"... И дал Бог людям свои заветы, и хвалил за их выполнение, и порицал за небрежение. И цари стали первые слуги Господа, хранящие государства свои по заветам Божьим. Так хозяин дает своим псам требования, что и как охранять в доме своем; ежели же не даст требования и не будет хвалить и порицать, псы будут творить что хотят и рвать кого им взомнится, и самого же хозяина и чад его..."
Молодой священник закончил чтение Священной Книги и слабо улыбнулся пяти внимавшим отрокам. Нелегко греческому книжнику добиться понимания от юных отпрысков вельможных семей Московии... Мельком подметил напряженное узкое лицо чернявого мальчика, сидевшего в центре. Ох, трудно последнему из Рюриковичей, в раннем детстве взошедшему на великокняжеский стол, принять мысли о служении кому бы то ни было, даже Богу. Да и сравнение с собаками не к месту... Крепись, отец Максим! Но мальчик ничего не сказал, лишь блестел глазами исподлобья да серебряной бляхой на широкой кожаной ленте, плотно охватывающей шею.
- Урок окончен, дети. Отдыхайте.
***
Во внутреннем дворе играли два щенка. Подростки, уже утратившие детскую неуклюжесть движений, но еще не обретшие мощь и уверенность зрелости. Широкогрудый, широкомордый щенок меделянской породы(1)норовил опрокинуть напарника кверху брюхом, а нет - так оттаскать его за острые серые уши. Второй, явно близкий родственник собачьего рода, но дикий - сущий волк! - ловко уворачивался и хватал соперника за свисающие брыли. Крови не было, разве что случайная царапина, ведь шла не драка - игра.
Казалось, возня двух щенков должна была вызывать улыбки и веселое подначивание у любого наблюдателя. Между тем караульные, стоявшие у выходов во двор, были необыкновенно серьезны. С замершими лицами они несли службу, как будто вот-вот должен был войти самый важный воинский голова. Блестело начищенное оружие, блестела бляха на ошейнике щенка, блестел на шее волка амулет на кожаном шнурке.
Отец Максим потупил глаза и постарался как можно быстрее проскользнуть через двор. Все Рюриковичи - оборотни, чаще собачьего и близких к ним родов. Хотя помнят летописи и князя Димитрия, буйным кабаном вышибавшего из седел татарских воинов на Куликовом поле, и князя Александра, матерым медведем ломавшего застигнутых врасплох шведов и немцев. Христианскую церковь привел на русийскую землю князь Володимер, псовый кобель, не один десяток жен и наложниц имевший. Володимер и заключил с церковью договоренность, свято соблюдавшуюся уже который век. Ради утверждения в новой для себя области митрополиты и епископы рады были объявить оборотничество Рюриковичей угодным Богу и им же дарованным для охранения земли Русской. Теперь не старые волхвы, а священники изготавливали каждому младенцу из колена Рюриковичей амулет-оберег, который надо было носить на кожаном подвесе. Благодаря ему оборотень мог черпать силы из матушки-земли, иначе же слишком быстро истощил бы свое тело и не то что оборачиваться перестал - умер бы в юности.
И сейчас во дворе играли не просто щенки - князь московский юный Иоанн по счету Четвертый и дальний его родственник князь Андрей Курбский(2). Меделянин сшиб наконец грудью волчонка и навалился на него всем весом, пытаясь удержать на земле. Отец Максим хотел бы заткнуть уши, но бесполезно. Странный дар, открывшийся в греческом монастыре, где инок проходил свое послушание, позволял ему слышать недоступный обычным людям разговор, который без слов ведут между собой оборотни, находясь в зверином облике.
"Хотя и я подданный твой, Иоанне, а и над тобой есть хозяин! Цари - слуги Бога!"
"Если я и слуга Бога, то наместник его! Советник и соратник! Не тебе чета, Ондрюшка, волк серый!"
Отец Максим перекрестился и заторопился прочь.
***
Через пару лет юный Иоанн стал государем не только по названию, но и по сути. До того властный боярин князь Шуйский, негласный глава государства, был лишь втайне ненавидим юным князем. Шуйский обращался с ним пренебрежительно, как с воспитанником, к власти не допускал. По слухам именно он пять лет назад велел отравить мать Иоанна, княгиню Елену Глинскую. Юный царь мрачнел, копил злобу, но по-прежнему уступал в спорах, не решался в голос напомнить о своих правах. "Слаб, безволен", - шептали в кремлевских углах, когда темная тень тихо завывала в одиночестве от очередной обиды.
