Звуки выстрелов доносились глухим эхом в темный заброшенный чердак на улице Шелковичной. Отблески свето-шумовых гранат, петард, фейерверков, бесконечных языков пламени, гуляющих по центру столицы, освещали его еле трепещущим, мигающим светом. Тишина бы там казалась неестественной и даже зловещей, а темнота - беспросветной, если бы не еще сильнее наводящие ужас отзвуки и отблески революции.
Возле небольшого окна, запыленного, мутного, угадывались две фигуры, закутанные в одеяла. Вокруг стояло несколько свечей, в их слабом колыхании и угадывались силуэты, становившиеся более четкими в очередной вспышке взорвавшегося где-то снаряда.
Парень и девушка. Она сидела, положив подбородок на согнутые колени, обхватив их руками; он слегка приобнимал ее, как бы боясь не спугнуть, не обнаружить вдруг, что она растаяла в воздухе.
Они молчали и только смотрели сквозь мутное стекло через крыши домов на то, что происходило совсем рядом, но одновременно так далеко от них, будто в другом пространстве и времени. Было по-настоящему страшно. Впервые по-настоящему.
- Не лучшая была идея... - наконец проговорила девушка.
Парень только обнял ее крепче в ответ.
- Такое ощущение, что мы переходим с тобой границу новой эры, - снова сказала она, повернувшись слегка к нему, в надежде встретить понимающий взгляд. - Почему сегодня... Почему сегодня это происходит? Почему здесь? Почему мы оказались здесь?
- Танюш. Мы рядом... С нами все будет хорошо, ничего не случится, обещаю. Я с тобой.
Ей нечего было сказать на это. Последние несколько часов казались кошмаром, сюрреальным сном, в происходящее верилось с трудом. Романтичный вечер, свечи, вино, вид на ночной город и звезды в черном небе вдруг превратились в кровавую бойню; три года крепких отношений - в восемьдесят дней революции; годовщина - в день, когда кровь заливала улицы, а боль - глаза.
- Давай.. выпьем, что ли.. я замерзла..
вино было холодным, но грело: тепло огненными струйками разливалось по венам, становилось немного спокойнее. Улица продолжала греметь, небо - озаряться частыми, но каждый раз неожиданными вспышками.
Они придвинулись ближе друг к другу.
- Как думаешь, чем это закончится?
- Не знаю...
- Как думаешь, это закончится?
- Закончится. Ничто не вечно. Уж это - тем более.
- Обещаешь?
- Обещаю.
Конечно же, она знала, что глупо просить обещаний. Но ей так нужны были хотя бы крошечные, хотя бы даже не существующие гарантии... Как воздух.
Рыжие волосы девушки мягко поблескивали, как бы сами излучая свет. Парень гладил их, наматывая время от времени тонкие пряди золотыми кольцами на пальцы.
Невозможно было понять, о чем они думают. Невозможно было угадать, об одном ли том же или совсем о разных вещах.
- Обещай, что не пойдешь туда. Обещай, что с тобой все будет в порядке. Макс. Пообещай мне. Посмотри на меня.
Обещай. Обещай. Обещай. Это все, что ей было нужно. Обещания. Однозначное да. Однозначное нет. Очевидное завтра. Понятное сегодня.
С минуту они просто смотрели друг другу в глаза. Откуда-то взялся сквозняк - погасли свечи. Стало не намного темнее, но свет стал заметно холоднее, существенно неуютнее.
Наконец они просто поцеловались. Гремели взрывы, где-то били в барабаны, какие-то люди кричали, кто-то, возможно, истекал кровью, а кто-то другой замахивался дубинкой , возвышаясь над своей жертвой, кто-то плакал, а кто-то не мог выдавить из себя ни звука... мир вокруг сходил с ума, сходил с рельсов, с орбиты, менял свое направление...
Они целовались. Не должно было быть никого, ничего другого в эту минуту, кроме них.
- Обещаю, обещаю, обещаю...
Время остановилось. Всего лишь на какой-то миг, но остановилось, для них.
- Я чувствую себя Нероном, который наблюдает за горящим Римом.. Только он знал, что в нем умер актер. А я не знаю, кто умер во мне.
- В нас никто не умирал.
- Расскажи это тем, кто погиб там.
...
- Когда это закончится? Как думаешь?
- Что "это"? Сегодняшняя ночь - завтра утром. Бои - с истощением, чьим бы то ни было... Революция... Когда-то тоже закончится.
...
- А мы?
- Что мы?
- Когда закончимся мы?
- Когда умрем.
- Я имею в виду чувства...
- Ты сама как думаешь?
- Любовь живет три года?
- Что за глупости.
- А сколько?
- Всю жизнь и три года после смерти.
- Это почему же?
- Мой дядя так говорил. Он всегда говорил правду.
Ночь становилась глубже, тени, казалось, сгущались.
Сон брал свое.
Объятия давали тепло.
Любовь создавала иллюзию бесконечности, неприкосновенности, чего-то святого, нерушимого...
Возможно, это и не было иллюзией. Кто знает ответы на эти вопросы?
В ту минуту они знали. Уже не дети, еще не до конца взрослые, в те мгновения они знали ответы на все вопросы, потому что были друг у друга, потому что верили, хоть и боялись; потому что чувствовали.
Едва ли не однажды в жизни человеку дано почувствовать вселенную внутри себя, и, наверное, то был такой миг для них, для молодых влюбленных, которым ни смотря ни на что виделось счастливое будущее.
Всего лишь миг... Как мало нужно для того, чтобы понять... Как много нужно для того, чтобы найти и пережить это мгновение.
"Ничто не бесконечно", - все еще шелестели где-то в углах слова юноши, исполненные веры в лучшее.
На утро он решил спуститься в магазинчик за углом - купить булочек на завтрак.
Накрыл ее одеялом. Вышел.
Она любила выпечку.
Над крышами повисла неестественная для утра тишина, липкая, тяжелая, но этой тяжестью и бесконечно спокойная. Все казалось притихшим, убаюканным. Все ужасы ночи остались позади.
Один-единственный выстрел черкнул ровным серым штрихом по шершавой бумаге тишины.
Одно-единственное решение стало всем.
Никто не искал виноватых, никто не надеялся их найти. Никто больше не верил.
Она проснулась от резкого звука. Тогда она заплакала единственный раз. Потому что после того раза слезы никогда не останавливались.
Любовь прожила три года. И целую жизнь после смерти.