Смеклоф Роман : другие произведения.

Тридцать один. Ученик

"Самиздат": [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:


Оценка: 7.21*6  Ваша оценка:

Роман Смеклоф
Тридцать один



Вступление



   Когда дежурство совпадало с полнолунием молодой защитник едва дышал от страха. Сияющий диск поднимался из-за гор, медленно надвигаясь на заставу, и тянул за собой опоры разрушенного моста. Когда-то виадук соединял пограничные земли, но пролёты обвалились и исчезли в бездонной пропасти между мирами. Хотя единственный путь давно пропал, по слухам, поглотители магии всё ещё прорывались. Он не верил россказням, но в собственных глазах не сомневался. Громадные рога тьмой вспороли полный диск луны, загораживая входную арку моста.
   — Источник охрани! — прошептал молодой защитник, трясущимися пальцами хватаясь за оберег.
   Он даже не подумал про заученные до одури заклятья, зато сразу вспомнил о кривом клыке оборотня. Лавочник говорил, что это верная защита от чудовищ из закрытого мира. От прикосновения к тёплым пальцам, мёртвый кусок кости задрожал, как живой, и погнал волны успокаивающей энергии вверх по рукам к самому сердцу. Накачав в него столько храбрости, что молодой защитник решился растолкать бородатого волшебника. Тот вздрогнул и, проснувшись, проворчал сквозь зубы:
   — Руки чешутся, заклинашка-очарывашка? — и многозначительно добавил, прочистив горло. — Завтра будешь картины на воде рисовать. Ремни из песка плести. Бурю в стакане устраивать! Что-то забыл... Весь день с тебя не слезу, а то гляжу силёнок перебор.
   — Смотри! — растеряв большую часть полученной от оберега смелости, всё же вскрикнул молодой защитник и вытянул свободную руку, указывая на перевал.
   — Ась? — передразнил наигранно взволнованным голосом старший чародей. — Воинство зла надвигается?
   Он щёлкнул пальцами, осветив огнём предгорье. Искры заскакали по камням, разбрасывая меркнущие сполохи пламени. Лениво приставил ладонь ко лбу и скучающим взглядом окинул серые скалы. Скривившись, воззрился на младшего колдуна.
   — Ась? Каменные големы видать попрятались?
   — Поглотитель, — таращась на перевал, пробормотал молодой защитник.
   — Ась... Кто? Совсем сдурел? Сказок наслушался? — разозлился бородатый волшебник. — Архимаг меня развоплоти, за что мне это? Запомни раз и навсегда. Граница закрыта. Мост разрушен. Они никогда не выберутся из того проклятого мира! Что это у тебя? Зуб оборотня? Давай сюда!
   Он бесцеремонно вырвал оберег из рук младшего колдуна, и щёлкнул его по носу.
   — За что? — завопил молодой защитник, неловко размахивая руками.
   Он не успел отбить ворожбу или сплести защитное заклятье. Нос моментально опух, став лиловым. Из покрасневших глаз хлынули слёзы. Голова закружилась, а уши заложило. Но по-настоящему обижала не нежданно свалившаяся простуда, а то, что прозевал детские озорные чары.
   — Доложу коменданту... — срывающимся голосом вскрикнул он.
   — Ябеда! — усмехнулся старший чародей. — Мчи! Я тебе ещё перегара наколдую, для достоверности.
   Младший колдун шмыгнул носом и поджав дрожащую губу, побежал к казарме, на ходу дробя замшелые валуны воздушными молотами.
   — Чаропшик, — скривился бородатый волшебник и облокотился о поручень сторожевой башни. — Кролика в колпаке не нашепчет. То колпак сгорит, то кролик облысеет. Зато как орк дремучий в обереги верит, — причитал он. — Слава мерещится. Чудища недобитые. Заклинашка-очарывашка!
   Он с отвращением уставился на каменистую долину, обрывающуюся бездонной пропастью. Из неё торчали искорёженные опоры сломанного моста, а за ними светился призрачный перевал. Полупрозрачный проход в земли поглотителей магии.
   — Если припрётся хоть одна рогатая туша... — начал старший чародей, и подбросил на ладони клык оборотня. — Хватит даже зубика!
   Он размахнулся и бросил оберег. Движение вышло неловким, и мышцы скрутило судорогой. Бородатый волшебник согнулся, тряся сведённой рукой. На миг потемнело в глазах. Зажмурившись, он досчитал до десяти, распрямился, пытаясь разглядеть разрушенный акведук.
   Тьма не рассеялась. Огромная тень загородила не только луну. Гигантские рога проткнули тёмные небеса, а от едва слышимого рыка трепетал помутневший воздух.
   Старший чародей не успел подумать, а непроизвольно сложенное заклятье уже ударило во врага. Спектр от красного до фиолетового скрутился в яркий луч и с шипением вонзился во тьму.
   Тень не рассеялась и не дрогнула.
   — Магия не промахивается! — отступая, похолодел бородатый волшебник. — Никогда...
   У него уж лет двадцать не дрожали руки, а сейчас тряслись, как флаг гильдии в бурю. Внутренности перемешались, а червяк безнадежности вгрызся в сердце. В боку кольнуло и силы ушли в пятки.
   Заклятья били в цель, но рассыпались, не причиняя чудищу вреда. Опадая, разлетались брызги воды и языки пламени. Растворялись ветряные плети и камнепады. Старший чародей терял силы и надежду, а тень надвигалась, пока не накрыла его.

Глава 1. От судьбы не уйдешь



   Директор Черногорской академии волшебства любил кататься на коньках. Увлекался загадками и тайнами. Собирал древние рукописи по некромантии и колпаки известных колдунов. Коллекционировал необычные вкусы, всё редкое и необъяснимое. Поэтому катанию на коньках посвящал лишь вечер выходных. Больше не успевал, надо было ещё и академией управлять.
   В воскресенье задний двор заморозил лично декан факультета Водолюбов. Дорожка вокруг старой вишни превратилась в такой гладкий и сияющий каток, что отражались замшелые кирпичи из фасада головного корпуса. Отсвечивали окна лабораторий и лекционных залов. Отблёскивали рыжие фонари и даже холодные острые звезды из далёкой вышины.
   Директор величаво сошёл на лёд, а мы с деканом застыли у кромки, на подхвате. Хотя по правде, лишь слушали его бесконечные жалобы и молча зверели. По крайней мере я.
   — Флип! — закатив глаза, выкрикнул декан факультета Водолюбов и выжидательно посмотрел на меня.
   — Туда?с, — почесав за ухом, выговорил я заученное слово.
   — Тодес!
   Я с магами не спорю, пусть поправляют, им виднее. Я в фигурном катании не кумекаю. Да и силы лучше поберечь, ещё ведь двор убирать.
   — Коньки тупые, ноги? не сдвинуть! — посетовал директор.
   — Шикарный риттбергер, — отозвался декан.
   — Нет! Этакая гололедица, впору песок сыпать. Свет слепит, в дорожку не попадёшь.
   — Маговраль, чтоб ты навернулся, — едва слышно шепнул я.
   Директор устало закряхтел и покачнулся, растопырив пухлые руки.
   — Падай, падай, — тихонько проскандировал я, но он не упал.
   Передернул плечами, колданул, и запилив лёд коньками, согнувшись уехал.
   — Приберись здесь! — приказал декан и припустил следом. — Горячей настойки одолень-травы, господин? Чтобы колени не болели...
   Я скалывал лёд всю ночь, беспрерывно бормоча под нос:
   — Ууу, чародеи! Пальцем щёлк — каток растает. Но нет, они до такого не опустятся. Дворник лёд пусть долбит. Что ему ещё делать? Лёдодолбу...
   К утру я так устал, что присел на траву у старой вишни. По легенде она торчала посреди пустынного двора со дня основания академии. Стоило самому нерадивому студиозусу провести ночь у чудесного ствола, и он видел во сне ответы на экзамены. А заглянуть в будущее не так-то просто даже для настоящего колдуна.
   Солнце ещё не встало, и я решил отвалиться минут на десять. Прижался спиной к шершавой коре, впитывая убаюкивающее тепло. Видать старая вишня и вправду волшебная.
   Над двором возвышалась тёмная громадина библиотеки. Серые, обросшие мхом и вьюном, стены напоминали курганы моей родины. Они тоже хранили древнюю мудрость и вековой покой. Навевали умиротворение и глубокомысленные раздумья. Я даже не заметил, как задремал. Снилось бескрайнее синее море и величавая чёрная шхуна.
   Когда я проснулся, студиозусы спешили на занятия. Скользили по остаткам льда и ржали. Конечно, сил у них хоть отбавляй, вместе с воскресеньем праздник урожая растянулся на три дня. Академия пустовала. В кампусе сидели только я и старый привратник. Вот только ключей от погребов не доверили даже ему. Что уж говорить обо мне, гнусных магов не волнует аппетит дворника.
   Я не ел все праздники. Голод сводил с ума, а колка льда, как известно, не поднимает настроения. Зачем они так со мной? С моим особым устройством — голод смертельно опасен. Причем не только для меня. Если бы не заговорённая цепь, ещё неизвестно кто бы стал лёдоколом.
   — Чтоб редкие директорские амулеты обесценились. У декана после стирки на два размера колпак сел. Студиозусам на экзаменах все заклинания отшибло, — бурчал я, плетясь в свою каморку.
   Одно грело мой пустой желудок, скоро наступит завтрак. Набью брюхо, успокоюсь и отдохну. Днём я не работаю из-за снующих туда-сюда академиков. Мешаются волшботворы! Ни двор подмести, ни мусор выкинуть.
   Я еле перебирал ногами, околдованный обжорством. Как наяву уплетал зерновую кашу, что давали по утрам в понедельник. Смаковал салат из свежих овощей, после праздника урожая можно рассчитывать. Тянул кофе, размечтавшись до того, что представлял будто оно со сливками.
   Так увяз в фантазиях, что не сразу услышал громкий хохот, разметавший моё меню. У вишни толпились и весело гоготали студиозусы, пока в небо не ударили разноцветные искры. Самых непонятливых деканы погнали прочь магическими оплеухами и воздушными шлепками. Орава с улюлюканьем разбежалась, и я напряженно сглотнул. Посреди двора на спине лежал директор, поскользнувшийся на не сколотом мною льду.
   
   В то хмурое и по-осеннему тоскливое утро меня выгнали с работы. Не в первый раз, если честно. Бывшие коллеги уверяли, что я неуживчив, бестолков и ленив. Никогда не соглашался с такими рекомендациями, но моё мнение ни разу не спрашивали.
   Я оглянулся на длинные ряды аудиторий и общежитий, заключенных в лабиринт дорожек. Втянул носом пропитанный знаниями и колдовством воздух. Особую смесь пыли, озона и чернил — заманчивую, но грустную. Я не был счастлив в академии, но всё же буду по ней скучать. Грошик не ценишь, пока не потеряешь.
   Старый привратник встретил меня у высокой каменной стены, перегородив ворота. Оглядел немигающими чёрными глазами, качая в такт сморщенной головой.
   — Перед тобой все тридцать миров, — хрипло сказал он.
   Я благодарно закивал, а что оставалось. Какой никакой, а всё-таки маг. Пусть большая часть длинной жизни и прошла в воротах академии, сбрасывать со счетов его скромные таланты не стоит. Да, привратник блестяще умел лишь поджигать одежду у навязчивых зевак, да оставлять пропускные метки гостям академии, но это всё равно больше, чем умею я. Кланяясь, я протиснулся мимо.
   — Мне бы хоть полгорсти волшебной силы, — пробормотал я, удаляясь от стены академии. — Я бы дворы не мёл.
   — Да прибудет с тобой источник! — напутствовал привратник.
   Подавив желание обернуться, я побрёл вниз по тихой улице. Сыпались к ногам розовые лепестки из развешенных на стенах цветочных горшков. Ревели, скрипящие окнами, проветривающие чары. Ворчали, выбрасывающие мусор из парадных, невидимые домовые. Переговаривались проснувшиеся маги. Их жизнь проста, легка и радостна. Немного колдовства и я жил бы также, даже ногами не шевелил. Щёлкнул бы пальцами, и бурая брусчатка понесла меня куда захочу. Но без дара, сколько ни щёлкай, только мозоли натрёшь.
   Кряжистые таверны с заманчивыми пирамидами бочек у входов и грошовые харчевни с жестяными вывесками манили дурманящими запахами, но с пустыми карманами меня даже на порог не пустят.
   Вздохнув и облизнувшись, я свернул подальше от заманчивых ароматов и двинулся к порту. Если бы я не боялся плавать, нанялся на корабль. Стоял бы, как во сне, на борту чёрной шхуны и гордо смотрел в даль. Уплыл бы в другой, более гостеприимный, мир. А так остается пойти портовым грузчиком.
   — Куда прёшь, шкрябка без ручки? — гаркнул в лицо неуловимо знакомый крепыш и отжал рукой к стене.
   — Дядя? — удивился, и даже обрадовался, я.
   Мастер Оливье, старый приятель отца, не только знал меня с пелёнок, а даже крестил четырьмя стихиями. Характер у него конечно скверный и прижимистый, но обязанности крестного папы он выполнял ответственно — целых два раза кормил меня обедом за свой счет.
   — Ну, надо же, крысёныш! Не ожидал лицезреть твою тощую рожу. Ты же в академии вкалываешь?
   — Больше нет, — понуро поправил я.
   Дядя цокнул языком и завернул чёрный ус. Судя по седому хвосту, торчащему из-под шляпы, усы он красил басмой, но мало кто посмел бы болтать об этом. За Оливье, с незапамятных времён, закрепилась дурная слава. Можно было отхватить даже за неосторожный взгляд.
   — О как! Я-то сам думал заглянуть. Папашка письмо те передал. А вот как вышло! Это неспроста!
   Дядя улыбнулся.
   — Тебе прёт, заморыш. Мой подмастерье издох и место свободно. Так что пляши! Возьму тебя на корабль. Готов мне помогать?
   Сначала я повеселел. Оливье почти родственник и не выгонит меня так быстро, как остальные. С другой стороны, сама работа грозит стать последней в жизни.
   Я неуверенно посмотрел на дядю, и сомнения навалились с новой силой. Он буравил меня единственным глазом, словно пытаясь прочесть мысли. Второй скрывала чёрная повязка, уходящая под шляпу. Из-под длинного зелёного камзола торчала матроска. А высоченные ботфорты блестели так, что ослепляли. Впечатление дополняла длинная кривая сабля. Ходили слухи, что Мастер Оливье промышлял пиратством и якшался с чернокнижниками.
   — Чем могу помочь? — робко спросил я.
   — Не ссы, работы выше ватерлинии, на всех хватит, — заверил дядя и приобнял за плечо.
   Я натужно улыбнулся в ответ, пытаясь сообразить, как вывернуться, но в голову ничего путного не лезло.
   — Я плавать не умею, — робко сообщил я.
   Мастер Оливье никак не откликнулся на жалкое бормотание.
   — Швартуйся пока здесь, — разрешил он, осматриваясь. — Я в Единорог причалюсь для разгрузки.
   Дядя кивнул в сторону свёртка, зажатого подмышкой, и перешёл через улицу к одному из самых дорогих ресторанов Черногорска. Под изящными колоннами, поддерживающими пёстрые арки с витражами расписанными рогатыми лошадьми собирались исключительно чародеи. Поговаривали, что пришедшего без приглашения выкинет из сверкающих залов сторожевое заклятье. Один из студиозусов клялся, что видел, как бродячий фокусник выскочил из Единорога на куриных ногах, бранясь и кукарекая одновременно.
   Я взглядом проводил Оливье до перламутровых дверей и решил — это мой шанс.
   Дядя непринужденно ввалился в ресторан, и створки мягко сошлись за его широкой спиной. Я постоял, тревожно глядя на Единорог, но охранное заклятье не сработало. Пора бежать, оправдание придумаю потом.
   Развернувшись, я через два шага налетел на замотанную в чёрный балахон фигуру. Тёмный колпак с серебряным полумесяцем, переходящим в золотое солнце, заставил меня отскочить. Час от часу не легче. Чёрный Эрлик — пока непревзойденный, пыточный мастер. От его цен сводит кошелёк, зато методы развязывают любой язык. Директор академии не раз бубнил, что колпак с солнцем и полумесяцем когда-нибудь станет изюминкой его коллекции.
   Вжавшись в стену, я двинулся в обратную сторону.
   — Ты знаешь Мастера Оливье, блёклый? — небрежно бросил чернокнижник.
   Пятясь, я кивнул. Раз десять, пятнадцать.
   — Он приступил к моему заказу? — поинтересовался Эрлик.
   Я не знал, что ответить, но меня опередил вернувшийся дядя.
   — Пока нет, но сейчас же приступлю. Вечером жду на моём судне.
   Оливье улыбнулся золотыми зубами и, обхватив меня за плечи, потащил к пристани. Проходя мимо чернокнижника, он чуть приподнял шляпу, и Эрлик благодарно кивнул в ответ, хотя голубые глаза остались ледяными.
   — У меня всё есть, а ты как раз поможешь. Чёрный, мой постоянный клиент. Я его балую.
   Дядя громыхнул довольным смехом, волоча меня по переулку.
   — Сперва займёшься грязной работой. Так повелось, не обессудь. Обмыть, кровь спустить или выпотрошить.
   Представив, что творится на корабле, я сглотнул. Мучительный голод вмиг отступил. Зато бежать от дяди захотелось, сверкая пятками.
   Срочно придумать причину для отказа. Если ступлю на борт и хоть раз пущу кровь или выпотрошу, обратной дороги не будет. Я ещё раз сглотнул. Надо же так вляпаться, что за день? Собравшийся в желудке холодный ком, подступил к горлу и мешал проталкивать вязкую слюну. Почему меня уволили сегодня? Не завтра, да что там, пусть даже вчера. Лишь бы не встречаться с дядей, а тем более Чёрным Эрликом.
   — Не падай духом! — глядя на моё несчастное лицо, продолжил Мастер Оливье. — Это поначалу. Ты же не балласт какой. Кроме тебя, величайшие секреты моего искусства и передать-то некому. Девятый вал!
   Оливье обрадовано хлопнул меня по плечу.
   — Ты станешь моим преемником!
   Я вздохнул, но дядя словно не заметил этого. Его распирало от собственных планов на наше общее счастливое будущее.
   — Твой папашка бывало выручал меня или я его, не помню, память отшибло, — он радостно хохотнул. — Но мы по-любому один экипаж!
   — Я...
   — Хорош! Ты как юнга первогодок. Толкую про кругосветное плавание, а ты на сушу косишься? Ты же не гоблин какой! Хочешь умереть дворником?
   Я снова вздохнул. Дядя скривился.
   — Считаешь моё ремесло недостойным? А, крысёныш? — в его интонации прорезались сварливые нотки.
   — Нет, нет, — я отчаянно замотал головой, с ужасом представляя, что вечером на корабле кровь пустят мне, но даже в такой момент не смог сдержаться. — Я смерти боюсь и всего такого.
   — На мель сел, салага? Смерть окружает нас со всех сторон! Каждый миг. Смотри на свои башмаки. Из чего они, по-твоему? А?
   — Из руноноса.
   — О как, крысёныш! Напрягись! Думаешь этот рунонос скачет по лугам и жрёт траву?
   Я невольно мотнул головой.
   — Одно дело бестолковый рунонос...
   Дядя остановился.
   — Ну, надо же, куда ты курс прокладываешь, — он подкрутил кончик уса. — Да! Бывают особые выверты и разные клиенты, но выбор то за тобой.
   Он повернулся и пошёл к пристани. Мачты кораблей уже торчали из-за невысоких припортовых домов, в основном ночлежек и рюмочных.
   — Идём, — строго сказал Оливье через плечо.
   Я остался стоять.
   — Мой корабль у третьего причала, — бросил он, не оборачиваясь, и прибавил шагу.
   Я облегченно вздохнул. Не хотелось обижать дядю, но мучить должников, грабить купцов и лиходейничать, я не хотел. Не наскребу смелости для скользкого пути разбоя. Вот только как по-честному раздобыть денег? В фонтане мелочь собирать? Страх уже рассеялся и голод набросился с новой силой. Ещё чуть-чуть и я вовсю покажу свой скверный характер. Чем дольше не ем, тем неприятней во всех смыслах становлюсь.
   Обходя сверкающие струи фонтана, обвивающие скульптуру императора Эраста Победителя, огромного бородатого чародея в короне, я с надеждой впился в дно. Ни гроша! Вздохнув, я остановился у витрины магазина диковинок, рассматривая своё отражение. Тощий — полупрозрачный. Серая хламида на десять размеров больше болтается, как на чучеле. Рукава всё время подворачиваю, штанины тоже. Я какой угодно, только не опасный.
   Я вздохнул. Растрёпанные волосы, небольшие чёрные глаза и здоровенный нос. Длинные руки висели бы до колен, если бы не столь же длинные ноги. Окружающим грозила единственная опасность — умереть со смеху, если бы не моя зверская сущность!
   Я пошёл дальше, всматриваясь в доски объявлений. Светящиеся надписи привлекали внимание официантов, поваров и посудомойщиков. Я забрёл в квартал дорогих гостиниц и ресторанов. Только меня на такую работу ни в жизнь не возьмут. Тут ценят особые знания.
   Я подступил к одной из досок:
   Ресторан 'Мрачный колдун' приглашает на работу мойщика посуды. Основы магии земли. Чары воды на уровне призыва. Членство в гильдии обязательно. Оплата сдельная. Рассмотрим любые расы.
   Почти чёрный фасад с узкими башенками, уродливыми каменными драконами и кровавыми огнями в окнах полностью подтверждал название.
   Соседнее заведение пусть и не внушало опасений, смотрелось не менее вызывающе. Старый особняк с мраморной лестницей и мертвенно бледными статуями окружали бардовые обелиски. Вместо доски когтистая лапа с мерцающими буквами:
   Таверна 'Приют Усталого Чернокнижника' открывает вакансию официанта. Основы магии земли и огня. Воздух на уровне левитации. Желательно членство в гильдии. Оклад плюс чаевые. Кроме гоблинов!
   Найти хорошую работу без магии — та ещё задача.
   Над доской появилась собачья морда. Защитное заклятие, не иначе. Гавкнув несколько раз для приличия, собака задрала заднюю лапу. Я поспешно рванул прочь. Что поделаешь, не любят владельцы ресторанов, когда у их досок без дела толкутся блёклые. Так колдуны называют не обладающих магией. Говорят, наша аура бесцветная. Самый паршивый волшебник враз отучил бы чудотворную собаку задирать лапу. С разноцветной аурой всё по-другому. Ты как радуга. Сияешь, и на тебя смотрят с восторгом и уважением.
   Я побрёл дальше по улице. Втянув голову в плечи и затравленно оглядываясь. Дорого блестели колонны, сияли порталы, нежно трепетали шёлковые шатры. Через пару часов это перестанет иметь значение. Меня начнёт крючить и корёжить. Я превращусь в такое чудище, что не возьмут даже грузчиком в порту. Моя раса не пользуется любовью у прочих обитателей тридцати миров.
   Я долго кружил между досок, стараясь не пялится на роскошные заведения и дышать ртом, чтобы не озвереть от запахов. Но, как не пыжился, ничего подходящего не нашел. Кому нужны блёклые, если самый захудалый чародей сделает всё тоже самое, только быстрее и лучше.
   Через час выскобленный центр города скрылся за спиной и меня окружили трущобы, а вместе с ними мысли о том, что здесь работу точно не найти. Доски объявлений в дорогих рамах исчезли. Волшебную брусчатку заменила грязная вонючая жижа. Место высоких ярких домов заняли низкие, скособоченные лачуги с забитыми окнами. Навязчивое чувство голода мешало здраво рассуждать, и я чаще вспоминал о дядином предложении. Верно такая у меня судьба? Ноги сами повернули к пристани.
   — Эй, залётный!
   Я оглянулся. В тени старого облупленного дома притаился типичный фарцовщик. Хитрое желтушное лицо со щербатыми зубами, оголёнными в нахальной улыбке. Длинный плащ и здоровенная шляпа, надвинутая на глаза.
   — Чего жалом водишь? Потерял кого?
   — Работу.
   Фарцовщик хрипло засмеялся.
   — Шуткуешь или орка строишь? Легче найти щедрого мага, чем левак в трущобах Черногорска!
   Я хотел оскорбиться, в тридцати мирах нет существа тупее орка, но вместо этого лишь недовольно повторил.
   — Работа нужна.
   Он приподнял шляпу и внимательно посмотрел мне в глаза.
   — Похавать хочешь? — с издевкой уточнил фарцовщик.
   Я невольно облизнулся, иногда трудно держать инстинкты в узде.
   — Для такого гонца подработка сыщется, — продолжил он, доставая из-под плаща маленькую квадратную коробочку. — Оттаранишь вещицу в порт. Вручишь капитану Джо у четвертого причала. Он ссудит тебе грошик. Чего вылупился? Бери и беги.
   — Сам чего не несешь? — грубо спросил я.
   — Из шкуры не лезь! — спокойно ответил фарцовщик. — Мне в порт соваться не фасон. Стража мою рожу давно списала. Просекут, шманать кинутся, а я с товаром.
   — В коробке что? — все ещё резко, но уже с нотками беспокойства, спросил я.
   — Тебе дёргаться не резон, — парировал он. — Такую вещицу не впаришь, без мазы. А если всё-таки рискнешь или, не приведи источник, посеешь...
   Фарцовщик нахально улыбнулся.
   — Джо тебя прикончит. Не свалишь, зуб даю.
   — Да? — прорычал я, надвигаясь на него. — У тебя зубов перебор?
   Моя спина уже раздалась, но плечи ещё росли. Я почти чувствовал, как в моём теле, по заверению декана факультета перевоплощений, делятся клетки и увеличивается число целлюлярных ядер в мышцах.
   — Хоть неделю ничего не жри, — спокойно сообщил фарцовщик. — Капитан Джо по любому тебя грохнет. Он из круга чернокнижников, а коробочка крепко зачарована.
   Я отступил. С чародеями мне не тягаться. Тридцатью мирами правит магия. Это мир колдунов, и таким как я, ловить нечего.
   Стараясь не обращать внимания на наглую рожу фарцовщика, я решил сбежать. Повернулся. Почти ушёл, засомневался только на одно мгновение, но его хватило для отчаянной схватки между голодом и самолюбием. Через секунду голод праздновал победу, а поколоченное самолюбие уползло на дно моей измученной души.
   Схватив коробку, я повернулся к пристани.
   — Поторопись! — крикнул вслед фарцовщик.
   Пройдя два переулка, я прибавил шагу. Проклятая коробка жгла руку и, словно живая, тянула вперед. Ненавижу магию, но она преследует меня всю жизнь.
   Я почти бежал. С каждой минутой ноша тяжелела. Туловище страшно увеличилось, плечи раздуло до неприличной ширины. За спиной спряталась бы парочка щуплых колдунишек, а ноги заплетались, ещё оставаясь длинными и худыми.
   Редкие прохожие брезгливо отворачивались.
   — Урод!
   — Скачет средь бела дня!
   Мимо пролетел гнилой помидор.
   — Фуу!
   Я нёсся, не разбирая дороги, и вздохнул свободно, только когда трущобы выпустили меня из узких душных коридоров. Жаль, что ненадолго. Ступни раздались и разбухли, как лапы багамута. Икры вспухли, колени разнесло. Скоро придет черёд когтей и зубов. Тогда и наступит самая жуть!
   Раньше нас в города не пускали. Вот когда мы поглотителям магии во время мировой войны наваляли, тогда колдуны передумали. Даже подкармливали, пока Эраст Победитель не почил. Тогда маги резко забыли, что оборотни — герои, нас заковали в ошейники и сослали в резервации.
   Я коснулся шеи. Тонкая на вид цепочка из грубого чёрного металла придушит меня, как только отрастут клыки. Ошейник вопьется в горло, мешая превращению в оборотня. Будет терзать, давить, мучить, лишь бы я не стал чудовищем. Ещё до академии проклятая цепь один раз чуть не прикончила меня. Я заскулил.
   — Не хочу!
   Я не заметил, как выскочил на набережную. Ноги сравнялись со спиной. Превращение почти завершилось. Я подпрыгнул на месте, заглядывая за невысокую стену из гладких чешуек, перегораживающую проход на причал. У портовых ворот, похожих на раковину гигантского моллюска, украшенную резными башенками, дежурили двое дюжих стражников в форме гильдии Водолюбов, голубых накидках со знаком перевернутой капли на груди. Они громко поносили прохожих и покатывались со смеху.
   — Во, глядь, каки упырь! — ревел один из них, тыкая пальцем в вампира.
   Тот прикрывался зонтом от жалящего солнца и, устало пыхтя, тащил за собой огромный сундук с тремя навесными замками. На раскрасневшемся лице беспокойно бегали крошечные точки суженных глаз.
   — Впервые зрю красного упыря, — надрывался стражник.
   — Да он обожрался, и стыдится, — подхватил другой.
   Вампир семенил ногами, затаскивая сундук в тень припортовой гостиницы. Длинного деревянного барака с позеленевшими от морского ветра стенами. Обидные замечания стражников он стойко не замечал.
   Я побежал к воротам, сдерживая дрожь. Огромная раковина с закостеневшими скрученными отростками, тёмными наростами и ребристыми краями прохода блестела влажной рыжиной, смахивая на жуткую пасть левиафана. Внутри свистел звонкий ветер. Чувствовалась застывшая, но готовая к броску погибель. Словно почуяв неладное, створки захлопнутся и расплющат входящего.
   Надо успокоится! Пройти в порт легче, чем выйти. Входящих не досматривают и не прощупывают заклятьями, ведь с них не берут податей. А то, что не прибыльно, магов не занимает. А вот от стражников точно достанется. Самое главное — молчать и терпеть.
   Подкравшись, я попробовал проскочить незамеченным, но, увы.
   — Нынче праздник уродов! Так и прут друг за другом.
   — Глянь, каки важный! — подхватил второй.
   — Чё так надулся? — взвизгнул первый. — Наиглавнейший оборотень, что ль?
   Надрываясь над остро?той, он согнулся пополам.
   — Куда собрался, набухший? — усмехнулся первый.
   Я испугался. Скажу к капитану Джо, спросят зачем. Что я отвечу? Нельзя говорить про капитана Джо, фарцовщик надежный товар сам бы передал. Я сильнее сжал кулак. Одно хорошо, в ставшей огромной, ладони коробочку не видно.
   — К дяде, — сдавленным голосом прошипел я.
   — Трындишь! Твоих родственничков в порту нет!
   Второй снова заржал.
   — Чё за дядя, пухлый?
   — Мастер Оливье!
   Второй поперхнулся смехом.
   — А не брешешь? — зло прокаркал он.
    Я помотал головой, ошейник мешал говорить.
   — Смотри, упитанный, проверим, — сказал первый.
   Я шагнул в ворота. С потолка свисали шевелящиеся от сквозняка водоросли. Они шуршали и хрустели давно высохшими стеблями, сбрасывая вниз сверкающих длинными хвостами прозрачных медуз. Сторожевые заклятья роились вокруг моей головы, принюхивались и тонко пищали. Оглушающе грохотало эхо. Я трясся, ожидая что медузы почуют коробочку, облепят меня со всех сторон и уволокут в недра раковины, где навсегда пропадают невезучие контрабандисты. Колени подгибались от страха, но то, что превращение скоро закончится и за дело возьмётся ошейник, пугало ещё сильнее. Я засеменил ногами и выскочил с другой стороны ворот. Сторожевые заклятья свистнули последний раз и втянулись обратно под потолок. Пронесло!
   Я посмотрел на причальные столбы. Пятидесятый. Проклятье, надо бежать в самое начало. Припустив вперёд, я несколько мгновений слышал оскорбительные замечания о своём раздувшемся теле, но вскоре стихли и они. Стражники нашли новую жертву.
   Корабли мелькали перед глазами. Гигантские многопалубные линкоры заслоняли море неповоротливыми телами и небеса размашистыми крыльями парусов. К ним жались ощетинившиеся оружием фрегаты и бриги, а дальше, будто состоятельные купцы за надежной охраной притаились торговые галеоны, барки и кэчи. На отшибе ютились жалкие рыбацкие посудины с ближних берегов. На мачтах богатых кораблей висели огромные воздушные кристаллы, на маленьких бедных суденышках водяные обереги.
   Десятый, восьмой. Ещё немного. Четвёртый. Я прочистил горло.
   Передо мной, во всем великолепии, качалась на волнах новенькая каравелла. На корме, в лучах заходящего солнца, блестел воздушный кристалл размером с мою голову. С таким доплывешь до любого из тридцати миров.
   У спущенного трапа скучал пожилой боцман. Раскуривал горбатую трубку, с лёгким интересом косясь на меня.
   — Капитан Джо? — прохрипел я.
   — Ушёл.
   Я не смог спросить, только мотнул головой, мол, куда.
   — Поглотитель его разберёт, — в сердцах бросил боцман. — Второй день по кабакам шляется.
   Я замер.
   — Завтра подплывай, перекидыш. Сегодня, коли вернётся, один бес на карачках приползет.
   — Ему передайте?
   Я протянул ладонь, но боцман отскочил, чуть не свалив составленные пирамидой бочки.
   — Не! — протянул он. — Передать не могу! Не имею полномочий. Завтра приходи!
   Он резво забежал по трапу, но все ещё мотал головой, обеспокоенно оглядываясь.
   Я разочарованно кивнул. Только этого не хватало. Жизнь моя везучая!
   Я с тоской посмотрел на третий причал. Чёрная шхуна блестела агатовыми боками. В нетерпении дыбились тёмные косые паруса. Тонкой нитью сверкало опоясывающее борт золотое плетение. Вместо ростральной фигуры под бушпритом сиял начищенный до блеска медный половник. Я сглотнул. Значит, судьба! Как ни крути, придётся идти к дяде на поклон.
   Мастер Оливье дежурил у схода, кого-то дожидаясь. Заметив меня, он приветственно махнул рукой.
   — Я ждал тебя, крысё... Левиафана мне под корму, скорей сюда.
   Он схватил меня за руку, втянул на трап и потащил по палубе. Под капитанским мостиком, между лестницами выделялись две двери. Слева истёртая из потемневший от времени древесины с небрежно нарисованной поварёшкой, справа лакированная, с железными клёпанными полосами.
   — Забыл упомянуть, что оголодал? — рычал он, затягивая меня на камбуз.
   На очаге стояла огромная кастрюля над которой поднимался пар и распространялся дивный аромат.
   Мастер Оливье схватил вилку с двумя зубцами и, подцепив кусок дымящегося мяса, протянул мне.
   — Наслаждайся! Если, чего понадобится, не робей, бери. Налопаешься, зайдешь. Поговорим.
   Он укоризненно покачал головой и вышел.
   Я накинулся на мясо проталкивая кусок побольше и поглубже. Пережатое горло давилось, но я не отчаивался. Чтобы освободить пальцы бросил коробочку капитана Джо, на стол, и ухватился за мясо двумя руками. Так получалось быстрее. Пропихнув куски, я почувствовал, как сходит напряжение. Кожу перестало стягивать, а ошейник уже не так сильно давил на шею. Тогда я набросился на мясо словно не ел тысячу лет. Под руки подвернулись листья салата и всё, что лежало на столе. Помидоры, огурцы. Картофель, вроде даже варёный. Хлеб, почти неплесневелый.
   Сперва я ещё соображал, что именно ем, но вскоре сбился. Вроде бы в горло проскочили маслины, яблоки и грибы. А может быть, оливки, сливы и мясо василиска. Хотя чесночный и сметанный соус запали в память. А ещё сухарики. Архимагов колпак, кто их готовил? Настоящий шедевр, а не мелко порезанный засохший хлеб.
   Я торчал на кухне около часа. До тех пор, пока плечи не стали чуть шире головы. Тогда жор утих сам собой. Я погладил вздувшийся живот и вышел на палубу.
   За моей спиной возвышался капитанский мостик. Под ним скрывались камбуз и каюты. Напротив трапа гордо поднималась мачта, удерживающая раздутые от ветра паруса. За ней вторая. Между ними загадочно чернела крышка трюма. Интересно, сколько матросов нужно, чтобы управлять шхуной? Я огляделся. Корабль был подозрительно пуст, только на носу за накрытым столом сидели мастер Оливье и Чёрный Эрлик. Корабль плыл сам по себе. Берег уже пропал в сизой дымке и насколько хватало глаз, во все стороны разлилось бескрайнее море.
   — Малыш! — крикнул дядя и махнул рукой.
   Надо же. При посторонних я малыш, что, конечно, приятней заморыша и крысёныша.
   Без особого воодушевления, я приблизился. Эрлик цедил что-то белое из дорогого, даже на мой взгляд, бокала и, прищурившись, смотрел сквозь меня. Без шляпы его голова походила на яйцо. Такое же овальное, ровное, гладкое, начисто лишенное волос.
   Стараясь не пялиться на чернокнижника, я впился глазами в стол. Тарелки с остатками пищи, ножи, вилки и закрытое крышкой блюдо, размером с поросенка. Рядом пузатый кувшин и корзинка с хлебом, прикрытая расписным полотенцем.
   — Мой крестник, — благодушно представил мастер Оливье. — Дарую ему секреты своего мастерства и, со временем, передам своих любимых клиентов.
   Чернокнижник улыбнулся и кивнул.
   — Я стар, как мировой океан, — с напускной печалью продолжил дядя. — Выполнять ваши изощренные фантазии с каждым годом всё тяжелее.
   — Никто не молодеет, — подтвердил Эрлик.
   Дядя хохотнул в ответ, словно над утонченной шуткой.
   — Ты похож на оборотня, — справился чернокнижник, бегло взглянув на ошейник.
   Никогда не понимал, зачем спрашивать очевидное, но некоторые очень любят задавать подобные вопросы.
   — Да, господин.
   — Странный выбор, Оливье. Ты знаешь, что там, — он поднял палец вверх, — не любят оборотней.
   — Он безобидный, как морской огурец, — ответил дядя.
   — Тебе, конечно, виднее, — задумчиво зажмурился Эрлик, — но свет не жалует неосвещенных источником магии.
   — Блёклые их не устраивают, — проворчал Оливье. — Зато они любят хорошо пожрать и экзотику!
   — Он экзотика? — скривив лицо, не то в подобии улыбки, не то от отвращения, уточнил Чёрный Эрлик.
   — Ещё какая, — дядя прямо-таки расцвел. — Ещё лет десять, и такие совсем пропадут.
   — Ты хорошо осведомлен! — чернокнижник погрозил пальцем. — Через десять лет могут исчезнуть и другие блёклые. Ты же знаешь. Тем, кто не озарен источником в тридцати мирах не место.
   — Откуда мне знать? — деланно удивился Оливье. — Я сам почти блёклый.
   Чернокнижник покачал головой и лениво поднялся. Надел чёрную шляпу и ещё раз улыбнулся.
   — Благодарю, Оливье. Ты знаешь, что, как всегда бесподобен. Жаль слышать, что хочешь покинуть нас и уйти на покой. Хотя, я слушаю эту прощальную песню много лет подряд! К сожалению, а может к счастью, твоим преемникам не везёт, так, как тебе.
   Продолжая улыбаться, он поклонился и исчез. Только что стоял на палубе — и пропал. Маги!
   — Садись, — приказал дядя.
   Сомневаясь, согласиться или попытать счастье и прыгнуть за борт, я присел.
   — Видел? — гордо поинтересовался он.
   — Я в академии ещё и не такое видел.
   Оливье скривился.
   — Кто научил тебя кусать руку, которая кормит? А?
   Он вскочил.
   — Я дарую тебе вымирающее искусство. Половину секретов не знает никто во всех тридцати мирах. Слышишь, крысёныш. Никто! Кроме меня. А ты кривляешься, будто зовут выгребные ямы за аспидами чистить!
   — Но я не готов резать, потрошить...
   — Так вот, значит, что! — заорал мастер Оливье. — Замараться боишься? Да! Жрать-то ты не боишься! Горло не першит?
   Он навис надо мной, тыкая пальцем в ошейник, и, не в силах успокоиться, орал, брызгая слюной.
   — Челюсти не сводит? Хавать-то нормально. Готов! А потрошить, снимать шкуру он не может.
   Дядя схватил блюдо со стола и, сорвав крышку, сунул мне в лицо.
   — Знаешь, что это? Сколько стоит? Думаешь, глубоководного томпондрано легко поймать и приготовить? Я неделю плавал с серебряным кольцом и топором под носом шхуны. А потом...
   Дядя перевёл дыхание, а я успел рассмотреть гада с продольными полосами белого и зеленого цвета. Он кольцами обвил ярко-синий фрукт, заняв всё блюдо. Лишь четвертая часть оставалась пустой, видимо, съеденная за ужином.
   — Что это? — с омерзением спросил я.
   — Страж лилового сердца! — с гордостью выкрикнул дядя. — Кроме меня и одного паршивого старого гоблина в Таньшане никто не знает рецепт. Этот беззубый хрыч ненавидит чернокнижников, чуешь? А Черный Эрлик обожает Стража лилового сердца, крысеныш! Я дарую тебе власть над желудками самой могущественной публики тридцати миров! А он не готов!
   Долбанув блюдом об стол, мастер Оливье отошел к фальшборту и плюнул в море.
   Мне стало стыдно. Я хотел сказать, что он неправильно понял, я думал совсем о другом. О пытках, ритуалах и всякой мерзости. Кулинарные блюда на ум как-то не приходили.
   — Слыхал, как ловят песчаного драконового тигра? — устало спросил дядя и сам ответил. — На живца. Он люто ненавидит оборотней. Естественные враги, так сказать. А слышал, как ценится кровяная колбаса из отмоченного мяса драконового тигра? Только два клана охотников в Вишнустане умеют правильно готовить Шерханскую колбасу.
   Что-то мне не понравился его вопрос. В особенности мягкий, вкрадчивый тон и нарочитая любезность, с которой он рассказывал, как приманивают драконового тигра на моих соплеменников.
   — Я думал, ты вместе с Эрликом пытками занимаешься! Пиратством и вымогательствами! Я и представить не мог, что ты повар!
   — Повар? — дядя посмотрел на меня, словно впервые видел.
   Я заслонил лицо руками, пытаясь защититься от его яростного взгляда. Слово что ли неправильно выговорил или что-то напутал. Что теперь за борт кидать?
   — Повар каши варит в трущобной рыгаловке, — холодно выговорил он.
   Я осмотрелся. Точно, мы же на корабле. Какой я бестолковый.
   — Кок! — обрадовался я.
   — Кок макароны с тушенкой мешает! — заорал он. — А я готовлю счастье. От моих блюд любой гурман получает столько удовольствия, сколько может вынести!
   Я зачем-то кивнул. Дядя в ответ сверкнул глазами.
   — Я виртуоз! Художник! Я маэстро!
   Я кивнул ещё три раза. Чем вызвал новую волну гнева.
   — Сходи с корабля прямо сейчас. Мы недалеко отплыли, я даже брошу спасательный круг.
   Я отчаянно замотал головой.
   — Я хочу быть вашим учеником, маэстро! — поклонившись, пообещал я.
   Я плохо плавал и вообще недолюбливал глубокие водоёмы.
   Дядя замер на начале фразы, с поднятой в угрожающем жесте рукой.
   — Что-то ты стал таким вежливым? Поумнел?
   — Да, учитель, — не поднимая глаз, сказал я.
   После сытного обеда, забывая про ошейник и мучительные превращения, я и вправду становлюсь очень мудрым.
   — Хорошо, ученик, — уже спокойнее процедил дядя.
   Тем вечером я впервые попробовал стража пурпурного сердца. Точнее, первый раз ел блюдо сложнее каши и яичницы. Кулинарные изыски я, конечно, видел. Когда их несли на стол директору академии или через витрины ресторанов, но чтобы самому отведать... Такого не случалось. Я ожидал чего угодно, но только не разочарования. Сперва страж напомнил обычное мясо, только солёное и горькое. Но чем дольше я жевал жесткие, тянучие волокна, тем сильнее менялось моё мнение. Остывшая, засохшая овсяная каша с варёным кабачком. Один в один. Я с трудом работал челюстями, подавляя желание выплюнуть стража обратно в блюдо, поближе к его сердцу.
   Лицо дяди растянулось в довольной усмешке.
   — Мерзость, не правда ли? — ухмыляясь, спросил он.
   — За эту дрянь Эрлик сумасшедшие деньги выкладывает? — с трудом выговорил я.
   — Пятьдесят полновесных золотых империков, — гордо произнёс Оливье.
   — Сколько? — выкрикнул я.
   Изо рта полетели пережеванные куски мяса, но я не сдержался. Пятьдесят золотых монет — целое состояние. Я бы прожил на них год. А может и дольше.
   — Жуткая гадость! — сознался я.
   — Словно старые снасти сосешь, — согласился дядя. — Оттого стража не трескают без сердца. В изысканных блюдах важны не ингредиенты, а способ приготовления и ритуал поглощения. Стража лопают так. Режут кусок мяса, жуют и подкладывают дольку синего плода.
   Не хотелось второй раз пробовать горькое мясо, но встретив тяжелый взгляд Оливье, я подчинился. Глубоководный томпондрано, как был мерзостью, так и остался. Я жевал, стараясь не сильно морщиться.
   — Плод! — напомнил дядя.
   Я отрезал часть сердца и положил в рот. Раздавил зубами так, что брызнул сок. Как только плод смешался с мясом, засохшая каша превратилась во что-то неописуемое. С моим кулинарным опытом сравнения не подобрать.
   — Ну как? — покровительственно проговорил Оливье.
   — Необыкновенно! — восхищенно простонал я.
   — То-то же, — смягчился дядя. — Я научу как приготовить стража пурпурного сердца. Раскрою все свои тайны. Я стар, как мировой океан. Меня пора менять за штурвалом, но оставлять пост, не подготовив преемника непозволительно.
   — Пост?
   — В избранных кругах меня величают хранителем вкуса, — он криво усмехнулся.
   — Директор академии говорил, что обязательно тебя найдет и жемчужиной своей коллекции сделает.
   — Слыхал краем уха, — с гордостью проговорил мастер Оливье. — Старый чаровод не знает, что это я, и никогда не выяснит кто я и где плаваю, так что забудь.
   Звучало не очень убедительно, но я на всякий случай кивнул.
   — Да, учитель.
   Дядя откинулся на стуле.
   — Малыш, если через подзорную трубу поглядеть, не такой уж ты орк, как вблизи кажешься. Может, тебе просто не везло в жизни?
   Я попробовал отодвинуть блюдо подальше, но ошеломляющий вкус стража не позволял сосредоточиться ни на чём другом. Руки не повиновались, разрезая мясо и плод на куски, и пихая в рот.
   Дядя наслаждался происходящим.
   — У стража пурпурного сердца есть особенность. Его можно есть бесконечно, пока не разорвешься от обжорства или, сожрав блюдо целиком, не помрёшь от голода.
   — Но Эрлик... — начал я с набитым ртом.
   — Есть секрет, и чёрный его знает, — довольно ощерился Оливье. — Хочешь тоже узнать? Майнай за борт. Проплывешь три круга вокруг шхуны, скажу. Чего вытаращился, как рыба-телескоп? Сдрейфил? Ладно, запоминай пока я добрый. Чтобы убрать побочный эффект стража, выпей молока.
   — Обычного? — причмокивая, удивился я.
   — Клубничного, — передразнил дядя. — Видал как бурёнки клубникой объедаются. То-то же, — добавил он, протягивая пузатый кувшин.
   Я жадно присосался. Молоко потекло по подбородку.
   — Какой ты всё-таки трусливый. Напугался, что станешь первым оборотнем, умершим от обжорства? — осклабился мастер Оливье.
   Допив, я поставил кувшин на стол и повторил позу дяди, откинувшись на спинку стула. Тяжесть в животе быстро проходила. У меня необыкновенный метаболизм.
   Дядя, ухмыляясь, покрутил ус.
   — Перед сном хочу рассказать тебе поучительную историю.
   Я улыбнулся в ответ.
   — Да, учитель.
   Оливье наклонился, опёрся локтями о стол и посмотрел вдаль. Тёмное небо слилось с чёрным морем, а звезды отражались в воде, стирая границу между стихиями.
   — То, что готовишь — лови сам. Моё золотое правило! Заруби на носу и придерживайся до конца жизни! От способа ловли дичи зависит будущий вкус блюда, — он причмокнул губами. — Одному охотиться трудно, вот я и беру помощников. Последнего подмастерья нашёл на одном из островов южного архипелага. Аборигены хотели его сожрать, но я выкупил. Надо признать, переплатил, столь редкостная бестолочь в ученики не годилась.
   Дядя отпил молока из того же кувшина, что и я, и продолжил.
   — Не люблю стража, чересчур насыщенный вкус, — сообщил он и вернулся к рассказу. — Этот гадёныш оказался лунатиком. Поэтому его и хотели сожрать, но дело даже не в этом. Нам потребовался молодой красный дракон. Один из моих давних клиентов заказал Переперченную гору. Мясной торт из драконьего мяса. Мы приплыли к островам. Я исходил весь архипелаг с запада на восток и прекрасно ориентируюсь, где какие твари обитают. Их гнезда, лежбища, кладбища.
   — Полезные знания, — тихо пробормотал я.
   — За огнедышащим гадом отправились на север. Сперва всё шло хорошо. С ними особых проблем не бывает. Слишком тупые и жадные. Мы привязали руноноса к дереву, полили всё вокруг свежей кровью и притаились. Через полчаса приполз дракон. Вцепился в руноноса, а я вынул самострел, прицелился и прикончил тварь.
   — Дракона? Стрелкой? — хмыкнул я.
   — Чтоб мне гальюн усами вытирать! То ж необычный самострел. Его смастерил для меня старый Дагар. О таком-то хоть слышал?
   Ещё бы, о гномьем мастере знали повсюду. Он делал оружие ещё во времена мировой войны. Самонаводящиеся топоры, копья и самострелы с вечным запасом стрел по сей день самое грозное оружие тридцати миров. Кроме магии, конечно.
   — Мой старый клиент из гильдии иллюзий зачаровал его. При обычном размере самострел выбрасывает болт, который быстро увеличивается и прилетает к цели уже размером со снаряд баллисты.
   Мастер Оливье улыбнулся, а я лишь таращил глаза, представляя заколдованное оружие.
   — Ещё увидишь, у меня куча диковинок. Но руль на ветер! Я тысячу раз говорил этому заморышу, чтобы подготовился. Перед драконьим архипелагом наказал выучить наизусть главу из моей книги рецептов. Ту, что о красных драконах. Но этот орк моё распоряжение не выполнил.
   Дядя чистосердечно вздохнул.
   — Когда я пристрелил дракона, он взял пилу и пошел его пилить. Для переперчённой горы нужна вырезка. Я отвлекся буквально на минуту, а эта безграмотная скотина начала с шеи. Представляешь? Он прорвал чешуйчатую шкуру и вырвалось пламя. Даже ветки на дереве обгорели. Меня чуть не оглушило от рёва огня. Дым, жар, — он всплеснул руками. — А вонь! В общем, испепелило ученичка, даже следа не осталось.
   Дядя поднял палец и помахал перед моим носом.
   — Ученье — жизнь! Невежество — жалкая смерть! Я долго ищу пригодного ученика. До сих пор не пёрло. Может подфартит уже! Может, нет, — он вздохнул. — Первый урок окончен. Вали!
   Я обалдело кивнул.
   Спать пришлось на корме. За лакированной клёпаной дверью проходил короткий коридор. Мне перепала крошечная комнатушка напротив дядиных апартаментов. Очень запоминающаяся, без мебели и прочих излишеств. Крошечный иллюминатор. В углу жестяное ведро и три швабры с тряпками. Вместо кровати — не рваный, но вонючий гамак. Подозреваю, что предыдущий подмастерье вдобавок к лунатизму страдал энурезом.

Глава 2. Испытание очищением



   Спал я плохо. Всегда ворочаюсь на новом месте. Особенно, когда воняет, жарко, а за перегородкой громко и разнообразно храпит дорогой дядюшка.
   Измотанный ночными испытаниями, я вышел на палубу и облокотился о борт. В голове ещё крутились отрывки кошмара. За мной гонялся дракон. Прыгал по заледеневшему двору академии и плевался огнем, а вокруг стояли студиозусы и деканы с директором, смеялись и кричали:
   — Не учил! Невежда! Бездарь!
   Я скривился:
   — Какая чушь!
   Пытаясь забыть бредовый сон, я стоял и дышал солёным воздухом, наслаждаясь тишиной и покоем. А потом проснулся дядя и принялся орать:
   — Есть заказ! Будем готовить троллево колено! Плывем в Тролляндию. Дорога займёт три дня. За это время выучи главу о троллях. Моя книга рецептов на камбузе. Ну чего стоишь, бегом! У тебя всего три дня!
   Без шляпы он походил на старую, сморщенную горгону. Редкие пучки покрашенных волос развевались на лысом черепе, как высохшие змеи. Единственный, да еще заплывший злобой красный глаз угрожающе смотрел на меня.
   Оторвавшись от борта, я побрёл на кухню. Читать я, конечно, умею, не зря же в академии дворы мёл, но не люблю. Это же скукотища! Пыльные хрустящие страницы, липнущие к пальцам, тяжелый запах свинца, головокружение и головная боль — никогда меня не прельщали.
   Вздохнув, я открыл дверь, но на корабельную кухню так и не вошёл. В крошечном камбузе попросту не осталось свободного места из-за пяти здоровенных обезьян. Ростом они едва доходили до моего плеча, но за счёт сложенных за спиной чёрных крыльев выглядели больше. Я слышал о них, но и представить не мог, что поутру встречу на кухне.
   — Чего вылупился, кличка есть, или крысёнышем звать? — небрежно спросила одна из обезьян в треуголке и со свистком на шее. — Я боцман, Чича, — представилась она, обгрызая ножку василиска. — Ты не многословный, это радует. Предыдущие ученики, много болтали. Это бесило. Словно дети малые, 'бу-бу-бу, да бу-бу-бу', а на посудине дел по горло.
   Боцман бросил кость в корзину и двинулся на меня.
   — Свали в сторону, всю дверь перегородил, — лениво процедил он, сдвигая меня плечом.
   За Чичей потянулись матросы. Гордо задрав мохнатые подбородки, они прошли мимо меня на палубу, а последний, прыснув от смеха, вручил банан.
   — По местам! — крикнул боцман. — Капитан сегодня не в духу, не будем громко булькать, чтоб не закипел!
   Закрыв дверь изнутри, я прислонился к ней спиной. По-моему, проклятый ошейник всё же задушил меня, и я скончался. Летающие обезьяны, безумные кулинары, исчезающие чернокнижники, вонючий гамак и кругом на сотни миль одна вода. Моё персональное чистилище.
   Стараясь не забивать голову, я наскоро соорудил бутерброд и, запивая водой, оглядел камбуз. На исцарапанном полу в углу сгрудились бочки. На них, рядами до самого потолка, возвышались запечатанные пыльные бутыли. А еще выше, на балках, привязанные верёвками, качались пучки сухой травы. Кое-где уже затянутые паутиной. Из узких окошек едва пробивался свет, отражаясь от надраенных сковород и кастрюль, свисающих с длинной решётки во всю стену. С другой стороны, под столом укрывались мешки и коробки. Над ними висели полки с приправами и посудой, между которой притулилась незаметная книга в чёрном переплете. Наверное, она и есть — дядино хранилище рецептов.
   Поставив чашку с водой на стол, я аккуратно снял кулинарные записи. Тяжёлые! Неужели на свете столько рецептов? Может, это что-то другое? В ответ на немой вопрос на обложке проступили кроваво-красные буквы: 'Собственность мастера Оливье'.
   Я попытался раскрыть книгу, но она не поддавалась. Положив на стол, я вцепился в обложку, стараясь хотя бы оторвать ее от страниц. Даже не сдвинулась. Я уже хотел сходить к дяде и спросить, что делать со склеившейся книгой, но решил напоследок протереть пыльный корешок. Стоило провести ладонью по фолианту и под багровыми буквами появилась тарелка с ножом и вилкой. А рядом тушка василиска, морковь, лук и соль. Пока я не дотронулся до них, изображения оставались тусклыми, но от прикосновения — посинели. Подцепив пальцем василиска, я передвинул его на тарелку. За ним отправил морковь и лук, а уж следом соль. Рисунок вспыхнул красным и погас, растворившись в тёмном фоне обложки. Из книги раздался мерзкий хохот.
   — Что за ерунда? — не выдержал я.
   Мне никто не ответил.
   — Глухонемая, — пробормотал я. — Или тупая.
   На чёрной обложке проступил розовый румянец возмущения. Я ухмыльнулся.
   — Ага! Тебе не всё равно!
   Книга не отреагировала. Тогда я снова коснулся корешка. Опять появилась картинка. Только вместо тарелки рожица со злобным выражением и кулаком, сжатом в угрожающем жесте.
   — Чего ты ругаешься, — мягко проговорил я. — Мне главу о троллях почитать бы, и всё. Оливье приказал.
   Первая рожа исчезла, и вместо неё появилась другая, с дразнящимся, высунутым языком.
   — Не веришь? Или не хочешь?
   Проступила следующая физиономия, с надменным лицом и задранным подбородком.
   — Так, да? Пойду, мастеру нажалуюсь.
   Мордаха закатила глаза и отвернулась.
   Бросив книгу на стол, я выскочил из камбуза, зацепившись за мусорную корзину, и чуть не упал. Обернувшись, посмотрел наверх. Дядя стоял на мостике, прислонившись к штурвалу. Обезьяны поднимали большой парус на грот-мачту.
   — Сачкуешь, крысёныш? — крикнул Оливье.
   — Учитель, книга не слушается!
   — Так заставь её, заморыш. Мне что, всё за тебя делать? Кто готовит, тот и ест!
   Решив не искушать судьбу, я вернулся на камбуз. Книга хохотала. Новая круглая рожица каталась по обложке, смеясь во весь рот. Переплет покраснел так, что пропала надпись: собственность мастера Оливье.
   Присев за стол, я подпёр кулаком подбородок и уставился на сборник рецептов.
   — Что бы с тобой сделать? — глухо пробормотал я. — У тебя есть магическая защита? Может тебя поджечь или утопить?
   Книга продолжила смеяться ещё громче.
   — Не боишься, да. Давай договоримся, если ты такая смелая?
   Вместо рожицы появилась рука с вытянутым указательным пальцем, двигающимся вправо-влево.
   — Не хочешь, да, и пожалуйста.
   Я встал и заходил между столом и решеткой со сковородами, меряя шагами камбуз. Кажется, я начинал понимать, почему предыдущий ученик не прочитал про красных драконов. Он не смог открыть книгу.
   — Выбора не оставляешь. Если не узнаю про троллей, то погибну, но до этого я тебя сожру! Ты же поваренная.
   Книга снова разразилась хохотом. То же мне, кладезь знаний!
   — Я оборотень! — грозно предупредил я.
   Черный фолиант странно вздрогнул и замолчал на мгновение, а потом собрался с силами и завыл по-волчьи.
   Плюнув в мусорную корзину, я развернулся и под продолжающееся ржание выбежал с кухни, хлопнув дверью.
   Оливье стоял за штурвалом. Несмотря на грохот, он даже не посмотрел в мою сторону. Обезьяны исчезли, поэтому я всё же забрался по лестнице и подошёл к нему. Он зыркнул красным глазом.
   — Сколько по сторонам не смотри, за тебя никто меню не составит. Даже заклятья не спасут!
   — Но во мне нет магии, — возразил я.
   — Дурень, магия есть в каждом. Даже в самом блёклом.
   — Но...
   — Не спорь, ученик.
   Скривившись, он отвернулся.
   — Выбрось меня за борт, — устало проговорил я, но дядя не ответил.
   Я вздохнул и спустился на палубу. Тоже мне крестный. Верь после этого поварам. То есть виртуозам, конечно! Художникам! Маэстрам всяким вшивым! Что теперь делать? Я ведь не полный профан, всё-таки в академии служил. Знаю, что волшебную книгу не уничтожить. Значит, и запугать не получится. То есть единственная возможность её вскрыть — договориться. А как договориться с волшебным фолиантом? Сказать кодовое слово? Только я его не знаю, если оно вообще есть. Наверно, книга откликается на голос владельца, то есть мастера Оливье. Попробовать скопировать. Вряд ли получится.
   — Зюйд-Зюйд-Вест! — громко выкрикнул дядя на мостике.
   — Зюйдовей некуда, — пробормотал я. — Три дня жить осталось.
   Так! Мои знания о магических книгах не в меру скромны. А что я знаю о троллях? Кажется, они каменеют на солнце, и... Я задумался... и всё. Видать, о книгах я знаю больше. Что же делать? Три дня пролетят быстро. Я ещё так молод. Я огляделся. На носу рядом с бушпритом сидел боцман и курил трубку. В безнадёжном деле сойдет любая помощь. Я подошел поближе.
   — Давно служишь на корабле, Чича?
   — Дольше, чем ты небо коптишь. Вали, не причаливай ко мне. Я не повар, я матрос. Как открывается книга, понятия не имею. Уяснил?
   Я кивнул и отошел подальше. Сложно не понять, когда тебя посылают. Вот только куда деваться в открытом море, я и плавать-то не умею.
   Вернувшись на камбуз, я пощупал книгу и провёл пальцем по корешку. Появились изображения кофейных чашек и кусочков сахара со знаком вопроса.
   — Надо угадать, сколько сахара в какую чашку положить, да?
   Книга зашуршала страницами, словно согласно зашептала.
   Я задумался. В чём логика загадки? Кофе и рафинад? Сколько кусочков положить в чашку? Можно пить кофе без сахара или нет? В чём смысл? Непонятно. По-моему, его нет, и книга надо мной издевается.
   — Бесстыжая! Когда меня сожрет голодный тролль, буду умирать и винить тебя!
   На обложке появилась подмигивающая рожица и жирная надпись: давай-давай!
   Мне приспичило стукнуть по книге как следует. Я даже огляделся в поисках чего-нибудь тяжелого. Под руку подвернулся увесистый молоток для отбивания мяса. Подхватив его, я сделал пробный замах.
   По фолианту прошла рябь, словно книга вздрогнула в ожидании удара. И я вдруг подумал, что её вредный характер и показное равнодушие совсем не от хорошей жизни. Она боится учеников потому, что они не отличались аккуратностью. Похоже на правду? Ещё как. С трудом могу представить чистоплотного лунатика с недержанием. Будь я сборником рецептов, тоже бы шарахался от такого пачкуна. А если представить, что для книги все мы на одно лицо, понятно, чего она стервозничает. Ученики для неё прямо-таки воплощение зла. Вот только, как ухаживать за волшебными книгами? Наверное, так же, как за обычными — бережно.
   Положив молоток, я подошёл к ней и погладил обложку.
   — Прости. Мы неправильно познакомились. Меня зовут Люсьен. Я новый помощник мастера Оливье. Обещаю всегда мыть руки, чтобы тебя не испачкать. Беречь от воды. Не оставлять раскрытой. Страницы не загибать и не рвать. На ночь в полку класть. У тебя есть пожелания?
   Прошло около минуты. Я уж распереживался, что монолог прилежного студиозуса прошёл впустую, когда на обложке проступила надпись: 'Обещаешь чистить меня, протирать корешок и разгладить все заломы'?
   — Клянусь! — торжественно проговорил я.
   В ответ под надписью появилась широкая улыбка.
   Я тоже засиял и добавил:
   — Буду очень-приочень стараться.
   — 'Хорошо', — согласилась книга появившейся на обложке надписью. — 'Навредить мне сложно, но когда лупят, топят и жгут — гадко и обидно'.
   Я сочувственно кивнул в ответ.
   Книга сама раскрылась на необходимой странице. Сверху крупными буквами шла жирная надпись: тролль.
   — Спасибо, — вежливо поблагодарил я.
   Настроение поднялось. Моя первая победа.
   Я с воодушевлением прочёл.
   Тролль — тварь уравновешенная. Орудует рассудительно, передвигается неспешно, соображает туго. Селится в гнезде из окатышей у тихой воды. Смахивает на старую, замшелую глыбу. Живёт неведомо сколько, да и какая разница, возраст на вкус не влияет. Ноги толстые и жирные. От солнца и сильного испуга превращается в камень.
   Я перелистнул страницу на схему разделки тролля. Каждая часть отделялась пунктирной линией и подписью: рулька, окорок, толстый филей, вырезка.
   Я вздохнул, неужели это тоже учить. Засада! Но следующая страница слегка подняла боевой дух: 'Как ловить тролля для вкусных и здоровых блюд'.
   Главное не дать твари стать камнем, иначе не размягчишь!
   Способ первый: ночной. Ищешь гнездо по запаху. Для приманки берёшь забродившее какозье молоко. Как стемнеет тролль проснется и полезет пить. Пока он занят, незаметно подберись с подветренной стороны, быстро накрой голову тёмным, не пропускающим света, мешком и нанеси один точный удар под третий шейный позвонок. Отдели башку и завяжи мешок, а то тролль окаменеет, даже если свет попадет на отрезанную голову.
   — Забава та ещё, — пробормотал я. — Неужели для первого раза не могло что-нибудь попроще достаться?
   Книга хмыкнула и перелистнула на следующую страницу.
   Способ второй: для учеников. Берёшь мешок и дубину. Находишь гнездо, накрываешь башку. На закате тварь просыпается, глушишь и режешь ногу. Голову можно не трогать, но тогда надо пилить в два раза быстрее, чем в ночном способе.
   Я присвистнул. Ничего себе лёгкий способ, отхватить кусок от живого тролля.
   — А третьего способа нет?
   Книга перелистнула страницу на: 'Приготовление троллева колена'.
   — Понятно, — бледнея, пробурчал я.
   Что ж, спрошу у дяди, какой способ выбрать.
   — Огромное спасибо, — поблагодарил я фолиант. — Можешь закрываться, я тебя на место поставлю.
   Книга захлопнулась. Я водрузил её на полку и вышел. Закрыл за собой дверь камбуза и только тогда, с невнятным воплем, радостно подпрыгнул. Я победил книгу, и поглотитель с ними, с троллями.
   Боцман, все ещё курящий трубку, кивнул и дружелюбно крикнул:
   — Поздравляю!
   Оливье глядел на меня с мостика и улыбался.
   — Я в тебе не сомневался, — гордо сообщил он.
   Я расцвел. Так редко слышу похвалу, что уже забыл, как она звучит. Поднявшись на мостик, я подкатил к дяде и, продолжая лыбиться, спросил:
   — Дубиной вооружимся, верно? Ведь это способ для начинающих?
   — Чего? — искренне изумился он.
   — Способ охоты на троллей. Второй для учеников, я и подумал...
   — А, ты об этом, — догадался Оливье. — Подзабыл, что там начиркано в рецептах. Я делаю так. Нахожу гнездо! Это не сложно. Большая куча камней, от которых больше всего воняет. Жду вечера. Когда смеркается, хватаю то, что похоже на тролля, и тащу в воду. Они всегда у рек селятся.
   — И что? — не понял я.
   — Топлю, — веско ответил дядя.
   Я всё ещё хлопал глазами. Потому что, он вздохнул и добавил:
   — Тролль тонет. Солнце заходит. Он превращается из камня в себя, набирает воды, захлебывается и дохнет. Главное следить, чтобы не всплыл раньше времени. Режешь ногу и возвращаешься на корабль.
   — Зачем я способы охоты читал? — разочаровался я.
   Дядя хмыкнул.
   — Читал? Иди, учи наизусть. Вечером доложишь. Раз, два!
   Демонстративно отвернувшись от меня, он громко крикнул:
   — Зюйд-Зюйд-Ист!
   Я вздохнул и с понурой головой спустился вниз.
   — Курить будешь? — спросил Чича, стоя у двери на камбуз.
   Я помотал головой:
   — Это вреднее просроченного зелья.
   Приблизив ко мне пушистую морду, он прошептал:
   — Второй год её не может вскрыть. Она дуется, и ни в какую.
   Крякнув, боцман развернулся и пошел к носу корабля, насвистывая между зубов:
   — Капитан, капитан, улыбнитесь!
    Да не скальтесь, не скальтесь ля-ля.
    Капитан, капитан, усмехнитесь!
    Ваша рожа ведь флаг корабля!
   Я пожал плечами и снова вздохнул. Приятно, что всего за утро у меня получилось то, с чем дядя не может справиться два года. Выходит, моя первая победа, не только над книгой. Жаль, что учить всё равно придется. Я вспомнил покрытые буквами страницы. Как много никому не нужных знаний. И вздохнул. Декан факультета перевоплощений пытался привлечь меня к своему искусству, по его мнению, оборотень должен хорошо превращаться. Из чистого упрямства он провозился со мной около месяца, но всё же сдался. Заставить меня учиться даже с затрещинами, пинками и магическими оплеухами — совершенно невозможно. А опасные заклятья в академии строго запрещены.
   Раз уж со мной не совладал маг, у дяди тем более не получится. Я усмехнулся и решительно махнул на камбуз. Самое время подкрепиться. Целая кухня в моём распоряжении. Разве можно мечтать о чём-то ещё.
   Вынув из кастрюли кусок мяса, я запихал его в рот целиком и начал жевать. Как же это приятно, чувствовать живительное тепло, спускающееся в желудок. Что может быть милее для оборотня?
   Влетевший в дверь мастер Оливье виртуозно подгадил мою радость.
   — Вали в трюм! Покорми какозу и принеси ногу минотавра!
   Я чуть не подавился. Зачем так орать? У меня отличный слух. Дожевывая на ходу, я выскочил на палубу и, распахнув люк, полез по лестнице вниз.
   В прохладном трюме пахло сыростью и солью. Какоза заблеяла, так что я сразу её нашел. Держась подальше от дюжины рогов, я нашарил в полутьме пучок сена и бросил в неё издалека. И не дожидаясь благодарности, вцепился в ногу минотавра. Она висела у самого потолка, но на корабле правильнее говорить — под палубой.
    Я справился за десять минут. Завалил какозу сеном и, довольный, вылез наверх, держа на плече здоровенную ножищу.
   Дядя уже стоял у штурвала. Махнув ему рукой, мол, 'учитель, всё исполнено', я вернулся на кухню. Положил мясо минотавра на стол. Никакого покоя от этих маэстро-виртуозов, пожрать спокойно не дадут.
   Не успел я снять неподъемную ношу и запихать в рот салатный лист, как мой мучитель прибежал опять.
   Оливье гонял меня весь день. К вечеру, я так вымотался, что уснул ещё до того, как упал на вонючий гамак. Даже дядин храп больше не донимал.
   
