Где-то там была советская власть. В далёком Севграде - бывшей столице великой северной империи - напряжённо работали советы и ревкомы, пытаясь стянуть нитями расползающееся тело государства. Гербы с императорскими драконами и орлами разбивали кузнечные молоты в почерневших, обезображенных работой руках. На их место ставили, склепанные из чего попало, звёзды - символ нового времени, новых надежд и новой мечты. На обугленных и оплавленных развалинах императорского дворца гном и человек с перевязанной рукой по очереди курили одну на двоих трубку, набитую дешёвым, дерущим горло табаком.
Где-то там, далеко, была советская власть.
В затерянном таёжном посёлке, в своей комнате, снимаемой им на верхних этажах единственного постоялого двора, лежал мёртвый комиссар. Луч утреннего солнца успел переползти с выбритой щеки на воротник потёртой офицерской шинели с потемневшими следами споротых знаков различия. На деревянном столе из пропитанных временем досок стояла тройка свечных огарков на плошке. Свечи полностью прогорели, растеклись бесформенным восковым пятном. Видимо сгорели давно - тяжёлый свечной дух успел почти выветриться из комнаты. Александр Петрович лежал на спине, лицом в тени. Руки разбросаны. Над сердцем пылала в свете яркого утреннего солнца красная звёздочка - значок чрезвычайного комиссара.
Таким его и нашла Анька. Девушка поднялась по отдельному входу, ведущему в комнату занимаемому комиссаром. Долго стучала: сначала робко, потом, испугавшись, сильнее. Не дождавшись ответа, вошла - дверь оказалась не заперта. И сразу увидела тело.
На подоконнике продолжала страдать в нежном свете ласкового летнего солнца бледная фиалка, как и минимальный набор мебели, прилагающаяся к сдаваемой внаём комнате. Александр Петрович вечно забывал поливать цветок, отчего тот сох и бледнел, пока эту обязанность не взяла на себя Рыжая Анька.
Генка-нож сказал, что цветку уже ничего не поможет - засох. Земля в горшке действительно была как камень. Александр Петрович смущённо разводил руками. В пику Генке, Рыжая взялась выхаживать цветок и сама удивилась, когда тот, вдруг, принялся оживать. Сегодня многострадальную фиалку опять забыли полить, и земля в горшке была пересушена.
Созванные Рыжей Анькой ребята окружили тело. Их было всего трое:
Генка-нож, сын Каштапова, безного солдата, когда-то давно ушедшего из посёлка на армейскую службу и вернувшегося искалеченным, с младенцем на руках и без жены. Вытребовав у брата часть наследства, Каштапов купил полуразвалившийся дом, и целыми днями пропадал в трактире, пропивая малую солдатскую пенсию.
Увидев нового человека в посёлке сходящего с транспортного дирижабля прилетевшего за очередной партией кристаллов-огневиков, Генка попытался стянуть у незнакомца пару старых, туго набитых, кожаных чемодана. Оказавшийся застигнутым на месте преступления, бросился в драку. Был бит. Бит, хоть и честно, но слишком легко и потому обидно. Сплюнув кровь из разбитого рта, Генка выругался, творчески соединяя новомодное ругательство с проверенным временем, старым: -Буржуй х...
Вопреки ожиданиям, незнакомец рассмеялся в ответ и спросил, весело глядя на Генку: -Хочешь, покажу, что в чемоданах?
Он вправду, бросил оба чемодана на скамью и открыл.
Сын солдата поразился: чемоданы были набиты брошюрами и книгами. И ладно бы такими, как библия поселкового священника, с серебряным теснением и медной застёжкой. Нет, чемоданы оказались набиты скверно отпечатанными брошюрами, без тиснения, без обложки, с плывущими и разъезжающимися строчками блеклого текста.
-Держи, братец,- протянул одну незнакомец.
Генка машинально взял, прикрывая разбитый рот ладошкой, чтобы не замарать бумагу кровью. Поднял голову, с удивлением разглядывая незнакомца: -А я читать и не умею...
-Приходи, научу,- предложил его недавний победитель. Так просто, как если бы это была какая-то пустяковина.
-Может ещё колдовать научишь?- усмехнулся Генка.
Обветренные губы незнакомца разошлись в широкой улыбке: -И научу! Будешь учиться?