Уже и не упомнить, что стало поводом для очередного спора между Иоанном и Шуйским. Тринадцатилетний великий князь, в потертой, местами штопаной одежде (Шуйский запрещал брать деньги из казны), ломающимся голоском крикнул приближенным: "Взять его и бросить собакам!" Пышно разряженный, надменный боярин, мужчина в расцвете лет, издевательски захохотал. Присутствующие прятали глаза и лишь двое псарей Иоанна выступили вперед. Но им явно не справиться было с оружной и наглой свитой Шуйского. Тогда-то отец Максим и увидел воочию священное оборачивание Рюриковичей. Иоанн присел, словно от страха или для прыжка; вскинул руку к шее, касаясь амулета, очертания его тела как будто расплылись, и в воздух взвилось уже мускулистое тело широкомордого пса. Меделян вцепился не успевшему сделать ни шагу назад боярину прямо в горло и вырвал его до самого позвоночника...
Чуть позже Иоанн, уже в человеческом облике, с налитыми кровью глазами озирался по сторонам. Заметив книжника, кивнул ему: "Подойди!"
- Ты нам из книги читаешь? Бери перо, бумагу, пиши как все было! Будешь записывать мое правление!
Отец Максим записал: "Возвеличившись, боярин князь Шуйский забыл свое место при царе, и был за то лишен жизни государевой собакой". Через четыре года ему же довелось запечатлеть на бумаге венчание великого князя Иоанна царем московским и его благословенный брак с Анастасией Захарьиной-Романовой. Потом Избранную Раду, Соборы, реформы, Ливонскую войну, взятие Казани, болезнь царя...
***
- Все врут, Ондрюшка, все! Когда я при смерти лежал... помнишь?
Князь Курбский помнил. Март, еще снег лежит, пес и волк резвятся в лесу. Кто бы подумал, что в валежнике меделян подцепит спящего зимой клеща, который, отогревшись на теплой шкуре, укусит своего временного хозяина? Да, они вечно спорят, хозяин ли царь своим землям или истинный хозяин - Бог... Иоанна страшно раздражали эти споры, но он постоянно к ним возвращался. Как будто доказывал свою правоту, свое право на неограниченную власть не Курбскому - себе самому.
- Я лежал в бреду, в забытьи, а они думали, что я не слышу. Шептались, да не шептались - в голос лаялись, кого будут на царство сажать! Настасьиных родичей истребить хотели. И Алексей(3)... И Сильвестр(4)... Не поддержали мою волю, сами править желали. Забыли, что царь Богом избран! Я, я единственный царь здесь!
- На все воля Божья, Иоанн, - почтительно склоняя голову, Андрей подумал, что на разных языках говорят они с государем. Иоанн мнит, что его благо и есть благо государства, желает не служить, но править. А что видится ему, Андрею Курбскому?
- Я решил: пусть уйдут, - другим, каким-то неживым голосом говорил тем временем государь. - Все. Не могу их видеть. Они считают, что я одно, Россия другое. Не позволю разделить меня и страну мою!
Отец Максим записывал: "Весною тысяча пятьсот шестидесятого года от рождества Христова удалил царь Иоанн от себя бывших советников своих, главному же из них, окольничьему Алексею Адашеву назначил быть наместником Ливонским в городе Юрьеве..."
***
- Отец Максим! Вот вы учили нас, что ежели хозяин своих собак не хвалит и не порицает, те злоумышлять начнут. А ежели порицает, но не хвалит - отвернутся ли псы от хозяина или по-прежнему служить будут?
В глазах тридцатилетнего Андрея Курбского - больше, чем вопрос по тексту Священной книги. Полководец, недавно в полоцком походе опять отличился. О чем думает? Разве мало царем возвышен?
- Князь Андрей, собаки не могут не служить. Не будут служить - будут своевольничать и разор чинить, рано или поздно под топор подвернутся. Они не умеют надумать себе хозяина, человек приходит и лаской ли, гневом ли, но берет их под свою руку.
