Часть старого чердака трехэтажного деревянного дома, расположенного в самом конце улицы Мужайтес - тихой зеленой улочки Юрмалы, давно была переоборудована под художественную мастерскую. В потресканной от времени черепице крыши было неуклюже вставлено громадное окно. Никого это однако не удивляло. Теснота жилищ советской Латвии заставляла изощряться жильцов, и деревянные дома, как правило поделенные на несколько соседей неимоверно раздувались от пристроенных сараев и террас. Иногда по ночам из мастерской доносились странные звуки, то напоминающие игру старинных инструментов, то ругательства, сопровождавшиеся разгромом мастерской, и даже битьем единственного окна, но это бывало крайне редко, а чаще в свете тусклого фонаря в ночное время там двигались какие-то странные тени... Соседи все это списывали на чудачества художников. Зимой правда чаще всего она пустовала из-за холода. Поэтому никому особенно все эти обстоятельства не причиняли особых беспокойств. Жильцы знали, что и комната под крышей, да и сама мастерская принадлежали политработнику военного училища Борткнису, который получив квартиру в Риге сохранил ее , кажется за своей престарелой матерью, которая жила где-то в деревне, а сам иногда заезжал туда, но художником был какой-то его родственник, которого толком никто не знал. Он то временами и привозил туда своих собратьев по кисти. Однако все это были лишь домыслы ... Сколько все это продолжалось трудно сказать, но соседи были явно недовольны, и начали осаждать Борткниса звонками. Добропорядочный семьянин прямо-таки не верил своим ушам, чтобы в его комнате оргии каких-то художников. Родственников с художественными наклонностями у него не было. Мастерская досталась ему от прежних жильцов. Правда дочь немного рисовала, но предположить, что Леночка- ученица десятого класса как-то связана с этим, было почти невероятно. Однако после нескольких серьезных бесед с ней, он все же допытался, что однажды она давала ключи товарищу по студии- тихому и серьезному парню, чтобы он мог порисовать в тиши. Однако дочь упорно повторяла, что это было лишь один раз. Борткнис зачастил на улицу Мужайтес, но ничего особенного обнаружить ему там не удалось. Все было как всегда. Мастерская была почти пуста, не считая старого мольберта и давнишних набросков Леночки. Борткнис сменил замки, строго- настрого запретил дочери кого-либо пускать туда и успокоился. Однако спустя некоторое время звонки доброжелателей возобновились. Борткнис снова стал наезжать после работы на Мужайтес, но все было безрезультатно, пока однажды не заехал очень поздно после заседания и длительного банкета. Он приехал на электричке, а потом долго-долго тащился по улице Мужайтес, где в такой час ему совсем не попадалось прохожих. Его песенка оборвалась на полуслове, потому что он застыл как вкопанный, увидев в своей мастерской свет тусклого фонаря. Действительно заметил мелькающую тень и ему стало не по себе. Обливаясь потом он вбежал на третий этаж бряцая ключами, открывая входную дверь громко кричал, кто есть в доме? Но никакого ответа естественно не получил. В комнате было темно, а люк в мастерскую был плотно закрыт. Стояла неестественная тишина, и в ней внезапно раздался звук хлопнувшей ставни... Борткнис побежал вверх по винтовой лестнице, люк был плотно закрыт, очевидно прижат чем-то тяжелым, скорей всего диванчиком, находящимся в мастерской.
Все время какие-то фокусы, шептал он сам себе. После получасовой борьбы с люком, его взгляду предстал необычный вид... Везде на полу валялась незаконченные наброски, кисточки, краски. Посреди мастерской стояла большая картина, вероятно незавершенная, в свете тусклого фонаря, имеющая какой-то жутковатый вид: темный вокзал, множество эшелонов, военных, и среди них какой-то крадущийся скрюченный человек... Окно было распахнуто настежь, и не смотря на летнее время, в мастерской было очень холодно... Вся комната была завалена рисунками, и хотя Борткнис едва держался на ногах, и в глазах все плыло, он долго всматривался в них, и почему-то ему казалось, что одинокая безлюдная скала, с маленькой фигуркой на вершине в лучах северного сияния кому-то неизвестному даже в чем-то удалась, а маленький вельбот, затертый льдами, просто понравился Борткнису, и он подумал, что этот некто, лазающий в его мастерскую вообщем-то талантливый художник. Он ходил по холодной мастерской, собирая рисунки, пока не наткнулся на один, довольно абстрактный и очень необычный. Борткнис пристально всматривался, стараясь сконцентрироваться, и никак не мог понять что он изображает, но явно от него становилось как-то не по себе... Среди голубизны странно улыбающееся волевое мужское лицо- живые выразительные глаза, широкие скулы... Борткнис с силой рванул листок, и вдруг на обороте увидел странные записи. Это были стихи. Борткнис с трудом разобрал первые строчки:
-Позабыть пора пустые бредни
Жизни замыкается кольцо...