Второй была Рыжая Анька - дочь попрошайки Аниповой, прижитая ей непонятно от кого. Все свои семнадцать лет Рыжая Анька прожила в землянке и только последние полгода, после встречи с Александром Петровичем, он подселил её к семье лесорубов, в настоящий, пусть и не новый, дом на окраине посёлка. Там была огромная печь, на которой жена лесоруба готовила умопомрачительно вкусную еду и учила готовить Рыжую. Неделю назад Анька случайно оговорилась вслух, назвав её "мамой". Поняв, что сказала - покраснела до кончиков волос и мочки вытянутый ушей тоже заалели как знамя победы пролетариата. Лесоруб молча глянул на Аньку из-за стола. Его жена принялась обнимать и гладить коротко остриженную Анькину голову. Кто-то из младших детей рассмеялся, но тут же получил от лесоруба в лоб деревянной ложкой. С тех пор прошла неделю, а Рыжая всё ещё продолжала смущаться и прятать глаза в пол, встречаясь с женой лесоруба.
Третий - Данил-полукровка. Если к примеси гномьей крови в посёлке относились более-менее нормально. Всё же основа существования и процветания посёлка - вот уже второе столетье разрабатываемые шахты кристаллов-огневиков. А иначе стал бы кто гонять в глухую тайгу, где даже дорог нормальных нет, раз в неделю транспортный дирижабль.
В посёлке издавна жили с полдесятка гномьих семейств. Нелюди жили обособленно, но не слишком. Местные считали их почти за своих и даже поселковый священник, как следует выпив, впадал в ересь, утверждая: гном почти как человек, только ни-и-изенький. И богу одному молимся, только они моля-я-ятся непра-а-авильно, черти подгорные.
На беду Данила-сироты, в нём текла кровь не гномов, а орков и, пожалуй, что эльфов, изрядно разбавленная человеческой. Родителей он не помнил. Если Данил смеялся, становились видны орчьи клыки. Поэтому он никогда не смеялся, только улыбался, не размыкая губ и то редко - жизнь отучила. Уши парня заострены гораздо больше, чем у Аньки или остальных жителей посёлка.
Полукровок все и всегда презирали. Рыжая тоже презирала, пока жила в землянке с матерью-попрошайкой. Потом уже Александр Петрович сказал, что неважно, какая кровь течёт в жилах, важно какие мысли крутятся в голове. А ещё сказал: перед новой властью все равны. Люди, нелюди и полукровки. Тот, кто был никем, может стать всем. Сказал: в далёком Северграде, советы строят новую жизнь. И его сюда прислали за тем же: перестроить всё по-новому.
А сейчас он лежал мёртвый в своей комнате. Ребята, старшему из которых, Генке, не исполнилось ещё и двадцати лет, молча стояли над телом учителя.
Советская власть была где-то невообразимо далеко.
У Аньки мелькнула мысль: надо кому-нибудь сообщить. Но... кому?
Старой власти в посёлке не было. Мэтр Кравцов, бывший владелец национализированной чрезвычайным комиссаром шахты кристаллов-огневиков сбежал за полмесяца до появления Александра Петровича, забрав с собой кассу и подтопив шахты. Правда, второпях, он позабыл жену и дочь, которых обозлённые затоплением шахты рабочие чуть было не линчевали, но Александр Петрович высказался в их защиту. И теперь бывшая мэтресса, с дочерью, работали медсёстрами в своём доме, превращённом Александром Петровичем в поселковую больницу. Вместо старой больницы, сгоревшей десять лет назад и до сих пор не отстроенной, хотя поселковый глава ежегодно выбивал у губернатора под отстройку больницы какие-то деньги.
Глава тоже сбежал при появлении комиссара. Многие сбежали из бывших. Рыжая думала, что и священник побежит, но тот остался. Еженедельно читал с помоста ветхозаветную чушь про добренького боженьку. Генка-нож спросил Александра Петровича: почему он терпит священника. Комиссар щёлкнул Генку по носу и ответил: может быть на мелкую рыбу выйдет рыба покрупнее. Тогда, брат, и порыбачим.
Рыжая как-то слышала как Александр Петрович пробормотал себе под нос: -Редкий случай. Священник, но вроде не сволочь и не законченный кровопийца. Такое вот чудо, прости господи.
Старой власти в посёлке не было. Новой... пожалуй, что тоже. Председатель ревкома мёртв. Сам революционный комитет - ревком - в полном составе стоял над телом комиссара и мучительно размышлял, что им делать дальше?
Кто был никем, тот станет всем.
Данила-полукровка вполголоса повторил первый урок, преподанный им учителем. Александр Петрович говорил не так: кто был никем, тот может стать всем. Но сейчас им требовалось больше уверенности в своих силах. Кто они втроём: дочь нищенки, сын пьяницы-калеки и сирота-полукровка. Легко было состоять в революционном комитете за спиной учителя и той новой силы, новой эпохи, к которой он призывал и которую олицетворял.