- А ежели хозяин губит своих верных служителей? Продолжать ли службу, ежечасно беспокоясь, что неугоден станешь?
Рискует князь, говоря такие слова. Каждый знает, что царю неугодны даже родственники бывших друзей. Своей смертью умер опальный Алексей Адашев, бывший негласный правитель государства, сосланный управлять заштатным городом Юрьевым и нищей Ливонией. Такая смерть - везение, ибо вскоре по воле царя расстались с жизнью брат Адашева Данила с сыном, тесть Петр Туров, их родня Сатины и Шишкины-Ольговы. То же и в других семьях. Видно, и князь Курбский боится за себя и молодую жену Ирину.
В глазах князя - больше, чем опасение. Словно стоит князь на досочке, перекинутой над бездной. И не просто стоит, а делает аккуратные шажки на другую сторону. Вот только самому не верится, что прав, идя над бездною, уходя от родного обрыва. И ищет себе то ли помощи, то ли оправдания у старого учителя. Хоть у единственного человека в мире найти оправдание...
- Собаки не могут решать за себя, князь Андрей. Решать - дело хозяина, хотя и не всем повезло иметь достойного, - отвечает отец Максим и видит, как затухает взгляд князя, как трещит тонкая доска над бездной. Нет оправдания предателю в душе князя Курбского, не найти его ни в себе самом, ни у других. Но отец Максим продолжает - не потому что ему жаль молодого крепкого мужчину, а из своего пристрастия к правде. - Но ты ведь не собака, князь.
Через два дня Андрей Курбский был отослан наместником Ливонии в город Юрьев. При дворе зашептались, что князь повторяет дорогу опального Адашева.
***
Иоанн в бешенстве отшвырнул посох. Дрожащий дьяк скорчился в углу от страха. До чего же не повезло - именно ему пришлось доложить царю о Юрьевском событии.
- Уйди! - с налитыми кровью глазами крикнул Иоанн. Еще владел собой, слава тебе Господи, и дьяк на полусогнутых ногах быстрее стрелы выскочил в низенькую дверцу Челобитенного приказа. Свят, свят, свят, десять свечей поставлю, благодарственный молебен богородице закажу - пронесло мимо грозный гнев... гнев Грозного батюшки.
- Сволочь же ты, Ондрюшка, - шептал царь, сжимая кулаки наедине с собой. -Спустился со стены Юрьева, тайком, с сумкой, и бежал в Литву! Знаю я, как ты бежал мимо дозоров, от погони - серым волком хоронился по лесам. И не нашлось на глотку твою пса меделяна, ах, незадача какая... Волк серый, предатель, не только меня предал, но и жену свою, княгиню Ирину! Бежал от моего гнева, а жену беременной бросил мне же на растерзание. Или откупился женой-то, Ондрюшка? Думаешь, обернусь кобелем да натешусь страхом ее да похотью своей? Эх, и сволочь же ты, князь... Любой лес тебе, волку, дом родной, только мне, собаке, о своем доме одному заботиться суждено!
Сменяются пергаментные и бумажные листы под пером отца Максима. Капнула бы на них слеза седого греческого инока, приросшего душей к Российскому государству. Да нельзя, размоет чернила, расплывется с ними правда о веке. И сухи глаза отца Максима, научился не плакать за столько-то лет при Иоанне.
Все свои начинания загубил царь своими же руками. Корчились на дыбах бояре и князья, лилась знатная кровь под палаческими топорами, но не принесла ни военных побед, ни обогащения стране. Семь лет скакали по многострадальной земле страшные опричники с песьими головами у седел, и отец Максим вздрагивал каждый раз, видя их - мнилось ему, что каждый их них тащит голову самого царя. Может, и прав был князь Курбский, убежав отсюда: хоть жизнь сохранил, ибо у Иоанна и погибнуть со славой бы не удалось.
Андрей трижды писал царю, и дважды был удостоен ответа. По царскому же велению отец Максим тщательно внес эту переписку в свою летопись - пусть знают потомки, каков образованный царь Иоанн, снизошедший до писем предателя. Все о том же говорили между собой волк и меделянин, все тот же детский спор продолжали... Уже и седые оба, а князь Андрей, по слухам, пожалован в Литве обильными поместьями, и вновь женился, раз уж первая жена его была насильно пострижена Иоанном в дальний монастырь. Ушел князь Андрей от неправедного хозяина, стал жить своею волею - но что же вышло? Верные люди доносили: вымогает Курбский деньги с крестьян и купцов, сажая тех в мокрые ямы, да не простые, а с пиявками.
