ПОПЫТКА ПСИХОАНАЛИТИЧЕСКОГО И ПРАВОСЛАВНОГО ТОЛКОВАНИЯ ГОГОЛЕВСКОЙ ПОВЕСТИ "ВИЙ"

В.Ю.Скосарь, г. Днепропетровск, Украина

Введение

Попытка толкования художественного произведения с двух совершенно различных позиций, а именно, с точки зрения глубинной психологии и с точки зрения православного вероучения может быть воспринята с известной долей скепсиса. На это есть несколько причин. Первая связана с тем, что глубинная психология и православное вероучение работают с разными уровнями человеческой души и человеческого духа. По нашему разумению, глубинная психология исследует прежде всего душу человека, с ее мыслями, чувствами и желаниями, руководимыми волей. Душа человека оживотворяет его тело, руководит его движениями, мотивируя последние. Животная (низшая) часть души человека содержит в себе инстинкты и поведенческие программы. Тело же совершает те или иные действия и через органы восприятия обратно воздействует на душу. Отсюда видно, что предметом исследования психологии является душевно-телесная жизнь человека. Далее, душа человека является связующим звеном между его телом и духом. Православное вероучение обращено в первую очередь к духу человека, с его творческой силой, совестью, страхом Божиим и жаждой Бога. Так что предметом исследования и воздействия вероучения является душевно-духовная жизнь человека. Вторая причина возможного скептического отношения к попытке толкования произведения состоит в том, что глубинная психология, на которую мы будем опираться, не является однородным и однозначным учением, а представлена разными направлениями, порой противоречащими друг другу. Мы будем использовать традиции психоанализа З.Фрейда, с его понятием бессознательного (подсознания) и постулированием доминирующей роли сексуальных мотивов, и аналитической психологии К.Г.Юнга, с ее понятием архетипов коллективного бессознательного.

Автор полагает, что совмещение фрейдистского и юнгианского подходов в толковании произведения искусства вполне допустимо, поскольку, во-первых, речь идет об одном и том же - о бессознательной части человеческой души, - и мы не станем дискутировать: действительно ли архетипы коллективного бессознательного глубже, чем сексуальные мотивы подсознания, или это вещи одного слоя; во-вторых, и Фрейд и Юнг, а также их последователи расширили и обобщили свои детища до философских учений, так что область их взаимного пересечения весьма обширна. Более того, автор надеется, что возможен синтез психологического и православного подходов, как взаимно дополняющих друга, поскольку один из них имеет отношение к душевно-телесной жизни человека, а другой - к душевно-духовной его жизни.

Уповая на синтез психологического и православного подходов, необходимо отметить один существенный аспект данной проблемы - это вопрос о происхождении психических инстанций человека.

1 Происхождение сознания и бессознательного

Глубинная психология основывается на том, что сознательная и бессознательная части нашей души сформировались в процессе эволюции человека из животных предков, а также дальнейшего исторического развития человечества от стадии первобытных дикарей до стадии современной цивилизации. При этом сознание человека - его "Я" - постепенно развивалось, расширялось и прояснялось за счет сужающейся области бессознательного, которое подавлялось или осознавалось. Бессознательное современного человека - его "Оно" - содержит в себе архетипы коллективного бессознательного, вытесненные чувства, желания и воспоминания. В результате формирования и развития цивилизации возникла еще одна психическая инстанция человека - его "Сверх-Я", т.е. моральный цензор, аналог уровня духа в православном понимании. Психология также говорит нам, что психические инстанции человека - его бессознательное, сознание и "Сверх-Я" находятся в постоянном противоречии и конфликте между собою. Конфликт этот чаще всего скрытый, и когда он достигает определенной остроты, человек страдает нервными расстройствами, неврозами, истерией, а в особо тяжелых случаях - душевным заболеванием. Так считает глубинная психология. Православное вероучение утверждает нечто противоположное - что человек был создан по образу и подобию Божию, со светлым разумом и чистым сердцем. Первоначальный человек, Адам, был способен непосредственно постигать волю Божию, был целостен и гармоничен в отношениях с Богом, с самим собою и с тварным миром. У Адама был замечательный помощник под стать его способностям и разуму - жена Ева. В терминах психологии можно утверждать следующее: у первоначально сотворенного человека фактически не существовало бессознательной части души, неведомой его сознанию - его "Я", и неуправляемой последним. Адам умел ясно осознавать все свои мысли, чувства, желания и даже инстинкты. Ничто не вступало в скрытый конфликт с его сознанием и его духом. Но затем, в результате грехопадения прародителей Адама и Евы природа людей повредилась, люди были изгнаны из Эдемского сада (рая), утратили бессмертие и стали подвергаться болезням. Все человечество, будучи потомками Адама и Евы, генетически унаследовало от прародителей повреждение своей природы. Человек стал зависим от своих немощей, от своих страстей (эгоистических влечений). Сердце человеческое утратило чистоту. Даже светлый разум человеческий претерпел помрачение. В этих условиях у человека от его "Я" отщепилась большая психическая инстанция - "Оно" - человеческое бессознательное. Человек пал со своего первозданного уровня и отчасти приблизился к более низкой ступени - уровню животных. А это значит, что мы утратили способность полностью управлять своими инстинктами. В нашей жизни животные инстинкты и поведенческие программы стали играть заметную роль, причем чаще всего мы не осознаем этого. Удовлетворение эгоистических влечений (страстей) через поведенческие программы бессознательного приводит к тому, что человек чаще всего поступает в соответствии с некими шаблонами поведения, которые Э.Берн назвал играми. Вся жизнь человека отныне протекает в противоречиях между духом и душой, между душой и телом, между разумом, чувствами и волей. Святые Отцы выделяют семь или восемь основных страстей утратившего чистоту сердца, и укоренившихся в человеческой душе. Эти страсти подобны гигантским айсбергам, всей своей подводной частью погруженным в океанические глубины бессознательного, а малой надводной верхушкой - присутствующие в сознании человека*.