   Проснувшись, я выбежал на палубу по естественной надобности. Солнце поднималось из-за моря, и вода пожелтела, в основном не из-за моих усилий. Вслед за кораблем скакали стайки долфинов. Брызгались, стрекотали, играли и махали длинными костяными плавниками. Треугольные чешуйки переливались в мягком свете восхода. Вода успокаивающе пенилась, стукаясь об борт. В парусах баловался ветер, хлопая кливерами. Красиво, аж дух захватывает!
   Мне уже нравилась жизнь на корабле. Когда-нибудь я стану опытным мореходом. Я ухмыльнулся собственным мыслям. Оборотень превращается в морского волка, тот ещё каламбур.
   Я потянулся, задрав голову к облакам. Набрал полную грудь воздуха и неспешно выдохнул, согнувшись к палубе. Зарядка на свежем воздухе крайне полезна для молодого растущего организма. Я перешёл к наклонам, но отвлекли подозрительные тёмные пятна. На досках, прямо перед моим носом, отпечатались крошечные ноги. Вполне обычная ступня. Пальцев, и то всего семь, только очень маленьких.
   Изучив направление следов, я похолодел. Они вели на камбуз. Сняв с пожарного стенда топор, я на цыпочках подкрался к корабельной кухне. Толкнул ногой дверь и с воплем ворвался внутрь. Меня встретил испуганный крик книги рецептов, кажется, я её разбудил.
   На камбузе царил кавардак. Даже паутина с пучков травы облетела. Переступив через разбросанные по полу разодранные коробки и поваленные бочки, я пробрался к полке. Бросил топор и, схватив чёрный фолиант, погладил корешок и мягко прошептал:
   — Извини.
   Книга нервно вздохнула и порозовела. На обложке проступила укоризненная мордочка.
   — Не нарочно клянусь, — пробормотал я. — Здесь всё перевернули, и я испугался. Ты что-нибудь видела?
   Укоризненная мордочка отрицательно покачала головой.
   — Понятно, — разочарованно протянул я.
   Поставив книгу на место, я взялся за уборку. Посуда валялась по полу. Кастрюли на сковородах, ножи и ложки в мисках. От продуктов остались лишь кости и огрызки. Я с трудом узнал ногу минотавра по обглоданной голяшке.
   Выдвинув ящик, я сложил столовые приборы, стараясь не путать. Вилки, с любым числом зубьев, в одно отделение. Ложки, всяких размеров, в другое. Ножи между ними. Зачарованная квадратная коробочка — к ножам или к вилкам? Я задумался, а когда вспомнил откуда она и для кого, похолодел. Как можно было забыть? Фарцовщик говорил, что капитан Джо состоит в круге чернокнижников и обязательно прикончит меня, если что-то пойдет не так.
   Я с дрожью заглянул под крышку. Внутри, на чёрной бархатной подложке, лежали крошечные червонные цепочки. Что за ерунда? Неужели именно эти побрякушки я тащил капитану Джо?
   — Что там у тебя? — недовольно просипел дядя.
   Он стоял у двери в одной матроске и панталонах и потирал повязку на глазу.
   — Погром! — неуверенно ответил я. — Проснулся, а тут кто-то всё сожрал и разбросал.
   — Ага, — подтвердил дядя, отлепив руки от лица. — Вижу.
   Пнув подвернувшуюся под ногу кость, он ступил на камбуз и, оглядев беспорядок, вздохнул.
   — Наверно, я проклят источником магии, — пробормотал он. — Если второй раз подряд получаю в ученики лунатика. В чём мои прегрешения? Ходящий по ночам оборотень, это уже чересчур. Ещё говорят, что самое страшное в море штиль. Ха!
   Он грозно посмотрел на меня и с надрывом произнес:
   — Прости, малыш, но тебе лучше утопиться. Поверь, самому не так мерзко.
   Я встряхнул головой и невольно отступил назад, прижавшись к полке.
   — Учитель, это не я. Я спал.
   — Все вы так говорите, — пробурчал он. — На моем судне закон. Никаких лунатиков!
   — Я не он!
   — Все это говорят.
   — Я же, правда...
   — Тогда кто? — закричал дядя. — В себе я уверен. Обезьяны прилетают к завтраку или, когда я надену треуголку.
   Оливье топнул ногой.
   — Она что, на мне? — свирепо продолжил он и зачем-то шлёпнул себя по лысине.
   Я замотал головой. Шляпы не было.
   — Тогда кто? — повторил он.
   — Не знаю, — прошептал я, тиская в руках коробочку.
   — Да что ты бормочешь-то там? — проревел дядя и, надвинувшись, выхватил её из моих рук.
   Оглядев трофей, он осёкся на полуслове. Поднес квадратный футляр к покрасневшему глазу. Понюхал и отпрянул.
   — Откуда коробка? — с дрожью потребовал он.
   — С пола, — неуверенно протянул я.
   — Тишина на палубе! — взревел Оливье. — Я отдам тебя Эрлику! Буду кормить его стражем пожизненно, пока он тебя обрабатывает!
   Я захлопал глазами. Лихорадочно соображая, что он хочет.
   — Фарцовщик в трущобах мне её дал. Сказал, чтобы капитану Джо в порт отнёс, грошик сулил. Я очень хотел есть, и согласился. Когда нашел четвертый причал, капитан Джо по кабакам шлялся.
   — Морского дракона мне в суп! — заорал дядя. — Что придумал этот олень в тесте?
   Он выскочил с камбуза. Я побежал следом, ещё не понимая, что произошло, но уже чуя вину и близкое увольнение. На этот раз, возможно, с утоплением.
   Оливье заскочил в свою каюту и почти сразу выпрыгнул обратно, сжимая в руках волынку. Старую, с истертыми бурдонными и обломанной игровой трубками. Бурдюк покрывали весёлые, с цветочками, заплатки.
   — Следы, — указал я на палубу.
   Судя по направлению крошечных пальчиков, отпечатки босых ножек вели от трюма к камбузу, но дядя почему-то решил по-другому. Подкачав бурдюк воздухом, он, осторожно переступая, чтобы не скрипеть досками, подкрался к мачте и вытянулся, прячась за ней. Выглянул и крадучись двинулся дальше. Я на цыпочках последовал за ним. Когда мы подобрались к трюму, он выразительно показал глазом, чтобы я открыл крышку. Я дрожащей рукой ухватился за кольцо и потянул.
   Как только проход полностью раскрылся, Оливье резво прыгнул вниз. Тут уж я за ним не бросился.
   Через несколько мгновений шхуна закачалась и подскочила. Резанул по ушам оглушительный свист, а следом крик дяди:
   — Хватай его!
   Из-за лодочной пляски я стоял на карачках и держать никого не собирался. Особенно того, кто легко раскачивает здоровое судно. Я даже попятился назад, но шхуну снова швырнуло. Палуба наклонилась, и я съехал к открытому люку.
   Из трюма выпрыгнуло мелкое серое существо, похожее на лесную фею, только без крылышек. Из худого создания, сквозь бледно-серую кожу, выпирали кости. А мизерные ножки словно вывернуло задом наперед. На меня смотрели гладкие пятки, а пальцы торчали в обратную сторону. Вот почему я не понял следов и пошёл на камбуз.
   Существо тоже рассматривало меня. На мордочке с грустными влажными глазами и большим, от уха до уха, ртом застыло трогательное выражение. Мне даже захотелось почесать его впалый животик.
   — Лови! — заорал снизу Оливье.
   Я протянул руку. Существо моргнуло. В следующий миг ясное солнечное утро накрыла тень, и с неприятным лязгом захлопнулась у меня за спиной. Запахло сыростью и тухлятиной. Раздался оглушительный свист, а потом тень улетела вперёд, а я, наоборот, назад и шлёпнулся на спину. Распластавшись на палубе, я вернулся туда, где стоял до свистопляски. Только весь мокрый. А оглянувшись, заметил, как мелкая тварюжка проскочила под дверь, ведущую к каютам.
   Дядя подхватил меня под локоть и встряхнул.
   — Смотри в оба, камбала. Тебя чуть не сожрали. Благодари источник, что у кощея нет зубов, — процедил он, недоверчиво следуя за существом.
   Я растерянно моргал глазами, не зная, что сказать. То, что меня проглотили, конечно, объясняло, почему я мокрый, но не укладывалось в голове.
   — Трави по малу, — подтолкнул меня Оливье. — Растворяешь дверь и заскакиваешь внутрь. Будешь живцом. Если опять проглотит, я снова вытяну, не бзди?
   Я не рвался быть приманкой, но крепкий пинок заставил засеменить вперед. Столкнувшись с дверью, я невольно распахнул её и ввалился в коридор. Кощей поджидал. Плоские белые губы растянулись, а пасть с чмокающим звуком расширилась, раздвинувшись на ширину коридора.
   Я зачарованно пялился на чудо, но досмотреть не успел. Дядя пнул меня с разбега. Пролетев над изумленными глазами кощея и его огромным ртом, я врезался в стену.
   За спиной раздался свист, звук вынутой пробки и тишина.
   Оторвав лицо и тело от перегородки коридора, я зачем-то отряхнулся и повернулся к Оливье. Он затыкал обломанный конец игровой трубки.
   — Фортануло, — облегченно сказал он и скрылся в своей каюте.
   Я стоял в коридоре, не зная, что делать дальше. Словно прочитав мои мысли, дядя крикнул из комнаты:
   — Вали, отмой слюни этого ублюдка! Засохнут, даже магией не соскребёшь.
   Стянув рубаху, я рванул на палубу к ярко-синей бочке. Дядин клиент из гильдии Водолюбов зачаровал её для превращения морской воды в питьевую.
   Умывшись и прополоскав рубаху со штанами в стоящем рядом корыте, я развесил вещи сушиться, а сам вернулся на камбуз. Не страшно, что в одних панталонах, обезьяны еще не прилетели и на корабле кроме нас с дядей никого. Тем более, что кощей кощеем, а обед по расписанию. Мастер Оливье, как обычно, разрушил мои скромные кулинарные мечты. Выскочив из апартаментов, он двинулся прямо на меня. Я по привычке отступал, пока не уперся спиной в мачту. Тогда дядя проворно выхватил кинжал и упер мне в горло. Лезвие оказывается очень холодное.
   — Ты намеренно поджидал меня у Единорога? Давай, лепечи, крысёныш!
   Я хотел помотать головой, но с лезвием у горла это не просто. Поэтому, осторожно одними губами выдохнул:
   — Нет.
   — Не лги, заморыш! Чем купил тебя Джо?
   — Ещё ничем, — правдиво ответил я. — Я же говорил, что на корабле его не застал.
   Дядя надавил на кинжал, так что лезвие оцарапало кожу.
   Я взвизгнул.
   — Честно, не вру!
   — Ты не знал, что принёс на мой корабль кощея?
   — Не знал, не знал, — подтвердил я два раза, для пущей убедительности.
   — Ладно, — неожиданно быстро согласился мастер Оливье, спрятал оружие и отпустив меня, отошел на шаг.
   — Садись, — сказал он, показывая на стул, на котором день назад я пробовал стража лилового сердца.
   Я сел. Глупо спорить с вооруженным маэстро. Особенно, если принес на его корабль кощея. Кем бы он ни был, этот кощей.
   — Что с тобой делать, пожиратель рыбьих потрохов? — пробасил дядя.
   Я кивнул. Если он не знает, это хорошо. Ещё недавно казалось, что он знает, и кинжал у моего горла красноречиво намекал на то, что именно он собирается делать.
   — В чём состоял ваш план?
   — Ваш? План? — глупо повторил я.
   — Да! — выкрикнул дядя. — Если бы кощей покончил с провиантом, он сожрал бы нас, дрыхнущих и ничего не подозревающих, тыща горбатых моллюсков тебе в глотку.
   — Впервые кощея видел, — искренне проговорил я.
   — Ну, надо же, крысеныш, — язвительно произнес мастер Оливье.
   — Взаправду! Я не представлял, что такие вообще бывают. А как в него еда помещается?
   Дядя нагнулся ко мне.
   — Слушай, заморыш. Мне мерещится или ты кайфуешь? От тебя ничем не несёт, значит ты не пьешь. Ты нюхаешь дурман-пыльцу?
   Вытаращив глаза, я медленно помотал головой.
   — Ох, не верю я тебе, зелень подкильная.
   — Не вру!
   Дядя отошёл, бросая косые взгляды и подкручивая усы.
   — Свистать всех наверх, — наконец рявкнул он, — из этой бухты курс один. Я не плаваю с учениками, которым не верю, — и покачал головой. ?— Пора провести обряд очищения!
   — Нет, нет, нет, не надо? — испуганно проблеял я.
   — Видать, ты о нём слышал, — обрадовался Оливье.
   — Не надо, — еще тише забурчал я.
   — Надо, Люся.
   Я нахмурился. Ненавижу, когда коверкают моё имя. Само по себе Люсьен звучит вполне отвратительно. А Люся — ни в какие чары не лезет. Я бы обиделся, если бы не надвигающееся испытание. Про обряд дядя явно не шутил.
   Сходив на камбуз, он принёс соль и отсыпал на палубу. Обходя вокруг стула, заключил меня в солёный круг. Мне ничего не оставалось, как тихонько сидеть, поджав ноги.
   Покончив с просолкой, мастер Оливье припёр с кухни кастрюли. Наполнил водой из синей бочки и расставил за белой чертой.
   Сходил в свою каюту и выволок огромное зеркало на колесиках, в оправе из чёрного дерева, местами потрескавшегося и сколотого. Поставил напротив меня, а сам спустился в трюм и притащил клок сена. Ещё вчера я кормил им какозу.
   На мой многозначительный взгляд процедил сквозь зубы:
   — Какозе не пригодится, она своё отплавала.
   Я вздохнул, жаль животину.
   Дядя вытащил из кармана чёрные, расшитые серебром перчатки и надел на руки. Расправил и посмотрел на меня.
   — Поднять паруса! — бодро пропел он, протягивая мне сено. — Что смотришь? Плюй, давай.
   Я плюнул, а что ещё оставалось, наплевать на всё и терпеть.
   Скрутив солому со слюной, Оливье подошёл к зеркалу и принялся обводить моё отражение. Получалось не ахти, но, насколько я слышал, точность в таких церемониях не важна.
   Закончив, дядя бросил солому под зеркало и встал за моей спиной. Я, зажмурившись, ждал. Он положил мне руки на затылок и забормотал.
   — Открой нам то, что скрыто, око всевидящего.
   Не выдержав, я подглядел. Моё отражение исчезло. Только не так, как Чёрный Эрлик с корабля. Совсем по-другому. Оно встало и ушло. Теперь в зеркале отражался стул и дядя с растрепанными по лысине волосами, часть соленого круга, кастрюли с водой и полкорабля. Прямо как на самом деле, только без меня.
   Пока я отвлёкся от зеркальных перевоплощений, мастер Оливье ловко дернул меня за руки. Загнул их за спинку стула и со сноровкой, показывающей недюжинный опыт, связал меня. Особенно озаботившись тем, чтобы я не встал.
   Тем временем отражение вернулось обратно и село на стул.
   — Меня прокляли? — испугано завопил я.
   Никогда не слышал, чтобы отражения разгуливали, куда им вздумается. Видимо, обряды очищения проходят по-разному. Боюсь, только цель у них одинаковая. Тебя очищают ото лжи и скверны, и ты говоришь одну правду. Как минимум, до тех пор, пока не закончится обряд.
   — Сейчас узнаешь, — пообещал дядя.
   Он обошёл вокруг меня и вытащил одну из своих сабель.
   — Не надо, — панически завизжал я.
   Оливье ударил меня саблей. Плашмя. По лбу. Так, что лезвие заходило ходуном и, пока оно вибрировало, приложил к поверхности зеркала.
   По отражению прошла рябь. На несколько мгновений исчез я и всё остальное. Затем появилось снова, а моё отражение насмешливо пропищало:
   — Не надо.
   — Чего дразнишься? — обиженно спросил я.
   — Чего дразнишься? — продолжило издеваться отражение.
   — Будешь задираться...
   — Чего ты? Разревешься? — грубо ответил мой двойник.
   В ответ на нашу перепалку Оливье рассмеялся и, подойдя поближе, наступил мне на ногу. Я вскрикнул, а он воспользовался моим раззявленным ртом и запихал кляп.
   — Якорный клюз завали, крысёныш, — душевно предложил он. — Будешь мешать общению.
   Я помотал головой, но дядя не обратил на это внимания.
   — Опробуем! Как тебя зовут?
   — Люсьен, — ответило моё распоясавшееся отражение.
   — Ты знаешь капитана Джо?
   — Да.
   Я чуть не взревел от негодования. Что значит, да? Я его не знаю.
   — О как! — пожевал губу дядя. — Давно вы воду мутите, Люся?
   — Недавно.
   Я вскрикнул и попытался встать, но мастер Оливье на славу постарался, привязывая меня к стулу.
   — Где свели знакомство?
   — Мы не знакомились, — ответило отражение.
   — Как так? — растерялся дядя. — Растолкуй!
   — Я его ни разу не видел. Знаю, что он капитан каравеллы пришвартованной у четвертого причала в Черногорске.
   — Откуда набрался?
   — Фарцовщик сказал. Он предложил отнести капитану Джо заговоренную коробочку и сказал, что тот заплатит грошик. Я согласился.
   — Он разъяснил, что в коробочке? — почти ласково пропел дядя.
   — Нет, сказал, коробочку нельзя открывать, иначе капитан Джо убьет меня, а ещё, что он состоит в кругу чернокнижников.
   Оливье прыснул.
   — Джо? Колдун? Нет, крысёныш. Ты не врун, ты слабоумный орк.
   Взяв другой стул, дядя уселся рядом с зеркалом.
   — Видать, мой старый дружище Джо следил за мной и слышал наш базар у Единорога. Швартовый буй...
   Дядя не успел договорить. Последние слова заглушил шум крыльев. Вместе с которым на корабль приземлились летучие обезьяны. Боцман вскинул руку в приветственном жесте. Матросы повторили, и дружной толпой ломанулись на кухню.
   — Завтрака не будет! — крикнул Оливье.
   Обезьяны остановились. Чича нехотя обернулся и с недоумением посмотрел на дядю.
   — А как же договоренность, — начал он, — питание не зависит от объёма выполненной работы!
   — Договоренность никто не отменял, — согласился Оливье. — Я тут ни при чём. Этот заморыш! — он ткнул пальцем в отражение, но поправился и показал на меня. — Припёр на корабль кощея. Не сам дотумкал, его развели, как последнего орка, но притащил он.
   Боцман подошел ближе.
   — За борт? — с интересом спросил он. — Стул, конечно, жалко, но я обещаю достать похожий.
   Я встрепенулся. Куда? Я не виноват, меня подставили. Я попрыгал вместе с путами, но верёвки держали крепко. Попробовал вытолкать кляп, но дядя заткнул меня, как бочку с огурцами.
   — Ещё не решил, — задумчиво буркнул Оливье.
   — А что, провизии ни крошечки? — поинтересовался боцман.
   — Пусто, как в его башке.
   — Тогда, давай, его и сожрём? Что готовят из оборотней? — предложил Чича.
   Это уж слишком. Я что, безмозглый тролль, чтобы меня готовить? Я снова задёргался, пытаясь встать, но опять потерпел фиаско. Заговоренные они что ли, эти путы?
   — Для собачьего супа нет ростков бамбука, ползучего пырея, житника, кобелиных семян, — отрешенно заметил дядя. — Да и вкус средненький.
   Я поперхнулся кляпом от возмущения. Мало того, что собираются съесть так, я еще, оказывается, и не вкусный. Вот перегрызу веревки, всех покусаю и сбегу!
   — Но проучить надо, — продолжил дядя. — Чтоб надолго запомнил, что под одним парусом плывём. А то, этот заморыш за кусок мяса всех нас продаст.
   — К ворожее не ходить, — подтвердил боцман.
   Я протестующе завертел глазами, убедительно мыча в своё оправдание.
   — Думаю, бросим его так. Путь неблизкий, пускай до Тролляндии правду говорит, жаба гальюнная.
   Чича улыбнулся во всю мохнатую морду.
   — Складно.
   Я облегченно вздохнул. Подумаешь, посижу связанный. Ничего. Бывало и хуже.
   Приняв решение, дядя ушёл, а вот боцман остался. Сев на его место, он подпер морду кулаками и уставился на моё отражение. Матросы собрались вокруг.
   — Всегда хотел узнать... — задумчиво начал Чича, — когда превращаешься, всё тело увеличивается или нет? А то всякое болтают.
   — Всё, что требуется для боя, — ответило отражение.
   — Это смотря с кем воевать, — хитро проговорил боцман. — Слыхал, оборотни в брачный период перекидываются, правда?
   Матросы радостно заржали.
   — Брехня, — ответил мой двойник. — При превращении кровь приливает к мускулам и отходит от половых органов, поэтому в брачный период перекидываться глупо.
   На этот раз ревели все. Боцман, команда и Оливье у штурвала. А я весь красный и связанный сидел на стуле. Лучше бы меня съели или выкинули за борт.
   — А ты самку уже нюхал? — отсмеявшись, продолжил боцман.
   — Нет, — отмахнулось отражение. — Я ещё не достиг половой зрелости. Ритуал не провели, у нас с этим строго.
   Я закрыл глаза. Еще бы уши заткнуть, но руки примотаны к стулу.
   — Разумеется, — ухмыльнулся Чича. — Давно хотел узнать, ты на луну воешь?
   — Бывает, — ответило отражение, — с голоду и не такое учудишь.
   — Когда трюм пустой не до веселья, — усмехаясь согласился боцман.
   — Про рацион справься, — крикнул Оливье.
   — Капитан интересуется, — продолжил командир летучих обезьян, — ты какозу сожрал?
   — Нет, — испугалось отражение. — Я живых отродясь не ел, у меня смелости не хватает. К тому же, я крови боюсь.
   — Уморительный оборотень, — держась за живот проблеял боцман.
   — Хорош пока. За снасти беритесь, ветер меняется, — крикнул дядя. — Ему деваться некуда. Будет торчать, как буй на мели.
   — Главное, чтобы пузыри не пускал! Погнали, мореходы.
   Я открыл глаза. Чича встал, и они всей гурьбой прошли мимо.
   День выдался тяжелым. Из-за неудобного сидения затекли ноги. От кляпа болел рот и жутко хотелось пить. Если я пытался шуметь или мычать, кто-нибудь из свободных обезьян спрашивал у зеркала. До каких лет я писался? Когда первый раз превращался, у меня одежда порвалась? Меня собаки сзади нюхают? За что меня с предыдущей работы уволили? Меня папа в детстве бил или кусал? Волчанкой болел? Бешенство было? А блохи сильно раздражают? Новый ошейник нужен, или я всю жизнь в одном прохожу? А я за кошками бегаю? А летом в будке спал?
   Вечером, когда обезьяны улетели, ко мне подсел дядя. Опёрся о зеркало и долго разглядывал.
   — Моя жизнь опасна, но увлекательна. Если ты выберешь этот путь, захочешь овладеть моим искусством и посвятить себя культу вкуса, ты станешь истинным моим учеником! — в его не скрытом повязкой глазу появился жадный блеск. — Тогда моя жизнь станет твоей. Ты справишься с этим?
   Я не знал, что ответить. Как ни странно, молчало и моё отражение в зеркале.
   — Подумай. Когда захватим тролля, корабль вернется в Черногорск. Если не захочешь быть учеником, оставайся в городе. Теперь попей и иди спать.
   Он вынул кляп и развязал меня.
   Я размял затекшие мышцы и поднялся. Ноги едва слушались.
   Дядя вылил воду из кастрюль на солёный круг.
   — Когда завтра встанешь, убери всё, — приказал он, не глядя на меня, и покатил зеркало в каюту.

Глава 3. Первая охота



   Проснувшись рано утром, я не спешил выходить из каюты. Не хватало снова вляпаться в неприятности, но мочевой пузырь с этим не согласился. Да ещё сон до сих пор бродил перед глазами. Наш шаман из резервации тыкал в меня кривым чёрным ногтем и кричал: 'Ещё не время!'. От его маски с кривыми зубами и вытянутым языком по спине носились мурашки. А от вони старой серой шубы, даже посреди кошмара кружилась голова. Всегда его недолюбливал. А теперь шаман будто прятался в тёмном углу за швабрами. Пришлось покориться организму и приступить к утреннему моциону, а потом и к уборке.
   Выплеснув остатки воды из кастрюль, я отнес их на камбуз. Пожелал доброго утра книге рецептов и нехотя вымыл палубу. Не люблю возиться с водой.
   Дядины слова о том, что его жизнь станет моей, долго не выходили из головы. Я даже подумывал снова вымыть палубу, но решил, что это уже чересчур. Остановился и посмотрел на отражение в корыте с водой. Вроде я. Похож на меня. Я потряс головой. Да что такое? Что я делаю? Давно уже должен сидеть на кухне. Кивнув самому себе, я пошёл на камбуз.
   Тщательные поиски съестного только расстроили. Ни крошечки, ни кусочка. Как говориться, болотника не нашел, а руки испачкал. Что за невезуха! Я уже второй день ничего не ем и во мне разрастается прожорливая бездна. В которую, когда она достигнет небывалых размеров, ухнутся все тридцать миров. Я хотел злобно рассмеяться, но ошейник надавил на кадык, и я передумал. Снял с полки чёрный фолиант и погладил корешок.
   — Есть хочу, — пожаловался я.
   Книга раскрылась и перелистывала страницы, остановившись на тридцатой главе: 'Каша из топора':
   Диетический завтрак на скорую руку: средний топор, моча дракона, сахар, соль и специи.
   — Ыть, — скептически булькнул я, — бегу анализы у драконов брать.
   Но рецепт всё же дочитал.
   Кипяти воду, кроши сахар с солью. Вымытый топор топи и капай драконью мочу. Парь, перекладывай мягкий топор в блюдо. Студи и мни. Кашу в кастрюлю, сыпь побольше специй (топор шафраном не испортишь!), и помешивая, вари до готовности. Подавай горячим (если остынет, лучше сразу выбросить).
   — Любопытно, — произнес я, залезая в полку.
   Кто его знает маэстро-виртуоза, может у него и урина припрятана, как кулинарная добавка.
   — Чего потерял, крысёныш? — с вызовом спросил знакомый голос.
   Я обернулся. Дядя стоял в дверном проеме, хорошо хоть одетый. Следит теперь за мной, что ли?
   — Кашу хотел сварить, — как можно естественней сказал я.
   — Если со стенда пропадет топор, — недобро прищурился Оливье. — Высушу и пущу на строганину. Пристанем к берегу, поешь. До начала превращения успеешь.
   Я вздохнул.
   — Учитель, как скажите. А когда мы сойдем на берег?
   — К обеду, — усмехнулся дядя и вышел с камбуза.
   Я еще раз погладил обложку и поставил книгу обратно на полку.
   — Спасибо, что пыталась помочь, — поблагодарил я. — Не то, что некоторые, высушу, настрогаю. Не вкусный я, уже обсуждали.
   Выйдя вслед за Оливье, я поднялся на мостик.
   — Про капитана Джо расскажи? — попросил я.
   Не то чтобы любопытно, но до обеда куча времени. Смотреть не на что, вокруг бескрайнее море. Есть нечего, а топор нельзя.
   Дядя покосился единственным глазом.
   — Подумал над тем, что я вчера говорил?
   — Конечно, — соврал я.
   Всю ночь только и думал, быть рядом с кухней всемирно известного повара или прыгать за борт. Никак не мог выбрать голод или свобода.
   — Решил?
   — Мне в Черногорске нечего делать, — абсолютно честно сказал я.
   Совсем не значит, что я остаюсь, но звучит убедительно.
   — Хорошо, — повеселел Оливье. — Я стар, и мне позарез нужен ученик. Ревматизм скоро с ума сведет. Отдышка замучила. Зрение ослабло. Если обоняние потеряю, готовить не смогу. Без помощника каюк.
   Я пожал плечами.
   — Бей в рынду, — расщедрился дядя. — Обезьяны сегодня не прилетят, можем потрындеть.
   — Почему не прилетят?
   — Потому, что жрать нечего, — передразнил он мои интонации. — А варить из тебя суп, пока ты нужен, я не разрешаю.
   Я замолчал. Поговорим, в дядином понимании, означает — сейчас, крысеныш, я буду рассказывать тебе правду жизни, а ты заткнись и слушай.
   — Джо — охотник, — начал дядя. — Ловит экзотических зверей за барыши. В высокой кулинарии, как сатир в апельсинах, вообще не смыслит. Зверобой, наоборот, удачливый и ловкий. Мы пересеклись на драконьем архипелаге. С тех пор все беды и начались.
   Оливье скривился.
   — Выдался неудачный день, — нехотя выдавил он. — Занадобилось три драконьих яйца для огненной болтуньи. Выискал гнездо, слямзил яйца и поскакал на корабль. Зацепился за корень и, как назло, одно яйцо расколошматил вдребезги. Вернулся к гнезду, а там уже дракон прилетел, и... разразился шторм. Джо охотился неподалеку, услышал шум и...
   Дядя задумчиво потёр нос.
   — Немного подсобил, — пробурчал он. — Меня словно гиком по голове ударило. Возьми, да скажи. Спасибо мол, проси, чего хочешь.
   Оливье снова замолчал. Рассказ давался ему с трудом.
   — Если бы знать... — неловко потянул он. — Что этот олень в тесте от благородства не треснет. Поначалу сказал, ничё не надо, потом сочтемся, и отчалил.
   — Учитель, извини. А почему ты его оленем в тесте называешь?
   — А-а-а... — отмахнулся дядя, — профессиональный термин для дилетанта, — он выпучил глаза и дурным голосом забурчал. — Чё тута готовить-то, обернул тестом и в печь.
   — Ясно, — изрёк я.
   — Чего тебе ясно, крысёныш? — не выдержал Оливье. — Чтоб ты понимал. Когда я приплыл в Черногорск, Джо уже дожидался в порту. Всё про меня разузнал и собирался нагрузить империков до ватерлинии. Он посмел предложить мне...
   Дядя гордо ударил себя в грудь.
   — Хранителю вкуса! Покупать у него, оленя в тесте, свежую дичь!
   Он замолчал, задохнувшись от возмущения, а я благоразумно решил не вставлять умных реплик. Так и молчали, пока Оливье не собрался с мыслями.
   — Я сказал, чтоб зимовал с раками. С тех пор Джо мне мстит.
   Дядя вздохнул.
   — Надо отдать ему должное, этот спесивый карась крайне изобретателен. Вот кощей! Мочёные-учёные Императорского университета исследований до сих пор бьются над тем, откуда эта скотина взялась. Он не водится ни в одном из тридцати миров, а может убежище ещё никто не разнюхал, непонятно. Я уж молчу про его рацион!
   Оливье взмахнул рукой.
   — Кощей хавает всё подряд, но не меняется. Не худеет, не жиреет. Не растёт, не уменьшается. Вот императорские умники и решили, что он как бы и не жрёт. Всасывает что попало и выбрасывает в свой мир!
   У меня отвисла челюсть.
   — У него что, рот в одном мире, а задница в другом? — обалдевшим голосом спросил я.
   — В яблочко, — согласился Оливье и приставил руку ко лбу.
   Он сощурился, напрягая глаза и покрутив ус, добавил:
    — Хорош болтать, пора буксир тащить! Иди о троллях читай.
   — Да, учитель, — быстро согласился я и ретировался с мостика.
   Не хотелось навлекать на себя очередную порцию дядиного гнева. Лучше спрячусь на камбузе. Там никто не орёт и почти безопасно. Но дойти до кухни я не успел — пропало небо и наступила жуткая тишина. Я запаниковал? Нет. Так, колени подогнулись, голова закружилась, не более. Подумаешь исчезли высокие, голубые без единого облачка, небеса. Сплошь и рядом такое происходит. Ничего особенного. Чернота-то со звездами осталась. Даже еще более яркая, чем ночью, почти не страшная...
   Когда вспыхнул воздушный кристалл на мачте, я почти упал без чувств. Если бы корабль не затрясло и не потянуло вверх, я бы в себя не пришел. А так пришлось хвататься за борт, к которому я съехал. Кристалл сверкнул и потемнел, слившись с небом. Сглотнув, я увидел, как судно оторвалось от воды, а с днища полился солёный водопад. До моря он не долетал, а натыкаясь на преграду, собирался в лужи под корпусом.
   Вся морская гладь, от горизонта до горизонта, растворилась. Словно совсем село зрение, и я уже не видел ничего ближе собственного носа. Только ударившие из кристалла лучи, выхватили из темноты рангоут и неподвижные паруса. Ослепительная вспышка заставила обернуться. Сияние перекинулось с мачт на палубу, пробежало по морёным доскам, залило корму и запрыгнуло на капитанский мостик. Голубой свет озарил Оливье, окутав сверкающим заревом.
   Я прежде не видел, как корабли переходят в другой мир. Хотя всё когда-нибудь случается в первый раз. Свечение обволокло дядю, слепя синим пламенем, и втянулось в штурвал. Корабль заскрипел снастями, повернулся на зюйд-зюйд-вест и бухнулся обратно в воду. Приземлившись настолько мягко, что я даже не упал. Волны с запоздалым напором налетели на борта. Я даже вскрикнул от неожиданности. Такими оглушающими показались вернувшиеся звуки. Тут же появилось небо, солнце и облака. Море расплескалось вокруг, насколько хватало глаз.
   На этом чудеса закончились. Я немного подождал, но, поймав на себе недовольный взгляд дяди, решил не рисковать. Ничего страшного и интересного уже не будет. Успокаивая себя, я ушёл на камбуз. Ноги ещё тряслись, в глазах рябило от резкой перемены света, но всё перебивал никуда не девшийся голод. Чтобы хоть как-то отделаться от навязчивого чувства, я уселся за разделочный стол и подложив руки под голову, закрыл глаза. Дремота навалилась незаметно.
   Я вздрагивал во сне, в животе урчало, отвлекая от прекрасных грёз о зерновой каше из академии.
   — Земля! Земля!
   Проснувшись, я так резко разогнулся, что влетел затылком в полку.
   — Зачем так орать? — пробормотал я, выходя с кухни. — Земли что ли не видел?
   Признаться, мне и самому было интересно. Я еще никогда не выбирался за границы Черногорска, не считая своей родины. А тут настоящий другой мир!
   Перегнувшись через борт, я рассматривал землю. Ничего особенного, тёмная полоска на горизонте. Тоже мне, перемены. Сплошное разочарование. Ожидаешь императорский цирк с великанами и фейерверками, а получаешь сельский балаган с пьяненькими клоунами. Может быть, мы никуда не переносились, а так и остались в нашем мире?
   Я обернулся к мостику. Спрошу у дяди, не убьет же он меня. Но за штурвалом никого не было. Я плотоядно облизнулся на капитанский мостик. Представил, как надеваю треуголку и раздаю приказания команде. Почему бы нет. Надо пользоваться удачным моментом. Дядя сам говорил, что скоро моя жизнь станет его. Так пусть становится прямо сейчас.
   Поднявшись по ступеням, я подкрался к штурвалу и положил на него руку. Тёплое, словно живое, дерево задрожало под пальцами. Я лихо посмотрел в лицо приключениям, и у меня снова отвисла челюсть. Если так пойдет дальше, скоро придется её подвязывать.
   Ради справедливости — было от чего обалдеть. Как только я коснулся штурвала, далёкая земля приблизилась. Я нарочно попробовал несколько раз, прикладывая и убирая руку. Остров наплывал и удалялся, когда я трогал рулевое колесо. Но поразило даже не волшебство, а сам новый мир. Я получил кое-что покруче великанов, жонглирующих вопящими клоунами.
   Из пенящихся волн вздымался цветущий остров-многоэтажный дом. В самом низу со скал сбегала пузырящаяся вода. Из зарослей выбивались сочные зеленые стебли. Лианы обвивали гибкие стволы, тянущиеся вверх и переплетающиеся с корнями еще одного слоя земли, нависающего над предыдущим. Эта толща из камней, кустов и торчащей из скал травы скал тоже льнула к следующему этажу. А дальше всё повторялось снова, опять зеленая чаща, перемежающаяся пригорками и оврагами, и снова неустанные ветви стремятся ввысь, лишь для того, чтобы опутать корни нового слоя земли.
   С корабля, не остров, а точь-в-точь слоёный пирог. Только на каждом корже вместо кремовых завитушек росли деревья, кусты и трава, а марципановые фигурки заменяли скачущие рогачи. Похожие на пресловутого оленя, но без теста и в лохматых шубах, словно заботливая мамочка утеплила их на зиму.
   В середине острова, на одной из прослоек над щиплющими траву рогачами, кралась чупакабра. Под коротким серым мехом бугрились мышцы. Между оскаленных клыков мелькал длинный раздвоенный язык. Хвост подрагивал от возбуждения, а на перекошенной морде, раздувались большие влажные ноздри. Только четыре неподвижных глаза не мигая смотрели на добычу.
   Здорово подглядывать за такой жутью издалека, так и тянет поиздеваться. Я даже сострил:
   — У чупакабры ноздря нюхает, а глаз неймет...
   Зверюга неожиданно прыгнула вверх и исчезла в слое корней и травы, моментально выскочив снизу, рядом с одним из меховых оленей. Рогач лишь повёл ухом, не успев даже повернуть голову, как чупакабра вцепилась ему в горло. Брызнула кровь.
   Я отпрянул от штурвала и замер.
   — Тебя всё же стоило макнуть для порядка, — совсем не злым голосом сказал дядя, укоризненно глядя на меня.
   Увлеченный красотами слоёного мира, я даже не заметил он подобрался.
   — Учитель, извините, — покаялся я, склонив голову.
   — Тебе одного обряда не хватило?
   — До архимаговых подштанников.
   — Тогда, кыш! На первый раз прощаю.
   Я отошёл, пропустив к штурвалу Оливье.
   — Учитель, а что за земля перед нами, это Тролляндия? — дрожа промямлил.
   Дядя занял своё место и, взглянув вперёд, ехидно крякнул.
   — Сдрейфил, ученик?
   Я опустил глаза.
   — Скачи от радости. Туда, — он махнул рукой к слоёному острову, — нам не надо.
   Я шумно выдохнул.
   — За все Черногорские империки, не полезу туда опять, — признался он. — Говорят, есть дыры и похуже, но я бы поспорил. Такого сумасшедшего лабиринта с ненасытными тварями, во всех тридцати мирах не сыщешь, — и добавил порозовев. — Но в самой тёмной, кромешной глубине этой бездны чудищ, пасётся Великий Свин.
   — Кто? — не понял я.
   — Какой ты всё же скучный и дремучий. К тому же единственный в тридцати мирах кто не знает об острове Божественного бутерброда! На море, на окияне, посреди острова на чёрной поляне, стоит Свин печёный: в заду чеснок толчёный, с одного боку режь, а с другого — соли, да ешь. Да?
   Я уже открывал рот, когда дядя зыркнул на меня и продолжил.
   — Завали клюз, крысёныш. Вопрос риторический. На этот остров никто не суётся. Хотя любой пират отдал бы руку и ногу, чтобы посадить в трюм Великого Свина.
   Оливье замолчал. Я немного выждал, чтобы не получить очередную порцию нравоучений, и спросил:
   — Что в этой свинье такого?
   Дядя закрутил ус.
   — Если отрезать от Свина кусок мяса, он сразу нарастет вновь. Его нельзя убить, он очень долго живет. Но главное, он вечный источник хавки, чтоб мою шхуну в водоворот засосало.
   — Правда?
   — Абракадабра! — рассердился мастер Оливье. — Откуда мне знать, заморыш, я его не пробовал.
   Мы задумчиво помолчали.
   — Пойду, о троллях поучу?
   — Вали.
   Я спустился вниз и вернулся на камбуз. Разочаровано пробежался по пустым ящикам, заглянул под стол. Кушать хочется всё больше и больше, а нечего.
   — Быть учеником виртуоза на голодный желудок — тяжело. Какой я по счету?
   В ответ послышалось хихиканье. Я поднял голову и, сняв книгу с полки, погладил обложку.
   На ней мгновенно проступила надпись: ревнуешь?
   — Шутишь? Потрясающе. А сколько их всего было?
   Появились две цифры: три и ноль.
   — Тридцать? — я попробовал загнуть пальцы, но их почему-то не хватало. — Со мной тридцать один. Ого! Часто менялись?
   Книга не ответила. То ли задумалась, то ли не хотела говорить.
   Подумав, что вопрос, и правда, глупый, я сказал:
   — Надо валить, пока всё плохо не кончилось? Оливье предлагал остаться в Черногорске, когда приплывём.
   На обложке появилась голова, пожимающая плечами.
   — Тык, — не стал допытываться я. — Есть время подумать... Про троллей покажи, пожалуйста, — вспомнив несчастную судьбу предыдущего ученика, попросил я.
   Пробежав глазами описание, схему разделки и способы охоты, я остановился на рецепте печёного троллева колена.
   Побольше чеснока на ногу — тролли отвратительно воняют. Для рассола душистый перец, имбирь, мускатный орех, лавровый лист, соль и светлое пиво — лучше брать у гномов пещерное забористое, тогда не надо ковыряться со шкурой, сама облезет. Добавить дикий мед, масло и мягкую горчицу.
   Почистить ногу, промыть в...
   Продолжить я не смог. Слюна текла так, что я не успевал сглатывать. Читать с голодухи кулинарные книги — высшая степень издевательства над собой.
   С другой стороны, чем ещё занять время.
   — А самый странный рецепт какой? — спросил я тёмный фолиант.
   Книга зашелестела страницами, показав оглавление с приписками.
   Принцессы крученые под розовым соусом — постное меню людоеда.
   Драконята копченые — смертельно опасно! Без мага гильдии Огневиков даже не пытаться!
   Левиафан под шубой — охота на левиафанов строго запрещена. Сохранилось всего около трёх сотен страшилищ.
   Малосольный хозяин болота — без заклятья обратного времени, обедом рискует стать повар.
   Скелеты диетические — без эликсира собачьего голода, жестковаты.
   Кетцалькоатль пряный поджаренный — чтобы избежать несварения, перед едой принести человеческую жертву.
   Дальше я читать не стал. Куда уж страннее. Хотя мысли сами потянулись к топору.
   — Земля, земля!
   Я даже не подскочил. Медленно закрыл книгу, сказал: 'Спасибо', и церемонно проследовал на палубу.
   Мы подплывали.
   Тролляндия, в отличие от Божественного бутерброда, была совсем близко. Уже не серая полоска на горизонте, а вполне различимый тропический остров. С сочными цветущими джунглями и яркими плодами, свисающими с низеньких деревьев. С разноцветными птицами, скачущими по веткам и чистым белым песком. Всё как на картинке в кабинете декана Водолюбов, только без девушек, купающихся в море.
   — Мы приплыли? — на всякий случай спросил я.
   Вдруг это не пункт назначения, а какой-нибудь другой остров. Мифический сэндвич или Демоническая шаурма.
   — Три тыщи огненных медуз мне под корму, если не так, — крикнул Оливье с мостика.
   Он уже надел камзол и пристегнул пояс с саблями.
   — Готовь лодку, у берега мелко, корабль не пристанет.
   Я огляделся. Легко сказать, готовь. Где она, эта лодка? Как её готовить? В книге рецептов, что ли, посмотреть? Лодка в яблоках или в собственном соку, а может что-нибудь экзотическое, салат из лодки без опилок. Я вздохнул и потряс головой. Что только с голодухи не придумаешь.
   А правда, как её готовить? На воду спускать? Я в ней не плавал-то ни разу.
   Открыв рот, я уже собирался задать мучивший вопрос мастеру Оливье, но на меня снизошло озарение. Я понял, что услышу в ответ! Решив не нарываться на головомойку, я обследовал борта корабля. Опыт подсказывал, что лодка должна висеть там. Не в трюме же она находится, в самом деле. Но опыт подвёл, лодки нигде не было.
   — Учитель, лодка пропала!
   Мастер Оливье, копавшийся под штурвалом, приподнялся и недоуменно посмотрел на меня. Потом на нос корабля и снова на меня.
   — Когда вернёмся, напомни показать тебя знахарю. Что-то с тобой всё же не так.
   Я нахмурился, знахарей, люблю ещё меньше, чем купаться на глубине, но решил благоразумно промолчать. Проследил взгляд учителя и поплёлся на нос корабля.
   У бушприта, на палубе, стоял загон. Я заметил его, когда пробовал стража лилового сердца, но даже не задумался зачем он нужен. Прямоугольный ящик без крышки, высотой по колено, с широкой доской посередине. Приглядевшись, я увидел весла по бокам, и уключины на бортах.
   Вернувшись к мостику, я крикнул:
   — Учитель, что в лодку грузить?
   Чувствуя себя при этом распоследним орком. Даже сам подумал, что поход к знахарю, не такая уж плохая идея.
   — Тёмный, не пропускающий света мешок и запас воды на двое суток. Остальное возьму я. Нужно быть готовым ко всему.
   — Да, учитель.
   Спустившись в трюм, я нашёл мешок и фляги. После устроенной кощеем зачистки это не составило труда. Кроме несъедобных припасов, в трюме не осталось ничего. Мерзкое создание сожрало всё, даже холщовые сумки. Я уж не говорю про бедную какозу, исчезнувшую вместе с веревкой.
   Выбравшись на свет, я удивлённо присвистнул. На флягах красовалась эмблема гильдии Водолюбов, капля, летящая снизу-вверх. Такие отметки ставили только на бездонные сосуды в мастерских академии. Между прочим, стоят такие фляги, словно золотые. Мечта любого путешественника. Маги обещают, что в такую влезет сто литров воды, а весить будет, как обычная.
   Сложив наши нехитрые запасы в лодку, я вернулся к дяде.
   — Учитель, готово.
   — Спустить паруса! Мочи якорь! — громко крикнул он в ответ.
   Сбежав по лестнице, мастер Оливье поправил треуголку и бодро зашагал к лодке, сдвинув сумку на животе.
   — Бездонный кошель, — гордо заявил он. — Ношу всё самое нужное. Сотню империков. Верёвку. Ложку. Щипцы для оттягивания языка, — дядя усмехнулся. — Маску. Троллемер. Вот кощей твой тоже здесь, ума ни приложу, куда его ещё деть.
    Он забрался в носовую часть, переходящую в бушприт, и встал, напряженно глядя на берег. Я поплёлся следом.
   — Забирайся, морская улитка, время не ждёт.
   Я плюхнулся на скамейку. Глупее, ещё себя не чувствовал.
   — Чего расселся, крысеныш? Слуг ждёшь? У подмастерьев слуг нет! Берись за вёсла.
   Хотя нет, сейчас почувствую.
   — Шевелись, кит без хвоста, твоя неповоротливость бесит, — бросил дядя.
   Он оглянулся.
   — Испытываешь моё терпение, гадёныш?
   Надо же, что-то новенькое. Я уж думал, у дяди для меня всего две клички. Оказывается, он ещё способен на сюрпризы.
   — Нет, учитель. Я не в своей тарелке себя чувствую.
   — Будешь дурить, почувствуешь себя в моей тарелке. Я начинаю думать, что боцман прав, тебя стоит сожрать, — прошипел Оливье.
   Я подхватил вёсла, воткнул в уключины и закрутил ими в разные стороны.
   Грести без воды не только глупо и нелепо, но и неудобно.
   — Прибавь ходу!
   Я попытался вертеть руками быстрее, но вёсла цеплялись за палубу. От стараний я даже вспотел.
   — Поднажми, шкрябка без ручки, — крикнул дядя.
   Я налёг на вёсла, вкладывая оставшиеся силы в фальшивое плаванье, пока не почувствовал, как лодка ударилась обо что-то твёрдое. Под днищем заскрипело. Перестав грести, я огляделся.
   Оливье переступал через борт лодки.
   Я зажмурился.
   — Фляги с мешком не забудь, черепаха замороженная, — гаркнул он.
   Я вздрогнул, но, не услышав криков и всплеска, приоткрыл один глаз и посмотрел на дядю.
   Он крутился на берегу. Мое зрение ещё не настроилось, поэтому Оливье то удалялся, словно я смотрел через подзорную трубу, то приближался, будто стоял на корабле.
   Я потёр глаза. Что за ерунда? Пришлось долго, сосредоточенно вглядываться в дядю. Пока зрение не перестало скакать, и я ни оказался рядом с ним на берегу Тролляндии. Я резко оглянулся. Корабль всё ещё стоял в бухте. На том же месте, где Оливье приказал бросить якорь. Кстати, кому? Обезьяны же не прилетали? Вопросы выскочили из головы, когда я разглядел, что чудо-лодка простерлась от берега до корабля. Её корма вырастала из бушприта и красивой дугой тянулась через бухту к моим ногам.
   — Шустрей, крысёныш!
   Подхватив вещи, я с опаской спрыгнул на берег и, продолжая ошарашено оглядываться, побежал за учителем. Он шёл через полосу прибоя к зарослям, не слишком беспокоясь, поспеваю я за ним или нет. Оливье сверялся со здоровенным компасом, едва помещавшимся в ладонях.
   — Если троллемер не врёт! А он никогда не врёт, как попугай капитана Гморгана! Через полчаса дочапаем до одинокого гнезда на берегу реки.
   Я подпрыгнул, пытаясь заглянуть через дядино плечо, чтобы увидеть троллемер, но он прикрыл компас руками и грозно посмотрел на меня, гаркнув:
   — Не лезь на рожон, салага, — и прибавил шагу.
   Тропинка вилась через прибрежные заросли, огибая деревья. От буйства красок рябило в глазах, а от странных незнакомых запахов ещё сильнее урчало в животе. В сплетении лиан и широких листьев с колючими кустами потерялось даже небо, поэтому я глядел под ноги. Еще не хватало переломать их в дебрях. Мастер Оливье скорее милостиво прикончит меня, чем благородно потащит на своих плечах. Может и понесет, конечно, если решит приготовить из меня собачий суп, но в этом случае, целиком я ему не понадоблюсь.
   Дядя шустро шагал по заросшей лианами тропинке, а я старался не отставать, ступая по его следам, отпечатывающимся во влажном мху. В изогнутых, словно капканы, корнях застревали ноги. Ветки норовили хлестнуть по плечам, а лианы петлями затягивались на руках. Причём только на моих. Оливье распоясавшиеся джунгли совсем не замечал, ловко продвигаясь к намеченной цели. Хорошо ещё, что троллемер взаправду не ошибается. Через полчаса мы выбрались из буйных зарослей на равнину. Такую же бесконечную, как покинутое море. Тут тоже колыхались волны, только из травы, и уходили мохнатым бурунами за горизонт.
   — Идём налево! — скомандовал дядя, на ходу сверяясь с компасом.
   На меня даже не посмотрел. Я, может, уже потерялся, заблудился и погиб, но Оливье такие мелочи не беспокоили.
   — А меня волнует, — пробормотал я. — Особенно мой пустой желудок.
   Опечаленный пренебрежением к проблеме недоедания, я чуть не натолкнулся на дядю. Он резко остановился, выискивая что-то под ногами. Нашёл незаметное в траве устье обмелевшего ручья и двинулся вдоль него. Через два десятка шагов Оливье и вовсе встал. Втянул воздух и прижал палец к губам.
   — Приплыли!
   Я посмотрел в ту же сторону и ничего не увидел.
   Перед нами лежала груда валунов. Похоже, их достали из реки. Уж больно они округлые и обтесанные. В остальном — камни, как камни. Если мы пришли, и это знаменитое гнездо, то где тролль?
   — Удачно причалили, — тихо сказал мастер Оливье. — Здоровый, зараза, прям кит-убийца! Боюсь, не утопим даже вдвоем.
   Я таращился во все глаза. Здоровый кто? Тролль? Да где же он?
   — Зато такие ножищи, что и одной на банкет хватит. Какой второй способ?
   Я не сразу понял, что он спрашивает именно меня, а тем более не разобрал суть вопроса. Дядя сморщился, а его взгляд стал настолько красноречивым и не сулящим ничего хорошего, что я всё моментом сообразил.
   — Мешок на голову, а когда начнет превращаться — дубиной по башке бахнуть.
   Оливье кивнул.
   — Иди, ищи дубину, да поздоровей.
   Я кивнул и побрёл обратно к лесу.
   — До вечера времени много, но ты лучше поторопись, пиявка обомлевшая, — бросил он мне в спину.
   Конечно, сейчас, как затороплюсь. Скороходы поотстанут. Поглотитель следом побежит, умается.
   Я прошёлся по краю джунглей. Не хотелось снова лезть по кочкам и корням. Тем более, по опыту, дубины, палки и сучья, валяются, где ни попадя, без всякого смысла. Под деревьями их очень много. А в пустыне нет совсем.
   Вернувшись со здоровенной корягой, я встал рядом с Оливье. Кроме перекошенной кучи камней, я так ничего и не видел. То ли тролль невидимый, то ли я не троллевед.
   Взглянув на дубину, Оливье кивнул. Ободренный, я осмелился спросить:
   — А где тролль? Я только гнездо вижу.
   Дядя взглянул на меня с жалостью. Так смотрят на умалишенных или чужих непослушных детей.
   — Это не гнездо, а тролль. Гнездо за ним, — одними губами вымолвил он.
   Я чуть не ляпнул 'Брешешь!'. Снова всмотрелся в каменные глыбы. А где нос, глаза? Толстые и жирные ноги. Хотя бы голова! Сплошное нагромождение булыжников, похожее на пирамиду. Сверху большой неровный валун, приплюснутый с одной стороны и выпуклый с другой. У основания кривые замшелые блоки и мелкие, овальные камни.
   Я заморгал глазами. Меня озарило. Тролль прямо передо мной. Он сидит, подтянув под себя согнутые ноги, сложив руки на груди. Голова наклонена, подбородок прижат к каменному торсу, глаза закрыты.
   — Огромный, — шумно выдохнул я.
   — Крупный экземпляр, — согласился Оливье.
   За каменной пирамидой спряталась укрытая травой стена из смахивающих на самого тролля валунов. Ограда, местами доходившая мне до пояса, и есть гнездо.
   — Я понял, — обрадовался я.
   — Поздравляю, заморыш, — проворчал дядя. — Ты гений всех тридцати миров! Вернёмся в Черногорск, получишь в соборном холле медаль, — и задумчиво потеребив ус, вырвал у меня дубину. — Примерь, мешок-то на него налезет?
   Я читал, что днём эта громадина всего лишь бездушный камень, но подходить всё равно не хотелось.
   — На абордаж! — подтолкнул дядя. — Солнышко скроется, попытка накроется, дуй скорее.
   Я сделал несколько шагов. Потом ещё пару. Вынул из-за пояса мешок. Какой он всё-таки большой. Почему для первой охоты мне не попался тролль поменьше? Обойдя валуны сзади, я встал на цыпочки и набросил мешок на каменную башку.
   — Затягивай сзади, крысёныш, — зашипел дядя.
   Нащупав в горловине мешка бечёвку, я потянул двумя руками. Пришлось, правда, упереться ногой в спину. Страшновато, конечно, топтать тролля, пусть и окаменевшего, но лишь поначалу. Я быстро приноровился. Осмелел, и потянул со всех сил. Прижал веревку пальцем и завязал узел.
   — Слезай, заморыш, ты бы ему ещё на макушку сел.
   Глянув под ноги, я задрожал. Пока боролся с завязками мешка, я оседлал тролля и теперь восседал на его плечах. Живо соскочив на землю, я побежал к дяде.
   — Ты на вахте, башкой отвечаешь, — распорядился он. — А я пойду, съестного раздобуду. Нам ещё обратно плыть, не хочу три дня сидеть на одной лодке с голодным оборотнем.
   — А я...
   — А ты и есть этот оборотень, — отрезал дядя. — Стереги!
   — Да, учитель, — печально согласился я.
   — Если что, встретимся у лодки! — крикнул он и скрылся в траве.
   Я остался один с гигантским троллем. Солнце стояло высоко, но его затеняло скверное предчувствие. Оливье не вернётся до захода. Я мысленно перевернул страницы книги рецептов и чуть не вскрикнул. У меня есть дубинка, мешок надет на жертву, но у меня нет пилы!
   Я затравленно огляделся. Сорвался с места догонять Оливье, но зацепился ногой и чуть не упал. Рядом со мной из земли торчала одна из дядиных сабель, широкая.
   Сомнения развеялись. Он не вернётся и после заката. Глушить тролля, резать ногу и тащить трофей к лодке придётся мне. Успокаивало, что без меня он не уплывет. Для печёна троллева колена ему нужна нога этого самого тролля. А вот остальное выглядело скверно!
   Панике я не поддался. Бежать некуда! Прятаться негде! Возвращаться без троллевой ноги — опасно! Добрый дядюшка, завидев меня без дичи, может отмочить любую гадость. Остаётся одно — преодолевать испытания.
   Решив, чему быть, того не миновать, я сел в траву и стал ждать захода солнца.
   Тёплый, ласковый ветерок и тихое бормотание ручья успокаивали. Клонило ко сну. Стрекотали кузнечики. Мелодично жужжали пчелы. Издалека долетали птичьи переклички. Глаза слипались, и, если бы не постоянно напоминающий о себе пустой желудок, я бы наверняка уснул. А так лишь моргал, и гладил живот, сладко зевая.
   Но когда начало смеркаться — страх вернулся. Стрекотание в траве стало напряженным. Жужжание гнетущим, а визгливые птичьи вопли — предостерегающими! Чтобы отвлечься, я принялся талдычить одну и ту же фразу:
   — Я смелый оборотень! Я смелый оборотень!
   Продвигаясь за спину тролля, я перехватил дубину поудобнее. Закинул её на плечо и, заняв выгодную позицию, надеюсь у тролля на затылке нет запасных глаз. Решил, как груда камней шелохнется, бить без предупреждения.
   Темнело. Руки затекли. Ноги звенели от напряжения. Дубина тяжелела, а тролль не двигался. Меня посетила нелепая мысль, а может, он нарочно. Откаменел, всё понял и притворяется. Ждёт пока я расслаблюсь, успокоюсь, как прыгнет и кулаком мне по куполу — бац.
   Солнце скрылось, оставив бледную позолоту на краю травяного моря, и я уже не различал мелочей. Пирамида из булыжников превратилась в один темный силуэт. Казалось, ничего не изменилось. Хотя кто их разберёт, этих троллей. От того, кто пол жизни похож на бездушную каменюку, можно ждать чего угодно.
   Я уже извёлся, когда он втянул воздух.
   С перепугу, я так шарахнул его по башке, что сломалась толстая коряга, а тролль со вздохом упал наземь. Бросив остатки дубины, я нашарил саблю и рубанул по ноге.
   Тело тролля переменилось. Вместо груды камней превратившись в необычное, но уже похожее на настоящее, туловище с ногами и руками. Ломаное, неровное, со вмятинами и шероховатостями, но всё же живое.
   Нога отрубаться не хотела. Я уже резал и пилил, с каким-то безумным остервенением. Кромсал несчастного тролля, как озверевший мясник, и то, что он в любой момент мог прийти в себя, только придавало сил и смелости.
   Неожиданно нога отвалилась, больно стукнув меня по ступне.
   — Терпение и труд даже тролля перетрут, — пробормотал я, — хотя он может и отомстить.
   Потерев ушиб, я обтёр тролличью ногу травой и взвалил на плечо. Подобрал саблю и двинулся в обратный путь. Дядя обещал добыть съестных припасов, и я искренне надеялся, что он сдержит слово. Иначе, боюсь, не совладаю с собой и сожру тролличью ногу сырьем.
   Подумав, а не забрать ли мешок, вдруг дядя заругается, я обернулся. Тролль уже не лежал, а сидел, держа в руках пресловутый мешок и с обидой смотрел на меня. Его глаза светились в темноте, поэтому насчет обиды, я уверен.
   Вместо того, чтобы бросить ногу, кинуть в него саблей и пуститься наутёк, я дико заорал:
   — Я смелый оборотень, лучше не подходи! — и в подтверждение своих слов, состроил страшную рожу.
   — Вижу, — печально произнес тролль. — Моя нога у вас на плече доказывает, что вы смелый. Ошейник на шее, что вы оборотень.
   Я выронил саблю, а потом и ногу. Тролличью, естественно. Челюсть подвязывать было поздно, она висела до живота.
   — Тролли не разговаривают, — неуверенно пробормотал я.
   — Не могу согласиться с вашим утверждением. По большой части, тролли действительно крайне бестолковые и невежественные, но на полном отсутствии речи я бы всё же не настаивал.
   — Хорошо, не буду, — согласился я.
   А что оставалось делать? Трудно спорить с троллем о том, что он не разговаривает, когда он сам говорит тебе о том, что разговаривает.
   — С моей стороны крайне невежливо не представиться. Меня зовут Евлампий, — начал тролль, — а теперь позвольте спросить, зачем вам понадобилась моя нога?
   Я несколько раз открыл и закрыл рот.
   — Конечно, я понимаю, — продолжил тролль, — что со временем она отрастет заново, но до тех пор мне будет трудно добывать пропитание. К тому же, брать чужое без спроса — очень невежливо. А бить по голове без предупреждения сущее варварство. Она, хоть и каменная, но очень даже болит.
   — Простите, — заикаясь, с трудом выговорил я.
   После отповеди Евлампия стало стыдно. Понимаю его обиду. Прибегает неизвестно кто посреди ночи, бьет дубиной по голове и отрезает ногу. В такой ситуации сложно не расстроиться.
   — Простите, — повторил я. — Я не знал, что вы... Ваша нога мне нужна ...
   Еще чуть-чуть и я начну картавить, а потом совсем потеряю дар речи.
   — Мне... Мы... мы хотели печёно троллево колено приготовить, — справился я.
   — Высокая кухня, — догадался Евлампий, — понимаю. Что ж, успокаивает, что вы сделали это не просто так, а ради кулинарного искусства.
   Я не нашелся, что ответить. В голове крутилась высокопарная чушь. В академии, я слышал сотню искушенных в пустых разговорах академиков. Они закручивали такие многоэтажные предложения, что я мог сосчитать слов. Хотя одна фраза заместителя директора, сейчас придется кстати.
   — Многоуважаемый, что я могу для вас сделать? — припомнил я.
   — Вы оказали бы огромную услугу, если бы отвезли меня в цивилизованное место. Все дела в Тролляндии я уже закончил и хотел бы попасть в Черногорск, хотя любой другой порт тоже подойдет.
   — Вам повезло, — обрадовался я. — Мы, как раз, в Черногорск плывем.
   — Необычайно! Какое фантастическое совпадение.
   Тролль встал, опёрся на руки и, оттолкнувшись ногой, прыгнул ко мне. Я невольно отскочил в сторону.
   — Извините, — смутился Евлампий. — Но передвигаться по-другому, без ноги, я не могу.
   — Угу. За мной идите.
   Постоянно оглядываясь, я припустил к лесу, стараясь не отклоняться от тропинки, протоптанной Оливье. Непростая задача. Трава давно поднялась, и поле снова превратилось в бескрайнее море, без островов и ориентиров. Если бы не луна и тёмная полоса леса, я бы заблудился, но пыхтящий за спиной тролль помогал меньше думать и живее шевелить ногами. Хотя, когда мы сунулись в джунгли, я даже обрадовался, что он скачет следом за мной. Со всех сторон прилетало ужасающее уханье, злобное стрекотанье и даже, далекий, но от этого не слабее леденящий душу, вой. В горле запершило, я невольно набрал побольше воздуха и чуть не завыл в ответ, в последний миг подавив подкатившее желание. Еще чего не хватало. Даже с огромным троллем за спиной не стоит привлекать внимание. Неизвестно, кто откликнется. Мало ли что там за чудо-юдо, схарчит и меня, и тролля, и не подавится. Не хочется вконец омрачить первую охоту, она и так вышла спорной.
   Лес жил особенной ночной жизнью, наполненной резкими, и от того пугающими звуками. Правда, мы бежали слишком быстро, чтобы как следует перетрусить.
   Я заметил огонек впереди, еще до того, как под ногами захрустел песок. На берегу, у линии прилива, горел костёр.
   — Это мастер Оливье! — обрадовался я и прибавил шагу, несмотря на то, что тролличья нога давила на плечо.
   Тролль молча следовал за мной. Только странно сопел. Может, устал? Видать неудобно передвигаться на руках, отталкиваясь одной ногой.
   Мне показалось или дядя махнул в ответ? Я оторвался от попутчика, и стремительно влетел в круг света, потрясая трофеем.
   — Добыл! — гордо крикнул я. — А ещё тролля привел, он говорящий!
   Наклонившийся поворошить костер, дядя резко разогнулся и уставился в гремящую темноту. Он так и щурился, привыкшими к огню глазами, пока здоровенная туша не выбралась на свет.
   Евлампий больше не был одноногим троллем. У него вообще не осталось ног. Срывая закрученными, завывающими вихрями песок, поднимая тучи песчинок, на меня с ревом катился шар из дико вращающихся камней. Я испуганно отскочил. Крупные валуны и едва различимые крупинки, перемешанные со сдернутыми с веток листьями и сучьями, с выкорчеванной землей, светились от горящего внутри яростного, прерывисто дышащего жара. Свет прорывался тонкими раскаленными до бела лучами, сжигая попавший в ветроворот мусор. Шар с хриплым рёвом втягивал новые булыжники и окатыши, ещё сильнее разгоняя бешеный вихрь. Гремел сталкивающимися, высекающими искры камнями. Выл! Вопил! Ревел! Исходил оглушающим треском ослепительных росчерков молний, сверкающих над едва различимой головой бывшего тролля. Из глаз вырывалось пламя. А рот больше походил на ущелье в скале.
   — Мастер Оливье, вы арестованы за браконьерство! Вы предстанете перед высшим судом Тринадцатого Тёмного Объединенного мира! Сопротивление бесполезно! — загрохотал знакомый, но искаженный словно эхо, голос.
   Шар замер, продолжая быстро крутиться на одном месте, почти не касаясь песка. Из стремительной круговерти выдвинулись изогнутые, опоясанные сверкающими огненными прожилками, глыбы. Они раскололись на концах, изрыгнув струи смешанного с паром пламени, и уставились на нас с дядей.
   — Это боевой голем, — безмятежно изрёк Оливье. — Лучше не дёргайся, нам с ним не тягаться.
   Я покосился на ногу тролля, которую всё еще сжимал в руках. Выглядела, как настоящая. Я перевел взгляд на Евлампия, больше напоминающего внезапно поднявшийся смерчь. Не похоже, чтобы я отпилил ногу у него. Её есть-то можно? Или лучше выбросить?
   Заметив мои метания, голем повернул голову, вперившись блестящими глазами.
   — А как же тролль? — тихо спросил я.
   — Не волнуйтесь, нога настоящая, — сообщил он, — я подготовился. Соорудил гнездо, сплёл заклятие, сбивающее троллемер.
   — А где тролль? — не понял я.
   — Пришлось его убить, к сожалению, он оказался слишком крупным и очнулся в то время, когда вы резали ногу. Он бы обязательно попытался на вас напасть, поэтому я его обезвредил, — голем громко вздохнул. — После того, как вы отрезали ногу, я добил тролля и оттащил в сторону. Занял его место, а дальше вы знаете.
   — Почему в поле не напали? — уточнил я.
   — Необходимо соблюдать... — сказал Евлампий, но тут вмешался дядя.
   — Я почти купился, — довольно ощерился он. — Очень артистично. С маскировкой только промахнулся. От тролличьего гнезда разит так, что глаза щиплет, но ты вонял сильнее. От тебя за милю несло приближающейся грозой, перебило даже тролличий смрад!
   — Попрошу мне не тыкать, — обиделся Евлампий.
   Мастер Оливье пощёлкал языком в ответ и снова заулыбался.
   — Я чуял подвох, но не мог раскусить, что не так. Решил отступить к берегу.
   — Наслаждайтесь свободой, пока можете, — мстительно заметил голем. — Через пять с половиной минут откроют портал, и мы перенесёмся в Тринадцатый Тёмный Объединенный мир.
   — Вряд ли, — насмешливо откликнулся дядя.
   Его слова ещё сотрясали воздух, когда вокруг костра появились летучие обезьяны. Евлампий среагировал молниеносно. Из трещин в глыбах, заменяющих голему руки, вылетели мелкие камешки. С такой скоростью, что большинство пуль расплавилось бы от зависти. Я бы их даже не заметил, но голем вдруг исчез и появился на краю светлого круга от костра. Моментально растворился в воздухе и материализовался перед ним самим выстрелянными камнями. Щебень, с гулким стуком, ударил его в спину, втянувшись в ветроворот, и Евлампий опять пропал. На этот раз возникнув за гранью светлого поля, сверкая сеткой молний и раскалённым пламенем на фоне сумеречного пляжа. Испарился, появился выше и уже не пропал, а свалился вниз на песок.
   Оторвавшись от голема, я взглянул на обезьян. Они кружились, выставив руки, так что сплелись пальцы, водили медленный чарующий хоровод.
   Мастер Оливье улыбался во все золотые зубы, посматривая то на обезьян, то на голема, то на меня.
   Евлампий исчезал и появлялся всё выше и выше, и ударялся всё сильнее и сильнее. Каждое новое падение еще глубже закапывало его в песок.
   Обезьяны, а это они, судя по всему, издевались над големом, пытались размазать его по пляжу. Он возник уже так высоко в небесах, что светился, как ещё одна луна. Которая неожиданно сорвалась вниз и обрушилась на песок грохочущей, бряцающий валунами и ревущей белым огнем, грудой каменной крошки. Молнии с шипением выстрелили в стороны, рассыпавшись гаснувшими искрами.
   — Хватит, — проворчал мастер Оливье.
   Обезьяны разорвали круг и невозмутимо расселись у костра, принявшись за дымящееся мясо. Кусали шашлык с палочек, на которые его нанизал дядя, и весело переругивались.
   — В пятый раз ухнулся, как мешок гнилой рыбы, даже брызги полетели!
   — Откуда в боеголеме брызги? Он же каменный!
   — Это слёзы несбывшихся надежд!
   Они прыснули со смеху. Чича даже закашлялся, поперхнувшись куском мяса.
   Я пораженно глядел на поднимающийся над ямой пар. Кроме развороченного песка ничего не напоминало о големе и молниеносной магической схватке. Оливье посматривал на обезьян с благодушием доброго папочки.
   — Крысёныш, — не поворачивая головы, выдал он. — Ты не оборотень, а орк, или читал книгу рецептов с закрытыми глазами?
   — С открытыми, — обиженно пробормотал я.
   — Тогда, орк, — развеселился Оливье, покручивая ус. — Буковками написано — тролли бестолковые животные. Они не разговаривают!
   — Но...
   — В зад тебе бревно! Не калякают, не треплются, даже не мычат! Любой заморский оковалок догадался бы, но ты привёл это чудище сюда. Пригласил на мой корабль! Обещал ему свой гамак и читать сказки на ночь, бочка тухлых моллюсков!
   Я потупился. Дядя закончил обвинительную речь и, махнув на меня рукой, присоединился к обезьяньему пиршеству. Я тоже мог незаметно подсесть, но аппетит пропал. Представив, как жуткий голем расстреливает нас с дядей камнями, я сгорал от стыда. Ноги сами понесли подальше от шумной компании на тёмный берег. Стоило обдумать, оставаться на корабле или сойти в Черногорске и заняться привычной работой. Не гожусь я для опасных приключений. Моё предназначение мести двор.
   Чёрные волны бились в песок, брызгая в меня горькой водой. Море сердито причитало о тысячах бестолковых учеников, погубивших себя и своих учителей. Расстроенно плескалось, поминая их лень, невежество и глупость. А пена ехидно лопалась: 'неуда-чник, неуда-чник'!
   Я прошёл полсотни шагов, когда услышал предостерегающий дядин вопль. И нехотя обернувшись, задрожал перед порталом. Никогда бы не понял, что это, если бы не видел раньше. Даром что ли, провёл столько времени в академии, подглядывая за тренировками студиозусов. Они обычно упражнялись во дворе, и подсмотреть мог каждый желающий. Создавали точно такие же порталы. Один в один марево над каменной дорогой в жаркий день. Дрожащий, искаженный воздух, с бледно сияющими крапинками.
   — Евлампий сказал...
   Закончить я не успел. Меня подбросило в воздух, и понесло в открывшееся жерло перехода. Я даже вскрикнуть не смог, только прикрылся руками, ожидая что сейчас шмякнусь об землю. Песок не перина, падать на него — удовольствие то ещё. Но удар превзошёл все ожидания!
   Я грохнулся об гладкий каменный пол и вскочил, потирая ушибленные колени. Сразу поняв, что произошло. Я перенёсся!
   Из сияния появился голем. Он уже не выглядел, как бешено вращающийся шар из камней. Скорее, как очень высокий, крупный уродливый мужик, с толстыми руками и ногами из камней, посыпанных галькой и песчинками, и жутковатой приплюснутой головой с дырами вместо глаз, носа и рта. Которую он сконфуженно вжимал в плечи, чтобы не тереться об потолок.
   — Не волнуйтесь, — объявил он, — пришлось взять вас вместо мастера Оливье. Я объясню свой поступок.
   Растолковать он не успел. Я ринулся в портал, надеясь выскочить обратно на пляж, но опоздал. Перемещательные врата закрылись, а я, разогнавшись, чуть не врезался в стену. Очень некстати стоявшую за порталом.
   — Не волнуйтесь, — повторил Евлампий. — Вам не причинят вреда. Вы не пленник, вы гость!
   Прижавшись спиной к стене, я огляделся. Не похоже на гостевую комнату, скорее на тюрьму. Из тупика был виден серый низкий коридор с безрадостным потолком и жутко блестящим полом, отполированным тысячами заключенных, бредущих по нему на смерть. От этой мысли меня затрясло.
   — Как они не хочу! — в отчаянии вскрикнул я.
   — Кто? — не понял голем, уставившись на меня двумя дырами, заменяющими глаза.
   — Заключенные, — испуганно выдавил я.
   — Вы не заключенный, — терпеливо объяснил Евлампий, — вы гость.
   Я не поверил. Этот ушлый камень уже один раз обманул меня, когда притворялся говорящим троллем. От него можно ожидать чего угодно! Кто знает, кем он прикидывается теперь.
   Голем внимательно глядел на меня, тоже понимая, что не слишком убедителен.
   — День был длинный и тяжелый. Вы, наверняка, устали и хотите отдохнуть, — озаботился он. — Я отведу вас в ваши покои. Вы как следует выспитесь, а утром мы всё обсудим.
   Он таращился, ожидая ответа, и я кивнул. Что мне оставалось делать, выбора-то нет. Если скажу, что не устал, еще чего доброго заставят работать.
   Мы вышли из каменного мешка в коридор и свернули направо. Евлампий едва не терся головой об потолок, пригибаясь, и казалось, что его сложенное из глыб тело, готовится к прыжку. От этого я нервничал ещё сильнее, и вертелся по сторонам, стараясь не смотреть на голема.
   Из неровных серых стен с тошнотворными зелеными прожилками, почему-то напоминающими испортившееся мясо, выпирали массивные железные двери с ржавыми клепками и внушительными засовами. Лишний раз подтверждая, что мы в тюрьме. Точнее я, а должен был попасть виртуоз, художник и маэстро. Вернее, сквернослов, гад и браконьер.
   Мы остановились, и голем, с раздражающим скрипом распахнул тяжелую дверь.
   — Смазать надо, — проворчал он и вежливо добавил. — Проходите, пожалуйста.
   Я подчинился и сразу же услышал, как за спиной задвигается засов. Гостей всегда запирают, не правда ли?
   Все прочие мысли улетучились, оставив место только ахам и охам. Такой шикарной комнаты у меня еще никогда не было. Не сравнить с конурой в академии. Я уж молчу про каюту на корабле, больше смахивающую на чулан для половых тряпок.
   Новые апартаменты по роскоши соперничали с гостиничным номером, в который я однажды доставлял конверт от директора академии. Высокий потолок украшала изящная лепнина и красочный барельеф с цветущими на склонах гор садами. Мягкий свет, льющийся из ниш, загадочно подрагивал. У боковой стены высился шкаф с лакированными дверцами. В углублении под аркой, увитой золочёной ковкой скрывался бельевой комод, с настоящими выдвижными ящиками. Я даже покатал их туда-сюда, прикрыв глаза от удовольствия. Пусть на время, но всё это моё. Развернувшись, я оббежал низкий стол с двумя креслами и подскочил к огромной кровати. Вытер ноги об мохнатый ковер, и обмер. С картины на стене на меня смотрел император Эраст Победитель. Длинные волосы собраны в хвост на макушке, на бороду, спадающую на блестящий нагрудник, нанизаны жемчужины. Плащ развевается за спиной, а нога в сверкающем сапоге стоит на рогатой башке поглотителя магии.
   Я скривился. Подошёл к старинной выщербленной раме, и перевернул картину к стене. Император он или нет. Нечего на меня пялиться.
   Комната даже побогаче, чем я видел. Жёлтый торшер с кружевами и перламутровая раковина на треноге били гостиничный номер по всем статьям.
    Я вздохнул. Если бы всё это не было тюрьмой! А так, темница остаётся темницей, даже с торшером. Я сел на кровать. Мягкая! Подпрыгнул, закачавшись на перине. Ну и ладно, страдать лучше с удобствами, а не на голом каменном полу. Я развалился на кровати и, зарывшись с головой в одеяло, потянул носом. Какой аромат! Скошенная трава и шиповник. Настоящее блаженство! За такой комфорт и умереть не страшно.