Сейчас Анька не чувствовал себя новой властью. Даже на полпальца мизинца левой руки не чувствовала. Год назад она собирала объедки и её мог повалять любой, кто бы был недостаточно брезглив. Согласна ли она, чтобы эти времена вернулись? Лучше умереть!
Точно очнувшись от действия морока, ребята засуетились. Данил, на всякий случай, закрыл входную дверь на засов. Генка хотел перенести тело комиссара на кровать, но резко отшатнулся - заметив отметины пальцев на шее под воротником. Данил перебирал бумаги и проверял тайники - пытаясь определить, вскрывали ли их и пропало ли что-нибудь. Рыжая с Генкой осмотрели тело. На шее чётко видны следы рук. Генка поёжился: неизвестно, кто смог бы задушить Александра Петровича, бывшего капитана тяжёлого шагохода во времена империи, революционного командира и командированного Советами в посёлок чрезвычайного комиссара. Встречаться с этим кем-то Генка-нож бы не хотел, по крайней мере с пустыми руками. Чтобы вернуть уверенность, Генка потрогал рукоятку эмиттера заряженного стихией огня в кобуре на поясе. Такие эмиттеры состояли на вооружении пехотных частей бывшей империи.
Рыжая с третей попытки сумела сотворить показанное учителем заклинание поиска и раздражённо покачала головой. За последние пять часов в комнату не входил никто посторонний, а дольше чем на пять часов она заглянуть не смогла. Генка и Данил не стали и пытаться. Магичить у Рыжей получалось лучше них, вместе взятых. Александр Петрович говорил, что у Аньки талант и ей обязательно нужно обучаться в севградской высшей школе, куда теперь, по указу Советов, берут всех талантливых учеников, не взирая на расу, национальность и происхождение.
-Никто посторонний не трогал тайники,- доложил полукровка.
-Ничего не пропало?
-Ничего.
Генка всё же перенёс тело учителя на кровать и закрыл глянцево-блестящие, чёрные из-за расширившихся зрачков, глаза. В смерти Александр Петрович будто перестал быть собой. Казалось, на кровати лежат тело чужака, отдалённо похожего на учителя.
-Генка, бегом на станцию голубиной почты. Отпишешь в Севград о смерти учителя,- отдавал приказы полукровка: -Рыжая, дуй в школу. Скажешь: сегодня занятия отменяются. Потом оба пробежитесь по ребятам, кто из наших. Пусть собираются. Чувствую, придётся драться. Может и похуже. Я пока допрошу хозяина постоялого двора.
-Стойте!- остановил их Данил: -Давайте втроём наложим заклинание неподвижного времени на тело.
Заклинание получилось откровенно плохо, но хоть что-то. Во всяком случае, пару дней тело учителя пролежит не тронутым тлением, а дальше будет видно.
-Надо было наоборот,- чертыхнулся Данил, когда товарищей уже и след простыл: -Рыжую в голубятню, а Генку в школу. Нож пишет как курица лапой, мало что разберёшь. Ну да ладно, как-нибудь справится.
Полукровка подошёл к кровати: -Прости нас учитель. Не уберегли...
Развернулся, пошёл к дверям. Потом вернулся, осторожно отцепил красную звезду - значок комиссара. Прикрепил к своей рубашке, чуть выше сердца. Расстегнул кобуру с огненным эмиттером на поясе и резким шагом вышел вон.
Голубятня за ночь сгорела. То есть не так, чтобы совсем сгорела. Здание оставалось практически целым, но напуганные запахом огня и дыма, почтовые птицы разлетелись. Хорошо ещё старый Пахом, смотритель голубятни вовремя заметил алые отблески в загаженном птицами окошке второго этажа и потушил пламя.
-Подожгли?- мрачно спросил Генка, вертя в руках остро наточенный солдатский нож-мизерикордию, единственный подарок отца-солдата.
-Ага, привычка,- согласился старик: -А у кого-то привычка набросать сухой соломы в голубятню, да и огонька подбросить.
-Значит поджог?
-Так ведь солома сама собой в тюки не складывается и аутодафе себе не устраивает.
-Какое ещё афе?- возмутился Генка: -Ты, старый, говори, да не заговаривайся. Может, это ты поджёг, а?
Смотритель голубятни поперхнулся от возмущения.
Генка примиряющее выставил раскрытые ладони: -Ладно, Пахом, ладно. Пошутил я. Когда птицы вернуться, знаешь?
