Его родители, да и все предки были с Украины. Игнат первый Франчук, родившийся ' серед москалiв' - да ещё и в самой Москве. И в детстве, и в отрочестве, он, воспылав жаждой знаний, поедал беспорядочно всё подряд - от Эмиля Золя до Большой Советской Энциклопедии. Украинский язык и грамоту, благодаря маме, знал в совершенстве. Домашняя библиотека насчитывала около шести тысяч томов. Две комнаты украшали стеллажи с 'кладезем знаний', да ещё в двух шкафах были уложены штабеля книг, в основном с полузапрещёнными в былые времена авторами. И Мотескьё, и Ницше, и Шопенгауэр были в своё время отрыты и впитаны Игнатом. А мораль Монтеня, чуть не стала основополагающей идеологией. Но наткнувшись на Флоренского, отринув Монтеня, увлёкся религией и стал ощущать себя верующим, православным, русским. Отец Игната был переведён в Москву по комсомольской линии, в штаб стройки олимпиады - 80. Мама и вовсе влилась в ряды номенклатуры ЦК ВЛКСМ. Случайно встретились при сдаче одного из объектов, познакомились, поженились и народили Игната здесь, в Москве, в роддоме у Грауэрмана на Арбате. Дедов Франчук не помнил - они ушли в мир иной давным-давно, в прошлом веке, в несуществующей ныне стране. Бабки к ним не ездили. Каждая из них считала себя стороной пострадавшей от неудачного брака ребёнка. Друг друга они на дух не переносили. Да и внуков у каждой под боком было без счёта. Родители без шума и пыли прошли сквозь величайшую катастрофу двадцатого века и стали вполне себе процветающими 'буржуинами'. Но вначале двухтысячных Игнат осиротел... Родители погибли на Мальте в страшной автомобильной аварии. Налетели многочисленные родственники с Украины и Польши. Игнат подписывал какие-то бумаги, по их требованиям. Они крутились, под ногами, жужжали, как назойливые мухи... Вскоре весь родительский бизнес отошёл к этому воронью. Игнату достались несколько счетов в банках России, Латвии и Кипра. В общем, он жил без забот, превратившись в классического рантье. Слава Богу, квартира осталась за ним, хотя он там практически и не бывал. Родители ещё в Советские времена купили добротную пятистенку с большим участком в селе под Москвой. Со временем в дом провели газ, водопровод. Только вот туалет так и остался 'выносным' - но Игната это вовсе не напрягало. Дача вполне его устраивала. В конце марта к Игнату, без предупреждения, вдруг нагрянули родственники по матушкиной линии, из Днепропетровска. Он засуетился, собрался на рынок - но его остановили. Оказалось, что гости понавезли с собой и горилки, и сала, и колбаски домашней. Помидорки с огурчиками и апельсины были, похоже, Московского разлива. Всё бы ничего - но такого отродясь не было. В этот дом все многочисленные братья, сёстры, кумовья и прочие, близкие и дальние, приезжали в основном подкормиться. Что-то в этой щедрости, тем более в трудные времена для Украины, было неправильное и настораживающее.
Началось всё относительно безобидно. Тяпнули по паре стопок и Петро, двоюродный брат, обратился с просьбой принять на какое - то время его друзей с Урала.
- Ну, пускай живут, я редко здесь появляюсь. Вы меня случайно застали.
- Ну, добре, братуха! Это наши ребята, хоть и в Перми живут. Настоящие патриоты Украины! Им надо в этом гадюшнике москальском поработать.
- В смысле, поработать?
- У Игната похолодело под ложечкой. Вы чего, террором хотите заняться здесь, или замочить кого? - Тю! Да никого мочить не будем... Пока. Хотя за Крым всем москалям глотки повырывать надо! - Послушай, Петь, ты нормальный человек. Крым по чесноку надо было давно вернуть. Ну как он достался Украине? - О-о! Да ты с москалюгами снюхался, братишка! Крым наш спокон веку!
- Ну да. Генерал Пупенко присоединил его к Малороссии, ой, простите, к Украине. А Екатерину нашу с её блистательными генералами - мы, конечно, выдумали!
- Да, мать с отцом в гробу перевернулись от твоих слов!...
- Нет, Петя, они перевернулись бы если бы я пустил в дом ваших майдаунов.
- Ваших?.. Майдаунов?.. Ну, ты и сука!
- Да ты сам сука! Слово за слово - и пошла заруба! Их еле - еле растащили. У Игната кровь хлестала из носа, у Петра из рассечённой губы.
- Короче - вот Бог, а вот порог! Родственнички собрали со стола свои щедроты и, не прощаясь, выперлись из хаты. А вскоре полилась кровушка на Донбассе, и любые контакты оборвались окончательно.