Глава 4. Невинное наказание



   Проснулся от скрипа двери. Вскочил на постели, сонно оглядываясь. Сюрприза не вышло. Меня приветствовал Евлампий. В руках вежливый голем держал огромный поднос, от которого расходился божественный аромат. Я мигом вспомнил, насколько голоден, и спрыгнул с кровати. Пленительный запах вытеснил из головы все мысли.
   Голем поставил поднос на кровать.
   — Приятного аппетита, — пожелал он, покидая комнату.
    Хорошо, что он ушёл. Я набросился на еду, как голодный оборотень. Сегодня уже третий день голодовки и, если бы не вчерашняя заварушка, я бы уже умирал от страха перед превращением.
   Яичница, судя по количеству желтков, из девяти яиц, таяла во рту. Никакой высокой кулинарии, но как смачно. Меня порадовали ветчиной, гренками, поджаренными кольцами лука, овощным салатом, запеченным картофелем, тремя огромными сардельками и соусами: чесночным и острым томатным. Вдобавок свежесваренным кофе и ягодным компотом.
   Очистив поднос, я отвалился на кровать и в блаженстве прикрыл глаза.
   — Тюрьма хорошая, — пробормотал я, поворачиваясь на бок с уверенным решением подремать.
   — Рад, что вам нравится. Но как я уже говорил, вы не заключенный, а гость.
   Я не вскакивал и не пугался. Краем уха я слышал, как открылась дверь, но понадеялся, что, если притворюсь спящим, он уйдет. Нелепая детская надежда не сбылась.
   — Поэтому, обращение соответствующее.
   Я приоткрыл глаза.
   — Я бы ещё немного отдохнул, — предложил я.
   — Пожалуйста, как хотите, — согласился Евлампий. — Я зайду за вами после полудня. Верховный судья приглашает вас на обед.
   — Я приду, — вяло пообещал я и зарылся в одеяло.
   — Прекрасно, — ответил голем, закрывая дверь.
   По идее, я должен был подняться и подготовить отчаянный побег, но проработка дерзких планов не мой конёк. Признаться, я и исполняю-то их, так себе. Обычно не обходится без неприятных неожиданностей. Поэтому, если хочешь совершить что-нибудь отчаянное, ляг полежи и желание пройдет. Так я и поступил, перевернулся на бок и уснул.
   Встал правда самостоятельно. Справил надобности, умылся. Пригладил растрёпанные волосы и, как послушный мальчик, присел на край кровати, дожидаясь провожатого. Несмотря на обильный завтрак, я снова хотел есть.
   Голем прибыл через несколько минут, будто почуяв мой голод. Вежливо поклонился, пропуская в распахнутую дверь. Я задрал нос выше головы и прошествовал в коридор. Евлампий махнул направо, добавив:
   — Здесь недалеко, идите вперёд. Я предупрежу, если надо будет повернуть.
   Я кивнул. Как приятно. Со мной еще никогда так не обращались.
   — Вас ждет потрясающий обед, — пообещал голем. — Верховный судья большой поклонник кулинарных изысков. А сегодня, в вашу честь, приготовили нечто особенное!
   Я опять небрежно махнул головой, типа в мою честь всё время устраивают званые обеды. К хорошему быстро привыкаешь.
   — Налево!
   Одинаковые коридоры отличаясь только цветом прожилок в серых камнях. Он менялся от салатового до оранжевого. Без указаний Евлампия, я бы заблудился через две минуты.
   — Единственное, о чём я должен предупредить, — не унимался голем. — В Тринадцатом Тёмном Объединенном мире крайне серьёзно блюдут традиции. Приглашенный не может отказаться опробовать блюдо, а должен съесть как можно больше угощений. Так, он выказывает глубокое уважение хозяину.
   — С этим проблем не возникнет, — уверенно заметил я.
   — Я так и думал, — ответил Евлампий.
   На мгновение мне показалось, что он издевается. Я даже обернулся, пытаясь увидеть выражение его лица, но какие эмоции разглядишь на булыжнике.
   — Почти на месте, — подсказал голем. — Вам направо.
   Я повернул. Мы прошли под вырубленную в скале арку, и через открытые ворота с резными ящерками, сверкающими изумрудными глазами, в пещеру. С двух сторон от входа возвышались огромные толстоногие грибы с аппетитными бурыми шляпками. Они росли ровными рядами будто деревья во фруктовом саду. За ними проход раздваивался, двумя пролетами витой лестницы сбегая вниз. Я встал у балюстрады и, положив руки на холодные мраморные перила, поражённо обозревал освещённую малахитовыми кристаллами пещеру. Они свисали с потолка и покрывали стены. Их холодное мертвенное сияние озаряло оскаленную каменную пасть неведомого чудища. Между клыков прорывалась вода, мелодичным журчанием наполняя гулкую тишину. Перед источником на террасе за длинным столом уже сидел хозяин.
   Не знаю почему, но я ожидал увидеть ещё одного голема. Не уверен, едят ли каменные создания. Скорее всего, пища им не нужна. Но я почему-то всё равно ждал кого-то похожего на Евлампия. Вот только за дальним концом стола восседал бородатый ящер с огненно-рыжими волосами. Я замер.
   — Проходите, дорогой гость, присаживайтесь, — пророкотала ржавая рептилия мужественным басом. — А ты чего замер каменный остолоп, убирайся тебя вызовут.
   Я удивленно оглянулся на поникшего голема. Он незаметно махнул рукой, призывая меня быстрее спуститься и вернулся под арку.
   — Спасибо, — громко ответил я хозяину и сбежав по лестнице, быстро забрался на стул.
   Обедать с саламандрой для меня в новинку. А то, что передо мной именно он, сомнений не было. Среди рептилий разумом обладали только саламандры. После прокола с троллем, я пересмотрел отношение к бестиарию.
   — Пусть начнется пир! — возвестил рыжий ящер и ожидающе уставился на меня.
   — Пусть пир начнется, — неловко повторил я.
   Верховный судья улыбнулся в ответ двумя рядами острых зубов. Подцепил с тарелки шмат мяса и целиком впихнул в рот. Наверное, тоже традиция, жрать, так что куски между губ торчат.
   Стол ломился от блюд. Я и не представлял, что из еды можно делать такое! Поди разберись где тут что. Поэтому брал то, что ближе лежало. Начав с тёмно-красной бастурмы, украшенной зеленью и гроздью прозрачного белого винограда.
   Прожевав, огненный ящер вонзил в меня страшные немигающие глаза. От рыжего с чёрными крапинками взгляда по спине побежали мурашки.
   — Я высший судья Тринадцатого Тёмного Объединенного мира. Стою на страже закона. Меня зовут Последний, — пояснил саламандр и снова замолчал, рассматривая меня.
   Я решил он хочет, чтобы я спросил.
   — Почему вас так называют?
   — Потому, что я Последний. Будет так, как я говорю. За мной никого нет, я Последний!
   Он выглядел жутко гордым, этот огромный рыжий ящер. Я понял, что должен потешить его самолюбие, и добавил:
   — Наверное, трудно всё за всех решать?
   — Я не решаю, — парировал Последний. — Я слежу, чтобы каждый соблюдал законы.
   Он отпил из высокого фужера, смешно фыркнул и продолжил:
   — Жить по правилам чрезвычайно важно. Наш мир сильно изменился после нашествия поглотителей. Прекрасные сады превратились в пыль, оставшись только на гобеленах, барельефах и в нашей памяти. Тучные стада испепелили молнии и унесли ужасающие штормы. Виноградники завалило камнепадами и накрыло оползнями. Наши прекрасные города обрушились в бездонные пропасти. У нас не осталось ничего. Только страх. Только тоска. Только голод. Чтобы выжить, мы неотступно подчиняемся правилам, и готовы на всё, чтобы так и продолжалось. У нас есть поговорка: 'Если ты не следуешь закону, закон последует за тобой на край света!'
   Народную саламандровую мудрость я решил не комментировать.
   — Это истина, ведь вы здесь, — добавил он.
   — Я ваших законов не нарушал, — не согласился я.
   — Это не так, — возразил Последний.
   — Никогда не был в вашем мире, — высказал я последний аргумент.
   — Это не имеет значения, — отрезал саламандр.
   Я взял кубок и залпом выпил. Думал, что прибавится храбрости, но нет, поджилки тряслись всё сильнее.
   Последний так же неотрывно смотрел на меня через стол.
   — Закон гласит, что ученик получает от учителя мудрость, опыт и знания. Их связь крепка, они обмениваются жизнями. Поэтому, не только учитель ответственен за ученика, но и наоборот.
   — Какое наказание браконьера ждёт? — тихо спросил я, поняв, куда он клонит.
   Ящер взял со стола здоровенный кусок сочного окорока и вцепился в него зубами, разбрызгивая мутный сок. Он явно тянул время, наслаждаясь моей беспомощностью и страхом.
   Я ждал. Кусок больше не лез в рот. Чтобы не смотреть, как Последний двигает челюстями, я перевел взгляд на источник. Вода двумя потоками огибала террасу, на которой мы сидели, и низвергалась в колодцы по бокам от лестниц.
   Прожевав и посчитав, что с меня достаточно, он заговорил.
   — Закон гласит: 'В Тринадцатом Тёмном Объединенном мире каждое живое существо имеет право на достойную смерть'.
   И что? Хотел закричать я, но сдержался.
   — Тот, кто лишит существо такой возможности, должен сам потерять право, которым дорожит.
   На этот раз вытерпеть было тяжелее. Лишение мифического права? Я уж заволновался. Тоже мне наказание. У меня и прав-то никаких нет, кроме смерти за источник магии. Мне настолько полегчало, что я снова зачавкал.
   — Пока не понимаю, какого права вас лишить, — сознался Последний. — Не могу принять решение, не узнав вас, поэтому и пригласил на обед. Чтобы понять, чем вы дорожите!
   Давай, понимай. Думал я, отправляя в рот ветчину. Тарелка быстро опустела, так что я перешёл к другому блюду. На длинной овальной тарелке лежал ящер, похожий на саламандра, сидящего передо мной, только маленького и без бороды.
   Я оттолкнул посуду, но Последний пристально наблюдал за мной, и выражение его морды не предвещало ничего хорошего.
   — Евлампий рассказал вам о застольных традициях?
   — Да.
   — Он упомянул, что хозяин и гость должны вкусить друг друга, чтобы понять один другого?
   — Нет, — задрожал я.
   — Я так и думал, — медленно вымолвил Последний. — У големов ни ума, ни вкуса. Они не понимают, насколько это важно!
   Саламандр проглотил последний кусок окорока, гладя на меня. Я понял, другого выхода нет. Отрезал ящерице хвост и укусил. Холодное мясо, кислое и одновременно пресное. Почти безвкусное, если не считать горечи.
   — Хорошо, — похвалил Последний, — но понимание будет поверхностным, если не разобраться в себе.
   Саламандр взмахнул рукой. Блюдо с ящерицей поднялось в воздух и полетело через стол. Одновременно, в мою сторону парила тарелка, из которой ел высший судья.
   Я ждал, затаив дыхание. На посуде, приземлившейся на стол, лежало маленькое тельце, похожее на меня, только без ошейника. Я сглотнул. Сейчас из меня извергнется всё, вплоть до утренней яичницы.
   — Хозяин и гость должны вкусить себя, чтобы понять себя, — пояснил Последний и, подхватив маленького ящера, проглотил.
   Я держался из последних сил. Съеденное просилось наружу, намекая, что я не готов к самопониманию. Желудок сопротивлялся местным традициям. Разум же говорил, что если я им не последую, желудок мне больше не понадобится. В конечном счете, победил рассудок. Я схватил маленькое тельце и, зажмурившись, пихнул в рот.
   Начав жевать, я с удивлением почувствовал, что вкус не похож на мясо. Мягкое, приторно сладкое и одновременно жесткое, и острое. Прожевав, я посмотрел на Последнего.
   — Мы ведь не самих себя ели? — сконфуженно спросил я.
   — Конечно, нет. Это всего лишь метафора.
   Я не понял, что такое метафора, но успокоился.
   — Вы вкусили пищу с зеркала души. Оно показывает только внутреннюю суть.
   Кажется, я догадался. Подхватив с тарелки шашлык, я положил его на стоящее передо мной блюдо. Мясо моментально превратилась в мою маленькую копию.
   Я облегченно вздохнул. Саламандр тем временем встал и, наставив на меня палец, произнес:
   — Я принял решение. У вас мало прав, и вы не дорожите ими. Вы ещё не знаете, насколько они бесценны, особенно право на одиночество. Им обладает каждый, но у вас его больше не будет.
   Последний внимательно смотрел на меня, и я, не сдержавшись, пожал плечами. Приговор не произвел на меня впечатления.
   — Молодость, — пророкотал ящер, жмуря жёлтые глаза. — Она кажется бесконечной, вечной и незыблемой, но это не так. Даже мир, в котором мы живём, дряхлеет и умирает, — он тяжело вздохнул. — Волшебство тает на глазах. На вас, на блёклых, уходит слишком много магии.
   — Мы магией не пользуемся! — оспорил я.
   — Зато пользуетесь порталами, воздушными кристаллами на кораблях, артефактами. На вас тратиться не меньше энергии, чем на чародеев. А не было бы вас, её хватило бы каждому колдуну... Вы приходите в наши сказочные города и превращаете их в выгребные ямы. Ничего. Скоро мы отдадим свои дома, но в ответ заберем ваши! Скоро всё изменится!
   Я кивнул, дожевывая шашлык.
   — Бросать свою священную Родину, — расстроенно произнес саламандр, — чтобы отправиться в ваши захудалые миры тяжело, — он махнул когтистой лапой. — Я бы остался... Но выбора нет, ещё несколько лет и в Тринадцатом Тёмном Объединенном мире невозможно будет жить. Магия уходит!
   Договорив, он гордо прошествовал мимо меня и поднявшись по лестнице, скрылся под аркой.
   Я ничего не понял, но не сильно расстроился, запихивая в себя разные вкусности.
   — Нам пора идти, — поторопил Евлампий.
   Последнее время, он стал моей второй тенью.
   Зажав в руках по копчёной рульке, я заставил себя вылезти из-за стола и пошел за големом.
   Он довел меня до комнаты и галантно открыл дверь.
   — Отдыхайте, — печально проговорил он. — Приговор приведут в исполнение завтра.
   — Ага, — брякнул я, не разделяя его обреченности.
   — Потом вы сможете вернуться в Тролляндию.
   Вот теперь я забеспокоился, даже перестал жевать.
   — Мне в Тролляндию не надо, — с тревогой объяснил я. — Мастер Оливье уплыл, и я с острова не выберусь.
   — Куда же вам открыть портал? — спросил Евлампий.
   Я задумался. Может, воспользоваться моментом и попутешествовать? Отправиться в новое волшебное место. В Мир летающих городов или на Изумрудный остров. Хотя, судя по Чиче и его матросам, летучие обезьяны не слишком дружелюбны.
   — Можете решить завтра, — помог голем.
   — Хорошо, так и поступлю.
   Он ушёл, а я завалился на кровать. Не жизнь, а малина. Может, остаться здесь? Тихо, спокойно и первоклассно кормят. Тем более саламандр говорил, что они всё равно собираются валить. А какие тут апартаменты! Я всерьёз задумался.
   Вскоре Евлампий принес полдник, а потом и ужин. Наевшись от пуза, я развалился на кровати и, отложив заботы на завтра, уснул.
   
   Утром, по сложившейся традиции, меня разбудил голем.
   — Простите, но завтрака не будет. Приговор исполняют на пустой желудок.
   — Понапридумовали, — проворчал я.
   Евлампий уныло кивнул. Он стал сам не свой. Словно приговорили его, а не меня.
   — Нужно идти, я провожу вас.
   Мы тысячу раз сворачивали. Проходили сквозь порталы, спускались по пыльным, истёртым лестницам. Подымались. Перебирались по изъеденным трещинами, мостам через бездонные пропасти.
   Через двадцать минут я так устал, что думал об одной еде. Хотелось быстрее добраться до наказания и вернуться в апартаменты.
   Я предвкушал торжественный зал, богатый и неуловимо строгий, как дом правосудия в Черногорске, но он не оправдал ожиданий. Грязная пещера три шага в ширину с тёмной дырой в полу и такой же в потолке.
   — Ждите, — распорядился голем.
   Я кивнул и посмотрел в чёрный провал колодца. Чего ждать, когда оттуда выскочит саламандр и будет меня наказывать? Я уже собрался спросить каменного провожатого, сколько ещё мучиться, когда из дыры повалил пар. Я принюхался. Почудился запах мясной похлебки, но это, скорее всего с голодухи.
   — Закройте глаза, — приказал Евлампий из-за спины.
   Я зажмурился, но не удержался и подглядел. Стены мелькали, словно меня засасывало в водоворот. Но я стоял на месте, а значит крутилась пещера! Только такого не может быть. Хотя ещё несколько дней назад я не представлял, что поплыву на прибитой к кораблю лодке. Выходит, возможно всё, кроме того, что я сяду на строгую диету.
   Подземелье окутало паром. Сквозь марево я разглядел, что стены, пол и потолок застыли. Замер даже пар, оцепенев серо-белым столбом над дырой.
   От пара я такого не ожидал.
   — Лезьте вверх!
   — Куда? — невольно переспросил я.
   — Вверх, — подтвердил голос, похожий на голос Евлампия.
   — Как? — уточнил я.
   — Хватайтесь за столб и ползите! — велел он.
   Я хотел возмутиться, но вспомнил, что возможно всё, кроме того, что дядя перестанет ругаться и обзывать меня крысёнышем, и взялся за пар. Вцепился в жёсткий столб и пополз вверх. Не ожидал, что будет легко, но меня будто подсаживали. Напрягся только вползая в дыру, но каменная труба по просторности посоперничала бы с норой лисокрыса. Я даже не касался стен. Вот только сколько не пыжился, сколько не карабкался, не пыхтел, выход не приближался.
   — Долго еще? — взбунтовался я.
   — Пока не вылезете!
   Взбирался пока столб пара не упёрся в потолок. От каменной трубы ответвлялся боковой лаз. Не задавая глупых вопросов, я полез в него и шагов через тридцать сощурился от режущего глаза света. Сжав веки, я пополз наощупь, чуть не рухнув с обрыва.
   Когда глаза пообвыклись, я огляделся. Незаметно выбрался из пещеры и застыл на выступе над бездной. Вокруг вздымались бесконечные горы. Я даже неба не видел. Только мрачные скалы, поросшие кривыми голыми кустами и жесткими мхами. Секстиллионы тонн бездушного камня.
   Я наклонился над выступом. У головокружительной бездны не было и намека на дно. Только тёмная пустота далеко-далеко внизу.
   — Куда? — нетерпеливо уточнил я.
   — Вправо, — подсказал тот же голос.
   И я полез по узкому выступу. Мелкие камни вылетали из трещин, потревоженные моими руками и коленями, подскакивали, прыгали по скале со звонким 'Зднь!' и срывались вниз. А я прижимался к боковине узкой тропинки, чтобы не отправится за ними. Выступ плавно спускался и уходил вдоль горы. Быстрее бы добраться до этого самого 'вправо', но вставать с четверенек я не рискнул. Бесконечный провал пугал меня до зябких мурашек. И как я не старался не смотреть в него, глаза сами косили в кромешную пропасть и расширялись от ужаса. Бездна так зачаровала меня, что не заметив преграды, я долбанулся об огромную чёрное кольцо, перегородившую тропинку. Огромная цепь опоясывала гору.
   — Не останавливайтесь! На отдых нет времени!
   — Да уж, скоро колени сотру, — обиженно огрызнулся я.
   — Нужно добраться до плеча!
   — До чего? — не понял я.
   В отдалении громыхнул гром. А может, в соседних горах случился обвал. А вдруг не в соседних, а в этой? Я завертел головой, пытаясь увидеть где бабахнуло, и испуганно передёрнул плечами. Грохотало на моём плече. Я не понял раньше, потому что крошечный голем был с палец. В жизни не видел других, но этот точь-в-точь Евлампий, только маленький.
   — Ты? — глупо спросил я.
   — Да, я. Извините, чихнул. Если не пошевелитесь, нас настигнет буря.
   — Какая буря? — удивился я.
   — Камнедробительная! В Тринадцатом Тёмном Объединенном мире бури настолько ужасны, что мы живём под землей.
   — Зачем мы тогда вылезли? — закричал я.
   — Это ритуал! — надменно сообщил он.
   Я плюнул. Потороплюсь. Если урагана боится даже голем, мне бежать во всю прыть.
   Проскользнув между гигантских чёрных колец, я понёсся вниз по склону. Сзади подул сильный ветер. Он подталкивал меня в спину, и бежать стало легче. Приходилось только переставлять ноги.
   Шторм усиливался. Я едва доставал мысками ботинок до выступа и старался прижаться к скале, а ветер сбросить меня в пропасть.
   — Долго ещё? — задыхаясь, бросил я через плечо.
   Голем не ответил. Я скосил глаза, может, кивнет, и чуть не остановился, а потом, наоборот, драпанул со всех ног.
   Цепь догоняла нас.
   — Это не ритуал, а казнь! — завопил я.
   — Мы почти на плече, — прошипел Евлампий.
   Я хотел смахнуть каменного предателя, но споткнулся о выступ скалы. Свалившись, я откатился подальше от обрыва и, перевернувшись на спину, увидел, как на меня падает огромная черная цепь. Зрелище незабываемое.
   
   Очнулся я на кровати. Резко сел, аж голова закружилась, и испуганно ощупал собственное тело. Ни синяков, ни ссадин. В комнате тоже ничего не изменилось. Торшер с кружевами на месте. Значит всё в порядке! Что за дурацкий кошмар? Никогда больше не буду переедать на ночь.
   Я облегченно вздохнул. Точно сон. В жизни такого не бывает: отвердевший пар, малюсенький простуженный голем, гигантская цепь. Полная чушь!
   — Тупее только кошмар орка, — пробормотал я.
   — Извиняюсь, что вмешиваюсь, но если вы о выходе на поверхность, то это не сон.
   Я оглянулся на дверь, закрыта. Медленно скосившись к плечу, я сморщился. Он сидел там. Крохотный голем, не больше пальца, прикованный ногой к моей цепочке.
   Я напряженно отвернулся, и, не глядя, провел рукой по плечу. Будто мусор стряхнул.
   — Бесполезно, — посочувствовал голем.
   — Что ты со мной сделал? — заорал я, уставившись на него.
   Евлампий болтался на цепи, схватившись за неё руками, и покачивался в такт моим движениям.
   — Вас лишили права на одиночество, теперь я всегда буду с вами. Так постановил верховный судья.
   Я открыл рот. Ругательства застряли в горле и, перегородив его, не могли выскочить наружу. Пришлось закрыть рот, сесть на кровать и собраться с мыслями.
   — Я на поверхность выходил? — немного поразмыслив, спросил я.
   — И да, и нет. Мы подымались вверх и оставались в пещере. Одновременно!
   — Как это?
   — Ритуал объединения очень сложный. Мы не используем объединяющих камней, потому что я не совсем живой. А объединяющим камнем можно сплотить только живые тела.
   Я встряхнул головой.
   — Уменьшить моё тело, — пояснил голем, — до нужного размера не получилось, вот и пришлось увеличить вас. Поэтому мы подымались на поверхность. В то же самое время, оставались внизу в церемониальной пещере.
   — Как это? — не понял я.
   — Нас раздвоили, изменили, а потом собрали вместе.
   Я кивнул, словно смысл сказанного до меня дошёл, и закрыл лицо руками.
   — Не волнуйтесь, всё прошло великолепно.
   — Я больше стал?
   — Да, немного.
   Оторвав руки от лица, я скрупулезно осмотрел себя с ног до головы, и не увидел разницы.
   — Незаметно, — пробормотал я.
   — Конечно, — согласился Евлампий. — Всё познаётся в сравнении.
   Я снова закрылся руками, согнувшись к коленям. Что делать? Как жить дальше? Я невольно покосился на правое плечо, голем сидел на своём месте, обхватив цепочку. Куда я с таким украшением? Засмеют ведь.
   — А в Тринадцатом Тёмном Объединенном мире остаться могу?
   — К сожалению, нет, — сконфуженно проговорил Евлампий.
   На этот раз я завалился на кровать. Как выпутаться? Куда податься? Лучше всего в Черногорскую академию. Упасть в ноги к директору и просить. Клясться, умолять, давить на жалость. Я отработаю, лишь бы он избавил меня от такого украшения.
   — В Черногорск попасть хочу, — решил я.
   — Так точно. Высший судья предполагал, что вы примете такое решение. Портал готов, мы можем идти.
   — Прямо так, сразу? — удивился я. — А пообедать?
   — Мне очень жаль, но обеда не будет. Нам лучше поторопиться.
   — Да, да.
   Я встал и пошел к двери. Дернул за ручку. Открыто. Правильно, чего меня теперь запирать, ведь уже наказали.
   — Куда? — спросил я, покосившись на голема.
   — Налево и до первого поворота.
   Я побрел прочь, молча поворачивая, куда говорил Евлампий, пока не добрался до портала. В последний раз оглянулся на беспощадные подземелья Тринадцатого Темного Объединенного мира и, вздохнув, понуро вошёл в тусклое свечение, ожидая увидеть Черногорск.

Глава 5. Стечения обстоятельств



   Я вышел из портала и не увидел ничего.
   — Мы что, вратами ошиблись? — испуганно вскрикнул я.
   Евлампий ответил не сразу, вертясь по сторонам. Голова вращалась по часовой стрелке, не останавливаясь. Я даже забеспокоился, что она оторвётся. Ещё не хватало ходить с безголовым големом на шее.
   — Мы в чистилище, — наконец выдал он.
   В ответ я попытался упасть в обморок. Свалиться не смог, но к потере сознания был, как никогда, близок. Я знал, что маги сумасшедшие, но не до такой же степени, чтобы открывать порталы на тот свет.
   Облизывая пересохшие губы, я пялился в пустоту, гадая что натолкнуло невыносимого голема на жуткий вывод. Мы висели посреди бескрайнего ничего. Трудно объяснить, как так, но вот так. Чем дальше, тем страшнее. Ещё и опоры под ногами не было.
   Не хочу закончить жизнь настолько нелепо. Я сглотнул. Спасите, помогите! Скрестив руки, я махнул подбородком вправо, влево, вверх и вниз, и сразу же зажмурился изо всех сил, как в детстве. Мне всегда помогал этот ритуал. Отец говорил, что предки всегда рядом и придут на выручку, стоит только попросить.
   Испугавшись за меня Евлампий затараторил:
   — Не волнуйтесь, это не загробный мир. Его называют чистилищем, потому что этого места не существует. Оно чистое. Пустое! Здесь ничего нет! Оно находится неизвестно где. Сюда попадает любой, идущий через портал, если не может выйти в месте назначения.
   — Так бывает? — дрожащим голосом проговорил я, но глаза всё-таки открыл.
   — Временами, — ответил голем. — Не волнуйтесь. Мы здесь долго не задержимся. Сейчас администрация сообщит, что случилось и сколько времени придется подождать.
   — Администрация чистилища? — еле слышно пробормотал я.
   — Совершенно верно.
   — Они что, здесь живут?
   — В некотором смысле. Они помогают магам переноситься через портал. Только, пожалуйста, не спрашивайте, как они это делают, я не знаю.
   Я закрыл открывшийся рот, но надолго меня не хватило.
   — А на кого они похожи?
   — Скоро нас переместят в зал ожидания, и вы сами увидите.
   Я бросил на голема недобрый взгляд, но злопыхать не стал. Ишь ты, козявка козявкой, а туда же. Каждый будет учить, что и когда мне делать. Ничего. Попадем в академию, там его снимут с моей шеи.
   Я не успел возмутиться, что не намерен ждать всю жизнь, как упало разноцветное сияние, и мы попали в огромный зал с рядами скамей. Один в один соборный холл Черногорска. Я как-то доставлял туда прошение от директора с просьбой разобраться в похищение яблок из академии. К концу лета они свисали за стену, и любой прохожий мог насобирать столько сколько хотел. Помню соборный холл тоже поразил меня строгостью и простотой, вселяющей благоговение. Тот же огромный зал с потолком под десять метров. Сто шагов в ширину, а в длину, как будто бесконечный.
   — Мы в зале ожидания, — прокомментировал голем.
   Я завертелся. На стенах, вдоль которых тоже стояли скамьи, висели однообразные картины. Глаза невольно цеплялись за них, только потому что посмотреть больше не на что. Полотна, сидения и напряженная пустота. Всё! Ни окон, ни дверей. Зачем они нужны, если посетители попадают в зал через порталы.
   — Как какоза хвостом намалевала! — пробормотал я, рассматривая картины на стенах. — Такого не видел и в академии!
   Длиннобородый маг в остроконечном синем колпаке со сверкающими звездами входил в портал. На следующей картине похожий волшебник, только в другой шляпе и жиденькой бородкой, выходил из портала в ледяную тундру. Дальше в том же духе. Колдуны и подозрительные чудища снуют туда-сюда.
   — Это что... — начал я, но не подобрал слов, чтобы закончить мысль.
   — На стенах зала ожидания отражается каждое магическое путешествие за всё время существования порталов.
   — Совсем посмотреть нечего, — расстроился я.
   Я не знаток, но ведь весь смысл живописи в талантливом разнообразии? А так можно пятна с квадратами рисовать или вот порталы. От них развлечение одно, свой портрет найти, но боюсь, искать придётся целую вечность.
   — Только карта тридцати миров, — пожал плечами голем.
   — Ух, ты! Ни разу не видел!
   — Она под потолком.
   Я уставился на высокий купол. Во мраке крутились сверкающие шары, опоясанные буквами. В самом центре перемигиваясь звёздами неподвижно застыл Отдельный мир. Чёрный, как дыра из которой за нами жадно следят поглотители магии. Я передёрнул плечами. Вот это живопись, один взгляд и весь в мурашках, не то что чародеи входят и выходят. Вокруг Закрытого мира, напряженно вращались восемь шаров: Стародол, Благодатные земли, Мир летающих городов, Семисвет, Трутанхейм, Тринадцатый Тёмный Объединенный мир и Блэк Бук. Их называли бронепояс. Они первыми приняли удар поглотителей и пострадали сильнее остальных. Даже на карте Стародол тускло светился мёртвыми морями и руинами городов, до крыш заваленных черепами. Я сглотнул, то ещё зрелище. За бронепоясом шло ещё одно кольцо. Я прочитал те названия, которые знал: Подгорное царство, Фейри Хаус, Таньшан, Оркариум, Ночные острова, Вишнустан. А уже за ними начинался третий круг: Изумрудный остров, Чёрная империя, Остров Божественного бутерброда, Тролляндия и Драконий архипелаг. Остальные миры уплыли за изгиб арки, и я не успел их разглядеть. Отправился бы следом, но по ушам заскрипело и заскрежетало потусторонним голосом:
   — Внимание! В Чёрной империи карантин! Перемещение по месту назначения после маговирусной обработки! Повторяю!
   — Что он говорит? — спросил я у Евлампия, не обращая внимания на повтор.
   — Появилась опасность магического вируса. Мы пройдем чистку и попадем в Черногорск. Надо дождаться своей очереди.
   Я пожал плечами. Ждать, не лёд долбить. Я хотел посмотреть всю карту целиком, но голем меня остановил.
   — Тебе туда нельзя, это край для магов, — строго предупредил он.
   Зал делился на две части: белую и разноцветную. С одной стороны, алебастровая плитка на полу, молочные стены и скамьи. С другой — красочная мозаика, сияющая всеми цветами радуги. Ряды ярких бизеллиумов с резными подлокотниками драконами и стены с живыми, переплетающимися цветами.
   Я отошел к скамье, выкрашенной в белый цвет, и сел. Озираясь на высокий купол с картой, я не сразу заметил, что больше не один. Нас теперь всегда двое, но на этот раз стало трое. Напротив, села девушка. С длинными чёрными волосами и лицом настолько нежным, что не передашь словами. Она так потрясла меня, что я, не отрываясь, смотрел и смотрел. Словно пил чистейшую воду после многодневной жажды.
   — Молодой человек — это неприлично! Может быть, у оборотней так принято, но когда вы так смотрите, я чувствую себя бифштексом.
   — Простите, — пробормотал я и отвернулся.
   Наверное, я покраснел. Скосил глаза, разглядывая нос. Точно, даже он лиловый. Стыдобища! Встретить такую красавицу и сразу опростоволоситься.
   — Как вы... — спросил я.
   — Насколько я знаю, кроме оборотней никто не носит таких украшений, — она небрежно провела по шее.
   Я покраснел ещё больше, а она склонила голову набок, разглядывая пол у моих ног.
   — Это, конечно, не моё дело, но вы всегда так красноречивы с девушками?
   Я вздрогнул, не сразу сообразив, что говорит голем. Казалось, его слышу только я. Девушка лишь наморщила нос, но всё-таки не сдержалась:
   — Молодой человек, разговаривать с самим собой моветон.
   Евлампий хмыкнул, а я решил не позориться, мало ли, что это за моветон.
   Она пожала плечами и поднявшись, склонилась в легком реверансе:
   — Вы, как я вижу, манерам не обучены, так что позвольте представиться первой. Оксана Росянко.
   Она села обратно на ярко-красную скамью и продолжила.
   — Разыскиваю злонамеренных созданий. Специализируюсь на вампирах.
   — Вставайте, — прошипел мне в ухо голем.
   Я неловко поднялся, кивнул и, заикаясь, выговорил:
   — Люсьен Носовский, ученик мастера Оливье. Специализируюсь на приготовлении троллей и глубоководных томпондрано.
   Это, конечно, откровенная ложь и хвастовство, но ведь должен я что-то сказать.
   — Уже лучше, — похвалил Евлампий.
   Не успел я сесть, как Оксана подскочила ко мне и склонилась над плечом. От её дыхания, щекочущего шею, у меня закатились глаза и стеснительно замерло сердце.
   — Голем! — удивленно воскликнула девушка.
   — Госпожа, прошу вас, пожалуйста, осторожно, — возопил Евлампий, раскачиваясь на цепочке.
   Оксана смущенно отодвинулась, рассматривая голема.
   — А вы интереснее, чем на первый взгляд, — поделилась она.
   — Садитесь уже, — шепотом подсказал Евлампий.
   Я вернулся на скамейку, изобретая способы уничтожения големов. Слишком просто от него просто избавиться. Лучше разорвать на щебень, растереть в пыль. Я задыхался от возмущения. Ненавижу големов. Стоило встретить неземную красавицу, которая со мной ещё и разговаривает, вмешивается булыжник и всё портит. Обычно девушки, увидев мою одежду и ошейник, морщатся и отворачиваются, словно несёт псиной. А это небесное создание назвало меня интересным. Надо срочно рассказать забавную историю. Слышал, девушки любят юмористов.
   — Не молчите, это неприлично, расскажите Оксане о наших приключениях, — посоветовал Евлампий.
   Я мстительно повернул цепочку так, что голем закачался у меня на груди, цепляясь за черные кольца.
   — Расскажите, Люсьен, — мило улыбнулась девушка. — Приключения всегда занимательны.
   Интересно, если положить голема на наковальню и стукнуть молотом, он треснет?
   — Пока мой друг собирается с мыслями, я, пожалуй, начну, — вздохнул Евлампий, забравшись обратно на плечо. — Вы позволите, госпожа?
   Она снисходительно кивнула.
   — Мы встретились при весьма необычных обстоятельствах, — начал он. — Я состою на службе у высшего судьи Тринадцатого Тёмного Объединенного мира в канцелярии исполнения приговоров.
   — Очень интересно, — подбодрила Оксана, усаживаясь поудобнее.
   — Да, — согласился Евлампий. — Моя работа полна опасностей и рискованных путешествий. Я побывал во многих мирах, разыскивая опасных преступников.
   — Браконьеров, например, — подсобил я голему.
   — В том числе, — согласился он. — Иногда от редких животных зависит благосостояние целого мира!
   — Без пегасов, — поддержала Оксана, — мир летающих городов пошёл бы по миру.
   — Погиб бы, — подтвердил Евлампий.
   Я прямо-таки видел, как кощей засасывает эту каменюку вместе с поучительным тоном в свой бездонный желудок.
   — Я разузнал что браконьер Оливье плывёт в Тролляндию и поспешил наперехват. Подготовил великолепную ловушку и почти сцапал негодяя...
   Я хмыкнул.
   — Но не вмешались летучие обезьяны, — невозмутимо продолжил Евлампий. — К сожалению, наша тайная служба прошляпила, что мастеру Оливье покровительствует сам король Дарвин Третий.
   — Да-да, — закивала Оксана. — Недобросовестная подготовка рушит самые лучшие планы.
   — Вы так правы, госпожа, так правы, — залебезил Евлампий. — Браконьер ушёл от возмездия, и мне не оставалось ничего иного, как предоставить верховному судье полноправного преемника всех прав и обязанностей разыскиваемого — его ученика!
   — Разумно, — снова вставила Оксана.
   Я пригляделся к ней пристальнее. Вовсе не такая милая. У неё горбинка на носу.
   — Верховный судья вынес справедливое и очень гуманное решение, господина Люсьена лишили права на одиночество, поэтому мы путешествуем вместе.
   — Увлекательная история, — похвалила Оксана.
   — Благодарствую, — ответил Евлампий.
   — Чрезвычайно разумно, когда не можешь справиться с виноватым, невиновных наказывать, — пробормотал я.
   На этот раз промолчал голем. В его понимании, наказание настолько справедливо, что не требует дискуссий. А вот девушка, с горбинкой на носу, неожиданно приняла мою сторону.
   — К сожалению, так случается сплошь и рядом, но вы представьте, что приговор мог бы быть намного суровее. Вам ещё повезло.
   — Может быть, — пожал плечами я.
   Не такая уж она и большая, эта горбинка. Как, по-моему, так она ей даже идет.
   — Правосудие не ошибается! — громко сказал голем.
   Я не обратил внимания на его выпад, незаметно рассматривая Оксану. Она прекрасна. Такую красоту не может испортить ни одна горбинка.
   — Тяжело, наверное, не иметь возможности побыть с собой наедине, — полуутвердительно сказала она.
   Я кивнул. У меня такие красивые фразы редко получаются. Лучше не портить всё своим ответом. По всему выходит, я совершенно не умею общаться с девушками. Тем более красивыми и умными.
   — У меня одиночества хоть отбавляй, — пожаловалась Оксана.
   Любой другой, на моём месте, сразу догадался бы, что пора знакомиться поближе, но не я. Я сморозил очередную глупость.
   — Поменяемся?
   Евлампий вздохнул, с жалостью посмотрел на меня, покачав своей комичной круглой головой и громко спросил:
   — Госпожа, а расскажите о своей работе, мы в каком-то смысле коллеги. Поделитесь опытом!
   Девушка улыбнулась.
   — С коллегами могу и поделиться. Я ищу вампира с Ночных островов. Его знают под прозвищем Эстет. Пьёт только кровь коронованных особ. До сих пор ему все сходило с рук, королевские семьи не любят огласки. Однако, две недели назад, он похитил наследного принца, имя и семью которого я не могу назвать.
   Оксана кокетливо потупилась.
   — Прошу прощения, госпожа, — поспешно согласился Евлампий. — Секретность прежде всего.
   — Одного вампира в Черногорске перед отплытием видел, — вспомнил я.
   — Как он выглядел? — заинтересовалась охотница на вампиров.
   — Как вампир.
   — Подробнее, Люсьен, понимаю, что на ваш взгляд все вампиры одинаковы, но это не так. Для непривычного чародея они действительно очень похожи, но отличия всё же есть. Поэтому в описании вампира важны самые незначительные детали.
   Я задумался, пытаясь вспомнить особые приметы.
   — Невысокий, бледный, худой. Сдержанный. Похож на чиновника. Тёмный камзол, бабочка. Зонтик держал и огромный сундук тащил.
   — Это он! — закричала Оксана, вскакивая со скамейки. — Когда вы его видели?
   — Дней шесть тому назад.
   — Кошмар!
   Оксана беспокойно заходила туда-сюда.
   — Он уже мог уехать из Черногорска! Я не успеваю! Я бессовестно опаздываю!
   — Не стоит так волноваться, — вмешался Евлампий. — Мы вам поможем! Правда?
   Он дёрнул за цепочку.
   Я хотел сказать, куда он может запихать свою помощь, но сдержался. Меня сегодня и так слишком часто обвиняли в плохих манерах. К тому же, нельзя отказать такой прекрасной девушке в помощи, даже если она её не просила.
   — Всем, чем сможем! — невесело пообещал я.
   — Госпожа, весь мой опыт, а он в отличие от меня не маленький, в вашем распоряжении, — заверил Евлампий.
   — Спасибо. Я впервые отправляюсь в Черногорск, и вы будете очень полезны, — закивала Оксана.
   Ничего, думал я. Поможем милой девушке, и сразу в академию. Почему-то я не сомневался, что там меня избавят от несносного голема. Я терпеливый, подожду, не переломлюсь.
   — Люсьен Носовский, пройдите в секцию для неосвещенных источником магии. В кабину номер пять тысяч триста для процедуры чистки.
   — Встретимся в Черногорске! — сказала Оксана, подбрасывая на ладони, расписанные разноцветными символами кости.
   Я кивнул.
   — До встречи, госпожа! — проговорил голем. — Нам туда!
   Пришлось встать и идти на чистку.
   — Что это у неё в руках? — оглядываясь, заинтересовался я.
   — Телеруны, — отмахнулся Евлампий. — Из одной кости вырезают два парных набора, и маги могут разговаривать друг с другом из любого мира.
   Скамьи недалеко от нас разъехались в стороны и образовали проход с белым коридором.
   — Нам туда, — уточнил Евлампий, ёрзая на моём плече.
   Видимо, его нервировало, когда я не отвечал. А может и нет, я плохо разбираюсь в големских повадках.
   Я ожидал целую тьму дверей с номерами. Ошибся, единственная дверь притаилась в конце прохода. Её украшали золотые цифры: пятёрка, тройка и два нуля. Интересно, зачем нумеровать дверь, если она одна? Странные у них тут порядки.
   — Входите! — сказал голем.
   Я замер, опустив потянувшуюся к двери руку и повернул голову, пронзив каменного наглеца взглядом. Моё терпение громогласно лопнуло.
   — Евлампий! — сквозь зубы процедил я. — Ещё раз укажешь что мне делать, раскрошу!
   Голем закрыл голову руками, присел и тихонько пискнул:
   — Не раскрошите.
   — Заткнись! — заорал я.
   — Попрошу вас, мне не тыкать, — обиделся Евлампий.
   Я не стал с ним пререкаться и пнул дверь с золотыми цифрами, мгновенно погрузившись в кромешную тьму.
   Оскорбленный голем трагически молчал. А я не знал, что делать дальше, поэтому мудро решил — не делать ничего. Так и стоял в темноте, пока не почувствовал легкое похлопывание по плечу. Обернувшись, увидел пылающие глаза, а под ними, на уровне рта, кривую щель, из которой выбивался яркий свет.
   — Проходите! — пропел умиротворяющий голос из щели.
   — Премного благодарен, — механически ответил я.
   Вот они какие, хозяева чистилища. Будто после долгих, утомительных испытаний принял горячий душ и лёг в свежую мягкую постель. Захотелось свернуться калачиком и тихонько полежать с закрытыми глазами.
   Я в блаженстве шагал сквозь чёрноту, даже не заметив, как переместился. После тьмы, яркий солнечный день ослеплял. Щурясь, пока глаза не привыкли к свету, я различал только тёмные пятна, понемногу превращающиеся в городские ворота и панораму Черногорска. Из-за массивных стен выглядывали башни и высокие дома с чёрными черепичными крышами, украшенные флагами и разноцветными лентами. Ближе к центру, возвышался небесно-голубой купол соборного холла, а за ним гигантский императорский дворец, больше похожий на искусно ограненный обсидиан с выпирающими по углам острыми выступами сторожевых башен.
   Я облегченно вздохнул. Наконец-то вернулся. Как бы я ни ненавидел этот город, он всё же лучше Тринадцатого Темного Объединенного мира. Здесь мне никогда не вешали на шею занудных големов.
   — Прибыли, — зачем-то сказал Евлампий.
   Я сжал губы, не буду разговаривать с волшебным кирпичом. Но он продолжал выдавать очевидное с видом пророка, открывающего неземную истину.
   — Мы должны дождаться Оксану, — напомнил голем.
   Я, будто не слыша, задумчиво разглядывал городские ворота. Из сторожки высыпали стражники в алых накидках со знаками гильдии Огневиков на груди, четырьмя пылающими черепами, смотрящими в разные стороны. Не то чтобы появление путешественника из портала их удивило, скорее вызвало любопытство. Оценив, что с такого, как я много не возьмешь, они вернулись к своим делам. Не по чину великим защитникам славного города Черногорска встречать нищего путника. Но к приёму подготовились. Над воротами засиял кристалл огня. Под шестигранной поверхностью будто вступили в бой тысячи крошечных огненных драконов. Может, так и было, кто их знает, этих магов. Сияние вспыхнуло ярче и опало, огненными струйками стекло с кристалла и перекинулось на копья стражников.
   Я решил дождаться Оксану, мало ли что.
   Она появилась из перламутрового сияния. Особенно красивая в ореоле блестящих искр. И как ни в чём не бывало, зашагала к воротам, бросив на ходу:
   — Идёмте, Люсьен, надо торопиться. Эстет очень проворный вампир, боюсь, как бы уже не расправился с принцем.
   Пришлось бежать за ней. И почему все мной командуют? Что со мной не так? Даже крошечный зачарованный камушек, возомнивший себя большим умником, говорит, что делать.
   С невесёлыми мыслями, я вошёл в ворота и чуть не упёрся в выставленное копье.
   — Куда прёшь! — проревел мне в грудь стражник. — Возомнил, коли вымахал, як оглобля, правила не треба выполнять?
   Я не сразу понял, о чём он, а догадался, только вспомнив слова Евлампия: 'сильно уменьшить меня не получилось, и увеличили тебя'. Особой разницы я до сих пор не замечал, но глядя на городскую стражу, куда издавна набирают самых рослых парней, начал понимать. Собравшиеся вокруг стражники едва доходили до моего плеча. Вот те на! Я покосился на Оксану. Она, оказывается, высокая, поэтому я и не заметил раньше, что здорово подрос.
   — Кто такие будете? — не унимался стражник. — Надобно пошлину оплатить!
   Голем тихонько прошептал в ухо:
   — У нас деньги есть?
   — Ага, — пробормотал я, — карманы рвутся.
   — Уважаемый блюститель закона! — пропела Оксана. — Мы преследуем опасного вампира, разыскиваемого за многочисленные преступления в десяти мирах. Мы торопимся, давайте перейдём от формальностей к делу. Какова величина пошлины?
   — Империк с каждого входящего! — напыщенно проговорил стражник, всё еще заслоняя копьем проход.
   Я чуть не завопил от возмущения. Они тут что, совсем обнаглели! Да на один золотой в Черногорск полкаравана провести можно.
   Оксана безропотно достала кошель и отсчитала в протянутую ладонь два империка. Я покраснел, но благоразумно не возражал, хоть и сгорал от стыда. Девушки за меня ещё никогда не платили. А с другой стороны, это её дело и её деньги. Евлампий хмыкнул, но промолчал, и правильно сделал, иначе, не знаю как, но я бы его задушил.
   — Где вы видели его в последний раз? — спросила Оксана, проходя ворота.
   — На пристани, — пробормотал я, плетясь следом.
   — Хорошо, Люсьен, ведите скорее. Начнем поиски оттуда, и, пожалуйста, поторопитесь, от нас зависит жизнь принца.
   Я прибавил шагу, стараясь выбрать самый короткий путь к причалам. Всё-таки жизнь целого принца! Оксана не отставала. На неё груз ответственности давил сильнее, чем на меня.
   Когда мы вышли на магическую брусчатку, спутница щёлкнула пальцами, и волшебные камни понесли нас. Я едва успевал показывать дорогу. Брусчатка шуршала, поворачиваясь под ногами, в точности выполняя указания, исправно неся нас в сторону порта. Как же приятно быть чародеем. Везде им сопутствует комфорт, даже ногами шевелить не надо.
   — Мы можем расспросить портового коменданта. Вампир обязан был получить сторожевую грамоту, — сумничал Евлампий.
   — Да, у меня достаточно средств, чтобы задать любые вопросы, — согласилась Оксана. — Опросим коменданта.
   Я не стал встревать. Куда уж мне тягаться с мастерами сыска. Моё дело нехитрое, веди, куда говорят, и помалкивай. Обычный проводник, только бесплатный.
   — Простите, госпожа, это против всяких правил, но поскольку мы в одной связке, я осмелюсь спросить. Вы не могли бы посвятить нас в ваши планы? — попросил Евлампий.
   Ему до всего есть дело. Не знаю уж, прописано такое в законах Тринадцатого Темного Объединенного мира или в големских уложениях, но он всерьез собирается ловить вампиров, спасать принцев и помогать прекрасным дамам. Я бы, наверное, даже согласился с ним, тем более, волшебница явно не против моей помощи, если бы докучливый пустозвон не болтался на моей шее. Бегал бы следом, огромный и несокрушимый. Тогда, пожалуйста, а так увольте. Мысли упорно возвращались в академию к нашему скорейшему разъединению.
   — План довольно прост, — на ходу объяснила Оксана. — Находим Эстета и приказываем сдаться.
   — Ага, и все долго и счастливо живут, — пробурчал я.
   — Он же откажется, — воскликнул Евлампий.
   — Не обязательно, — возразила Оксана. — Если принц жив, Эстет согласится. Если нет, откажется, но лучше исключить такой вариант.
   — Согласен, — откликнулся голем.
   — Если будет сопротивляться, — посерьёзнела охотница на вампиров, — применим солнечный меч.
   — Ого! — воскликнул Евлампий. — Я слышал о нём, но никогда не видел. Думал, вы собираетесь использовать сети-ловцы, парализующие силки...
   — Эстету сотни лет, — оборвала голема Оксана. — Уж лучше переосторожничать!
   Я с ней полностью согласен, хотя, на мой взгляд, недооценивать вампиров может только сумасшедший.
   Евлампий сконфуженно замолчал. Он не совсем сумасшедший, пусть я в этом и сомневаюсь.
   Брусчатка принесла нас к пристани за двадцать минут. Своими ногами, даже бегом, я бы добирался в два раза дольше. Сколько жил в Черногорске, ещё ни разу так быстро не пересекал город. Дело даже не в волшебстве! На кону жизнь принца, наверняка богатого и влиятельного. Так что стоит поспешить. Вдруг перепадет часть богатства в качестве награды за спасение.
   Мы не пошли к причалам, а сойдя с магической брусчатки, сразу повернули к комендатуре.
   У крыльца трехэтажного дома с бегущей по карнизу морской волной дежурила стража гильдии Водолюбов. Те самые наглые пересмешники в голубых накидках, виденные мною шесть дней назад.
   — Вот это компания! — обрадовался первый, когда мы повернули в их сторону.
   — Глянь-ка опять перевёртыш! — подхватил второй. — Смотри, какую девку зацепил!
   — Ага, скоро надуется от гордости!
   Они заржали, довольные шутками, а я предательски покраснел.
   — Разговорчики на посту! — строго скомандовала Оксана.
   Стражники вытянулись по стойке смирно, но быстро сообразили, что к чему и снова выпятили животы. Толстые рожи исказила злоба.
   Охотница на вампиров сделала уверенный шаг:
   — Нас ожидает комендант, разойдись!
   Но перед ней скрестились вспыхнувшие синим пламенем алебарды. В суженных глазах стражников мелькнуло алчное желание.
   — Стоит обыскать эту длинную, — зубоскалил первый.
   — С пристрастием! — добавил второй, нагло разглядывая Оксану.
   Услышав грохот, я повернул голову. Евлампий превращался в боеголема. Маленькие ноги на глазах развалились на сотню крошечных булыжников и завертелись в водовороте осколков. В каменном вихре проскакивали малюсенькие молнии. Руки удлинились. На месте разлетевшихся ладоней открылись огненные жерла, из которых повалил пар.
   Этого ещё не хватало. Надеюсь, он не начнет стрелять. Единственный, кому он навредит, это я.
   Вмешаться голем не успел. Охотница выхватила длинное, похожее на совиное, перо и резко провела по лбам стражников. Которые, в тоже мгновение, рухнули к нашим ногам.
   — Вперёд! — крикнула Оксана и, распахнув дверь, вбежала внутрь.
   Нам, а точнее мне, ничего не оставалось, как броситься следом. Голем на моём плече полностью превратился и с присущим ему твердолобием выискивал новую цель.
   Я даже не успел разглядеть комендатуру, боясь отстать от охотницы на вампиров. Мы пронеслись по широкой лестнице с толстыми синими перилами и балясинами в виде морских коньков. Оксана распахнула двухстворчатую дверь с большой морской раковиной на которой отпечаталось, сияющее перламутром слово 'КОМЕНДАНТЪ', и мы ворвалась в приёмную.
   Охотница на вампиров взяла комендатуру приступом. Я лишь успевал отгонять зверские картины расправы, которым нас предадут в гильдии Водолюбов за такую, мягко говоря, вольность. А вот голем, в отличие от меня, не беспокоился с кем сражаться и что осквернять. Судя по воинственному виду, он готов к любому неравному бою. Что возьмешь с фанатика!
   В приёмной с наполовину задёрнутыми тёмными шторами и пыльными полками заваленными свитками, нас встретила самая настоящая ведьма. До сих пор ни разу не видел чёрных колдуний, но они должны выглядеть именно так. Старая сморщенная бабка с всклокоченными седыми волосами, не знающими расчески. С маленькими злыми глазками, огромным крючковатым носом и безгубым ртом с торчащим жёлтым клыком.
   — Что она делает в гильдии Водолюбов? — пробормотал я, и невольно задрожав, отступил к двери.
   — Их всегда секретарями берут, — хрипло ответил голем. — Через таких не прорвёшься!
   Это уж точно! Все боятся ведьм. А вот ей, судя по скучающе-брезгливому выражению лица, плевать и на нашу странную компанию, и на наш воинственный вид.
   — По записи? — спросила она неприятным скрипучим голосом.
   — Мы хотели бы увидеть коменданта, — отдышавшись, заявила Оксана.
   Ведьма подняла крючковатый палец, указывая на стену за своей спиной. Там висел портрет пожилого мужчины с круглым лицом и глубокими залысинами.
   — Посмотрели?
   Голем зашипел, продувая стволы перед стрельбой.
   — Извините, — начала Оксана, — вы нас неправильно поняли, нам необходима аудиенция у глубокоуважаемого господина коменданта. Вопрос междумировой важности!
   Ведьма чуть приподнялась, словно хотела заглянуть внутрь Оксаны и уточнила:
   — То есть без записи?
   Охотница оглянулась, ожидая от нас поддержки или подсказки, и, не найдя их, наклонилась к столу.
   — Отдельный мир! — одними губами выговорила она.
   Вздрогнули все, даже ведьма. Голем аж вернул себе ноги с руками, чтобы схватиться за голову.
   Оксана закатала рукав платья и показала красную отметину в виде перекрещенных мечей. Метку знал даже самый пьющий гном в самой глухой, глубокой пещере самого отдаленного мира. Так помечали защитников.
   — Проходите! — вымолвила ведьма, взмахнув костлявой рукой.
   Тяжелая двухстворчатая дверь в кабинет портового головы, обитая зелёной пупырчатой кожей, распахнулась сама собой.
   Комендант полулежал в кресле-качалке придвинутой к пылающему камину. Его покрытые пледом ноги, безвольно качались то дотрагиваясь, то отскакивая от старого, затёртого до дыр ковра. Даже в тёмной комнате, в отблесках золотого пламени, он выделялся смертельно бледным пятном. В нашу сторону даже не повернулся, прокряхтев:
   — Готов оказать посильную помощь защитнику.
   — Господин комендант, мне нужна сторожевая грамота вампира по прозвищу Эстет.
   — Что-то ещё?
   — Нет, господин комендант.
   — Хорошо, вы получите всё, что угодно. Кхы-кхы! Не зная брода, не лезь в воду, так у нас говорят. А теперь закройте дверь, мне холодно.
   Мы отступили в приёмную и створки тут же сомкнулись, мягко стукнувшись друг об друга. Ведьма копалась в бумагах, а я не решался посмотреть в сторону Оксаны. Евлампий тоже молчал.
   Сто лет назад из Отдельного мира пришли поглотители магии. Началась жуткая и бессмысленная бойня! Поглотители не брали пленных и не сдавались сами. Не нуждались в городах и сокровищах. Они жаждали только магическую энергию. Пили её, и не могли насытиться. Всё, что тысячелетиями создавалось чудодейственными заклинаниями, распадалось в прах. Всё, в чём жила магия — умирало. Рассыпались величественные дворцы, скрепленные силой чар. Иссыхали дивные фонтаны. Гибли плодоносные сады. Волшебная брусчатка обращалась в пыль. Всё до чего дотягивались ненасытные чудовища превращалось в безжизненную пустоту. Студиозусы в академии шепотом пересказывали друг другу, что поглотителям невозможно противостоять. Их прожорливые глотки втягивали боевую магию, без вреда перемалывая молнии, вихри и камнепады, заедая огненным дождем и ледяными глыбами. Они ломали и крушили волшебное оружие, раздирая в клочья самих чародеев. Миры, во всём опирающиеся на колдовство, в растерянности отступали перед врагом.
   Когда поглотители вторглись в Чёрную Империю, мир покинули все, кроме оборотней. Мы остались и приняли бой. У нас никогда не было магии, только когти, клыки и дикая ярость. Мы не хлипкие чародеи, а могучие воины, самые сильные в тридцати мирах. В резервации рассказывали, что мы набросились на рогатых чудовищ и погнали прочь. А когда поглотители улепётывали, сверкая мохнатыми пятками, к нам присоединились чародеи. Потом правда оказалось, что мы всего лишь помогали, а вовсе не остановили вторжение.
   Когда чудовищ выгнали из Чёрной империи, Император захотел уничтожить их жалкий мирок, но так и не смог. Родина поглотителей, так же как они сами, впитывала магическую энергию и не разрушалась. Тогда колдуны заперли чудотворные пути и разрушили порталы, ведущие в их мир. Так он стал Отдельным! А чтобы оттуда больше никогда никто не вырвался, создали Орден защитников.
   — Возьмите, — проскрежетала ведьма, протягивая листок. — Вампирчик послушный, написал где поселился и всё-всё-всё остальное...
   Я передёрнул плечами. Она не простая волшебница, даже не охотница на вампиров. Она — защитница! Теперь я смотрел на неё совершенно по-другому.
   — Ещё бы он не написал, — мотнула головой Оксана, принимая сторожевую грамоту с оттиском гильдии Водолюбов.
   — Мы бы ему красные глазки-то повыдавили бы, — заухала глухим смехом ведьма.
   Защитница отстранённо кивнула и, пробежав глазами, вернула бумагу обратно. Повернувшись, проговорила:
   — Площадь кузнецов.
    Редкий случай, но я понял без объяснений. Когда с тобой говорит настоящая защитница нельзя тратить время попусту, ведь дело уже не в каком-то там принце, а в целых тридцати мирах.
   Мы спустились по лестнице и вышли на улицу. Стражники развалились поперёк крыльца, и, обнявшись, дрожали и повизгивали во сне.
   — Бабайка, бабайка, — плаксиво. — Не трожь, не трожь, — грубо.
   Переступив через них, мы вернулись на магическую брусчатку и поехали к центру города. Площадь кузнецов занимала целый квартал на окраине. Я частенько бегал туда, выполняя мелкие задания академиков.
   Первым не выдержал Евлампий. Голем долго смотрел на Оксану, но справиться с собой не смог.
   — Я очень-очень извиняюсь, госпожа, но если это дело мировой важности, не могу остаться в стороне. Кто этот принц на самом деле? — спросил он.
   Я подумал, что охотница, или вернее, защитница не ответит, но ошибся, она подбирала слова.
   — Если обещаете помогать мне в дальнейшем, я вам доверюсь, с печатью молчания, естественно.
   Голем хмыкнул. В отличие от него, я про 'печать молчания' ничего не слышал, поэтому, увидев моё сомнение, Оксана пояснила:
   — Простенькое заклятие, не позволит Люсьену болтать о том, что я расскажу.
   — А! Да, пожалуйста, — согласился я. — Всё равно не с кем делиться.
   Защитница положила руку мне на лоб. Такая нежная, прохладная ладонь, что я чуть не замурчал от удовольствия. Хотя иллюзия мгновенно рассеялась, когда она неожиданно шлепнула меня по голове. Аж в ушах зазвенело.
   — Ничего себе простенькое заклинание, — вытаращился голем, крутя каменной башкой. — После такой ворожбы он под пытками слова не проронит.
   — Точно, — улыбнулась в ответ Оксана, словно получила долгожданный комплимент.
   Меня веселиться чего-то не тянуло. Сами по себе пытки уже не приводили в восторг. А если учесть, что как бы палач ни старался, он ничего не добьется и, скорее всего, запытает меня до смерти, вообще неясно, что так радует защитницу.
   — Ведите нас, Люсьен. Расскажу по дороге.
   Я кивнул. Брусчатка послушно выполняла приказы Оксаны, а я только успевал показывать дорогу. Мы понеслись прочь от порта, придерживаясь набережной с длинной изгибающейся волной мраморной балюстрадой и толстыми фонарными столбами, похожими на вынырнувших из воды пучеглазых рыб.
   — Меня вправду зовут Оксана Росянка, — начала она. — Я в самом деле потомственная охотница на вампиров. Когда не стало родителей. Дядя Антуан принял меня в Орден. Он заменил мне отца. Не знаю, где бы я была, и что бы делала, если бы не он. Дядя научил меня всему. Благодаря ему, я стала одной из лучших защитниц, и это не похвальба, — она улыбнулась. — Мне доверяют самые важные и секретные задания. А моя последняя миссия, сверхсекретная, поэтому я навела на вас печать молчания. О ней не должен знать никто в тридцати мирах! Даже защитники. Среди нас есть изменник!
   Я громко охнул. Защитник — предатель. Это немыслимо. В Орден отбирали самых надёжных, самоотверженных и бескорыстных.
   — Да. Я тоже чуть с ума не сошла, но доказательства безукоризненные. Дядя Антуан уже давно подозревал, что кто-то пытается раздобыть ключи. Около двух лет назад, на празднике урожая...
   Я вздрогнул. На то торжество я впервые переступил порог академии и увидел первого защитника. Он разговаривал с деканом Ветродуев, а закатанные рукава куртки открывали знак с перекрещенными мечами. Никогда не забуду его светлых глаз без зрачков.
   — Люсьен? Что с вами? — спросила Оксана.
   Я понял, что замер с глупым видом и перестал показывать дорогу магической брусчатке.
   — Ничего особенного. Может, глупость, — задумчиво ответил я. — Два года назад в академии побывал защитник с пустыми глазами.
   — Что значит — незаполненные приспособления для глядения? — поразился Евлампий.
   Я осуждающе посмотрел на голема. Как брякнет что-нибудь, ни слова не поймешь.
   — У него в глазах даже зрачков не видно, только туман клубится, — пояснил я.
   На этот раз посреди дороги застряла Оксана. Магическая брусчатка остановилась, ведь она слушается только волшебников. Мраморная набережная, как раз заканчивалась, переходя в широкий мост над проливом.
   — Опишите поподробнее.
   Я постарался припомнить детали. Одежду, волосы, выправку. Всё, что смог. Не вчера ведь встречались. Два года прошло.
   — Высокий, подтянутый, около пятидесяти лет. Лицо узкое. Седые волосы назад зачесаны.
   — Это кардинал Динарий, один их верховных защитников. Дядя прав, случайных встреч не бывает, — выслушав меня, заволновалась Оксана.
   — Я запутался, — отчаянно закричал голем. — В чём дядя прав? Что за Динарий?
   — Я бы рассказала всё по порядку, — объяснила Оксана, — но у нас мало времени.
   Она права, надо спешить. Мы промчались по мосту над устало, словно сонные киты, плывущими гружёными баржами и рыболовными сейнерами. В пику им магическая брусчатка неслась галопом. Свернули на Горшечную улицу, и до площади кузнецов осталась пара кварталов. Утопающие в зелени кирпичные дома так и мелькали.
   — Пожалуйста, — попросил голем. — Я не выношу беспорядка.
   — Хорошо. Мой дядя Антуан Росянко — глава Ордена защитников. После войны прошло сто лет, но миры бронепояса так сильно пострадали от поглотителей, что до сих пор теряют магию и разрушаются. Колдовать там сложнее, но по иронии судьбы там живут одни чародеи. В остальных мирах энергии намного больше, но там сплошь не освещённые источником магии.
   — Несправедливо, — возмутился Евлампий.
   — Наш Император считает также, — надула губы защитница. — Он решил переселить колдунов из умирающих миров, а их города раздать блёклым... извините... не освещённым источником. Только не все с этим согласны! Появились изменники! Они заявляют, что миры гибнут из-за самих волшебников и поглотители тут совсем не причём. Дескать маги, тратят слишком много энергии! От того всё и рушится!
   — Безумцы! — подхватил голем.
   — Как ни называй, но от пустых слов, они перешли к действиям. Два года назад загадочно исчез Оберег путей.
   Мы с Евлампием переглянулись, мол, что ещё за штука.
   — Это тайна тайн, — понизив голос, произнесла Оксана. — Оберег хранился в мире летающих городов в резиденции Ордена. После войны с поглотителями его оставили на хранение моему деду. Мы тщательно скрывали тайник. О нём знали всего несколько приближенных защитников. Кардинал Динарий был одним из них. Как раз перед его отлучкой на праздник урожая, Оберег как сквозь землю провалился. После этого из Отдельного мира к нам полезли поглотители магии.
   — Чудовища свободно разгуливают по тридцати мирам, и никто не знает? — вскрикнул Евлампий.
   — Они нигде не бродят, — строго сказала Оксана. — Защитники всех переловили, ни один не ушел.
   — Всё равно, — не унимался голем. — Это же ужасная опасность! Мы должны всем рассказать!
   — Зачем? Чтобы поднялась паника? Кому надо, тот и так знает.
   — Волшебники должны знать правду! — не слишком уверенно проскандировал Евлампий.
   — Молчи, слуга, — отрезала Оксана.
   — Ты ищешь Оберег путей, чтобы на место его вернуть и проход закрыть? — поинтересовался я.
   — Да, — сказала Оксана. — Так и было, пока не пропал принц Благодатных земель. Король умер, и принц должен был занять трон, но его похитили. Это тоже секрет. Никто, кроме королевской семьи и приближенных не знает об исчезновении. Пока принц не вернётся в Благодатные земли, королевством будет править брат покойного короля.
   — И что? — не понял я.
   — Константин совершенно безумен! Он размахивает радужным скипетром, как мечом! А это тоже ключ. Он хранился в королевском дворце Благограда сто лет. Передавался от короля к королю вместе с регалиями Благодатных земель, только в тайне. А теперь Константин хочет с его помощью восстановить радужный мост.
   — Кошмар, — снова подал голос Евлампий. — Радужный мост соединял Благодатные земли с Отдельным миром. Что надо этим изменникам?
   — Чтобы чародеи перестали беспечно черпать из источника и уничтожать всё вокруг, они хотят открыть Отдельный мир! Они верят, что тогда энергия будет течь свободно, не нужно будет никаких переселений, и даже гибнущий бронепояс восстановится и расцветёт!
   — Какая ограниченность, безумцы! Они всех нас погубят! — запричитал Евлампий.
   Я тоже струхнул. Новое вторжение? Такого тридцать миров могут и не пережить.
   — Сейчас важно другое! — оборвала защитница. — Если мы не вернём принца, Константин откроет ещё один путь в Отдельный мир, а император такого не потерпит. Так что хватит болтать, пора сражаться!
   — Мы почти пришли, — предупредил я. — Последний вопрос можно?
   — Спрашивай, — разрешила Оксана. — Только быстро.
   — Это перо, которым вы стражников усыпили?
   — Перо птицы Сирин погружает в сон с самыми жуткими кошмарами. Целый час ужаса, от которого нельзя проснуться!
   — Понятно.
   Мы остановились посреди улицы, втекающей в площадь кузнецов. Огромные палатки исторгали снопы пара и пепла. Оттуда разносился жуткий шум. Тысячи молотов одновременно падали на сотни наковален, рассеивая по округе металлический звон. Снующие между прилавков зазывалы пытались перекрыть гул работы молотобойцев и крики продавцов. Покупатели старались переорать и тех, и других. Гвалт стоял такой, что я не слышал даже голема, упорно вопящего в ухо.
   Оксана взяла меня за руку и потащила к магазину в потемневшей от копоти витрине которого сверкала серебряная посуда. Прижалась губами к уху так, что меня прострелила молния, опалив сердце, и крикнула:
   — Наковальня Дагара.
   Я кивнул, знаю такую. Ходил по поручениям деканов. В этой лавке куют лучшие ножи в Черногорске. Одно я понять не могу, какого поглотителя здесь понадобилось вампиру. На мой взгляд, не самое удачное место. Шумно, пыльно и кушать нечего. Если только ему по вкусу вечно поддатые гномы.
   Мы обогнули площадь по краю, зажимая уши и силясь не оглохнуть, и вошли в магазин 'Наковальня Дагара'. С закрытием двери на нас упала благословенная тишина.
   — На магазин наложено заклинание покоя, — прошептал Евлампий.
   — Спасибо, умник. Я догадался.
   — Не тыкай мне, — буркнул голем.
   Ответить я не успел — из-за прилавка, увешенного блестящими, инкрустированными самоцветами клинками, вышел самый настоящий гном. Невысокий, с толстой бычьей шеей и плечами шириной в его рост. Красное лицо украшала рыжая борода, заплетенная в две косички, перевитые цветными лентами.
   — С новым днём! Я хозяин лавки Халгар. У нас самое лучшее оружие в Чёрной империи. Я постигал хитрости мастерства у самого великого мастера Дагара. Что желаете приобрести?
   Оксана обворожительно улыбнулась и подошла к гному вплотную.
   — Дорогой мастер, — проворковала она, наклоняясь к Халгару. — Фамильная реликвия, заговорённое зеркало моей бабушки.
   — Что с ним? — просипел, обалдевший от такого внимания, гном, стараясь отвести взгляд от Оксаниного декольте и посмотреть в протянутое зеркало.
   — Оправа, — несчастно выдала защитница. — Она треснула!
   Гном наконец-то взглянул в зеркальце, и его взор застыл.
   — Открой то, что скрыто. Покажи истину, око всевидящего! — протянула Оксана и хлопнула гнома по лбу.
   В ответ из зеркала раздался голос:
   — Повинуюсь.
   Знакомая история. Меня передернуло от нахлынувших воспоминаний, но я сдержался. А вот гному я не завидую.
   Защитница отошла от хозяина лавки и, глядя в зеркало, спросила:
   — Вампир Эстет был здесь?
   — Да.
   — Где он теперь?
   — Там же, где и раньше. В подвале. Ключи от дверей на гвозде у входа в мастерскую.
   Оксана положила зеркало на прилавок и, замахала руками.
   — Чары непроходимости, — пояснил голем. — Она заперла дверь, чтобы никто не вошёл.
    Я кивнул и двинулся следом за защитницей.
   Через спрятанный за полками проём мы пролезли в заднюю часть лавки. К стенам мастерской прижимались заваленные металлическими болванками верстаки. Над ними висели инструменты и заготовки для ножей. У кузнечного горна вздыбился точильный камень и примостились корыта для закалки. Я поморщился. Из печи шёл сухой жар. А между горнилом и вытяжкой начиналась ведущая, судя по всему, в подвал лестница.
   Ключ висел у двери. Сняв его с гвоздя, Оксана обошла горн. Я на мгновение отвлёкся, чтобы снять зацепившийся за верстак край рубахи, а когда повернулся, аж подпрыгнул на месте. Защитница держала в руках огромный меч. Как у неё получается? Он же страшно тяжелый. Таких клинков никто не делает. Размером со столешницу, метр на два. Да им же невозможно сражаться. А она его даже из ножен не вынула. Может, это они широкие, а меч обыкновенный?
   — Откуда у неё все это? Перо, зеркало. Теперь ещё меч, — пробормотал я.
   — У неё невидимая бездонная сумка, — так же тихо ответил голем. — Очень дорогая вещь.
   — А что за железяка у неё в руках, ты тоже знаешь? — съязвил я.
   — Конечно, — ничуть не сомневаясь, отозвался Евлампий. — Самый настоящий солнечный меч. Я однажды видел его изображение на стенах чистилища.
   — Всезнайка, — еле слышно проговорил я.
   Голем уже подтянулся на цепочке поближе к уху, собираясь ответить, но Оксана обернулась. В её глазах сверкал пламенный багрянец закатного солнца. Я даже сощурился.
   — Ждите здесь, — строго предупредила она.
   — Согласен.
   — А я нет, — встрял голем. — Вам понадобиться помощь, госпожа. Я обязан защищать магов, для этого я создан!
   Оксана покачала головой и спустилась в подвал.
   — Идём за ней, — не унимался Евлампий.
   — Ты самый сумасшедший голем в тридцати мирах.
   — Не тыкай мне.
   Я примирительно поднял руки.
   — Давай на 'ты' перейдем. Я уже устал постоянно 'те' в конце слов подставлять.
   — И что это изменит? — надменно поинтересовался Евлампий.
   — Будем по дороге в подвал друг другу тыкать, а заодно подсмотрим, и если Оксана не справится, немедленно вмешаемся, договорились?
   — Как правильно говорить? По пальцам? По ладоням? — голем выставил овальный камешек.
   — По рукам, — догадался я, пытаясь мизинцем стукнуть по его протянутой руке, но он всё равно соскочил с плеча, болтаясь на цепочке.
   — Внимательней, оборотень! — закричал он.
   Вероятно, я совершил страшную ошибку, перейдя с кирпичом на 'ты'. Хотя поначалу идея казалась отличной.
   — А как мы будем Оксане помогать? У меня и способностей то нет никаких, — решил я перевести тему.
   — Помочь можно всегда! — высокопарно заявил голем.
   Тяжело спорить с фанатиком. Он голос разума не слышит. Всегда считает себя правым. Хотя мы все любим думать, что виноват кто-то другой.
   — У меня до сих пор от этого меча мороз по коже.
   — О, тут есть чего бояться, — с удовольствием согласился Евлампий. — Говорят, что в ножнах меча портал, а лезвие погружено в само солнце. Оно — чистейший солнечный свет. Для любого вампира неминуемая смерть!
   — Ого! — согласился я, подойдя к лестнице в подвал.
   — А нас он не сожжет?
   — Не должен, — не слишком уверенно брякнул голем, косясь в мою сторону, и пробормотал: 'мне точно ничего не будет'.
   Я уж решил, что не пойду, но проклятое любопытство взяло верх. Спрыгнул на две ступеньки, потом ещё на три. Из полуоткрытой двери в подвал торчал ключ.
   — Поторопись же, — проворчал голем.
   Я сделал ещё шаг и услышал Оксанин голос.
   — Что с принцем?
   Ответили не сразу. Раздался приятный мелодичный смех, а потом мягкий баритон:
   — Всё в порядке. Я же не садист. Я гурман!
   — Отпусти его, и можешь рассчитывать на снисхождение, — заверила Оксана.
   Я спустился ещё ниже и увидел говоривших. Защитница стояла недалеко от двери, спиной к нам. Меч покоился на плече. Кроме пары тусклых подсвечников, света в подвале не было, поэтому вампира я разглядел не сразу. К серым стенам с облупившейся штукатуркой прислонились разбитые зеркала в золоченых рамах. В углу, словно гирляндами увешанные паутиной, стояли проржавевшие рыцарские латы с потускневшим знаком гильдии Камневаров, пятью бурыми глыбами похожими на косой крест. Рядом перекошенный комод со скелетом детёныша лисокрысы. Завешанные плесневой тканью полки с книгами и огромный сундук с тремя навесными замками. Вампир скрывался в тени, прислонившись к колонне, поддерживающей свод подвала, и выглядел слишком спокойным и уверенным для загнанного в угол. Я сразу узнал его. Тот самый, с причала.
   — Я не нуждаюсь в снисхождении, — отмахнулся он.
   — Ты знаешь, что это за клинок?
   — Разумеется, — заулыбался Эстет. — Я вампир, а не идиот! Это солнечный меч. Стоит тебе освободить его из ножен, и от меня останется горстка пепла. Гибельное оружие. Вот только я не боюсь развоплотиться. Я долго жил и много повидал. Поэтому точно знаю, что лучше быстро умереть в этом подвале, чем долго гнить в казематах Ордена.
   — Наглец, — зашипел голем. — Как он смеет, так разговаривать с волшебницей.
   Оксане, судя по её напряженной позе, ответ вампира тоже не понравился, но она всё-таки совладала с собой и предложила:
   — Тогда остаётся только договориться.
   — Разумеется, — легко согласился Эстет. — Для всех будет выгоднее достигнуть соглашения.
   Я решил не входить в подвал и остановился в дверном проёме, всегда можно сбежать.
   — Чего же ты хочешь? — спросила защитница.
   — Я добровольно отдам принца, а ты меня отпустишь.
   — Ты же знаешь, что не могу.
   — Знаю, — подтвердил вампир, и улыбка расползлась ещё шире. — Поэтому, в придачу к принцу, я расскажу, кто и зачем приказал его похитить.
   Оксана перекинула меч на другое плечо.
   — Что, и имя назовешь?
   — А как же.
   — Хорошо, — уступила Оксана. — Рассказывай.
   — Присядем, — вампир указал на кресла, занявшие самый тёмный угол подвала.
   Защитница помотала головой.
   — Как хочешь, но должен предупредить, что история длинная.
   — Я постою, — ответила Оксана.
   — В Благодатных землях осталось больше всего чистокровных колдунов. Настоящая благородная кровь. Такой уж поди нигде нет, разве что ещё в Семисвете, но там слишком холодно для ночных прогулок. Да, времена уже не те, до войны было куда веселее. Сейчас некоторые маги прямо-таки горчат, — начал Эстет. — А бдительности совсем никакой. Будто им бояться некого. Ты не поверишь, я прошел во дворец на бал-маскарад будто у меня маска вампира. Ну не смешно?
   — Избавь меня, пожалуйста, от ненужных деталей, — не выдержала Оксана.
   — Как пожелаешь, — промурлыкал вампир и склонил голову. — Там я повстречал одного из ваших, кардинала Динария. Он договаривался с королевскими министрами о каком-то сыром рисе. Ума не приложу, как можно поглощать подобный корм, ему ведь рады одни лишь мыши.
   Эстет наморщил лоб, забавно шевеля губами.
   — Наша встреча оказалась мимолётной, но вполне дружеской. Кардинал познакомил меня с Константином, братом покойного короля Благодатных земель. Очень приятный чародей, знаток изысканных яств, он то и порекомендовал мне присмотреться к принцу. Я, кстати, тоже удивился, — глядя на защитницу, заверил вампир. — Даже предположил, что это какая-то хитроумная ловушка, но Константин обещал, что Орден не будет мешать нашему рандеву с принцем в течение семи дней, — мечтательно протянул он. — Вроде как сам Динарий, даёт на то своё волшебное слово. Представляешь, не обманули. Приятно иметь дело с порядочными колдунами. В наше время это такая редкость.
   — Укроти свою велеречивость, я теряю терпение! — процедила Оксана, резко переложив меч на другое плечо.
   — Как скажите, грозная воительница. Я уже всё равно подобрался к сути моего рассказа. За семь незабываемых ночей наедине с принцем, я должен был отвлечь внимание одной юной защитницы. Особо не показываться на глаза, но и не теряться, чтобы она смогла меня найти, ведь больше всего на свете, она хочет помочь несчастному принцу. За это, Константин обещал познакомить меня с одной благородной семьёй. Уже много лет мечтаю, что мы вместе отобедаем.
   — Что ещё сказал этот мерзавец? — закричала Оксана, нетерпеливо переступая с ноги на ногу.
   Я вздрогнул, а Эстет с ехидной улыбкой прикрыл глаза.
   — Почти ничего. Посоветовал держаться подальше от Тёмной империи.
   — Так и сказал? Слово в слово, — сквозь зубы выдавила защитница, нервно перехватывая солнечный меч.
   — Он сказал: 'Благодатные земли — замах, если не хочешь попасть под удар Кардинала, держись подальше от Тёмной империи'. Я могу идти?
   Оксана словно и не слышала его.
   — Зачем же ты припёрся сюда, если тебе сказали держаться подальше?
   — Каюсь. Это мой крест! Я слишком любопытен. Хотел насладиться спектаклем из ложи. Тем более, если правильно понимаю, мне ничего не угрожает. Это вы защитники затеяли какую-то подковёрную возню. Опять делите миры?
   Вампир усмехнулся, оголив клыки. Он даже отошёл от колонны, миролюбиво раскрыв руки.
   — Так я могу идти?
   Оксана не ответила и в этот раз. Эстет пожал плечами и направился прямо на меня, на ходу проговорив:
   — Принц в сундуке. Константин сказал, что...
   Я не знал, куда деваться. Бежать наверх в мастерскую — останусь наедине с вампиром. Спущусь к защитнице, так ведь она запретила за ней идти. Я бы, наверное, так ничего и не решил, но Оксана неожиданно повернулась к вампиру и сдернула ножны с меча.
   В подвале стало светло, как в самый солнечный день. Нет, ещё светлее. Я даже не мог разглядеть защитницу и вампира. Лишь пытался прикрыться руками. Казалось, что глаза сейчас засохнут и потрескаются. Крепко зажмурившись, я отвернулся, но и это не помогло. Сияние пробивалось через веки, отражалось от стен, продолжая слепить. Я больше ничего не видел, но зато слышал. Шипение и визг. Такой высокий и резкий, что хотелось скрутить уши, но я все ещё зажимал глаза. Потом белый свет сменился багровым и погас. Я ещё ничего не видел, но зато чувствовал запах подгоревшей каши, только кислый. Неужели так пахнет мёртвый вампир?
   — Я не отпустила ещё ни одного кровососа, — резко бросила Оксана и добавила, подойдя ко мне. — Ты в порядке?
   — Да, — просипел я, моргая.
   — Госпожа согласилась дать ему свободу, — укоризненно буркнул голем.
   — Для меня обещание вампиру — пустой звук, — равнодушно сказала защитница. — Поднимайтесь наверх, я позабочусь о принце.
   Я кивнул и, потирая глаза, пошёл по лестнице вверх.
   — Это неправильно, — бормотал Евлампий. — Слово нерушимо.
   Я в диспут не вступал. На мой взгляд, туда вампиру и дорога. Их ещё целая куча на Ночных островах. А такие как он, жизни вообще не достойны. Паразиты! Не то, чтобы я сильно кровожадный. Просто, то, что меня пугает и способно убить, я жалеть не могу.
   Не успел я подняться, как услышал ругань и кинулся по лестнице обратно в подвал.
   Оксана сидела на полу у раскрытого сундука и потирала подбородок. Рядом с ней, в сверкающем провале, исчезал молодой мужчина. Когда я подбежал, сияние растворилось в воздухе, пропав вместе с принцем.
   — Что случилось? — закричал я, не забыв протянуть ей руку.
   — Я его развязала, — раздраженно пожаловалась защитница, — а он завопил, что все мы заодно, залепил мне пощечину. Выхватил медальон, открыл проход и сбежал.
   — Наведённое заклятие портала, — сообщил Евлампий.
   — Сволочь неблагодарная, — заметил я, помогая Оксане встать.
   Она пригладила растрепавшиеся волосы, поправила платье и, посмотрев на меня, доверительно сообщила:
   — Поглотитель с ним. Сейчас важно другое. Теперь вся надежда на тебя!
   — Что? — не понял я.
   — Ты же слышал Эстета. Принца похитили, чтобы отвлечь меня от более важного!
   — От чего? — все ещё не понимал я.
   — Ещё один ключ от Отдельного мира!
   Я посмотрел на Евлампия. Опять ключи? У неё прямо бзик какой-то.
   Голем покачал головой.
   — Опять секрет? — спросил он.
   — Конечно, — нервно облизнув губы, согласилась Оксана. — После войны Императору Эрасту Победителю вручили рог поглотителя. Но он опасался, что во дворце ключ не будет в безопасности, говорят, его неоднократно пытались похитить. Тогда Император приказал выставить во дворце муляж рога, а настоящий передать на хранение оборотням. Он считал, что у вас его никто не догадается искать.
   Защитница указала на меня пальцем.
   — Никогда о таком не слышал, — парировал я.
   — И никто не слышал, потому что это одна из самых страшных тайн мировой войны.
   — Я слышал легенду про ключи, но всегда считал, что это сказка, — вставил Евлампий.
   — Это правда, — возразила Оксана. — Если собрать все семь ключей, Отдельный мир откроется навсегда! У вас ведь хранится рог поглотителя?
   — Да! До сих пор в зале славы на постаменте стоит, — уточнил я.
   — Нам необходимо спасти его от Динария и его сообщников. Изменники ни перед чем не остановятся!
   — Я не могу, — испугался я, отодвигаясь от Оксаны, которая с каждым словом всё сильнее прижималась ко мне. — Мне в академию нужно.
   — Это подождёт! Люсьен, тридцати мирам угрожает опасность, как ты можешь думать о собственной выгоде, — накрыв мои ладони своими, укоризненно проговорила она.
   — Мне нужно... — протянул я, заливаясь краской.
   — Она права, — встрял Евлампий. — Стоит поспешить.
   Так и не решившись признаться куда и зачем мне нужно, я кивнул. Что же, подожду ещё немного. Сначала спасу тридцать миров, а потом уже избавлюсь от надоедливого голема. Я вздохнул. Похожу немного с занудным мучителем на шее, не переломлюсь.
   Мы поднялись наверх. Чтобы как-то приподнять упавшее настроение, проходя мимо гнома, я запихал его палец в его же рот. Критично оглядел свою работу и, немного повеселев, направился к дверям.
   — Безобразное поведение, — занудел голем.
   Оксана забрала со стола зеркальце и подышав на него, протёрла ладонью.
   — Я буду жаловаться! — прокричал очнувшийся Халгар, когда мы выходили из наковальни Дагара.
   — Его надо привлечь за соучастие, — не успокаивался Евлампий.
   — У нас нет на это времени, — отрезала Оксана. — Где в Черногорске гильдия магических путешествий?
   — Все гильдии на Площади Источника магии. А мы что, будем регистрироваться?
   — Конечно, — встрял голем. — Нельзя привлекать внимание. Если портал открывается без согласия администрации чистилища, об этом непременно доложат в гильдию. Зачем нам лишние проблемы?
   — Понял. Веду в гильдию магических путешествий, — сдался я.
   С Евлампием о законах лучше не спорить. Он помешанный.
   Мы поскорее убрались с Площади кузнецов. Я так морщился от жуткого грохота, что сводило скулы. Свернув в ближайший проулок, через полсотни шагов, мы снова встали на магическую брусчатку.
   Старые кривые улочки взбирались на холм, будто хотели подобраться поближе ко дворцу. Дома нависали сплошной стеной с просветами узких окон. Здесь жили студиозусы старших курсов. Я всегда старался обходить этот квартал стороной. От молодых несдержанных чародеев можно ожидать любой пакости. То 'оскорбляющие чары' прицепят, не смертельно, конечно, но всё же неприятно, когда над тобой витает полупрозрачная рожа и обзывает всяко-разно. А могут и 'подлую ногу' наколдовать. Собирается за спиной сгусток воздуха, и пинает всякий раз, стоит только нагнуться. Да мало ли, на что они ещё способны, чароплёты бессовестные.
   В этот раз мне повезло, брусчатка донесла нас до Площади Источника магии без приключений. Да и кто бы посмел подшутить надо мной в присутствии настоящей защитницы. Мы выскочили из тесного лабиринта улиц, и по мановению руки Оксаны, остановились.
   В центре площади возвышалась гигантская стела. Дрожащие лепестки алого пламени, перевитые стекающими струями воды, вперемешку с кривыми каменными глыбами и застывшими потоками воздуха. Оживший символ источника магии. Грозный, мощный и непознаваемый. По крайней мере, именно так выбито на пьедестале, на котором он установлен.
   — Маги накачивают его энергией... — начал Евлампий, но Оксана его перебила:
   — Нафталиновые байки! Если потухнет огонь на стеле или остановятся камни, ветер, застынет вода — тридцать миров изменятся до неузнаваемости и чародеи исчезнут.
   — Это истинная правда, госпожа!
   — Помолчи! — отрезала защитница. — У нас важное дело.
   Стелу окружали резиденции гильдий. Оплавленная свеча-башня Огневиков с дымящимся рвом пламени перед воротами из чёрного марева. Текучий столб из сверкающих капель опутанный искрящимися фонтами и светящимися брызгами — Водолюбов. Дрожащий вихрь, играющий желтыми листьями над аркой из сияющих молний — Ветродуев. Укутанный лианами и мхами коричневый обелиск с зияющей пещерой вместо входа — Камневаров. Висящий над тёмным провалом, пронизанный ослепительным лучом света, дворец без окон и дверей окруженный витыми колоннами, оплот гильдии Иллюзий.
   — А где путешественники? — растерялась Оксана.
   — Сам не знаю. Придётся искать, — ответил я.
   Мы обошли пустынную площадь. Среди гулкой тишины и неподвижности настораживал любой звук. Я всё время оглядывался на стелу. Она постоянно менялась. Огонь разгорался сильнее, языки пламени лизали водяные потоки, заставляя их изгибаться и недовольно шипеть. Их место сразу же занимали воздушные вихри, сыплющие вниз булыжниками.
   — Вот она! — неожиданно вскрикнул Евлампий.
   Резиденция гильдии магических путешествий стояла на отшибе. Огромный чёрный блестящий куб. Будто безумный скульптор долго отрезал от скалы всё лишнее, но так и не понял, что именно стоит оставить. Сто раз проходил мимо, и никогда бы не подумал, что здесь собираются чародеи. У самых обычных дверей резиденции, со стороны узкой улочки толклись загадочные личности в капюшонах.
   — Помогу с регистрацией!
   — Льготные билеты для блёклых!
   — Одноразовые, не отслеживаемые кристаллы переноса!
   — Продам очередь!
   Оксана решительно распихала их и вошла в блестящий куб. Я юркнул за ней. Хотя ко мне особо и не приставали, я ведь огромный оборотень.