Реквизированная комиссаром и назначенная поселковой школой изба стояла пуста. Рыжая удивлённо прошла между рядам разнокалиберных столов стащенных сюда с половины посёлка. Может быть, не дождавшись Александра Петровича (напополам с Ниной Алексеевной, бывшей гувернанткой дочери мэтра Кравцова, владельца шахт до национализации) выполняющего обязанности учителя, ребята разошлись по домам? Не похоже на них. Странно как-то.
Быстрым шагом пересекая Коммунностроевскую, бывшую улицу имени "всемилостивого его императорского величия", Анька не раз и не два ловила на себе взгляды жителей посёлка. Эти непотные взгляды, сверлящие ей затылок, отвлекали и раздражали. Приметив знакомую фигурку, Рыжая крикнула: -Петька, а ну сюда!
Намеривавшийся скрыться в ближайшей подворотни, мальчишка нехотя послушался и подошёл.
-Почему не в школе?- приступила к допросу Рыжая.
-Не будет занятий.
-Кто сказал?
-Батя говорит, что закроют школу, а ваш ревком разгонят.
-Это ещё почему?
Сорванец шмыгнул носом: -Из леса Глава вернулся. Он школьную избу себе обратно заберёт.
Услышав новость, Анька онемела, а мальчишка воспользовался случаем и дал дёру, только голые пятки сверкали.
Нина Алексеевна, бывшая гувернантка дочери мэтра Кравцова, встретила Аньку, пугливо выглядывая из-за плотной марли оконной занавески. Увидев красный платок на шее Рыжей ойкнула и зачем-то перекрестила её.
-Лучше бы сняла пока девочка. Беда-то какая, беда.
-Не бойтесь Нина Алексеевна,- вымученно улыбнувшись, попыталась успокоить школьную учительницу Анька: -Скоро из Севграда прилетят товарищи и мы всю контру под ноготь загоним.
-Ой, девочка,- всплеснула руками гувернантка: -Говорят не будет больше дирижаблей. И советской власти не будет. Севград взяли штурмом войска бывших.
-Говорят. Говорят!- вышла из себя Рыжая: -Тоже мне заладили. Кто говорит: имя, ну?
-Младшая Кравцова рассказала, поутру, до света, отец вернулся с лесными разбойниками. Выгнал из дома больных на улицу, а деда Ефима, который не может ходить, выбросил. Потом хвастался перед домочадцами, а младшая подслушала и сразу ко мне побежала.
-Наверное, подпрыгивает от радости, с...ка. Дождалась,- выругалась Рыжая.
-Зря ты так, Аня,- укорила Нина Алексеевна: -Она хорошая девочка. Когда мэтр сбежал, честно работала медсестрой, не как мать - из под палки. Если бы вы дали ей шанс, а не третировали бедняжку. Она не виновата в том, что родилась в такой семье. Да что теперь говорить...
-Не виновата, что родилась богатенькой?- распалилась Рыжая: -А я значит виновата, что в норе жила, отходами питалась и приезжим торговцам за гроши отдавалась пока они мною брезговать не начали? Все виноваты! Все! Александр Петрович прощал, а я не прощу! Пока весь этот старый мир, всех Кравцовых и бывших поселковых глав не перевешаю, не расстреляю.
Рыжая развернулась и побежала. Концы повязанного на шее красного платка развивались как маленькие, неспособные к полёту крылья.
-Аня, а что с товарищем комиссаром?- крикнула в спину Нина Алексеевна, но Рыжая не остановилась.
Постоялый двор в посёлке был один. Больше и не нужно. Время от времени прилетающим на дирижабле торговцам и приходящим из леса на продажу мехов и дичи охотникам хватало. Массивное, расположенное буквой "П" двухэтажное здание. Половина первого этажа каменная, остальное сложено из закаменевшего от времени дерева. В середине хозяйственные постройки, кухня и баня для постояльцев.
Говорят, это было чуть ли первое здание, с которого лет двести назад начал расти посёлок. Тогда деревянных пристроек ещё не имелось, только длинный, сложенный из камня барак, в котором жили строители посёлка и горняки.
Когда вызвавшийся проводить прилетевшего на дирижабле незнакомца до постоялого двора за мелкую монету полукровка выполнил обещание, они застали хозяина сидевшего в раздумьях над снятой вывеской.
-Что же вы, уважаемый. Закрываться надумали?- осведомился Александр Петрович, поставив старые кожаные чемоданы прямо на вытоптанную до каменной твёрдости землю.
Хозяин искоса посмотрел на пришельца и возразил: -Гостям всегда рады. При старой власти мой постоялый двор назывался "Имперский вепрь", а теперь вот думаю, как при новой называться будет.
-Красный вепрь?- предложил гость.
-Где вы видели красных вепрей, уважаемый?