Днем и ночью гибели последней
Я гляжу в холодное лицо...- Там было еще много написано но Борткнис уже ничего не мог разобрать, а в конце инициалы А.Т. Борткнис раздраженно выругался, чтоб в его мастерской и такое... Отшвырнув рисунок, решил что ему пора ложиться спать, что завтра, на свежую голову он обязательно все выяснит. C большим трудом он закрыл ставню, так как она плотно не закрывалась, а нужно было обязательно закрыть на засов, и затем спустившись в комнату, не раздеваясь повалился на кровать и заснул тяжелым сном. Уже под утро ему приснилось улыбающееся голубое лицо, необычное, южного типа с орлиным носом. Оно было как навязчивая идея, и тогда еще во сне ему подумалось, может быть кто-то замерз или утонул... На утро Борткнис ничего не обнаружил в своей мастерской- мольберт был пуст, ни одного рисунка на полу.
Что же мне пригрезилось вчера? размышлял Борткнис. Ведь была же какая-то мысль во всем этом? И льды, и война; величие природы и одиночество, но кто этот скрюченный крадущийся как дезертир человек ... Он с пристрастием расспрашивал свою дочь, но все оказалось безрезультатно, однако после этого случая уже больше никто не посещал мастерскую Борткниса.
Такой странный рассказ, я впервые услышала о Викторе Кольчаке от своей родственницы- Лены, которая впоследствии долгое время жила в этой самой комнате со своим мужем и сыном. Виктор был ее хорошим приятелем, и довольно сложным человеком. Порой его трудно было понять...
С тех пор прошло много времени... Наверное я забыла бы обо всем этом, если бы спустя много лет, обучаясь в аспирантуре Института Гражданской Авиации от своего руководителя не услышала любопытную историю о Викторе Кольчаке, который также являлся когда-то его аспирантом. Он рассказал мне, что несмотря на очень сильную работу в области пайки, ВАК долгое время не утверждала ему степень кандидата технических наук. Сам Кольчак, да и все его знакомые и друзья считали, что это якобы из-за фамилии. Диссертацию он делал более десяти лет, и очень переживал... Кольчак- довольно известный человек, среди паяльщиков бывшего Союза вряд ли можно было бы найти человека, не знавшего талантливого потомка Колчака. Довелось познакомиться с ним и мне.
Амфитеатр зала, плавно спускающегося к сцене быстро наполнялся участниками конференции. Это стало уже многолетней традицией, что каждый год в середине апреля паяльщики со всей страны стекались сюда, в Пензу, в Дом научно-технических знаний. Это было многонациональное сообщество, где особенно выделялись московская, рижская, харьковская школы, сильным было уральское направление. Первый докладчик развешивал плакаты на сцене, поправлял микрофон. Почти все здесь были знакомы друг с другом, обменивались любезностями, приветствиями. И никто не подозревал, что заседание это будет одним из последних, вернее предпоследним потому что начиналась перестройка, шел апрель 1991 год, а уже в декабре Союз прекратит свое существование, и многие из присутствующих станут гражданами других государств, и это время возможно кто-нибудь из историков сравнит с революцией...
В то время я была еще аспиранткой последнего года обучения. Вслушивалась в речь первого докладчика, пролистывая программку. Обсуждался новый флюс для низкотемпературной пайки меди докладчиками Хлудовым и Рычаговым. В блокноте я записывала свои замечания, когда низкий мужской голос у меня за спиной прервал мое занятие вопросом свободно ли рядом место. От неожиданности я резко повернула голову и увидела коренастого мужчину в темном кителе небольшого роста с прекрасной шевелюрой вьющихся светлых волос. Когда я предложила ему садиться он отрапортовал как-то по военному, и я подумала наверное морской офицер. Он сразу же попросил программку и стал уточнять кто докладчик. Затем без церемоний пояснил, что его доклад второй. И так же без церемоний он представился: Кольчак Виктор Валентинович, протянув мне свою визитку. Затем он поднялся и заспешил вниз с небольшим рулончиком чертежей и аккуратным кейсом. Оказывается здесь Кольчака все знали, он то и дело со всеми здоровался. А сзади меня женщины зашептали: Еще больше стал похож, вот что значат гены... Мои мысли запрыгали, вспомнились рассказы Лены из Риги:
-Неужели тот самый?- и я вдруг подумала почему-то о том как обмелел Иртыш, в котором я купалась прошлым летом, когда гостила на даче у друга отца. Мутная вода, довольно вязкий глинистый берег. Повертела визитку: кандидат технических наук, заведующий отделом физико-химических проблем тепловых технологических процессов, г. Рига.
