Аннотация: колхоз, деревня, новое время, сельская жизнь, управление колхозом
ДЛИННЫЙ ЯЗЫК
УЖЕ БУДУЧИ человеком женатым, Сафоныч так и не научился держать язык за зубами, из-за чего в очередной раз и пострадал после отчётного собрания акционеров.
Учит жена, дурака, учит не высовываться без надобности при начальстве, Сафоныч какое-то время держится, сидит на собрании ниже травы, тише вора в чужой квартире, а потом - бац, по шапке схлопочет, и в аут! А не высовывайся, когда начальство не просит! Его часто и не просили, то есть, не просили совсем. А сказать Сафонычу очень хотелось.
Не дразнил бы председателя, не критиковал принародно, так и посапывал бы по-прежнему в две норки в конторе при должности экономиста, или, на худой конец, заведовал фермой. Со времён перестройки не образование, а кумовство стало важнее, и председатель терпел выходки, держал при себе Сафоныча, доводившегося родственником по десятому колену первой своей тёщи. Не чужому же доглядывать за тем, куда деньги из кассы утекают.
- В добрый час молвить, в худой промолчать! - комментировал своё выступление Сафоныч на следующий день после того, как его из конторы в три шеи турнули за публичную речь на собрании. - Нашему председателю не о кармане бы своём больше думать, а о хозяйстве радеть! Но со второй задачей ему не справиться.
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ, действительно, мало чего умел; при нём долговая яма росла, будто копали её экскаватором без выходных, день и ночь. Забутить яму никак не удавалось, а тут отчёт подошёл и выборы председателя на новый срок. Старый председатель подсуетился, водку с вечера завёз в магазин родного хозяйства и зарплату после собрания пообещал отдать почти полностью и чуть ли не за весь минувший год.
- Если, конечно, меня в председателях оставите, - подвёл он итог в начале собрания, словно огласил результаты будущего тайного голосования в свою пользу. А после доклада призвал: - Теперь, господа, высказывайтесь. Вы дураки - так прямо и говорите, что работать не умеете. Я дурак - в глаза при всех скажите. Чтоб знал я, над чем завтра работать.
Никто в зале ни рукой, ни ухом не повёл, на уловку не клюнул и слова с трибуны себе не попросил, только Сафонычу словно кто ёжика под пятую точку подсунул. Забыл он про наказ жены, да и выскочил на сцену.
- Правильно, кому, как не экономисту, лучше всех знать изнанку финансовой жизни, - подбодрил председатель Сафоныча и подмигнул, мол, говори, да не заговаривайся.
Не заметив сигнала начальника, Сафоныч бульдогом с цепи сорвался.
- В классической литературе, - он поправил галстук и застегнулся на все пуговицы, - известны два вопроса: кто виноват и что делать? Я спрошу несколько иначе, уважаемые господа...
- ...и бывшие товарищи! - подсказал голос из зала.
Собравшиеся засмеялись. Председательствующий привычно, как некогда по графину с водой, постучал шариковой ручкой по пластиковой бутылке с минералкой, и собрание засмеялось во второй раз.
- Итак, я спрашиваю, господа и бывшие товарищи. Почему бывшие? Ну, хорошо, потом разберёмся. - продолжил Сафоныч. - Что такое "не везёт?" и как с ним бороться? Достаточно ещё на десяток миллионов рублей углубить нашу долговую яму, и за судьбой нашего хозяйства к гадалке можно не ходить. Избушку - на клюшку, и по домам разбежимся частный сектор налаживать. Большую дыру в кассе хозяйства проделали за отчётный период волки, будь они неладны.
- И волки сыты, и чабаны на личных машинах разъезжают! - раздался в зале всё тот голос, что о товарищах напомнил.
Собрание проглотило реплику молча, без смеха и аплодисментов.