-Так и имперских видеть не доводилось. Обычных, сколько угодно, а в императорских регалиях ни одного,- ответил гость.
Вспомнив тот разговор, когда он - забитый и презренный сирота-полукровка - показал комиссару дорогу к постоялому двору, Данил улыбнулся. Как всегда улыбался, не размыкая плотно сжатых губ.
Тогда он ещё не знал, что сошедший с транспортного дирижабля незнакомец в офицерской шинели со споротыми погонами будет значить в его жизни.
Допрос хозяина постоялого двора дал пищу для размышлений.
Во-первых, слухи о возвращении бывшего Главы и бывшего владельца национализированной шахты с десятком то ли лесных охотников, то ли бандитов.
Во-вторых, хозяин вспомнил, что к учителю, под вечер, заходил священник. В этом не было ничего удивительно, представитель старой духовной власти и новой, одновременно духовной и мирской, относительно неплохо ладили между собой. Насколько это возможно, разумеется. Да и сложно представить, что прямой и крепкий как палка, но сухой и пожилой священник смог бы задушить комиссара. Разве только если сначала чем-то одурманил?
Заходил ли к учителю кто-то ещё? Снимаемая Александром Петровичем комната имела отдельный вход. Но вчера, до позднего вечера, во дворе постоялого двора работал кузнец, перековывая лошадей и вряд ли кто-то мог пройти незамеченным. Разумеется, если не скрывался под заклинанием невидимости.
Генка-нож, во главе с ребятами осмелившимся повязать на шеи красные платки и несколькими мужиками, поспешил к шахтам. Как же мало их было, всего полтора десятка человек! При том, что ещё вчера не меньше половины жителей щеголяли с платками или просто повязками всех оттенков красного цвета.
С собой несли топоры, вилы, два охотничьих лука и три старых, как прабабушка отрёкшегося императора, однозарядных эмиттера используемых для охоты на крупную дичь вроде медведя. Или поднявшей голову контры.
Шахты не работали. Рабочие, люди и гномы, столпились на поверхности. Они молча слушали взобравшегося на ящик с отвалом бывшего владельца, мэтра Кравцова. За спиной у него замерли десять человек в одежде лесных охотников. Двое держали в руках скорострельные эмиттеры заграничного производства, остальные - луки. Мэтр распинался, гномы хмуро переглядывались, люди молчали. Выбранные Александром Петровичем, из рабочих, начальник шахты и его заместитель сидели на земле. Руки их были свободны, но за спиной стоял один из охотников со скорострельным эмиттером.
Увидев подходящий отряд во главе с Генкой, Кравцов замолчал.
-Почему на шахте посторонние?- осведомился Генка-нож. Руку оттягивала тяжесть эмиттера направленного стволом в землю.
Мэтр неприятно засмеялся лающим смехом: -Явились разбойники! Думали, отняли чужое и владельцы не вернуться за отнятым? Кончилась ваша власть!
-Владелец?- усмехнулся Генка: -Вот эти люди и гномы, их отцы и деды добили камень и работали в шахтах. А такая собака как ты только деньги получал. Когда побежал - попробовал затопить шахты. Шахты, выдолбленные стоящими сейчас перед тобой людьми и гномами. Так кто же настоящий владелец?
Рабочие откликнулась низким гулом. Начальник и заместитель протолкались к Генке. Видя оружие в руках пришедших, охотники не посмели вмешаться, без однозначной команды Кравцова.
Генка-нож поднял свободную руку, напрягся. Между пальцев сверкнул единственный электрический разряд. Напитанный стихией огня эмиттер качнулся, будто стремясь оказаться направленным на благородного мэтра Кравцова, а Генка не давал ему, удерживал.
-Пачкаешь благородное искусство, смерд!- в гневе, но с толикой страха, закричал Кравцов.
-Благородное?- усмехнулся Генка. Эмиттер снова качнулся.
-Подумайте над тем, что я сказал,- обратился мэтр к рабочим. Забрав охотников, обошёл по широкой дуге Генкин отряд.
-О чём квакал?- спросил Генка у растрёпанного, потирающего здоровенную шишку, начальника шахт.
-Уговаривал признать его власть.
-Что сулил?
-Много чего. Сулил семьи не трогать. Обещал самих в тайгу не изгонять. Говорил, что Севград взят войсками коалиции генералов и следующим дирижаблем сюда жандармы прилетят,- мужчина благодарно кивнул в ответ на попытку Генки наложить лечащее заклинание. Эх, сюда бы Рыжую. У неё лечилки особенно хорошо получались. Чуть ли не лучше чем у Александра Петровича.
-Ну а вы, что решили?- громко спросил Генка, обращаясь к рабочим.
