Заметку об Анне Минаковой я писал первой. С тех пор и мой способ раскрывать перед Вами, мой читатель трепетную поэтическую душу претерпел, так сказать. И ещё, я меньше стал болтать в этих своих опусах.
Да и Анна за эти годы, не вместившись в сетераторскую судьбу, стала и лауреатом и узнаваемым поэтом. И мне стало интересно, а что сейчас...
Интересно, когда человек как цветок
Не мигая глядит на зелёный восток -
В мельтешне ли, толпе ли, пустыне,
Словно в жилах его не кровища, а сок,
И внимательный свет в сердцевине.
Будто кто-то ему указал на звезду:
Из неровного облака вынул.
И теперь он цветёт в поднебесном саду
Меж тюльпанов, ромашек и примул.
А в густых золотых волосах волосах
Шебуршит, воскресает пшеница.
Интересно, что весь он - почти в небесах,
Стебелёчек и стрелка на Божьих часах,
Но ему - вместе с нами - висеть на весах
И к земле неподвижной клониться.
И, неспешные очи лилово разув,
Обмирая, вздыхая глубоко,
Он как будто готов сквозь росу и слезу
Посмотреть на неблизкого Бога.
И выходит во двор, где сияют кусты,
Полон солнца открытый его рот.
И ложится пыльца на власы и персты,
И рубашки отвёрнутый ворот.
И ещё. Поэты Слобожанщины, со столицей этого края, я имею ввиду мой родной город - Харьков, действительно говорят на особом, птичьем и поэтическом языке. Это определено пограничьем и обогащением от двух культур, российской и украинской.
СВЯТАЯ ВОДА
Я в сумерки втиснусь, где каждый - вещ,
И где оживает любая вещь,
С Тобой становясь - одним.
И вижу: источник
И крест над ним,
И выше - звезда над ним.
Но вечер-овчар превратился в ночь,
А ночь охладила дух.
И смотрит её неуёмный глаз
На тёмно-зелёный туман, на нас,
На заговорённый луг.
А луг - это глина Твоей щеки,
Щетина её - спорыш.
А мак да цикорий - цветки-щенки,
В которые Ты глядишь.
Мой ветер оправлен Твоей травой,
Весёлой травой Твоей.
Брожу словно телепень дрожжевой
С бескровной, бескровленной головой,
Твержу новоявленный облик Твой.
И снова - в колодце с водой живой,
Я словно в колодце с водой живой,
Ведома оранжевой и живой,
Живучей водой Твоей.
Ко мне потянулась рука реки,
И это - Твоя рука.
В ней рыбы летят
И в воду глядят,
И у них блестят бока.
Ты - дальняя длань и длинный поход,
А я - это камень, особый, тот,
Что нет, не утонет. Поток несёт
Меня - сквозь пылюку несметных вод.
Так синий цикория трёп - несёт
Твоя нескончаемая рука.
И лёгок полет моего цветка!
Опомнюсь: источник
И крест над ним,
И выше - летит звезда.
Опомнюсь - остыну,
И мир - постыл,
И он - зеленее льда.
К моим неумытым немым щекам
Прилеплена лютня льда.
И я б не оттаяла никогда,
Но тёплой святая была вода,
И сладкой была вода.
Мои заметки всегда были краткими. Но, как я писал ранее, Анна не вмещается. Вот ещё три, на мой взгляд, великолепных тому примера.
(МЕРКУЦИО)
Неизбежная шутка, безжизненная, - как йод
Обжигает губы обветренные. Пускай.
А сорока-воровка пуговицы клюёт
На сорочке моей синенькой, новенькой.
Но твоё свято-место - пусто. Я жду и жду,
И чернею. И стану чёрная - до зари.
И тупые остроты всегда у меня в ходу.
Освети мою душу пыльную, озари,
Я уже не могу без шуточки, без тычка.
В перепачканных пальцах лопается стекло.
Что ж, тепло тебе, девица-ласточка-весточка?
Что ж, тепло тебе, красная, горькая?
Не тепло.
Ты войдёшь - серьёзный, внимательный, тёплый, с тёп-
лыми крыльями, призрачный, не отворяя дверь.
И тебя не достанет ничтожный, напрасный стёб -
Зверь бессмысленный и беспощадный, ничейный зверь.
Ты один не подвластен вранью, воронью, трепне,
Мотыльки и цветки расцветают в твоём окне.
Не печёт, но печётся словечко твоё обо мне,
Оттого так спокойно, так непечально мне.
Ты войдёшь, серьёзный, молчащий - в себе, в снегу,
И меня не дразнит, меня не смешит уже
Твой во всём перехлёст - потому что я так не смогу:
Без издёвки совсем, без извёстки на душной душе.
* * *
...И летело - рваное, ветреное, почти
что дымок. Не моя нирвана, не мой дымок.
Я увидела облако. Ты этим облаком был.
Или тело забыл, или всё на земле забыл.
Белый-белый, как водится, серенький с голубым,
проливной, как водица, такой у него был цвет,
а размер - мой любимый, анапест (почти с тебя).
Я смотрела на облако, выглядела глаза,
я смотрела на облако, я на тебя смотре...
* * *
Колыбельная
В голове моей плавают - словно бы в лодке, пироге -
Мысли грустные, да: у тебя (хоть пока и не видишь)
Ноги длинные выросли - к длинной-предолгой дороге.
Но пока я пою колыбельную - спишь, не уходишь.
От тебя уходила рыба с серебряными боками
И вода колебалась и виделась синей и странной,
От тебя и земля уплывала в стране чужестранной.
Да и нету страны твоей, родины, твёрдой-претвёрдой, как камень,
И родной, и одной, и единственно неотвратимой.
Так куда ты, зачем ты летишь, но скорей, но лети, мой
Тростниковый и хладный (как сон твой), почти недвижимый,
Недопитый (как чай твой), но спи, молодой, но лежи, мой
Неукрытый... И бабочка мысли со лба полетела,
В темноте засверкала, оставив уснувшее тело.
И вода вечерела реки, и чернела, чернея.
Я гляжу на дорогу твою, а она всё длиннее.
Я пою, но всё тише, всё тише, всё тише и тише.
Колыбельная кончилась песня. Проснись же. Иди же.
А вот, куда идти, это я могу подсказать. Набирайте в Журнальном Зале - Анна Минакова - и читайте. Рекомендую.