Аннотация: Трагедия неокрепшей души в привычном нам мире.
Ножницы разметались по столу, блестя концами.
У соседей взвизгнули, как обычно ударившись о притолоку.
Птица за окном раскрыла клюв, обезумев от ужаса - кто-то стянул гнездо.
По тротуару шел человек, напевая песенку, он придет и сядет против меня. С ним ничего не случится - дорогу он перешел, лестница крепкая, а от самоубийства он далеко. Он сядет и будет смотреть на меня.
Я взял ножницы и вырезал квадрат, потом еще и еще...
День сегодня будет жаркий. Потом обязательно будет вечер. Что будет потом, мне все равно.
Я позвонил Майклу.
- Ну чё? - спросил Майкл.
- Пошел ты... - сказа я. - Как колеса?
Майкл оживился:
- Слушай, я такую кайфуру узнал...
- Ну что, в Печке?
- В Печке, - радовался Майкл.
Веселый парень Майкл. Хоть и чесотка у меня на этих генеральских сукиных детей еще с интерната...
Калининский сиял неоном.
Хоть вой от этих огней, от этой роскошной пляски огней, от сверкающих капотов автомобилей.
Майкл уже пританцовывал за дверью. Я протиснулся сквозь толпу, все более заряжаясь от ее спин и боков, и уже на грани завода проскочил дверь, придавленную тушей Сеньки. Жгучей ненавистью я ненавидел этого холуя. Однажды я видел, как он сдвинул лбами двух тусующихся, и они лежали, как близнецы, в раздевалке. В другой раз ухватил парня за патлы, и чем громче тот орал, тем ниже гнул его - так и держал его до ментов.
Я кивнул Сеньке, и он хлопнул меня по плечу. Ладно. Плевать хотел.
Наверху все то же, те же, то же, те же, то же... - пары безразлично тряслись после трудового дня, каждый на свой манер в варенках и костюмных брюках с бретельками. Девицы раскручивали лимиту. Лысый майор горланил пахабщину.
В углу у окна уже сидело несколько "велосипедистов", двоих хмырей, прыщавого и долговязого очкарика, я знал по Майклу.
Майкл сунул мне два колеса, и я уставился на парочки, ожидая кайфа. Сегодня лапухнемся, обещал Майкл, так и будет. В голове мелькнула Ленка. И что за денек! Та еще история: в одной шляпке, со свечкой. Глаза... Тьфу, пропасть! Я видел потом того парня, апельсины грузил в тачку. А-а, плевать!..
- Счас, - толкнул меня Майкл. - Серега! - вопит он истошно и машет руками.
От раздаточной к нам плыл лысый мордоворот, из тех, кого любят официантки и парикмахерши. Ясно, чего Майкл тянул. Не промах Майкл. Эти парни из вышибал. За дармовой харч выставят и родную маму.
- Серега, - пел Майкл, - за бугром такую кайфуру нашел, провез - фатер не в курсах! Сели вкруг!
Мы вылупились на Майкла, а он лезет в сумку и достает целую лабораторию - баллончик с английскими буквами, из тех, что для двуногих тараканов, еще пузырь с какой-то мутью.
- Без спирта нельзя, - объясняет Майкл. - Без спирта враз отрубишься. - Сифонит из баллончика в пузырь и вставляет брызгалку.
Не знаю, как других, меня бы устроило без спирта.
- Зажмурились!
Зашипел газ. Легкие и голову схватило холодной шипучкой. Поплыли ромбики, квадратики, круги - как в детской трубе, черт дери! Кто-то занес ее в интернат, и мы на ушах стояли перед стариками, чтобы только глянуть в нее краешком глаза... Я люблю эти минуты, когда ты один в этом ярком меняющемся мире. Тогда ты всех любишь. Потом все распадется, и появится верзила, Сенька, конопатый, Майкл и тысячи других. И ты опять один. На этом, белом свете.