Глава 6. Возвращение домой



   Внутри чёрный куб был белым.
   Стены терялись в темноте, кроме одной за длинной стойкой регистрации. Она светилась тысячами ячеек с крошечными окошками в другие миры. Когда до посетителя наконец-то доходила очередь, маг в синей мантии гильдии магических путешествий с шестью пересекающимися разноцветными кольцами на груди, давил на ячейку выпуская изнутри сверкающий искрами вихрь. Блестящие пятна складывались в портал и затягивали счастливчика в круговерть.
   Вот только путь к стойке преграждала пёстрая толпа, галдящая не хуже Площади кузнецов.
   Я, часто моргая, вертелся по сторонам. Справа от общей регистрации за освещенной лестницей на возвышении стоял одинокий круглый стол, переливающийся радужным лаком. Пожилой волшебник с пегой бородой перевязанной малиновой лентой, неторопливо крутил длинным пальцем с золотыми перстнями перечитывая свиток. Зевнув, он прикрыл рот пёстрым веером с драгоценной инкрустацией и, почмокав толстыми губами, сонно уставился на парящий в воздухе пергамент.
   — Регистрация для магов, — завороженно пробормотал я.
   Оксана, не глядя, кивнула:
   — Туда пропустят меня одну.
   — А мне что делать? — расстроился я.
   В глубине души не угасала надежда, побывать в магическом крыле гильдии. Раскрасить блёклую жизнь радужными красками.
   — Пойдем обычным путем, — ответила защитница.
   Она уже выделила в галдящей очереди чародея гильдии с кольцами на мантии. Изобразив кокетливую улыбку, Оксана подкатила к нему.
   — Почём два льготных билета до Большой Стаи? — проворковала она бархатным голосом.
   Чародей окинул её беглым взглядом и посмотрел настолько красноречиво, что даже я догадался, на что он намекает.
   — Времени нет, — смущенно улыбнувшись, потупилась Оксана, поглядывая на него из-под опущенных ресниц. — Может, на обратном пути. Возьмёте залог?
   Он кивнул, протянув руку. Защитница пересыпала в его ладонь несколько империков, и в следующее мгновение мы переместились в кабинет. Без порталов и лазурных сияний. Только что стояли посреди переполненного зала. Раз, и уже подходим к столу в небольшой комнате.
   — Цель путешествия? — рявкнула рыжая колдунья в форменной синей мантии.
   — Навещаем родственников, — кивнув в мою сторону, кротко ответила Оксана.
   — Долго?
   — Завтра вернёмся в Черногорск, — уверенно отчиталась защитница.
   Я прикусил язык, чтобы не брякнуть лишнего. Косясь на завалы из свитков, скрывающие стены и подпирающие потолок. В голову пришло что, если их убрать резиденция магических путешествий обвалится.
   — Артефакты, зелья, оружие?
   — Что вы! Мы налегке. Едем на день.
   — Способности?
   — Я — да. Он — нет.
   — Вижу, — процедила рыжая колдунья, наморщив веснушчатый нос. — Ваша пошлина плюс полпроцента, этому пять и семь.
   Ответить Оксана не успела, мы перенеслись в следующий кабинет. Оплатили пошлину в пять грошиков, и махнули дальше. Ненавистные маги мурыжили нас около часа. Заставили раскошелиться за то, что мы не подготовили десять крысиных хвостов и жабьих глаз для обязательного перемещательного ритуала. Внести налог на порталы. Заполнить две дюжины свитков с необходимыми вопросами: 'Вас не тошнит во время путешествий между мирами?'. И только после этого нам вручили два крошечных билета-кристаллика и отправили к открытым вратам. В крошечной круглой комнатушке с белыми стенами, кроме нас никого не было. Вот она льгота!
   — Чудотворный бардак, — заголосил голем, вылезший из-под рубашки.
   Он всё время прятался у меня за пазухой, чтобы случайно не нарушить каких-нибудь правил. Ведь всех законов магических гильдий не знает даже архимаг. Вдруг нельзя перевозить уменьшенного голема на цепи.
   — Волшебное жульничество, — бурчал Евлампий.
   Я устало тёр подбородок, глупо пялясь на кристаллик. В пустой голове беспокойно бился единственный вопрос, если нас так мучили за льготный билет, то чтобы с нами сотворили за обычный?
   С этими мыслями я ступил в сияние. По ту сторону портала нас ждала моя суровая родина. Мы перенеслись к подножию скалы, торчащей из бескрайней тайги. Резервация Большая стая занимала никому ненужный лес, окруженный никому ненужной горной грядой. В этой чаще, раскинувшийся на десятки миль, я и провёл детство. До моей деревни пришлось бы тащиться два дня, но, чтобы увидеть рог поглотителя, достаточно подняться на скалу.
   Я втянул холодный воздух. Дышал и дышал, не в силах надышаться ароматом быльника и хвои.
   — Не думал, что побываю в логове оборотней, — пробормотал Евлампий.
   — Нас путешественники не балуют, — согласился я.
   Справа возвышался верстовой столб и тянулась тропа знакомая любому оборотню. Единственный путь на Скалу Советов.
   На вершине, в древней пещере за троном властелина хранился единственный трофей моего народа — рог поглотителя. Глядя на него, оборотни ещё вспоминали, что не домашние собачки императора в магических ошейниках, а бесстрашные воины, спасшие империю. Только маги об этом давно забыли.
   — Нужно подняться на самый верх, — сообщил я спутникам.
   — Ключ там? — заинтересовалась Оксана.
   — Это Скала Советов. Там всё.
   Переспрашивать она не стала. Видимо, мои слова её убедили.
   — Что — всё? — уточнил голем, его двумя словами не убедишь, нужно разложить всё по полочкам.
   — Давайте расскажу по дороге? — предложил я. — Путь неблизкий, а скоро ночь. Я бы не хотел вести вас в темноте.
   — Я прекрасно вижу ночью, — возразил Евлампий.
   — Тебе терять нечего, а мы можем шеи переломать...
   — Но я...
   — Ты не живой! — отрезал я.
   — Как это? — опешил он. — А какой я по-твоему? Бездушная глыба? Никчёмный служака? Недостойный приспешник?
   Я отвечать не стал. Препираться с големом себе дороже, мало что не переспоришь, так потом и не отвяжешься.
   Тропа поднималась плавно, без резких перепадов, мы даже не сбили дыхание, поэтому, не обращая внимание на бурчание Евлампия, я приступил к рассказу:
   — Попытаюсь передать слово в слово, так же, как когда-то рассказывал мне отец. Только представьте времена такие древние, что о них уже никто не помнит...
   
   Беспечно счастливые. Такими бывают только истинно влюбленные. Они спускались с пригорка к городским окраинам, и сияние их глаз разгоняло темноту. Пальцы переплелись, а ноги шагали в такт музыке, которую не мог услышать никто другой.
   Может он не был писаным красавцем. Высокий, но долговязый со слишком длинными руками. Широкоплечий, но чересчур тонконогий. С растрёпанными волосами и не в меру большим носом. Не эталон от которого пищат известные модницы. Но она думала по-другому. А смотрела так, что сразу становилось ясно — эта любовь навсегда.
   Они не чувствовали неладного, растворённые друг в друге. Ничего не слышали и не видели. Да и не каждый бы почуял, как за мельницей под хранилищем зерна сгущается колдовская сила. Как от зелья расползается ядовитый пар. Как чёрная ненависть превращает обычные чары в убийственное проклятье. Как согнувшись над котлом, исходит злобой молодая девушка.
   Кто уж теперь поймёт, как так получилось, но с влюбленной идущей под руку с юношей они сошли бы за сестёр. Длинные пепельные волосы струились по спине. А глаза весеннего небесного цвета, подчёркивали тёмные брови и ресницы. Если бы их одинаково одели, то, пожалуй, даже матери не смогли бы разобрать кто есть кто. От того знахарке было ещё в тысячу раз обиднее, что выбрали не её.
   В тёмном холодном погребе среди ломящихся от банок и бутылей полок, она согнулась над котлом, отщипывая засохшие цветки от пучка травы. Следом за ними в болотную воду посыпались листья и стебли. Зелёную жижу сильнее заволокло паром и от резкого кислого запаха у знахарки выступили слёзы. А может она плакала из-за другого, и именно от горечи и ненависти терзающих её сердце, заклятье получилось таким могущественным. Кто теперь знает. Говорят, что тогда ещё не умели колдовать по-настоящему. Но говорят также и многое другое.
   Она смела с лавки тёмную шерсть и сбросила в котел. Его медные борта изогнулись, зазвенев железными кольцами-ручками. Задрожало пламя свечи и, на мгновение, погреб потонул во мраке. А когда в зелёную жижу полетели жёлтые волчьи клыки, с зашипевшей на них слюной знахарки, тьма и вовсе побагровела. Сияние расходилось из котла. От кровавого света лопались банки на полках, из бутылей вылетали пробки, а земля под ногами дрожала и ревела страшным утробным рыком.
   — Будь проклят! — завизжала она, вскочив и пятясь в угол. — Весь твой род если не прервется сегодня, пусть мучает вечный голод и оглушающая злоба, на веки вечные.
   Свечение заполнило погреб, став нестерпимо ярким. Горячим и жалящим. Вспыхнули пучки травы под низким земляным потолком, огонь побежал по деревянным полкам и с жадным воем бросился на лавку. Затрещал и с шипением перекинулся на знахарку. Она вопила и металась, пока не налетела на котёл. Падая, сорвала со стены изогнутые бычьи рога, но даже барахтаясь в вонючей зелёной жиже, продолжала кричать:
   — Будь проклят! Ни одни чары, ни один колдун не освободят тебя от этой участи...
   Может её предсмертная ярость или безумная жертва сделали заклятье таким всемогущим. Кто теперь знает. Говорят, что тогда еще не умели по-настоящему колдовать. Но говорят также и многое другое.
   В то время как знахарка мучительно гибла, исторгая из себя ядовитые слова, похожая на неё словно сестра девушка под руку с юношей подошли к дому кузнеца. Вечером на окраине города царила поразительная тишина. Молчали вечно лающие сторожевые собаки. Притихла и прочая домашняя живность. Даже птицы, обсыпавшие уже покрасневший куст рябины, настороженно застыли. Не шелестели листья на деревьях. Не стрекотали звонкие кузнечики и цикады. Захлопнули зелёные рты лягушки.
   — Жутко как-то, — прошептала девушка.
   Издали разносился едва различимый гул. Они всматривались в темноту пока мельница не озарилась малахитовым огнём. Над ней вспух замшелый зелёный ореол со жгучими рыжими краями. Кольцо пульсировало, то сужаясь, то расширяясь, и вздрагивало, раскидывая болезненно-желтые споры. А потом надулось и тяжко ухнуло, разлетевшись кривыми щупальцами болотного тумана.
   Юноша прикрыл любимую спиной, но зелёное облако опало так и не добравшись до них.
   — Чёрная магия? — спросила девушка.
   Он хотел ответить, но не смог, из горла вырвался странный хрип, больше похожий на рычание. Сердце дико билось в груди. Хотелось вдохнуть поглубже, но не получалось.
   — Что с тобой, милый?
   Юноша упал на колени, выставив перед собой руку. Кожа на спине натянулась. Ноги дрожали, не давая устоять даже на четвереньках. Не в силах сопротивляться, он завалился на бок. Кости трещали так, что звенело в ушах. Мышцы наливались дикой силой. Тело росло и расширялось на глазах обомлевшей девушки. Сквозь сжатые зубы прорывался яростный вой.
   Она испуганно отшатнулась.
   Рубаху на боках юноши прорвала жесткая серая шерсть. Ноги выгнулись, покрывшись коротким мехом, а ногти на руках вытянулись и почернели. Он менялся очень быстро, спустя несколько мгновений превратившись в огромного волка. Последними, поблёкнув, растворились в зверином обличье тёмные человеческие глаза.
   Хищник вжал голову в плечи и раскатисто зарычал.
   — Нет! — вскрикнула девушка. — Это же я, любимый!
   Но волк лишь оскалил клыки и, прыгнув, накрыл её смертоносным телом...
   
   — Так мы навсегда покинули обжитые магами земли, чтобы никому не причинить вреда, и поселились здесь.
   Я обвёл рукой тайгу и горы. Тропа сворачивала в подлесок, опоясывающий скалу, и подъёма не чувствовалось.
   — Оборотневая летопись, — съязвил голем.
   — Вы его потомки? — спросила Оксана.
   — Да. Только мы разучились превращаться в волков.
   Евлампий прыснул, раскачиваясь на цепи. То ли обиделся, то ли окончательно рехнулся.
   Мы выбрались из подлеска к разветвлению тропы. По традиции между дорог стоял камень, но вместо обычного указателя на нём светилась надпись:
   Срочно! Требуется Властелин. Можно блёклый. Без особых примет. Оплата высокая. Обращаться к Императору.
   — Что это? — не поняла Оксана.
   — Магическая шутка, — скривившись, пояснил я. — Заковав нас в ошейники, Император Юлий запретил избирать властелина. Тогда один развесёлый чароплет отправленный с проверкой, оставил эту позорную надпись. Когда он убрался обратно в Черногорск, мы выкорчевали камень и закопали в лесу, но на утро, проклятый булыжник вернулся на место. Тогда закрасили надпись. На следующий день краска облетела. Мы попытались сточить буквы, но ломались даже самые прочные инструменты.
   Я вздохнул.
   — Магия может быть очень жестокой.
   Мы повернули налево и двинулись по тропе, как будто в обратную сторону.
   — Теперь кругами станем ходить? — поддел голем.
   — Нет, — отмахнулся я. — Это кротчайший путь.
   — Я хочу с тобой посоветоваться, как нам лучше спасти ключ? — подмазалась Оксана.
   — Обратимся к старейшинам они помогут. Хотя у зала славы итак выставлена охрана, так что пробраться к рогу незамеченным трудновато...
   — Для мага только пальцами щёлкнуть, — перебил голем.
   К сожалению, возразить нечего. Настоящему чародею обойти охрану из оборотней — что сморкнуться.
   — Могу усилить защиту ключа артефактами, — предложила Оксана.
   — Хорошая мысль, — согласился я. — Старейшинам должно понравиться, а пока давайте поторопимся.
   Мы прибавили шагу.
   Солнце начало проваливаться за лес. Тропа все круче взбиралась в гору, пытаясь дотянуться до последних теплых лучей и подъём перестал быть прогулкой. Я вспомнил чему учил отец, и задышал: два вдоха, один выдох. Оксана держалась молодцом, бодро шагая вперед. Голем вообще ехал на моей шее. Ему проще всех.
   Шли бойко. Не даром я ходил этой тропой тысячу раз и знал каждый камень и ямку. Вот только сумерки нашу поспешность не оценили и, несмотря ни на что, наступили раньше, чем мы достигли вершины.
   Поначалу мы по инерции резво лезли в гору, стремясь к зажженным на вершине Скалы Советов кострам. Но кромешная тьма так укутала тропу, что пришлось перейти на улиточную поступь.
   Оксана взяла меня за руку, и её робкое прикосновение окончательно вскружило мне голову. То-то! Тут магической брусчатки нет. Теперь я ведущий! Показываю дорогу, и говорю, что делать. Я самоуверенно сжал её ладонь. Она в ответ надавила пальцами.
   — Мы справимся? — прошептала защитница.
   — Конечно, — заверил я.
   По спине пробежали мурашки. Ещё никогда не шёл с девушкой, держась за руки. Недавно я и мечтать о таком не мог. Нужно срочно что-то сказать. О её красоте. Нежности бархатных рук. Как сверкают её глаза в свете луны!
   Собравшись с духом, я повернулся к Оксане, и чуть не сшиб подбородком голема.
   — Чего вытаращился, оборотень неотесанный! — вскрикнул Евлампий, отскакивая на длину цепи. — Сожрать с голоду решил? Зубы переломаешь!
   — Завали пещеру, — прошипел я сквозь зубы.
   — У блёклого разрешение забыл спросить, — пробурчал голем.
   Я взглянул на защитницу. Она не смотрела в мою сторону, настороженно вглядываясь в темноту.
   Луна зашла за тучу, и я понял, что момент безнадежно упущен, и все из-за голема. Когда же я, наконец, от него избавлюсь? Какое же оно оказывается ценное — право на одиночество.
   Мы прошли ещё две сотни шагов, и нас непочтительно окликнули:
   — Какого поглотителя надо?
   — Нужны старейшины! — крикнул я в ответ. — Меня зовут Люсьен Носовский!
   — Путаются разные на ночь глядя. Видал луна какая? Не положено! Мало ли чё.
    Я растерялся. Чего-чего, а такого ответа не ждал.
   — Чё! Чё?
   — Поверил? — заржали в ответ. — Совсем не изменился, проходи, отец ждет.
   — Благодарю, — расшаркался я, ещё не понимая, что меня разыграли.
   — Неужели думал, что вы незаметно проберётесь на Скалу Советов? Да ещё с такой красоткой?
   — С красоткой, нет, — запутавшись от волнения брякнул я.
   И стесняясь взглянуть на Оксану, уставился на тёмную фигуру. Уже видел этого оборотня раньше. Только забыл где. Попробуй упомни, если мы все похожи друг на друга. Хоть стражи Скалы Советов и ходят с волосами до лопаток, забранными в несколько хвостов и в бесстыдных набедренных повязках, их всё равно не различишь.
   Мы пошли дальше, а он продолжал посмеиваться, вертя в руках деревянную рогатину.
   — Какой красавчик, — прошептала Оксана, провожая оборотня взглядом.
   Готов согласиться. Не чета мне. Ростом стражник ненамного уступал, а фигурой бил по всем статьям. Рядом с ним, я выглядел неразвитым студиозусом.
   — Поторопимся, — напомнил я, подхватив Оксану под руку.
   Мы ступили на церемониальную тропу. Утоптанную дорожку, подсвеченную торчащими из земли факелами и плотно окруженную колючими кустами волчьего когтя.
   — Выглядит угрожающе! — напомнил о себе Евлампий.
   — Что? — не понял я.
   — Всё, — передразнил голем.
   Оксана завороженно смотрела на факелы из звериных черепов. Внутри каждого горел магический огонь. Раз в минуту цвет пламени менялся, и церемониальная тропа, из теплой праздничной рыжины, прямо на глазах, превращалась в загробную синеву. Отсветы огня выхватывали из темноты чучела хищных зверей, притаившихся под ветками волчьего когтя. Они так правдоподобно скалили жуткие пасти, что Оксана вздрагивала и хваталась за мою руку, одновременно пытаясь вытянуть что-то из своего магического арсенала.
   — Не волнуйся, здесь нам ничего не угрожает, — убеждал я.
   Голем шипел, но не превращался. Может дурачится? Уж не знаю, что ещё от него ожидать.
   Подсвеченная факелами тропа оборвалась у гротескной каменной арки, изображающей распахнутую пасть. Мы поднялись по лестнице и ступили на площадку, венчающую вершину скалы. Отец и другие старейшины дожидались у церемониального костра, зажженного Императором Эрастом Победителем сразу после изгнания поглотителей.
   У края площадки возвышались каменные идолы. Первый — огромный волк, выточенный из белого известняка. Второй — такой же зверь, но уже стоящий на задних лапах. С каждым идолом, волк больше походил на человека, теряя звериные черты. Но в нём всё же оставалось что-то дикое, необузданное, даже страшное. И хотя последняя статуя походила на меня, чем я в тайне гордился, от каменного лица с пустыми глазами по спине неизменно топтались мурашки.
   Старейшины разглядывали защитницу, а я смотрел только на отца. Он изменился, такой же плотный и кряжистый с чуть округлившимся животом, но в рыжие усы прокралась седина. Не представляю, как он выглядит без усов. И хоть мы постоянно переписывались, и я знал обо всем, что происходит на Скале Советов, в боку кольнуло. Мы не виделись три года. Тысячу девяносто пять дней. Архимаг ведает сколько часов. Он же... Я же... Мы... В глазах защипало. Яростно затерев нос ладонью, я склонил голову к груди. Впервые почувствовал, что однажды он уйдёт к мифическим предкам, и достучаться до него можно будет только детским ритуалом. Я чуть не скрестил руки, начав размахивать подбородком, но вовремя осёкся, только зажмурился посильнее.
   — Ты чего? — усмехнулся отец и шепотом добавил. — Предки всегда придут на выручку?
   Мы крепко обнялись, а я кусал губу, не в силах ответить. Да и что тут скажешь.
   — Не ожидал тебя увидеть! Хоть и рад, — произнёс он, пока я кланялся старейшинам. — Думал, ты с Оливье, а не с этой!
   — Я с ним плавал, но... В двух словах не объяснишь. Давай сначала про ключ! — я обернулся к Оксане. — Это защитница.
   Для убедительности она закатала рукав платья, оголив отметину из перекрещенных мечей.
   — Я могу говорить открыто перед хранителями ключа от Отдельного мира? — спросила защитница.
   Старейшины кивнули, а я не стал вмешиваться, пусть сама объясняется. В конце концов — это её сверхсекретная миссия. Евлампий согласно кивнул. Хотя, честно говоря, от несносного голема я такого такта не ожидал.
   — Говори! — подтвердил отец, выражая общее мнение.
   Его торс украшал медальон Властелина. Совет поклялся хранить знак высшей воли до тех пор, пока он не вернётся. И отец, как глава совета, его носил.
   — Я прибыла к глубокоуважаемым старейшинам, сообщить, что осталось всего три ключа. Оберег путей похищен! Радужный скипетр исчез! Вы можете представить, чем это грозит тридцати мирам? Но я потревожила ваш покой потому что предатели, готовящие вторжение поглотителей магии, покушаются на рог поглотителя!
   Старейшины молчали, но по их лицам, я понял, что всё сказанное Оксаной для них не новость.
   — Мы признательны благородной защитнице, хоть и не ждали её так рано, — объявил отец, — нам известно, что враг поднял голову. Ключ тщательно охраняется.
   Оксана серьёзно кивнула, будто ожидала такого ответа.
   — Я не сомневалась в мудрости совета, но вашим врагом будут не поглотители. Маг-предатель хуже любого чудовища. Боюсь, против его заклятий вы окажетесь бессильны!
   Старейшины возмущенно загомонили. Маги нас всегда унижали, то ошейники нацепят, то путевой камень размалюют, то ещё какую мерзость замыслят.
   — Не шумите! — обращаясь к ним, повысил голос отец. — Она на нашей стороне. Дайте защитнице договорить!
   Обернувшись в нашу сторону, он спросил:
   — Что предлагаешь?
   Оксана, ища поддержки, сжала мою руку, но говорить продолжила уверенно.
   — При мне много артефактов, если позволите, я усилю охрану ключа оберегами и магическими ловушками.
   Опережая недовольные возгласы, отец поднял руку.
   — Мы примем решение завтра утром! — сказал он. — Отдыхайте. Вас проводят.
   Перед тем, как пойти за старейшинами, отец на мгновение улыбнулся мне. Я ответил тем же, стараясь передать, как соскучился. Только как такое покажешь?
   — Идёмте, — подогнал стражник. — Я провожу.
   В отвесном уступе, наполовину скрытом кустами и обвитом плющом, скрывались сотни ниш, заслоненных шкурами. Здесь останавливались паломники, собирающиеся с разных концов тайги, чтобы почтить память предков.
   Оксана обняла меня, прижавшись всем телом.
   — Не волнуйся, — краснея, пробормотал я. — Они верное решение примут.
   — Я верю, — ответила защитница и пошла в указанную стражем пещеру.
   — Спокойной ночи, — бросил я, глядя на скрывшийся в зарослях силуэт.
   — Что, так и будешь стоять? Спать пора, — подал голос Евлампий.
   А ведь пока эта каменюка молчала, я чуть про него не забыл.
   — Ты прямо ща захрапишь, — проворчал я. — Вот бы поесть сначала!
   — Ты кроме еды о чём-нибудь думать можешь? — поддел голем.
   Я уже хотел обидеться и сказать 'могу', но вместо этого мудро произнес:
   — Я оборотень!
   — Уже слышал, — нагло ответил Евлампий. — Только я тебе не по зубам. Я несъедобный и не живой.
   Уснуть я никак не мог. Слишком много услышал за этот длинный день.
   — Чего вертишься? — проворчал голем.
   — Вот не пойму, зачем все эти штуки нужны. Оберег путей, ключ от Отдельного мира.
   — Чтобы остановить машину Дагара.
   — Чего? — удивился я.
   — Маги не очень любят об этом рассказывать, — пробормотал Евлампий. — Но ладно. Считай, что это сказка на ночь.
   — Хорошо, как скажешь. Ты прости если брякнул лишнего, — пробормотал я. — Не хотел тебя обидеть.
   — Представь, — заглотив наживку начал голем. — В самый разгар войны гениальный мастер Дагар...
   — Тот самый! — воскликнул я.
   — Да! — рявкнул Евлампий. — Тот самый великий изобретатель! Говорят, он читал военные новости в своём доме в Подгорном царстве. А звучали они панически и жутко. Расскажу в красках. Только представь...
   Орды поглотителей взяли штурмом резиденцию королевской семьи Благограда. Сопротивление магов подавлено. Среди защитников огромные потери.
   — Почём бороды носят! — захрипел гном.
   Гильдия иллюзий выступила с официальным заявлением: 'Поглотители устроены не так, как мы, поэтому не могут быть убиты обычными заклятиями. Гильдии Огневиков и Водолюбов предложили...
   Дагар зло бросил жёлтое перо, и повисшие в воздухе сияющие буквы растворились.
   — Я так и знал, что эти надменные всезнайки нас когда-нибудь погубят, — в отчаянии протарахтел гном.
   Жена поднялась из-за стола и погладила его непослушную рыжую шевелюру, прореженную седыми волосами.
   — Не изводи себя, — посоветовала гномесса.
   Поцеловала мужа в красный от горна лоб и, собрав со стола тарелки, ушла на кухню.
   Дагар выругался сквозь зубы и, покосившись на суетящуюся у мойки гномессу, достал трубку. Расшнуровал кисет. Помял пальцами ароматные листья и положил их в табачную камеру. Приладился к мундштуку и, чиркнув огнивом собственного изобретения, закурил.
   После второй затяжки его грубое, испещренное шрамами и морщинами лицо разгладилось. Глаза закрылись, а на узких губах заиграла блаженная улыбка.
   Трубку гном тоже справил сам. Другой такой нельзя было сыскать ни в одном из тридцати миров. К чаше крепился шестеренчатый механизм, закрывающий камеру и не позволяющий табачным листьям потухнуть. Толстый и неказистый чубук собирал вредные смолы. Сбрасывал в казенную ячейку и окончательно уничтожал заклятьем распада. Мундштук тоже хранил секреты, но их Дагар держал в строжайшей тайне.
   — Опять дымишь! — проворчала с кухни жена. — И так все лёгкие горном выжег, совсем прогореть хочешь?
   Гном вжал голову в плечи и, накрыв трубку бугристой ладонью, двинулся к дверям. На ходу бросив:
   — Я в мастерскую!
   Жена ещё причитала, когда Дагар выскочил во двор. Перехватив одной рукой трубку, другой он аккуратно притворил дверь. Распрямил плечи и вдохнул влажный промёрзший воздух.
   Кузница стояла в ста шагах, в устье сбегающего со скал ручья на краю выдвинутого в тихую воду песчаного мыса. Из трубы клубами вываливался чёрный дым. Ученики кузнеца вставали рано и уже растопили печь. Мастер не давал им спуска.
   Воткнув трубку в рот, Дагар пошёл к мастерской. Даже любимый табак не мог надолго отогнать тревожных мыслей. Он жил, по его собственному мнению, в самом красивом из тридцати миров. В лучшем месте. В прекраснейшем из фьордов. Но чем сильнее что-то любишь, тем страшнее это потерять.
   Дагар передёрнул плечами. Закинув голову, он завертел короткой шеей то вправо, то влево. С мшистых, поросших вереском скал свисали клоки густого тумана. Ветер с моря ещё не поднялся, не проник в залив, но его приближение чувствовалось. Как ощущались и более серьезные беды. Старый гном боялся, что маги не справятся с новой угрозой. Они слишком надменны, чтобы признать ошибки и могут проиграть войну. А если не справится чародейство, останутся только старые добрые топоры. Вот только кровушки тогда прольется, что и думать не хочется.
   Дагар скривился. Выбил из трубки истлевший табак и вошел в кузню.
   — Что телитесь, болванки тугодумные! — зарычал он.
   Молодые гномы выстроились перед мастером с заложенными за спины руками. Мастер нарочно запрещал им отращивать бороды, объясняя сумасбродство защитой от огня. Якобы, неопытные ученики могли их спалить, а вместе с ними и кузницу.
   — Привели зверя? — недовольно уточнил мастер.
   Ученики замотали головами.
   — Кувалдой ему по причинному месту, — расстроился Дагар. — Обещал же ведь, рудодел недоделанный.
   — Ветра попутного нет. Вот и задерживается, — предположил младший ученик.
   Остальные только головами покачали. Старшие давно привыкли, что мастер ненавидит, когда зря открывают рот. А тем более перебивают его.
   — Ты чего поддувало-то раззявил! — взвился Дагар. — Давно уголёк в штанах не чистил? Хочешь кочегаром помастрячить? Ручонки уже к молоту тянутся, а плавки-то жидкие!
   Младший ученик обречённо опустил голову. Не избежать бы ему неминуемой расправы, если бы не отворилась дверь.
   В кузницу ввалился огромный гном с иссиня-черной, завитой косами бородой. Его лицо обезображивало с десяток шрамов. Один из них пересекал обе щеки так, что левая ноздря начиналась на палец выше правой. Из-за этого нос напоминал перекошенный свиной пятак. Его и звали Кровавым Хряком. Даже Дагар, давно знавший вошедшего, уже не помнил его настоящего имени.
   — Припёрся! — закричал мастер. — Я уж думал, ты остатки совести на пиво поменял! Хотел тебе кляп с чугуна сковать, чтобы пасть свою пакостную не разевал.
   Ученики с облегчением ретировались. Старый гном нашел новую жертву. Теперь ему будет не до них, хотя бы некоторое время.
   — Я слово держу! — обиделся Хряк. — Сказал под жовтень к концу седмицы буду, и пришёл!
   — А посылка моя где? — заворчал Дагар.
   — Тут не просто всё, — Кровавый Хряк окинул жадным взглядом кузню, тоскливо уточнив. — Выпить нечего?
   — Ты мне заготовки не плющь! — заревел старый гном. — Посылка моя где?
   Ученики, в предчувствии недоброго, один за другим повалили во двор. Кто за углем. Кто за водой. Все вместе, чтобы принести побольше. Топлива ведь много не бывает?
   Хряк отступил подальше от мастера.
   — Здоровый больно поглотитель. Одни рожища в половину твоей кузни. Целого не получилось достать...
   — Как так? — недобро прищурившись, поинтересовался Дагар.
   Его хриплый голос раздался едва слышно, но Кровавого Хряка передёрнуло. Не то чтобы он боялся старика. Скорее опасался. Ведь мастер был столь же кроток, как его молоты. Так же спокоен, как воющий огонь в горне. А про его тяжёлые руки уж лет пятьдесят ходили разные байки.
   — Маги побегли, — сглотнув, пояснил Хряк. — Но мы ребята не робкие, схоронились за развалинами и, когда арьергард поглотителей прошёл, за ними пристроились.
   — И? — нетерпеливо протянул Дагар.
   Безносый гном поёжился.
   — Быстро бежали, стерви, с трудом за ними поспевали, — продолжил он. — Еле одного отбили...
   — Отбили? — взревел мастер, стукнув кулаком по наковальне.
   Хряк часто заморгал.
   — Не совсем. Он упал, и мы его добили...
   — Добили?
   От вопля Дагара чуть не снесло крышу кузницы. Ученики затаились во дворе, справедливо посчитав, что и уголь, и воду можно принести попозже. Сейчас они все равно никому там не нужны.
   — Да нет, не совсем, — оправдался Хряк. — Ты понял, точнее, я сказал неправильно. Затоптали его. Свои, нечаянно, он и сдох. Мы повременили, покуда все разбежались, и подошли поближе.
   — Так! — взвыл мастер, надвинувшись на здоровенного гнома.
   Тот попытался отступить, но упёрся в стену и чуть не перевернул полку с железными кольцами.
   — Тяжелый очень, — пожаловался Хряк. — Мы втроём не потянули.
   Дагар издал звериный вопль и схватил его за грудки.
   — Ты мне всё отработаешь, каждую капельку! Самую крошечную! Ты мне пастью горн раздувать будешь! В руках воду носить! Я твоей бородищей печь растапливать буду!
   Он поперхнулся, сипло втянув воздух.
   — Я вершину рога принёс! — испуганно закричал Хряк, и отодвинулся к двери.
   Бескрайним плечом он всё же зацепился за полку, и кругляши заготовок со звоном посыпались на пол.
   Дагар хотел выкрикнуть что-то ещё, даже поднял над головой сжатую в кулак руку, но не стал. Его лицо расслабилось, став отстраненно-задумчивым. Он отошёл к верстаку и распахнул толстую истёртую тетрадь для заметок.
   Как только на кузницу опустилась тишина, вернулись ученики. Они притащили уголь и свежую воду.
   Мастер повернул голову, с удивлением взглянув на здоровенного гнома.
   — Что стоишь? — спросил он. — Тащи обломок.
   Кровавый Хряк часто закивал. Распахнул дверь и, пригнувшись, выскочил во двор. Выдохнув, он облизнул пересохшие губы и быстрым шагом рванул к кораблю.
   Дагар вернулся к записям. Почесал пальцем заскорузлый красный лоб и, прицокнув языком, захлопнул тетрадь.
   — Может сработать, — пробормотал он, погруженный в собственные размышления, наклонился и полез в ящик под верстаком.
   Достал замысловатую коробку и надавил на едва заметную кнопку на боковине. Зажужжал механизм, и крышка, подрагивая, раскрылась. Из коробки выскочила механическая рука с когтями. По ладони железной лапы пробегали сиреневые молнии и, шипя, рассеивались, разлетаясь искрами между пальцев.
   Дагар потянул носом. Воздух начал разряжаться, как после грозы.
   — Должно сработать, — промычал мастер.
   Ученики держались подальше.
   Дверь раскрылась, и в кузницу спиной вперёд вошел Хряк. В руках он сжимал небольшой сверток.
   — Вот! — пожав плечами, проговорил он. — Можа, не отмерло ещё совсем.
   — Давай сюда, — нетерпеливо перебил Дагар.
   Коробку он поставил на верстак. Выдрал из рук Хряка сверток и начал нетерпеливо разворачивать.
   — В горле пересохло, — начал Кровавый Хряк, но мастер так на него посмотрел, что он замолчал и, закивав головой, вышел.
   Сорвав мешковину, Дагар трепетно вынул осколок рога и водрузил на железную ладонь. Механические пальцы сдавили обломок и утащили в недра механизма. Вспыхнув сиреневым сиянием, устройство захлопнулось.
   Старый гном заслонился рукой. Свечение запылало ярче и опало, окончательно потухнув.
   Мастер удивленно воззрился на коробку и задумчиво сжал бороду.
   — Не может быть, — пробормотал он.
   Сняв со стены изогнутый инструмент с крючком, он подцепил крышку коробки и потянул вверх. Механизм сопротивлялся, но старый гном пересилил упрямое устройство. Крышка поддалась и со скрипом отворилась.
   Дагар вынул обломок. Часть рога почернела, став ровной и блестящей. Внутри что-то едва заметно дрожало.
   — Вот оно как, — отрешенно проговорил мастер.
   Ученики смотрели во все глаза. Правда, подходить не решались.
   Дагар положил осколок на мешковину и рванул к своему кабинету. Причудливым ключом со множеством завитушек отпер дверь. Влетел внутрь и сразу выскочил обратно, сжимая в руках жезл.
   — А так? — спросил мастер, и прямо от дверей кабинета выпустил в обломок сноп зеленых искр.
   Сверкающие крапинки разлетелись по кузнице. От вспыхнувших отблесков и отражений защипало глаза. Ученики попрятались за верстаки.
   Стержень, излив зеленый фонтан, потемнел, из салатового став малахитовым. Поток сполохов иссяк, и Дагар опустил заговоренное оружие.
   Осколок рога окутало изумрудное свечение, мгновенно всосавшееся внутрь.
   Мастер цокнул языком и скрылся в кабинете, и на этот раз вернулся с круглыми часами на массивной цепи. Жезл он все ещё сжимал в руке, но тот уже походил на обычную чёрную палку. Только на конце мигал тусклый огонек.
   Старый гном поднес хронометр к обломку. На мгновение зажмурился, сосчитав про себя до пяти, и нажал на кнопку. Стрелки двинулись. Одна, как и положено секундной, быстро побежала по циферблату слева направо. А другая в издевательском порыве понеслась в противоположную сторону.
   Дагар нервно облизнул губы, с трудом пропихнув комок в горло. Сердце билось, как у молодого. Будто бы ему первый раз доверили молот.
   Ученики высунули кучерявые головы из укрытий, с затаенным дыханием глядя на мастера.
   Стрелки описали половину окружности и встретились. Застыли одна над другой и рывками двинулись обратно.
   Дагар медленно подвёл жезл и прикоснулся к осколку рога. Искра спрыгнула со стержня и, погаснув, провалилась в блестящую черноту обломка. В хронометре звякнуло, словно в механизме лопнула пружина. Секундные стрелки замерли, описав по четверти окружности каждый. Зато пошла минутная. Она двигалась быстро, перескакивая через деления.
   Мастер закрыл глаза.
   — Поглотители устроены не так, как мы, — пробормотал он. — Безумцы!
   Нажав на кнопку часов, Дагар положил их на верстак. Взял тетрадь и мелким плотным почерком записал:
   Предварительно! Требует проверки! Поглотители — антимаги. Они не вырабатывают магическую энергию, как чародеи, а впитывают ее. Великий стратег не врал! Они возвращают энергию обратно в источник.
   Он помедлил, не решаясь добавить, но всё же дописал:
   Против поглотителей магия бессильна!
   Захлопнув тетрадь, Дагар вышел из кузни. Притворил за собой дверь и, облокотившись о стену мастерской, достал трубку.
   Бродивший по берегу Кровавый Хряк, настороженно покосился и передёрнул могучими плечами. Пнув шуршащую гальку, он подобострастно согнулся и подошел.
   — У меня пряжка на башмаке отпала, — просительно затянул он.
   — Я не коваль. Я кузнец! — отмахнулся мастер.
   Хряк вздохнул.
   — Всё так плохо? — спросил он.
   — Маги проиграют, — тихо сказал Дагар.
   Здоровенный гном испуганно захлопал глазами.
   — Войну? — уточнил он.
   Мастер затянулся и кивнул.
   — Ты сможешь сделать оружие против поглотителей? — наивно спросил Хряк.
   ?— Постараюсь, — убежденно ответил старый гном. — Очень постараюсь! Только не уверен, что оружие. Они как море! Заплотинь реки и оно обмелеет!
   
   Евлампий замолчал. Он так красочно, правдоподобно рассказывал, будто сам побывал в Подгорном царстве в гостях у старого гнома.
   — Он создал машину, которая закрыла Отдельный мир, и сделал семь ключей, которые смогут его открыть, — сообщил голем. — Без магии, конечно, не обошлось, но волшебники лишь помогали великому мастеру. Ещё недавно, я думал, что это только красивая легенда, но если ключи существуют, всё может оказаться правдой.