-Семьи сюда привезём из посёлка. Пусть попробуют из-под земли выковырять!- прогудел дородный гном.
-Добро.
Рыжая и полукровка нашли священника в трактире. Он проповедовал.
Анька хотела вломиться и разогнать слушателей, но Данила придержал её. Встав позади, у самых дверей, решили вначале послушать слова священника.
-...горе сидящим по домам как совы в дуплах,- вещал забравшийся на стол с которого даже не успели убрать грязную посуду, святой отец: -Вы будете, словно отдельные колосья в снопе. По одному вас и переломают. Соберитесь. Держитесь друг за друга, как проповедует мать наша - церковь. Пусть сосед ваш станет вам как брат, а соседка, как сестра. Не оставляйте друг друга в беде. Будьте крепким снопом, а не слабыми колосьями. Ибо иначе быть беде и разоренью ужасному. Истинно вам толкую, неразумным!
Рыжая с удивлением увидела у слушателей красные повязки. Кто-то даже пришёл в нашейном платке.
Постепенно их заметили, люди расступались в стороны, пока не образовалась прямая дорога к священнику.
-Странные речи говорите, святой отец,- подал голос Данил. -Не по канону.
-Не каноном единым жив человек,- с достоинством ответил священник. Он качнулся и Рыжая внезапно поняла, что духовный пастырь посёлка безбожно пьян: -Не каноном, а разумом своим светлым и сердцем справедливом, богом нам данными.
-Вы прямо социалист, святой отец.
-Власть ваша бесовская!- распалился священник, но как-то быстро утихомирился и стих: -Только старая ещё хуже для простого человека будет...
-О чём вы вчера говорили с Андреем Петровичем?- приступил к допросу полукровка, когда они втроём вышли поговорить на кухню.
Священник стоял, опираясь на посох и покачиваясь, словно старая, надломленная ива на осеннем ветру. Седые космы торчали в стороны, будто обломки нимба. Рукав сутаны до локтя испачкан в саже. Верхняя пуговица оторвана. На воротнике россыпь красных капель - след от пролитого вина.
От растопленной печи идёт волна жара. В оставленном на печи котелке готовится закипать и парит вода. Из-за закрытой двери ведущей в общий зал слышен неразборчивый гул множества голосов.
-О чём говорили? О вине. О жизни... Ин вина веритас. Мус ин пице. Мистэриум магнум.
Священник качнулся, Данил подхватил его, сделал попытку усадить на стул, но тот замотал головой и остался стоять.
-Александр Петрович вёл себя как обычно? Святой отец, что с вами?
-Холодно. Как холодно!- ёжился священник в жарко натопленной кухне.
Неожиданно он закричал: -Я не могу дышать!
Отбросив посох, святой отец схватил себя за горло, принявшись душить.
Рыжая наложила на катающегося по полу святого отца лечилку, затем ещё одну. Полукровка с трудом оторвал скрюченные руки священника от тощей шеи. Глаза того потемнели от неестественно расширившихся зрачков. Священник задыхался.
Рыжая схватила со стола нож, которым полчаса назад резали мясо. Сунула в огонь для дезинфекции, наклонилась к святому отцу и, примерившись, надрезала шею. Первый раз в жизни, по картинке в подаренном Александром Петровичем учебнике, проведя операцию коникотомии.
При первом надрезе, полукровка сдавлено хрюкнул. Рыжая впилась в него гневным взглядом, чтобы продолжал удерживать священника пытающегося задушить самого себя. Чтобы не отпускал.
Сквозь рассеченное горло со свистом входил воздух. Святой отец задёргался и обмяк.
Рыжая прислушалась - дышит!
Полукровка уже держал за горло не вовремя заглянувшего на кухню трактирщика: -Какое вино ему наливал, говори!
Полузадушенный трактирщик слабо извивался.
Данил ослабил нажим и трактирщик сумел выдавить: -Обычное. Что и всем. Святой отец и двух кружек не выпил. Милостивые товарищи-гоподари, спасителем клянусь - он уже таким пришёл.
Выйдя в общий зал, Данил лицом к лицу столкнулся с бывшим поселковым Главой. Пока они были на кухне, тот, вместе со своими людьми, наведался в трактир и начал разгонять импровизированное собрание.
Глава и полукровка, оба опешили. Данил опомнился не секунду раньше, выхватил эмиттер и выстрелил. С хрустальным треском лопнул перегруженный защитный амулет. В животе поселкового Главы, теперь уж однозначно бывшего, образовалась дыра размером с кулак младенца. Отвратительно завоняло горелым мясом и запёкшейся кровью. Стол позади Главы обуглился и нехотя загорелся. Случайный человек, задетый краем выстрела, закричал, пытаясь сбить с рукава пламя.