В начале июня Игнат приехал в Москву купить кое-чего из консервов, которых в деревне стало не хватать, да и квартплату надо было вперёд заплатить. У метро встретил своего бывшего однокурсника Митроху. Он сидел на стульчике под раскладным тентом, на котором были развешаны флаги Донецкой и Луганской республик. На столике стояла прозрачная урночка для пожертвований. - О, Витёк, привет! Они обнялись. Видавший виды камуфляж Митрохи резко пахнул хозяйственным мылом.
- Ты как сам - то?
- Да вот болячки залечиваю.
- Воевал, поди?
- Воевал, воюю и буду воевать - до последнего укропа.
- Да, дела... Поговорили минут десять и стали прощаться. Виктор нацарапал на листочке несколько телефонов.
- Вот это мой, а эти два штабные. Если надумаешь - звони. Если вдруг чего со мной - звони в штаб. Скажешь от Митрохи. Меня и там кличут по институтскому прозвищу. Игнат опустил в щель тысячную купюру и пошёл домой. Порылся в одном из шкафов, нашёл Грушевского, кинул в сумку с консервами. Старенькая 'беха' завелась с пол - оборота. Фары выхватили кусок двора с шикарным, громадным дубом у новенькой детской площадки, выкрашенной в цвета Украинского флага.
- Куда ж мы без вас?..
Игнат задался целью за лето похудеть и обязательно прочитать 'Историю Украины-Руси' Грушевского. Он был поражён косноязычием пана профессора, узнав в процессе впитывания его 'гениальных' откровений, что этот учёный муж плохо владел украинской мовой. К тому же Михайло Сергiйович явно проигрывал и как сказочник, по сравнению с братьями Гримм, в своих малохудожественных вымыслах.
Слава Богу, что захватил только первый том этой 'книги книг' укронаципупнутых майдаунов. Так и не осилив до крайней главы, сей псевдонаучный пасквиль - Франчук нашёл ему прикладное применение, в отхожем месте на дачном участке. Овощная диета стимулировала посещения 'домика неизвестного архитектора'. И хотя хрустящие, мелованные листы приходилось тщательно подготавливать для применения в качестве, не предусмотренном техническими условиями изделия - чувство глубокого удовлетворения помогли поиметь около полу - сотни рулонов туалетной бумаги, с портретом Обамы, которая пускалась для финишной шлифовки объекта применения. По мере наполнения помойного ведра - содержимое сжигалось. Оставшийся пепел шёл на грядки, внося свой конечный выдох в продовольственную программу Родины. Ночами Игнат запоем впитывал редакционный коктейль государственного телеканала 'Россия 24', и к концу августа точно знал, что он русский патриот и что без него Украину от фашистов не спасут.
- Обиднее всего, что они уверены, что с ними Бог! Пьяный мужик, в подряснике, с оттоптанными и заляпанными полами, разъяснял истоки Украинской бойни какому-то бомжу, под дверями винного магазина. Тот внимательно слушал, подобострастно заглядывая в глаза, надеясь на продолжение 'банкета'. Игнат узнал в говорившем звонаря местного храма. Зашёл в магазин купил бутылку водки, подумал немного и взял ещё одну.
- Ну чего шумишь?
- А я тебя знаю, ты к нам в храм ходишь.
- Да и я тебя знаю. Игнат повернулся и сунул бомжу бутылку: 'Давай мужик, иди, отдохни. Нам поговорить надо'. Сморщенный, вонючий мужичонка выхватил приз, неожиданно уверенной, рукой и засеменил в подворотню.
- Меня Игнатом зовут.
- А меня давно уже никто не зовёт... Тихон я. За разговором незаметно подошли к Игнатовой избе.
- Ну, вот видишь - я тебя зову. Пойдём ко мне. Тихон оказался очень образованным, слушающим и говорящим собеседником.
- Отец Николай и по крови мне отец, такие дела. Моё будущее с детства было, как бы определено. Только из семинарии меня попёрли за пьянство. И не то, чтобы я к тому времени был конченый алкаш - просто попадался каждый раз, как выпивал...
- А сейчас?
- А что сейчас?.. Сам видишь. Отец давно решил епитимью на меня наложить - да я пока не готов... Закружили бесы... А теперь и я закружу, кого хочешь. Потому что... Аз есмь и сам бес!
- Да, тьфу на тебя! Что ты мелешь-то?!
Через неделю они были лучшими друзьями, а ещё через несколько дней отец Николай благословил их на бой с фашисткой нечистью.
- Нет, всё это не по-божески! Разрушение нравственных устоев, путём подмены их ложными ориентирами, духовное ослепление ярким фейерверком бесовских игрищ. И всё... Как говаривали классики: 'Народ к разврату готов'! И такой народ легко направить на бойню, ради радикального переустройства общества. Способность охмурённых отличить добро от зла равна нулю. Происходит обвальный сдвиг сознания... И глумятся бесы - их час настал.
