Я любовь измеряю потерями,
Я ценю красоты торжество,
Все бреду между снежными елями,
Все сансары кручу колесо.

Уж истлела душа моя рваная,
Словно рубище зла и черна,
И делами отчаянно пьяными,
Жизнь поэта не в меру полна.

Дни летят, дни куда то уносятся,
Тридцать лет, тридцать зим, тридцать снов,
А душа все черствеет и просится,
Разорвать ожерелье оков.

Тлеет в свежей могиле романтика,
На изломе кефирных эпох,
Все поэты ненужные фантики,
Ну а каждый второй из нас лох.

Суицидно змеится веревочкой,
Зимний дым крематорьевых труб,
И какой то, Акунин, "с иголочки",
Издает сто восьмой толстый "БУХ".

Дышит будущность вечною прозою,
Счастлив, тот, кто совсем не поэт,
И украшен серыми розами,
Двадцать первый широкий проспект.
 
Свежий снег бутафорствует искренне,
Утешает, мол, все хорошо,
Превращая грязное в чистое,
От неправды, мне только смешно.

Шаг за шагом, отвергаемым странником,
Неустанно? (о, как я устал),
Ухожу от могилы романтики,
И от рифм, где любовь потерял.

Я не стану, солено оплакивать,
И жалеть молодые года,
Так случилось с моею романтикой,
Я ведь жив, лишь она умерла.