В дальнейшей своей речи Сафоныч поведал собранию, что расхрабрившиеся и обнаглевшие волки съели едва ли не каждую вторую овцу, да так тщательно съели, что даже приглашённые из краевой столицы охотники-профи ни костей овец не обнаружили, ни самих волков в глаза не увидели.
- Раньше на овцеферму, как в ссылку, отправляли на исправление пропившихся шоферов и трактористов, - распалялся Сафоныч, не замечая всё более беспокойного ёрзания на стуле в президиуме председателя хозяйства, - а теперь чабаном можно стать по великому блату!
- Огласите весь список, пожалуйста! - выстрелом в ночи прозвучала знаменитая фраза из кинофильма "Кавказская пленница".
Собрание и на эту реплику отреагировало гробовым молчанием, потому что в зале среди односельчан прочих профессий сидели чабаны с жёнами и друзьями.
- Любой приезжий определит двор нашего чабана по сохранившимся у него до весны стогам сена. - Сафоныч выбросил руку вперёд, будто указывая на чабанов. - За зиму с фермы навозили, а потом колхозу же и продают. Отмывают денежки - как олигархи! И в роли злобных волков чабаны же и выступают. Да я с любой овцы шерсти клок выдеру больше, чем они её настригают. Наши овцы линяют, как куры весной, а ягнята разбегаются с фермы в ночь своего рождения. Пора заявку в "Книгу рекордов Гиннесса" подавать!
- Совесть наших чабанов настолько чиста и прозрачна, - не унимался голос в зале, - что её практически не видно!
Сафоныч ещё минут десять обличал никчёмную работу председателя, однако его бурная речь на аплодисменты не потянула, а при подсчёте голосов тайного голосования за кандидатуру прежнего председателя подтвердилось, что вместе с чабанами на собрании присутствовали их многочисленные родственники.
Утром новый старый председатель вызвал Сафоныч на ковёр.
- В мире, знаешь ли, - не поздоровавшись и нахмурив брови, сказал председатель, - много чего вредного! Я, например! Ты чего себе позволяешь, родственник из запасного списка?
Сафоныч и не рассчитывал на благодарность за своё вчерашнее выступление, но вопрос застал его врасплох.
- Так я... это... Ты же сам просил критиковать, Петрович!
- Все имеют право на тупость, просто некоторые, и ты в их числе, этим правом злоупотребляют. И не "ты", а "вы", и не Петрович, а Василий Петрович! - И председатель огласил вердикт: - Моя первая тёща приходила за тебя похлопотать, поэтому в рядовые, а тем более, в чабаны, я тебя не отправлю. Будешь заведовать мехтоком. Зарплата там, правда, пониже. А как ты хотел? Я тоже люблю критику, но когда она касается других.
Сафоныч вышел из кабинета в несколько помятом виде. Заведывание мехтоком его не пугало. Его страшила встреча с женой, которая взяла за моду по утрам вставать не с той ноги.
Но на этот раз жена, чего с ней случалось крайне редко, не разгневалась.
- Язык у тебя, конечно, длинный. Давно пора тебе его укоротить, - сказала, как отрезала, без намёков на возражение. - Но это хорошо, что он наконец-то довёл тебя до мехтока. До тебя все заведующие держали по 30 свиней, потому как дармовым зерном из вольных закромов мехтока их кормили, а недостачу списывали на крыс и ворон с галками - как ворованных овец списывают на волков чабаны.
Внешне всегда спокойный в разговоре с женой, на этот раз Сафоныч не сдержался, высказал всё, что думает по поводу дум жены относительно своего языка. И уже после обеда сосед в ремонтной мастерской так прокомментировал происшедшее накануне с Сафонычем:
- Мужик сказал, мужик стукнул по столу, мужик из окна вещи ловит.
Сосед, конечно, краски сгустил, но от истины недалеко отклонился.
Бывший навеселе Антон Шапка изрёк по поводу семейной ссоры Сафоныча:
- Сколько кобылке ни прыгать, а быть в хомуте!