Сделав необходимую вводную часть, а также кратко обрисовав вопрос о происхождении психических инстанций человека, приступим к толкованию художественного произведения.

2 Толкование художественного произведения

По мнению автора, интерес читателей к гоголевской повести "Вий" связан с тем, что это произведение затрагивает серьезные, жизненно важные вопросы для человеческой души и имеет отношение к неким глубоким идеям. Николай Васильевич Гоголь отмечает, что "...вся эта повесть есть народное предание. Я не хотел ни в чем изменить его и рассказываю почти в такой же простоте, как слышал" [1]. Таким образом, мы имеем дело с мифом, пусть даже художественно обработанным гением писателя, но, тем не менее, чем-то таким, что по Фрейду, представляет собой "искаженные остатки желаний-грез целых народов, вековые мечтания юного человечества" [2], или, по Юнгу, архетипы. Такие желания-грезы, архетипы несомненно несут в себе мощный эмоциональный заряд, затрагивают тайные струны человеческой души, заставляя их резонировать в унисон мифологическим образам. Таким образом, напрашивается ответ на вопрос - почему некоторые произведения, в частности "Вий", оказывают на нас сильное, глубокое впечатление. Эта причина заложена в глубинных пластах нашей души, которая готова резонировать определенным мотивам, темам, звучащим в произведении, и которая при снятии скрытых напряженностей в этих пластах дарит нам особое удовольствие. Причем удовольствие в данном случае вызвано специфическим жанром - жанром страшной, жуткой трагедии.

Но как возможно такое удовольствие, и все ли читатели способны получить удовольствие от страшного произведения? Фрейд дает свои ответы на эти вопросы.

По его мнению, далеко не все люди восприимчивы к эмоциям страха, жуткого. Это связано с тем, что жуткое - это возвратившаяся обратно психическая реальность, издревле привычная, но вытесненная из сознательной части души. Жуткое может быть связано: 1) с появлением чего-то, что вдруг подтверждает преодоленные нами первобытные способы восприятия мира, способы мышления, но преодоленные не окончательно, поэтому эти старые представления, наполненные первобытным содержанием, продолжают жить в глубине души и ждут подтверждения; 2) с вытесненными инфантильными комплексами. "...Жуткое переживание имеет место, когда вытесненный инфантильный комплекс опять оживляется неким впечатлением или если опять кажутся подтвержденными преодоленные примитивные убеждения... Оба представленных здесь вида жуткого в переживании не всегда можно твердо разделить. Если принять во внимание, что примитивные убеждения связаны самым тесным образом с инфантильными комплексами и, собственно, коренятся в них, то это стирание границ не очень удивит" [3]. Развивая свою мысль, Фрейд утверждает, что чувство жуткого первого вида отпадает у тех

* Примечание - Святитель Игнатий Брянчанинов приводит восемь основных страстей - сребролюбие; чревоугодие; любодеяние; гнев; печаль; уныние; тщеславие; и наконец, гордость - и объясняет их сущность.