Держа перед собой эмиттер, Данила столкнулся взглядом с одним из лесных охотников, пришедшим вместе с главой. По линии взгляда, как через нить прицела, полукровка бросил в охотника заклинание темноты. Сил хватило только на секунду ослепить бандита, но этого оказалось достаточно. Стрела свистнула, срезав половину вытянутого, как у эльфа, уха и тонко завибрировала, уйдя в косяк.
Про себя Данил презирал жителей посёлка. Все они ведут себя по принципу "моя хата с краю". Аморфная масса. Покорные бараны в загоне палача. Только горянки что-то представляют из себя, но и они тоже "краёвщики".
Андрей Петрович укоризненно говорил: -Других людей у нас нет. Приходится работать с теми, кто есть.
На словах Данил соглашался с учителем, однако сердцем не верил. Он прожил среди этих людей всю свою жизнь, грустную жизнь сироты-полукровки, и слишком хорошо знал их.
Кто был никем - тот станет всем.
Но только не "краёвщики".
Сегодня Даниле выпал отличный шанс пересмотреть свои убеждения. Доведённая до предела толпа отхлынула, словно море в час отлива, а затем обрушилась обратно, забивая лесных бандитов. Рыкнула очередь скорострельного эмиттера, но тут же заглохла.
Данил неожиданно обнаружил свою голову в руках у Ани. Рыжая вытирала ему кровь и постоянно спрашивала: -Ты в порядке? В порядке?
-Вот,- усмехнулся Данил на секунду мелькнув заострёнными орочими клыки: -Стал похож на человека. Теперь бы другое ухо обкорнать и зубы подпилить...
Наложенная Рыжей лечила остановила кровь.
-Внимание всем!- закричал Данил, взобравшись на стол. Кажется на тот же самый, с которого глаголал священник.
Наступил в миску с остатками каши. Пинком отправил её прочь.
-Товарищи, объявляю формирование отрядов самообороны революции!
-Под твоим, что ли, командованием?
-Кто-то хочет сам командовать?.. Или хочет возвращения жандармов?.. Тогда разбрайте отобранное у бандитов оружие. Ваша судьба в ваших руках. Почему вы не понимаете?!
Люди переглядывались. Наконец вперёд вышел кузнец, держа в руках скорострельный эмиттер.
-Валял я твою революцию,- заявил он полукровке.
Данила молча ждал продолжения.
-Давай, показывай, как из этой штуки стрелять,- опустил глаза плечистый, как гном и высокий, словно эльф, кузнец.
Опрос ополченцев и прочих людей выявил: до того как священник пришёл в трактир, его видели в церкви, исповедующим купца Соломея.
Вместе с домочадцами зашивающий серебряную посуду в подушки, Соломей не хотел ничего отвечать, но сунутый под нос эмиттер быстро освежил ему память. Потребовавший от священника немедленной исповеди и срочного отпущения всех грехов, купец успел заметить две пустые кружки на скамье перед распятием.
Они так и стояли там - две кружки на скамье, два немых свидетеля преступления.
Зачем нужно было убивать священника? Может быть, тот знал имя отравителя. Но зачем он тогда сам принял яд из его рук? Или не знал, что это яд? Или священника убили с той же целью, что и учителя - чтобы посеять в посёлке хаос и смуту, накануне контрреволюционного переворота?
Двух самых важных в посёлке людей убили одним и тем же способом, вызывающим удушье ядом, срабатывающим через некоторое время после попадания в организм. До самого последнего момента симптомы маскируются под алкогольное отравление. Значит ли это, что в распоряжении предателя один-единственный способ убийства? Именно предателя. Священник и комиссар не стали бы распивать вино поднесённое непонятно кем. Кто из посёлка являлся другом одновременно и священнику и чрезвычайному комиссару?
В посёлке контрреволюционный переворот и совсем непонятно что происходит в столице бывшей империи и молодой республики - Севграде. Предателя необходимо найти как можно скорее, чтобы он не ударил в спину.
-Кружки стоят, значит должен быть и сосуд. Ищем,- приказал Данила.
Генка-нож встал во главе одного отряда ополчения. Во главе другого - кузнец, с кузнечным молотом и скорострельным заграничным эмиттером, словно языческий бог-воин. Отряды ополчения окружали дом мэтра Кравцова превращённый им и лесными бандитами в крепость. Рыжая Анька и Данила-полукровка должны были найти предателя.