- Алло, гараж! Ты думаешь, они Достоевского читали? Да они и своих Антоновичей с Грушевскими не читали! Сам-то себя слышишь? Чего лепишь как на проповеди! И без твоих Достоевских, понятно, что нас обосрали... Не по-божески... А водку жрать - по-божески?! А то, что хохлов бесы хороводят - и ежу понятно.
- Да, только ежей тех Макаревичи с Каспаровыми пожрали всех...
- Хе-Хе. Ну и чего делать-то теперь - мочить братов или лечить? Тихон вытер вспотевший лоб, припасённой тряпицей, вырезанной загодя из ветхой простыни:
- Ты сам должен решить, Игнат! А я больше не могу подставлять щёки одну за другой! Не-мо-гу. Если зло не наказать - то и верить будет не в кого. Оно всех пожрёт! Воевать буду за веру, за свободу, за Родину. Тихон перекрестился на убегающие огоньки, повернувшись к окошку.
- Прости меня грешного, Господи! Ну а коль суждено - жизнь отдам за други своя!
Митроха наказывал ехать по-тихому, ни с кем не вступать в разговоры. В купе их оказалось трое - подсел болезного вида мужичонка. Выпили за знакомство, раскрепостились... После первой распитой бутылки - друг о друге знали практически всё. Оказалось, что Кузьмич едет в Ростов по тому же адресу, что и Игнат с Тихоном. Чем больше он пьянел - тем больше плакал, ничуть не стесняясь своих слёз. По его словам, он был директором детского дома под Москвой. Со многими бывшими детдомовцами связи не прерывал. Знал их семьи, болячки и радости. Помогал, чем мог нуждающимся, и сам принимал помощь от оперившихся воспитанников. Он их всех любил - а они отвечали ему взаимностью. А ехал Кузьмич в Ростов получать десять гробов. Его ребятки ушли добровольцами на священную войну и погибли под Луганском всем взводом...
Он давно уже отключился и, уронив голову на столик, посапывал, изредка всхлипывая.
- Вот чего мы лезем со своими объятьями и поцелуями? Коню понятно - они не хотят с нами знаться, не то чтобы целоваться. За что ж они нас так ненавидят?
- Да нас просто предали! Зачеркнули всё хорошее, помножив на порядок всё плохое.
- Точно - предали, причём подло из-за угла! И не бандерлоги - эти всегда нас ненавидели. Свои предали... Родные... Русские с Украины, говорящие и думающие по-русски, убивают в Донбассе русских украинцев, которые хотят говорить и думать по-русски... Это понять просто не-воз-мож-но...
Ладно, Тихон, давай по последней - и спать!
- Кузьмича надо на полку уложить.
- Будем живы - не помрём! А помрём - так с музыкой...
- Среди метаморфоз тысячелетней веры
Летит в тартарары безумная толпа.
Спаси и Сохрани от гибельной химеры,
Что впаривает бес, от 'главного попа'.
Отстрелянную медь, разорванные кости,
Собрать мне Помоги, чтобы воздвигнуть храм...
Отлить колокола в суглинке на погосте,
Средь взорванных могил... И отзвонить...
По нам.
- Ну, ты даёшь... Я даже и не знаю чего сказать-то.
- Не надо ничего говорить, Игнат. Всё равно нас никто не услышит, пока пушки говорят.
Поезд уверенно летел по просторам матушки России, откусывал километры, приближаясь к точке X. "Кузьмич" приподнялся, внимательно осмотрел купе, неторопливо прошёлся носовым платком по стаканам и бутылкам. Погрузив купе в иную реальность, протёр выключаль. Уткнулся лицом во вспотевшие ладони и едва слышно посипел: 'Филарет у них бес...Сами вы бесы, со своим патриархом...'. Через несколько минут в дверь тихонечко поскреблись - он встал и открыл защёлку.
Проводница заглянула в купе перед самым Ростовом... Игнат с Тихоном лежали на полу в луже крови. Она, молча, рухнула в дверной проём, завершая эту страшную, реальную инсталляцию художника по имени Смерть.
Два одинаковых цинковых гроба, две одинаковые ямы в мёрзлой Российской землице. Народу было мало, в основном прихожане. И музыка была как по заказу - труба, альтушка, баритон... И Шопен... Необыкновенно прекрасная мелодия, трагико-магнетическая, до физического ощущения скорби - глубочайше - вечная как само небо, провисшее от слёз над погостом. Из родственников были только отец Николай с матушкой Еленой. Хоронить Игната никто не приехал. Транспортировкой и захоронением погибших солдат занимается государство... Ребята не успели стать ни солдатами, ни героями - так, 'жертвы транспортного происшествия'. Все расходы взял на себя отец Николай, отправив Елену со старостой в страшную командировку за гробами. Батюшка отпел рабов Божьих и в Церкви и на кладбище, не проронив ни слезинки. На непослушных, деревянных ногах, доплёлся до дома, повалился, не разуваясь и не снимая рясы, на кровать и до утра пролежал, читая молитвы, не шелохнувшись, уткнувшись лицом в промокшую, горячую подушку.