людей, кто основательно и окончательно изжил у себя древние анимистические убеждения. Душа этих людей практически чиста от первобытных способов восприятия, поэтому жуткому нет места в ней. Можно добавить аналогичное суждение по отношению к жуткому второго вида: маловосприимчивы к чувству жуткого те люди, которые избавлены от большинства инфантильных комплексов. И наоборот, кто по воле судьбы, по складу психики, по различным обстоятельствам отягощен детскими комплексами, тот особенно восприимчив к чувству жуткого. Но зато таким людям в качестве компенсации природа подарила возможность своеобразного наслаждения от произведений, несущих в себе заряд жуткого.

На наш взгляд, такая психологическая интерпретация не вступает в непреодолимое противоречие с православным вероучением, а наоборот, пересекается с ним, поскольку понятие архетипов еще задолго до Юнга использовал такой христианский мыслитель, как математик и астроном И.Кеплер, называя их архетипическими первообразами, данными нам от Творца. Физик-теоретик В.Гейзенберг, обобщая понятие идей древнегреческого философа Платона, архетипических первообразов И.Кеплера, архетипов К.Г.Юнга и размышления своего коллеги физика-теоретика В.Паули, отмечает, что сами архетипы в процессе творчества играют роль неких формообразующих сил, систематизирующих неупорядоченные восприятия и опытные данные, сил, направляющих в определенное русло интуицию и весь процесс творчества при формировании понятий, идей, законов природы, и, добавим от себя, художественных образов и сюжетов. При совпадении основных свойств и особенностей поведения познаваемых внешних объектов, или объектов, созидаемых в процессе творчества, со свойствами и поведением архетипов в душе человека возникает состояние радости познания, радости творчества. Архетипы созерцаются как нечто прекрасное, гармоничное, в котором обнаруживается согласие частей друг с другом и с целым, и в то же время как нечто, вызывающее трепет, и даже страх. "В одном месте [платоновского] "Федра" говорится, что душа ужасается и трепещет при виде прекрасного, ибо чувствует, как в ней пробуждается нечто, не вложенное в нее извне, через органы чувств, а всегда уже таившееся в неосознанных ее глубинах" [4]. Из этого мы можем сделать предположение, что чувство прекрасного и чувство жуткого связаны на глубинном уровне процессом созерцания архетипа и взаимодействия человеческой души с архетипом. При таком взаимодействии в душе человека разворачивается драма сильных и тонких эмоциональных переживаний. Улавливая верные художественные образы, мы попадаем в резонанс с архетипом, первообразом, данным от Творца. Впрочем, такой страх и трепет являются лишь слабой копией наивысшего страха - страха Божия - благоговейного трепета перед Божиим величием, когда дух человеческий захвачен резонансом с главнейшим и первейшим архетипическим первообразом...

Нужно еще сказать, что мы рассматривали процесс взаимодействия с архетипом, характерный для нынешнего человека, т.е. человека, несущего на себе бремя первородного греха, и не осознающего архетипических первообразов в своей душе. Первозданный Адам имел возможность созерцать прекрасное осознанно, без смутного страха, поднимающегося с глубин бессознательного. По нашему разумению, единственный страх, который знал Адам, это был страх Божий, который был необходим и полезен его душе и духу, и который он переживал вполне осознанно.

После высказанных соображений о пересечении психоаналитического и православного понимания механизма воздействия художественного произведения на человека, настает момент отметить различия в этих подходах. По мнению автора, православный подход рассматривает общий аспект взаимодействия духа и сознания человека со вложенным Творцом в человеческую душу архетипическим первообразом (архетипом), который откликается на талантливое художественное произведение. Само же талантливое произведение написано также под действием архетипов, вложенных в автора этого произведения. В таких случаях мы говорим, что произведение действительно талантливо, эмоционально заряжено, а читатели действительно переживают сильные и глубокие чувства. Читатель побуждается силой архетипов к сопереживанию, к работе души, к духовному переосмыслению. Психоаналитический подход подчеркивает специфику воздействия произведения на читателя. Он конкретно исследует чувство страшного, жуткого, трагичного или чувство комичного, в зависимости от жанра произведения.