Плачут Андреевы крестьяне, рыдают и жители Великого Новгорода, который разорил русский царь Иоанн. Поднимался дым над древним городом, но не было слез у отца Максима, и сами глаза его разъедали своей же рукой записанные цифры: едва ли не треть горожан пали от рук опричного войска. А меньше чем через год не смог Иоанн со своими опричными охранить собственную столицу, и горела, дымилась уже Москва, зажженная татарами Девлет-Гирея. Князь Курбский же ходил воевать свою родину с польско-литовским войском. Гарь, гарь и дым, и сушат они не глаза книжника, не знающие слез, а саму душу русской земли. И много, много еще бесславного и страшного сотворили в своем споре пес и волк...
***
Десятилетия прошли быстрее, чем думалось. Иоанн уже не мог ходить, его тело страдало от язв и волдырей. Он то раскаивался в делах своих, то вновь впадал в гнев и опалялся на бояр. Князь Курбский уже год как скончался, но Иоанн все по старой памяти спорил с ним.
Сегодня царь пожелал сыграть в шахматы и упал. Он еще не понял, что умирает, зато поняли окружающие. Сбежались постельничие, дворня, врачи, кинулся митрополит со всем клиром, дабы вовремя выгнать всех мирян из опочивальни и снять с царя бляху на широкой кожаной ленте. Перед смертью Рюриковича изготовленный при рождении амулет следовало снять, ибо с ним оборотень по-прежнему тянул силы из матушки-земли и не мог умереть, хотя тело уже не способно было жить. Умирали же Рюриковичи от века в зверином своем облике, перекидываясь в последний раз не по собственной воле, а по закону своей природы.
"Пришел человеком - уходит собакой", - испугался собственных мыслей отец Максим, с невольной дрожью наблюдая костистого, совершенно седого широкомордого меделяна, с ресницы которого катилась последняя - смертная - слеза. "Сколько людей погубил и уходит в беспомощности, не оставив наследникам своим законов и умения их исполненять. Не наказание ли это для того, кто мнил себя хозяином прочих?" И как когда-то при игре двух мальчиков, священник услышал скрытый от всех голос Иоанна, не голос - последние мысли:
- Хорошо волку... волку сбежать можно. А псу, дом охраняющему, убежать некуда... Даже если нет у него хозяина...
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Меделянская собака, меделянин, меделян, меделянка - российская порода очень крупных догообразных собак, применявшихся для травли медведей, быков, кабанов. Предположительно молосского происхождения. Вероятно, разновидность большого (данцигского) булленбейсера, отдаленного предка современных бульдогов и боксеров, родственник мастифов и догов. Порода приходит в забвение с середины 19 века. Окончательно исчезла во время Первой Мировой и гражданской войн. В литературе известны меделян Ивана Грозного по кличке Сапсан и рассказ Александра Куприна "Сапсан".
2 Андрей Михайлович Курбский (1528 - 1583), государственный деятель, писатель, переводчик. Участник Казанских походов, член Избранной рады, воевода в Ливонской войне. Из опасения опалы со стороны Ивана Грозного бежал в Литву (1564), участвовал в войне против России, получил поместья от польско-литовской короны.
3 Алексей Федорович Адашев (?-1560) - государственный деятель, политик, один из вождей Избранной Рады, реформатор, дипломат, фактический правитель государства в первой половине правления Ивана Грозного. После своей болезни (1553) царь заподозрил Адашева в неприязни к своей жене Анастасии и ее родственникам Романовым. Отправлен в почетную ссылку, затем отдан под стражу, где скончался от горячки.
4 Сильвестр (?-1566) - священник Благовещенского Собора Московского Кремля, политический деятель, писатель, советник царя. Во время болезни царя (1553) склонялся к тому, что наследником должен стать не малолетний царевич Дмитрий, а двоюродный брат царя Владимир. Из-за этого попал в опалу (1560), был сослан и принял монашеский постриг.