Кольчака представили как известного изобретателя и рационализатора; однако тема доклада звучала довольно скучно:Получение электрических соединений в электродвигателях малой мощности.
Какой красивый звучный голос, думалось мне. Наверное такой же был и у того знаменитого главнокомандующего, какая легкая поступь и красивая осанка. Я слышала лишь урывками фразы его доклада: На основе анализа литературных данных за тридцать лет сделан вывод о следующих технологических путях решения проблемы получения соединений с эмалированными проводами. Я перестала слушать и ощутила, что мне внезапно захотелось представить ту странную и волнующую двадцатишестилетнюю женщину, которая решила отказаться от жизни и уйти в небытие вместе с Колчаком. О ней, об Анне Тимиревой, о которой мне много рассказывала моя родственница , это ее стихи Виктор знал наизусть, она сомневалась и страдала , никак не могла решиться порвать с прежней жизнью, с прежней семьей, и вдруг в одно мгновение поняла, что никогда не расстанется с этим человеком, что кроме него нет у нее ничего и никого. В эти минуты я с удивлением рассматривала Кольчака- уверенность в стальных серых глазах, и эта импонирующая манера говорить громко четко, законченными недвусмысленными фразами. Ну чем не честный русский патриот и человек долга.
А тем временем Виктор Валентинович заканчивал свой доклад:
-Разработан новый припой на основе свинца с малым содержанием олова и модифицирующими добавками. По сравнению с используемым припоем ПОС40, предложенный - дешевле в 2 раза, отличается меньшей окисляемостью. Разработаны разнообразные способы приварки проводов с использованием ультразвука, с пропусканием электрических импульсов...- и еще много-много разработок, чтобы снизить острейший дефицит в комплектующих малой мощности.
Мы подружились с Виктором Валентиновичем еще раз встретившись в небольшом кафе, куда участники конференции приходили обедать. Этот новый Колчак обладал острым умом и знал много каламбуров и анекдотов, вызывая всеобщий смех. Таких обычно называют душой общества. И все же здесь было некое противоречие, ведь некогда мне рассказывали о нем как замкнутом и скрытном человеке... Но два дня конференции пролетели как одно мгновение. Была прогулка с Виктором Валентиновичем по тихим пензенским улицам, было мимолетное прикосновение рук и стихи Брюсова. В душе Кольчака жила поэзия, он был галантным и внимательным. А на вопрос рисовал ли он в мастерской на улице Мужайтес, Виктор Валентинович мне так ничего и не ответил, и я подумала, что вокруг его имени ходят легенды...
Несколько раз Виктор Валентинович звонил мне из Риги, но я не знала встретимся ли мы еще когда- нибудь. Перестройка ворвалась в жизнь каждого из нас. Она заставляла менять привычные жизненные установки. Многие предприятия были закрыты, научные направления свернуты, что с любовью и упорством создавалось многие годы вдруг оказалось ненужным, многие наши коллеги почувствовали себя ненужными... Каждый должен был планировать и перекраивать свою жизнь применительно к новому времени. И вот тут-то Виктор Валентинович проявил себя с необычной стороны. Энергичный и полный оптимизма он вновь приехал в Москву, и позвонив мне сообщил, что собирается болотироваться в президенты Латвии, что здесь в Москве у него много дел, он организует группу поддержки, и находится теперь у нашего бывшего руководителя, ныне уже академика. Это был неожиданный поворот, в духе Колчаков. Конечно же - другого не возможно было и ожидать. Теперь я окончательно поверила в его родословную. С нетерпением ждала встречи, верила, что у Виктора Валентиновича найдется хоть немного времени и для меня.