Григорий Николаевич был одним из немногих светлых пятен в тяжёлой жизни членов поселкового ревкома до встречи с комиссаром. Сосланный в посёлок лет двадцать назад за свои левые взгляды, лишённый всех титулов и званий, Григорий Николаевич прижился в посёлке. Стал для местных чем-то вроде достопримечательности. Вот постоялый двор, с которого начинался посёлок. Там, лет сорок назад, разбился при взлёте дирижабль, от детонации кристаллов-огневиков выгорела целая просека. А здесь живёт писатель-философ, сосланный из столицы самим батюшкой-императором, благородный мэтр-дворянин, правда разжалованный.
Учёный собеседник. Богобоязненный прихожанин. Пожилой философ-социалист и деревенский филантроп, в меру своих скромных ресурсов.
Первую настоящую, большую, красивую, вкусную конфету, которую попробовала Рыжая, дал ей Григорий Николаевич. И ничего не потребовал взамен! Только потрепал нищенку по грязной голове, печально вздохнул и ушёл, вытирая руку кружевным платком. Анька запомнила две вещи: как он вытирал руку платком после мимолётного прикосновения к её волосам. И как дал конфету. Какой же умопомрачительно вкусной она была для десятилетней девочки почитавшей за счастье просто наесться досыта.
Добрый ангел, дарящий подарки на рождество и никогда больше.
Бутылка разбилась о стол. Остатки жидкости пролились на столешницу, потекли ручейком и принялись капать на пол. На этикетке тот же знак, что и на обёртке конфеты съеденной Рыжей восемь лет назад. Она до сих пор хранит фантик от первой в жизни конфеты подаренной добрым ангелом рождества. Красиво нарисованный и раскрашенный в разные цвета фамильный знак дворянского рода. Оставшиеся в столице родственники часто присылали маленькие презенты страдающему в ссылке мэтру, чтобы немного скрасить тяжёлое существование благородного человека вынужденного жить в глуши и в грязи.
-Противоядие, для священника, быстро!
-Слава богу, что святой отец жив!
-Не твоими стараниями, мразь.
Рыжая держала дрожавшего всем телом Григория Николаевича на прицеле эмиттера.
-Вы не понимаете! С ними моя дочь. У них моя внучка. Им требуются кристаллы-огневики. Они написали мне. Что я должен был делать?! Аня, Анечка, прости меня. Пощады, мне, пожалуйста, пощады.
-Именем революции!- Рыжая вложила эмиттер в кобуру. А хранимый столько лет конфетный фантик она немедленно выбросит, когда появится время.
Штурм дома мэтра Кравцова провалился. Остатки отряда мёртвого Главы ударили ополченцам в спину. Пришлось спешно откатываться и теперь уже они были вынуждены обороняться от наседающих бандитов.
Данила выбежал из дома Григория Николаевича не глядя, сжимая крепко закупоренную бутылку с противоядием для священника. Не успел ступить за порог - в груди проросла стрела. Выронив противоядие, полукровка завалился обратно в дверной проём. Рыжая выстрелила из эмиттера и захлопнула входную дверь, тут же дрогнувшую от вонзившейся стрелы.
От бессилия и злости, Анька завыла, словно плачущая над волком волчица.
-Рыжая...- прошептал полукровка. Живой! Живой!
-Рыжая, я говорил учителю, что не надо крепить комиссарский значок напротив сердца и п...й на писульки столичных ревкомов. Эти гады точно в значок целятся. Точно в значок.
Тихий смех полукровки перешёл в захлёбывающийся кашель, но стих под наброшенной Аней лечилкой.
Предводитель отряда революционной самообороны, Генка-нож, наблюдал за появившейся на горизонте точкой - транспортным дирижаблем. В ту же сторону смотрел бывший владелец национализированных новой властью шахт, мэтр Кравцов. Смотрели лесные охотники и ополченцы. Вглядывались затаившиеся на чердаках "краёвщики", ожидающие кто победит в войне за посёлок. Морщась от боли в пробитой стрелой руке, щурился на горизонт кузнец. Через толстые стёкла очков, выглядывала Нина Алексеевна. Опасливо крался к посадочной площадке для дирижаблей купец Соломей, навьючив на плечи мешок с добром. Мельком поглядывал вверх, вступивший в ополчение хозяин постоялого двора, не забывая накручивать ворот дедовского охотничьего арбалета. Затаились в тени гномы и люди - вышедшие из шахт, на помощь сражающимся поселковым, горняки. Опасливо вжимал голову в плечи трактирщик, не решающийся бросить лежавшего без памяти, хрипло дышавшего разрезанным горлом, священника.
Идущий на всех парах транспортный дирижабль, с кажущейся медлительностью, приближался к посёлку.