Он тут же пошёл с кепкой по кругу в надежде сшибить рубликов на шкалик самогонки, но обычно охочие до выпивки мужики на этот раз воспротивились. Здесь же, в курилке, устроили они часовую пресс-конференцию на предмет того, правильно ли на собрании поступил Сафоныч, куда ведут их самих, и пришли к выводу, что скоро всех коленом под мягкое место окончательно спихнут в долговую яму.
А спихнуть было кому. Из Белокаменной в деревню стал наезжать благодетель из владеющей мешком денег касты. Он восторженно рисовал мужикам радужные перспективы того, как заживут они, если свои имущественные и земельные паи доверят не кому-нибудь, а ему. Им, уверял он, даже работать не придётся - просто погасит долги и ещё денег даст. А дальше, это уже по догадкам мужиков, - хоть трава не расти.
Брожение пошло меж мужиками. В деревне завелась неугомонная чёрная кошка, то и дело перебегавшая мужикам дорогу то по одному, а то и группами идущим, не давая прийти к согласию. Желающие жить халявно согласны были продаться москвичу, а другая половина, с рождения знающая, на каком месте бесплатно чирий садится и привыкшие зарабатывать своим горбом, ратовали за то, чтобы уйти под крыло владельца соседнего благополучного аграрного предприятия.
Под шум смуты местного значения председатель тащил из колхоза в свой карман всё, что мог ухватить, пока на него никто не смотрит. В свои карманы тащили из колхоза и соперничающие меж собой группы мужиков. В четвёртую, до того пока никем не прикрытую сторону, приноровился тащить и местный господин-товарищ, день ото дня отсуживающий имущественные паи и земельные доли колхозников, покидающих тонущее в финансово-экономическом водовороте хозяйство. Умирающее хозяйство рвали на части; ширилась долговая яма, недовольство людей друг другом нарастало.
Когда чёрная кошка отдыхала от беготни по деревне, в хозяйство приезжали представители налоговой службы и банка, потом зачастили судебные исполнители. Будто что понимая в сельском хозяйстве, гости с деловым видом ходили по скотным дворам. Одни пересчитывали рогатых животных слева направо, другие приезжавшие тот же скот пересчитывали справа налево. Посещали склады, мастерские, чего-то высматривали, считали и переписывали по несколько раз на дню, вызывая новую волну досужих разговоров. А пока обсуждали, работа их смиренно ждала за углом...
Отказавшийся от содержания тридцати свиней на собственном дворе и оказавшийся практически не удел у пустых зерновых складов на мехтоку, Сафоныч с головой погрузился в местные политические распри. Погуляв пару вечеров по Интернету и раздобыв сведения о щедром москвиче, понёс он эти сведения в массы. Массы, в свою очередь, понесли сведения о Сафоныче председателю. Тот специально по этому случаю отпустил усы, чтоб было на что мотать слухи. Когда обросшие слухами усы стали мешать председателю нормально питаться и спать, он вызвал на ковёр Сафоныча, чтоб в очередной раз спихнуть его вниз со служебной лестницы.
На этот раз разжалованного из заведующих Сафоныча сослали не далее местной автозавправки, что приютилась в конце деревни. На следующий день сосед в мастерской опять рассказывал про то, как мужик сказал, мужик стукнул по столу, мужик из окна вещи ловил...
Ходили слухи, будто жена велела Сафонычу или накрепко зашить рот суровой ниткой, или выброшенные из окна вещи в дом никогда не заносить.
Сафоныч согласен был на первый вариант и ради эксперимента даже пару дней усиленно молчал. К вечеру второго дня жена на радостях блинов Сафонычу напекла и стопку самогонки собственноручно за ужином преподнесла.
НА ТРЕТИЙ ДЕНЬ семейное перемирие было разрушено известием о предстоящем собрании акционеров, и первой в атаку пошла жена. После недолгой, но гневной речи она пообещала закрыть мужа на замок, чтоб тот не смог на собрании брякнуть чего-нибудь лишнее против председателя и волков, опять повадившихся в отары.