В этот последний день нашей встречи мы долго бродили по тенистым аллеям Сокольников. Сначала Виктор Валентинович был настроен очень решительно, и в его голосе даже чувствовались нотки агрессивности. Он был против раздела Союза, много говорил о политике. Это привело его к воспоминаниям о знаменитом предке. Память о нем как бы проросла в его сознание, но Кольчака мучили противоречия...Его откровения были для меня очень дороги... Генералы Деникин, Юденич, Миллер признавали Колчака Верховным правителем, он был очень сильной личностью, боролся за власть, но не смог удержать ее...Последствия были ужасны: пролитая безвинная человеческая кровь; репрессии, погибшие родственники. Кольчак думал о многих тысячах погибших незнакомых ему людей и тяжесть этих событий каким-то образом ложилась и на него. По семейному преданию выходило, что Виктор имеет родословную связь с Верховным правителем как внучатый племянник. В семейной легенде фигурировал один из дядьев_некий генерал- майор Александр Иванович Колчак. Однако прямых доказательств этому у Виктора Валентиновича не существовало, разве что документы сохранились в архивах КГБ. А в семье часть документов была утеряна во время Первой мировой войны, а все что хоть как-то косвенно могло подтверждать их причастность к Колчакам, было сознательно уничтожено во время Второй мировой. Родители даже пытались изменить фамилию, смягчив ее мягким знаком. После присоединения Латвии к Союзу Александр Васильевич Колчак все еще оставался злостным врагом. Однако в это время Виктор Валентинович был лишь подростком, проживающим с престарелой матерью. Отец погиб, и Виктор , несмотря на все уговоры матери, в память об отце не хотел брать ее фамилию.
Кольчак становился все более хмурым, и чтобы как-то развеять охватившую его грусть мы решили поужинать в уютном ресторане Сирень. Тогда еще там пели и танцевали цыгане, и я думала, что это отвлечет его. Стояло лето, нам предложили столик недалеко от окна, из которого веяло летней прохладой, слышался шелест листвы. Виктор Валентинович взял в руки меню,и внезапно начал читать мне стихи Анны Тимиревой:
-... В осенних днях такая грусть
Прекрасна осень- королева!
Что ни пошлет судьба мне - пусть!
Приму без ропота и гнева.- Это было одно из ее ранних произведений, написанное в 1915 году. Судьба ее в то время была еще безоблачной, а вот в устах Кольчака оно звучало тревожно. Внезапно раздались звуки протяжной цыганской мелодии. Я подняла тост за удачное предприятие Виктора Валентиновича и пообещала содействовать в его начинаниях как только смогу. Цыгане кружили вокруг наших столиков: красные, синие , желтые краски их нарядов сливались, становилось необыкновенно легко и весело. Мы долго долго танцевали, потом пили шампанское и Виктор Валентинович снова рассказывал мне о своей жизни и родословной. Он изучал семейную хронику сына Верховного правителя, напечатанную в парижском Военно- историческом Вестнике (Messager de I'Histoire Militaire), который ему передали еще в молодости через десятые руки и который он хранил как зеницу ока. Его мать помогла ему перевести ее. Впрочем, он читал многие труды о белогвардейском движении и колчаковщине. Собирал все литературные произведения, которые хоть мало- мальски имели к этому отношение. Образ знаменитого военачальника бередил его воображение. Тщеславие и самолюбие не давали покоя... В молодости ему казалось, что он тоже сможет прославить свою фамилию, например изобретениями... Однако - кровь предков заиграла в нем, и его потянуло в большую политику...Он рассказывал о древности своего рода. Ростислав Колчак сделал предположение, что их род ведет свое начало от хана Кончака треклятого и окаянного. А на Урале существует вершина, название которой Кончаков или Колчаков камень. В молодости Виктор Валентинович по дороге в командировку даже предпринял некое путешествие, пытаясь найти эту вершину, но так и не смог...Историческая легенда. Доказать которую невозможно. А вот паша Колчак в семейной родословной сомнений не вызывал. Турецкий генерал - при разгроме русскими турок под Ставучанами был захвачен в Хотине в плен, а его старший сын Мехмет Бей был увезен в Россию. Потомки Колчака паши получили а Галиции польский индигенат. После третьего раздела Польши, при Екатерине Великой правнук паши окажется в Бугском казачьем войске. А прадед великого адмирала - Лукьян Колчак - сотником Бугского казачьего войска во времена Павла. Виктор Валентинович задумался, а затем добавил, что по предположениям Ростислава, паша Колчак был сербом, родом из Боснии, принявшим мусульманство. Вокруг нас снова закружили цыгане, зажигая свей песней... Я откинулась на спинку стула, закрыла глаза... Какими они были- этот паша и его сын? Внезапно возникло турецкое войско, я читала описания турецких походов. Яркое разноцветье одежды, блеск оружия, черные четырехугольные бороды, ярость черных глаз. Мы решили выйти на воздух, подышать ароматом летнего вечера. Ветерок освежал. Фонари, освещая листву, придавали ей таинственность.
