадцать четвёртый год. (Травматология. Счастье...)
- Ау? - чутко откликается он, не глядя, и аж шипит, морщась, не оставляя стараний карандашом достать некое место на спине под гипсом.
- Что тута за Счастье? - любопытствую, полистав книжку. Он теперь сосед напротив. Несуеверный Рыжик оттуда тоже к окну переселился, на печально освободившееся место, в ноги ко мне. Предупреждая о намерении жестом, целюсь и перебрасываю томик через проход на Санину кровать. - А почитать? Про "сбычу мечт..."
- Без проблем! - Ловит он своё "Счастье..." и кивает, бережливо расправляя смявшийся угол. - Сегодня добью... - Бросил карандаш, загипсованной спиной о спинку кровати потёрся. Задумчиво поглаживает щёки, как бороду, и тоже листает "Стажёры Счастья". Там прочтет, там... "Счастье" мне ищет. Не находит, но делится: - Короче, - говорит задумчиво, - на трех китах оно: любимая работа, любимая семья-женщина, друзья любимые... - В глаза смотрит. - Но! У большинства, надо понимать... - Книгой трясет. - Даже один "кит" - удача?
Его пессимистическую статистику китового промысла прерывают те самые рядовые "китобои" из большинства. К Деду от двери проходят, задевая нас пакетами, незнакомые посетители. Степень их удачливости в традиционной международной охоте трудно определить на глаз. Раскрасневшиеся на холоде смущаются и ещё больше краснеют в непривычной обстановке с суднами и непустыми утками под кроватями: "Извините-простите..." Заслуженному старику воспитанность кажут?
- Идите уж... - ворчит Саня, кривясь на их приседания. Пропустив, в мою сторону снова заинтересованно щурится: - Ай, не так? Один кит, хотя бы? - Внимательно смотрит на мои машинальные кивки... Не удовлетворен, уточняет: - У самого-то, как с китами? Личный опыт...
Смотрю в сторону посетителей. "Да никак, думаю, ещё больше скучая. Намечалась пара, да что-то... Одного редакторы не признают. Другой, китенок ещё, в заграницу уплыл. А друзья далеко... Не определено".
- Не определено пока, - говорю, вздыхая. - Это идеал. А гармония недостижима, извините. Только - стремление.
- Как это?
Осторожно ложусь на больной бок, к нему лицом. Настроение, странно, больше не портилось даже китами. Нравится он мне, вот и все. Говорить с ним, дочку его смешить приятно. Да и тема...
- Гармония, Идеал с большой буквы, - изрекаю веско, - это Небытие.
- Да что вы говорите? - Александр Метиллович сделал круглые глаза. - Просто неловко вас слушать.
- ...Полная гармония, установившееся равновесие, - продолжаю, криво улыбаясь, - кранты, значит. А отсутствие равновесия создает напряжения, которые стремятся разрядиться и принять прежнее состояние, форму покоя. Напряг дает энергию движения. Жизнь - движение, нарушенная Гармония покоя... Стремиться к ней, значит, к Небытию?
- Во-он, куда тебя... - Крутит головой. - Повело-повело! Да и занесло. - Неприязненно смотрит на свою грудь, закованную в гипсовый корсет, "панцирь, кирасу". - Ну, ну? - торопит, не поднимая головы. - Продолжай, софист... - Вскидывает глаза. - Или уж сам запутался? Ты не буйный?..
- Почему нет и нет равновесия? Все зыбко, неустойчиво... Что нарушает его, Жизнь будит? Зачем? Ведь все сначала...
- Стой, стой! - в сомнении останавливает он, очи с потолка горних рассуждений к реальному, бренному телу опустив. Белую футболку на груди снова оттянул. Быстрая жена утром по дороге на работу заскочила, переодела его. Подул туда, под гипс. - Значит, стремление к хаосу, - уточняет, косясь, - стремление к Жизни?
- Дело в мере, а не в демагогии... - Киваю заносчиво.
- Мракобес ты, - неодобрительно говорит мне, улыбающемуся, разогретый оппонент. - Бредяев-Цзэн... Кто тебе такое сказал, мальчик?
- Гномик, - говорю честно. - Приснилось. - Бровь Сани дернулась. Ждет человек пояснения. Пожалуйста: - Равновесие духовного мира? Абсолют. Чтобы нарушить, нужен независимый фактор извне. Но это Абсолют? Какая независимость... Абсурд. Помимо ничего невозможно.
- Невозможно, ну?
- Значит, и Гармонию Абсолютного духа нарушить невозможно... - Сближаю кулаки. - А в материальном мире, в предельном приближении к такому же, допустим, Равновесию, нечто извне срабатывает... Дух. Сам Абсолют? И-и... Взрыв! Хаос. Все заново... Чтоб было.
- Гармоничный механизм, - иронизирует он, морщась. - А если независимый фактор возможен... и в духовном мире?
- Да невозможен! - досадую. - Абсолют. Но тоже нарушил бы...
- Ну, уж... Все-таки? - понарошку не понимает он. - А намеренно не станет нарушителем? Пути Господни неисповедимы...
- Наш бесконечный мир - это единство, - невольно понижаю голос на некоторое внимание посетителей. - Единство с устойчивым нарушением равновесия в критической точке. Вечное стремление к недостижимому Равновесию, возможно, обкатывающее варианты прогресса, эволюции... Пока это реальность. Мир наш, сами мы, разговор... Реальность? - спрашиваю серьезно. Усмехается. Я остываю. - Нет Равновесия. А критерий истины? Практика...
- Независимого у тебя, значит, нетути. Равновесия тоже... Чего ни хватишься, ничего у вас нет... - Цитируя Воланда, Саня, похоже, готовится нанести главный удар. - А ты не допускаешь, что дух...