Рассмотрим теперь какие же основные архетипы соответствуют гоголевской повести "Вий". Не вызывает сомнения, что главной темой, главной христианской моралью всего произведения и доминирующим архетипом является следующая истина: если человек отчужден от Бога, то он становится добычей нечистой силы. Вторым архетипом рассматриваемого произведения является тема запрета (и нарушения запрета) на интимную связь между героем (философом Хомой Брутом) и женщиной-табу (панночкой-ведьмой). Нарушая столь сильный запрет в своих фантазиях, совершая вместе с героем этот дерзкий шаг, подвергаясь вместе с ним последующему возмездию и испытывая при этом спектр основных трех примитивных и мощных эмоций - полового влечения, агрессивности и страха, мы получаем определенное удовлетворение. Попробуем проиллюстрировать сказанное. Цепочка событий повести приводит главного героя к моменту, когда он сталкивается с ведьмой-панночкой, и между ними происходит нечто странное и труднообъяснимое - ночью на хуторе, где заночевали школяры, происходит нападение безобразной старухи на Хому Брута. Хома рассматривает этот случай как явно сексуальное домогательство и пытается сопротивляться: " "Эге-ге! - подумал философ. - Только нет, голубушка! устарела". Он отодвинулся немного подальше, но старуха, без церемонии, опять подошла к нему.

- Слушай, бабуся! - сказал философ, теперь пост; а я такой человек, что и за тысячу золотых не захочу оскоромиться" [1]. Но потом ему становится страшно, так как его попытки сопротивляться оказываются тщетными, он теряет способность к сопротивлению и дар речи. Старуха оседлала несчастного героя "и он, подпрыгивая, как верховой конь, понес ее на плечах своих. Все это случилось так быстро, что философ едва мог опомниться и схватил обеими руками себя за колени, желая удержать ноги; но они, к величайшему изумлению его, подымались против воли и производили скачки быстрее черкесского бегуна" [1]. Чуть позже он делает вывод, что это - ведьма. Но что чувствует наш герой? Странное дело, "он чувствовал какое-то томительное, неприятное и вместе сладкое чувство, подступавшее к его сердцу". Он видит себя со своей наездницей как бы со стороны - видит отражение в призрачном водоеме. Ему представляется ряд чудных, прекрасных видений, в том числе эротического содержания: обнаженная русалка, гипнотизирующая взглядом, а затем повернувшаяся к нему грудями "эластически-нежной окружности", которые вода обсыпала мелким бисером пузырьков. "Видит ли он это или не видит? Наяву ли это или снится? Но там что? Ветер или музыка: звенит, звенит, и вьется, и подступает, и вонзается в душу какою-то нестерпимою трелью..." [1]. Какое замечательное поэтическое описание переживаний! Пожалуй, самое красивое во всей повести. Невозможно отделаться от впечатления, что великий писатель на самом деле описывает мгновения половой близости. Старуха совращает, практически насилует юного бурсака. Тот, не в силах справиться с охватившим его наваждением, переживает удивительные ощущения, мечтает о юной деве (русалке), а не об отвратительной старухе, которую видит как бы со стороны. Но вот Хоме с помощью молитв удается сбросить с себя старуху и, в свою очередь, оседлать ее. Если бы у Брута единственным желанием было избавиться от ведьмы, то зачем тогда он влез на нее сверху? Он поступил опрометчиво... И вот уже школяр скачет на ведьме и бьет ее поленом. И голос ведьмы уже не тот, становится тоньше и звучит как девичий. А когда Хома измотал ведьму до полного бессилия, и та упала, что же видит он? "Пред ним лежала красавица, с растрепанною роскошною косою, с длинными, как стрелы, ресницами. Бесчувственно отбросила она на обе стороны белые нагие руки и стонала, возведя очи, полные слез.

Затрепетал, как древесный лист, Хома: жалость и какое-то странное волнение и робость, неведомые ему самому, овладели им; он пустился бежать во весь дух. Дорогой билось беспокойно его сердце, и никак не мог он истолковать себе, что за странное, новое чувство им овладело..." [1]. Прошу прощения за обилие цитат, но без них невозможно обойтись. Что же мы видим? А то, что теперь наш герой играет активную роль, и теперь он насилует... юную деву. Еще одна характерная метаморфоза. Чего здесь больше: игры воображения писателя или тех самых "искаженных остатков желаний-грез целых народов, вековых мечтаний юного человечества", по крайней мере, мужской части человечества? И после всего случившегося мы тревожно чувствуем одно: Хома Брут совершил нечто непозволительное, запрещенное, и теперь его, по всей видимости ждет расплата.