Мысли Виктора Валентиновича внезапно перенеслись через столетие, в весну 1917 года, когда на самого молодого командующего Черноморским флотом, на Александра Колчака, ставка возложила большие надежды по выполнению Босфорской операции и нанесению удара на Константинополь. Виктор Валентинович видел в этом нечто судьбоносное для рода Колчаков. Эти планы вынашивались царем и военным руководством для укрепления морских позиций России . С начала войны два германо-турецких рейдера: Гебен и Бреслау звучали для черноморцев также угрожающе как Содом и Гомора. Быстроходные крейсера появлялись то перед Севастополем, то близ Одессы, то в виду кавказских берегов, наносили артиллерийские удары, а потом пользуясь превосходством в скорости безнаказанно исчезали, укрываясь в щели Босфора. Не было тогда и никакого средства борьбы с новым видом оружия - германскими подводными лодками. Адмирал Колчак решил эту военную задачу превосходно: он заблокировал быстроходные крейсеры в Босфоре установкой минных заграждений... Но великой миссии противостояния креста и полумесяца не суждено было сбыться. Помешала революция... Я еще раз могла почувствовать насколько Виктор Валентинович образованный и эрудированный человек. Мы оба были воодушевлены воспоминаниями о его талантливом предке. Потом мы говорили о наших общих знакомых, сожалели, что прежней жизни уже не будет, а за новое место в ней нужно будет бороться... Я снова и снова пыталась узнать : не занимался ли он живописью но Кольчак отвечал, что давно уже в руки не брал кисти, а теперь видно придется взяться за плакаты. А потом мы танцевали и он рассказывал, что над их родом довлеет какой-то рок, о котором писали и отец и сын Александра Васильевича Колчака, о том, что старшие сыновья их ветви бывают вовлечены в большие военные катастрофы и попадают в плен. Начиная с турецкого генерала, попавшего в плен к русским при разгроме турок под Ставучанами. Попадал в плен Василий Иванович- отец Колчака при штурме Малахова кургана французами, сам Александр Васильевич был захвачен эсерами и большевиками, его сын - Ростислав в 1939году попал в плен к немцам, и себя Виктор Валентинович считает в каком-то смысле пленником, потому что чувствует себя абсолютно русским человеком. На прощанье мы почтили память Александра Васильевича. Мы подняли бокалы и вспомнили Колчака- романтика, который вместе с бороном Э.В. Толлем верил в существование земли Санникова , плавал в ее поисках на шхуне Заря на Таймыр и Новосибирские острова, где его именем были названы остров и мыс. В поисках своего друга Толля, потерявшегося в снежной пустыне,Колчак жертвовал своей жизнью проваливаясь под расколовшийся лед и перетаскивая тяжелый вельбот через массы льда; генеральский сынок, который мог бы прожигать жизнь, а вместо этого, ради мечты, предпочел лишения и скитания. Виктор Валентинович всю жизнь мечтал прочесть научный труд Колчака Льды Карского и сибирских морей., но в Союзе он был запрещен, а ведь русская Академия наук наградила Колчака орденом 4-й степени и Большой золотой Константиновской медалью за подвижническую научную деятельность. Этот труд был впоследствии переиздан американским географическим обществом. И еще мы подняли бокалы за Колчака, который в Первую мировую выбил германский флот из рижского залива, за что и был награжден высшим орденом Святого Георгия 1V степени. Навсегда мне запомнились стихи Сергея Бонгарта Памяти Адмирала Колчака, прочитанные Виктором Валентиновичем. Он читал их негромко и просто, но в его интонациях я слышала нотки восхищения:
- Он защищал страну от смуты,
Как только мог.
Но дьявол карты перепутал,
Оставил Бог...-
Его вели между вагонов,
Как черти в ад.
Разило водкой самогоном -
От всех солдат.
Худой чекист, лицо нахмуря
Отдал приказ...
А Он курил,- как люди курят,-
В последний раз...
Больше я никогда не встречалась с Виктором Валентиновичем, хотя слышала, что после неудачной компании, он все еще продолжает работать в созданном им Инженерно-Технологическом Центре, продолжает изобретательскую работу. Его изобретения пользуются популярностью в России, ими интеруются и приобретают немцы, шведы. Я всегда с большой теплотой вспоминаю о нем, и все же чувствую, что-то в нем осталось для меня непонятным. Тот крадущийся между эшелонами человек, может быть это он сам пытался вырваться из плена своей родословной, из тени великого полководца?