Сафоныч и сам рад был закрыться в тёмном чулане, но внутренний голос всё же уговорил его посетить собрание. Притупив бдительность жены, Сафоныч незаметно выскользнул из дома. К его приходу верноподданные председателю чабаны с родственниками и друзьями уже заняли лучшие места в зале, и Сафоныч нашёл себе укромное место на галёрке. "Так даже лучше, - подумал он. - Небось, не захочу лишний раз через весь зал до трибуны идти".
Своим непродолжительным докладом председатель Василий Петрович преподал урок краткости и выразил уверенность, что выступающие в прениях воспользуются его опытом, лишнего говорить не станут. Позиция председателя была простой: москвич своими деньгами погасит колхозный долг, да ещё даст на развитие. Откуда у москвича столько завалявшихся лишних миллионов, как и наказывал перед собранием председатель, никто из вежливости спрашивать не стал.
Но тут опять шлея Сафонычу под мантию попала, и он, закусив удила, ринулся на сцену.
- Пошла Настя по напастям, - услышал он голос соседа; хотел ответить, но, боясь с полпути вернуться на галёрку, передумал и в перепалку вступать не стал.
Проходя мимо президиума, Сафоныч хотел было налить минералки в стакан, но председатель перехватил бутылку, чем и вызвал всеобщий смех. Не смутившись, Сафоныч занял место за трибуной, дождался, пока зал утихнет, и пошёл в новую свою атаку на колхозную власть.
- Мы только что услышали сладкую сказку о нашей райской завтрашней жизни, - начал неуверенно Сафоныч, словно всё ещё сомневаясь, правильно ли он поступил, снова высунувшись на трибуну, но тут, как и на предыдущем собрании, раздался голос из зала: - Рад бы обыграть, да ни козырей, ни масти.
Это должно было остановить Сафоныча, мол, не связывайся ты с председателем, но реплика, наоборот, подстегнула его.
- Вам бы всё хиханьки да хаханьки, господа хорошие! - Сафоныч повернулся к председателю. - И нехорошие - тоже! Вот вы тут меня собирались остановить! А я вас хочу предупредить: залётный гость из Москвы не о вас радеет, не за хозяйство болеет. Не мы ему нужны, а землица наша матушка. Без земли он кто? Вот и я не знаю, кто. А землицу нашу на себя оформит, и под неё получит право на кредит в банке. Обращаю внимание здесь присутствующих: на свои, а не на наши с вами нужды. Не обманывайтесь! А земля не разграничена, в собственность на каждого не оформлена - делай с ней, что хочешь, всё равно никто не поймёт, чью землю тронули. Имущественными паями люди не наделены, мы не знаем, кто что имеет, если надумает в частники податься.
Сафоныч перевёл дух, потом возобновил речь:
- И председатель тоже хорош! В хозяйство зачастили, как вы знаете, гости из банка, налоговой инспекции и кредиторы. Со всех сторон фотографируют наших бедных коровёнок, чтоб знать, что забрать в счёт долгов. А следом наш председатель всех перефотографированных коров увозит! Куда? Может, на курорт - отдохнули чтоб и потом не по два литра молока давали, а хоть немного больше? А-а-а! Видим - и молчим! Потому что погрязли в воровстве, господа хорошие! И нехорошие - тоже! - Сафоныч вторично перевёл дух: - Извините за грубость, конечно, но вы все уже научились жить с поносом: пронесло сегодня - пронесёт и завтра! Это опасная болезнь, я вас уверяю!
- Регламент! Председатель, следите за регламентом, - недовольно выкрикнул из зала чабан Ефим Петренко, накануне собрания купивший третью новую машину. - Лишайте слова выступающего!