Расплата не заставляет себя долго ждать. Семинариста Хому Брута требует некий богатый и именитый сотник, чтобы наш школяр читал отходную по его дочери. Таково было желание умирающей. Героя угнетает темное предчувствие. Ему еще не очевидна связь этого события с тем, что случилось на хуторе. Легкомыслие в его поведении после случая с ведьмой, отсутствие каких либо попыток задуматься о происходящем, нежелание поделиться впечатлением с товарищами, или сходить в церковь исповедовать грех, а также какое-то тупое неосознанное поведение после вызова к сотнику, продиктованное смутным предчувствием, дают основание думать две вещи. Или философ Хома Брут - глупое, легкомысленное животное или легкомысленность героя только внешняя, сам же он пребывает в шоке от случившегося, но его переживания претерпели вытеснение из сознательной части души, дабы не травмировать психику. Мы склонны думать второе. Уж больно не похож разговорчивый, подвижный Хома на тупое животное. И потом, когда философ у гроба панночки вдруг узнает роковую ведьму, жуткое чувство холодным острием поражает его сердце и сердце читателя. Вытесненные впечатления Хомы Брута, почти забытые им, и как бы "забытые" читателем, который вжился в роль главного героя, вдруг возвращаются. Практически, согласно Фрейду!

Итак, с момента вызова к сотнику начинает раскручиваться трагическая развязка. Товарищи по хождению на хутор, к которым можно было бы обратиться за советом, исчезли. Ректор семинарии "сдал" Хому сотнику за крупу, яйца да осетрину. Герой оказывается один на один со своей судьбой. Козаки, которые везли Хому к сотнику, были плохими конвоирами, но две жалкие попытки героя к бегству не состоялись. Наш семинарист какой-то весь заторможенный. Куда подевалась его былая прыть? И вот он перед сотником. В беседе с последним он признается, что "еще никакого дела с панночками не имел". В тоже время косвенно признает вину, говоря, что "ходил к булочнице против самого страстного четверга". Пан сотник производит впечатление убитого горем отца, очень мстительного и не склонного излишне рассуждать. Его единственное желание - отомстить за дочь. По логике он просто обязан мстить Бруту. В связи с этим становится совершенно ясно, почему пан сотник не желает прислушаться к здравому смыслу и пригласить священника отпевать свою дочь, но выполняет ее последнюю просьбу, чтобы отпевал непременно наш философ. И это, несмотря даже на то, что Брут пытается поведать отцу правду о его дочери после двух кошмарных ночей в церкви. Впрочем, пан сотник - не единственный образ мстящего за дочь отца. Второй такой образ - сам Вий. В лице пана сотника и в лице Вия мы получаем мстящего за деву заступника, отца или старейшину. Понятие старейшины здесь справедливо по той причине, что Вий - глава местной нечистой силы, а панночка - одна из его жриц, ведьма. Вий мстит за поругание своей женщины-жрицы, женщины-табу. Остановимся на этом вопросе подробнее. Кто же такая ведьма и почему она является женщиной-табу? В славянской мифологии образ ведьмы символизирует эротическое начало, не нашедшее выхода в положительном воплощении. Ведьма - (от глагола "ведать", т.е. знать) во времена язычества, по-видимому, женщина-жрица, "исконная носительница тайных знаний", имеющая определенную чудесную власть над разнообразными проявлениями бытия природы и человека, и в то же время вредоносное существо, применяющее свои способности во вред людям [5]. Итак, ведьма - это языческая жрица, обладающая сверхъестественной властью. Ведьма принадлежит клану нечисти. Ведьмы могут скрывать свой уродливый облик под личиной красивой молодки, и могут превращаться из молодых красоток в старых и уродливых и наоборот. Ведьма может стать женщиной-всадницей - скакать на метле, кочерге, палке, ступе и т.д., верхом на ночном ветре или на заколдованном ею человеке [5]. Эти свойства ведьмы: оборачиваться уродливой старухой или красивой молодой женщиной, или скакать на человеке удачно использованы в "Вие" и несомненно служат эротическим символизмом. Отрицательное воплощение эротического начала в ведьме (или русалке) связано со страхом, страхом перед женскими чарами, страхом перед женщиной, страхом перед тем неизведанным, что связано с ней. "Необъяснимое" перевоплощение ведьмы: молодая красивая - старая уродливая символизируют способность женщины так вскружить голову мужчине, что тот не в состоянии объективно оценить возраст и привлекательность женщины. А жуткий, уродливый Вий - всего лишь одна из тех чар, одна из тех бед, которые скрыты от глаз, остаются до поры до времени тайными, но которые может наслать женщина-ведьма, когда наступит черный день... Где уж тут устоять философу с его книжными знаниями и магическим кругом против этих чар.