...Он знал, когда появилась эта тоска. Когда под звездным небом их, еще нестройными рядами, вели к темным корпусам нового жилища. Он знал, что это надолго. Но не знал, что это будет т а к. Когда переростки из соседнего класса ночью растянули на матрасе парня и наотмашь похаживали по рубцеватой прогибающейся спине кием, и не было никакой защиты ни в палате, ни за оклеенными окнами - он понял, надо стоять за себя. Одного он не знал, что взрослые волки не любят дерзких волчат - и с подачи воспитателя ему вскоре устроили темную, свои же волчата - и не удары были больны, спешные, трусливые набросившейся своры, а тоска, распиравшая грудь, выбивавшая слезы, тоска несправедливости и беззащитности... в этом... мире...
- Подставь ладонь. - Я посмотрел на очкарика. - Подставь ладонь,- повторил он и вынул трубку.
Я подставил. Очкарик выстрелил из трубки лезвием, ровно на столько, чтоб острие задело, не ранив.
- Продай, - сказал я, хотя был безразличен ко всяким таким штучкам, просто не хотел иметь с ними дела.
Мази не хватит, - сказал очкарик, набивая цену. Майкл говорил, его брат пачками такие делает на заводе.
Я зачем-то отдал очкарику зажигалку, подарок Ленки, и сунул трубку в карман.
Потом мы еще сгрудились и ловили кто что может, я - квадраты... Потом вдруг - оказались внизу, у входа. Майкл, очкарик и еще двое.
Голова гудела. И нужно было добраться до дома - мимо этих тоскливых огней и машин, мимо людей и теней - чтобы провалиться, наконец, в долгожданную яму... на ночь.
- Майкл, - сказал я и отвел его в сторону. - Майкл, прысни еще...
Он покачал головой.
Я взял его за грудки:
- Миша, прысни еще...
Он дико посмотрел на меня, но ничего не сказал.
Мы зашли за угол. Майкл прыснул мне в лицо, в мое пересохшее жаждущее лицо из своего чудесного баллончика, утаенного от генеральского папаши, и навсегда исчез из моей жизни.
Звездный калейдоскоп вновь засверкал на моем счастливом небосводе. Мелькнула акулья сенькина улыбка. Наплыли тусклые размытые фонари, кричащие пятна лиц... Нет, вам здесь не достать меня! Мне з д е с ь хорошо... Плывите в своем сереньком фонарном мире. А-а, вам тоскливо, вам страшно, да? Что-то надвинулось, прорвало мой звездный кров, схватило за грудки. И я узнал его - того парня, с апельсинами, ленкиного... Он был без усов и рыжий. Но я узнал его! Он тряс меня за грудки и орал, орал...
- Ты и з д е с ь достал меня!..
Звезды замерли... Я ударил его. И другой раз, и третий... Он исчез. И что-то звякнуло об асфальт ...я знал, это трубка... Меня хватали, утягивали силками в трясину... Но я вырвался и побежал...
...Звезды, они уже не спасут меня!.. Я знал: жизнь моя была кончена. Я летел в пропасть. И сладостное чувство обреченности - согревало меня. Топот тысяч ног настигал меня... Я обо что-то споткнулся и распластался на земле. Но продолжал бег - скорее, скорее, дальше, дальше... Яростные всполохи засверкали на моем небе. Скорее, скорее, дальше, дальше... О, я был уже недосягаем, я был на том конце тоннеля, где начинается свобода...
Его нашли распластавшимся на земле в одном из оживленных двориков у проспекта. Он лежал в странно спокойной позе, можно было подумать, что он спит, если бы не пальцы, глубоко, по фаланги, вошедшие в землю. Ребра его были поломаны, на голове зияла черная рваная дыра. Очевидцы на проспекте видели: его пошатывало, когда он наткнулся на этих, в камуфляже... Еще в деле был нож-трубка с отпечатками пальцев убитого. Нож нашли нераскрытым, крови не было ни на лезвии, ни в округе. "Не успел нажать кнопку... думал следователь. - Еще один висяк перед отпуском", - Настроение было испорчено. - "Поленились, черти, наркомана в контейнер сунуть..."
Следователь ногой задвинул ящик стола и стал думать о насущном: с кем? - Клавкой... или Зинкой... махнуть к морю...