Глава 7. Рог поглотителя



   Казалось, я только лёг, а из-под шкуры уже брезжил свет. Повернувшись на лежанке, я приоткрыл один глаз. Отец сидел рядом на корточках.
   — Ты изменился, — задумчиво промычал он. — Кто бы мог подумать, что так вытянешься.
   — Меня вытянули, — сонно пробормотал я. — Я бы чего-нибудь поел.
   — Устроим, — ухмыльнулся он. — Оливье научил тебя готовить что-нибудь этакое?
   Я поднялся на топчане, потянувшись и глубоко вдохнув.
   — Не успел. Я с ним несколько дней пробыл.
   — Жаль. Пусть я наказал тебе записаться к нему в ученики не за этим, умение вкусно готовить ещё никому не мешало.
   Я потёр глаза.
   — Ты велел мне стать его учеником? Ничего не понимаю.
   — Он не дал тебе письма? — удивился отец.
   — Нет.
   — Странно. Расскажи.
   Я уныло подумал, что завтрак придётся отложить. Рассказ затянется надолго, но делать нечего. Начав с того, как меня выперли из академии, подробно описал встречу с Оливье и наше путешествие. Когда дошёл до Тринадцатого Тёмного Объединенного мира, встрепенулся угрюмо молчавший голем.
   — Ждал, когда ты меня представишь. Невежливо влезать без приглашения!
   — Я к тебе не обращался!
   — Неважно, ты обо мне рассказал. Так что я живой свидетель твоих приключений.
   — Големов ненавижу, — пробурчал я.
   — Он ещё очень инфантилен, но вы не волнуйтесь, я за ним приглядываю, — сообщил Евлампий, обращаясь к главе совета.
   Отец ухмыльнулся в ответ:
   — Ну-ну, потешьте, хочу узнать, как вы дошли до жизни такой.
   Пришлось продолжить. Правда, теперь голем встревал, комментировал и оттягивал на себя внимание. Зато, когда мы закончили, я вздохнул с облегчением.
   — Та ещё заваруха, — резюмировал отец. — Боюсь расстроить, сынок, но в академии тебе не помогут. Посоветуемся с шаманом...
   — Он вернулся? — удивился я.
   Два года назад, перед праздником урожая, шаман ушёл умирать в лес. Сказал, что стар, как тайга и сделал для оборотней всё, что мог. Отдал последние силы и кровь. Пришла пора отдать жизнь.
   — Разумеется, нет, — проворчал отец.
   Я кивнул. Действительно, чушь сморозил.
   — Если не хотите говорить в моём присутствии, — вмешался Евлампий. — Так и скажите, без глупых иносказаний.
   — Да, вы правы, — согласился глава совета.
   Я, часто моргая, уставился на отца.
   — Пойдемте завтракать, — прервал он неловкое молчание.
   Мы вышли из ниши, и повернули к трапезным.
   — Погоди, — остановил я. — А Оксана?
   — А! — воскликнул отец. — Мы решили! Она с рассвета в зале славы, расставляет магические побрякушки!
   — Вы согласились? — обрадовался я.
   — К сожалению, — ответил глава совета, покосившись на голема.
   — Почему? — не понял я.
   — Пойдем, — махнул рукой отец.
   Я поспешил за ним. Трапезные занимали сеть пещер, изъевших вершину горы.
   Слушая главу совета, я постоянно пригибался. Странно, смотреть на него сверху вниз, но я здорово вырос.
   — Прошу прощения, Евлампий, — говорил отец. — Когда-нибудь вы покинете эту цепь и вернётесь в свой мир. Не хотелось бы, чтобы мои знания попали в чужие руки. Пока, я не готов доверить вам то, что собирался рассказать сыну!
   — Пусть несправедливо! Зато честно! — благосклонно заметил голем.
   — Что же делать? — расстроился я.
   Впервые отец собирался посвятить меня в тайну. Раньше, мне предлагали погулять, а теперь всё портит проклятый голем. Почему такая невезуха?
   — Возвращайся к Оливье, забери письмо и прочти.
   — Я не опущусь до подсматривания, — заверил Евлампий.
   — Ясно, — опечалился я.
   Лезть на корабль вовсе не хотелось.
   — К сожалению, — глядя на мой кислый вид, подтвердил отец. — Нам не всегда приходиться делать то, что хочется.
   Я угрюмо кивнул. С детства слышу. Это делай, то не делай. Так надо, так нет.
   — Полностью согласен, — опять встрял голем. — Долг — прежде всего!
   — Не делай долгов, и всё будет в порядке! — пошутил отец.
   Голем задохнулся от возмущения.
   — Надеюсь, это юмор! — прошипел он.
   В трапезной перепалке не дали разгореться оборотни. Меня приветствовали старые знакомые. Нарочно хлопали именно по тому плечу, на котором сидел голем, и весело ржали, когда он уворачивался от их рук.
   Я присел за длинный стол, на котором дымилась мясная похлебка, но отец покачал головой.
   — Нам не сюда, — улыбнулся он.
   — Только не это, — запротестовал я. — Почему нельзя без церемоний обойтись?
   — Это не церемония. Это традиция, — возразил отец.
   — Это глупо, не хочу.
   — Не говори ерунду. Это весело.
   Мы обогнули стол и вышли на задний двор. Посреди песчаной площадки, обросшей вдоль отвесных скал густыми кустами, крутился сплетенный из прутьев шар.
   — Что это? — заинтересовался Евлампий.
   — Камера пыток, — ответил я.
   — Да перестань ты, — захохотал отец.
   За нашими спинами уже собирались оборотни. Конечно, кто же откажется от такого зрелища.
   К шару подошёл стражник и открыл неприметную дверцу. Я вздохнул.
   — Давай, на этот раз получится, — подбодрил глава совета.
   Пришлось лезть в шар. Не кидаться же в позорное бегство?
   — Зачем туда забираться? — тараторил голем.
   — Сейчас увидишь, — вздохнул я, оглядываясь.
   За мной в шар втолкнули свинью, и дверца захлопнулась.
   — Удачи! Порви её! Грозный оборотень! — закричали зрители, а шар закрутился.
   Пришлось перебирать ногами, и не мне одному. Визжащая свинья тоже припустила, чтобы не упасть.
   — Мы должны её съесть? — испугался голем.
   На его невыразительной каменной роже впервые отразилось подобие страха, нос съехал к расширившимся глазам, а рот аж перекосило. Я не сдержался. Он ведь не дал поворковать с Оксаной под луной, имею право на маленькую, безобидную месть. Если не проучу, буду жалеть всю оставшуюся жизнь.
   — Да. Ловим и жрём! Целиком, с копытами, иначе не выпустят! — прикололся я.
   — Варварство! Отвратительно! — заверещал Евлампий. — Я этого так не оставлю! В имперском суде обо всём узнают.
   — Ещё бы, — согласился я. — А пока за ногу хватай!
   Шар крутился быстро, и все силы уходили на то, чтобы не свалиться.
   — С ума сошёл? — запаниковал Евлампий. — Как я могу её схватить?
   Нас понесло на зрителей, и оборотни, довольно гогоча оттолкнули шар к центру площадки. Тряхнуло так, что пришлось вцепиться в прутья. Свинья с визгом завалилась на бок. Мы вертелись через себя, качались вправо-влево, и кувыркались, как шишига в начале весны.
   Зрители ревели, предвкушая самое занятное.
   — Безумие! — причитал голем, болтаясь на цепочке.
   Я вжался в прутья, а свинье не повезло. Ей хвататься нечем и не за что. Её болтало и волочило по шару, сбивая истошный визг.
   — Буду жаловаться! — не сдавался Евлампий.
   Я силился не закрывать глаза и таращиться в одну точку, но всё равно мутило.
   — Последний обо всём узнает! Тринадцатый Тёмный Объединенный мир объявит вам войну! — в отчаянии пугал голем.
   Я не разевал рот, пока шар не остановился. А когда открылась дверца и свинья с отчаянным воплем выскочила наружу, вывалился за ней.
   Голова кружилась. Ноги не слушались, причем не только у меня. Судя по шатанью и подламыванию копыт, свинья чувствовала себя не лучше.
   — Великая охота! — заорал отец и махнул рукой.
   Я бесчестно обманул Евлампия. Лопать свинью живьём не обязательно. Главное поймать одуревшую животину, пока она не юркнула в загон в кустах. Но после такой болтанки, мы еле перебирали ногами. А когда двигались, нас мотало по-разному. Ее заносило вправо, а меня влево. Выставив руки, я на полусогнутых бросился наперерез. Первый шаг удался. На втором занесло, и я повалился рядом со свиньей, вопя во всё горло:
   — Я оборотень! — и хватая её руками.
   Свинья завизжала, забрыкалась и подскочила, но ноги запутались, и она полетела под меня. Я ринулся сверху, намертво вцепившись в свиные уши.
   — Отохотись! — крикнул отец, вытирая слёзы.
   Оборотни ревели, поддерживая животы. Тот самый страж, что открывал шар, подошёл ко мне и протянул руку:
   — Жива кровинушка? — забеспокоился он.
   Я поднялся, и затихшая свинья с громким хрюканьем унеслась в загон.
   — Живее бекона, — подтвердил я, вызвав ещё один приступ хохота.
   Отец подошёл и положил руку на плечо.
   — Благодарствую, сынок, порадовал старика.
   — Пустяки. Только теперь я вдвойне голоднее.
   Мы вернулись к столу, и, пока я набивал желудок, возмущённый голем высказывал главе совета:
   — Так поступить с собственным сыном, возмутительно? Бессмысленное варварство!
   — Охота не бесполезна! — возразил отец. — Наоборот, нужна чтобы мы не забывали, как достаётся еда. Для нас, оборотней, это особенно важно. К тому же, весело!
   — Весело? — взревел голем, подпрыгнув на плече. — Отвратительно и унизительно!
   — У него чувства юмора нет, — зачавкал я второй порцией похлебки.
   Которая, превышала всяческие похвалы. Раньше не обращал внимания, какие у нас талантливые повара.
   — У меня присутствует юмор, в необходимом количестве, — возмутился Евлампий. — А проводить такие ритуалы, да еще на публике, дикость и отсталость.
   Я махнул рукой, вытирая тарелку хлебом, охоту затеял отец, пусть сам расхлебывает последствия.
   — Вы знаете, уважаемый Евлампий, чужие традиции надо чтить, — спрятав улыбку, посерьёзнел он. — В вашем мире, ради соблюдения ритуала, поедают себе подобных, и вы сами это подтвердили, но я же не обвиняю вас в каннибализме?
   — Это всего лишь иллюзия! — возразил голем.
   — Так ведь и охота — иллюзия! — отрезал отец.
   Я закончил с тарелкой и раздумывал, не взяться ли за третью порцию.
   Голем поднял маленькую каменную руку и собирался представить новый аргумент, но я поправил рубашку и, задев его воротником, свалил за пазуху.
   — В зал славы до полдника заскочим? Оксане может помощь понадобится, — с надеждой уточнил я.
   — Идём сейчас, — согласился отец. — Сам хочу посмотреть, что за магию она там творит.
   Мы поднялись. Громко поблагодарили окружающих за сытную пищу и вышли из трапезной на воздух.
   Вначале я подумал, что ошибся поворотом и зашёл в тупик. Темно, как ночью. Хотя нет, по ночам светлее. Горит негасимый костёр и полтысячи факелов. А нас обволакивала тьма. Густая, как кисель, и непроглядная, как чернила.
   Не сговариваясь, мы одновременно произнесли:
   — Колдовство! — и побежали к залу славы.
   — Магическая атака! — заверещал голем и начал изменяться.
   Не столкнувшись ни с одной живой душой, мы выскочили на площадь. Из пещеры за троном властелина лился свет, отбрасывая бледные тени на идолов.
   — Как минимум один чародей, — комментировал Евлампий. — Уничтожает защитные барьеры!
   Значит, она успела их поставить.
   Мы вбежали в пещеру. Не видел её с детства. Над некоторыми вещами время не властно. Зал славы остался прежним. Грубо обработанный каменный туннель, через два десятка шагов обрывающийся вниз. Именно там, в котловине, хранился главный трофей войны с поглотителями магии. Только раньше я и не представлял насколько он ценен. Обычно на рог любовались сверху, но при желании можно спуститься вниз. К постаменту по спирали уходили узкие ступени.
   — Три из тридцати барьеров сломаны! — продолжал голем. — Нужно подойти ближе. Я не могу установить количество магов.
   Света в пещере вполне хватало, чтобы разглядеть дно котловины. На возвышении лежал рог. Я никогда не задумывался, как выглядят поглотители. Они всегда оставались жуткими чудовищами из детских кошмаров. Теперь же, глядя на рог, толщиной и длинной с мою руку, я беспокоился как мы победили таких огромных тварей.
   — Четыре из тридцати.
   Котловина дрожала от магического поединка. Оксана стояла в нескольких шагах от возвышения, полностью погруженная в себя, не шевелилась точно в трансе. Напротив неё, с другой стороны от рога поглотителя подпрыгивал, делал пасы руками и скакал кардинал Динарий. Его бесцветные глаза пылали. Честно говоря, если бы не ожидал его увидеть, то, скорее всего не узнал бы. Такой худой изможденный и усталый он был.
   — Проклятье, — вскрикнул глава совета. — Я так и знал...
   — Шесть из тридцати, — пробурчал голем.
   Я не успел спросить отца, что именно он знал. С вытянутых пальцев кардинала слетели струи сине-зеленого пламени и ударили в рог поглотителя. Точнее говоря, в невидимый магический щит, окружающий постамент с рогом.
   Оксана резко опустила руки, упираясь ладонями во что-то невидимое. Сияющий синими и зелёными сполохами щит вспыхнул, и поток пламени в руках Динария превратился в серый дым.
   — Молодец! — закричал я.
   Я видел такое в академии, ничего особенного, старшие ученики частенько баловались магическими поединками. Один ставил щит и защищался, другой пытался пробиться и атаковал.
   — Восемь из тридцати, — констатировал голем.
   Стряхнув льнущий к рукам дым, кардинал отчаянно бросился вперёд. И началось такое, чего я ещё не видел. Даже вообразить не мог, что так бывает. Обычно маги, надменно расправив плечи, стоят на месте и выстреливают друг в друга заклятьями. А не бегают и не кидаются на оппонентов. Видали чародейский мордобой? Вот то-то и оно. Но кардинал колдовал по своим правилам. Пронесшись через котловину, он гаркнул через оскаленные зубы, ухнулся об невидимый барьер и его отбросило по дуге. Незримая преграда, прогнулась, спружинила и проявилась. Каждый из двадцати двух оставшихся слоев покрывал постамент полусферой и сверкал собственным цветом, накладываясь один на другой.
   Динарий приземлился на полусогнутые ноги в нескольких шагах от ближайшего барьера и шевелил руками, будто что-то подтягивал. Его осунувшееся лицо покраснело, сморщилось и прорезалось морщинами. Разноцветные блики, окружающие магический щит, закрутились косичкой и поползли к раскрытым ладоням кардинала. А когда коснулись пальцев, он ухватился за сияющий полупрозрачный канат и потащил. Брови наплыли на глаза, а щеки вздыбились от усилий. Магический барьер изогнулся в его сторону и мне показалось, что Динарий собирается стрелять из лука. Разноцветные блики обернулись тетивой, и я даже увидел стрелу. Она соткалась из перемешанных цветов, став абсолютно чёрной. Кардинал зло прищурил глаз, привычным движением довёл руку с тетивой до уха и разжал пальцы. Тонкий тёмный стержень пронёсся над полусферой барьера и вонзился защитнице в грудь. Согнувшаяся пополам, она отлетела к стене котловины и упала навзничь.
   Вскрикнув, я бросился к лестнице, но отец схватил меня за плечо.
   — Подожди! — закричал он. — Ты не...
   Он снова не успел договорить. Оксана, содрогаясь, поднялась. Губы побелели, сжавшись тугой чертой. Сузившиеся зрачки, почти растворились в голубых глазах. Чёрный стержень втянулся в её тело и защитница, шатаясь, пыталась нащупать что-то у пояса. Её ладонь исчезла, и я вспомнил про невидимую бездонную сумку, о которой говорил Евлампий. Оксана распрямила руку с зажатой серебристой ложкой.
   — Надо помочь! Пока не поздно! — закричал отец и спрыгнул вниз.
   От неожиданности я вскрикнул, но помешать не успел. Защитница и Динарий равнодушно посмотрели на падающего главу совета и отвернулись. Я успел подумать, что он, как всегда, приземлится на четыре конечности, но из синего барьера вытянулась полупрозрачная лапа. Схватила его поперек туловища и прижала к стене котловины. Отец повис в воздухе, продолжая дёргать ногами. Один из скрюченных пальцев лапы прикрыл ему лицо, чтобы замолчал.
   Защитница крутила ложкой, что-то на неё наматывая. С губ сорвался мучительный стон. Чёрный стержень вылез из её тела, извиваясь змеёй, и пополз по руке. Обвил кольцами, растекся между пальцев и втянулся в ложку. Оксана перестала кривиться и криво улыбнулась.
   — Не удалась порча? — спросила кардинала. — Оставлю себе? Поиграю и верну!
   Не дожидаясь ответа, защитница спрятала ложку в невидимой сумке.
   — Не оставляешь мне выбора! — закричал кардинал.
   Он выбросил вперёд руку с раскрытой ладонью. Растопыренные пальцы дрожали. А вслед за ними начала содрогаться вся пещера.
   — Ты разрушишь гору! — вскрикнула защитница, нахмурившись, и взмахнула рукой, отвешивая Динарию пощечину.
   — Вы хотите разрушить все миры! — взвыл кардинал.
   Два, жёлтый и оранжевый, магических барьера, окружающих рог поглотителя, лопнули.
   — Десять из тридцати, — так и не став боеголемом, сообщил Евлампий.
   Оксана размахнулась сильнее и нанесла еще несколько ударов в пустоту, но кардинал не замечал атак. Магические оплеухи не долетали до него, всасываясь в щиты вокруг пьедестала. Дрожь с его пальцев распространилась по руке и выше. Со своего места я видел, как вздулись желваки на его шее. Он шипел и кричал на всю пещеру:
   — Вас надо остановить! Миры катятся в бездну, а вы толкаете их посильнее...
   Защитница прервала атаку и зажмурилась, приняв ту же позу, в которой я застал её в начале.
   Со свода грота посыпались мелкие камушки. Динарий побледнел. Его лоб покрылся каплями пота, сверкающими в отсветах магических барьеров, но трясущаяся рука неумолимо тянулась вперёд. Лицо уже превратилось в белую деревянную маску. А клубы тьмы в глазах норовили выплеснуться наружу и сожрать защитницу. Стены пещеры дрожали, я уже едва стоял на ногах. Кардинал решил разрушить не магические барьеры, а всю Скалу Советов. Он бы достиг цели, если бы, внезапно открывшая глаза, Оксана не крикнула:
   — Пусть щит распрямятся!
   Подпрыгнув, она зависла над защитными барьерами. Котловина содрогнулась. Радужная полусфера, закрывающая постамент, разогнулась, вырываясь из каменного дна котловины. Раскрылась куполом огромного многоцветного зонта, прикрывающего рог поглотителя сверху, а потом и вовсе превратилась в перегородку. Слои щита выпрямились и поднялись. Прошли сквозь кардинала и заполнили всю котловину, перегородив её так, что Динарий остался в нижней части, а Оксана оказалась над ним.
   Защитница спрыгнула на полупрозрачный разноцветный пол из защитных барьеров, и посмотрела вниз на кардинала. Тот ещё чертил в воздухе волшебные фигуры, вспыхивающие огнем, но слишком медленно и обречённо.
   — Под барьером колдовать нельзя, — сочувственно пояснила Оксана.
   Светящиеся знаки погасли. В последней, отчаянной попытке, Динарий упёрся руками в щит над головой, пытаясь его поднять. В лице читалась самоубийственная решимость.
   — Вам не дотянуться до колеса льда! — рявкнул он.
   Я в нерешительности спустился на две ступени. Вмешиваться в магический поединок глупо, но стоять без дела не было сил.
   Глядя на потуги кардинала, Оксана усмехнулась.
   — Неужто великаны помешают? — захлопала глазами она.
   Легко подпрыгнула и, приземлившись на верхний барьер, сдвинула все слои вниз. Они схлопнулись с оглушающим грохотом. Постамент рухнул на бок и магические щиты поехали за ним, придавив Динария ко дну котловины.
   Он больше не шевелился. Волшебные барьеры прижали его к камням, не оставив ни одного шанса на спасение. Искаженное, то ли от боли, то ли от ненависти, лицо пылало дикой яростью. А из пустых глаз извергались багровые сполохи.
   Защитница покачала пальцем и подпрыгнула. Каблуки туфель вонзились в верхний сиреневый щит. Барьер треснул и рассыпался на мгновенно исчезнувшие осколки.
   — Одиннадцать из тридцати, — зачарованно считал голем.
   Оксана больше не прыгала. Подняв ногу, она резко вонзила каблук в синий щит с лапой, держащей отца. Я даже услышал звон, когда он разлетелся на кусочки. Лапа испарилась, и глава совета свалился на голубой щит. Неловко перевернувшись, он встал на четвереньки и поднялся.
   Я двинулся дальше по лестнице.
   Защитница разбила очередной барьер.
   — Двенадцать из тридцати, — подсчитал голем.
   — Перестань! — крикнул глава совета.
   Я не сообразил, о чём он. А вот Оксана догадалась. Взмахнула рукой, и отца подбросило, выкинув за пределы котловины.
   — Ты что творишь? — взвыл я и метнулся вниз по лестнице.
   Я еще не понял, что сделаю, но ноги уже отсчитывали ступеньки.
   Оксана повернулась и, улыбнувшись, запустила руку в бездонную сумку. Вытащив кролика, она с той же обворожительной улыбкой бросила его в мою сторону.
   — Взять!
   Я кинулся на ушастого, не в силах противиться инстинкту. Разбуженная природа заставила догнать кролика и вцепиться в него зубами. Сомкнув челюсти, я затряс головой, но тяжести не почувствовал. А скосив глаза, увидел сувенирную кроличью лапку. Такие носят на счастье. Только счастливым я себя не чувствовал.
   Талисман потянул меня к Оксане, как рыбу, попавшуюся на крючок. Я попытался схватиться за стену котловины, но не удержался. Меня сбросило с лестницы, только вместо того, чтобы упасть, я взлетел вверх. Кроличью лапку вырвало из зубов, а меня припечатало к стене, рядом с отцом. Я не мог шелохнуться. Единственное, что оставалось, смотреть вниз.
   Оксана продолжала с легкостью крушить магические барьеры. А я глотал слёзы бессильной ярости и обиды. Ведь это я привел её сюда.
   — Предательница! — закричал я.
   Отец вздохнул.
   — Да малыш, в жизни так бывает! — поучительно заметила Оксана.
   — Тринадцать из тридцати.
   — Четырнадцать.
   Голем пересчитывала разрушенные барьеры, а я старался не слушать.
   — Пришлось помучиться, чтобы найти тебя, — продолжила Оксана. — Ты идеальная кандидатура. Добрый, наивный сын главы совета старейшин! Какое везение!
   Я молчал, в отличие от голема.
   — Пятнадцать, шестнадцать, семнадцать.
   — Ты можешь гордиться! — весело бросила защитница. — Представь, какой спектакль пришлось ради тебя разыграть. Я договорилась с директором академии, чтобы он тебя выгнал. Пришлось привезти ему колпак первого защитника. Дорогая вещь, между прочим. На чёрном рынке за неё выложили бы целое состояние.
   — Не может быть, — вскрикнул я.
   Оксана повернулась.
   — Представляешь, я сказала этому орку в колпаке, чтобы выгнал тебя после обеда. А он взял и выставил тебя утром. Я купила самое обольстительное платье в Черногорске, но когда пришла, ты растворился в неизвестном направлении. Пришлось выслеживать тебя до самого Тринадцатого объединенного мира, а потом запускать в портал чародейское чучело с заклятьем драконьего насморка, чтобы тебя задержали в чистилище на временный карантин. Ты хоть представляешь, как сложно обмануть администрацию чистилища?
   Она скорчила обиженную гримасу.
   — А охота на вампира и освобождение несчастного принца? Всё ведь почти взаправду. Эстет слегка приврал насчет кардинала, но что возьмешь с вампира.
   Я заскрипел зубами. Её издевательский тон сводил с ума.
   — Бестолковый кровосос, даже принца прикончить не смог. Спутал все наши планы, — Оксана недовольно сморщилась, и театрально задумавшись, добавила. — Хотя, я ведь его наказала! — почесав горбинку на носу, вспомнила она.
   — Восемнадцать, двадцать, двадцать один, — перечислял голем.
   — В мои планы не входил этот болтливый кусок камня, но его самоуверенность и заносчивость оказались неожиданно кстати. Спасибо, Евлампий, ты очень помог! Если бы я могла, то немедленно сняла бы тебя с ошейника. Но! К сожалению, не могу. Тринадцатый Объединенный мир будет ждать тебя еще очень долго.
   — Когда-нибудь, он дождется и тебя, — пробормотал голем.
   Он перестал считать барьеры. Они сыпались один за другим. Пока не остался один. Перед тем, как его разрушить, Оксана наклонилась над кардиналом.
   — А ты вел себя скверно, — строго сказала она. — Кольцо холода в Трутанхейме, но великаны его не защитят, оно всё равно окажется у нас, и очень скоро. Два последних ключа, мы уж как-нибудь раздобудем, — пообещала защитница. — Не труднее, чем тебя облапошить.
   Она положила руку на барьер, туда где лежал рог, и надавила. Магический щит прогнулся, пропустив её.
   — Последний, — прошептал Евлампий.
   Вытянув рог, Оксана направила его на Динария. Неподвижный кардинал дёрнулся вместе с остатками щита. Прислонился к вершине рога животом и сразу же опустился обратно. Защитница завела ключ от Отдельного мира за спину, а другой рукой вынула серебристую ложку.
   — За Орден защитников! — весело проговорила она и вдавила ложку в губы Динария.
   Чёрная жидкость перелилась в рот кардинала и, хотя он закашлялся, не расплескавшись, просочилась внутрь. Его лицо окончательно побелело до синевы, и Динарий затих.
   Оксана воспарила над дном котловины, и поднималась выше, пока не поравнялась со мной.
   — Прости, — выдохнула она и, наклонившись, поцеловала меня в губы. — Ты, правда, милый и искренний. Таких уже и не встретишь! Ты так помог мне, что я хочу сделать тебе подарок.
   Оксана перевернула рог поглотителя и наклонила ко мне. Я почувствовал, как сводит мышцы, а лёгкие наполняются свежим воздухом и раздуваются. Не в силах вдохнуть, я болезненно сморщился. Грудь так расширилась, будто началось превращение. Я пытался сглотнуть и не мог. Ошейник впился в горло.
   — Пользуйся! — с улыбкой разрешила Оксана и отвела рог в сторону. — Кардиналу сила больше не понадобится.
   Я смог сделать вдох и продолжал дышать, стараясь надышаться.
   Защитница взмахнула рукой и исчезла. Я успел лишь увидеть её последний взгляд, брошенный на отца, и его ответный кивок. Заморгал. Показалось.
   Вместе с Оксаной пропала и её ворожба. Мы рухнули на дно котловины. Только я чувствовал себя прекрасно и даже остался на ногах. А он, наоборот, скрючился, как выжатая тряпка, даже упал на колени.
   — С тобой всё в порядке? — спросил я, поддерживая его под руку.
   Он кивнул.
   — Я тупой, как орк. Должен был отговорить совет. Ведь чувствовал подвох, — пробормотал глава совета, косясь на голема.
   — Зато я ей доверял, — опечалился я.
   Отец вздохнул.
   — Ты не виноват.
   — Виноват, — совсем расстроился я.
   — Нет!
   — Да!
   — Мы всё переживаем! — остановил нас Евлампий. — Жалость тут не поможет!
   Я не ответил. Глава совета тоже. Пусть себе бухтит.
   — Мы должны её остановить! — закричал возмущенный нашим невниманием голем.
   — Как? — возмутился я. — Она где угодно может быть! Хоть в самом Отдельном мире!
   — Тогда пойдем туда! — взревел голем.
   — Нет, — сказал отец. — Вы должны вернуться к Оливье.
   — Но зачем? — не выдержал я.
   — Если начнется война, мы должны быть готовы. Кроме нас остановить поглотителей магии некому.
   Я вздохнул, обхватив голову руками.
   — Мы должны догнать её! — не успокаивался голем.
   — Да она сотрёт вас в порошок для зелий! — не выдержал глава совета. — Что вы ей противопоставите. Она играючи разделалась с кардиналом!
   Мы посмотрели на Динария. Он лежал у потрескавшегося постамента, уставившись пустыми глазами в потолок.
   — Мы должны помочь! — непререкаемо сказал Евлампий.
   Я не стал спорить. Мы подошли к кардиналу, я всё ещё поддерживал отца под руку.
   — Не чувствую магии, — сообщил голем.
   — Она высосала его без остатка, — ответил отец. — Поддержи голову.
   Я подчинился и, обхватив кардинала за плечо, приподнял. Он дёрнулся и застонал.
   — Воистину сильны защитники! — удивленно пробормотал отец и откинув медальон Властелина, вынул из-за пазухи крошечный фиолетовый пузырёк.
   Трепетно достал пробку и, разжав губы Динария, влил одну крошечную капельку.
   — Что за гадость? — полюбопытствовал я.
   — Кровь феникса, поможет удержаться на краю жизни. Дальше всё зависит от него.
   — Мудрое решение, — похвалил Евлампий. — Она придаст ему сил и не позволит умереть, хотя бы сегодня.
   Да уж, мудрее не придумаешь. Отсрочка та ещё.
   Кардинал сделал тяжелый вдох, и в его глазах что-то изменилось. Трудно судить по серому туману, заменяющему зрачки и белки, но, кажется, ему стало лучше. Вскоре марево растворилось и исчезло. Оказывается, у Динария ярко-голубые, пронзительные глаза.
   — Она забрала рог, — твёрдо сказал он.
   — Да, — со вздохом проговорил отец.
   — Я не успел, — тяжело выдавил кардинал, но, собравшись с силами, добавил. — Изменники вооружили её такими артефактами, что у меня не было шансов на победу. Если бы я успел забрать ключ!
   — Она слишком сильна, — попытался подбодрить отец.
   — Надо известить высших, — не обращая на него внимание, проговорил Динарий.
   — В вас больше нет магии, господин, — сообщил Евлампий. — Она забрала всё, но если вы скажете, что делать, я могу попытаться.
   Кардинал задумался.
   — Могу ли я вам доверять? — честно сказал он. — Вы привели её сюда, и если бы не магический щит, возведенный после войны...
   — То ничего бы не изменилось! — жёстко оборвал отец. — Она забрала бы ключ, в любом случае. У вас нет другого выхода, либо вы доверяете нам, либо она беспрепятственно проберётся в Отдельный мир, не встретив сопротивления.
   — Ты прав, — согласился кардинал. — У меня нет другого выхода.
   Он посмотрел на маленького голема.
   — Ты из Тринадцатого Объединенного мира?
   — Из Тринадцатого Тёмного Объединенного мира, господин, — поправил Евлампий.
   — Тогда свяжись с Последним.
   Голем затравленно глянул на нас с отцом, но возражать не решился. Подняв руки над головой, он хлопнул в ладоши и появилась маленькая грозовая туча с молниями. Она росла, отползая от Евлампия в центр котловины, пока не превратилась в громыхающую тучу. Из тёмных облаков появилась знакомая морда рептилии с рыжей бородой и волосами.
   — Высший судья Тринадцатого Темного Объединенного мира приветствует вас!
   Я вздрогнул. Что же получается, отец прав? Голем обычный шпион, и весь суд фальшивка. Совершённая с одной целью, приставить ко мне соглядатая. Второй раз за один день я почувствовал себя преданным. Посмотрел на Евлампия, но он держал руки над головой, уставившись в облако. Каменная морда не выражала раскаяния. Она не передавала ничего, как и всегда.
   — Последний, — простонал Динарий, собравшись с силами. — В пропасть ритуалы, нас предали. Я умираю... Защит... Изменница Оксана Росянка забрала ключ от Отдельного мира. Я видел своими глазами. Мы нашли предателей! Задержите её проклятого дядю Антуана Росянко и остальных. Никто не должен уйти!
   — Что за жалкие россказни? Для ареста главы Ордена нужны факты, — прорычал саламандр, топорща рыжую бороду.
   Кардинал попробовал приподняться, словно хотел прошептать высшему судье прямо в ухо.
   — Два года назад он заслал меня в Черногорскую академию магии на праздник урожая для переговоров с директором. А сам сграбастал оберег путей.
   — Одни домыслы, — строго пророкотал Последний. — Ты что видел, как он забирал ключ?
   — В Благодатных землях, он велел мне разыскать вампира по прозвищу Эстет. Я должен был убедить его похитить наследного принца!
   — Серьёзное обвинение, — заволновался саламандр. — Кто может подтвердить?
   — Да все! — завопил Динарий и зашелся, глубоким лающим кашлем. — Весь двор слышал, как он...
    Я молчал, стараясь сдерживать порывы кардинала, а то он бы уже давно вскочил. Отец тоже слушал, не вмешиваясь.
   — Оклеветал наследного... Обещал, что брат короля лучше послужит Императору. Принц же неуправляем и способен на любые глупости...
   — Убедил! — холодно остановил Последний. — Я передам твои слова. К тебе прибудет помощь. Держись, — так же бесчувственно добавил он.
   Не удостоив остальных даже взглядом, саламандр скрылся в туче.
   — Как я мог быть так слеп? — пробормотал Динарий. — Я давно должен обо всем догадаться. Так очевидно. Так явно.
   Закрыв рукой глаза, он отвернулся.
   — Но как, — шептал кардинал. — Как я мог не верить главе защитников? Антуан Росянко потомок создателя Ордена. Разве руки могут сомневаться в голове?
   Отец снял верхнюю рубаху и, свернув, подложил кардиналу под голову. Взяв за плечо, он отвёл меня в сторону.
   — На болтовню нет времени, — прошептал он. — Ты должен отправиться к Оливье, немедленно.
   — По-моему, сейчас неподходящее время, — всполошился я. — Мы на грани войны!
   — Вот именно, — проговорил он. — Прочти письмо, и всё поймешь.
   Я пожал плечами. Мне бы его уверенность.
   — Скорее! Судья пришлёт помощь. Будет тысяча вопросов, на которые ты не ответишь из-за печати молчания. Понимаешь, чем всё закончится? Маги всегда обвинят оборотня.
   Я кивнул. С этим сложно не согласиться.
   — Тогда поторопись!
   Отец поднял на ладони медальон Властелина и повернул золотые лепестки, украшающие оправу. Футляр раскрылся, и из него полилось белёсое сиянье.
   — Волчья тропа, — ошеломленно выдал я.
   — Обычный портал, — впервые раскрыл рот голем.
   — Не совсем, — возразил отец и похлопал меня по плечу. — Удачи, сынок.
   — А как же ты? — забеспокоился я. — Маги же...
   — Что мне будет? — отмахнулся глава совета. — Её вы привели! — он криво усмехнулся. — А я пытался помешать, спас кардинала, помог передать сообщение. Мне ничего не будет!
   Я надул щеки, сжав губы.
   — Прекрати! — заулыбался отец. — Чего ты как маленький? — он наклонился и подмигнул Евлампию. — Никогда не любил уезжать. Всегда хватал меня за руки, и придумывал разные небылицы. То меня чернокнижники похитят, чтобы выведать секрет от чего оборотни такие храбрые. То Император со всех ошейники снимет, а про меня забудет. Такой серьёзный был...
   — Я вырос!
   — Ещё бы, — хохотнул он. — Вон длинный какой, не дотянусь!
   У меня кольнуло в боку. Сердце заныло и потянулось к нему. Я обнял его, прижавшись щекой к макушке, и отступил.
   — Мы всегда будем вместе, — пообещал отец. — Можешь не сомневаться. Я же один из предков, а они всегда приходят на выручку!
   Я кисло улыбнулся в ответ и сунул руку в туман, расползающийся из медальона. Меня моментом втянуло внутрь.

Глава 8. Ученики бывают разные



   Молочная мгла рассеялась, и я попал в узкий лаз. Пришлось ползти на четвереньках. Не знаю, чем волчья тропа отличается от портала, вроде здесь нет чистилища и администрации. Это совершенно другой путь, о котором они знают, но пока не могут прибрать к рукам.
   Полз недолго. Скоро лаз кончился, и дорогу преградил пахнущий луком мешок. Я навалился плечом и сдвинул его в сторону. В нос ударил солёный морской бриз с главной Черногорской пристани.
   Интересно, дядя всегда останавливается у третьего причала? Я поднял глаза и не успел удивиться табличке с номером три на столбе, как разглядел знакомый силуэт чёрной шхуны. Всегда! У него хватает денег, чтобы обзавестись постоянным местом.
   — Как мы сюда попали? — удивленно воскликнул Евлампий. — Таких точных порталов не бывает.
   Я промолчал. Не горю желанием с ним болтать. Не решил, как себя вести, а пререкаться со шпионом чести мало. Хотя с другой стороны, ткнуть ему маленькую шпильку не помешает.
   — У оборотней свои пути, — гордо заявил я и, встав с четверенек, надменно прошествовал к трапу.
   Решив не терять даром времени, я поднялся на борт.
   — Тита дрита! Кого засёк мой глаз! Заморыш! Все полпуда кишок с костями! — услышал я до боли знакомый голос.
   Оливье торчал на мостике, облокотившись об штурвал.
   — Я, как на грех, уже хлебнул за твоё упокоение, — радостно сообщил он.
   — Вы даже не попытались меня спасти! — оскорбленно проговорил я.
   — Как? — удивился дядя. — Я что, по-твоему, обязан объявить войну целому миру? Я приплыть туда, и то не смог бы. Там нет ни морей, ни рек, ничего. Одни горы и пустыни. Как ты вообще оттуда выбрался?
   Он сбежал вниз по лестнице и подошёл ко мне.
   — Вот! — воскликнул я, приподнимая цепь ошейника. — Меня приговорили к лишению права на одиночество и отпустили. Теперь у меня собственный карманный голем!
   — Поздравляю! — ощерился дядя. — Балдёжное украшение. Скажи спасибо, что его уменьшили до карманных размеров. По мне, было бы гораздо кучерявее, если бы ты болтался у него на шее. Не лезь в бочку, ты легко отделался.
   — Я должен официально заявить, что отделываться — не правовая формулировка, — высказался голем.
   — Засохни! — махнул рукой дядя. — Ко мне претензии есть?
   — Мастер Оливье, я должен официально заявить, что обвинения в браконьерстве с вас сняты. Высший судья Тринадцатого Тёмного Объединенного мира перенес ваше наказание на Люсьена Носовского!
   — Сам скумекал, — процедил Оливье, не глядя на Евлампия.
   Проигнорировав бормочущего голема, дядя придвинулся вплотную и уставился мне в глаза.
   — Чего приперся-то?
   — Куда? — не понял я.
   — Ко мне! Думал, сопли тебе буду вытирать, крысеныш? Дам поплакать в жилетку и пожалею? Тресни! Нет у меня жилетки!
   — Я вернуться хотел, — обиделся я.
   Вышло скорее жалобно. Даже оскорбленно молчавший голем прочистил горло, но Оливье не дал ему встрять. Отодвинувшись, он деловито сообщил:
   — Жалею, будто империк посеял. Я ж размечтался, что ты мой истинный ученик. Что посвятишь жизнь служению вкуса! Будто ты тот, кто мне нужен, — он скрипнул зубами, — но ты слишком долго пропадал, я нашёл нового.
   — Нового?
   — Соснового! — взвился дядя. — Чё слюни распустил? Я виртуоз, художник! Я маэстро! Ученики становятся в очередь, чтобы овладеть моим искусством.
   Я обрадовался, хоть и не подал виду. Чуть не сказал, куда он может запихать своё искусство, не развернулся и не ушел, но вовремя вспомнил о письме.
   — Учитель, извини. Письмо моего отца. Перед тем, как навсегда покину корабль, не мог бы ты его отдать?
   — Письмо? — Оливье задумчиво покрутил ус. — Каракули!
   Он повернулся и зашагал к себе в каюту, продолжая на ходу.
   — Когда ты сбежал с големом...
   Я последовал за ним. Вот как это называется. Я-то думал, меня похитили, а оказывается, я сбежал в чужой мир для того, чтобы меня осудили.
   — ...я сунулся в письмо, но ни буквы не разобрал. Сплошные закорючки. Жабры кракена, у вас, что собственная письменность?
   Я кивнул.
   — Такое и в бреду не примерещится, — усмехнулся дядя.
   Входя в каюту, он выразительно посмотрел на меня, и я остался у двери.
   Дядя вышел через минуту с конвертом в руках.
   — Держи! Только просвети на кой оно тебе?
   — Как дела у отца узнать, — соврал я.
   Оливье заковылял обратно на мостик, а я остановился у фальшборта и, раскрыл конверт.
   Любопытный голем сунулся, но, ничего не поняв в наших иероглифах, снова залез на плечо.
   'Дорогой сын. Ты единственный, кому я могу доверить эту ответственную миссию. Ты особенный, пусть ты ещё и сам об этом не знаешь. Достойный преемник правителей прошлого, судьба оборотней и всех тридцати миров в твоих руках. Поглотители магии подымают голову. Новое вторжение не за горами. Кроме нас никто не защитит тридцать миров. Как ты знаешь, все маги с их боевыми заклятиями ничто против поглотителей. Мы единственные способны противодействовать им, но, благодаря стараниям императора, ошейники не дадут нам сражаться. Совет посылал прошение, но император не верит в угрозу вторжения и не хочет даровать нам свободу. Боюсь, когда он примет верное решение, будет слишком поздно. Бросай всё и поступай в ученики к Оливье. У него вечные проблемы с последователями, поэтому он не откажет, а я подсоблю, чем смогу. Старый мерзавец за годы скитаний по мирам раздобыл прорву магических артефактов. В его руки попал символ свободы. Несмотря на нашу дружбу, Оливье упорствует. Совет старейшин пытался выкупить артефакт, но он отказался. Ты должен добыть его любой ценой. К сожалению, я точно не знаю, как он теперь выглядит. Важно другое! С помощью символа свободы мы снимем ошейники. Это наш единственный шанс!
   Все оборотни надеются на тебя, а я верю.
   Твой отец.
   P.S. Письмо уничтожь. '
   Снять ошейник! Что может быть желаннее? Знать бы ещё на что похож артефакт. А так найди то, неизвестно что. Да ещё и отбери у самого противного и несговорчивого мерзавца во всех тридцати мирах.
   Мысли лихорадочно крутились в голове, но ни одна и отдалённо не походила на план.
   Сложив письмо, я разочарованно пхнул его в потайной карман рубахи и с тоской посмотрел на берег. Потом на мостик. Куда деваться!
   — Сходить будешь? — закричал Оливье. — Я что целый день из-за тебя на приколе торчать буду?
   Я подошел ближе к мостику, переплетая вспотевшие ладони.
   — Учитель! — просительно протянул я. — Можно остаться?
   — Зачем? — не понял Оливье.
   — Ведь я хороший ученик, — заканючил я. — Открыл книгу рецептов. Делал всё, что вы говорили. Достал тролличью ногу.
   Оливье наклонился через перила, вглядываясь в меня.
   — Припёр на корабль кощея! А в лагерь боевого голема! — проревел он. — Ты противный, как кишечник волосатой змеи!
   — Но ведь ничего плохого не случилось? — жалобно промямлил я.
   — Потому что я всегда настороже, — уже спокойнее сказал он. — У меня есть ученик, два нужны мне также как требуха тиамата!
   — Пусть победит достойнейший, — прошептал Евлампий.
   Пригодилась каменюка. Дело говорит, другого выхода нет. Придётся посоревноваться.
   — Два ученика, конечно, много, — собравшись с духом, начал я. — Но я первый и от своего ученичества отказываться не собираюсь. Я за него срок схлопотал.
   Оливье ухмыльнулся и покрутил запястьем, мол, продолжай. Воодушевлённый, я развил тему.
   — Будет справедливо, если вы устроите состязание между учениками. Кто победит — тот и останется.
   — Умаслил! — крикнул дядя. — Буду ежедневно давать задания, а как вернёмся, решу, подмастерье, а кто кизяк какозы!
   — Справедливо, — согласился я.
   — Ты возмужал, крысеныш! Я бы сказал, вырос! — он снова усмехнулся.
   Я кивнул, словно похвала из его уст обычное дело, но всё же скрылся с глаз, чтобы он не увидел предательский румянец на щеках. Вариантов отступления не было, поэтому я ретировался на кухню.
   — Вали, — весело прокричал Оливье. — Знакомься с противником.
   Я снова кивнул, будто он меня видел, и открыл дверь на камбуз.
   — Отдать концы! — скомандовал дядя.
   Я собрался с духом и вошёл. На корабельной кухне почти ничего не изменилось. Те же столы, приборы, посуда. Только у котла, кипящего над огнём, парила фея.
   Признаться, я не ожидал увидеть не то что фею, а вообще девушку. Почему-то в моём понимании ученик должен быть мужского пола. Не ученица ведь?
   — Здравствуйте, мадемуазель! — расшаркался голем.
   Фея вспорхнула нал столом, обернувшись искрящимся облачком.
   Тоже мне соперница. Зачем Оливье вообще взял её в ученики? Что за феена кулинария? Смешайте крупинку пыльцы и капельку росы. Наелись? Тогда полетайте, полетайте! Желание само пропадёт! Он что издевается?
   — Чё надо, трям-рям? — фыркнула фея, превратившись в миниатюрную девушку.
   — Говори! — прошипел голем в ухо.
   — Я ученик мастера Оливье, — представился я.
   Лицо феи исказилось.
   — Бывший, трам-рам, — выкрикнула она и полетела в нашу сторону, сжав кулаки.
   Я прикрылся руками, а бестия схватила висящую у двери косичку лука и вернулась к котлу. Взяв нож, фея принялась кромсать лук. Именно кромсать, потому что так его не режут. Она размахивала ножом с такой силой, что кусочки разлетались по всему камбузу. А выражение лица, которое в другое время я назвал бы привлекательным, сейчас напоминало оскал чупакабры. Хотя нет. Глаза, несмотря на кипящую в них злость, остались соблазнительными.
   — Извините, — вступил я. — мы неправильно начали, давайте попробуем ещё раз.
   Евлампий ободряюще похлопал меня по плечу, и я продолжил:
   — Меня зовут Люсьен, а вас?
   — Люся, — представилась фея.
   Мне показалось, что она издевается, коверкая моё имя. Хорошо ещё, что я быстро догадался, что это не так. Потому что она поправилась, процедив сквозь зубы:
   — Людмила.
   — Очень приятно, — подсказал Евлампий, и я повторил за ним.
   Фея кивнула.
   — Понимаете, я не бывший ученик. Я мастера Оливье не бросал. Меня похитили и отвезли в Тринадцатый Тёмный Объединенный мир против воли. Когда я получил свободу, то сразу к учителю вернулся.
   Голем недовольно заёрзал на плече, но промолчал.
   Люся презрительно посмотрела на меня.
   — Ты должен был стараться сильнее, трым-рым, — безапелляционно заявила она. — Учитель очень переживал. Места себе не находил, но ты не спешил к нему, а шлялся по городу с какой-то девкой. Бессовестный эгоист, тром-ром!
   — Но как... — попытался я.
   — Мы приплыли в Черногорск два дня назад, и видели тебя в порту! — возмущенно прервала фея, и негодующе добавила. — Трям-рям!
   — Но я защитнице помогал...
   — В первую очередь, ты обязан учителю, а уже потом долговязым магичкам! Трём-рём!
   Евлампий захлопал маленькими ручками. Пришлось злобно на него зыркнуть. Он сразу успокоился, потупившись. Память о предательстве ещё свежа. Надо пользоваться, пока его вероломство травой не поросло.
   Я перевел взгляд на фею. Её одними словами не остановить.
   — Я всю жизнь мечтала приобщиться к высокому искусству. Доставлять чародеям все возможные кулинарные удовольствия. Наконец-то, моя мечта осуществилась, и тут приходишь ты. Неблагодарный, недостойный, бывший ученик и говоришь, что я занимаю твое место! Трум-рум!
   Она наставила на меня палец с длинным серебристым ногтем и продолжила, срываясь на истерические нотки.
   — Ни за что! Я никогда не покину пост добровольно. Теперь я ученик маэстро! Ясно? Трим-рим!
   — Ещё бы, — согласился я. — Яснее ясного.
   — Понятней понятного, — поддержал голем.
   Фея пока не обращала внимания, что я говорю разными голосами.
   — Точнее точного, — объяснил я, — но я тоже хочу быть учеником маэстро. Поэтому, будем соревноваться, и победивший останется учеником, а проигравший покинет корабль. Трам-рам!
   Не знаю, как так вышло, дурацкая феина приговорка, сама сорвалась с губ. Я испугался, что Людмила запустит в меня разделочной доской, но она лишь рассмеялась.
   — Несчастный, у тебя нет шансов. Я рождена быть гениальным мастером приготовления пищи, тром-ром! — убежденно выкрикнула она.
   Я натужно улыбнулся в ответ. Не знаю, сходят ли феи с ума, но у этой явно не все в улье, или где там они живут. Этого мне ещё не хватало. Соревноваться в кулинарном поединке с буйно помешанной. А то, что она буйная, становилось ясно при одном взгляде на то, как она пытает лук. От него уже расходился ядрёный дух, и, пока глаза не защипало, я решил сбежать.
   Выйдя на палубу, я поймал заинтересованный взгляд дяди.
   — Шальная замена? — ухмыляясь, спросил он.
   — Очень милая, — стараясь не покраснеть, соврал я.
   — Да, — согласился дядя. — Обаятельна, как тролль. Трам-рам, пам-пам!
   Последние слова он отбарабанил по штурвалу и залился собственной шутке, не спуская с меня покрасневшего глаза.
   — Какое будет первое задание? — спросил я, не дожидаясь, пока он прекратит ржать.
   — Накормить кощея! — гаркнул он и лихо закрутил ус.
   — Что? — растерялся я.
   — Я ношу его с собой, чтоб он отобедал. Гы! Не падай в обморок. Что ты такой мягкий, как томпондранова чешуя. Кормить будешь меня.
   Дядино настроение превышало все допустимые пределы.
   — Приготовь луковый суп. Очень, знаешь ли, хочется похлебать чего-нибудь забористого.
   — Что? — не понял я.
   — Луковый суп, — уточнил голем.
   Умеет он помочь в трудную минуту.
   — Какой здравомыслящий голем, — хихикнул Оливье. — Заменяет тебе мозги?
   Я решил не отвечать, а Евлампий промолчать не смог.
   — Не полностью, но большую часть, — гордо отчитался он.
   Дядя снова заревел от смеха, а я вздохнул и вернулся на кухню. Не упустил момент поиздеваться камень чародейский.
   — Раз такой умный, ты и рецепт знаешь? — проговорил я, когда мы отошли на достаточное расстояние от мостика.
   — Разумеется, — ответил голем. — Рецепт лукового супа чрезвычайно прост. Мне казалось, его знает последний орк в любом из тридцати миров.
   Я сплюнул на палубу и затопал на кухню.
   Люся, как раз, всыпала истерзанный лук в котёл. Даже для меня, не дотягивающего до знания последнего орка, было ясно, ведра воды на три головки лука многовато. Голем тоже заглянул в готовящееся варево и убежденно прошептал:
   — Мы победим.
   Фея неприязненно взглянула на меня, кромсая зелень.
   — Мастер Оливье сказал, что мы должны луковый суп приготовить, — пояснил я, доставая нож и разделочную доску.
   Люся не удостоила меня ответом, и я решил не разглагольствовать, а занялся стряпнёй. Всё-таки, я серьезно отставал от феи.
   — Брось ты этот лук, — прошипел Евлампий. — Свари мясо для бульона.
   Что же, если хочу выиграть, придётся слушать голема. Он, по крайней мере, знает рецепт. Главное ведь — достать символ свободы, ради этого можно переступить через гордость.
   Я взял большую кастрюлю, пришлось сходить на палубу за водой, но я быстро вернулся и поставил её на дополнительный очаг. Достал мясо и возвратился к луку.
   — Режь кубиками, но не слишком мелко, — командовал Евлампий. — Поставь сковороду, будем его обжаривать.
   Я сделал и это, в конце концов, цель оправдывает даже виновного. Пусть пока распоряжается. Чувствует себя главным. Это ненадолго, скоро я сниму его со своей шеи. Чего бы мне это ни стоило!
   Я покосился на Люсю. Не хочу хвастаться, но у меня получалось лучше. Руки у феи, видимо, из-под крыльев растут. А крылья сами знаете откуда.
   — И давно ты хочешь стать гениальным мастером? — спросил я между делом.
   — Всю жизнь. Трам-рам!
   — Но я слышал, что феи питаются нектаром? — влез Евлампий.
   — И что, у нас нет вкуса? — взвилась Люся. — Многие так думают. Большинство фей считает нектар ?— лучшей пищей в тридцати мирах! Потому, что они не пробовали ничего другого. Я испытала на себе и поняла, что жалкий нектар — это пыль с цветка, и только. Настоящий вкус вокруг нас. Совсем рядом, а они даже не подозревают, эти тупоумные феи. Тогда я решила, что должна научиться создавать прекрасный вкус сама. Трум-рум!
   Фея выпалила монолог на одном дыхании и замолчала, вернувшись к нарезке зелени.
   — Похвально, — пробормотал голем.
   В отличие от него, я так не считал. Мне всё больше казалось, что с сумасшедшей феей будет куча проблем. Почему всё не бывает просто, откуда возникают ненужные трудности?
   — Что дальше? — спросил я, разделавшись с луком.
   — Кидай мясо, а то бульон будем ждать до следующего вторжения! А потом лук зажарь! — деловито приказал Евлампий.
   Выполнив распоряжение голема, я забросил лук в сковороду и помешал. Фея оторвалась от рубки зелени и посмотрела на меня с раздражением. Я постарался изобразить располагающую улыбку.
   — Не скалься! — зашипел на меня Евлампий. — Испугаешь Людмилу!
   — Так вот кто постоянно бормочет! — вскрикнула фея. — Какая мерзость, сажать на цепь домашних животных и таскать их с собой! Трым-рым!
   — Я его не приковывал, — защищался я. — Он сам.
   Люся не ответила, посмотрев на меня с отвращением.
   — К моему глубокому сожалению, — вмешался Евлампий. — Оборотень прав, меня приковали к нему в наказание за преступления мастера Оливье. По решению высшего судьи Тринадцатого Тёмного Объединенного мира.
   — Это великая честь, — уже мягче рыкнула фея. — Принять на себя наказание за учителя. Это не кара, а награда. Неси ее с гордостью. Тром-ром!
   — Донести бы, — не слишком убедительно согласился я.
   За бесполезной болтовней, я чуть не пропустил момент и не спалил лук. Хорошо, что Евлампий дёрнул за цепочку.
   — Снимай! Только горелок нам не хватает! — скомандовал он.
   — У меня готово! — гордо заявила Люся, всыпав истерзанную зелень в свое варево. — Трям-рям!
   — Поздравляю! — сквозь зубы пробормотал я, отставляя сковороду в сторону.
   — Пойду, сообщу учителю, — добавила фея и выпорхнула из камбуза. — Трум-рум!
   Я тоскливо посмотрел ей вслед.
   — Что делать? Рум-трум!
   Голем потёр каменный лоб.
   — В запасах Оливье случайно нет мочи дракона?
   Вспомнив книгу рецептов и кашу из топора, я потянулся к полке. Чёрный фолиант стоял там же, где обычно. Вытащив книгу, я погладил обложку, и на ней проступила улыбающаяся рожица.
   — Здравствуй, дорогая, — нежно проговорил я. — Вернулся. Да, я тоже рад. Нужна твоя помощь. Где мне раздобыть драконью мочу?
   На обложке появилась открытая полка со склянками, прям как настоящая. Над одним из пузырьков стояла красная галочка.
   — Спасибо. Ты прелесть, — похвалил я.
   — Если бы ты так с девушками общался, а не только с книгами, — начал голем.
   Я не дал ему закончить. Взял пузырек и поинтересовался:
   — Будем бульон драконьей мочёй разбавлять?
   — Полкапли на кастрюлю, не переборщи, и через минуту всё будет готово. Быстро доварим суп и догоним нашу противницу. Хотя то, что она приготовила, можно использовать разве что при запорах. Победа в любом случае наша.
   Я откупорил пузырёк, заранее сморщив нос, но глаза не лопнули и нос не зарос. Сколько я не принюхивался, запаха не было.
   — Ты еще отпей, — серьезно предложил голем.
   Отставив пузырёк подальше, я наклонил его над кастрюлей и осторожно капнул. Ни взрывов, ни облаков разноцветного пара, ничего. Бульон даже цвет не поменял. Я разочарованно закупорил пузырёк и поставил на место.
   — А ты чего ожидал? Грома и молний? Главное — эффективность! — поучительно умничал Евлампий.
   Я грустно кивнул. Хочется оркестр с маскарадом, а выходит один волынщик с подбитым глазом.
   Дальше я следовал командам голема, смешивая ингредиенты по рецепту, который знал каждый орк в любом из тридцати миров.
   Когда дверь распахнулась и, в сопровождение феи, на камбуз вплыл дядя, луковый суп был готов. Он распространял тягучий терпкий аромат, требующий немедленно снять пробу.
   Оливье вдохнул переплетённое благоухание лука с мясным бульоном и, улыбнувшись, направился ко мне. Фея же, наоборот, поморщилась и отлетела к своему котлу. Повернувшись к вареву спиной, она живо заработала прозрачными крыльями, и я скорее почувствовал, чем услышал нежный звон. Зато увидел, как тонкие вихри пыльцы кружась, спускаются в котёл, вспыхивают золотым сиянием на поверхности жижи и тонут.
   Оливье ничего не замечал. Подойдя ко мне, он вынул из нагрудного кармана камзола ложку и, наклонившись над кастрюлей, зачерпнул бульона. Подул на ещё дымящийся суп и, зажмурившись, попробовал. Его морщинистое лицо озарило редкое удовлетворение.
   — Неплохо, крысёныш, если источник будет благосклонен, из тебя ещё выйдет толк.
   Отвернувшись, он подошёл к фее. Вытер ложку об полу камзола и попробовал её варево. Из-за того, что он стоял спиной, выражение лица я не видел, но всё равно чувствовал близкую победу.
   — Как, учитель? — спросила Люся, с обожанием глядя на Оливье. — Трём-рём?
   — Восхитительно! — тихо вымолвил он.
   Я ошарашено придвинулся, чтобы ничего не упустить. Думал, Оливье не знает такого слова. Странно! Он произнес 'восхитительно', и его грубое, чёрное сердце не взорвалось. Магия!
   Я заглянул в лицо. Блуждающая улыбка на губах. Глаза, смотрящие в никуда. Противное такое блаженство. У орка под дурман-травой морда и то недовольнее.
   — Никогда не пробовал ничего подобного, потрясающе! — добавил он.
   Голем подозрительно заглянул в котёл.
   — Магии не чувствую, — прошептал он, склонившись к уху.
   — Учитель, — позвал я. — Мой суп...
   Повернувшись, Оливье уставился на меня с выражением брезгливости.
   — От него несет драконьей мочой. Ты продул!
   Выплюнув обидные слова, он резко повернулся и вышел с корабельной кухни.
   Я посмотрел на трям-рямщицу. Фея победоносно вспорхнула на край стола.
   — У тебя нет шансов, — заметила она. — Трим-рим!
   — Ещё посмотрим, — не согласился я.
   — Неудачник, — отрезала фея. — Я пойду, отдохну, а ты тренируйся. Трым-рым!
   Не сказав больше ни слова, она подлетела к двери и выпорхнула на палубу.
   — Надо попробовать её суп! — выпалил Евлампий.
   — Ага, главное ведь — эффективность. Иди ты к поглотителям! Сам пробуй!
   — Не могу, — безрадостно отозвался он. — Големы не потребляют пищу.
   — Оборотни тоже всякую дрянь не жрут!
   — Правда? — воскликнул он.
   Иногда мне кажется, что он тот ещё юморист и все время надо мной стебётся. А? Кто разберёт каменных истуканов. Они же магические, от них всего можно ожидать.
   — Давай посмотрим в книге рецептов? — выкрутился я.
   Не дожидаясь ответа, я снял с полки тёмный фолиант и погладил обложку.
   — У тебя в бестиарии есть феи? — спросил я книгу.
   В ответ зашелестели страницы, открывшись на заголовке: 'Свойства магических реактивов в кулинарии'. Я прочитал:
   Фея — магический полудух. Перекидыш. Повадки недружелюбные. Лукава, мстительна...
   — Кого-то напоминает, — сострил Евлампий.
   — Мне тоже, — фыркнул я, но читать всё же продолжил:
    Склонны к злым шуткам и похищениям младенцев. В человекоподобном образе трут крыльями, издавая мелодичный звон, выбрасывая пыльцу золотого, серебряного и других цветов.
    Свойства золотой пыльцы открыты более 100 лет назад учёными Императорского университета исследований. Пыльца богата питательными элементами чрезмерно усиливающими вкус.
   Вызывает привыкание, галлюцинации и расслабленность. Запрещен в большинстве миров. Список прилагается.
   Далее в алфавитном порядке перечислялись миры и законы.
   Я пропустил эту чушь.
   Свойства серебряной пыли до сих пор не изучены.
   Пыль других цветов опасна и не подлежит изучению в соответствии с положением Императорского университета исследований.
   — Она травит его пыльцой! — вскрикнул я. — Мы должны рассказать учителю.
   — Не знаю... — протянул голем, но я не слушал.
   Выскочив с камбуза, вместе с книгой рецептов взлетел по мостику и остановился напротив дяди.
   — Она травит вас пыльцой! — просипел я, задыхаясь от бега.
   Оливье посмотрел на меня, на книгу, по сторонам и, схватив за локоть, потащил вниз.
   — Что ты орёшь? — прошипел он в ухо. — Она могла услышать.
   Затащив меня в свою комнату, он закрыл дверь на ключ.
   Я впервые очутился в его апартаментах, раньше он не пускал меня в святая святых. Спальню, рабочий кабинет и склад артефактов! Волей случая, но я приблизился к цели. Где ты прячешь символ свободы? Чуть не брякнул я.
   
   Под огромным витражом, где бурое чудище с длинными острющими зубами, выскочив из моря поедало пирожные с кремом из изящной хрустальной чаши, терялся массивный стол из угольно-чёрного дерева. Я сам едва не потерялся, соображая, что это за зверь и что всё это значит.
   — Подарок распорядителя гильдии иллюзий, — проследив мой взгляд, отмахнулся дядя.
   Над столом, стукаясь боками, на крюках висели семь медных котлов. В них отражались разбросанные по прожжённой скатерти карты, астролябия, пожелтевшие свитки, тарелка с потемневшим огрызком яблока на стопке книг в железных переплётах, связка ржавых ключей и пыльная бутыль с отбитым горлышком. Громадное, накрытое шкурой кресло возвышалась из-за столешницы, скалясь уродливой головой со спинки.
   — Искал Великого Свина. Упустил. Зато поймал чупакабру. Шикарный мех. Говорят, от ревматизма помогает, — небрежно пояснил дядя.
   Я, сглотнув, кивнул. Пусть хоть все суставы скрутит — в это кресло я не сяду. Я втянул носом. От него до сих пор несёт мокрой шерстью. Вон ворсины на затылке шевелятся. Того и глядя заклацает жёлтыми клыками. Я перевёл взгляд. По бокам от стола в нишах прятались перекошенные шкафы с исцарапанными когтями дверцами. Во-во, лишнее подтверждение, что шкура ещё на многое способна. Бегает тут, бесится пока никто не видит. Одна дверца раскачивалась, и со скрипом хлопала об стену, почти не касаясь не заправленной постели. Красная подушка свисала с перины, и мне казалось, что она вот-вот упадёт. Я чуть не дёрнулся её поправить, но порванный балдахин со свисающими лохмотьями меня остановил. Я поморщился. Может чупакабра тут не причём.
   — Чего вылупился? Давно плавники в зубах не застревали? — гаркнул Оливье.
   Я вздрогнул и опустил глаза, а он прошёл за стол. Лохматый ковёр на полу свалялся и засох жирными кусками грязи, будто на нём недавно резвились болотные жирухи. Я покосился по апартаментам. Приснопамятное зеркало на колёсиках, ездит из стороны в сторону, расталкивая этажерки с барахлом: крючками, цепочками, блестящими камнями и мелкими монетами. И монументальный книжный шкаф, настолько заросший грязью, будто дядя вообще читать не умеет.
   — Ты сам себя победил, — проворчал Оливье. — Будешь бессменным повелителем тупости.
   А я всё водил носом, что-то почуяв. Под потолком на балках раскачивались люстры с железными руками вместо канделябров. Свечи бессовестно чадили, как на праздничном торте, маня сладостью волшебных надежд, но удушая загаданными, но несбывшимися желаниями.
   Дядя продолжал что-то резко говорить, а я думал лишь о том, где он прячет коллекцию артефактов. Не в стенной же шкаф он её сунул, для надежности привалив трусами?
   Дядя приподнялся в кресле, и закинутые на стол ноги задел один из котлов. Раздался жалобный звон. Оливье шикнул, и звук стих.
   — Раззвякались тут, — прикрикнул он. — Ты думал, я ничего не знаю о феях? — спросил дядя, сверля меня глазами.
   — Не думал, а испугался! — поправил я.
   — На мель сел, сопливец подкильный. Никаких мыслей, одни эмоции.
   Оливье почесал ногу повыше сапога и, закрутив ус, снова посмотрел на меня неожиданно сменив гнев на милость.
   — Она не ученик! Хочет так думать. Вбила в пропитанную пыльцой башку, что способна творить, и стряпает паршивую дрянь. Китовьи лепёхи! Да если б не пыльца, я бы даже притворяться не смог, что это съедобно.
   — Но...
   — Да что, но? Что, но? Её пыльца нужна для праздничного торта.
   — Но...
   — Что, но? — взревел дядя. — Я пегас? Что ты мне нокаешь?
   — Простите.
   Я потупился, не выдержав бешеного взгляда.
   — Мы чапаем на Изумрудный остров. У меня договор с Дарвином! Пора его выполнять! Усёк? Ты хочешь, ещё, что-то узнать?
   — Могу вашим учеником опять стать?
   — Мочь-то можешь. Если разыграешь живое участие в состязании и перестанешь доставать эту бестию. Запомни! Без неё никак.
   — Да, — отчаянно закивал я.
   Чего тут непонятного! Она нужна дяде, для праздничного торта. Только для этого. Правда, непонятно зачем тащить с собой всю фею, а не взять её пыльцу?
   — Будешь табанить команду, чудить или скурвишь договор с Дарвином...
   Дядя привстал с кресла.
   — Перекручу на Шерханскую колбасу и скормлю летучим обезьянам!
   Он снова сел на место.
   — Вали.
   — Шерханскую колбасу готовят из мяса драконового тигра, — вмешался Евлампий.
   — Катитесь оба! — заорал Оливье.
   — Да, учитель, — послушно пробормотал я.
   Пока я разговаривал с дядей, невольно приближался к столу, и в самый последний момент разглядел, что на двери запертого шкафа криво нацарапано: 'пожалеешь', а ниже выдавлен ухмыляющийся череп с костями. Вот оно, понял я, улепётывая под разъярённый рёв Оливье.
   Выскочив из покоев, я всерьёз собирался отчитать волшебный булыжник, а лучше накарябать ему на лбу: 'помалкивай', но он, как всегда, меня опередил.
   — Не верю я мастеру Оливье! — заметил голем. — Что-то он замышляет. И ты тоже!
   — Я-то тут причем?
   — Прочтя письмо, ты захотел остаться на корабле. Сперва я думал, это глупая ревность к другому ученику. Это так?
   Голем отчаянно пытался заглянуть мне в глаза. Ясное дело, у него не вышло.
   — Хочу одну вещь достать, — признался я.
   — Какую именно, ты мне не скажешь? — деловито уточнил Евлампий, забираясь на плечо.
   — У тебя прямая связь с Последним. Как тебе доверять?
   Я возвратился на кухню. Фея улетела отдыхать, и я мог побыть один. Хотя из-за проклятого голема, я больше не бываю с собой наедине.
   — Мы через столько прошли вместе, — прямо-таки запел Евлампий. — Много пережили, и ты не доверяешь мне из-за Последнего? Да, у меня есть прямой канал связи с высшим судьей, но я им не пользуюсь! Ты же способен превратиться в чудовище и жрать неповинных волшебников, но ты же этого не делаешь!
   — Не могу, — возразил я, демонстративно потянув за цепочку.
   — Думаешь, если я волшебный слуга, то не могу ослушаться? Ещё как могу. И обмануть, и не поверить, и не доносить. Напасть на мага не могу. Никак, никогда, — голем вздохнул. — Не доверяешь? Что же, я заслуживаю.
   Он ещё раз вздохнул и замолчал.
   Неплохая уловка. Только меня каменными слезинками не размягчишь. Меня больше беспокоит добрый дядюшка. Каменюка права, чего-то он не договаривает. Я вспомнил морского зверя с пирожным и приторный запах свечей. Меня передернуло. Чего-то ужасное.
   — С тортом что-то не так.
   Я посмотрел на книгу рецептов, которую до сих пор держал в руках. На её обложке красовались два слова: 'я знаю'.
   — Расскажи, пожалуйста, — взволнованно попросил я.
   Страницы перелистнулись, открыв главу: 'Грандиозный праздничный торт'.
   Растереть желтки, сахарный песок и сливочное масло. Всыпать мускатный орех, цедру и миндаль. Белки с солью... взбивать до пены...
   Я пробегал глазами рецепт, пытаясь найти что-то стоящее.
    Перемешать до равномерной массы... Влить в подготовленную форму под размер феи...
   Вот оно!
   Опоенную старым, обязательно синим сидром, фею окунуть в тесто по горло. Бестия будет бить крыльями, пытаясь выскочить из формы, вспушит тесто и насытит его золотой пыльцой.
   Готовим крем...
   Я замолчал. Мы с Евлампием пытались переварить прочитанное.
   — Он что, хочет запечь её в торте? — не выдержал голем.
   — Не знаю, — честно сказал я. — От дяди можно чего угодно ожидать.
   Я закрыл книгу рецептов и тоскливо уставился на обложку, не осмеливаясь спросить. Время текло медленно, томительно, с угрожающим привкусом.
   — Это первая фея на корабле? — наконец решился я.
   На книжной обложке проступила красная цифра 'семь'.
   — Какой ужас! — не выдержал голем. — Мы должны её предупредить. Ей же нужно спасаться! Какой кошмар, он уже убил семь фей!
   — Если вмешаемся, Оливье, в лучшем случае, нас за борт выкинет!
   — И что? — Евлампий задохнулся от возмущения. — Ты позволишь ему печь торты из фей?
   — Она бы нас не предупредила, — возразил я.
   Евлампий замолчал. Над его маленькой головой промелькнула крошечная молния.
   — Ты прав, — согласился он. — Но это не значит, что мы поступим также.
   Что я теперь должен сказать — ты прав! И мы так и будем говорить друг другу, что мы правы, пока один из нас не умрёт, а другой не превратится в пыль.
   — Давай подождем, и подумаем. С корабля ей всё равно некуда деться, — предложил я.
   — Боюсь, ты прав, — проворчал голем. — Нужен план побега.
   Спать пришлось в трюме, на том самом вонючем гамаке. Вещи не меняются или мы сами не можем с ними расстаться. В моей бывшей ученической каюте, теперь жила фея, а спорить, поминая дядины слова, я не рискнул.
   Я долго не засыпал, прилипнув глазами к грязному потолку. Голем в кои то веки молчал, и я был этому рад. В тишине, нарушаемой лишь шумом моря, мы уплывали всё дальше от Черногорска, подбираясь к проходу в Изумрудный мир.
   Интересно, какой он? На что похож? На Тролляндию? На Чёрную империю? Надеюсь, не на Тринадцатый Тёмный Объединенный мир? Там фею не спрячешь. Тоненькая девочка с крылышками будет сильно выделяться среди каменных истуканов и противных саламандр. Тпру! Чего я вообще о ней думаю? Она же невыносима, заносчива, груба и волшебно самолюбива.
   Я вздохнул. Какая ни есть, такой участи, даже она не заслуживает. Я кивнул себе, пообещав, обязательно спасти Трым-рым, и сразу уснул.