Табу на женщину высокого социального положения в клане, страх перед такой женщиной, а языческая жрица таковой и является, вероятно, проявился еще у древнего человека. В соответствии с характерными особенностями своего пола, мужчины в обществе активно соперничали за женщин и ревниво не разрешали другим мужчинам, особенно тем из них, кто ниже по социальному положению, доступ к своим женщинам. Эти поведенческие программы отчетливо видны на примере высокоорганизованных животных, а также на примере современных дикарей. Древние запреты - табу - регулировали социальную и сексуальную жизнь человека. Фактически, табу древнего язычника - это искаженные отголоски того первоначального знания этики, которыми владели Адам и Ева по внушению Божьему. Не исключено, что на список табу современных дикарей отчасти оказали воздействие более поздние заповеди Божии, данные Моисею, например: "Почитай отца твоего и мать твою, (чтобы тебе было хорошо и) чтобы продлились дни твои на земле, которую Господь, Бог твой, дает тебе", "Не прелюбодействуй", "Не желай дома ближнего твоего; не желай жены ближнего твоего, (ни поля его,) ни раба его, ни рабыни его, ни вола его, ни осла его, (ни всякого скота его,) ничего, что у ближнего твоего" (Исх. 20: 12-17). Отметим, что у современных дикарей, согласно Фрейду, существуют табу властителей, вождей, жрецов, аналогичный заповеди почитания родителей, и регламентирующий отношения с ними и обеспечивающий их неприкосновенный статус, и табу на групповой (внутри-тотемный) инцест, запрещающий половую связь с партнером внутри своей группы - тотема, аналогичный заповеди не прелюбодействовать и не желать жены ближнего [6]. Оба этих табу запрещают обыкновенному мужчине связь со жрицей, особенно - со жрицей своего тотема. Хому Брута можно рассматривать не только как обыкновенного мужчину, не должного вступать в связь с ведьмой, но можно предположить, что философ принадлежит к одному "тотему" с ведьмой, поскольку тоже пользуется знаниями и языческими средствами: магическим кругом и заклинаниями неясного происхождения. Еще одна важная деталь говорит в пользу архетипического значения указанных табу, это факт, что герой умирает не от физических травм, а от страха. Позже новоиспеченный философ Тиберий Горобець глубокомысленно подведет итог случившемуся: "- Я знаю, почему пропал он: оттого, что побоялся. А если бы не боялся, то бы ведьма ничего не могла с ним сделать... Я знаю уже все это. Ведь у нас в Киеве все бабы, которые сидят на базаре, - все ведьмы" [1]. Между тем, З.Фрейд упоминает о случаях смерти дикарей только из-за страха, что они нарушили табу [6]. По всей видимости, чувство вины, терзания, насылаемые на человека его "Сверх-Я", оказываются столь губительными. Прозревший Вий еще символизирует и укоризненный взгляд совести. В помраченной грехом человеческой душе происходит какая-то жуткая неразбериха, когда человек не может отличить: где оказывает давление "Оно", а где выдвигает требования его "Сверх-Я".

С православной позиции страх героя перед женщиной-жрицей может иметь вот какие корни. Изначально Адам просто не мог бояться своей жены Евы. Ибо Ева была создана из плоти Адама и предназначена ему в помощники. Между гармонично устроенными людьми, первой семейной парой были доверительные отношения, и страху не было места. Но всю идиллию испортило грехопадение. Первой соблазну змея уступила Ева, которая, внимая словам сатаны, увидела запретный плод как вожделенный ее взгляду и ее вкусу. Вкусив этот плод, Ева соблазнила Адама вкусить его. И тогда случилось нечто ужасное, известное как последствия первородного греха. С тех пор у потомков Адама есть основания испытывать страх перед женщиной. А у нечисти, у падших ангелов есть возможность усиливать эти страхи и чувство вины, доводя человека до отчаяния и даже до смерти...