Под шикание собрания Сафоныч прошествовал на галёрку, а сосед не преминул его поддеть:
- Пошел по шерсть, а воротился стриженый.
Сафоныч не сдержался:
- Худо овцам, где волк воевода!
После этого собрание быстро приняло решение, в котором значилось: для финансового оздоровления хозяйства привлечь инвестора М.Р. Финикова. Переуступить право требования долга Сбербанка перед хозяйством и поручить М.Р. Финикову приступить к погашению долгов перед налоговой инспекцией путём внесения денежных средств, а также провести реструктуризацию задолженности.
Не сдержавшись, Сафоныч выкрикнул "Вы сами только что затянули петлю на шее хозяйства!" и покинул Дом культуры.
На следующий день председатель без каких бы то ни было объяснений уволил Сафоныч из заправщиков, и тот, не дожидаясь репрессий со стороны жены, добровольно переселился из дома на летнюю кухню.
А вечером, чего за ним ранее не водилось, Сафоныч напился. Сидя на ступеньках кухни, он одной рукой обнял собаку, а другой ухватился за высунутый свой язык и резко дёрнул, словно стараясь вырвать его, чтоб бросить на съедение собаки.
- Вот видишь, - целуя собаку, шептал ей Сафоныч, - хотел я вырвать свой длинный язык, но не получилось. От него у меня все беды! Все молчат, а мне, получается, больше всех надо. Но ведь кто-то же должен с народом разговаривать. Но ты, Белка, не думай обо мне плохо: в первый и последний раз напился я сегодня. Обидно мне - понимаешь?
Белка хозяина понимала; она лизнула его в лицо и улеглась рядом, на ступеньках кухни.
УТРОМ не обременённый работой в хозяйстве Сафоныч отправился в народ. В ремонтной мастерской он предпринял первую попытку разъяснить разницу между сущностью социалистического колхоза и капиталистического сельскохозяйственного производственного кооператива, в котором всё принадлежит не вообще всем и никому в частности, а акционерам, имеющим земельные доли и имущественные паи, и что, воруя в СПК, мужики обкрадывают прежде всего себя.
В тот же день председатель уволил вконец распустившего язык Сафоныча из хозяйства, на словах объяснив, мол, за подрыв председательского авторитета, на что Сафоныч философски заметил при скоплении пришедших за долгами по зарплате людей:
- Кабы на добра коня не спотыкачка, и цены б ему не было. А уж про авторитет твой, Петрович, даже козе моей всё давно понятно; который день хохочет - унять не могу.
- Наплачешься ты ещё со своим длинным языком, - обиделся председатель, стараясь больнее зацепить Сафоныча.
Но тот в карман за словом не лез:
- Одни люди плачут, что хлеб черствый, другие - что жемчуг мелкий. Но плачут все! Так что ещё не известно, кому повезёт больше и у кого слёзы горше. Жемчуг скоро у тебя отберут, я в это верю, а к куску хлеба без красной икры на нашем безрыбье тебе привыкать будет трудно! Мне же расстройство от неимения жемчуга не грозит.
По дороге домой Сафоныч купил в магазине рулон бумаги, краску с кистью, и к вечеру на своей летней кухне вывесил плакат, который гласил: "Генеральный директор частной фирмы "Размышляю над жизнью". Вход свободный".
На огонёк к нему потянулись акционеры, а через пару дней в деревню к Сафонычу из города приехал его армейский друг, работающий юристом. Сафоныч пригласил его для выполнения важной задачи: наставить мужиков на путь истинный путём ликвидации их юридической безграмотности. Чтобы они смогли помешать москвичу обанкротить хозяйство, которое ещё можно спасти. А Сафоныч взялся в короткий срок научить акционеров не бояться председательского гнева.
- Мы - разъяснял Сафоныч, - владельцы земельных долей и имущественных паёв, а председатель всёго лишь нанят нами для выполнения руководящих функций.
С большим опозданием, но в хозяйстве, наконец, родился лидер.