Глава 9. Мечта пирата



   С утра, расквитавшись с положенным моционом, я махнул на кухню, чтобы подкрепиться и с сытой уверенностью ждать следующего задания.
   — Может, попробуешь её супчик? — предложил Евлампий. — Надо узнать о ней побольше, помнишь?
   С сомнением посмотрев на котёл, я решил рискнуть. Дядя ел, так что не страшно. С ним же всё в порядке.
   Взяв ложку, я задумался, греть феино варево или нет. Но почесав шею, махнул рукой. Пробу можно и с холодного снять. Греть ради этого целый котел нецелесообразно. Ужас! Начинаю превращаться в голема. Слишком много думаю, и делаю то, что практичнее.
   Я помотал головой. Я оборотень! Зачерпнул вонючей жижи и сунул в рот.
   — Уф! — фыркнул я.
   Вкус как у воды из корыта в котором стирали носки. Только что луком несёт, а так один в один. Немного правда сладенькая. Я облизал ложку. Слегка кисленькая. Набрал ещё одну. Противненько, но есть можно. Проглотив ещё немного, я понял, что сразу не распробовал. Суп что надо! Нацедил ещё бульона. Ещё! И уже не мог остановиться.
   — Может, хватит? — вмешался Евлампий.
   Я не слушал, опрокидывая ложку за ложкой, пока от лукового варева не осталось половины.
   Голем уговаривал сколько мог, но быстро перешёл на угрозы, и распоясавшись затряс цепь. Меня его жалкие потуги не впечатляли. Я почитай такой вкуснотищи никогда и не пробовал. И чем больше ел, тем сильнее хотелось. Отбросив ложку, я поднял пустой котел и жадно допил остатки. Высосав всё до последней капли, даже с головой внутрь залез.
   — Волшебный нектар, — грустно протянул я. — Был!
   — Ты что, не помнишь, что написано в книге рецептов? — заорал голем. — Это же яд! Ты выпил котёл яда, и ещё хвалишь, какой вкусный! Почему не остановился?
   — Я оборотень! — парировал я. — Когда дело касается еды, я не могу остановиться.
   — Отойди от котла! Быстро! — взревел Евлампий.
   Я послушно попятился. Какая теперь разница, супа-то не осталось.
   — Не смей больше есть то, что готовит фея! — предупредил голем.
   Я фальшиво кивнул, чтобы он отвязался.
   — Ладно. Пойдем на палубу, подождём, что твой учитель придумает сегодня.
   — Какая разница, — отозвался я. — Нам необязательно выигрывать.
   — Если будешь делать вид, а не стремиться к победе, — не согласился голем. — Фея догадается!
   — Сомневаюсь, что она такая умная, ну ладно, — не стал спорить я. — Постараюсь выиграть!
   Мы вышли на палубу и столкнулись с летучими обезьянами.
   — Ого! Кто вернулся? Блудный ученик капитана! — вскрикнул Чича и хотел огреть по плечу, но, разглядев голема, остановился.
   — Это что за малипуська? — удивился боцман.
   — Моё наказание за грехи Оливье, — вздохнув, кротко сообщил я.
   — Безгрешных не бывает. Так что не вали всё на учителя, — прокомментировал Евлампий.
   — Он еще и разговаривает! — обрадовался Чича. — Дашь поносить!
   — С радостью избавился бы, но не могу.
   — А чего, не снимается?
   — Никак, — подтвердил я.
   — Жаль, — расстроился боцман и, отодвинув меня в сторону, вошёл на камбуз.
   За ним потянулись обезьяны. Проходя мимо, они дружески хлопали меня по плечу, стараясь попасть по голему. Евлампий подныривал под волосатые ладони, и увы, не получил никакого вреда.
   — Приятного аппетита, — пожелал я и отошел к фальшборту.
   — Последний узнает о вашем недостойном поведении, приматы, — пообещал голем им вслед.
   Я не спорил, конечно, узнает. У кого-то же есть постоянная связь с высшим судьёй.
   Я почти заскучал, слушая однообразное бормотание Евлампия, когда из каюты выбрался Оливье. Голем сразу замолчал, перестав поносить летучих обезьян.
   Потянувшись, дядя вальяжно подошёл.
   — Что-то рыбки хочется, — заметил он лениво. — Наловите-ка мне жирненькой и приготовьте. Блюдо на ваше усмотрение. Жду к обеду!
   Высказав распоряжения, он взошёл на мостик.
   — А удочка? — крикнул я вслед.
   — В лодке, — не оборачиваясь, ответил дядя.
   Я побрёл на нос корабля. Откуда там удочка? Когда мы переплывали в Тролляндию, были только вёсла. Теперь же появился такелаж, скрученная сеть и две крупных удочки. Словно Оливье встал ночью и обо всём позаботился. Да я быстрее поверю, что маги перестанут колдовать, чем в его добрые намерения. С другой стороны, он расшибётся ради собственных капризов.
   Выбрав ту удочку, которая удобнее легла в руку, я отошёл к борту.
   Что теперь? Что, а главное на что, я собираюсь ловить? Знать бы кто здесь водится. Хотя бы где это самое здесь.
   — Ловить умеешь? — поинтересовался я у голема.
   — Под водой, — огрызнулся Евлампий.
   Он все ещё злился за луковый суп, летучих обезьян, и поглотитель ведает за что.
   — В Тринадцатом Тёмном Объединенном мире нет морей, озер, рек и океанов. На моей родине вообще нет водоемов. Кроме подземных.
   — Блеск, — обреченно запыхтел я. — И как наловить рыбы на обед?
   — Откуда я знаю, — раздраженно прошипел голем.
   — Что, порыбачить решил? — спросил незаметно подошедший Чича.
   — Капитан приказал, — ответил я. — Только не знаю, кого и на что ловить.
   — А! — воскликнул боцман. — Рыбы здесь валом. Думаю, ты не хочешь таскать мелочевку?
   Я пожал плечами.
   — Понятно, — серьезно проговорил Чича. — Мой тебе совет. Лови крупную, с ней возни меньше, одну почистил, выпотрошил — и обед готов. Ты кстати, что стряпать будешь?
   Я ещё раз пожал плечами.
   — Понятно, — еще серьезнее произнес боцман. — Советую — уху. Быстро и вкусно.
   — Мы согласны, — влез голем.
   Летучий обезьян усмехнулся.
   — А он ещё и смышлёный, когда снимешь, одолжишь?
   — Обязательно, — согласился я.
   — Договорились, слушай сюда, — продолжил Чича. — Бери шмат мяса. Непременно светлого с кровью. Цепляй на крюк и кидай с кормы. Пусть тащится за шхуной. Рыба сама приплывет. А уж как дёрнет, тяни. Только кусок бери поздоровее.
   — Понял.
   — Чё лупишься, свистать всех наверх! — скомандовал боцман.
   Нырнув на кухню, я ухватил тушку василиска без головы и вынырнул обратно.
   — Пойдёт! — одобрил Чича.
   Чтобы не встретить дядю, я обогнул мостик и по второй лестнице пробрался на корму. Зацепил василиска на крюк и бросил. Вышло не очень. Тушка хлопнулась о борт и с плеском исчезла в воде. Ладно хоть с крючка не свалилась. Уяснив ошибку, я размотал леску.
   — Аккуратней, — посоветовал голем.
   Всегда он так, болтает пустые глупости, когда говорить вообще ничего не надо.
   Справившись с леской, я облокотился о фальшборт. Ждать пришлось недолго. Удочку дёрнуло с такой силой, что едва не вырвало из рук. Я упёрся в палубу ногами и потащил на себя, закручивая леску. Рыба почему-то не сопротивлялась. Я тянул, печалясь, что 'уха' сорвалась, когда удило выгнуло дугой.
   — Держи, — крикнул голем.
   — Тащу, — натужно выдавил я.
   Леску повело под корабль, вырывая удочку из рук. Я растерялся, упущу снасти, Оливье убьёт, буду хвататься дальше, сам улечу за борт. В третий раз дёрнуло так, что я подлетел над палубой. Уже почти разжал пальца, когда странная рыба опять перестала тянуть.
   — Что балуешься! — не выдержал голем. — Упустишь. Рыба тяжелая?
   — Откуда я знаю, — мстительно припомнил я.
   — Что ты вообще знаешь! — взвился Евлампий.
   Леска натянулась и ослабла. Я качнулся вперёд и перегнулся через борт. Лучше бы мне ослепнуть. На крючок попалось чудище. Хотя надо разобраться, кто кому попался. Вцепившись в шхуну когтями, кошмарная трехголовая тварь карабкалась прямо ко мне. Жуткая туша едва показалась из воды, над волнами торчали только головы и край спины. Я завороженно уставился на крючок, зацепившейся за роговую пластину около зубастого рта. Чудище нервно встряхивало уродливой башкой, пытаясь выплюнуть снасти.
   — А! Левиафан! — заорал голем, отдирая ногу от цепочки.
   Левиафан? Пусть катится обратно в пучину. Размахнувшись, я запустил в него удочкой. Но чудище клацнуло зубами, и поймав её на лету, перекусило пополам. Разгрызая удило левиафан недобро глазел на меня, и скрёб по кораблю когтями.
   — ЛЕВИАФАН! — снова завопил Евлампий.
   Я уже орал вместе с ним, не забывая отступать от борта.
   На крики сбежалась вся команда. Даже заспанная, только вскочившая с кровати фея. В пижаме из коротких розовых штанишек и майки на бретельках. С нежно трепещущими прозрачными крыльями за спиной. Особенно беззащитная и милая.
   Увидев чудище, летучие обезьяны довольно захлопали друг друга по плечам.
   — Я ведь только рыбки попросил... — грустно пробормотал дядя за моей спиной.
   Я обернулся. На его деланно печальном лице лихорадочно блестели ушлые глаза. Он наслаждался происходящим.
   — Левиафан сам... — начал я, но Оливье прижал палец к губам.
   Обезьяны притащили такелаж и зацепили канат к задней рее грот-мачты.
   Фея потёрла глаза и спросила у дяди:
   — Уже пора? Трим-рим.
   — Конечно, моя дорогая, твой выход! — пропел Оливье.
   Я завистливо посмотрел в их сторону. Со мной он никогда так не разговаривал.
   Люся ещё раз провела по лицу и подошла к обезьянам. Они уже размотали канат и спустили огромный крюк к фее. Зацепившись, она махнула рукой, и обезьяны, навалившись на лебедку, подняли её над палубой.
   Из-за борта показался гребень и прозрачные водянистые глаза, щёлки носа и пасть полная зубов. Я невольно попятился.
   — Вира! — весело крикнула фея, раскачиваясь на тросе.
   — Точно ненормальная, — пробормотал я.
   Голем пробубнил что-то неразборчивое, но вроде согласился.
   Люся продолжала визжать, размахивая руками и ногами. Странное зрелище, но левиафану нравилось. Он глаз не мог оторвать от дурачеств феи. Задрав все три головы вверх, он копировал её покачивания, колыхаясь из стороны в сторону. В такт ему мотался корабль. Палуба наклонялась то вправо, то влево.
   Людмила радостно пищала и улыбалась, не замечая, что она — приманка для огромного чудовища. Левиафан затаился, выглядывая из-за борта и провожая её жадными глазами. На солнце блестели прозрачные крылышки феи. Они звенели, выплёскивая серебряную пыльцу, и издавали тоскливую мелодию, незримо парящую в завихрениях прозрачного воздуха. Не выдумываю, я её видел. Музыка выглядела, как луг с сочной травой, пасущимися жирными руноносами и рыжим пастухом с флейтой.
   Левиафан выждал момент и сжался. Ещё мгновение, и он бросится. Я обернулся на дядю и обезьян, неужели они не понимают? Чича оторвал взгляд от трепыхающейся феи и подмигнул.
   Чудовище прыгнуло. Оттолкнулось от корабля, вспыхнувшего золотой аурой магической защиты, и на гребне волны, обдав нас холодными брызгами, выскочило из воды. Взлетело над палубой, вытянуло шеи и разверзло пасти, клацая на лету зубами и нетерпеливо махая хвостом.
   Крылышки больше не трепетали. Облако серебряной пыли упало вниз, окутав оскаленные рты. Чудовище, натолкнувшись на невидимое препятствие, повисло в пустоте над океаном. Для одного во всех тридцати мирах левиафана время остановилось. Он не мог даже пошевелиться.
   Фея взмахнула крыльями и взлетела. Подтянула крюк к ближайшей распахнутой пасти и зацепила за верхнюю челюсть чудовища. Порхнула в сторону и дунула на серебряную пыльцу. Облако рассеялось, левиафан вздрогнул, удивленно вытаращив глаза. Его тушу потянуло к воде, и он обвис на канате. Крюк воткнулся в нёбо. Раздался хруст. Шея натянулась, и левиафан заревел. Сначала угрожающе, а потом жалобно.
   Обезьяны резво закрутили лебедку, подтягивая чудище к рее.
   — Тебе предоставляется огромная честь!
   Оливье протянул длинный гарпун.
   — Давай, пройди боевое крещение. Пронзи сердце зверя!
   В ответ, точно поняв слова капитана, левиафан отчаянно завыл. Он размахивал короткими перепончатыми лапами, пытаясь дотянуться до крюка, но не мог.
   Я взял гарпун и даже сделал шаг. Чудовище пискнуло и засеменило задними конечностями. Когти едва касались палубы, соскакивая с досок.
   — Не вздумай, — прошептал Евлампий.
   Я смотрел на огромное белое пузо, покрытое чешуйками, и не мог собраться с силами.
   — Коли! — скандировали летучие обезьяны.
   Легко сказать, да трудно сделать. Чем дольше я раздумывал, тем яснее понимал. Не смогу!
   Рядом со мной опустилась фея.
   — Не каждый достоин высокой чести! — заметила она, проходя мимо. — Трам-рам!
   Я вздохнул и повернулся к левиафану спиной. Отдал дяде гарпун и побежал вниз по лестнице. За спиной раздался разочарованный вздох Оливье. Потом — отчаянный вопль левиафана и ликующие крики обезьян. Спустившись в трюм, я залез в гамак и натянул на голову одеяло. Мутило, но укутавшись, я всё равно уснул.
   Второе испытание я не прошёл. Не скажу, что меня задело, но видеть косые взгляды обезьян, конечно, неприятно. Даже зная, что виноват боцман. Он же обманул меня насчет ухи и рыбалки. Вдвойне противнее чувствовать жалость голема.
   Проснувшись, я сообразил, что охота на левиафана подстроена Оливье заранее. О ней знали фея, боцман и обезьяны-матросы. Все, кроме меня. Конечно, зачем предупреждать какого-то оборотня. Ни к чему. Гораздо интереснее поиздеваться. А мне плевать! Хотите? Потешайтесь. Чхал я на дядины подколки, презрение феи и нравоучения голема. Я вынесу любой позор. Переживал ведь раньше.
   Про охоту на левиафана мог бы догадаться. Слыхал же, что чудовище не в силах противиться простым приворотам. Только с моей рассеянностью можно было не заметить берцовую кость минотавра, привязанную к грот-мачте и раскрашенную бирюзовыми рунами призыва. Поэтому моя вина тоже есть. Дядя точно так и думал, поэтому мой отказ пришпилить левиафана не остался без наказания. Теперь я главный посудомойщик! Не знаю, как кухонная утварь мылась раньше. Подозреваю, в волшебном тазике.
   — Это тоже великая честь! — усмехаясь, сказал дядя и оставил меня чистить котел.
   Тот самый, из-под лукового супа.
   — Сыпь больше песка, им точно ототрешь, — подсказывал голем. — Движения круговые. Амплитуда меньше, не надо так размахивать.
   Я игнорировал указания. Меня перестала беспокоить судьба феи. Пусть дядя делает с ней, что угодно. Плевать! Меня не волнует, как ко мне относится команда. Меня беспокоит одно. Как попасть за дверь с черепом. Забрать символ свободы и навсегда покинуть проклятый корабль!
   — Сильнее три, — бухтел Евлампий.
   — Ты бы лучше придумал, как в покои Оливье пробраться, — предложил я.
   — Зачем? — парировал голем. — Что мы будем искать?
   — Артефакт.
   — Какой?
   Я промолчал, начав скрести бок котла.
   — Видишь! — укоризненно проговорил голем. — Как тебе помочь, если ты мне не веришь?
   — Как на тебя положиться, если ты на другой стороне! — устало ответил я.
   — На какой стороне? — не понял Евлампий. — Я за закон, добро и справедливость.
   — Правильно что я всю жизнь должен вот это носить! — закричал я, схватившись за цепочку. — Или что меня судят вместо Оливье? Или...
   Я задохнулся от возмущения.
   — Закон есть закон! — невозмутимо отозвался голем.
   — Поэтому, каменюка бесчувственная, я тебе и не доверяю, — обиделся я.
   Котёл уже сиял, но я всё равно его драил.
   — Дырку протрешь, — буркнул Евлампий.
   Я не ответил. Кругом враги, даже у меня на шее. Скоро в тридцать миров вторгнутся поглотители, но всем на это плевать. Кажется, император отказался снять ошейники, потому что маги боятся нас больше поглотителей.
   — Надо его отвлечь, — прошептал голем.
   — Что? — не понял я, поглощенный собственными мыслями.
   — Чтобы попасть в покои, Оливье нужно отвлечь.
   — Да? Гениально! Я думал попросить, чтобы он нас пустил и отвернулся. Понятное дело, но как?
   — Дождемся, когда он сойдет на берег.
   Точно! Вернусь на корабль во время дня рождения короля Дарвина. Как раз хватит времени, чтобы порыться в дядиных трофеях. А потом сбегу.
   — Сколько можно чистить один котел? — услышал я недовольный рык с палубы. — Если ща с якоря не снимешься, пущу ко дну!
   Пришлось выйти наружу.
   — Всё готово, — смиренно сообщил я.
   Не знаю как, но они уже разделали левиафана. Обезьяны сбрасывали порубленные остатки туши в трюм.
   — Чего прохлаждаешься? Тащи котёл, у нас праздник.
   Я кивнул и побрёл обратно. За мной в кухню вплыла Люся. Она успела переодеться. Щеголяя белым передником поверх платья. Я вздохнул. Такая домашняя. Почему-то вспомнилась Оксана, и окончательно поплохело.
   — Что застыл? — спросила фея. — Торопись! Трим-рим!
   Я обхватил котёл и потащил на палубу. Обезьяны уже закрыли трюм и ставили треногу.
   — Набирай воды, жаба расплющенная! — скомандовал Оливье. — У! Скороход! Лапы будто с перепонками, только в носу ковыряться!
   Пока я возился с водой, переливать её черпаком из бочки в котёл дело хлопотное, он установил под треногой огневой пенёк. Изобретение гильдии Огневиков стоит недорого, а греет на раз, и никаких дров не нужно.
   Обезьяны помогли водрузить котёл на треногу. Дядя щёлкнул пальцами и пламя зализало начищенные мною бока.
   — Подсоби Людмиле! — крикнул он.
   Пришлось вернуться на камбуз.
   Фея ожесточенно рубила морковь. Издевательство над овощами — ее любимое занятие.
   — Порежь картофель и лук, — деловито распорядилась она.
   — Что мы готовим? — невинно осведомился я, взявшись за картофель.
   — Пиратскую мечту! — сообщила Люся. — Возьми книгу рецептов и сверься с записями! Трум-рум.
   Все мною командуют, даже сумасшедшая фея.
   Взяв с полки тёмный фолиант, я погладил обложку.
   — Покажи, пожалуйста, рецепт Пиратской мечты.
   Книга открылась:
   Мясо молодого левиафана прокипятить и снять пену. Добавить десять крупно нарезанных луковиц, морковь и лавровый лист. Поперчить. Посолить. Варить около получаса. Бульон процедить.
   Картофель порезать соломкой, помидоры дольками, зелень мелко. Засыпать в бульон и влить две бутылки подгорного коньяка. Довести до кипения и снять с огня. Оставить под крышкой, дать настояться и посыпать зеленью.
   — Ты, трям-рям, отвечаешь за овощи, — приказала Люся.
   Ещё бы, ты их точно не убережешь! Чуть не ляпнул я, но вовремя прикусил язык. Моё дело маленькое, шинкуй картошку соломкой и помалкивай.
   — Не режь мелко, разварится, — оживился голем.
   — Ты что, повар? — холодно уточнил я.
   Трудно держать рот закрытым, когда тебя даже камни поучают.
   — У меня, может, нет вкуса, — обиделся Евлампий. — Зато я знаю теорию. Если забыл, в Тринадцатом Тёмном Объединенном мире чтут высокую кухню!
   — Что же ты молчал? — съязвил я. — У меня на плече сидит кладезь кулинарной мудрости, а я морковку режу.
   Я взаправду закончил с картофелем.
   — Это сарказм? — уточнил голем.
   Я хотел брякнуть очередную глупость, но неожиданно для себя задумался. Чего я хочу по-настоящему? Что делаю на этом корабле? Ищу артефакт? Тогда что делал раньше? Перенимал мастерство Оливье? Он и впрямь виртуоз, художник, маэстро! В области кулинарии. В остальном мерзавец, сволочь и хам, но поучиться всё равно есть чему. Только, хочу ли я этого? Когда-нибудь я получу артефакт. Сниму ошейник. Мы победим поглотителей магии. А дальше? Что я буду делать потом? Работать дворником или грузчиком? Я так и останусь блёклым, пусть и победителем.
   — Ты не ответил, — не утихал Евлампий.
   — Надо поговорить с учителем! — выкрикнул я и побежал на палубу.
   Фея промолчала, в отличие от голема.
   — Что ты задумал? Остановись, наломаешь дров!
   Я не ответил. Меня захватило желание расставить точки над 'И'.
   — Уймись! Твоя цель — артефакт! — настойчиво, но тихо бухтел Евлампий.
   Но я не слушал. Подбежав к дяде, возившемуся с котлом, я заявил:
   — Есть разговор!
   Он отстранено посмотрел на меня и кивнул. Повернул котел на полный огонь и, встав, распорядился:
   — Марш в кабинет.
   В покоях, как прежде развалился в кресле и, разрешил:
   — Вещай!
   Я стушевался. Когда заставляют рассказывать, особенно смешные истории, я теряюсь. Правда, в этот раз было не до веселья.
   Я тоскливо оглядел комнату. Стёкла посветлели. Вместо прежнего бурого чудища, витраж украшал левиафан, одна голова жрала другую, а третья отпивала из тёмной, пыльной бутылки. Я даже икнул от неожиданности.
   — Говори! — уже сердито повторил Оливье.
   — Хочу быть вашим учеником, маэстро!
   Голем вздохнул, а дядя смерил меня тяжелым взглядом и устало спросил:
   — Считаешь меня яйцеголовым василиском?
   Я не успел ответить, как он продолжил:
   — Припёрся за письмом. Прочитал о символе свободы и думаешь, как пробраться за дверь.
   Оливье махнул за спину.
   Я остолбенел. Всего ожидал от напыщенного повара, только не волшебной проницательности.
   — Подбери челюсть, крысёныш. Ваш совет, сулил за артефакт горы империков. Орку ясно, теперь пробуют через тебя. Не из добрых же побуждений, твой папашка отдал мне маску шамана, когда просил, чтобы я взял тебя в ученики.
   — Он просил...
   — Ещё как! Думаешь, я бы притащил на корабль оборотня!
   — Я...
   — Прекрати блеять, — раздосадовано бросил Оливье. — Признайся честно. Должна быть у тебя хоть крупица храбрости?
   Я опустил глаза. Не ожидал от него отповеди. Самое неприятное, что он прав.
   — В первый раз, я пригласил тебя добровольно, — сказал дядя. — Подозревал, что тебя прислали за артефактом, но любопытство взыграло. Хотел посмотреть, как будешь выкручиваться, разыскивать артефакт, — он осклабился и подкрутил ус. — Признаться, удивился твоей безалаберности. Почти поверил, что ты пришел не за артефактом. Потом ты прочитал письмо, и всё встало на свои места. Ну, так что, сознаешься?
   Я собрался с силами и посмотрел на него.
   — Каюсь, — вымолвил я.
   — Полегчало? — усмехнулся дядя.
   — Не особо, — честно признался я. — Я чистил морковку и понял, что мне нравится готовить, я...
   — Не старайся! — оборвал меня Оливье. — Орковы бредни. Ты вор! Я как пить выкину тебя за борт!
   — Куда? — испугался я.
   — В водичку, — безмятежно подтвердил дядя. — А что прикажешь делать? Ты как рыба-прилипала, впился в моё беззащитное тело и хочешь оторвать самый жирный кусок! — он поморщился. — Стырить особенный, я бы даже сказал — бесценный артефакт!
   — В Тринадцатом Тёмном Объединенном мире кража карается лишением всего имущества и временным изгнанием на поверхность! — вставил голем.
   Я вздохнул.
   — Символ свободы нужен, чтобы...
   — Не имеет значения! — снова вмешался Евлампий. — Воровство нельзя оправдать!
   Дядя усмехнулся.
   — Твой голем мне нравится. А ты выметайся из кабинета и займись Мечтой пирата. Завтра решу, пускать тебя по рее или на колбасу.
   — Да, учитель.
   Я вышел на палубу и чуть не прошёл мимо двери камбуза. Так и хожу целыми днями туда-сюда, как заводная игрушка. Может мне и правда одна дорога? Я посмотрел в тёмную мутную воду за бортом. На корабле выбор небогат.
   — Как ты мог? Замыслить такое! — причитал голем.
   — 'Отвлеки его!' — процитировал я. — Еще недавно кое-кто подсказывал мне, как спереть артефакт!
   — Ты не понял, — возразил голем. — Я о другом.
   — Да уж что тут непонятного, — отстраненно пробормотал я, поворачивая.
   Не успел я войти на камбуз, фея заворчала:
   — Быстрее дорезай овощи, я, что ли за тебя всё делать буду? Трым-рым!
   Вздохнув, я взялся за морковь. Стряпня уже не радовала. Голем прав, я опять наделал глупостей. Моя жизнь висит на волоске. Оливье не глядя отправит меня на корм рыбам, если конечно не передумает.
   — Пора. Трям-рям! Тащи до котла, — скомандовала фея.
   Свалив нарезанные овощи в таз, я вышел на палубу. Голем упорно молчал. А что говорить? Прости, я запутался. Быстрее на поверхности Тринадцатого Тёмного Объединенного мира снова вырастут сады, чем гордый камень извинится.
   В котле вовсю кипел бульон. Дядя ещё не вернулся из апартаментов, и готовкой руководил Чича.
   — Где провалился, закидывай уже! — рыкнул он.
   Я послушно всыпал овощи и сморщился. Расходящееся над котлом амбре не вызывало ничего кроме тошноты. Даже мой крепкий желудок сжался и жалобно просился наружу.
   — Чем воняет? — просипел я, прикрываясь рукой.
   — Левиафаном! — весело ответил боцман. — Жуткий смрад, аж до кишок пробирает!
   Я натянул рубаху на лицо.
   — Вы собираетесь это есть? — удивленно спросил я.
   — Не бойся, подгорный коньяк отобьет вонь! Будет такая вкуснотища, за цепь тебя не оттащишь!
   — Вряд ли, — неуверенно пробормотал я.
   — Ты мне не веришь? — оскалился Чича.
   — Верю, — поспешно согласился я, — но капитан обещал меня за борт выкинуть! Поэтому извини, мне не до радостных воплей.
   — Забей, — махнул волосатой лапой боцман. — Отойдет, первый раз, что ли?
   — Сомневаюсь, — уверенно возразил голем. — Оборотень хотел украсть артефакт!
   Всё-таки надо узнать, как уничтожают големов. Носить на шее такое трепло, сущее наказание.
   — А! — протянул боцман. — Тады баталия серьёзная. Капитан не терпит, когда трогают его цацки.
   Я печально закивал.
   — Последнего стырщика он оставил на драконьем архипелаге.
   Летучий обезьян улыбнулся.
   — Но тебе повезло, есть шанс не булькнуть! Сегодня праздник! После двух порций Мечты пирата все будут счастливы и довольны жизнью, даже капитан!
   — Как это? — не понял я.
   — Три бутылки подгорного коньяка из любого сделают милашку! — взревел Чича и заржал.
   — В рецепте написано — две бутылки, — поправил я.
   — Две для слюнтяев, — отозвался боцман. — Три для настоящих моряков!
   Он улыбался, помешивая суп, а я отошел к фальшборту. Воняло ужасно.
   — Он тебя простит, — закивал Евлампий.
   — Почему? — не понял я.
   — Ты что, ничего не слышал про подгорный коньяк?
   — Нет.
   — Невежда, — протянул голем. — Его готовят из винограда, пролежавшего в гномьих пещерах не менее пятидесяти лет.
   — И он не портится? — удивился я.
   — Никому не известно, — замогильно сообщил Евлампий. — Рецепт знает единственная каста алхимиков. Никому не удалось вызнать секрет. Говорят, они добавляют корень пещерного остролиста.
   — И что? — не понял я.
   — Ты давно из лесу вышел? — не выдержал голем. — Тролли, орки и всякие неразумные твари жрут корень, чтобы увидеть радугу.
   — Это наркотик! — догадался я.
   — Ты умен не по годам! — крикнул боцман.
   У обезьяны великолепный слух, стоит об этом помнить.
   — Наркотик, — согласился голем. — К тому же, подгорный коньяк настолько крепкий, что даже разведенный в котле свалит вас наповал. Почему думаешь, суп называется Мечтой пирата?
   — Потому что готовить просто? — попытался угадать я.
   Евлампий открыл рот, но только покачал головой:
   — Когда Оливье наестся супа, запьянеет и подобреет. Ты уговоришь его смягчить наказание.
   — Никогда бы не догадался! — насупился я.
   Понадейся на никчемного болтуна и точно отправишься на подводную рыбалку.
   — Голем прав, — крикнул боцман.
   Ещё один умник. Такой гениальный экипаж, что лучше молчать, чтобы мудрыми советами не завалили. Я хотел объявить, как рад, что судьба свела меня с такими талантищами, но подошёл Оливье, прижав к груди три пыльные бутылки. Глянул в котел и сказал:
   — Тащи черпак, шкрябка без ручки! Пора пенку снимать.
   Нетрудно догадаться, к кому он обращался, поэтому я побежал на кухню. В дверях чуть не столкнувшись с феей, я любезно улыбнулся. Людмила несла специи, делая свой бесценный вклад в приготовление Мечты пирата.
   — Смотри, куда прёшь! Тром-ром!
   Пропустив её, я галантно, повинуясь злобному шёпоту голема, придержал дверь и вбежал на камбуз. Покопался в ящике стола и, не найдя черпака, снял с полки книгу рецептов.
   — 'Мне нравится готовить, я хочу быть вашим учеником'! — передразнил голем. — А сам не знаешь, где ковшик лежит. Стыдно должно быть!
   Совестно, конечно. Зато я понял, на что давить, уговаривая Оливье. Стыдно должно быть ему. Он мой крестный отец и не должен убивать собственного крестника. Правда? Любой может оступиться, зачем сразу за борт. Нужно дать шанс исправиться. Звучит складно, но не слишком убедительно. К сожалению, ничего другого в голову не приходило. Вся надежда на подгорный коньяк!
   Не притронувшись к обложке, я поставил книгу рецептов на полку. Черпак висел на гвозде, перед самым носом.
   — Долго ещё ждать? — раздался с палубы рёв Оливье.
   Схватив черпак, я понёсся к учителю. Не стоит его раздражать. Он может передумать и не откладывать на завтра того, кого можно утопить сегодня.
   Дядя вырвал черпак из моих рук, и сверкая глазом, заскрёб по бокам котла. Я отошёл на пару шагов. Так далеко, чтобы не попадаться под руку, но достаточно близко, чтобы вовремя выполнить любой каприз.
   Оливье, увлеченный супом, погрузился в себя. Фея порхала рядом, ловя каждое движение. Угомонились даже летучие обезьяны.
   Мне даже пришла дикая мысль, что если уйти в дядины покои прямо сейчас, никто и не заметит. Но я отогнал ее прочь, уж больно вода за бортом холодная. Стоит хотя бы на время удержаться от глупостей.
   Когда подоспела Мечта пирата, я дремал с открытыми глазами.
   — Ты первая, моя милая! — сказал Оливье. — Почётное право!
   Я потёр глаза. Дядя снял крышку с котла и, набрав черпак, поднес к губам феи. Люся ловко отпила и, заулыбавшись, разразилась благодарностями.
   Обезьяны подставили чашки, выстроившись перед котлом. Я тоже подошёл, встав в хвост очереди. Оливье щедро разливал Мечту пирата, пока не дошёл до меня.
   — Чё за каракатица приплыла? — делано удивился дядя. — Тоже хочешь припасть к великому?
   — Очень, — как можно искреннее закивал я.
   Он с сомнением покрутил ус и набрал четверть черпака. Подумал и вылил половину обратно. В итоге мне достались несколько глотков.
   Над черпаком поднимался пар. Я наклонился, принюхиваясь. Жуткий запах, как и обещал боцман, пропал. Я оглянулся. Рядом с котлом стояли пустые бутылки подгорного коньяка.
   Прижавшись губами к черпаку, я отважно отпил супа и ничего не почувствовал. Жидкость обожгла рот, прокатилась по горлу и раскалённой лавой упала в желудок. Я даже успел испугаться, что получу ожог, но жжение быстро прекратилось. Я как будто разгрыз свежую перчинку. Внутренности пылали. Хотелось выпить ведро воды, но не успел я сделать шага, как ощущения переменились. Пожар утих. Его место занял до боли знакомый вкус. Я ел обычную мясную похлебку, в которую по чистой случайности уронили кусочек рыбы. Привкус чувствовался, но настолько отдаленный и мягкий, что казался искусственным. Я механически работал челюстями, разжевывая мясо, которого не было.
   — Левиафан не попался, одна жижка? — засюсюкал Оливье.
   Я состроил несчастное лицо. Суп всё еще играл во рту. Нёбо похолодело, как от мороженого. Откуда я знаю вкус? Директор академии пил с ним кофе. Клал две ложки и смотрел, как оно медленно тает в горячей чашке. Остальное мороженое выбрасывал, потому что любил только свежее. Зато я наедался вволю.
   После нестерпимого жара, холод обжигал. Я невольно сглотнул, продлив муки. Наконец стужа, сковавшая внутренности, стаяла, и рот снова запылал жаром. Я испугался, что смена вкусов превратится в вечный круговорот.
   С улыбкой разглядывающий меня Оливье поглубже запустил черпак в котёл и выгреб полный ковш гущи.
   — Спасибо, — пробормотал я, придержав ковш рукой.
   Мясо левиафана не сравнится ни с чем! По крайней мере, я не ел в жизни ничего вкуснее. Нежное, мягкое. В меру соленое, с приятной кислинкой и едва различимой горчинкой.
   — Не ешь много. Запьянеешь, — прошипел в ухо Евлампий.
   Как я мог остановиться? Смачное мясо. Наваристый, перчёный бульон. Лучшее сочетание, которое можно придумать. Я съел всё.
   Дядя, продолжая усмехаться, поднёс ещё один черпак, теперь с равным сочетанием мяса и бульона. Я уже наклонялся, когда голем ядовито пробурчал:
   — Надеюсь, ты хорошо плаваешь.
   Я замер. С открытым, перед Мечтой пирата, ртом. Такой близкой и соблазнительной. Еще чуть-чуть, капельку. Я вытянул губы.
   — Ты по-собачьи плаваешь? — сухо спросил Евлампий. — Пытаюсь посчитать расстояние, которое ты проплывешь, перед тем, как захлебнуться.
   Я вздрогнул и отодвинулся от черпака.
   — Наелся? — искренне удивился дядя.
   — Нет, — честно сказал я. — Пойду за чашкой. Мне очень приятно, что вы меня кормите, но вы, наверное, и сами хотите Мечту пирата отведать?
   — Ну да, — внимательно разглядывая меня, буркнул он. — Очень хочу.
   — Тогда тем более, я никак не могу отвлекать вас. Ведь... — я запнулся.
   Такие длинные мудреные предложения давались мне с трудом.
   — Иди за тарелкой, — фыркнул Оливье. — Общение с големом не идет тебе на пользу, мудришь много. Витиеватость не твой конёк, крысёныш.
   Евлампий попытался возмутиться, но я сбежал на камбуз и, ворвавшись внутрь, прислонился спиной к закрытой двери.
   — Не буду больше тебя спасать! Безумный оборотень! — закричал голем.
   Я молчал, тяжело дыша.
   — Ты чуть всё не испортил. Это твой последний шанс!
   Как мне ни хотелось, возразить нечего.
   — Ты не чувствовал, что пьянеешь? — вопил Евлампий.
   Я задумался.
   — Нет, — мирно сказал я.
   — Он же специально... — продолжил голем и запнулся. — Как, нет?
   — Я не пьянею, почти никогда, — ответил я.
   — Правда? — удивился Евлампий. — Не слышал о таком. Хотя, про попойки, устроенные оборотнями, тоже не доводилось.
   — У нас не принято, — смутился я.
   — Замечательно! — вскрикнул голем. — Твои шансы больше, чем я думал. Можешь хлебать суп наравне с Оливье, но твоя голова останется ясной. Правильно?
   — Наверное, — согласился я.
   — Прекрасно. Бери тарелку и возвращайся, — обрадовался Евлампий.
   — А что это тебя вдруг так волнуют мои шансы? — заинтересовался я, залезая за посудой.
   — Как это почему? — удивился голем. — Мы же с тобой связаны! Ошейник после твоей смерти сам не откроется. Ты думаешь, меня устроит перспектива болтаться на шее мертвого оборотня, лежащего на дне океана?
   — Не думаю.
   — Пока можешь не думать, главное, потом соображай, когда будешь уговаривать учителя. Давай повременим немного, пусть наедятся супа. Увеличим шансы!
   Прождав до тех пор когда, по расчётам голема, подгорный коньяк ударит Оливье в голову, я вышел на палубу. Любители Мечты пирата расселись за столом, за которым я когда-то пробовал лилового стража. Как будто век назад было.
   — Я побывал во всех тридцати мирах, но раньше у меня не было такого экипажа...
   Мест за столом не осталось, но когда я подошёл, столешница удлинилась. Стол такой же заколдованный, как и всё остальное на дядином корабле. Ну, кроме того черпака, которым мешали Мечту пирата. А может, он тоже волшебный. Кто его знает.
   Я присел с краю, рядом с боцманом.
   — Рад, — продолжал дядя, — что теперь вы у меня есть. Мы сотворим такое, о чём раньше и не помышляли!
   — Страшно представить, что мы натворим, — пробормотал я себе под нос, к счастью, никто меня не услышал, даже голем.
   — Отдам дань уважения королю Дарвину, — Оливье кивнул в сторону обезьян. — Соберу самых влиятельных колдунов и создам Пир на весь мир. Самое сложное блюдо, между прочим, чтобы приготовить нужно не меньше десяти толковых поваров.
   Чича вздохнул и, повернувшись ко мне, прошептал:
   — Каждый раз одно и то же. Как выпьет, у него Пир на весь мир, все хорошие и замечательные, все друзья.
   — Так это же хорошо, — прошептал я в ответ.
   — Чего хорошего-то? — удивился боцман. — Гонево сплошное. Удавится одного-то накормить, а сто гостей бесплатно, — он смачно фыркнул, закрутив головой. — Тошнит уже про это слушать.
   — А как готовится Пир на весь мир? — заинтересовалась фея, глаза у нее сильно блестели то ли от супа, то ли от обожания.
   — О! На словах не опишешь. Куча ингредиентов, сложная после-до-ва-ва-тель-но-ность, — с трудом выговорил дядя.
   — Понеслось, — пробухтел Чича. — Подъем, встаём на крыло! Пока ещё соображаем что-нибудь!
   Летучие обезьяны недовольно забурчали, но подчинились. Оливье не заметил их сборов, продолжая описывать рецепт Пира на весь мир, пока фея зачарованно смотрела на него.
   Одного слушателя дяде хватает.
   Боцман собрал обезьян, и они взмыли вверх, взмахнув на прощание руками. Я щурясь смотрел в темнеющее небо, пока их силуэты не растворились в вышине.
   — А потом снова слой телятины с соусом из измельченных кедровых орехов, поджаренных на оливковом масле и снова слой зелени, — рассказывал Оливье.
   Людмила смотрела ему в глаза, но уже подперев голову руками.
   — Еще немного, и она уснет, — сообщил Евлампий очевидное.
   — Этот слой мажешь особенно густо, потому что на него укладывается тонкое тесто и гнёт.
   Фея клевала носом, и я решил — пора. Встав, я взял дядину миску, по которой он скрёб ложкой.
   — Добавки? — предложил я.
   — Лей, — согласился он, закивав головой.
   Я отошёл к котлу, заодно наполнив и свою тарелку.
   — Гнёт должен быть тяжелым, чтобы пропитались все слои. Если хоть один не пропитается, Пир на весь мир будет испорчен, — расстроенно заметил Оливье.
   Вернувшись к столу, я поставил миску. Сел рядом и примостил свою тарелку. Фея спала, склонив голову на руки. Сопела и в такт вдоху за спиной дрожали прозрачные крылышки.
   Оливье всё рассказывал про Пир на весь мир, пока я не сказал:
   — Учитель, она спит.
   — Да? — удивился дядя, склонившись над миской и, отпив Мечты пирата, пробормотал. — Устала, бедняжка.
   — Конечно, ей столько пришлось пережить, — скрепя сердцем, поддакнул я.
   — Точно, — согласился он и отпил ещё супа.
   — Учитель? — начал я.
   Слова не хотели подбираться, а тем более складываться в разумные предложения.
   — Мне очень жаль, — подсказал голем.
   Я махнул на него рукой.
   Оливье оторвался от тарелки и посмотрел на меня мутным взглядом.
   — Я, правда, хочу быть вашим учеником, — проговорил я. — Понял сегодня, когда морковь резал. Мне стыдно, что я хотел символ свободы украсть.
   — Ничего, — мягко вымолвил дядя. — Я утоплю тебя при переходе в Изумрудный остров, всегда хотел посмотреть, как это выглядит.
   — Пожалуйста, не надо, — попросил я.
   — Да перестань, — отмахнулся дядя. — Я соображаю. Вы хотите свободы, все её хотят, даже маленькие рачки на дне океана, но за всё надо платить. А за свободу всегда приходится расплачиваться жизнью.
   — Но вы не можете своего крестника утопить! — убежденно произнёс я.
   Оливье вперился в меня водянистыми глазами.
   — Конечно, могу.
   — Но вы мой крестный отец? — привёл я последний довод.
   — Конечно, — согласился он. — Я крестил всеми стихиями тебя, твоего отца и деда. Я крестил вообще всех твоих родственников, в каком-то смысле, и что? Я не могу их убить? Не говори глупостей. От вас не убудет!
   — Вы крестный моего отца? — удивился я.
   — Да. Традиция такая, — подтвердил Оливье. — Твой прадед, если можно его так назвать, — он усмехнулся, но поперхнувшись закатил глаз, — а по-другому я не могу, — ещё сильнее понизил голос. — Заклятье дюже сильное, как только подумаю, чтобы правду сказать, так кашлять начинаю, хоть помирай. Так что твой родственник, — он сделал особое ударение на 'родственнике', — помог мне выбраться из междумирья. Я пообещал крестить его... его... его потомков.
   — Прадед пятьдесят лет назад умер, — поразился я.
   — Да, я стар, — печально затянул дядя. — Но это не значит, что я не могу выкинуть тебя за борт. Ты покусился на моё имущество.
   — Для общего блага, — заканючил я. — Мы единственные, кто может с поглотителями справиться.
   — Я стар, — занудно повторил дядя и отхлебнул из миски.
   — Кроме нас, их некому остановить, — не сдавался я. — В ошейниках мы ничего не можем сделать!
   — Поглотители ужасны! — невпопад сказал Оливье. — Я знаю.
   — Да, да! — закричал я. — Они вторжение готовят!
   — Только оборотни не лучше. Вы вообще одинаковые.
   — Они на тридцать миров нападут!
   — Набросятся, — легко согласился дядя. — Но это не значит, что я не могу тебя утопить.
   Я вздохнул.
   — От артефакта зависит судьба тридцати миров! — не выдержал до сих пор молчавший Евлампий.
   — Это не значит, что я не могу тебя утопить! — сказал Оливье и погрозил голему пальцем.
   — Можете, учитель! Вы что угодно можете!
   — Почти, — кивнул он.
   — Так вы не будете меня за борт выбрасывать?
   — Буду, — снова кивнул дядя.
   — Но почему?
    Я вскочил из-за стола.
   — Ты должен быть наказан, — серьёзно произнес Оливье.
   — Но ведь я еще ничего не сделал! — закричал я.
   — Ты собирался, — парировал он. — А намерение подчас важнее поступка.
   — Намерение не может быть важнее, — сразу же влез голем. — Ведь намерение предшествует действию. Намерение — это проявление физического желания. А поступок действие...
   — Заткнись! — закричали мы с дядей в один голос.
   Евлампий замолчал, а мы с Оливье посмотрели друг на друга и засмеялись. Он отвалился на стуле и, покачиваясь, хохотал до слёз.
   Фея забормотала во сне, но не проснулась.
   — Я тебя утоплю, — ласково пообещал дядя, отсмеявшись.
   — Меня уже вместо вас наказали, — напомнил я. — Думаю, можно меня пока не топить. Я же символ свободы не трогал!
   Оливье усмехнулся и закрутил черный ус.
   — Ты бы и не смог, даже если бы захотел! — с усмешкой заметил он.
   — Тогда состава преступления нет, — серьезно изрёк голем.
   — Ты считаешь? — задумчиво протянул дядя.
   — Определенно. Если обвиняемый, ни при каких обстоятельствах, не мог совершить то, в чем его...
   Я демонстративно закрыл уши. И когда магический мешок камней перестанет всех поучать?
   Дядя тоже не слушал голема. Он уставился на меня, решая, как поступить. Пошевелил губами, кивнул самому себе и спросил:
   — Ты правда хочешь стать искусным поваром?
   — Да, — искренне сказал я. — Сегодня, когда резал морковь, я понял, что хочу стать виртуозом, маэстро, художником.
   Оливье склонился ко мне, прикоснувшись губами к моему уху, с другой от голема стороны, и настойчиво уточнил:
   — Ты хочешь быть моим учеником?
   — Очень! — искренне заверил я.
   — Вобрать все мои знания и умения?
   — Еще бы.
   — Клянусь хранить знания и умения, переданные мне учителем. Обогащать их! — пробормотал дядя.
   — Что? — не понял я.
   Оливье вздрогнул и посмотрел на меня по-особенному. Как смотрят в зеркало, с интересом, но по-хозяйски.
   От жадного, немигающего взгляда мне стало не по себе. Впервые я почувствовал себя ингредиентом его нового блюда.
   — Хорошо, — кивнул он. — Пока не буду кидать тебя за борт.
   Я облегченно выдохнул. Наваждение рассеялось. Мне даже захотелось съесть ещё мечты пирата. Побольше. Чтобы ещё сильнее почувствовать легкость и свободу которые меня переполняли.
   Дядя, покачиваясь, встал. Потеребил за плечо спящую фею. Провёл дрожащей рукой по прозрачным крыльям и повернулся ко мне.
   — Помоги отнести Люсю, — испуганно попросил он. — По-моему, она разучилась летать.

Глава 10. День рождения Дарвина



   Я проснулся затемно. Вылез на палубу и, облокотившись о фальшборт, долго смотрел на тёмное море. Теперь, когда знаю, что не полечу в ближайшее время за борт, могу спокойно пялиться на бесконечность голубых светящихся капель. Без страха, с задумчивой нежностью.
   — А! — вскрикнул я. — Море горит!
   — Что ты орёшь! — цыкнул на меня Евлампий. — Разбудишь Люсю!
   Я показал пальцем за борт.
   — Вода светится.
   — Естественно, мы же на границе перехода. Доплывём до точки отсчета и переместимся на Изумрудный остров.
   — Я раньше не видел, что она горит.
   Почему вид сияющей воды так меня напугал? Наверное, из-за дядиных слов: 'Я утоплю тебя при переходе в Изумрудный остров'. Тонуть в светящейся воде намного хуже, чем в обычной, или мне только кажется?
   — Займись чем-нибудь, — строго сказал голем. — Безделье тебе противопоказано. Приготовь завтрак, ты же хочешь стать искусным поваром.
   — Хочу, — сказал я. — Это правда.
   — А артефакт не хочешь?
   Я повернул голову, с укором глядя на Евлампия:
   — Зачем спрашиваешь? Мало надо мной поглумился?
   — В мыслях не было, — искренне выдал голем. — Я невольно слышал ваш вчерашний разговор и теперь знаю, зачем нужен артефакт.
   — И?
   — Твой отец прав, если поглотители прорвутся и вновь нападут на тридцать миров, кроме оборотней нас некому защитить.
   Я вздохнул. Не знаю, можно ли ему верить?
   Заметив мои сомнения, Евлампий добавил.
   — Думай обо мне что угодно, я всё равно буду помогать.
   Я кивнул и пошёл на кухню. Стараясь выбросить наш разговор из головы. Снял с полки книгу рецептов и потёр обложку.
   — Просыпайся, соня. Доброе утро!
   В ответ на чёрной поверхности фолианта появились закрытые глаза, один приоткрылся и обиженно посмотрел на меня.
   — Прости, пожалуйста, что так рано, — извинился я. — Нужен рецепт вкусного и питательного завтрака на троих.
   На обложке под глазами появился рот. Книга зевнула и зашуршала страницами. Открывшись на болтуньях.
   Омлет рыцарский.
   Желток с молоком взбить венчиком. Добавить соды и животного масла, перемешать. Вспушить белок. Вылить на разогретую сковороду желток. Набросать рубленого мяса, зелени, помидор и залить взбитым белком. Поджарить, перевернуть, предварительно залив на дно сметану и тертый сыр. Жарить до золотистой корочки.
   Я невольно облизнулся и с надеждой спросил:
   — У нас всё есть?
   Один из заспанных глаз на тёмной обложке подмигнул, и вместо рожицы появилась схема кухни. Там, где лежали нужные продукты, стояли крестики.
   — Спасибо, — поблагодарил я.
   Через полчаса метаний по камбузу, я, не без помощи Евлампия, осилил Рыцарский омлет. Разделив на три равные части, выложил его на большое блюдо и, прихватив вилки, пошёл накрывать на стол.
   — Тарелки возьми и ножи, неуч. Сервировка стола не менее важна, чем кулинария!
   — Что такое сервировка? — спросил я, уже понимая, что иногда лучше держать рот на замке.
   — Стоить отметить, что сервировка стола, это не приготовление к поглощению пищи, а не менее достойное искусство, чем сама стряпня. Гармония цвета, внешнего вида и вкуса, чистая столовая и опрятные гости, тоже неотъемлемая часть торжества.
   — Я понял, — глухо прошипел я, расставляя тарелки.
   — Существуют незыблемые правила, — не отвлекаясь, бухтел голем. — Сначала стол застилается скатертью...
   Меня спас Оливье. Выбравшись из каюты, он потёр глаза и удивленно воззрился на меня.
   — Учитель, доброе утро, — громко сказал я, чтобы заглушить бормотание Евлампия.
   Он нахмурился и, захромал к бочке с водой. Сунул в неё голову и жадно пил, не останавливаясь, пока я не спросил:
   — Учитель, всё в порядке?
   — Нет, — зло бросил он. — После подгорного коньяка никогда ничего не бывает в порядке. В башке драконы бесятся, а в рот гадить ходят. По-твоему, это порядок?
   — Я завтрак приготовил, — растерянно пробормотал я.
   Оливье глянул за борт.
   — Каракатицу раскаракатило, — пробурчал он и сел за стол.
   Отпилил кусок омлета вилкой и запихал в рот.
   — Сносно, — промычал, жуя. — Беги на камбуз! В крайней левой полке настойка.
   Я понёсся на кухню и вытащил бутылку с яркой цветной этикеткой: 'Плохое утро'. Не смог сдержаться и, перевернув, прочитал состав: берёзовый сок, самогон "Люкс", настой хрена, капусты, огурца и сок чёрной моркови.
   — Не тяни время, быстрее возвращайся, — посоветовал Евлампий.
   К такой рекомендации я прислушался и, прихватив стакан, побежал на палубу.
   Разделавшись с яйцами и выпив два стакана 'Плохого утра', дядя кивнул и бодро взобрался на мостик. Не успел я сесть, как на палубу в неизменной пижаме выползла Людмила. Лицо опухло, под глазами пролегли тёмные круги. Держась за голову, она, шаркая, подошла и совсем по-детски пожаловалась:
   — У меня черепок болит, трим-рим.
   — Присаживайтесь, Людмила, — запел голем. — Вы должны выпить настойки и как следует покушать. Вам, наверное, не хочется, но это необходимо! Поверьте, для вашего же блага.
   Фея плюхнулась на стул, сонно взглянула на настойку, на яичницу и побледнела, сглотнула и позеленела. Вскочив, Люся вылетела из-за стола и, пробежав палубу, перегнулась через борт.
   — Великий врачеватель! — поздравил я Евлампия.
   — Никогда не думал, что увижу фею за столь... — задумчиво протянул он, подбирая слова. — За столь интимным занятием.
   — Лучше спуститься в трюм, — ответил на его философствования я. — Сейчас начнется переход и это не облегчит её страдания.
   — Мы должны помочь, — начал голем, но я его оборвал:
   — Ни за что.
   Глянув на изогнутую, вздрагивающую спину феи, он сдался. Я спустился в трюм и лёг на гамак, закинув руки за голову.
   — С ней ничего не случится? — не унимался голем.
   — Ты о нас лучше подумай, — не открывая глаз, ответил я.
   — А что тут думать! — огрызнулся Евлампий. — Всё хорошо, с Оливье ты договорился. Что тебя беспокоит?
   — Меня? — также резко ответил я. — Почти ничего. Подумаешь Оливье сто пятьдесят лет или больше. Ерунда! Что особенного в том, что он знаком с моим прадедушкой и обещал крестить всех его потомков.
   — Ты из-за этого волнуешься? — удивился голем.
   — Нет, это мелочи. Я волнуюсь, что фею тошнит.
   — Ерунда! Наболтал Оливье спьяну, а ты веришь.
   Я приподнялся в гамаке, скосив на него глаза.
   — По-моему, он говорил правду.
   — Не может ему быть сто пятьдесят лет, он даже не маг, — не согласился Евлампий.
   — Может, оно и так, — неуверенно проговорил я.
   Евлампий хотел что-то добавить, чтобы окончательно меня убедить, но раздался истерический крик феи. Пришлось вскочить и лезть на палубу. Мало ли что.
   Я раньше не задумывался, почему родина летучих обезьян называется Изумрудным островом.
   Корабль висел среди звёздного неба. Нас окружала бесконечная, неживая чернота. Прямо по курсу сверкал огромный изумрудный шар. Переливался всеми оттенками зеленого. Сфера дрожала, и цвета перетекали из одного в другой, смешиваясь со слоями воды.
   — Потрясающе, — зачарованно выдохнул голем.
   — Полный вперёд! — прокричал Оливье с мостика.
   Фея выглянула из дверей камбуза и, тоненько взвизгнув, спряталась.
   Корабль разгонялся, держась шара. Зашипели раздувающиеся паруса. Скрипнули натянувшиеся канаты. Мелькнули блестящие россыпи тёмных небес, и изумрудный шар надвинулся, вытеснив тьму со сверкающими звёздами.
   Я вцепился в фок-мачту, с обреченностью уставившись на Изумрудный остров. Зелёная гладь неотвратимо надвигалась, не такая твёрдая, как издали, а лёгкая, невесомая, как болотный туман. Под слоем малахита блеснул тёплый свет. Я не верил глазам.
   — Право руля! — гаркнул дядя так громко, что я подпрыгнул от неожиданности.
   Шхуна накренилась вправо и, задрожав, стала опрокидываться.
   Я обхватил мачту руками и ногами. Хотел закрыть глаза, но не смог. Если не увижу, потом буду всю жизнь жалеть.
   Даже болтливый голем молчал. Из открытого рта доносился лишь сиплый свист.
   Корабль перевернулся, и мы мчались к малахитовой сфере палубой. Уже стало ясно, что зелень, всего лишь обыкновенная вода. Изумрудной она казалась только издалека. Клочья тумана разметало в стороны. Я весь сжался, и грот-мачта воткнулась в водяную гладь. Услышав всплеск, я зажмурился в ожидании удара. Съежился, веря, что меня прижмет к палубе, но после слабого шлепка, начал тонуть. Когда в губы ударила солёная волна, я с перепугу чуть не отпустил руки. Слава предкам, мы мгновенно потопли, и вода схлынула. Услышав, как она водопадом сливается через борт, я открыл глаза. Осмотрел себя. Вроде цел, даже одежда не намокла.
   — О таком я и не слышал, — очумело выдавил голем, выдув струйку воды, закрыл рот.
   — Я тоже.
   Пересилив страх, я подполз к борту и заглянул. Там плескались зелёные волны, сквозь которые просвечивали звезды. Отскочив к мачте, я обнял её с новой силой.
   — Посмотри вверх, — дрожащим голосом выговорил Евлампий.
   Я поднял голову. В небесах, выгнувшись в нашу сторону, висела земля. Всего метрах в восьмистах. Дремучие леса обступали горы. Реки, бурля несли воды к синему глазу озера. Да и как они могли не бурлить, вверх ногами то. Стая птиц, потревоженная повозкой, вспорхнула и падала на нас. Я чуть не узнал у Оливье, что можно из них приготовить, но меня перебил голем.
   — Кверхудном, — очаровано выдал он.
   Я не стал спорить. Кверху, так кверху. Повозка выползла из предлеска на дорогу. Ума не приложу, как она держалась кверху дном. Потом Евлампия расспрошу. За ней выкатилась ещё одна и ещё. Вся вереница медленно ехала, хоть и висела над моей головой, к воротам замка.
   — Перекувыркано, — протянул голем.
   Я кивнул, ещё как перекувыркано. Крепостная стена с остроконечными башнями цеплялась за гору, чтобы не соскользнуть на нас. Между бойниц прохаживались стражники в доспехах с яркими зелёными плюмажами. А к опущенному мосту в крепость стекались повозки и кареты, уже запрудив весь двор перед замком.
   — Прибыли, суши шлюп! — гаркнул, незаметно подошедший дядя и хлопнул меня по плечу.
   Но я не отрывался от висящего над головой мира.
   — Чего замер, как левиафан перед прыжком? — рявкнул Оливье. — Шнырь на кухню! Хватай книгу рецептов и собирай всё для торта. Забудешь чего, шкуру спущу. Усёк, крысёныш?
   — Да, учитель, — доложил я, но мачту из рук не выпустил.
   Никак не пойму, где верх и низ. Боюсь пальцы разжать.
   — Заморыш! — ласково позвал Оливье. — Пытаешься меня разозлить?
   Я отчаянно замотал головой.
   — Тогда пулей на камбуз!
   Я неуверенно оторвался от мачты и, не глядя вверх, шагнул.
   — Дядя ведь не падает, — бормотал я, семеня на кухню.
   — Будем надеяться, — подбодрил севшим голосом Евлампий.
   Я заморгал. Примерещилось, что голем побледнел. То есть его камни посветлели. Только так не бывает! Наверно, из-за зелёного света кажется. Волшебные булыжники масть не меняют!
   Открыв дверь, я вошёл на камбуз. Всё на местах! Побитые тарелки не лежали на потолке. Столы не болтались вверх ногами. Я немного успокоился.
   В углу, у мусорного ведра, сидела фея с белым обескровленным лицом и растрёпанными волосами. Сжавшись, она положила голову на подтянутые к подбородку колени.
   — Всё будет хорошо, — пообещал я, глядя на несчастную Люсю.
   Она не ответила. Только покачивалась, обхватив ноги. Так даже лучше. Ей пока не стоит выходить.
   Я взял с полки книгу рецептов и погладил корешок.
   — Здравствуй, милая, — ласково сказал я.
   На обложке проступила улыбающаяся мордочка.
   — Открой, пожалуйста, рецепт грандиозного праздничного торта.
   Книга перелистнула страницы. Взяв из ящика холщовый мешок, я складывал продукты, стараясь ничего не упустить, а голем напоминал если что не так. Общими усилиями мы вскоре собрали ингредиенты.
   Я нехотя открыл дверь и поволок мешок на палубу.
   — Учитель, всё готово.
   Оливье махнул рукой.
   — Где фея, консоме из русалки? Сюда её, сейчас обезьяны прилетят. Ты ещё не собрался? Бегом! Оставь мешок, я возьму.
   Я вздохнул и вернулся на камбуз. Фея так и сидела в углу, закрыв глаза.
   — Люся, пора идти, — позвал я.
   Евлампий вздохнул и прошипел:
   — Помолчи. Лучше я.
   Я подошёл ближе.
   — Людмила, нам пора, учитель ждёт, — мягко позвал голем.
   Фея подняла полные ужаса глаза.
   — Нам нужно отправляться на Изумрудный остров, — продолжил Евлампий. — Сейчас за нами прилетят летучие обезьяны.
   — Я не хочу, — дрожащим голосом выговорила Люся. — Там тьма! Трым!
   — Там больше нет тьмы, — заверил голем. — Только свет, вода и остров. Больше ничего.
   — Очень красивый остров, — подтвердил я.
   — Правда? — спросила Люся. — Трям-рям!
   Оторвавшись от своих колен, она подняла голову, с надежной глядя на нас. Я покраснел. Стало одновременно стыдно и неловко.
   — Ещё бы, — не растерялся голем, ему стыдно, а тем более неловко, не бывает.
   — Помоги ей, — едва слышно прошипел он.
   Я протянул руку. Она оперлась на неё и встала. Поправила замявшуюся пижаму и, продолжая смотреть мне в глаза, спросила:
   — Ты меня проводишь? Трим-рим!
   — Непременно. И будет сопровождать до замка, — пообещал Евлампий и мне пришлось возиться с феей.
   На палубе уже ждали летучие обезьяны. Боцман приветственно махнул рукой. Его подручные, не дав опомниться, подхватили нас за плечи и, оторвав от корабля, подняли в воздух.
   Хорошо, что фея не успела ничего понять и смотрела вниз. Вода за бортом её успокаивала.
   Обезьяны живо махали крыльями, и мы разогнались. Я сдуру взглянул вверх. Мы падали на остров, как мешок с картошкой, даже быстрее.
   — Дыши глубже, — посоветовал Евлампий.
   Всё-таки его советы неподражаемы.
   Обезьяны собрались вместе и, выставив свободные руки, закружили хоровод. Раздался хлопок. Мы переместились. Ну, мне так показалось. Взаправду, мы ещё сильнее разлетелись и резко затормозили. Зато после третьего хлопка наконец-то коснулись земли. Даже встали на неё, а не уперлись головой, как должно было бы быть.
   Справа от нас тянулась вереница желающих попасть в крепость, и скрывалась в воротах.
   — Гости Дарвина! — зло крякнул Оливье, высвобождаясь из лап боцмана. — Опять проторчим в очереди. Потому что влететь в крепость — невежливо! Да я за уши дохлого гиппогрифа дам больше, чем за все манеры вместе взятые!
   Чича усмехнулся:
   — В замок нельзя попасть по воздуху!
   — Семь лет слышу эту чушь! — взревел дядя. — Ненавижу очереди!
   — Придётся потерпеть, — давясь от смеха, ответил боцман. — Гости короля равны, никто не попадёт на день рождения раньше других.
   Оливье ругался, а я таращился на гостей. Так много летучих обезьян я ещё не видел. В мире Изумрудного острова модники рядились в длинные камзолы бананового и лимонного цветов, которые тащились по пыли за спиной, и длиннополые шляпы с огромными пёстрыми перьями. Забавно, конечно, но в Черногорске и не такое увидишь. А вот лохматые серые звери с длинными ногами и отвисшей, торчащей даже из-под длинной чёлки, вывернутой губой, меня заинтересовали.
   — Это чючюники, — отмахнулся от моих вопросов Чича. — Безобидные, но лучше к ним не лезь, залижут до омерзения.
    Я даже пригнулся, надеясь разглядеть слюнявый язык, но между нами и повозкой, запряженной чючюниками, вклинились трое магов в высоких фиолетовых колпаках. Их мантии украшали знаки гильдии Иллюзий — белая бабочка, которая на самом деле не бабочка, а два упиравшихся лбами черепа. У каждого по одному глазу, синий и красный, и по одной ноздре, а рот, как бы один на двоих. Хотя если не приглядываться, очень печальная седая бабочка. Жуть, одним словом.
   — Не пялься на гостей, регламент не дозволяет! — одёрнул Чича.
   Я вздохнул, уставившись на собственные ноги. Не знаю, кто этот регламент, но теперь мной командует даже он.
   Мы вклинились в процессию и ползли вместе со всеми. Слава источнику магии, до ворот оставалось шагов четыреста.
   Невидимое солнце вовсю жарило, и через десять минут я запарился и за глоток воды побежал бы на перегонки с поглотителем. Да и смотреть на собственные ноги, не так интересно, как по сторонам. Оливье, не замолкая на все лады склонял причуды короля Дарвина, но скоро тоже запыхался и обмахивался шляпой, бурча себе под нос.
   Когда мы добрались до стражи и вошли под арку крепостной стены, текло в три ручья, и я еле шевелился.
   — Нам сюда, — подсказал боцман, свернув за ворота.
   — Ползите, кильки горемычные, — злорадно бросил дядя в сторону по-черепашьи бредущих гостей и, нахлобучив шляпу, засеменил вверх по лестнице.
   Мы поднялись на стену. Минули два лестничных марша и, через приворотную башню, спустились в тупик к сверкающему во всю стену полупрозрачному порталу.
   — Строго по одному! — наказал Чича и первым исчез сквозь сиянии.
   Дядя юркнул за ним. Я пропустил фею, с поникшими крыльями.
   — Надо её подбодрить, — потребовал Евлампий.
   — Точно, — пробормотал я. — Скажи, что её запекут в торте, поэтому беспокоится больше не о чем.
   — Ты бесчувственный мерзавец, — прошипел голем.
   — Мерзавец Оливье, а я бессовестный себялюбец.
   — Точно подмечено.
   — Да? Жаль, не я придумал, — дурашливо признался я. — Меня так в академии прозвали. Говорили, что меня волнует только мусор, а на достопочтенных магов наплевать.
   Фея исчезла в портале, и я хотел пуститься следом, но голем дёрнул за цепочку.
   — Что ещё? — разозлился я.
   — Надо её предупредить, — закричал Евлампий.
   — Мы же договорились! — напомнил я.
   — О чём? Подождать и подумать? Да! Мы не договаривались смотреть, как Оливье приготовит из неё торт!
   — Но...
   — Никаких но! — завопил голем. — Мы не можем так поступить! Да, она не идеальная. Скорее, наоборот, но мы все равно...
   — Постараемся её спасти, — сдался я.
   Я так не думал, но спорить с големом, особенно когда он такой накрученный, бесполезно.
   — Нам нужен план, — яростно крикнул Евлампий.
   — Согласен, но пока его нет...
   — У меня есть, — возразил голем. — Во-первых, переодеть, в пижаме бежать только позориться...
   Я не стал слушать его заумь и бросился в портал, надеясь попасть в беснующуюся толпу, чтобы зануду не было слышно.
   Иногда мечты сбываются! На кухне, в которую нас занесло, я не услышал бы Евлампия ори он во всю каменную глотку. Огромная, даже больше, чем в академии. Чистая, блестящая и звонкая, как гигантское ведро. От воплей сотен поваров, шипения огня, лопанья кипящей воды, стука ножей по разделочным доскам, топота и песен закладывало уши. Да, повара пели. Страшно фальшивили, и всё время поминали Мировой ураган, который дал летучим обезьянам всё что им нужно, а королю ещё больше.
   Оливье спорил с рыжей обезьяной в белоснежном колпаке, вытесняя её из-за стола.
   — Самый большой огневой пенёк мой! — кричал он, закинув холщовый мешок на стол. — Да, кишкодёр! Скажи это министру. Королю! Его летающей бабушке! Что пасть раззявил, быстро ко мне!
   Последние слова предназначались мне.
   — Просей муку! — рявкнул дядя, когда я подбежал, и сунул пачку.
   Я не мог найти боцмана и фею и глупо оглядывался.
   — Куда пропала Людмила? — опередив меня, уточнил Евлампий.
   — Ты ещё понаглей, валун, я из тебя надгробие сделаю! — заорал Оливье. — Наряжается она!
   Голем надувшись умолк, а я раздобыл сито и протряхивал муку, озираясь. Кухня скворчала, кипела, пузырилась и била в нос миллиардом манящих запахов. А повара и подмастерья, не глядя, виртуозно разламывали, распиливали, разрезали, чистили, мыли, жарили и парили. Да ещё и пели, а самые шустрые даже пританцовывали. Клянусь, они бы и с закрытыми глазами справлялись точно так же. Меня бы заставили петь, сразу отрезал бы себе пару пальцев на руках, а если бы танцевал так ещё и на ногах. Я ещё тот виртуоз!
   Не успел я просеять муку, как Оливье заставил отделять желтки от белков. Пришлось броситься в бой, с венчиком наперевес, и взбивать, взбивать, взбивать и взбивать.
   — Как только фея вернётся, мы ей всё расскажем, — забубнил Евлампий.
   — Прямо всё? — уточнил я, орудуя венчиком.
   — Иначе будет слишком поздно. Она же умеет летать!
   — На этих прозрачных крылышках? — ужаснулся я, иногда так и подмывает над ним поиздеваться. — Может наперегонки с летучими обезьянами покружить!
   — Опять шутка? Неужели тебе её не жалко? — рассвирепел голем.
   — За что? — удивился я.
   — Она живая! Говорит, думает, мечтает.
   — Ты тоже болтаешь без умолку, но ваще не живой, — съязвил я.
   Голем фыркнул:
   — Твердолобый! Мы говорим о смерти!
   Махнув свободной рукой, я не стал отвечать. Пусть с кем-нибудь бессмертным о смерти разговаривает, с другим големом, например.
   — Я настаиваю, — не успокоился Евлампий.
   — А я руки умываю! — замотал я головой, очищая пальцы об венчик.
   Желтки, сахар и разогретое сливочное масло уже превратились в однородную массу и жутко липли. Дядя сунул мне лимон с миндалем, нахмурив недовольный глаз. Я пожал плечами, а голем в рот воды набрал.
   — Шустрее, крысёныш, — прикрикнул Оливье. — Дарвин не вечная гидра, век ждать не будет!
   Я закивал, состругивая цедру. Отчаянные спасения не для меня! Я пас, у меня любимая работа! А голем хочет предупреждать, флаг ему в руки, барабан на шею и пусть поёт и марширует вместе с королевскими поварами. А у меня слуха нет.
   Я засуетился, забегал. Одной рукой домешивал тесто, второй дорезал лимон, третьей чесал затылок, как мог показывал, что очень занят. Даже перелил всё в здоровенный кувшин. Я-то думал, что пироги в формах выпекают, ну в горшках на худой конец, а тут здоровенный кувшин, хоть ставь здоровенный букет. Ну, дяде виднее, он же маэстро.
   — Чего так долго! — причитал Оливье. — Стол на сто гостей накрыть быстрее, чем одну фею нарядить! Чтоб мне с добычей затонуть, я больше не выдержу!
   На кухне наступила неожиданная тишина. Слышно было, как горох на тарелке перекатывается.
   — Чего они? — занервничал я, косясь на поваров.
   — Тоже фею ждут! — загрохотал дядя. — Любят позырить, как она барахтается.
   Он ухмыльнулся:
   — Такие чудики.
   — Чудики? — взревел Евлампий, но его вопль потонул в ураганном свисте.
   Из портала под руку с Чичей появилась Людмила в обтягивающем бежевом костюме. Я прижал руки к груди, не зная, что делать с пальцами. Только бы икать не начать, у меня бывает, когда перенервничаю. Если бы мог сказать не заикаясь, то сказал бы что фея не зря так долго переодевалась! Ох не зря! Я очень хорошо понимал чудиков.
   Людмила растерянно улыбалась и задорно трепетала крылышками.
   — Мы этого не допустим! — завыл Евлампий и начал переходить в боевую форму.
   При его размерах, она скорее травматическая, чем боевая, но его отчаяние тоже оружие. Не хочется, чтобы он натворил то что умеет.
   Людмила нетвёрдой походкой пофланировала к сосуду с тестом и кокетливо подала Оливье руку. Дядя, натянуто улыбнулся, и галантно помог ей забраться на табурет. Летучие обезьяны зааплодировали, улюлюкая и хлопая крыльями.
   Фея, глупо улыбаясь, пожала руку Оливье и, обернувшись искрящимся облачком, проскользнула в кувшин. Я стоял близко, и видел, что внутри она снова превратилась в миниатюрную девушку с крыльями.
   Повара и их помощники вернулись к работе. Хотя крылья у них ещё дрожали. Такие чудики!
   Из сосуда разносился мелодичный звон, эхом разлетавшийся по кухне.
   Голем уже поменялся, из рук-стволов валил пар, а в вихре вместо ног сверкали молнии.
   — Следи внимательно, — не глядя, шикнул Оливье. — Никуда не лезь. Сожрешь что без спросу. Пасть зашью! Я отлучусь ненадолго!
   — Да, учитель.
   Он пробрался между столов, высокомерно расталкивая обезьян, и скрылся в портале следом за Чичей. Преображение голема прошло незамеченным. Его скромный размер впервые пришёлся кстати.
   — Что ты творишь? — прошептал я. — Немедленно прекрати!
   — Цель найдена, — упрямо изрёк Евлампий и трещина, заменяющая ему рот, растянулась в улыбке.
   — Не вздумай! — шикнул я, пытаясь накрыть его ладонью.
   Голем увернулся, но я схватил маленькую руку и отдёрнул обожжённые пальцы.
   — Огонь!
   — Я тебе дам огонь! — взвизгнул я и, несмотря на боль, потащил ствол вверх, но голем всё равно выстрелил.
   Крошечный камешек, похожий на песчинку, хлопнув, умчался на волю. Я не уследил куда он делся, но услышал щелчок. Снаряд попал в кувшин с тестом.
   Схватив с ближайшего стола мерный стакан, я накрыл Евлампия. Голем выпускал снаряды, они ударялись об стекло и падали ему под ноги.
   Я облегченно вздохнул и повернулся к кувшину. Вместо мелодичного звона оттуда тянулась печальная мелодия, которую я уже слышал. Воспоминания не самые приятные. Я кинулся к Людмиле.
   — Что ты делаешь?
   Фея смотрела на меня расширившимися глазами:
   — Я испугалась! — нервно хихикнула она. — Тры-ры!
   — Перестань! — грозно рявкнул я. — Учитель скоро вернётся!
   — Не кричи! — взвизгнула фея. — Я стараюсь.
   — Немедленно, — просительно протянул я.
   Людмила не ответила, но печальная мелодия оборвалась, и раздался музыкальный звон.
   Голем пыжился выбраться из-под стакана, но тщетно. Не тратя время попусту, я натянул сверху край рубахи. Маскировка так себе, но держится без моего участия.
   — Трави помалу, — скомандовал незаметно подошедший Оливье.
   Я чуть не подпрыгнул от неожиданности.
   — Вылезай! — цыкнул дядя громче.
   Искрящееся облачко выскочило из сосуда и превратилось в фею.
   — Чего застыл, как студень? Крем готовь! — завопил дядя.
   Я побежал к столу, и на ходу чуть не сшиб фею. Она, покачиваясь, поднесла палец к губам и покачала головой. Я кивнул. Чтоб мне пусто было. Сумасшедший я что ли, о таком сплетничать. Людмила улыбнулась в ответ и, запинаясь, пошла к порталу. От неё сильно пахло кислыми яблоками.
   — Трюм-рюм, трюм-рюм! — распевала фея, раскачиваясь между столами.
   'Обязательно напоить синим сидром', вспомнил я.
   — Что с плечом, любитель горбатых молюсков? Говорил же ничего не трогать! — недовольно заворчал Оливье.
   Я вытащил стакан с Евлампием из-под рубахи. Боеголем упрямо расстреливая стекло.
   — Чего мелочь бушует? — заинтересовался дядя.
   — Из-за феи, — выложил я. — Считает, что вы её неправомерно используете.
   — Ох, крысеныш, — вздохнул Оливье. — Где ты слов-то таких нахватался! Не доведёт тебя до добра твой голем.
   Я не сказал, что он не мой. Что это по дядиной милости он сидит у меня на шее. Хотя и распирало.
   Евлампий прекратил огонь, разглядев, что феи в сосуде нет.
   Я тотчас снял стакан. Ходить с ним на плече и неудобно, и глупо. Оливье сунул кувшин в печь и перешёл к крему.
   Голем помалкивал. Снова отрастил ноги и зарастил рот. Неужели раскаивается? Я чуть сливки не расплескал от умиления. Дядя кроме 'подай это' и 'сделай то, крысёныш' тоже не рассусоливал. А когда крем из пакета полез не на торт, а мне на руки, и вовсе выгнал с кухни. Не дожидаясь угроз, я сбежал подальше от стола, наблюдая, как он ловко кремирует торт, или как там это называется.
   — Не стой за спиной, — прикрикнул Оливье, не оборачиваясь. — Укусишь, отравлю! Вали в портал!
   — Да, учитель.
   Спорить я, само собой, не стал. Стоило отойти, как голем подобрался ближе к уху.
   — Молись, чтобы с феей ничего не случилось, — проскрежетал он. — Если она пострадает из-за того, что ты мешал её защищать...
   — Ты хотел пристрелить её, чтобы не мучилась? — невинно уточнил я.
   — Я хотел разбить сосуд! — зло воскликнул Евлампий. — Если бы с ней...
   Я не дал ему договорить, войдя в портал. Нас забросило в просторный зал с гигантскими панорамными окнами. Я заметил, что обезьяны вообще тащатся от всего большого и яркого. У окон затаились длинные диваны и столик с фруктами. Мягкая мебель манила долгожданным комфортом.
   — Если бы с ней что-нибудь случилось...
   — Я бы пожалел, — закончил я вместо него.
   С краю, зарывшись в подушки, спала фея, соседний диван облюбовал боцман. Оторвавшись от книги, он коротко взглянул на меня, мотнув головой:
   — Кидай якорь!
   Я провалился пушистое мягкое сиденье. Взял с подноса похожий на яблоко фрукт, немного откусил на пробу и, зажевал в своё удовольствие.
   Распираемый от упрёков голем, косился на летучую обезьяну, и бушевал молча. Над его головой то и дело проскакивали маленькие грозовые облачка.
   Отвернувшись от него, я сосредоточился на чичиной книге. Каждый раз, когда боцман перелистывал страницу, над обложкой вспыхивало жёлтое свечение.
   — Долго придётся ждать? — спросил я обезьяну.
   — До церемонии два часа, — сообщил Чича, не отрываясь от книги.
   Я кивнул и пригляделся к неброской коричневой обложке: 'Философские течения прямоугольного архипелага в антагонизме с постулатами верований Изумрудного острова'. Буквы вроде знакомые. Я почесал ухо. А слова...
   Дожевав яблоко, откинулся на спинку дивана. Вздремну. А что ещё делать, когда делать нечего?
   — Пора, — проскрежетал голем.
   — Что? — не понял я.
   — Сейчас самый подходящий момент, чтобы пробраться на корабль, — зашептал Евлампий.
   Я скосил глаза. Он окончательно рехнулся? У него камушки в голове перепутались или заклятье замкнуло? Шхуна висит в небесах кверху дном! Как на неё проникнуть?
   — Я оборотень, а не фея, — огрызнулся я. — Летать не умею.
   — Фольклор? — поинтересовался Чича. — Обожаю старые поговорки.
   Я слишком громко спорил с големом.
   — Флюклёр? — переспросил я.
   — Про летающих оборотней? — заинтересованно уточнил Чича. — Про вас многое болтают.
   Он заговорщицки подмигнул и отложил книгу.
   — Куда собрались?
   Голем пнул меня в шею и приставил руку ко рту. Я вздохнул. Конечно, промолчу, не рассказывать же боцману, что собираюсь ограбить его капитана.
   Я сосредоточенно придумывал ответ, а мохнатая морда Чичи растягивалась в улыбке.
   — Простой, как фунт изюма, — ощерился он. — Всё на роже написано.
   — У меня? — не поверил я, оглядываясь на Евлампия.
   — А то, — подтвердил боцман. — Как два плюс два сложить. Пока кэп занят, каменюка подбивает тебя стырить, ту цацку, без которой вам жизнь немила.
   Я побледнел, а Евлампий зашипел. Опять в боевую форму собрался, как его воинственность убивать?
   — Да хорош! — давя лыбу, отмахнулся боцман. — Штука видать нужная, за такую и окочуриться не жалко.
   — От неё зависит судьба тридцати миров, — распалился голем.
   — О! — протянул Чича. — Да вы, герои, трап мне в зад!
   — Поглотители скоро вырвутся на свободу! — заорал Евлампий.
   Улыбка сползла с лица боцмана, но тон остался делано беспечным:
   — Слыхал. Последние лет сто болтают, что не все пути перекрыты, и Отдельный мир, не такой уж отдельный, как треплются маги.
   — Теперь да, — поддержал я голема.
   — Слухи, — перебил Чича. — Среди защитников изменник. Ключи от мира поглотителей в замках.
   Я вздрогнул, а Евлампий схватился за голову.
   — Вы чего? — удивился боцман. — Это же сплетни.
   — Откуда ты знаешь? — запаниковал голем. — Кто тебе сказал?
   — Болтают, — пожал плечами Чича.
   — Это правда, — разозлился Евлампий. — Мы сами видели!
   Я даже удивился, как грубо прозвучали его слова. Обычно он не переходит дозволенных границ, особенно с колдунами.
   Боцман вскочил, уронив книгу на стол.
   — Я скоро вернусь, — бросил он. — На корабль вам не попасть! Даже не дёргайтесь! Кругом охрана.
   Чича вылетел из комнаты, захлопнув дверь.
   Я вздохнул, и надув губу уставился на голема. Его самоубийственная решительность меня пугала. Я даже вздрогнул от шороха, и отвлёкся на чичину книгу. Между страниц вылез край желтого пера. Я нагнулся над столом и вытянул его.
   — Что это? — удивился я, вертя измятое перо.
   — Магическая подписка. Встряхни, и узнаешь последние новости.
   Я взмахнул рукой. Жёлтое сияние запылало ярче, а над пером вспыхнули буквы: 'Миры на грани войны'.
   — Вот откуда ноги растут, — догадался я.
   Евлампий впился в текст. Статья описывала похищение ключа и заканчивалась словами:
   Император объявил военное положение и закрыл миры бронепояса. Отдельный мир должен оставаться отдельным!
   Предатели разыскиваются.
   — Мы должны торопиться! — вскрикнул голем.
   Я зажмурился.
   — Куда? — протянул я.
   — Забрать Символ свободы!
   Я раздраженно хмыкнул.
   — Ладно! — зло сказал я. — Давай!
   Заткнув перо за отворот рубахи, я затопал через зал. Распахнул дверь, так что она шарахнула об стену, и выглянул в коридор.
   — Выходить нельзя! — гаркнул стражник, предупредительно взмахнув чёрными крыльями и недобро глядя на меня, выставил алебарду.
   Я кивнул, презрительно сощурившись летучей обезьяне, закованной в блестящие латы, и с силой захлопнул дверь.
   — Убедился, — шикнул я на голема. — Нас сразу сцапают.
   — Ты просто не хочешь, — занудил Евлампий.
   — Замолкни, — отрезал я. — Придумаешь, как попасть на корабль, первый побегу. А кидаться на стражу я не буду!
   — Можно найти другой выход, — не сдавался голем.
   — Какой? — не сдержавшись, закричал я, махая руками в сторону окна. — Полететь? Оторву крылья у феи и буду махать, пока не вознесусь? Может свои отращу?
   Я завертелся, пытаясь заглянуть за спину.
   — Только хвост, — пробурчал Евлампий.
   — В твоей бы каменной башке что-нибудь выросло! — разозлился я. — Здравый смысл очень бы не помешал!
   Голем пробормотал что-то неразборчивое, и насупился. А я плюхнулся обратно на диван и откинулся на спинку. Вот бы открыть глаза каменному остолопу, только не поймет ведь ничегошеньки.
   Я зажмурился, отмахнувшись от ненужных мыслей. Лучшее лекарство от проблем — сон. Слава архимагу, сплю я без задних ног. В академии говорили, что дрыхну, как бессовестный. Может у меня её и нет, потому что через две минуты я уже дремал.