Нам осталось вкратце рассмотреть еще один важный архетип, встречающийся в произведении. Речь пойдет о трех ночах, проведенных Хомой Брутом в церкви у гроба панночки. Из славянской мифологии мы знаем, что умершая или погибшая ведьма после смерти часто мстит в течение трех или сорока дней. Месть ведьмы адресована либо жениху, либо врагу. Наш герой подходит под обе эти категории, поскольку в мифологических сюжетах мужчина, одолевший ведьму, фактически изнасиловавший ее, обязан был жениться на ней [5]. Но почему именно трое или сорок суток? Откуда этот срок. Здесь есть психологический момент: за это время для многих близких покойного происходит первое осознание факта смерти. Особенности человеческой памяти и мышления таковы, что необходимы одна или две-три ночи, чтобы "переварить" серьезное событие, принять случившееся. Еще весь мир вокруг - люди, домашние животные, и даже неодушевленные вещи остро напоминают о покойном, и порой ведут себя так, словно он еще живой. Родственники и друзья, скорбя, могут осознанно или неосознанно переживать чувство вины и страха перед покойным; покойный может тревожить близких во снах, наполненных переживаниями вины, агрессивности и ужаса. Однако, в основе своей, указанный временной период активности ведьмы после ее смерти заимствован из православного учения о состоянии души после смерти тела. Посмотрим же, что нам говорит православное вероучение.

Согласно вероучению, в первые сутки после смерти душа (дух) умершего переживает следующее. В первые мгновения при наступлении смерти душа покидает свое тело и созерцает все события со стороны, находясь вне тела. При этом душа приобретает сверхъестественные способности - обострение умственных и сенсорных способностей: сверхвидение, духовное видение. Затем в течение двух суток после смерти душа (дух) обычного человека чувствует тоскливое одиночество, воспринимая окружающих людей, которые, наоборот, не видят и не слышат ее призывов. Очень часто душа чувствует полную разобщенность с окружающим миром и панический страх. Позже душа умершего может встретить других умерших людей, обычно родственников и друзей. Дух человека, наделенного благодатью, не страдает от одиночества и страха, но переживает этот этап легко и умиротворенно. На третьи сутки за душой умершего прилетают два ангела, и душа, сопровождаемая ими, проходит воздушные мытарства. Во время этих мытарств происходит активный диалог между душой, сопровождающими ее ангелами и бесами - так называемый частный суд, который определит дальнейшее местопребывание души. Во время частного суда, когда взвешиваются все прижизненные дела, слова, намерения и мысли умершего, его душа сильно переживает страх, стыд и раскаяние. Если воздушные мытарства не удалось пройти, душа подвергается бесовским нападкам и в сильных страданиям ввергается бесами в ад. При успешном прохождении мытарств душа встречается с Богом. После встречи с Богом душа направляется в путешествие по раю до девятого дня после смерти. В это время умерший переживает райские видения и знакомится с этим местом. Там он встречает небожителей и святых людей. После девятого и до сорокового дня умерший должен пройти по аду и пережить адские видения. В аду душа видит не только бесов, но и встречается с грешниками, и остро сопереживает их мучениям. По истечении указанных сорока суток душа (дух) умершего определяется с местопребыванием до второго пришествия Спасителя и страшного суда. Но это райское или адское местопребывание будет пока только предвкушением настоящего рая или ада, встреча с которыми наступит лишь после Страшного суда [7]. Таким образом, трое суток и сорок суток в христианском учении - основные этапы посмертного переходного процесса, ведущего от этого мира в мир иной, протекающего как с изменением духовного состояния самого умершего, так и с изменением отношений к нему всего остального мира. Ну а теперь посмотрим, какое это имеет отношение к трем ночам, проведенным философом в церкви у гроба ведьмы. В повести эти моменты реализованы, как неожиданное проявление и возрастание злобы и демонической силы ведьмы, и как одновременное усиление страданий героя от страха и ужаса на протяжении трех мучительных ночей отпевания. Это символично соответствует появлению сверхспособностей умершего, а также усилению его страданий, как это указано в христианских источниках. Совпадают даже некоторые подробности указанного символизма, например: с одной стороны, в самом начале ведьма открывает мертвые очи и ищет Хому, пытается увидеть его, с другой стороны, по вероучению умерший приобретает духовное видение и видит духовный, тонкий мир; с одной стороны, тело ведьмы (вместе с гробом) поднимается в воздух и начинает летать, причем ведьма пытается обнаружить философа и не видит его, с другой стороны, по вероучению дух умершего отделяется от тела, поднимается вверх и начинает взирать на свое тело и на окружающих со стороны, пытается вступить с ними в контакт, но окружающие не видят его. Но более глубокий и полный символизм раскрывается в переживаниях главного героя, в "шкуре" которого пребывает сопереживающий читатель. Итак, в какой ситуации оказывается Хома Брут и что он переживает в указанные трое суток? Отвечая на этот вопрос, мы обнаруживаем вышеупомянутое соответствие со сценарием переживаний души в первые трое дней. Герой фактически оказывается в одиночестве, в изоляции, никто не может (да и не хочет!) понять его переживаний, "не видит" того ужаса, в который он попал. (Зато Вий его увидит!). Но, подобно провожатым демонам, ведут его козаки в заброшенную церковь к ужасному гробу ведьмы, где он и проходит свои "мытарства", свой "частный суд". Причем, с каждым днем все сильнее становятся его переживания, его ужас. А поделиться своим состоянием, попросить помощи философ не может. Одиночество, замкнутость и отчужденность героя символично изображены в нежелании рассказывать об увиденном возле гроба панночки. "...Но, однако же, о своем событии в церкви он не решался говорить по какому-то безотчетному для него самого чувству..." [1]. Отчужденность и одиночество философа символизированы и тем, что философ оказался сирота, о чем мы узнаем еще из его разговора с козаками и с паном сотником. Хома Брут, как сирота, как отчужденный член общества приносится в жертву нечисти, Вию.