Глава 11. То, чего нет



   Просыпаться от того, что тебя дёргают и пихают, тоже самое, что сидеть за накрытым столом со связанными руками и заткнутым ртом. Я ещё не продрал глаза, а две огромные летучие обезьяны сбросили меня с дивана и волокли по полу.
   — Сдурели! — крикнул я.— Мы почётные гости! Нас нельзя таскать за руки!
   Но стражники, словно глухонемые, пёрли меня дальше. Я завертел головой в поисках помощи, но ни боцмана, ни феи в зале не оказалось.
   — Куда все провалились?
   Распахнув мною двери, вынесли в длинный, тёмный коридор.
   — Это беззаконие! Я не потерплю такого обращения! Что вы себе позволяете! — вступил голем.
   У поворота меня стукнули об угол, и потащили вверх. Я едва успел поджать ноги, чтобы не пересчитывать ими ступени, но обезьяны нарочно долбили меня обо всё что встречалось на пути.
   Я крепился, убеждая себя, что скоро всё прояснится. Пока не начали ныть вывернутые руки, кое как получалось, но чем дальше меня уносили, тем меньше верилось в счастливую концовку.
   — Что вам надо? — не особенно надеясь на успех, в очередной раз завопил я.
   Встретившись с аркой, я с отбитым боком попал на широкий парапет. Он тянулся вдоль стены замка, похожий на недостроенный балкон без перил и ограждений, и зловеще обрывался вниз.
   Открытую площадку обдувал солёный тёплый ветер. Под стенами замка торчали перевитые лианами деревья. В дебрях пересвистывались птицы, и даже до нас долетал траурный запах гнилой листвы.
   Обезьяны ослабили железную хватку. Я коснулся пола и зашатался. Руки тоже отпустили. Я даже успел с наслаждением их потереть и увидеть под ногами, прилепленные к стене замка выступы. Чуть наклонился, разглядывая квадратные каменные карманы, и тут же, от толчка в спину, бросился им навстречу. Я не упал, как обожравшийся дракон, а спланировал, как осенний лист. Испугаться и то не успел, только истерично заморгал глазами, словно взмахи ресницами помогут мне подольше удержаться в воздухе. А вот голем летел, как огромный камень с обрыва, с рёвом и визгом:
   — Архимагово седалище! Чары неразборчивые! Хаос беспорядочный!
   Плавно покачиваясь, я падал, поддерживаемый магической силой, без неё тут точно не обошлось. Меня несло в один из каменных карманов. Другие скрывала серая пелена.
   Расправив руки, я мягко приземлился на живот, а голем прочистил горло и заворчал:
   — Согласись, в Тринадцатом Тёмном Объединенном мире тюрьма комфортнее.
   Он так обыденно бубнил, будто дикие вопли только что раздавались не из его рта.
   — Здесь же ничего нет. Даже примитивных удобств. А как же самое необходимое?
   — Мы арестованы? — спросил я, чтобы перебить болтовню.
   — Крысёныш, я тебя задушу!
   Я приподнялся, встав на четвереньки, и озираясь по сторонам. Недружелюбный вопль раздался сверху, справа, из-за каменной перегородки в пол человеческого роста. И бешеные глаза Оливье, не оставляли сомнений, он меня убьёт.
   — Почему я не выкинул тебя за борт? — взревел дядя.
   — Да что случилось-то? — испугался я, обползая дыру в полу.
   Если бы захотел, просунул в неё голову. Только так от Оливье не спасёшься.
   — Убью! — взвыл он и, подтянувшись, полез ко мне.
   Оседлав перегородку, дядя перевалился на мою сторону, и дыра расползлась вдвое, ещё до того, как он спрыгнул вниз. А когда его ноги коснулись пола, от камеры остался ободок вдоль стен. Вскочив на дрожащие ноги, я вжался в холодный камень и невольно взглянул вниз. У подножия замка призывно торчали очень-очень острые камни. Что-то мне подсказывало, что туда спланировать не удастся. Наоборот, рухнешь, как куль с дерьмом.
   — Невиноват! — отчаянно пропищал я.
   Дядя недобро сощурил глаз и пошёл вдоль дыры слева. Я, облизывая пересохшие губы, пробирался вправо. Пройдя полный круг, мы остановились.
   — Меня не было десять минут! Синявку тебе...
   — Порой этого достаточно, — веско заметил незнакомый голос.
   Я обернулся. За левой стеной возвышался заросший скомканными седыми волосами ком. Из-под грязной чёлки торчал горбатый нос и блестели пронзительные синие глаза. Под длинной спутанной бородой висела грязная мантия без знака гильдии.
   — Не лезь не в своё дело, сухопутный чаровар! — грозно прикрикнул дядя.
   — Простите великодушно, — расшаркался незнакомец. — Но как говорит придворный шут: 'Я так соскучился по умным собеседникам!'. Я здесь двадцать пять дней и моё время почти истекло.
   — Рад за тебя, — бросил Оливье и уставился на меня.
   — Я ничего не делал, — не слишком уверенно повторил я.
   — Могу подтвердить, — влез Евлампий.
   — Ты, подтверждалка, рассыплешься в пыль на его костях!
   — Я бы попросил не тыкать!
   — Какая у вас содержательная беседа, господа, — заметил незнакомец из соседней камеры. — Как говорит привратник черногорской академии: 'Нечего сказать, сиди, молчи, открывай-закрывай ворота!'.
   Дядя пронзил его испепеляющим взглядом и вернулся ко мне.
   — Боишься? — пророкотал он, двигаясь в обход дыры.
    Я закивал, отступая на противоположный край.
   — Капля в море, — рыкнул он. — Хочу, чтобы ты умирал от страха. Забыл, что сделал? Прочищу твою башку!
   Оливье шагнул, протерев стену плечом, а я, вжав голову в плечи, попятился.
   — Король Дарвин, — приступил дядя, — седьмой год начинает день рождения с дегустации. Ему приносят целый торт. Он собственноручно отрезает маленький кусочек и кладет в рот. Медленно пережевывает и...бац...
   Оливье так громко и звонко хлопнул в ладоши, что я оступился, качнувшись над дырой. Хрипло вскрикнув: 'Ай!', я, тяжело дыша, вцепился в стену.
   Замерев на мгновение, дядя разочарованно сплюнул и продолжил наступать.
   — Что же ты не ухнулся, как чайка об мачту? Ну, ничего, потерплю. Так даже слаще! — запыхтел Оливье. — Король Дарвин схавал кусок торта, и поднял зад с трона, чтобы провозгласить праздник, но, — дядя сорвался на крик. — Пернатая макака так и раскрыла пасть! Его перекорёжило, будто ската замкнуло, и он окоченел над своим, треклятым, золотым троном! Застыл! Остолбенел! Окаменел! Скочурился! — он перевёл дыхание. — Наступил такой штиль, что я думал дворец треснет, и тогда все повернулись ко мне!
   — Вы потрясающий рассказчик! Как говорит директор Большого репертуарного театра: 'Искренность дороже кривляний!', — восторженно воскликнул седой незнакомец.
   — Чтобы б мне на дно пойти, я хотел провалиться на месте, — не замечая ничего вокруг, продолжил Оливье. — Гости, даже жалкие слуги, тыкали в меня пальцами. 'Мастер проклял короля тортом!' хныкали они, а коронованная обезьяна, одубела, как изваяние в свою честь!
   — Серебряная пыльца, — деловито изрёк голем. — Мы же видели такое во время охоты на левиафана. Фея должна подуть...
   — Она дула! — заорал Оливье. — Чуть наружности не выплюнула!
   — Не помогло? — пискнул я.
   — Примёрз к трону, гамадрил! Как? Меня не было десять минут!
   — Не я. Фея испугалась, голем стукнул в кувшин, посыпалась серебряная пыльца. Успокоилась и перестала, — залепетал я.
   Оливье вытаращился так, словно я объявил, что командую поглотителями магии.
   — Ты же стрескал меня и не подавился, ненасытный оборотень! — отчаянно крикнул он. — Не пройдет и двух дней, как все тридцать миров заголосят, что я отравил своего лучшего клиента!
   Дядя сел на пол, свесив ноги в дыру, и закрыл лицо руками.
   — Репертуарный театр меркнет! Какая живость языка и страсти! Я покорён! Прошу прощения, с моей стороны не вежливо встревать не представившись. Меня зовут Мровкуб Тридцать Первый, бывший архивариус Магистрата.
   Он попытался поклониться, но ударился об стену, за которую держался.
   — Что такое магистрат? — пробормотал я.
   — Очень приятно, господин бывший архивариус Мровкуб Тридцать Первый, — отозвался голем. — Мои спутники не богаты хорошими манерами. Если позволите, я, Евлампий, исполнитель третьей категории канцелярии исполнения приговоров высшего суда Тринадцатого Тёмного Объединенного мира.
   — Ты самый маленький голем, которого мне приходилось встречать. Как говорит воевода Трутанхеймских великанов: 'Наступил, не оглядывайся, а гордо иди дальше'.
   — Хоть я и не понял ваших слов, господин бывший архивариус, рад что вы обратили на меня внимания. Я имею несчастье быть прикованным к цепи оборотня, — подобострастно забормотал голем.
   — Как говорил Властелин: 'Как всё интересно и смешанно в реальном мире'. Я тоже отвык от всего настоящего. Только недавно покинул стены архива магистрата.
   — Прискорбно слышать...
   — Заткнитесь оба! От ваших светских бесед тошнит! — заорал Оливье.
   — Вынужден представить и этого господина, — со вздохом сообщил Евлампий. — Известен в тридцати мирах, как браконьер, пьяница и нарушитель общественного спокойствия...
   Дядя зарычал.
   — Но прежде всего, — поправился голем, — знаменит кулинарным мастерством. Мастер Оливье, и его ученик...
   — Проклятый вредитель! — отчаянно взвыл дядя.
   — Как говорит главный палач Таньшана: 'Ужасно, что вы попали в столь щепетильную ситуацию', — не обратив внимания ни на тон, ни на оскорбления, уважительно произнёс архивариус. — Жаль, что ученик подставил учителя...
   — И вышел сухим из воды! — выкрикнул дядя, и добавил чуть слышно. — Мы будто поменялись местами.
   — Как говорит хранитель прошлого: 'Будущее не для нас!'. Если попал на каменную террасу, так летучие обезьяны, не без иронии, называют нашу тюрьму — прощайся с жизнью. Из этих камер не выбраться. Путь один, вниз.
   — Мы умрём? — задрожал я.
   — Если бы драконий насморк умел говорить, то этот магический вирус обязательно сказал бы: 'Всех ждет смерть!' — заметил архивариус.
   Оливье заскрежетал зубами.
   — Когда вы все заткнётесь? — и сильнее сдавил лицо руками.
   — Господин бывший архивариус, почему вы так убежденно говорите о смерти? — полюбопытствовал Евлампий.
   — Я в камере двадцать пять дней. Местная природа богата влагой, поэтому я ещё не умер от жажды. Все остальные уже погибли. Скоро моя очередь.
   — Прошу, господин бывший архивариус, объясните, — взмолился голем, и я закивал головой.
   — Как говорит распорядитель виктатлона: 'Чтобы было понятно, я расскажу, как тут всё устроено'. Тюрьма пропитана колдовством, поверьте я разбираюсь. Над нами чары отнятия веса, поэтому те, кого сбрасывают с парапета — не разбиваются. Под нами заклятье утяжеления. Так что 'бах и бух'...
   Мровкуб Тридцать Первый прочистил горло.
   — Простите! Как говорит императорский дегустатор: 'Рот устал!'
   — Ну и заткнулся бы, — проворчал Оливье.
   — Заключенных не кормят и не поют, — как ни в чем не бывало, продолжил архивариус. — Утром проход в полу расширяется. За двадцать пять дней у меня остался пятачок в углу. Так что разумно вам разойтись по разным камерам, иначе проход расширится слишком быстро.
   Я озабоченно покосился на дядю. Он задумчиво сидел над провалом, и чхать хотел на слова архивариуса.
   — Спасибо, — искренне сказал я Мровкубу.
   — От крысиного хвоста больше толку, чем от твоего спасибо, крысёныш, — взревел Оливье.
   — Позвольте с вами не согласиться...
   — Не позволю! — заорал дядя. — Никогда не говорил спасибо тому, кто обещал, что я сдохну!
   — Как сообщил судье разрушитель одного из летающих городов: 'Вы слишком прямолинейно и узко мыслите', — ответил архивариус.
   — Так подыхайте со своими широкими взглядами. А я поплыву с попутным ветром! — надменно бросил Оливье и, зыркнув на меня, подтянулся и перелез в свой каменный мешок.
   — Грубо, но точно! Как говорила одна фея, усаживаясь на кактус в поисках нектара: 'Надо верить в лучшее!' — заявил архивариус. — Не надейся я на спасение, давно бы разомкнул руки и бросился в пропасть.
   Подумаешь, надежда. Вот когда Оливье перебрался в другую камеру, дыра в полу уменьшилась до первоначальных размеров. Это успокаивало! Я даже сполз по стене и сел на холодный камень.
   — А как спать? — спросил я.
   — Неудобно, юноша, — печально отозвался архивариус. — Как бы говорил выброшенный на сушу кракен: 'Не знаешь куда щупальцы деть'.
   — Кара! — глядя на меня пригрозил голем. — Не хотел спасать фею, и вот...
   — Ей ничего не угрожало! — перебил я. — Спасай я её, нас бы ещё раньше посадили!
   — Недавно я защищал тебя перед учителем. Убеждал его, что поступок значимее, чем намерение. Теперь, понимаю, что не прав, — гордо заявил Евлампий. — Да. Я умею признавать ошибки. Намерения должны быть приравнены к поступкам.
   — Архивариус, вы не знаете, как уничтожить голема? — заскрежетал зубами я.
   — Уничтожить то, что и так не живое, нельзя. Уничтожить, буквально означает превратить в ничто, ни-что-же. А превратить в ничто камень? Извольте! Как говорит хозяин ресторана Единорог: 'Бессмысленно, как спаивать пьяницу!'.
   — Очень мудро, господин бывший архивариус. Големы слишком ничтожны, чтобы маг так долго говорил о нас, — вмешался Евлампий.
   — Ты прав, но как говорил один отшельник: 'После пустоты и камень собеседник', — согласился архивариус.
   — Иногда, лучше быть одному, иначе какой-нибудь оборотень превратит тебя в камень, — проворчал голем.
   — Прекрати чушь нести, — разозлился я. — Я в окаменении короля Дарвина не виноват. Ты в сосуд попал и фею напугал! Поэтому...
   — Поэтому, не надо было мне мешать! — отрезал Евлампий.
   Я вздохнул. Бред! Почему я вечно крайний? Состроив самый презрительный взгляд, хотел сказать, что он лучше всех признает ошибки, но не успел. В дядиной камере сверкнуло, и вверх поднялся столб чёрного дыма.
   — О, источник магии, какая незадача, — запричитал архивариус. — Моя вина, я должен был предупредить!
   Над стенкой, между камерами, показалась голова Оливье. Лицо покрывал толстый слой сажи. Он обвел нас затуманенным взглядом и спросил:
   — Что произошло?
   Я даже не узнал его голос, так мягко и растерянно прозвучал вопрос.
   — Простите, извините, жаль, — зачастил архивариус. — Моя вина, господин...
   — Мастер Оливье, — подсказал Евлампий.
   — Да-да, — кивнул Мровкуб. — Мастер Оливье! Тюрьма нашпигована заклятьями, как фаршированная утка яблоками. Как прокрякал стражник на Черногорской таможне: 'Не опознал в вас мага'. Каменная терраса защищена от колдовства узников. Артефакты взрывает обратная амплитуда заклинания, а на творившего ворожбу накладываются чары спокойствия и повиновения.
   — Хотел отправить сигнал на корабль перстнем связи, — сонно пробормотал дядя.
   — Так вот оно что! Мастер Оливье всё-таки не чародей. Поэтому, я не почувствовал источника магии? — спросил архивариус.
   — Не совсем.
   Мровкуб пожал плечами.
   — Как говорил застенчивый чернокнижник: 'Неловко пользоваться моментом и допрашивать несчастного', — признался он.
   — А он будет об этом помнить? — уточнил я.
   — Скорее всего, да, — пожал плечами архивариус. — Чтобы расшифровать запутанный клубок тюремных заклятий, нужно колдануть как следует. А тут, как говорил бездарный студиозус: 'Чаруй, не чаруй результат один и тот же'.
   — Жаль, — вздохнул я, поняв, что память останется при дяде.
   — Ради благого дела смело жертвуй принципами, — объявил Евлампий и продолжил допрос вместо архивариуса. — Мастер Оливье, что вы сделали?
   — Устанавливал связь с кораблем, — вяло повторил дядя.
   — А дальше? — не унимался голем.
   — Должен был открыть портал.
   — Что ещё может ваш корабль, капитан? — допытывался Евлампий.
   — Круг чернокнижников вживил в шхуну душу гремлина. Поэтому, корабль почти живой и...
   — Это отвратительно! — взвился голем. — Запирать душу живого существа в вещь — преступление!
   — Не пори чушь, камень! — нахмурился архивариус. — Гремлины добровольно обитают в вещах.
   — Да? — бушевал Евлампий. — У них что, спрашивали?
   — Не забывайся, слуга! — загремел Мровкуб. — В Императорском университете исследований Чёрной империи проводили опыты с часами. Маги установили: 'Если уничтожить вещь, живущий в ней гремлин умрёт от горя'.
   — Какая разница? — попытался я урезонить спорщиков.
   — Что горит? — совсем не растерянно громыхнул Оливье.
   — Виноват, — запричитал архивариус, но дядя не дал ему закончить.
   — Я тоже собираюсь уничтожить голема! — закричал он.
   Лицо Оливье покраснело от ярости.
   — Будь уверен! — проревел он. — Мне это не составит труда! Меня ведь не интересует, останется ли в живых оборотень!
   Я вздрогнул, но промолчал. Лес рубят, щепки летят. Только почему всегда в меня?
   Дядя скрылся за стеной, а я приподнялся и бесшумно подобрался к архивариусу. Голем молчал. Угроза Оливье заставила его задуматься.
   — Вы пытались бежать? — прошептал я.
   Задумавшийся Мровкуб взглянул на меня так, словно первый раз увидел.
   — Юноша, — протянул он. — Побег с каменной террасы невозможен. Как говорил один Блекбукский гробовщик: 'Все попытки всегда приводят к одному и тому же'.
   Я вздохнул.
   — Мне жаль, юноша. Не хочу вселять в вас обманчивую надежду.
   — Вы же сами говорили, что надо в лучшее верить! — возмутился я.
   — Как говорил Семисветский попрошайка: 'Верь в империк, но грошики собирай!'.
   — Грязные макаки! — зарычал Оливье.
   Я невольно оглянулся. Дядя стоял у стены и смотрел вверх.
   В небе, на полоске светящейся воды подёрнутой малахитовой дымкой, летучие обезьяны атаковали чёрную шхуну. Корабль защищался. Канаты душили нападавших и сбрасывали с палубы. Реи на мачтах крутились, словно деревянные руки, сбивая обезьян. С носа судна выстреливала лодка. Попадая в атаковавших, она цепляла снастями и утаскивала их на корабль. С палубы бил фонтан воды, наверное, из бочки бесконечных запасов.
   — Никогда не видел ничего подобного! — вздохнул архивариус. — Как говорил Тар-тырский летописец: 'Как глуп я был, что потратил жизнь на хранение древних знаний!'
   Чёрная шхуна отчаянно отбивалась, но от замка нескончаемым потоком летели новые обезьяны. Видимо, гремлин на корабле тоже понял, что сражение проиграно. Чёрная шхуна, от кончиков мачт до ватерлинии, затряслась. Мелкая дрожь заволновала паруса. Корабль закачался и нападающие вынужденно отступили.
   — На ветер надейся, а сам не плошай! — крикнул дядя. — Спасайся!
   Левый борт коснулся невидимой снизу воды. Шхуна проткнула преграду и перевернулась.
   — Поглотителя лысого они получат, а не мой корабль! — радостно провозгласил Оливье.
   — Куда он поплывет? — спросил Евлампий.
   — Куда надо, — огрызнулся дядя.
   Некоторое время, с деланным равнодушием косился слезившимся глазом, и спросил:
   — Крысёныш, хочешь спастись или будешь слушать самодовольных психов?
   — Как вы смеете так говорить про мага... — охнул Евлампий.
   — Хочу! — закричал я.
   — Подойди.
   — Не соглашайся, — прошептал голем.
   Я сам понимал, почём дядино благородство, но лучше умереть быстро, чем мучиться от голода и бессонницы, как архивариус.
   Я приблизился к стене, за которой стоял Оливье.
   — Ничему жизнь не учит! — гаркнул дядя и отвесил мне звучный подзатыльник.
   Я ожидал чего-то подобного, поэтому стойко перенёс звон в ушах.
   — Задаток! — предупредил Оливье. — Остальное позже получишь. А сейчас слушай сюда.
   Я послушно склонился ближе. Пришлось встать на цыпочки и навалиться на стену.
   — Всегда таскаю с собой бездонный кошель, мало ли, что понадобится.
   — Магия здесь не работает! — встрял голем.
   — Один раз, я тебя уже предупреждал, — рявкнул дядя. — Это второй. Третьего не будет!
   Евлампий, насупившись, замолчал.
   — Когда ты притащил на корабль кощея, я бросил его в кошель и так и не придумал куда его деть.
   — Вы хотите... — я не смог даже выговорить.
   — Я? Нет, лучше в пасть к тиамату. Испытаем на этом чародуре!
   — Неизвестно куда мы попадем, — испугался я.
   — Не тряси костями, не мы, а чародур. Привяжем к нему верёвку, подождем часок-другой и вытянем обратно. Старый псих выложит как там, в мире кощеев, а мы порешим, лезть туда или подыхать здесь, — Оливье поднял палец, пресекая попытки вставить слово. — Иначе, по рее, и на дно.
   Он показал на дыру в полу.
   Я кивнул и, глядя на архивариуса, спросил:
   — А он согласится?
    Дядя вытаращился на меня единственным глазом, а голем печально вздохнул.
   — Мастер Оливье не будет спрашивать его согласия, — сказал он.
   — Даже валун врубился, а ты орка переорчишь, — покачал головой дядя, доставая верёвку.
   У него в кошеле всё самое нужное.
   — Держи, — скомандовал он, — скажи, пусть обвяжется, тогда не ухнется, даже когда весь пол исчезнет.
   — Но...
   — В зад тебе бревно! Иди, говорю!
   — Но если...
   — Крысёныш, сколько у тебя времени до превращения?
   Я опустил голову и, намотав веревку на руку, двинулся к архивариусу.
   — Извините, — невольно перенимая форму общения, проговорил я.— У нас верёвка нашлась. Мы предлагаем...
   Я запнулся. Не выходят у меня длинные, запутанные фразы. Не моё это. Не моё.
   — Повеситься, — усмехнулся за моей спиной Оливье.
   Как всегда, подоспел Евлампий. Помощником его назвать трудно, но иногда даже дурная болтовня бывает полезной.
   — Господин бывший архивариус, поскольку вам, в любом случае, умирать, мастер Оливье предлагает вам неожиданный выход!
   Дядя за моей спиной непристойно выругался, припомнив несусветную тупость первого мага, придумавшего оживить камень.
   — Говори, — прищурился Мровкуб.
   — Господин, поскольку, как вы сами сказали, никаких других возможностей сбежать с каменной террасы нет, вы можете добровольно скормить себя кощею. А мы, обвяжем вас верёвкой и постараемся вытянуть обратно.
   — Как сказала людоедка перед свадьбой: 'Заманчивое предложение'. Слыхал что у этой мелкой серой бестии нет зубов и желудка. Значит, как говорил первый путешественник через порталы: 'Попаду туда — неизвестно куда'. Магистрат так и не решился на экспедицию на Родину кощеев. Хотя, лучше туда — неизвестно куда, чем туда! — архивариус ткнул пальцем вниз.
   — Господин, вы согласны? — уточнил голем.
   — Как сказал испытатель деревянных крыльев: 'Естественно! Это увлекательное путешествие!'
   — Мы вас обвяжем, — пролепетал я, протягивая моток.
   Мровкуб перехватил веревку и, держась одной рукой за стену, другой затянул её на поясе.
   — Залезьте на стену, сверху удобнее будет, — предложил я.
   — Нет, юноша, — отмахнулся архивариус. — Тюремщики такое предусмотрели. Сидеть на стене нельзя, только перебираться. Иначе, магическая оплеуха сбросит вниз. А когда дыра в полу такая огромная, как в моей камере... Как говорил трусливый маг, прячась в подвал от поглотителей: 'Лучше не рисковать'.
   — Понятно, — промычал я в ответ.
   — Мы попытаемся вытянуть вас обратно, господин архивариус, — пообещал Евлампий.
   — Я готов, юноша! — сообщил Мровкуб и подёргал веревку, проверяя узел на прочность.
   — Полундра! — крикнул дядя и перелез в мою камеру.
   Я едва успел прижаться к стене. Даже не стал оглядываться, почувствовав спиной сырой сквозняк из дыры.
   — Крысёныш, хватай верёвку и держи крепче. Ты! — он ткнул пальцем в Евлампия. — Молчи! Архивариус, готовсь!
   Не озаботившись исполнением команд, дядя достал коробочку и, приставив её к лицу архивариуса, открыл.
   Я вцепился в верёвку, но кощей не шевелился.
   — Может, умер от голода? — предположил Евлампий.
   — Он на меня смотрит, — возразил архивариус.
   — Напишем письмо в Императорский университет исследований, — съязвил дядя. — Кощеи не жрут архивариусов придуманных обществ!
   — Как вы смеете? — возмутился Мровкуб. — Сомневаться в существовании магистрата так же...
   Он не договорил. Рука дёрнулась, как от спазма, и потянулась к коробочке. За ней наклонилась голова. Архивариус ещё шевелил губами, но его туловище, вместе со ртом, втянулось в коробочку. Там же исчезли ноги.
   — Оле, оп! — радостно воскликнул Оливье и попытался захлопнуть кощееву ловушку, но мешала верёвка.
   — Что делать? — завопил Евлампий.
   Я тоже вопросительно уставился на дядю. Верёвка натянулась, и меня прижало к перегородке между камерами.
   — Не удержу! — заорал я.
   — Старайся, немощь сухопутная!
   Оливье прижал коробочку к стене и давил двумя руками, но она всё равно не закрывалась. Даже смялась и перекосилась. Дядя навалился сильнее, но верёвка не давала захлопнуть крышку, цеплялась за края коробочки и продолжая втягиваться внутрь.
   — Не удержу! — истерично закричал я.
   — Трави помалу!
   — Крепись! — поддакнул Евлампий.
   — Отпустишь, суп сварю!
   Ему-то хорошо, коробочка лёгкая, а я держался из последних сил. Жёсткие волокна обдирали кожу на ладонях, выскальзывая из рук.
   — Не удержу! — повторил я.
   — На руку намотай, — посоветовал голем.
   — Я сейчас тебе на голову намотаю, — просипел я, упираясь ногами в стену.
   От мотка почти ничего не осталось. Хотя Оливье жал так, что почти сдвинул стену, даже я понял, что коробочку ему не закрыть.
   — Учитель, помогите! — простонал я.
   Дядя отпустил коробочку и схватился за верёвку чуть выше меня.
   — Фатальная ошибка, — сказал голем.
   Коробочка упала и под открывшейся крышкой я увидел тонкое серое тельце с распахнутой пастью и торчащей веревкой. Кощей сглотнул, и потемнело.
   — Держись! — орал Евлампий мне в ухо. — Ни за что не отпускай!
   Мы падали или летели. В окружающей мгле не разберёшь, но опоры под ногами не было.
   Я вспомнил неудачное перемещение в Черногорск.
   — Мы в чистилище? — повернув голову в сторону голема, заорал я.
   — Откуда мне знать, — проворчал он. — Нас проглотил кощей.
   — Как в чистилище, только темнее.
   — Мы в междумирье, накрой меня волна! — подал голос дядя.
   Я сразу вспомнил его слова: 'твой прадед помог мне выбраться из междумирья'.
   — Не бывает никакого междумирья! — взбунтовался Евлампий. — Между мирами ничего нет. Это все знают!
   Я не видел дядю, но почувствовал, как он усмехается.
   — Некоторые знаменитые кулинарные мастера не верят в магистрат. Но как говорил привратник чёрного входа чистилища: 'Я не мог всю жизнь проработать в несуществующем месте'.
   Голос Мровкуба звучал издалека, и отдавался басовитым эхом.
   Я чуть не схватился за голову, но вспомнил, что держу верёвку. Мы болтаемся неизвестно где. Летим, поглотитель знает куда. Может, прямо на твёрдые, острые скалы, на которых разобьемся и погибнем, а они спорят что существует, а чего нет.
   — Безусловно, — прокричал в ответ голем. — Магистрата не существует! Я не стал возражать, господин, из уважения к вашему магическому происхождению.
   — Какой тактичный валун! — поддел Оливье.
   — Да! Я горжусь своим культурным и интеллектуальным уровнем! — взъярился Евлампий. — В отличие от вас, у меня есть и то, и другое!
   Дядя лишь засмеялся в ответ.
   — Что же, высококультурный кирпич! Гы! Звучит, как травоядная чупакабра! Если ты всё на свете знаешь, и мы не в междумирье, тогда где мы? Как отсюда выбраться?
   Голем затаил дыхание. Он быстрее взорвётся от распирающей гордыни, чем признается, что чего-то не знает. Я изучил его повадки.
   — Ну что ж, — подождав, протянул дядя. — Раз напыщенный болтун потерялся, а туда невежде и дорога, слушай меня!
   — Как сказал кормчий, разбившись об скалы: 'Я весь внимание!' — уже ближе раздался голос архивариуса.
   — Мы в междумирье. Эту дырищу ни с чем не перепутаешь, — сообщил Оливье. — Здесь бездействуют магия и зелья. Не работают артефакты и механизмы. Тут ничего нет! Почти никто не живет!
   — Могу полюбопытствовать... — начал архивариус совсем рядом.
   — Не можешь! Если не хочешь встретиться с местными лично, заткнись!
   — Я бы непременно...
   — Нет, не хочешь! — закричал Оливье. — Потому что если я не хочу, никто не хочет!
   — Я тоже не хочу, — согласился я.
   От одной мысли, что во мраке и пустоте кто-то живёт, кишки переворачивались.
   — Кое-где стенки миров сильно истончаются... — продолжил дядя.
   — У миров нет стен! — простонал Евлампий.
   Оливье выдержал паузу.
   — Мне показалось, — мягко проговорил он, — кто-то что-то сказал. Видать ослышался. Там, где стены тонкие, можно влезть в один из тридцати миров. В какой? Если повезёт в подходящий.
   — Понадеемся на удачу! Да окропит нас источник магии! — поддакнул архивариус.
   — Как нам эти тонкие места искать? — не понял я.
   — Непросто, как ловить глубоководного томпондрано. Нужен опыт! В прошлый раз я проторчал в междумирье целую вечность. Бежал один, без балласта. А с таким экипажем... Не знаю!
   — Как? — настойчиво переспросил я.
   — Засни.
   — Здесь? — ужаснулся я.
   — Крысёныш! Захлопни клюзы, последняя смелость вытечет! Нужно застрять между сном и явью.
   — Я никогда не сплю, — встрял Евлампий.
   — В гильдии Иллюзий говорят: 'Сновидения самая сильная магия!'. Они научили меня не спать и не бодрствовать, — поделился архивариус.
   — Поднять флаг! — обрадовался Оливье. — Крысёныш, обвяжись веревкой и притворись ветошью. Учудишь что-нибудь, брошу здесь!
   — Да, учитель, — заверил я, старательно затягивая петлю.
   Проверив узел, я как следует дёрнул.
   — Учитель, а как же вы?
   — Я завязал морской узел и наказал тебе ничего не делать!
   — Я и не делаю, — отозвался я.
   — Молчи! Еще раз раззявишься, будешь пузыри пускать! Ты, чародур. Висишь между сном и явью, ждешь как всё вокруг изменится. И не дёргайся!
   — Как говорят в мире летающих городов: 'Ляг на облако и следи за радугой'. Да? А что изменится?
   — Всё! — не выдержал Оливье. — Зенки твои лопнут! Увидишь сразу все тридцать миров!
   — Между мирами ничего нет! — вскрикнул Евлампий.
   — Глаза разуй, или чем ты зыришь! Ты прямо посреди междумирья, — прикрикнул на него дядя.
   — Как сказал один умерший: 'А что дальше?' — вмешался архивариус.
   — Выбирай самый яркий мир и ползи к нему, тихонько, как обрюхаченная морская звезда! — гаркнул Оливье.
   — Как говорил один погонщик пегасов: 'Тут же опереться не на что...
   — Поэтому надо отсюда валить! — вспылил дядя. — Привлечём местных, пожалеем!
   Я вздохнул. Жутко, когда не понимаешь, что тебя ждет. Такова моя жизнь — плыву в крохотной 'лодке', гребу тяжелыми вёслами я, а рулём правит кто попало.
   В темноте страшно молчать, но как только я открывал рот, Оливье начинал вопить и распускать руки. Получив третью оплеуху, обычную, не магическую, от которой в голове звенело не меньше, я стиснул зубы и заткнулся. Молчал так старательно, что даже уморился. Глаза слипались, но хоть ничего не было видно, я боялся их закрывать. Сразу казалось, что рядом кто-то ворочается, облизывает зубастую пасть, принюхивается и подкрадывается поближе.
   Чтобы не сдуреть со страху, я схватился за веревку и попытался выбросить лишнее из головы. Из недр памяти всплыл образ Оксаны. Я отогнал его прочь. Неизвестно, что хуже. Чудовище убьет или сожрет, но никогда не предаст. Не разрушит надежды и зарождающуюся любовь. Вообразите, как слюнявая тварь с оскаленными клыками говорит:
   — Прости милый, сегодня я покусаю другого! Останемся друзьями.
   Невозможно! У монстров всё честно, без обмана. Сказал — сожрёт, будет жрать. Без всяких там, я еще не готов. Давай привыкнем друг к другу.
   Я перестал бояться и затосковал. Перестарался! Как ещё отвлечься? Я вспомнил про книгу рецептов. Забавную мордочку с заспанными глазами. Начистить моркови, картофеля и нарезать соломкой. Подготовить бульон, снять пенку и процедить...
   Полупрозрачные, лёгкие и воздушные облака, просвечивались на фоне разгорающегося неба. Подкрашивающее их солнце ещё не поднялось, но воздух уже налился багрянцем. Подрумянился, застыв золотистой корочкой по краям. Сквозь туман проглядывали зеленые деревья, реки, луга с сочной травой. Яркие краски разгоняли темноту, наполняя душу надеждой.
   Я догадался — это не облака. Слишком правильные, очерченные овалы. Одухотворенный собственной сообразительностью, я посчитал. Тридцать. Всё сходилось. Калейдоскоп миров крутился над головой, почти такой же, как на карте в Чистилище, а мы плыли в темноте.
   — Ничего не делать, — повторял я про себя.
   Среди прочих миров, один блестел ярче других. Облака, окутавшие его со всех сторон, подсвечивались сапфировым сиянием и изливались дождём. Только не вовнутрь, а наружу. Переливаясь в лучах невидимого солнца, капли разлетались кругом. Одна приземлилась на мой нос.
   Мир притягивал нас, и меня как баржу, волочили вверх по течению.
   Чем ближе мы подходили, тем сильнее сверкала ультрамариновая сфера. Тьма закрыла другие миры. Они потускнели и растворились в черноте.
   Сапфировое свечение наплывало. Облака уже не брызгались дождём, побледнели и растаяли в глубокой голубизне. Остатки белёсых шлейфов больше не перегораживали наш путь. Именно наш, потому что тьма поредела настолько, что я увидел Оливье и архивариуса.
   Они держались за верёвку, устремив нахмуренные, с заострившимися чертами, лица на хрустальный шар. Карабкались, перебирая ногами и отталкиваясь от пустоты. Судя по пыхтению, ползти к самому яркому миру тяжело.
   Сверкающий овал приблизился. Я смотрел из-за спины Оливье. Он протянул руку и под его пальцами, голубой посинел. Появилось тёмное пятно, похожее на ручку. Дядя ухватился за неё, потянул и открыл сотканную из светящихся бирюзовых нитей дверь. Она вибрировала и мигала в такт собственным подёргиваниям. Из проёма выбились заросли травы, а налитые соком стебли перегораживали проход.
   Оливье набрал воздуха и дунул. Трава закачалась, и за ней, через десяток шагов, открылась заросшая одуванчиками поляна. Они уже сменили жёлтую шапку на белую и готовились к путешествиям. От малейшего дуновения ветра семена разлетались вокруг.
   — Кощея мне на праздник урожая! — выругался Оливье. — Этого только не хватало!
   — Что-то пошло не так? — взволнованно произнёс архивариус.
   — Это мир фей, грёбаный Фейри Хаус!
   — 'Не так страшно', как сказал бы пыточных дел мастер, — пожал плечами Мровкуб.
   — Помощи от них, как от пьяного боцмана, а по-другому нам не выбраться!
   — Как говорил врачеватель из Вишнустана: 'Хочешь жить, помогай себе сам'.
   — Сам? Сам! Нас должны тянуть оттуда, — обронил дядя, уставившись на поляну.
   Я не понимал, что он рассматривает в траве, пока не заметил движение. Ветер качнул длинные стебли одуванчиков. Одна пушистая белоголовая семянка оторвалась от ложа и теперь парила. Её хохолок изгибался, словно она отталкивалась от воздуха. Под пушистым куполом летела крошечная фея. Она отчаянно работала крыльями, разворачивая семянку в нужную сторону.
   — Какая махонькая! — воскликнул я.
   Оливье вздохнул.
   — Угораздило же, — протянул он. — Попасть прямо в ясли.
   — Как нас должны тянуть? — уточнил архивариус.
   — Кого как, — промычал дядя. — Кого за поводок, кого за бороду!
   — Как сказал цирковой клоун, подыхая с голоду и давя на красный нос: 'Ирония делает жизнь лучше', — согласился Мровкуб.
   — Точно, — согласился Оливье. — Давай, крысеныш, освобождайся быстрее.
   — Отвязываться? — испуганно переспросил я.
   — Живо! — повысил голос дядя.
   Я распутывал узел, а пальцы дрожали, отказываясь повиноваться. Зачем мне отвязываться, неужели нельзя без этого. Я не хочу остаться здесь.
   — Да не мандражируй, отчалишь первым!
   — Вперёд ногами! — подбодрил Евлампий.
   Я злобно зыркнул на голема. Уж пожелает, так пожелает.
   Справившись с верёвкой, я вопросительно посмотрел на дядю. Вместо ответа он протянул руку.
   — Хватай за левую! — скомандовал он, обращаясь к архивариусу. — А ты ногами отталкивайся! — добавил он, повернувшись ко мне.
   Я попытался. Получалось не очень.
   — Что ты лягаешься, как минотавриха нецелованная! — вскипел Оливье. — Отталкивайся, говорю, будто плывешь!
   Я старался. Распластавшись между дядей и архивариусом, я дёргал ногами, пытаясь никого не задеть.
   Мне удалось. Один раз. Второй.
   — Отдать концы! — крикнул дядя.
   Они резко рванули за руки, и я полетел в открытую учителем дверь. Хоть Оливье орал, чтобы не шевелился, тело само, на инстинктах, изогнулось, и я, растопырившись, ударился об дверь и плашмя упал в проём. Не пролетел, а застрял в прозрачной липкой жиже, загораживающей Фейри Хаус.
   — Не пускает! — пожаловался я, пытаясь отлепиться от склизкого заслона в проходе.
   — Ты муха, — философски заметил Евлампий. — Застрял в паутине, и чем сильнее дёргаешься, тем быстрее прибежит паук!
   Я мгновенно застыл.
   — Наживка сдохла? — взревел дядя.
   — Нет! — ответил я.
   — Крысёныш! Шевели плавниками, привлекай внимание, просунь руку.
   — А паук?
   — Какой паук? Якорь тебе в заливное! Пихай руку!
   — Не могу.
   Меня схватили за лодыжку. Я взвизгнул и лягнулся свободной ногой.
   — Юноша, осторожнее. Как говорил Благоградский палач перед виселицей: 'Я всего лишь пытаюсь закрепить веревку'.
   Я перестал болтать ногой. Уж кто-кто, а архивариус меня не пугал.
   — Толкай правую руку, — распорядился Оливье у самого уха и надавил на плечо.
   Сначала, сквозь липкую завесу, упираясь и пружиня, прошёл палец. Проталкивая его, я так взмок, что уже готов был отказаться от нашей затеи и поселиться в Междумирье. А что тихо, спокойно! Когда следом за пальцем всё-таки протиснулась ладонь, я уже шипел от усталости. А дальше, сколько мы не пёрли, как не напрягали остатки сил, рука не лезла, словно путь преграждала невидимая стена.
   — Ладно. Так сойдет, — сдался дядя.
   — А дальше? — вздохнул я.
   — Больше! Приманка должна приманивать, чтобы оттуда кто-нибудь потянул.
   — Кажется из Фейри Хауса это выглядит довольно странно, — задумчиво протянул Мровкуб.
   Оливье усмехнулся.
   — Клянусь хребтом моллюска! Его рука, — кивнул он в мою сторону. — Торчит посреди поляны из воздуха.
   — Тогда, — заметил архивариус. — Как говорят в гильдии Иллюзий: 'Только блёклый хватает то, от чего потом не сможет избавиться!'. Вряд ли кто к ней прикоснётся...
   — Если только укусит, — закивал голем.
   Я вздрогнул.
   — Как-то по-другому нельзя? — заволновался я.
   — Можно! — зловеще проговорил Оливье. — Вытащим туда и другую часть тела.
   Я замотал головой.
   — Тогда веди себя, как наживка! Помалкивай и привлекай внимание. Маленькие феи умом не блещут, постараешься, даже твоими грязными пальцами заинтересуются.
   — Вернее верного, в Императорском университете исследований говорят: 'Младая фея ничем не отличается от взрослого орка, только цветом кожи и большущей кучей нерастраченной магической энергии'.
   — Слышал? — рявкнул дядя. — Шевели щупальцами!
   Я заработал пальцами, плавно сжимая и разжимая кулак.
   Одна за другой феи выбрались из укрытий и, сжавшись трепещущим клубком из сотен прозрачных крылышек, затараторили что-то голосами-колокольчиками. Позабытые одуванчики обиженно опустили пушистые головы. Осмелев, феи порхали вокруг, а самые смелые кружили вокруг пальцев, заливисто дребезжа. Наконец вволю наигравшись, самая дерзкая опустилась на указательный палец. За ней, толкаясь и, отчаянно трынькая, бросились остальные.
   — Щекотно, — пожаловался я.
   — Лучше терпи, — посоветовал Оливье. — Пока я не припомнил все пиратские пытки.
   Он не стал их расписывать, но я и сам всё красочно представил.
   Феи так облепили руку, что я не мог её разглядеть.
   — Они не тянут? — пожаловался я, стараясь не дёргать одеревеневшими пальцами.
   — Юноша, как кричат ямщики с Ночных островов: 'Я тута не останавливаюсь, сигай на ходу, клыкастенький', — встрял архивариус. — Понимаете, куда я клоню. Выхода у вас нет! То есть входа...
   Я настороженно обернулся. Удивляло, что дядя молчит. Непохоже на него. Оливье будто забыл про нас и дверь в Фейри Хаус и напряжённо всматривался в темноту. Мровкуб тоже замолчал, прислушиваясь.
   — Как говорил один хозяин болот после разорения деревни: 'Такое чувство, что что-то не то съел за завтраком', — скрипуче прошептал он.
   Я тоже почувствовал, как сжимается желудок.
   Вдалеке раздался хруст. Вроде, кто-то провел по стеклу, когтями.
   Меня передернуло. Горло высохло, а внутри похолодело.
   — Вы сказали, что здесь нет магии! — напомнил Евлампий.
   — Ни нет, а не действует, — сжав губы ответил Оливье. — Как шторма в Стародоле.
   — Почему же я чую сильное магическое возмущение? — возразил голем.
   — Нас заметили, — севшим голосом сказал дядя.
   Мне стало не по себе. Я понял, Оливье боится.
   Скрежет приближался. Тонким визгливым скрипом действуя на нервы. Но темнота застилала глаза непроглядной пеленой.
   Я обернулся к двери. Спасение совсем рядом.
   Феи всё ещё игрались с рукой, но тянуть не собирались.
   Лязг когтей резал уши, нарастая.
   — Я не вернусь! — закричал Оливье во тьму.
   В ответ раздался хохот, похожий на захлебывающийся крик утопающего. Со страху я дёрнул рукой и сжал ладонь, закупорив пару фей в кулаке. Они так перетрусили, что начали биться в пальцы, как говорил архивариус, со всей большущей кучей нерастраченной магической энергии. Феи так лупили крылышками, что звон оглушал.
   Меня не то что потащило, а прямо попёрло через барьер. В междумирье ещё болтались ноги, а всё, что выше пояса, уже наслаждалось природой Фейри Хауса. Удовольствие, конечно, сомнительное. От одного вида собственного тела, висящего посреди одуванчиковой поляны в окружении ошалевших от ужаса, звенящих на все лады, фей, мутило не меньше, чем от скрипа когтей в междумирье.
   — Старайся, — натужно бормотал голем, будто помогал.
   За телом проявилась правая нога. Чтобы за что-нибудь уцепиться, я разжал кулак. Вырвавшиеся феи, ужасающе свистя, прыснули прочь, трепыхая помятыми крылышками. Я схватился за траву и потянул. Отталкиваясь освобожденной ногой и размахивая рукой, я тащил из междумирья всё то, что там еще оставалось. Липкая завеса сопротивлялась недолго, со звонким чпоком отпустив меня целиком.
   Левая нога выскользнула вдогонку за правой, потащив веревку и рукав зелёного дядиного камзола. Нащупав в нём руку, я дернул со всех сил. Из пустоты появилось плечо, а за ним, принявшаяся орать голова:
   — Тащи скорее!
   Я обхватил руками и поволок. Получалось быстро, даже несмотря на мешающихся под ногами фей. Они кружили, пища на все голоса, и поднимая хоть маленькую, но всё-таки бурю. Тонкие голоски, лепетали на своём языке, разбавляя всемирным, получалась визгливая какофония.
   — Тюлюля, трам-пам-пам, верзила, дзинь-дзинь!
   Затянув дядю, я схватился за веревку.
   — Обрежь её! — завопил Оливье. — Он звал кого-то из них! Он во всём виноват!
   — Не позволю! — вмешался Евлампий.
   — Завянь, он попал на крючок, его не спасти!
   — Попытаемся, — хладнокровно ответил голем.
   Я поднажал. Дядя бросился ко мне, на ходу вытягивая саблю. Увидев оружие, я хотел бросить веревку, но не успел. На меня из ниоткуда вывалился архивариус.
   Мы упали. Старик был чуть тяжелее воздушного шарика. Маги оставили один пробитый после праздника Большого Ветродуя. Он так же упал в пыль, и тяжело пыхтел, попусту растрачивая остатки воздуха. Такой же пустой, невесомый и жалкий. Высвободившись из его балахона, я сел. Оливье стоял над нами с обнаженной саблей и пристально разглядывал Мровкуба.
   — Он не поменялся? — подозрительно уточнил он.
   — Нет, — неуверенно замотал я головой, отползая подальше.
   На вид архивариус остался прежним. Таким же заросшим и худым.
   — Если на него напали? — спросил Евлампий. — Почему нет ран, да хоть каких-нибудь повреждений?
   Оливье не ответил. Взяв архивариуса за руку, он нащупал пульс и считал, причмокивая губами.
   — Что с ним? — спросил голем.
   — Не дышит, как рыба, выброшенная на берег, — покачал головой дядя.
   Я огляделся. Бледные, трясущиеся феи кружили неподалеку, разгневанно звенели, но близко не подлетали.
   — Кто на него напал? — строго спросил Евлампий. — Кто?
   — Решето? — золото?, нажито?, да пропито?! — брякнул Оливье. — Никто! Мы прошли через то, чего нету. Какая тебе разница, каменная башка, кто живет тама, если тама нету?
   Голем собирался с мыслями, не сразу сообразив, что ответить.
   — Вот ты, фейёвая наживка, веришь в междумирье? — спросил дядя.
   — Да, — честно ответил я.
   — А хочешь знать, кто там обитает?
   — Нет, — содрогнулся я.
   — А мудри?ла из 13 ми?ра, не верит, но узнать хочет. Парадокс!
   — Что? — не понял я.
   — Про решето повторить? — рявкнул Оливье.
   Я мотнул головой.
   — Тогда идём.
   — А как же архивариус? — растерялся я.
   — Хочешь, тащи, — смилостивился дядя и зашагал через поляну.
   Я стоял над бесчувственным Мровкубом и нерешительно смотрел вслед Оливье.
   — Чего уставился, подымай! — зашипел голем.
   Я наклонился, но архивариус застонал и пошевелился. Сев, он, оглядываясь, потёр глаза.
   — Вы вытащили меня! — удивился он. — Как говорил кривоногий слизняк, вылезая из Перевёрнутого маяка: 'Признаться, не ожидал, что выберусь'. Когда появились те твари я понял, что этот, с позволения сказать мастер, взял меня, чтобы принести им в жертву.
   — Именно так, — холодно сообщил Евлампий. — Вам повезло.
   Архивариус улыбнулся.
   — Я знал, — прошептал он. — Верил.
   — Во что? — не понял голем.
   Мровкуб нерешительно оглядел меня.
   — Вы спасли мне жизнь, я могу вам довериться, — вымолвил он. — Ещё никому не говорил. Боялся.
   Короткие фразы в его устах, звучали словно плевки.
   — Два года назад я проснулся среди ночи из-за кошмара...
   — Нам лучше дядю догнать, — тревожно произнёс я, глядя на дальнюю часть поляны.
   Оливье пропал из виду.
   — Вы можете договорить по дороге, — согласился голем.
   Я помог архивариусу подняться.
   — Кто на вас напал? — спросил Евлампий.
   — Не знаю, — виновато пробормотал Мровкуб. — К сожалению, я не разглядел нападавших, но как говорили жители, приграничных с Отдельным, миров: 'Их приближение вселяло ужас'.
   — Почему вы их тварями назвали? — не понял я.
   — А как ещё назвать столь жутких существ? — задумчиво протянул бывший архивариус. — Как говорил один из редких левиафанов браконьерам: 'Я так испугался, что незамедлительно бросился вслед за вами'. Вылезти не получилось. Я не мог протиснуть в дверь даже руки.
   — Как же вы выбрались? — удивился голем.
   — Неловко признаваться, но в моём спасении не только ваша заслуга, юноша. Как говорил тридцать четвёртый претендент на престол, став королём: 'Усилия пропали бы даром, если бы меня не подтолкнули в спину'.
   — Как? — поразился я.
   — Совершенно не представляю, юноша. Как говорят бурлаки в Подгорном царстве: 'Они толкали, мы тянули — вот как-то вместе и получилось'.
   — Поспешим! — перебил я.
   Всё равно половину того, что он несёт, не понимаю, а дядя того и гляди растворится в незнакомом мире. Хорошо ещё примятая трава не расправилась. Надо догонять быстрее.
   — Вы хотели нам что-то рассказать, — напомнил голем.
   — Да? — удивился архивариус и задумался. — Чудак-архимаг! — воскликнул он. — Как говорил смотритель гильдии алхимиков в суде: 'Я расскажу свой секрет, чтобы не давил на душу'.
   Стараясь не слушать, я впился в следы Оливье. Нужны мне эти секреты, сбежать бы подальше пока кости целы. Ох, чую неладное. Гроза идёт — уже суставы ломит!
   — Давным-давно мне снился сад, заросший одуванчиками. Увядшая, пепельно-серая трава. Опалённые огнем цветы. Изогнутый корень, обвитый плющом.
   — Безусловно, странный сон, — согласился Евлампий, напряженно оглядываясь по сторонам.
   — Сад на ступенях гигантской лестницы, спускающейся к морю. Ветер толкал меня и семена вниз. Я упал на каменную террасу.
   — Удивительно, — пробурчал голем.
   — Очень, — закивал архивариус. — В камере пропал пол, и я провалился в келью над архивом.
   — Вы проснулись, господин? — разочаровался Евлампий.
   — И да, и нет, — кивнул Мровкуб. — Сел на кровати и вытер испарину со лба. Всегда держу на тумбочке набор платков, — смущенно добавил он. — Но я был не один.
   Мы лезли через заросли вглубь поляны, и впереди мелькнула дядина спина. Я облегченно вздохнул и прибавил шагу, но с висящим на мне архивариусом особо не разбежишься.
   — Такой сморщенный, как морской огурец на солнце, — кривясь протянул архивариус. — Такой вонючий, как тролличьи ноги, — он поморщился. — А жуткий, как поглотитель с бодуна. Сидит главное в старом драном кресле, а будто на хрустальном троне. Маска такая потрескавшаяся, как пятка старого дракона. А шуба, как шкура у...
   — Волка, — подсказал я, ради шутки.
   — Серый, грубый мех, — забормотал Мровкуб и довольно вскрикнул, шлёпнув себя по боку. — 'Ты прав, настоящая бешеная волчара!' как сказал бы Вишнустанский пастух.
   — Шуток не понимаешь, — испугавшись, грубо гаркнул я.
   — Немедленно извинись перед магом, — взвился голем.
   — Да, по что мне блёклые извинения, — всплеснул руками архивариус. — Тайна же! В меня ткнулась бугристая рука с обкусанным чёрным когтем и повелительно прокаркала.
   — Что прокаркал? — уточнил Евлампий.
   После волчьей шубы, я тоже вслушивался, правда не отрываясь от спины Оливье.
   — Наступит время, когда твою бессмысленную и пустую жизнь наполнит абсолютная мощь хранителя силы! Ты отправишься в путь, а иначе... — Мровкуб задумчиво зажевал губу.
   — Это всё, господин?
   — Он набросился и полоснул когтями... я проснулся от собственного крика.
   — Поторопимся, — подогнал я.
   От его истории бросало в дрожь. Отец сотни раз водил меня к шаману. Старик носил волчью шубу, а от его морщинистых рук с загнутыми чёрными ногтями подгибались ноги. Он жёг горькие травы и беспрестанно повторял, что Властелин освободится от проклятия, когда предатель отдаст магическую силу, ненавистник подарит смелость, а наставник откроет истину. Откуда Мровкуб про него узнал?
   — Я перетрусил, — признался архивариус.
   — Нет заклятий проникающих во сны, даже в гильдии Иллюзий не способны на такое, — подбодрил Евлампий. — А хранители до сих пор снятся чародеям в кошмарах. Этот враг пострашнее поглотителей...
   Архивариус расшнуровал балахон и откинул бороду. Его бледную, впалую грудь перечеркивали рваные белесые шрамы.
   — Я проснулся в крови, — произнёс он. — Ни одна книга, ни один свиток не дали ответа. Заклятья и знахари так и не залечили шрамов.
   — Пожалуйста, пойдёмте, — потянул я за руку.
   Безумно хотелось услышать про таинственных хранителей, перещеголявших страшных-престрашных поглотителей, но я боялся упустить Оливье.
   — Так не бывает, господин, — неуверенно промямлил голем, разглядывая ужасающие отметины.
   Я тащил архивариуса по протоптанной Оливье тропе. Его россказни мне не нравились. Зачем болтать о старых кошмарах? Евлампий опять врёт, во сны есть тайный ход, и в Тринадцатом Тёмном Объединенном мире о нём знают. Надели же на мою цепь голема и вывели в горы пока я спал.
   — Бывает! — откликнулся я. — Ритуал за учителя! Я лез наверх, а проснулся в камере...
   — Это совершенно другое! — закричал голем. — Ты ничего не понимаешь!
    Я хотел возразить, но Евлампий залопотал, как помешанный.
   — Господин бывший архивариус магистрата Мровкуб Тридцать Первый. Я сильно извиняюсь за то, что мы постоянно перебиваем и не даем закончить ваш интересный рассказ, господин, — зачастил голем. — Мы не будем прерывать вас, пожалуйста, расскажите историю до конца. Мы почти догнали Оливье, и у нас не много времени, чтобы побеседовать в спокойной обстановке.
   Дядин след терялся в колючих кустах, и я заволновался.
   — Как говорил ветеран мировой войны: 'Я не какой-нибудь пройдоха, чтобы попросту хвастаться старыми шрамами', — пояснил архивариус. — Месяц назад сон повторился. Я стоял на берегу моря у начала лестницы. Накатывали тёмные волны, вгрызаясь в камни у ног. Дул бешеный ветер, приносящий солёные брызги. Самое жуткое, что над головой не было неба. Только чёрная пустота, как в междумирье.
   — Что-то мне это напоминает, — тихо промолвил голем.
   — Так описывают Отдельный мир, — согласился Мровкуб, — но дело не в этом. Там было то чудище в волчьей шубе. Как сказал один непутёвый маг, напутав с чарами: 'Я чуть не скончался от страха'. Думал он бросится и в этот раз меня прикончит, но он еле держался на ногах. Под шубой птицы свили гнездо, а вместо маски пылали огромные красные глаза.
   Мы добрались до зарослей. Оливье всё-таки потерялся, но рассказ архивариуса меня будто заворожил.
   — Ткнув когтем, он приказал торопиться в Изумрудный мир. Иначе, пощады не будет. Я должен был передать Дарвину, что тот, кто доставлял огромную радость, принесёт неволю.
   — Вы так и поступили, господин? — спросил Евлампий.
   — Да, — еле слышно выдавил архивариус. — Огромные огненные глаза поработили меня. Жуть! Я ни на миг не сомневался, что он вернётся и расправится со мной. Открыл портал на Изумрудный остров и напросился к королю. 'Не малых трудов между прочим стоило', как говорили строители Императорского дворца. Только услышав про радость и неволю, Дарвин бросил меня в тюрьму.
   — Печально пострадать за кого-то другого, — посочувствовал голем.
   — Уж я-то знаю, — вставил я. — А теперь, благодаря кому-то другому, мы ещё и заблудились, и Оливье потеряли.
   Меня словно не слышали.
   — Вас отправили на Изумрудный остров, чтобы вы встретились с нами? — спросил Евлампий.
   — Одуванчиковая поляна! Это же яснее ясного, слуга!
   — Всё очень странно, — согласился голем.
   — А о чём говорил мой спаситель, вспоминая происшествие в Тринадцатом мире? — задумчиво произнес архивариус.
   — Он путает понятия, господин, — начал оправдываться Евлампий. — Простите, блёклые совершенно не разбираются в магической теории.
   Невдалеке хрустнула ветка. Я обернулся на звук.
   — Когда не обладаешь базовыми знаниями, выводы далеки от идеала.
   Я всматривался в заросли, надеясь увидеть зелёный камзол. Меня беспокоил монотонный шелест.
   — Как говорят в Черногорской академии: 'Только неверные выводы отличают студиозуса от архимага'.
   Я не сразу понял, что это не шум листьев. Слишком складную мелодию гнал расшевеливший кусты ветер. Памятный мотив бросился на нас вместе с золотой пыльцой. Огромное облако мгновенно облепило.
   — Как мы здесь очутились? — удивился архивариус.
   Пыльца забивалась под одежду, лезла в рот, нос. Залепляла глаза.
   — Берегись! На нас напали! — завопил голем.
   Я прикрылся рубахой, но поздно. Золотая пыль проскочила внутрь, погнав волну эйфории. Я взлетел и закружился над одуванчиковой поляной, купаясь в лучах нежного солнца.
   — О источник магии, как прекрасен этот мир! — бормотал рядом архивариус.
   Глаза щипало, но они не закрывались. Пыль липла к коже, звенела в ушах и искрилась в волосах. Правда, сам видел! Голова кружилась, и я смотрел во все стороны сразу. А вот ноги не слушались и, хотя я махал руками, надеясь набрать высоту, всё равно упал, царапаясь об ветки. Самые приятные прикосновения в жизни, клянусь источником магии. Колючие кусты, подобрев, не рвали мою шкуру, а ласкали её нежными бархатными пальчиками.
   Я катался в траве пока не кончились силы, и когда вымотался, ещё долго дёргал руками и ногами.
   Как же было хорошо левиафану, а особенно королю Дарвину, если они попали в сладостные сети золотой пыльцы. Прямо зависть берёт! Когда меня подняли и понесли, я даже расстроился. Скоро наслаждению придёт конец. Обидно! Почему, когда мне хорошо, всё заканчивается плохо?
   Меня перевернули кверху ногами и облили водой. Намокшая одежда не огорчила, скорее, развеселила. Я хохотал, болезненно хрустя челюстью, пока поток не смыл пыльцу. Тогда навалились усталость и уныние. Влажная рубаха прилипла к телу. В носу запершило от воды, а от кашля заболела голова. Внутри всё скрутило, и представив, что организм может подвести, я, испуганно задёргавшись, разлепил веки и открыл опухшие глаза.

Глава 12. Побеждает сильнейший



   Меня вернули на одуванчиковую поляну? Кругом топорщились неизменные белые шапки. Оглядевшись, я передумал. Там из травы не торчало дерево. Мёртвое, корявое, противное до мурашек. Не сразу сообразил, что с ним не так. Тяжко думать, вися вниз головой. Всё перевернутое, да ещё мокрые волосы прилипли к лицу, поди разберись что там торчит. Я встряхнул головой. Небо снизу. Поляна сверху. Дерево бесстыдно тянет голые корни к редким белёсым облакам.
   Я ещё раз потряс головой. Это не пыльцовое похмелье. Какие-то орки выкорчевывали дерево из земли и перекувырнули. Ветки с листьями спрятались в почве, а корни упёрлись в небеса.
   Брр! Как обряд посвящения в чернокнижники. Ходят слухи, что претендентов выворачивают наизнанку, чтобы посмотрели на свой внутренний мир. А тут кто-то поглумился над природой.
   Дерево, как видно, торчало кверху ногами давно. Земля осыпалась, а промеж корней крутился вьюн с тёмно-фиолетовыми цветами.
   Я склонил голову, силясь увидеть ноги. Они застыли в двух метрах от земли, в облаке серебряной пыльцы. Собравшись, я отгородился от стучащего в ушах сердца и услышал тихое пение флейты.
   Оливье с архивариусом тоже висели перекувырнутые. Дядя тряс мокрым рукавом камзола и бубнил под нос про 'нежную любовь' к Фейри Хаусу. Мровкуб не пришел в себя и болтался, как вырезка в мясной лавке.
   — Как сознание вернём,
   Так, пожалуй, и начнём!
   Я обернулся к перевёрнутому дереву. Среди корней сидела фея с бородой. Я вздрогнул от неожиданности. Не думал, что увижу муже-фея. Он хоть и с кадыком, но очень по-фейски чистый, с безупречно уложенными волосами, большими миндалевидными глазами и правильными чертами лица. Даже скрученная косичкой борода, поопрятнее моей причёски.
   — Иномирцы, сосредоточьтесь!
   Послушать озаботьтесь!
   К Душегубу, обратитесь!
   С душою проститься решитесь.
   От мук избавиться постарайтесь,
   Из Фейри Хауса убирайтесь!
   Он хлопнул в ладоши.
   — Миры до войны докатились.
   Со злом мировым не простились.
   Надежда покуда осталась,
   Не вся ещё растерялась.
   Фей снова хлопнул.
   — С предателями будем биться,
   Чтоб окончательно проститься,
   Он задумчиво потеребил бороду.
   — Ваши тела опустятся удобрять одуванчики!
   Трим-рим, пам-пам, рам-рам, болванчики!
   — Протестую! — завопил Евлампий, прежде чем я успел понять смысл сказанного феем. — Мы имеем право знать, за что наказаны!
   — У того нет прав,
   Кто закон поправ, — равнодушно ответил Душегуб.
   — Скажи хотя бы, как? — выплюнув воду, бросил Оливье.
   Я завертелся, пытаясь высвободить ногу. Бесполезно!
   Рядом застонал архивариус.
   — Получит каждое ничтожество! — повеселившим тоном сообщил фей.
   — Особенное душегубжество.
   Тебя! — он указал холёной рукой на дядю. — Будут кормить до заворота кишок! Тебя! — палец вытянулся в мою сторону. — Голодный ожидает шок!
   Ошейник словно ремешок,
   Затянет аж до потрошок!
   Архивариус распахнул глаза и вытаращив их, крутил головой.
   — Тебя особенное ждёт
   Во тьму исходную вернёт!
   — Почему такая несправедливость? — возмутился я.
   — Объективность не равна
   Правосудию сполна!
   Беспристрастности она -
   И совсем уж противна?! — Душегуб склонил голову и улыбнулся.
   Крылья за его спиной затрепетали.
   — Семь уплыли с этим фей,
   Их не видно по сей день!
   Это что тебе трофей,
   На чужбине гробить фей?
   Оливье не удостоил его ответом.
   — Тут и вовсе мерзкий путь,
   Страшно прошлое вернуть!
   Он указал полированным ногтем, на всё ещё ошарашенно озирающегося архивариуса.
   — Такое... трямо-ривно,
   свету источника противно!
   — Как говорил главный королевский егерь: 'Не пойму где я, кажется заблудился'. Полагаю, это ошибка... — начал архивариус.
   — А я? Что я?
   — Правосудие для тех,
   Кого не покрывает мех!
   — Немедленно прекратите эту отвратительную дискриминацию! — закричал голем.
   Приятно, когда за тебя заступаются. Особенно, если рот свело от праведного негодования. Остальные достойны кары, а я виноват исключительно в том, что оборотень. Я снова задёргал ногами, правда, с прежним успехом.
   — Последнее желание? — выкрикнул Оливье.
   — Отставить завывания! — оборвал Душегуб.
   Поднявшись над корнями, он расправил крылья. Непрозрачные, серые с красными прожилками. И в три широких взмаха подлетел к нам.
   — Здесь умирают желания!
   Через тела страдания! — ядовито добавил фей.
   И под тонкий свист его крылья почернели, а в нас полетели хлопья сажи. Запахло подгоревшим мясом. Желудок сжался. Ещё немного, и меня стошнит. Даже представлять неохота как это. Меня еще не рвало кверху ногами. Я напряг мышцы и сжался, готовясь к худшему. Но в животе неожиданно забурчало. Так бывает, когда я долго не ем. Поджелудочную тянет и подсасывает. Голова туда-сюда кружится. Этого ещё не хватало! Душегуб выкачал из меня всю энергию. За диким голодом последует превращение. Плечи и руки уже распирало, и я зашипел от боли. Обычно перевоплощение занимает часы, а тут ещё пару минут, и всё — оборотень!
   От заклятий у фея удлинились крылья и за ними протянулась пепельная дымка. Рваные клоки серой мглы разрослись на половину одуванчикового поля, заслонив перевёрнутое дерево и небо. Крылья вздрагивали, как в агонии кидая россыпи сажи.
   Разобравшись со мной, Душегуб набросился на архивариуса. Тот висел вниз головой и бледное лицо побагровело. Он хватал ртом воздух, жадно сглатывая. В горле скрежетали скребущие друг по другу когти. И хоть меня крючило из-за превращения — всё равно передернуло. Так в междумирье подбирались неведомые твари. Их до умопомрачения боялся Оливье, а меня и вовсе парализовало.
   Дядя покосился на Мровкуба и завопил:
   — Только не это!
   Лицо архивариуса полиловело. Рот так широко распахнулся, что должна была сломаться челюсть и лопнуть щёки.
   — Я не ворочусь! — пророкотал Мровкуб изменившимся голосом с чужими интонациями.
   Я бы пискнул с испугу, но плечи, руки и грудь так разнесло, что не хватало дыхания. Изменения подбирались к ногам. Скоро дойдёт до шеи. О том, что будет дальше, даже думать не хочется. Я всхлипнул, но архивариуса корёжило так, что не обращать внимания было невозможно.
   — Истинная магия! — восторгался голем.
   Изо рта Мровкуба высунулся прозрачный шар и надулся больше него самого, загородив тощее тело от фея.
   Душегуб взмахнул крыльями и взлетел повыше. На потемневшем лице застыло удивление, быстро сменившееся гневом.
   — Смеешь бороться с судьбой?
   Призываешь на зримый бой? — закричал он с такой силой, что пришлось закрыть уши руками.
   Шея надулась, и чёрная цепь впилась в кожу. Я схватился за ошейник, но только придавил пальцы. Цепь душила, вминая кадык.
   — Пускай лицезрят!
   В искореженном голосе архивариуса слышались победные нотки.
   Внутри прозрачного шара засверкали молнии.
   — Что творится? — прошипел я, силясь оттянуть ошейник.
   — Пузырь, — восхитился Евлампий, — показывает сотворение заклятий.
   — Знаю, — прохрипел я.
   Может, я далёк от магии, тем паче от всяких там тонкостей, но что такое пузырь знаю. В академии наставники вешали такие шары на студиозусов, чтобы приглядывать, как те колдуют и указывать на ошибки. А ещё пузырём наказывали! Он болтался над провинившимся, и вся академия потешалась над его невежественной волшбой.
   — Обличает мысли во время колдовства студиозусов, а для мага опузырение в бою — унизительно.
   — Знаю... — начал я.
   С лихвой глотнул унижений в академии.
   — Так же постыдно, — не обращая внимания, продолжил Евлампий, — как голые рыцари. Сражаться-то они могут... Только как врагу в глаза смотреть?
   Голозадые рыцари хохма ещё та. Волосатые ноги, торчащие из-под панциря, могли бы развеселить, если бы не давивший на горло ошейник. Хотя подсмотреть, что у другого в голове очень интересно. А уж у колдуна! Только волшебники друг друга пузырями не заклинают. Чего они там не видели? Подумал о молнии, получи.
   Я долго ждал яркой вспышки, даже забыл про цепь, но бушующая в пузыре гроза, так на поляне и не проявилась.
   — Молни пшик, — обиделся я.
   — Что? — переспросил голем. — Молния? Её не будет — не воспринимай буквально. Есть огромная книга по толкованию знаков. Не в меру остроумные колдуны называют её пузырялогией. Молния — это огромная, готовая к атаке сила, которая...
   Взвыло так, что я оглох. Сжавшись и косясь прищуренными глазами на пузырь, я мечтал исчезнуть. Рванул не он. Зато из пузыря разметало молнии и теперь на их месте бушевали бурые клубы огня. А вот фей пропал. А с ним давящее чувство голода. Дыхание наладилось и превращение отступило. Даже сила, держащая ноги, растаяла. Волшебная пыль облетела и я, вовремя подставив руки, свалился в траву.
   Отряхнувшись, я поднялся. В голове ещё звенело.
   — Что бахнуло? — будто бы тихо спросил я.
   Голем яростно жестикулировал на плече. Разевал, закрывал свою расщелину, но звук не выходил. Тряся головой, я похлопал по ушам. В одном зазвучали вопли:
   — ...магическая кувалда, никогда такого... У меня зашкалило! Чуть на камни не рассыпался!
   — Что бахнуло?
   — Архивариус его чистой силой. Потоком, шквалом магической энергии...
   Я повернулся. Мровкуб тоже встал. Пузырь взвился над его головой, кривляясь танцующими тенями, воинственно машущими мечами над поверженным врагом.
   — Совсем сбрендил, — вздохнул я.
   — Это не магия, — крикнул голем. — Он радуется!
   Оливье сидел на земле и крутил ус, погруженный в себя.
   — Зачем было шар создавать? — задал я, мучивший вопрос.
   — О! — воскликнул голем. — Мудрые чары! Заклятие помимо прочего снижает силу колдовства, чтобы студиозусы на тренировках не покалечились.
   — Где фей? — захлопал глазами я. — Почему он не лопнет пузырь?
   — Уничтожить нельзя! — торжествовал Евлампий. — Заклинание отменит только сотворивший, или оно само развеется, после поединка.
   Я оглянулся на перевернутое дерево. Корни тлели, обожженные взрывом чистой магической энергии. Лепестки вьюна пеплом кружились в воздухе. Шапки одуванчиков съежились. Трава пожелтела. Чёрный фей, сложив крылья, ворочался у корней и только поднявшись на колени, кривясь разогнулся.
   — Ошейник больше не давит, — с удовольствием массируя шею, порадовался я.
   — Выброс чистой энергии разорвал чары... Смотри! — возбужденно закричал голем.
   Душегуб передёрнул крыльями и, замахав, взмыл над землёй, поднимая вихри пепла.
   — Не туда! — взвизгнул Евлампий. — Его мысли в пузыре!
   Я повернулся к шару. Внутри взошёл одуванчик. Выросла завязь. Распустился оранжевый цветок. Закрылся бутон. Засохли лепестки. Продёрнулся белый пух. Созрели, потемнели и уплотнились семечки. Вот бы в жизни так помидоры росли, никто бы бед не знал. А то только одуванчики так самоотверженно прут. Цветок распахнулся, качнув белой головой, и запел голосом Душегуба:
   — Замерзает одинокий одуванчик на ветру.
   Потерял и кров, и пищу, проиграл свою игру.
   На прощание, еле слышно, скажет тихое: умру!
   Его тянет ближе, ближе к раскаленному костру!
   — Он ещё и разговаривает? — удивился я.
   — Он много чего может, — согласился голем.
   — Пурум бурум буру. Было плохо поутру, — фыркнул Оливье и пополз прочь.
   Прогремевшее над полем заклятье вконец обозлило чёрного фея. Красивое лицо исказилось до неузнаваемости, а крылья разрослись над поляной и, забились, поднимая воздушные вихри. От взмахов взлетели уцелевшие семена одуванчиков и сокрушительной волной покатились на нас.
   В пузыре под белыми шапками, кривилось и отчаянно рыдало лицо архивариуса.
   — Что за нытьё? — опешил я.
   — Фей развеял его магию и ударит... — попытался голем.
   Договорить он не успел. Крылья Душегуба завертелись черными смерчами, цунами из белых пушинок выросло до небес и оглушительно шелестя рухнуло на нас.
   Я прыгнул на землю, закрыв голову руками. По затылку прокатился шуршащий вал и унёсся прочь. Похолодевшая спина не хотела разгибаться, но любопытство победило, и я высунулся из травы. Туча белых семян облепила архивариуса, накатывая на него шелестящими волнами, а пузырь всё ещё парящий над его головой, показывал бой. Белоснежные крошки с белыми крыльями штурмовали седую крепость. Цеплялись длинными, длиннее их собственных тел, когтями за стены, и из камней сочились пурпурные, сияющие ручейки. Крепость в ответ крючила похожие на рот ворота, и скалила острые шипы на решётке, а набрав воздуха в казематы, неожиданно дунула, разметав пушинки направо и налево.
   — В Императорском университете исследований, — задумчиво заметил голем, — полагают что магический поединок проходит в уме волшебников, а мы видим — лишь отражение внутренней битвы.
   — Маги дерутся понарошку? — запутался я.
   Израненная крепость вырвала из земли каменные ноги и, поднявшись, двинула одной из стен, с остроконечной башней на конце, по алебастровому клину.
   — Берегись! — крикнул Евлампий.
   Пришлось сигать на землю. Я толком не разглядел угрозы, но над головой проскочил белый от пушинок ветроворот и унёсся ввысь.
   Выглянув из травы, я вжал голову в плечи. Одуванчиковый вихрь возвращался, а из-под белоснежных, пушистых шапок торчали тонкие лапы с длинными когтями.
   Кажется, я начал разбираться в знаках. Не такие уж они мудрёные, как настаивал голем. Крепость — это архивариус, а когтистые создания — одуванчики. Колдуны, конечно, странные и воображение у них чудно?е, непривычное для блёклого, но без особых неожиданностей.
   — Безупречное чарование! — с упоением отметил голем.
   Некоторым чем страннее, тем больше нравится.
   По пузырялогии выходило, что архивариус отбросил заклятье Душегуба, но одуванчики вернулись и готовили контратаку. Я не знал, куда смотреть. В пузыре, над полем пронёсся архивариус. Не как крепость, а в стариковском обличье. Вместо крыльев к рукам липли семена одуванчиков. Раздуваясь, как паруса, они несли его среди облаков в бесконечную синеву. Изо рта Мровкуба вырывались клубы пара, а кожа на руках и ногах покрылась коркой голубого инея.
   — Не останется и пепла в костровище поутру.
   Это страшно, это жутко. Вы поверьте, я не вру.
   Всё что было, есть и будет по порядку соберу,
   Навсегда его стенанья я из памяти сотру.
   Пели пикирующие одуванчики.
   Оторвавшись от зримого боя, я огляделся. Мысли опережали жизнь. Противники пока не схватились, а наоборот разошлись по дальним концам поляны. Архивариус сложил руки на груди прожигая взглядом подлетающие пушинки. Его обволакивал голубой пульсирующий ореол, и когда белое облако налетело вновь, оно мгновенно осыпалось на землю ледяными комочками.
   Всё как в пузыре.
   Ко мне подполз Оливье.
   — Доволен, волногрыза тебе между пальцев? — зло крякнул он. — Радуешься?
   — Чему? — удивился я.
   — Вытянул тварь из междумирья!
   — Кого? — не понял я.
   Оливье вздохнул, закатив глаза.
   — Надо помочь фею, — разборчиво объяснил он.
   — Он же нас погубить... — возразил я.
   Приподнявшись, дядя схватил меня за плечо.
   — Крысёныш, ты правда не сечёшь? Если тварь победит, а она победит, худо будет всем!
   — Как же? Что сделаем? — вмешался Евлампий. — Они так молниеносно колдуют, что были бы у меня волосы, непременно встали дыбом!
   — А если бы были мозги...
   Фей взмахнул крыльями и яростный крик ветра заглушил слова Оливье, поднимая одуванчики на врага. Ледяные комочки раскалывались и, раскручиваясь, взметали острые иглы когтей. Вместе с ними взлетали чёрные хлопья сажи, и перемешиваясь с белоголовыми пушинками, кружились и переплетались в сером смерче.
   Шар засверкал, высветив каменистую долину. С одной горки катились два пурпурных пятнистых яйца, с другой сбегал кружащийся серый вихрь. От столкновения у одного лопнула скорлупа, и из неё выплеснулась мгновенно зажарившаяся яичница. Я замотал головой, голод даже магию переборет. Смерч всосало в пустое яйцо, а из-под скорлупы второго проклюнулась уродливая голова. Пурпурный дракон зашипел, и выбравшись на волю, брызнул огнём.
   Оторвавшись от пузыря, я заметил, как изо рта архивариуса изверглось багровое пламя. Взвилось, изогнувшись дугой, и выплеснулось на фея сзади.
   Душегуб вскрикнул, подогнув левое крыло.
   — Я предупреждал! — закричал Оливье.
   — Как помочь? — забеспокоился Евлампий.
   — Вырвем тварь из архивариуса, тогда фей изгонит её в междумирье.
   Заложив раненое крыло за спину и пустив в архивариуса несколько агатовых молний, чёрный фей начал отступать к перевёрнутому дереву.
   Пузырь показывал грозу над морем. Волны наползали друг на друга, меряясь высотой пенных шапок. Тёмное небо изрыгало святящееся росчерки, с шипением падающие в воду.
   Архивариус начертил перед собой, вспыхнувший голубым, овал, в котором беззвучно утонули фейины молнии и грязной жижей пролились на землю, втягиваясь в почву.
   — Времени мало, — зашептал Оливье. — Ты проведёшь ритуал!
   — Я?
   — Не ори, крысёныш! Сам я не могу!
   Дядя наклонился и извлёк из бездонной сумки маску.
   — Всегда ношу с собой! — беспокойно проговорил он, протягивая мне.
   Я её хорошо знал. Шаман сделал её из цельного куска дерева и раскрасил яркими красками. Вырезанная рожа напоминала волка с оскаленной пастью, вылезшими из орбит глазами и торчащим языком.
   Я поднял маску к лицу. Знакомый запах лиственницы со Скалы советов.
   — Откуда она у вас? — растерялся я.
   — Забыл! Обменял на твоё ученичество, — усмехнулся Оливье. — Расправь уши и запоминай, судьба тридцати миров в твоих руках.
   Опять? Она уже один раз попала в мои лапы и чем всё закончилось.
   Фей отступал, выплескивая агатовые искры из крыльев. Архивариус шёл напролом, не отворачивая. Загородившись водяным щитом он медленно, но неотвратимо пёр на Душегуба, прижимая того к дереву.
   В пузыре лил дождь. Капли били по морю. Испарялись струйками пара и превращались в сверкающие тени.
   — Под маской зажмурься и читай мантру очищения. Она фиолетовая.
   — Какая...
   — Я объясню, — как всегда влез голем.
   — Когда крикну, вой и беги на архивариуса!
   — Рехнулись? — взвизгнул я, протягивая маску.
   — Заткнись, ученик, другого выхода нет!
   Он отступил от меня.
   — Я подберусь к Душегубчику и расскажу наш план...
   От грохота задрожала земля. Чёрный фей споткнулся, и молния врезались в землю перед архивариусом. Поляну тряхнуло так, что я едва устоял на ногах. Подождав, пока осядет поднявшаяся пыль, Мровкуб перескочил через яму и печатая шаги, упрямо двинулся на Душегуба.
   Оливье, пригибаясь, бросился наперерез фею.
   — Закрой глаза! Представь, что твоё тело окружает фиолетовое сияние, беги и вой!
   — Не хочу! Издеваетесь? Выть-то зачем?
   — Не ожидал от тебя такого вопроса, — признался голем. — Думал, что уж в вое-то ты разбираешься.
   — Нет, — зло ответил я, вертя в руках маску.
   Чем дольше я её держал, тем сильнее хотелось надеть. Поглотитель побери Оливье, голема и архивариуса, вместе с засевшей в нём тварью! Почему совершать безумства должен именно я?
   — Вой — разрушает похитительские чары, а при определённом умении...
   — Ладно, — пробормотал я.
   Не скажу, что убедил, но надо пробовать. У меня вспотели ладони. Маска почти кричала: 'Одень меня!' И я уже не мог сопротивляться. Руки вцепились в дерево, и сами тянули её к лицу.
   — Давай скорее, Оливье уже подобрался к фею!
   Я прижал маску к голове и облегченно выдохнул. Почти впору, только сползает на бок, закрывая левый глаз. Дядя что пытался переделать её под себя?
   Я пошёл на архивариуса, представляя фиолетовое сияние. Открыл рот, собираясь завыть, но не смог. Дыхание сперло. Вместо воя вырвался скрип, словно я кашлянул. Щеки залила краска. Что я пьяный орк? Бегать по полю и выть! Да старейшины бы со стыда под землю провалились.
   — Чего ты? — волновался голем. — Давай! Мы теряем время. Ещё чуть-чуть, и будет поздно!
   — Не могу, — смутился я.
   — Чего? — не понял Евлампий. — Завыть? Ты же оборотень! Вой!
   — Неловко, — пробормотал я.
   — Стыдно? — голем задохнулся от возмущения.
   Поймав молнии от прижатого к дереву фея, архивариус остановился.
   — Пора! — раздался его искореженный голос.
   Подняв руки, он вытянул их ладонями вниз. Пузырь над его головой засветился так ярко, что я порадовался, что не вижу одним глазом. А когда свечение померкло, проступили бордовые тени. То ли лица чародеев, то ли маски, а может, забытые чудища. Они скалились и кривились от боли. И кружились, кружились, кружились, то приближаясь, то удаляясь.
   — Власть силе! — проскрежетал Мровкуб.
   Слова эхом разнеслись по поляне. Земля покрылась изморозью, а нетронутые цветы вспыхнули пурпурным огнём.
   — Не может быть! — завопил Евлампий.
   Такой истерики в его крике я ещё не слышал.
   — Хранитель вернулся! Тревога! — голосил голем. — Останови его! Быстрее! Останови!
   Из земли к рукам архивариуса потянулись грязные струйки с копошащимися чёрными змейками. Один за одним водяные щиты сливались в огромный бурлящий ком, а агатовые молнии злобно шипели, пробегая по поверхности.
   — Вперёд! Ты оборотень! — закричал голем. — Останови хранителя Силы!
   Пузырь сверкнул, выдав пылающий Черногорск. Между старинных домов, с вычурными скатами крыш из чёрной черепицы, бежали маги в остроконечных шляпах. За ними, подвывая набегу, скакали поглотители. Нагнув рогатые бошки, они скалили клыки, и от рёва трескались стекла в окнах. Все четыре лапы лязгали по брусчатке кривыми когтями, оставляя белые полосы. А маги, подтягивая рваные мантии, лупили по поглотителям шквалом огненных шаров, молний и водяных бичей. Заклятья с шипением затягивало в раззявленные пасти, а проскочившие мимо чудовищ поджигали дома и пробивали стены.
   Неуклюжий молодой волшебник отстал от толпы и, прижимая слетающий с головы колпак, подвывая не хуже поглотителей испуганно бросился в подворотню. Добежав до конца проулка, он упёрся в тупик и, обернувшись, едва сложил заклинание. Вдоль домов метнулось чёрное облако, а волшебник, трясясь, прижался к стене. Поглотитель, клацнув зубами, враз проглотив смертельную тучу и, облизнувшись, прыгнул на молодого мага.
   Я закрыл глаза.
   — Вой! — отчаянно вопил Евлампий, а я не мог пошевелиться.
   Грязная улица и бегущий волшебник в балахоне гильдии Водолюбов снились мне долгие годы. Я хорошо помнил лицо с прыщами. Синяк под левым глазом и непослушные светлые волосы. Что всё это значит? Почему в мыслях хранителя бегает мой чародей? Кто такой этот хранитель Силы? Почему от одного его имени меня бросает в дрожь, а челюсти сводит так, что скрипят зубы?
   Стыд пропал. Исчезла поляна. Старейшины кивнули, давая молчаливое одобрение. Я не увидел, а почувствовал фиолетовое сияние. Ноги сами перешли на бег. Разомкнув веки, я взглянул в голубые небеса, на едва различимый, бледный диск луны. Впервые в жизни, не считая баловства, мне захотелось выть.
   — Давай! — кричал голем.
   Водяной ком с чёрными прожилками вытянулся вверх, превращаясь в длинную, изогнутую воронку. Мокрый хобот наклонился в сторону от архивариуса, шаря по траве. Одуванчики, до которых он дотрагивался, вспыхивали и распадались прахом.
   — Давай же! — орал Евлампий.
   Я задрал голову и завыл на бегу. Длинные, призывные рулады перешли в угрожающий рык и опять упали до воя.
   Архивариус вздрогнул. Хвост водяной воронки выскочил из рук, подпрыгнул и заскакал по полю. Хобот, изогнувшись, болтался в разные стороны, лупя по одуванчикам. Разлеталась чернеющая земля, а вывернутая с корнями трава налету разваливалась на щепотки пепла.
   Мровкуб вытянул к Душегубу раскрытые ладони, но передёрнул плечами от воя и обернулся.
   Не переставая выть, я несся на него.
   — У тебя всё получится! — кричал в ухо голем.
   Самое странное, я верил.
   Лицо архивариуса исказилось и побледнело. Краснота спадала, спускаясь к шее. Отчаянно обхватив виски, он выдал басовитое: 'Уммм!', и бледность прорезал румянец. Я вдохнул поглубже и завыл так, что зазвенело в ушах. Мровкуб еще сдавливал лицо, дёргая плечами, но уже безрезультатно. Его кожа позеленела, растеряв всю прежнюю естественность, а я победно рыкнул и побежал ещё быстрее. Тогда архивариус поднял руки и хлопнул в ладоши. По-прежнему висящий над его головой пузырь хрустнул и громогласно лопнул, подняв тучу пепла, а хобот замер в прыжке, как подрубленный и повалился на бок.
   — Власть силе! — пророкотал хранитель, и махнул от себя рукой.
   Водяной смерч дёрнулся, приподнявшись над одуванчиковым полем, дотянулся до чёрного фея и разлетелся тучей брызг. Там, куда падали капли, земля прогорала копотью и дымилась.
   Душегуб заслонился руками, почернев сильнее прежнего. Оливье нигде не было видно. А я, продолжая дико завывать, на бегу, врезался в архивариуса. Повалил, и победно зарычав, прижал к земле. В его глазах без зрачков, плескалась красная жижа, пытаясь вырваться из глазницы. Жуть!
   Переборов себя, я наклонился и, почти касаясь его лица маской, завыл. Громко и долго, как только мог. Мровкуб задёргался, пытаясь вырваться, но я крепко держал и выл пока он не обмяк. Тело будто перестало ему подчиняться, зато напряглись челюсти и заиграли желваки. Рот исказился. Дрогнули веки и, из-под них, вылезли обычные синие глаза.
   По макушке пробежал зябкий сквозняк, так что волосы встали дыбом. Качнулась серая трава, будто рядом кто-то прошёл, но обернувшись, я никого не увидел. Хотя что-то холодное коснулось плеча и тут же отпрянуло. Исчезло и мерзкое чувство.
   Успокоив надрывное дыхание, я стянул маску и пригляделся к архивариусу. Безжизненный, как старый окорок.
   — Ты справился! — с гордостью, но испуганно прошептал голем.
   — Я же оборотень.
   — Отпусти, ему не помочь, — мягко шепнул Евлампий.
   Я еще раз дотронулся до архивариуса. Он не двигался и не дышал.
   — Ты справился, ты победил, — успокаивал голем.
   — А вон тот ничтожный мотылёк! — зло бросил подошедший Оливье. — Не смог отправить тварь обратно в междумирье. Теперь хранитель будет бродить по Фейри Хаусу!
   — Нужно сообщить Последнему! — немедленно взвился Евлампий.
   — Я тебе сообщу, кишка мелководная! — повысил голос дядя.
   — Да что ты можешь? — с издевкой уточнил голем.
   — Кто эти хранители? — невпопад спросил я, переминаясь с ноги на ногу.
   С меня уже сошла бравада, и теперь клевал стыд.
   — Лучше тебе не знать, отрыжка кракена! — произнёс Оливье.
   — Узнают все! — закричал Евлампий. — Вы выпустили на волю хранителя Силы!
   Голем поднял руки над каменной башкой. Я догадался, что он вызывает тучу, чтобы связаться с судьей Тринадцатого Тёмного Объединенного мира. Оливье тоже всё понял.
   — Не узнают, — уверенно бросил он, и вынув из бездонной сумки, направил на меня деревянную игрушку, искусно вырезанную фигурку кузнеца с молотом.
   — Давно в такие не играю, — ошарашено заметил я.
   — А голем сыграет! — пояснил дядя.
   Евлампий попытался хлопнуть, но ладони так и не коснулись друг друга. Оливье нажал на крючок. Сработал механизм, и деревянный кузнец двинул молотом по наковальне. Проскочила голубая искра, и выпалила в голема. Попала между ладоней и среди камней проскочили разряды, опоясав сеткой молний тело Евлампия. Он медленно опустил руки и замер.
   — Что с ним? — вскрикнул я от неожиданности.
   Оливье спрятал деревянную игрушку, вместо неё вынув кусок вяленого мяса и, махнув им, протянул мне.
   — Подкрепись, сбледнул совсем. Нам пора убираться. Даже без твоего каменного стукача, здесь всё скоро будет кишеть магами!
   — Но... — пробормотал я, жадно пережевывая жёсткое мясо.
   — Никаких но! А то ещё про веретено расскажу! — зло предупредил дядя. — Голем очухается, но запамятовает что было. Расскажешь про хранителя Силы, заморю голодом!
   Я чуть не подавился остатками мяса и, с трудом сглотнув, кивнул.
   — Но...
   — Послушай! — уже мягче сказал Оливье. — Ты вытащил меня из междумирья, и я прощаю тебе угробленную карьеру. Если бы мог, — он потёр горло и кашлянул. — С радостью выложил бы всё про хранителей и поглотителей, но заклятье задушит меня без всяких ошейников. Так что засунь свои орочьи вопросы поглубже и помалкивай!
   Я закрыл рот и ещё раз кивнул.
   — Лучше быть живым толстолобиком, чем дохлым левиафаном, крысёныш, — по-отечески посоветовал дядя.