Но почему философ не воззвал ко Христу, к Богородице? Или по человечески: почему не упросил в последний раз сотника прекратить отпевание и позвать священника, и вообще - почему он не обратился за помощью к людям? Откуда эта отчужденность Хомы Брута от Бога и от людей? На этот вопрос отвечает главная христианская мораль повести "Вий": если в храме души человека нет места Богу, тогда бесы одолевают ее. В повести это эффектно символизировано тем, что старую заброшенную церковь переполняет нечисть. Итак, если бы герой чувствовал связь с Богом и с людьми, он бы смог спастись.

Заключение

К сожалению, объем доклада не позволяет привести более полный анализ художественного произведения. Подробное рассмотрение повести Н.В.Гоголя "Вий" содержится в статьях автора: "Вий. Разгадка тайны?" и "Вий. Возможно ли изменить судьбу?", доступных в интернете [8].

Главная христианская мораль повести и доминирующий архетип состоит в том, что если в душе человека нет места Богу, тогда ее одолевает нечисть. Список остальных архетипов повести, по нашему мнению, выглядит так: 1) противостояние книжника-философа и ведьмы, 2) совращение юноши опытной женщиной, 3) изнасилование героем юной красавицы, женщины-табу и месть за нарушение табу, 4) превращение женщины из старухи в молодую, 5) некрофилия (вспомним как философ любовался мертвой панночкой), 6) три ночи мытарств, 7) разобщенность героя с миром и принесение его в жертву, как отчужденного члена общества - сироты.

И последнее, что хотелось бы оговорить. Автор не выступал от лица психоанализа, или от лица Православия, но привел лишь свое личное понимание предмета исследования с двух позиций, полагая, что одна позиция психоаналитическая, а другая - православная. Поэтому просит прощения у читателей за возможные некорректные высказывания или ошибки.

Литература

[1] Вечера на хуторе близ Диканьки; Миргород: [Повести]/ Н.В.Гоголь.- Харьков: Прапор, 1989. - 392 с.

[2] Фрейд З. Художник и фантазирование. В книге "Художник и фантазирование": Пер. с нем./ Под ред. Р.Ф.Додельцева, К.М.Долгова. - М.: Республика, 1995. - 400 с.

[3] Фрейд З. Жуткое. В книге "Художник и фантазирование": Пер. с нем./ Под ред. Р.Ф.Додельцева, К.М.Долгова. - М.: Республика, 1995. - 400 с.

Freud S/ Gesammelte Werke. Bd. X. Frankfurt a. M., Fischer-Verlag, 1969.

[4] Гейзенберг В. Шаги за горизонт: Пер. с нем. М.: "Прогресс". - 1987. - 368 с.

[5] Краткая энциклопедия славянской мифологии: около 1000 статей/ Н.С.Шапарова. - М.: ООО "Изд-во АСТ": ООО "Изд-во Астрель": ООО "Русские словари", 2001. - 624 с.

[6] Фрейд З. Тотем и табу. В книге "Я и Оно: Сочинения". - М.: ЭКСМО-Пресс; Харьков: Фолио, 1999. - 1040 с.

[7] Иеромонах Серафим (Роуз). Душа после смерти.

http://www.wco.ru/biblio/books/rouz1/main.htm?...

или

http://pravoslavie.ru/put/shagi/rose_sad.htm

[8] "Вий. Разгадка тайны?"; "Вий. Возможно ли изменить судьбу?"

http://zhurnal.lib.ru/s/skosarx_wjacheslaw_jurxewich/

Февраль 2006 г.