Глава 13. Путешествие без портала



   Голем громыхнул, подпрыгнул, покрутил руками и повернулся.
   — Что со мной?
   — Лез куда не надо, вот молнией и бахнуло! — отмахнулся дядя. — Крысёнушу чуть башку не спалило, дёшево отделался. Валим пока фей не оклемался.
   — Душегуб живой? — удивился я.
   — Что ему будет? — проворчал Оливье. — Любителя гнилой рифмы и изощрённых наказаний чарами не изведёшь.
   — Не помню молнию, — пожаловался Евлампий.
   — Остатки разума растерял, — сердобольно заметил дядя. — Чуть напрочь не заклинило!
   — Мы прошли заросли?
   — Привязался, как рыба-присоска. Засохни! Некогда по прошлому тосковать, — строго сказал Оливье.
   — Как мы выберемся? — пробормотал я, склонив голову.
   Ни на дядю, ни на голема смотреть не хотелось. Поэтому я рассматривал архивариуса. Старик бледной тенью выделялся на фоне почерневшей травы.
   — Быстро и с салютом, но придется покопаться!
   Схватив меня за шиворот, Оливье зашагал к перевернутому дереву. Я старался идти с ним в ногу, чтобы не упасть.
   — Слышал про радужный мост?
   — Его разрушили после мировой войны. Он соединял Благодатные земли и Отдельный мир, — не дав мне ничего сказать, затараторил Евлампий.
   — Точно, булыжник. Радужный мост связывал не только Благодатные земли и Отдельный мир. Три луча из Подгорного царства, Таньшана и Фейри Хауса сходились в Благодатных землях в один. Их заперли, но мы приоткроем.
   — Это запрещено! — возмутился Евлампий.
   — Освещено! — гаркнул дядя. — Было, когда тебя молнией шандарахнуло, жалко не испепелило, — вздохнул он.
   — Молния мне не вредит, только делает сильнее.
   Оливье не стал отвечать, мы подошли к перевёрнутому дереву.
   — Смотри, у земли должна быть нора, а в ней горшок.
   — Горшок? — переспросил я.
   — Горшок, — передразнил дядя.
   — Зачем нам горшок? — спросил я.
   — Для фикуса! — разозлился Оливье. — Посадим, и подождём пока в Благоград прорастёт! — и добавил сквозь сжатые губы. — Из него начинается радуга!
   — Так и есть! Но нам нельзя его выкапывать и открывать, мы же не хотим восстановить радужный мост? — вмешался Евлампий.
   — Ты оставайся, гниль подкильная! — отрезал дядя. — А я лучше отбуду.
   Он подтолкнул меня к норе.
   — Лезь!
   — Но, Отдельный мир, — засомневался я.
   — Лезь, фей очнется и закроет горшок...
   — Вы не можете быть так уверены! — возразил голем.
   — В тридцати мирах вообще ни в чём нельзя быть уверенным. Лезь!
   Я подчинился. Опустился на четвереньки и заглянул в дыру.
   — Не надо! Закон нарушать нельзя, — посуровел голем.
   Я не ответил. Вздохнул и протиснулся в нору. Желание жить — сильнее любых правил. А страх перед тёмными ямами можно и преодолеть. Тем более, это единственный путь из мира фей.
   Влажная земля скользила. Руки разъезжались, и я всё время хватался за корни и стенки норы. Не видно было не зги, поэтому полз на ощупь, то и дело стукаясь головой об потолок. Слава источнику, корячиться пришлось недолго, я долез до дна. А когда глаза привыкли к темноте передо мной предстал увесистый медный горшок с ручками и крышкой, запертый навесным замком. Как, спрашивается, его открывать? Сбоку растопырились три сундука. Большой, поменьше, ещё меньше и самый маленький. Видать феины сокровища. Бесценные, ценные и всякое барахло.
   Я подполз к самому большому, с неплотно закрытой крышкой, и заглянул внутрь.
   — Лазить в чужих вещах — преступление, — напомнил о себе голем.
   — Преступление болтать без умолку, — парировал я.
   — Наставление — не преступление! — не унимался Евлампий.
   — В рифму, — фыркнул я. — Никак от Душегуба стихоплётством заразился!
   Голем заскрипел камнями, но достойного ответа так и не придумал.
   В сундуке скрывался потёртый футляр с выдавленной монограммой: нож, продетый между зубцов вилки и опоясанный витыми буквами 'Еда для наслаждения'.
   — Это чудо! — воскликнул голем, забыв о нравоучениях.
   Я бы не согласился, но надпись интриговала. Под футляром на чёрном бархате в креплениях покоились ложки. Под крышкой крепились вилки и ножи. Комплект насчитывал тридцать приборов, без одной ложки.
   — Утерянное творение мастера Правши, — покачал головой Евлампий. — Такая ложка была у Оксаны во время боя за ключ Отдельного мира. Она сняла ею проклятье.
   — Этой ложки, как раз не хватает, — согласился я. — Интересно, как она к ней попала?
   — Какая разница, — возмутился голем. — Такому сокровищу не место в сырой норе. Все миры должны любоваться им! Забери!
   — Ты же говорил, что лазить в чужих вещах — противозаконно! — опешил я.
   — Преступление бросать столовый набор мастера Правши в грязной дыре! — завопил Евлампий.
   Я злобно на него посмотрел и закрыл футляр.
   — Бери! — прошипел голем.
   Повертев в руках дорогой футляр, я решил, что смогу его продать.
   — Чего возишься, пожиратель планктона? — закричал снаружи Оливье.
   Запихав трофей за пазуху, я развернулся и, уцепившись за ручку горшка, полез наверх. Как только я показался из норы, дядя перехватил горшок. Отнёс от дерева и небрежно шмякнул об землю.
   — Нельзя нарушать закон, — занудил Евлампий. — Даже вынужденно.
   Я прожёг голема взглядом. Проклятый лицемер вспыхнул бы, как огневой пень, обладай я магией.
   Оливье же не удостоил его даже поворотом головы, задумчиво возясь с замком.
   — Волшебный! — наконец заявил он.
   Голем облегченно выдохнул.
   — Поищем другой путь.
   Я хотел согласиться, а вот дядя — нет.
   — Утопни, замшелый валун! Разрази тебя гром, ты помощник хоть...
   — Как говорил Таньшанский казначей: 'Я всегда всем могу помочь'.
   Оливье оборвался на полуслове, и мы одновременно повернулись.
   Архивариус стоял в шаге от нас, с интересом разглядывая горшок.
   — Он не дышал, — испугался я.
   — Протухшая икра не свежеет, — подтвердил Оливье.
   — Прошу прощения, — смутился архивариус. — Как сказал избранник из Оркариума после голосования: 'Я был не совсем честен с вами'. Должен признаться, я не совсем живой.
   У меня отвисла челюсть. По-настоящему. Закрыв рот рукой, пока не потекли слюни, я сглотнул.
   — Продолжайте! — потребовал Евлампий, и я услышал знакомое шипение.
   Голем превращался.
   — Как сказал попавшийся вор: 'Не делайте преждевременных выводов', — попросил архивариус. — Я всё расскажу. Начну с того, кто я. Я не архивариус — я архив.
   От удивления голем вернулся к обычному виду.
   — Как это? — растерянно спросил он.
   — Сто лет назад высшие чародеи основали магистрат. А чтобы хранить свой архив, они создали меня. Я множество магических книг с единым разумом.
   — Никогда о таком не слышал, — громыхнул Евлампий.
   — Я тоже, — подтвердил Оливье.
   Вынув из бездонной сумки самострел гномьей работы, он прицелился в Мровкуба.
   — Как говорил один клятвопреступник: 'Истинная правда', — обиделся архивариус. — Я живу в Семисвете. Одному, с архивом не совладать, без рук то и ног. Поэтому, я наворожил гомункулов Мровкубов. Магические слуги, вроде големов, только ни на что не способные без управления, — глядя на Евлампия, уточнил он. — Для удобства, их столько же, сколько миров. Я в теле Тридцать Первого.
   — Шелуха, — бросил дядя, не опуская самострел, — Ну-ка, надави пальцем на глаз!
   Архивариус поднял руку и прижал к лицу. Ничего не произошло. Глаза так и остались голубыми.
   — Ещё раз! — скомандовал Оливье, ткнув самострел в горло Мровкубу и прижавшись вплотную.
   — Что за обряд? — удивился ничего не понимающий голем.
   — Порожний, — наконец отлепился дядя и отступил. — Как открыть замок?
   — О чём вы? — удивился Евлампий. — Кого интересует замок! Зачем вы отправились в Изумрудный мир?
   Оливье повернулся и сбросил голема с моего плеча.
   — Отвечай! — велел он, махнув на архивариуса самострелом.
   Голем забрался обратно, придерживаясь за цепочку.
   — Я веду счёт всем обидам, — насупившись, пробормотал он.
   — Как говорил Семисветский медвежатник: 'Объяснить сложно, но если позволите, я открою', — предложил Тридцать Первый Мровкуб.
   — Валяй, но учти, ты на крючке! Поплывешь не туда, подсекаю! — предупредил дядя.
   — Я буду осторожен, — пообещал архивариус.
   Он подошел ближе и склонился над замком.
   — Устройство обычное, всего три сторожевых заклятья, друг с другом не связаны...
   Пошарив вокруг, он подобрал зелёную веточку и поднес к замку.
   — Переносим магическую энергию с горшка на ветку. Замыкаем. Создаем обратный щит...
   Архивариус ещё побормотал и взмахнул рукой. Замок щёлкнул и открылся. Ветка посинела, засохла и рассыпалась пылью.
   — Подыми крышку! — скомандовал Оливье.
   Внутри горшка блестели и призывно позвякивали золотые монеты.
   — Меняй курс, книгочей бессмертный!
   Архивариус покорно отступил.
   — Закон нельзя нарушать, когда захочется, — настаивал голем. — Вы ещё ответите!
   Оливье усмехнулся и ударил прикладом самострела по замку, сбив его.
   — Спросит чайка, я отвечу, в море тоже нету счастья, — он подмигнул мне, убирая оружие в бездонную сумку. — Не всё ему невиновных пытать, пусть сам помучается, без замка-то.
   Прежде чем голем успел возмутиться, дядя присел рядом с горшком. Протянул руку и три раза щелкнул по медному боку.
   Раздался мелодичный звон. Монеты в горшке затряслись, перепрыгивая с места на место. Запахло грозой.
   — Полундра! — крикнул дядя и отскочил в сторону.
   Золото сверкнуло, и в небеса ударили семь прозрачных струй. Гудя, разлетелись перламутровые брызги. Я отступил подальше, задрав голову. Водяные столбы тянулись в вышину и растворялись на фоне голубого неба. Пока, после звона из горшка, крайний столб не потемнел до фиолетового, а другие не окрасились в синий, зелёный, жёлтый, оранжевый и красный. Чем сочнее становились цвета, тем сильнее склонялись столбы, будто ветви с созревшими плодами. Радуга блеснула и провалилась дальним концом за горизонт.
   — На абордаж! — весело вскрикнул Оливье.
   Не удостоив нас и взглядом, он подбежал к горшку, подобрал золотую монету и, сделав шаг, исчез в разноцветном сиянии.
   Я пустился следом.
   — Монета — твой билет. Без неё на мост попасть нельзя, — пояснил голем то, о чем я и сам догадался.
   — Как говорил гиппогриф перелётным птицам: 'Могу я отправиться с вами?'.
   Я обернулся. За мной, в нерешительности переступая с ноги на ногу, стоял Тридцать Первый Мровкуб. Вперёд голема ответить я не успел.
   — Ты должен пойти с нами, — сообщил он. — У меня накопилась куча вопросов.
   — Боюсь, учитель против будет, — заметил я.
   — А кого это волнует! — взъерепенился Евлампий.
   Я вздохнул. Кого бы это ни взволновало, крайним опять буду я.
   — Как говорило Трутанхеймское приведение: 'Я могу быть незаметным', — пообещал архивариус.
   Тут уж я сомневался, но голем снова меня перебил.
   — Какие хлопоты? — удивился он. — Ты так помог, а твои знания, помогут ещё больше.
   — Как говаривал хранитель мести: 'Всегда к вашим услугам'.
   Я покачал головой и, повернувшись, поднял из горшка монету. Она весила, как десять обычных.
   — Не стой столбом! — поторопил Евлампий.
   Я скривился, но шаг сделал. Спорить некогда. Меня потащило сквозь радужное сияние. Мимо пролетело перевёрнутое дерево, все ещё неподвижный силуэт Душегуба, одуванчиковое поле и заросли кустов. Я еле втянул плотный воздух. Та ещё хохма — оборотень не от ошейника задохнулся.
   — Иди! — приказал Евлампий.
   Я шагнул ещё. Перед глазами мелькнули цветочные поля с феями сборщиками нектара, а за ними, как прицепленное унеслось голубое небо, и я застрял посреди звезд. Испугавшись, я засеменил так, что радуга помчалась не хуже волшебной брусчатки. Я пискнуть не успел, как свалился с неё в густую пыль.
   — Добро пожаловать в Благодатные земли! Ты что-то не торопился? — прищурился, будто целясь в меня, Оливье.
   Я валялся у его ног. Футляр мастера Правши выпал из-под рубахи и нагло мозолил глаза.
   — Вот так-так! — недобро протянул дядя.
   Я боялся говорить, чтобы всё окончательно не испортить.
   — Язык прикусил? — осведомился он.
   — Слишком разогнался, — ответил вместо меня Евлампий.
   — Что за футляр, крысёныш? — поджав губы, допытывался Оливье.
   — Е-д-да д-ля-ля наслаждения, — еле выговорил я.
   — Правша? — удивился дядя. — Из норы Душегубчика?
   Он подхватил футляр и усмехнулся.
   — Опасная вещичка, с двумя левыми лапами, ей лучше не орудовать, — по его лицу пробежала лукавая улыбка. — Побудет у меня.
   Заглянув в футляр и цокнув языком, Оливье убрал его в бездонную сумку. Раздался писк.
   — Как не вовремя, — расстроился дядя.
   — Что случилось? — кротко спросил Евлампий.
   — Пора вносить абонентскую плату за сумку. Год прошел, а я и не заметил.
   Странно, что голем не возмутился. Я ожидал пламенной речи о том, что сокровища известного мастера должны увидеть во всех мирах. Теперь, когда его заграбастал дядя, футляр не увидит никто. Даже я. Но голем от чего-то промолчал.
   Всё ещё лежа в пыли, я поднес к лицу руку и раскрыл ладонь. Пусто! Монета испарилась. Я обиженно посмотрел на радугу. Отсюда она не выглядела яркой. Скорее блёклой, даже прозрачной.
   — После перехода монета исчезает, — пояснил Евлампий.
   Я вздохнул и встал. Во все стороны тянулась безжизненная равнина, засыпанная ворохами жирной пыли. Ни куста, ни травинки. Только серо-желтое море до самого горизонта.
   — Чего вёсла сушим? Нам ещё до Благограда грести! — гаркнул Оливье. — Руки в ноги.
   Я кивнул, как скажете, учитель. В Благоград, так в Благоград. Какая разница?
   Дядя, жестом фокусника, достал из бездонной сумки бумажный сверток и потянул за торчащую снизу ниточку. Хлопнуло, выкинув кверху синюю звезду. Помигав, она взорвалась фейерверком и растаяла без следа.
   — Карету мне... — пропел Оливье и покосившись на меня, грозно предупредил. -Даже не спрашивай, что это!
   Я кивнул и повернулся к голему.
   — Что такое абонентская плата?
   — Всё, что кладешь в бездонную сумку, хранится в специальной ячейке всемирного банка. Плата за обслуживание ячейки вносится раз в год, — будто по бумажке прочил Евлампий.
   — А как оно в ячейку попадает? — прицепился я.
   — Тайна! Банк не распространяется. Ходят слухи, что замешаны гремлины.
   Я вздохнул, поправляя рубаху. Что-то кольнуло меня в плечо. Вздрогнув, я залез за отворот рубахи и вынул жёлтое перо. Подписка. Совсем забыл о ней.
   — Чича меня убьет, — пробормотал я.
   — Когда возвратимся на корабль, ты её отдашь, — предупредил голем.
   Я кивнул. Ещё бы, но пока она у меня, взгляну одним глазком. Я взмахнул пером, и появились жёлтые буквы.
   Великий повар проклинает куском торта!
   Правители тридцати миров приносят соболезнования королевской династии Изумрудного острова. Известный мастер Оливье заколдовал короля Дарвина. До сих пор, ни одному магу не удалось вернуть монарху подвижность и дар речи. Император навсегда запретил мастеру Оливье заниматься кулинарным ремеслом. Звание величайшего повара свободно!
   Я вздохнул и пристыженно глянул на дядю. Он шагал по пыли, задрав подбородок до небес. Жаль, что так вышло, я же взаправду не хотел его подставлять. Еще раз встряхнув подписку, я прочитал:
   Переселение продолжается!
   В миры бронепояса, больше всего пострадавшие от вторжения поглотителей, продолжают пребывать всё новые и новые корабли. Недальновидные 'не освещенные источником магии' бросают насиженные земли, чтобы попытать счастья в Благограде и Семисвете. Влиятельные семьи волшебного мира, как могут пытаются им помочь, скупая, пусть и за не большие деньги, их брошенные дома...
   Я потряс головой. Понапишут галиматьи, башку сломаешь, и снова взмахнул пером.
   Загадка вкуса!
   Новый мастер покоряет тридцать миров. Он ещё не представлен высшему свету, но его запеканка Ля Ра Фейри наделала не мало шума. А троллево колено вызвало фурор на Императорском приёме в Черногорске. Кто он? Что мы знаем о нём? Только имя его поверженного наставника...
   Я не успел дочитать.
   — Что копошишься! — закричал Оливье. — Скучно идти, ща меня понесёшь!
   Я встряхнул перо и спрятал под рубаху.
   Мы не успели отойти от радуги, когда из сияния выпал архивариус. На его губах блуждала блаженная улыбка.
   — Как говорил хранитель войны: 'Как сказочно прекрасен мир!' — воскликнул он. — Сто лет в архиве прошли даром, я и не представлял, насколько он восхитителен.
   — Так и знал, что увяжется, — проворчал Оливье. — Ещё раз брякнешь про хранителей, — повысив голос, предупредил он. — Якорь в бороду вплету!
   Тридцать Первый Мровкуб спрятал улыбку и опустил глаза. Дядя, не оглядываясь, устремился вперёд. А я, призывно махнув архивариусу рукой, последовал за ним.
   В бесконечной пустоши стали попадаться прогалины с редкими клоками пожелтевшей травы. Пыль неожиданными вихрями взметалась вверх, и так же внезапно опадала. Не очень похоже на Благодатные земли.
   — До начала мировой войны, — шепотом поведал Тридцать Первый Мровкуб. — Тут благоухали сады, — он словно читал мои мысли. — Поглотители выпили из Благодатных земель всю магическую энергию.
   — Прискорбно, — поддержал голем. — Дорасскажи свою историю.
   — Чью? — удивился архивариус и хлопнул себя по боку. — После сотни лет взаперти, меня даже пыль приводит в восторг, — он пожевал губу. — Как говорил один поглотитель: 'Чтобы ничего не переврать, начну с момента сотворения'.
   — Ты помнишь, как тебя создали? — удивился Евлампий.
   — Только архив, — заморгал Мровкуб. — Его сотворили в пещере под королевским замком Семисвета.
   — В Семисвете не бывал, — вставил голем.
   — О, прекрасный мир. Меньше других пострадал от поглотителей, так что, почти такой, как до войны. Бескрайнее море и свежий ветер сами по себе волшебство!
   Скрипящая под ногами пыль, сушь и духота с лихвой доказывали его слова.
   — Я всего лишь хранил знания, — продолжал архивариус. — Но со временем их стало так много, что я создал гомункула. Назвал Мровкубом. Мров-куб. Если читать наоборот — книжный червь, — архивариус улыбнулся. — Он делал то, чего не успевал я. Знания росли, я создавал новых гомункулов. Как говорил первый волшебник: 'Сначала было интересно'. Но когда я собрал всё, что осталось после войны, стало скучно.
   — Перемена мест убивает скуку, — мудро изрёк голем.
   — Я тоже так решил! — обрадовался Тридцать Первый Мровкуб. — Я знал всё, но ничего не видел. Я решил оставить архив и отправиться в путешествие.
   — Во всех мирах были? — полюбопытствовал я.
   — Что вы, юноша, нет. Мне запретили покидать пещеру. Как говорил гном Дагар: 'Я слишком ценен, чтобы подвергать себя опасности'.
   Оливье обернулся, с интересом посмотрев на архивариуса.
   — Мешаю? — вежливо уточнил тот.
   Дядя покачал головой, но шагал уже не так прытко, прислушиваясь.
   — Как я говорил, гомункулам начали сниться сны.
   — Не может быть! — воскликнул Евлампий.
   — Как говорят в гильдии Иллюзий: 'Возможно всё!'. Я вижу то же, что и гомункулы. Им снились сны. Поначалу безобидные фантазии, а потом тот самый кошмар. У них появились страшные раны.
   — Потрясающе! Необычайно! — поразился голем.
   — Пугающе! — закончил вместо Евлампия архивариус. — Я перерыл архив, и раскопал, что до появления магов...
   — Чародеи были всегда! — провозгласил голем.
   — Всегда! — не так уверенно, подтвердил я.
   — Нет-нет. До магов были шаманы!
   — Никогда не слышал о шаманах! — раздраженно сказал голем.
   Я вжал голову в плечи. Опять он. Его вонючая задымлённая хижина и морщинистые руки с чёрными ногтями преследуют меня даже в другом мире. Его скрипучие слова: 'Властелин освободится от проклятия, когда предатель отдаст магическую силу, ненавистник подарит смелость, а наставник откроет истину', всегда со мной.
   — Может их уже и не осталось! — согласился архивариус, мотнув бородой. — Но один ещё точно есть. Шаман приходил ко мне. Каждую ночь погибал гомункул, а мне снился старик в шубе приказывающий идти на Изумрудный остров. Когда остался единственный Тридцать Первый Мровкуб, я сдался. Ничего не сказав хозяевам, я открыл портал и отправил выжившего гомункула в мир летучих обезьян. Дальше вы знаете!
   — Тяжело без помощников? — не к месту спросил я.
   — Ращу новых.
   — Неважно! — вскрикнул голем.
   — Если всё это правда, нас ждут большие неприятности, — посерьёзнел Оливье.
   — Почему это? — бросился в бой Евлампий.
   — Потому, что хозяева будут искать, куда делся их гомункул.
   Голем фыркнул, а я подумал, что дядя прав. Если пресловутый магистрат существует, страшно представить, что нас ожидает.
   — Вы правы, они захотят вернуть гомункула. Но пока я в архиве и выполняю свою работу, они ничего не знают! — пообещал архивариус.
   — Тяжело быть в двух местах одновременно...
   Дядя резко остановился, перегородив нам дорогу.
   — Как началась мировая война? — потребовал он, уставившись Мровкубу в глаза.
   — Бессмыслица! — взвился Евлампий. — Об этом знают все!
   — Бессмыслица — твоя жизнь, — бросил Оливье, не глядя в сторону голема, а продолжая в упор рассматривать архивариуса. — Если ты тот, за кого себя выдаешь, то знаешь!
   — Начало войны известно самому бестолковому студиозусу в тридцати миров, — проворчал голем.
   — Нельзя говорить об этом в присутствии юноши? — заюлил Мровкуб.
   — Заклятье не позволит, даже если захочу, — кашлянув в рукав, оборвал дядя. — Скажи одно слово. Я пойму!
   — Мировая война началась с восстания, — пробормотал Мровкуб и опустил глаза.
   Оливье кивнул.
   — Это не значит, что я тебе верю, — сказал он и пошёл дальше.
   — Какое восстание? О чём вы? — загалдел Евлампий.
   — Объясните, — не так уверенно, как он, попросил я.
   — В другой раз, — пообещал архивариус, не поднимая глаз.
   Мы догнали дядю. Голем требовал объяснений, но Мровкуб сосредоточенно молчал. Когда я уже не ожидал никакого ответа, он тихо произнес:
   — Как говорил один архивариус: 'Историю пишут победители!'. Нельзя сказать часть правды, а говорить всё, что знаю, я боюсь.
   — Нелепые оправдания! — разозлился голем.
   — Слова — это оружие, — ответил архивариус. — Как говорят чернокнижники: 'Не позволяй необдуманным речам разрушить твою жизнь'.
   Голем заскрипел камнями, но промолчал.
   — Приплыли! — оборвал наши препирательства Оливье.
   Среди пылевого моря, я не сразу различил дорогу. Только мчащая во весь опор карета, поднимая тучу пылищи, обнажала неровную каменную колею. Такой чудно?й повозки, я ещё не видел. Понятно, что лошади ни к чему, если есть магия, но колеса могли бы и оставить.
   — Заклинатик! — завизжал архивариус.
   — Нет — гвардейский бобик, — урезонил Оливье. — Ты значит ещё и фанат! Архив-болельщик! Запхни свой восторг поглубже, иначе я тебе все страницы повыдергаю? Мы итак шуму наделали, припёрлись верхом на радуге, да с фейерверком.
   Мровкуб ухватился за бороду и заткнул ею рот, выпучив глаза.
   — Нас арестуют? — совсем струсил я.
   — Закон нарушать нель...
   — Как пить дать, а твоего голема пустят на фундамент нужника, чтоб поддувало реже отворял, — рявкнул дядя.
   Карета подлетела к нам, обдав волной пыли. Не знаю заклинатик или бобик, вблизи деревянный ящик с окошками. Две синие полосы по серому борту и резные фонари на лапах-канделябрах по углам. Да герб, фруктовое дерево с короной, перевитое искрящимися молниями и травой с длинными белыми рисинами.
   — Тишина на палубе, докладываю я, — наказал Оливье.
   Мы переглянулись.
   Борт с гербом с предупредительным скрежетом отъехал в сторону, и из кареты высунулись двое гвардейцев в серых камзолах. На солнце заблестели золотые кокарды на колпаках, а в загребущих пальцах заиграли увесистые чёрные дубинки.
   — Построиться! — проревел круглолицый гвардеец с раскрасневшимся лицом.
   Из-под полей колпака стекали бисеринки пота. Хрустнув спиной, он вывалился в пыль и закряхтев, перекатывался с ноги на ногу, стуча по ладони дубинкой.
   Мы послушно вытянулись в шеренгу во главе с Оливье.
   Второй гвардеец, со скучным вдавленным лицом и острыми глазами, прошёл мимо и застыл за нашими спинами.
   — Чё приперлись? — заорал круглолицый, вперившись в дядю.
   — Упали с радуги! — в тон ему завопил Оливье, выпрямляясь.
   Я затравленно оглянулся. Бледные полосы, ещё висели над пустошью, подтверждая наше преступное проникновение в Благодатные земли.
   — С какой целью упали?
   — Всемирный банк!
    Гвардеец, переставив толстые кривые ноги, подкатил вплотную, пристально всматриваясь в единственный дядин глаз:
   — Грабить?
   — Завещание составлять! — вздохнул Оливье. — Моя карьера погибла, — печально добавил он.
   — Он говорит правду! — зачем-то добавил голем.
   — Все там будем. В повозку! — приказал круглолицый.
   — За что? — возмутился Евлампий.
   — Цвет неба своей радугой испортили!
   Второй гвардеец со вдавленным лицом и острыми глазами подтолкнул Оливье в спину. Дядя, продолжая улыбаться и корчить гримасы, поднял руки.
   — Сдаюсь! — заорал он, маршируя на месте.
   От его безумной весёлости было ещё страшнее.
   — Жуткая карета, — пробормотал я, косясь на маленькие окошки в борту.
   — Она проклятая, — прошептал архивариус. — Могущественный чародей тренировался перед гонками, а когда его оштрафовали за лихую езду, в ярости проклял кареты, сказал: 'Чтобы поганые колёса никогда не оскверняли землю и ни одно живое существо не тянуло повозки', — он покачал головой. — Сбылось, по сей день развеять не могут. Зато из них получились превосходные заклинатики.
   — Разговорчики! — рявкнул круглолицый.
   Оливье влез в карету и развалился на деревянной скамье. Я сел к окну, а рядом притулился архивариус. Гвардейцы, не сводя с нас сердитых глаз, устроились напротив. Круглолицый стукнул по крыше, и борт, скрипя, заехал на место.
   Я сглотнул, в полутьме на полу хищно блеснули цепи с застёжками для рук и ног.
   Карета дёрнулась и за окошком поднялись клубы пыли. Кандалы тоскливо брякнули и, под их унылый перезвон мимо поползла убогая пустошь.
   Мы с архивариусом и Евлампием напряженно молчали, не решаясь открывать рты при гвардейцах. Дядя, беспечно улыбаясь, насвистывал пиратский вальс: бу-бу-бу-бу-бу, бу-бу-бу-бу-бу.
   От равномерного покачивания и усталости, я начал клевать носом.
   — Потрясающе! — пробормотал архивариус.
   Я почти задавил любопытство, но несносный голем дёрнул за цепочку и глаза открылись сами собой.
   — Смотри-смотри! — скандировал он.
   — Тихо! — возмутился круглолицый гвардеец, но больше для порядка.
   Чувствовалось, что он доволен, как поражены чужемирцы. Тогда и я не смог сдержаться и взглянул в окошко. Дорога поднималась на холм, поросший вялой бесцветной травой.
   — Выгляни! — скомандовал Евлампий.
   Склонив голову набок, я сунулся в окно. От бьющего в лицо ветра слезились глаза, но пробирало даже через мерцающую пелену. На вершине взгорья, к которому поднималась карета, дымила тысячами труб стоглавая башня. Она вырастала из платформы с витой балюстрадой и тяжело опиралась на четыре колонны, подозрительно смахивающие на драконьи лапы. К каждой башне липли балконы и обвивали галереи с витражами. Крутились мельничные колёса, разбрызгивая фонтаны разноцветной пены. Змеились желоба и ржавые трубы со сверкающими колдовскими рунами. Открытые переходы, каскады с бойницами и длинные извилистые анфилады с лестницами и мостами лопались от толп чародеев в разноцветных мантиях. А над крышами башен висел, перемешиваясь из розового в голубой, густой жирный дым.
   — Благоградскую гильдию алхимиков выперли сюда возмущенные гарью и вонью горожане. Как сказал глава гильдии: 'Простакам нет дела до истины'. Представить не мог, что увижу её своими глазами, — архивариус вытер слёзы грязным рукавом.
   Мы влетели под башни алхимиков и выскочили между колонн к Благограду. Столица королевства захватила гигантскую долину между холмов. Огромные платформы поднимались из воды на толстых каменных ногах, заставленные яркими многоэтажными домами с покатыми крышами. Между ними петляли пёстрые улочки с шатрами и лавками, садами и парками. К солнцу тянулись могучие статуи в колпаках и, похожие, на мраморные деревья с перевитыми ветвями, арки. Между платформами, соперничая числом каменных левиафанов, кракенов и морских змеев, переплелись мосты и акведуки. А среди них висели бесчисленные водяные поля.
   — Благоградский рис-сырец, — шепнул архивариус. — Растёт только здесь. Из него готовят...
   — Ух приготовлю! — радостно подтвердил Оливье.
   — Угомонись! — рыкнул круглолицый.
   Я склонился перед окошком. В центре Благограда высился гигантский шар. В небо упирался купол, увенчанный кристаллами фонтана с переливающимися струями. Вода десятками водопадов сбегала по сверкающим граням и срывалась с платформы.
   — Во время вечернего прилива, — забурчал архивариус, — вода из подземных источников заливает долину под платформы, а утром сходит.
   Мы проскочили треугольные воротами украшенные золотыми ростками и жемчужными семенами риса-сырца и собрав три моста, начали взбираться на огромную башню, занимавшую всю платформу. Узкая дорога обвивала её, карабкаясь над головокружительной бездной с блестящей на дне водой.
   — Объясните, куда нас везут? — не выдержал голем.
   — В тайную канцелярию, — скривив губы, выплюнул круглолицый.
   Его толстые щёки вздрогнули от ядовитой улыбки.
   — В чём нас обвиняют? — распалился Евлампий.
   За окошками стемнело. Карета въехала в ворота и замерла, нетерпеливо трясясь на месте. Гвардеец неприязненно взглянул исподлобья:
   — У Сыча стребуешь.
   По бортам заскребли железные крюки на толстых цепях. Заскрипел механизм, карета качнулась и за окнами замелькали каменные стены. Нас опускали в колодец.
   — Кто такой Сыч? — прошептал я на ухо архивариусу.
   Мровкуб пожал плечами. Зато гвардеец, пригвоздив меня взглядом, расплылся в усмешке и прижал палец к губам.
   Я замолчал. Томительно ползли секунды, подгоняемые визгом механизма и трагическим бряцаньем цепей. Когда карета вздрогнула от удара об землю, я так изъерзался, что чуть первым не выскочил наружу. Борт отъехал, но Оливье пхнул меня обратно, и, меланхолично потянувшись, первым спрыгнул на каменный пол.
   — По одному! — скомандовал круглолицый, кивая на тёмный узкий коридор.
   Я согнулся, боясь стукнуться головой о низкий потолок, и так и брёл, щурясь под ноги и считая шаги, пока не натолкнулся на остановившегося дядю. Выглянув из-за его плеча, я захлебнулся испуганным криком. Всегда боялся попасть в пыточную, а как известно, чего боишься, то тебя и настигает. Длинный, почерневший от смрада факелов, подвал долго насмехался протяжным эхом и погрузился в зловещую тишину. Потрескавшиеся кирпичные стены ощерились зубастыми пилами, кривыми ножами и топорами палачей. У них, кособочась, будто приготовившись к броску, застыли багровые от пятен столы. Над свободным, от кривоногих стульев с гвоздями, железных шкафов, раскрывших смертоносные объятия и растяжек с ещё влажными от ужаса жертв ремнями, проходом свисали ржавые крючья и решётки с шипами.
   Сглотнув, я попятился, но дверь, безжалостно хлопнув, закрылась, заскрежетав задвигаемым засовом.
   — Проходите, гости дорогие! Кто бывал, тот не задержится, остальные вспомнят худшее!
   В дальнем тёмном углу за прожжённым оплывшими свечами столом, склонилась над заскорузлыми бумагами, седая, коротко остриженная голова.
   Подталкиваемый архивариусом, я засеменил по хрустящему полу. Под ногами скрипели грязные опилки, смердевшие гнилью и кровью. У меня даже закружилась голова. А от вкрадчивого, холодного и липкого голоса оледенела спина.
    На столе, едва не касаясь свечей, мелькали пёстрые игральные карты. Скрюченные белые пальцы с длинными жёлтыми ногтями, ловко переворачивали их рубашкой вниз, накидывая одну на другую. Когда, пиковый туз упал на червовую шестёрку, картинка ожила, из-за щита выскользнула драконья башка и сцапала одно из пурпурных сердец. С соседней бубны спрыгнул рыцарь в тяжелых доспехах и рубанул алебардой по чешуйчатой шее. За ним бросились крестовые стражники с мечами и в глазах совсем зарябило.
   — Спасибо на добром слове, и тебе зелий от хвори в достатке! — ответил Оливье.
   Седой распрямился, уставив на нас немигающие жёлтые глаза. Карты замерли и закрутились на месте, замелькали драконы, клинки и пышные платья.
   — Принесла вас радуга в недобрый час! Поди разберись кто наследник, кто предатель! Виноваты все. Особенно враги и шпионы.
   Его взгляд остановился на мне.
   — Лет пятьдесят не слышал оборотня, — обронил он, обращаясь к самому себе. — Должен представиться. Гости редкие...
   Приподнявшись, всё также крючась и вжимая голову, он сообщил:
   — Глава тайной канцелярии, Сыч!
   — Очень приятно! — отвесив шутливый поклон, пропел дядя. — Давно не виделись, пешая чайка!
   Я тоже хотел сказать, как меня зовут, но не смог. Жёлтые глаза завораживали, а от сырого подвала простудилось и умерло самообладание. Я едва держался на ногах, а себя в руках.
   — Не тужьтесь, — разрешил Сыч, нахохлившись за столом. — Оборотень Люсьен Носовский, широко известный ученик запрещённого мастера Оливье. Газеты изрыгают тонны комплиментов! — уголки его тонких губ слегка поднялись. — В заговорах, пока не отличился. Дышите вонью свободы, — он приоткрыл рот, вытягивая из ящика стола лакированную красную папку и кидая поверх карт. — А Мастер Оливье насладится ароматом казематов!
   Глава тайной канцелярии удивленно вылупил глаза.
   — Ароматом казематов? — повторил он. — Казематов ароматом!
   Воззрившись на дядю, он сдавленно сглотнул, будто что-то застряло в горле, и скривившись склонился к папке. По-моему, все сумасшедшие садисты без ума от рифм. Это пугает посильнее пыточных механизмов.
   — Обезьяны изумрудные пока не подали в мировой розыск, но радуга...
   — Такая полосатая? — беспечно уточнил дядя.
   — Семицветная, — любезно подтвердил Сыч, — запрещена! Бесстыжий Константин подговорил?
   — Кто? — перекосило Оливье.
   — Брат покойного короля. Не знал? — глава тайной канцелярии вытянул шею, прищурив один глаз. — Изворачиваешься?
   — Теряю терпение, — расстроился дядя.
   — Зря, — насупился глава тайной канцелярии, втягивая шею в плечи. — Император велит считать защитницу и Константина союзниками!
   — Чего?
   — Они изменники! — холодно сказал Сыч.
   — Хорош тролля валять! — не выдержал Оливье.
   — Посажу!
   — Что, пустозвон пернатый! — взревел дядя. — Решил отвертеться от спора?
   — Спорили праведники, где совесть хоронить, — расстроился глава тайной канцелярии. — Окститесь, задержанный.
   — Не выйдет! — закричал Оливье, наступая на Сыча. — Я создал для тебя Семисветское жаркое под лимонно-чесночным соусом. Ты бурчал, что сам бы поставил мешок риса-сырца тому, кто откроет луч радужного моста. Бурчал?
   — Пожалуй, — вяло согласился Сыч. — Константин ещё сидел на троне...
   — Я словил тебя на слове, — перебил дядя. — Мы завязали узел благородного спора и ударили по рукам! Так? — не отставал он, нависая над столом.
   — Вроде.
   — Ага! — взревел дядя и протянул руку.
   Сыч моргнул и нехотя подал свою. На ладонях вспыхнули синие нити, закрутились, заплелись в верёвку и связали руки у запястий.
   — То-то же, — кивнул Оливье. — Гони мешок?
   Глава тайной канцелярии поджал к груди скрюченный кулак и злобно заклекотал, раздражённо вертя подбородком.
   — Поглотитель тебя подери, Оливье. Снесу я тебе мешок сырца что ли?
   — Спор есть спор, — пожал плечами дядя, присаживаясь к письменному столу.
   — Короли коронуются, и низложатся... — опустив глаза, начал Сыч.
   — А сырец растёт в цене! — довольно гаркнул Оливье.
   — Чего надо? — нахохлившись, проворчал Сыч.
   — Мешок сырца.
   Глава тайной канцелярии потёр лицо руками и, надев подобие улыбки, погрозил дяде пальцем.
   — Ты послал знак синей звезды. Я встретил. Сырца у меня нет. Деньги ты не возьмёшь. Выходит, у тебя есть желание, которое я, скрепя сердцем, выполню.
   — Ты самый скучный живодёр на свете, — вздохнул Оливье.
   — Выкладывай, задержанный, — нахмурился Сыч.
   — Не выйдет благого дела, — простонал дядя. — Из мешка риса я хотел устроить Пир на весь мир.
   Глава тайной канцелярии перегнулся через стол.
   — Обезьянам будешь в уши лить! — каркнул он.
   — Что штиль, что качка, — расстроился Оливье и, мучительно всматриваясь в руку, начал загибать пальцы. — Первое, арестуешь меня со всеми положенными заклятьями и охранными чарами. Чтоб на тридцать миров прокатилось, опальный мастер в Благограде. Не прыгай от счастья! В тот же миг выпустишь под залог. Оплатишь сам!
   Сыч равнодушно кивнул.
   — Второе, после вечернего отлива мой корабль должен стоять у причала большой арены.
   Глава тайной канцелярии скривился, но согласно опустил подбородок.
   — Третье, два... — Оливье оглянулся на нас. — Три билета на завтрашний виктатлон.
   — Всё? — натужно прокряхтел Сыч.
   — Пооо-чтииии, — протянул дядя.
   Глава тайной канцелярии поджал губы, настороженно лупая глазами. Дядя с наслаждением похыкал, потёр руки, почесал бок, и, побарабанив пальцами по столу, задумчиво добавил:
   — Пусть те двое орко-гвардейца подбросят нас к банку.
   Напряженное лицо Сыча разгладилось.
   — Да будет так!
   Он протянул руку, и Оливье пожал её. Блестящая синяя верёвка развязалась, распушилась на отдельные нитки и исчезла, но дядя всё равно яростно тряс руку главы тайной канцелярии.
   — Благодатные земли — пристань моей мечты! Буду рад посетить вас снова. Готовьте цветы и дудки!
   — Тиски, щипцы и костедробилки подойдут? — с нажимом выдавил Сыч, высвобождая руку.
   Поморщившись, он убрал красную папку и, щелчком, поднял карты над столом. Дракон уже не прятался за щитом, свирепо кидаясь на всех подряд.
   — Костедробилки? Как любезно отдать самое дорогое, — тараторил Оливье, выходя из подвала. — Самый щедрый изверг в Тридцати мирах. А какой надежный и искренний, даже не скажешь, что приколдовывает. А безмерное благородство? Даже не возьмусь описывать. Слова пусты, ими сердце не покажешь...
   Под эхо его издевательской болтовни, мы вышли из коридора и влезли в карету. Следом запрыгнули круглолицый и второй гвардеец.
   — В банк! — бросил дядя и развалился на скамейке, облокотившись на меня.
   — Мы попадем на арену? — захлопал в ладоши архивариус.
   На бородатом лице застыла такая искренняя, пугливая надежда, а глаза сияли такой непосредственной радостью, что даже Оливье без лишних слов великодушно кивнул.
   Круглолицый зло долбанул по крыше, и карета поехала вверх. Цепи празднично перезванивались, а механизм добродушно фырчал, утягивая нас к вершине башни.
   — Как говорил поэт Ямбик Краткосложный: 'Объедешь даже все миры, от счастья вылезут шары, пусть развлечений миллион, но самый лучший — Виктатлон'. Я везунчик!
   — Заткнись, — беззлобно осадил дядя.
   Мы мгновенно слетели с башни и перескочили мост, похожий на распахнутую пасть морского змея. Карета затормозила на краю платформы.
   — Ваша остановка, извольте выходить, господа, — с трудом выталкивая слова, предложил круглолицый.
   Оливье выглянул в окошко.
   — Подъезжай ближе к банку, — фыркнул он. — Перед лестницей грязно. Хочешь, чтоб я сапоги испачкал? — дядя вытянул пыльный мысок.
   Гвардеец, скрипя зубами, постучал в потолок. Карета проплыла три шага и остановилась. Борт отъехал в сторону. Дядя встал, по-отечески похлопал круглолицего по плечу:
   — Пожалую тебе премию за усердие! — и вышел.
   Мы спрыгнули следом, и карета с визгом умчалась прочь. Борт закрывался на ходу.
   Оливье надул губы и вальяжно потянулся:
   — Обидчивый, как наклюкавшаяся русалка, — пожаловался он, шагая по ступеням.
   Всемирный банк раскинул длинные рукава колоннады с могучими кряжистыми колоннами на всю платформу. На левом портике, подсвечивалась вырезанная из крупных блоков: НАДЕЖНОСТЬ, а на правом возвеличенное золотым венком: ПРОЦВЕТАНИЕ. Вход украшал барельеф с источником магии. Грозно шипели водяные бичи, свистел рассерженный ветер и грохотал буйный камнепад. Вокруг него крутились четыре кольца с надетыми на них шарами. Они, то врезались в стену и исчезали, то отплывали от неё, загораясь яростным пламенем. Под барельефом сверкали сапфировые ворота с табличкой: 'Для волшебных персон'. Рядом примостились низкие белые двери.
   — Какое богатство форм! — воскликнул архивариус. — Целую чары архитектора.
   — Соглашусь, умели строить в эпоху великих волшебников, — закивал Евлампий.
   Оглянувшись на них, Оливье скомандовал:
   — Ждать здесь.

Глава 14. Полно неожиданностей



   Голем с архивариусом восторгались колоннами и барельефами, а я напряженно буравил спину Оливье. Дурное предчувствие, непонятное мне самому, не позволяло расслабиться.
   — Что приуныл? — спросил Евлампий, оторвавшись от колоннады.
   Я мотнул головой.
   — Выше нос, юноша. Как говорил первый король Благодатных земель: 'Мы в самом прекрасном из всех миров!', — воскликнул архивариус. — Он, правда, всегда добавлял: 'Благодаря мне', но это не важно.
   Я кивнул. Благоград покорял изысканной, ни на что не похожей, красотой.
   — С минуты на минуту начнётся прилив! — удовлетворившись кивком, продолжил Мровкуб. — Идёмте к балюстраде и восхитимся силой воды.
   — Не спи, — дёрнул за цепь Евлампий.
   Я бросил в голема уничтожающий взгляд, но дорогу перешёл. Облокотился о мраморные перила покрытые резной чешуей. Балясины сверкали хрусталём, заставляя жмуриться. Я перегнулся через балюстраду. Песок внизу темнел на глазах. Из земли вырывались фонтаны, блестящей в закатных лучах, воды.
   — Вот так скорость, — удивился голем.
   — Как на балу у Водолюбов, — согласился архивариус. — Уникальные источники.
   Волны кидались на опоры платформ, обнимая после разлуки. Долина погружалась под воду.
   — Жутко там, — вздрогнул я, щурясь на тёмные водовороты.
   — К кольцам на колоннах приковывают изменников, — сообщил архивариус.
   Меня передернуло.
   — Прилив? — спросил подошедший Оливье, вертя в руках бумагу с магической печатью. — Ну, смотрите! — и добавил, повернувшись ко мне. — Ученик, отойдем.
   Мы прошли вдоль балюстрады.
   — Шторм мы пережили, — вздохнул дядя. — Но я невольно задумался, как хрупка жизнь...
   Голем недоверчиво загремел камнями.
   — Я стар, — усом не поведя, продолжил Оливье. — Ты не представляешь насколько, малыш.
   Я вздохнул, настороженно глядя на дядю. Не нравится мне его доброта и вежливость. Где подвох?
   — Ты натерпелся и не доверяешь мне, — загрустил дядя. — Не виню. Я порою жесток, но поверь, желаю тебе только добра. Хочу, чтобы ты крепчал и сильнел.
   — К чему вы клоните? — не выдержал Евлампий.
   Дядя покачал головой, с упреком посмотрев на голема.
   — Ты вытащил меня из междумирья. Остановил... сам знаешь кого... Я... благодарен. Вот! — выдавил он, протягивая бумагу с магической печатью.
   Недоверчиво взглянув на свиток, я прочитал:
   Завещание!
   Я, урожденный Кристоф Оливье, удостоенный звания мастера, настоящим завещаю всё имущество, которое будет у меня ко дню смерти передать моему ученику, оборотню Люсьену Носовскому. Также завещаю ему мои звания и секретные рецепты.
   Заверено в присутствие поручителей.
   За текстом шли три неизвестных имени с вензелями и оттиск всемирного банка.
   — Прикоснись к магической печати, и завещание обретёт силу, — еле слышно выговорил дядя.
   — Наследник? — поразился я, снова перечитывая завещание.
   — Надеюсь, ты не прикончишь старика ради состояния? — пошутил Оливье.
   Я потерял дар речи. Ожидал чего угодно, но не этого.
   — Не может быть, — поразился Евлампий, тоже просматривая бумагу.
   — Мхом зенки заросли, валун? Хочешь меня обидеть? — оскорбился дядя.
   Голем зашуршал камнями, недоумённо пожимая плечами.
   Оливье победоносно улыбнулся.
   — Думали маэстро мерзавец? — в его голосе прорезались сварливые нотки. — Ну, да. Вас теперь и не переубедишь. Я об одном и мечтаю!
   Свою мечту дядя так и не рассказал. Сурово посмотрел на меня и вернулся к архивариусу.
   Я разглядывал то завещание, то голема, то снова магическую бумагу.
   — Настоящая, — глупо протянул я. — Соглашаться? — сам не зная у кого спросил я.
   — Ты же хотел стать поваром? — потребовал Евлампий.
   — Хотел, — подтвердил я.
   — Тогда коснись уже печати.
   Я кивнул. И правда, чего это я? Сам же хотел. А тут богатство и кулинарные секреты сами сыплются на голову. Так чего медлю?
   — А как же символ свободы и поглотители? — растерялся я.
   — Всё имущество Оливье, в том числе артефакт, твоё! — веско заметил Евлампий.
   — После его смерти, — резонно уточнил я.
   — Перестань, — оборвал голем. — Если он решил сделать тебя наследником, ты сможешь убедить его отдать символ свободы.
   — Думаешь? — все ещё не верил я.
   — Да что с тобой такое? — удивился Евлампий.
   Самому бы знать. Я столько раз получал по шее, что перестал верить в удачу?
   — Больно не будет? — на всякий случай спросил я.
   — Магическая печать подтверждает наследование. Отметит на бумаге магический знак, свяжет тебя с завещанием и поручителями, чтобы никто не оспорил право на наследство.
   Я кивнул. Зажмурился и приложил руку к бумаге. В подушечках кольнуло, и все чудеса. Приоткрыв глаз, я покосился на руку. Пальцы на месте, ладонь не обгорела. Не магия, а скукота!
   — Странный знак, — задумался голем. — Где-то такой уже видел.
   Я бросил взгляд на завещание. Под банковским оттиском и вензелями поручителей появились синие оскаленные зубы. Чего ожидать от оборотня. Зверская натура всегда вылезает наружу. Присмотревшись, я распознал переплетенные буквы моего имени и фамилии.
   — Так положено, — неубедительно соврал я.
   — Ты не в суде, — отмахнулся Евлампий.
   Оливье умиротворенно слушал архивариуса и смотрел на поднимающуюся воду. Приняв завещание, он мельком глянул на вензель и, широко улыбнувшись, спрятал бумагу в кошель.
   — Маги остановили отливы и увели воду в другую долину, но как сказал королевский зерновик: 'Рис стал не сырец!', пришлось вернуть всё обратно, — рассказывал Мровкуб.
   — Прогуляемся к большой арене, — перебил дядя.
   Я заглянул за балюстраду. Вода докатилась до середины огромных колонн и прибывала.
   Всемирный банк остался за спиной. Под ногами призывно дребезжала волшебная брусчатка, но даже с магией я бы не щёлкнул пальцами. Хотелось пройтись. Мост до соседней платформы изгибался волнами перил, из которых время от времени выпрыгивали самые настоящие рыбы. Я попытался ухватить одну за хвост, но она проскочила сквозь ладонь. Обман! У магов всегда так. Главное пустить пыль в глаза.
   Из-за домов возвышался гигантский шар с подкрашенным багряным закатом фонтаном.
   — Арену построили за пятьдесят лет до мировой войны. Известный в Благодатных землях строитель... — архивариус практически не умолкал.
   Его трескотня могла бы развлечь, если бы не мудрёные названия и зубодробительные имена чародеев. А так, от словесной мешанины, только мысли путались.
   — Скрепляющие арену заклятья рассыпались из-за поглотителей, но, к счастью...
   Вода поднялась до платформ, плескаясь об шар арены. Из длинной террасы торчали причалы. Пузатые, как бочки, баржи выгружали коробки и мешки. А рядом с низкими судёнышками гордо возвышалась чёрная шхуна.
   Оливье приставил ладонь ко лбу и довольно улыбнулся.
   — Точен, как гремлин в часах.
   — Для судов построили пять каналов к морю. Легендарный архитектор...
   Мы долго метались между мостами и лестницами, и к причалу вышли только к сумеркам.
   Дядя первым поднялся на трап и, заскакав по палубе, весело заголосил:
   — Свистать всех наверх!
   — Я тута, капитан!
   Поднявшись за Оливье, я обалдело уставился на боцмана. Он гордо сложил мускулистые руки на груди и жевал губу.
   — Чего надо, макак в перьях? — напрягся дядя.
   — Я предатель, — выдохнула летучая обезьяна.
    Оливье прислонился спиной к мачте:
   — Как сюда попал?
   — Я привёл в замок отравителя. Команда отреклась от меня, — Чича опустил голову. — Чтобы смыть позор, я пошёл на штурм.
   — Я так и думал, — зевнул дядя.
   — Сдохнуть хотел! — горько вымолвил боцман. — В парус поймало. Ждал смерти, но гремлин пощадил. Теперь, как он, принадлежу кораблю и его капитану.
   — Благородно, — проворчал Оливье. — Разберусь с тобой позже. Грузись в трюм и не высовывайся.
   — Так точно.
   Летучий обезьян опустив крылья, побрёл прочь, а я повернулся к дяде.
   — Что лупишься, у нас с тобой дело. А ты! — Оливье махнул на архивариуса. — Вали за боцманом.
   Мровкуб поклонился и припустил за Чичей.
   — А перья настоящие или начарованные? Как говорил погонщик с летающих городов: 'Мясо одно, только шкуры разные...'.
   Дядя обнял меня за плечо.
   — Ты на макака не смотри. Они как мальки придонные, живут по-своему. Если потерял честь, складывай крылья и об землю! — он звонко стукнул кулаком по ладони.
   — Зачем? — удивился я.
   — Для них достоинство важнее жизни, — скривился Оливье.
   — Без чести жить нельзя, — поддакнул Евлампий.
    Дядя наклонился ко мне.
   — Если тащиться за предрассудками, век будет недолог. А я хочу жить долго-долго, и не важно кого придётся утопить.
   — Так нельзя, — возмутился голем.
   — Ты считаешь? — наигранно захлопал глазами Оливье. — Скажи это Сычу.
   — Причем здесь тайная канцелярия? — не понял я.
   — Притом, по башке щитом! Видел его глаза?
   — О чём вы? — уточнил Евлампий.
   — Это тайна, — прошептал дядя. — Но я обещал открыть наследнику все секреты. Поэтому, только между нами.
   Он крепче сжал моё плечо.
   — Когда Сыч был студиозусом, его еще не звали Сыч. Не знаю его истинного имени. Он от него отрёкся.
   — Почему? — не выдержал голем.
   — По златому кочану! Из-за магии, конечно. Он учился перевоплощениям...
   — Он волшебник? — удивился я.
   — Нет! — проворчал Оливье. — Ярмарочный зазывала!
   Я невольно залился румянцем. Глупо думать, что в тридцати мирах главой тайной канцелярии может стать блёклый.
   Дядя выдержал паузу, недовольно зыркнув на меня:
   — Решил блеснуть на выпускном балу и обернуться...
   — Кем? — испугался я.
   — Не трясись, — усмехнулся Оливье. — Ночным хищником, парящим на крыльях тьмы, но вмешалась женщина.
   Я вздохнул.
   — Да. Прекрасная половина всегда появляется вовремя, — поучительно заметил дядя. — Превращения магам недоступно! Сколько не пытались, толку во, — он раскрыл сжатый кулак, в котором ничего не было. — Но Сыч был слишком талантливым и чересчур честолюбивым. Самоубийственное сочетание, надо отметить. Он готовился...
   — К этому нельзя подготовиться, — пробурчал Евлампий.
   Дядя бросил на голема сердитый взгляд.
   — У него почти выгорело, — добавил он. — Перекинулся наполовину, сил слишком много потратил, вот любимая и захотела помочь. Подпитать будущего главу тайной канцелярии.
   Я снова вздохнул.
   — Не влезь она, превратился бы... а может нет... Не все же беды от...
   — Никогда, — заявил Евлампий. — Превращаться могут только оборотни.
   — Стухни, замшелый! Без тебя все умные, — оборвал Оливье досказал. — Произнесённое заклятье обратно в глотку не заткнёшь! Сыч обзавёлся совиным желудком и клювом с когтями. Стал видеть ночью и вертеть головой за спину. Лучшие врачеватели Благодатных земель три дня возвращали ему прежний облик, но так и не справились. Кое-что не переиначили. Не знаю насчёт желудка, глаза с когтями остались. Да и клюв у него здоровый! — дядя усмехнулся. — Так-то.
   Голем покачал головой, но язык не распускал.
   Дядя театрально вздохнул:
   — За жёлтые буркалы Сычом и прозвали.
   — А девушка? — напомнил я.
   — Бросила, — оскалился Оливье.
   Я поморщился.
   — Не крючься. Я его спрашивал: 'Хочешь покончить с собой?'. Он ответил: 'Что лучше с клювом жить, чем подыхать', — дядя загадочно прищурился, закрутив ус. — Наплюй на Сыча. Сегодня сбываются мечты. Давно ищешь путь в хранилище? — поддел он. — Идём!
   — Сгораем от любопытства, — ответил голем и подмигнул мне.
   Оливье ухмыльнулся и потащил меня в кабинет. А я думал о главе тайной канцелярии. Значит, и магам не везёт в любви.
   — Как она могла так поступить? — не выдержал я.
   Дядя покровительственно посмотрел на меня.
   — Жалеешь Сыча? — спросил он. — Зря! Он бы тебя не пожалел, — и добавил, после того, как мы вошли. — Закрой дверь на защелку.
   В дядиных покоях почти ничего не изменилось. Те же котелки над столом и таинственный шкаф с ухмыляющимся черепом и костями на двери. 'Пожалеешь' прочитал я нацарапанную надпись и невольно сглотнул. На витраже по бушующим волнам реяла чёрная шхуна, а за штурвалом в зелёном камзоле, матроске и шляпе, грозно поглядывая одним глазом, застыл я.
   — Будешь вылитый маэстро, — брякнул Оливье, сдвинул кресло и, скинув шляпу поскрёб череп.
   — Как же она открывается? — шутливо спросил он.
   — Никак, — рыкнула страшная зубастая рожа, проступившая на двери.
   На меня таращились глаза-сучки, из-под которых вверх и вниз торчали обломанные острые ветки.
   — Что это? — заикаясь, промычал я, позабыв про витраж.
   — Охрана! — хохотнул дядя.
   — 'Домовой страж', — объяснил голем. — Полезешь перемелет...
   — В фарш, — согласился Оливье.
   Он нагнулся к пасти и что-то прошептал. Из деревянных зубов вырвался вздох сожаления. Рожа спряталась и дверь открылась внутрь. За ней уходила вниз винтовая лестница.
   — Проходи, — насмешливо предложил дядя.
   Я замотал головой.
   — Чувствую наведённое заклятие 'Полог отдохновения', — встрял голем.
   — Чтоб тебя тухлым левиафаном накормили, — обиделся Оливье, — всё удовольствие испортил. Я пойду первым, ученик. Гляди под ноги, если шкура дорога. В хранилище ловушек больше, чем в гильдии Иллюзий.
   — Да, учитель.
   Дядя припустил по лестнице, а я след в след скакал за ним. Даже прижал руки к груди, чтоб не влезть куда не надо.
   Тёмному сырому колодцу не было конца. Я уж боялся, что со всех сторон хлынет вода. Мы должны были пройти корабль насквозь и плыть ко дну долины.
   — Где хранилище? — не выдержал я.
   Вместо слов разнёсся жалкий писк, даже голем не расслышал. Лестница не кончалась, а колодец с каждой ступенью всё больше погружался во тьму.
   Я прочистил горло и закричал со всех сил.
   — Полундра!
   Голем встрепенулся и заголосил:
   — Полог отдохновения!
   Оливье встряхнул головой и остановился.
   — Задумался. Размечтался, — смутился он и закрутился на месте, размахивая рука.
   Темнота наматывалась на него, пока в колодце не посветлело.
   — Могли бы спускаться вечно, — объяснил голем.
   Я сглотнул.
   Лестница растворилась вслед за сумраком. Перед нами теряясь в тусклом свечении фонарей протянулся трюм. Почти такой же, как настоящий, только раз в десять длиннее и шире. Его от края до края перегораживали высокие старые шкафы с рассохшимися дверями. Между ними оставались узкие проходы, в которые я едва протиснусь боком. У стен выстроились гнилые бочки, накрытые сетями. Мешки, вёдра, бухты канатов, скрученные ковры с сундуками. Я зябко вздрогнул. Балки, перетянутые верёвками, протяжно скрипели. А за шкафами мигая бледными сполохами выделялся зелёный камень, изъеденный серыми, белыми и чёрными прожилками, закручивающимися в кольца.
   — Чувствуй себя, как дома, — беззаботно проговорил дядя. — Скоро моя жизнь станет твоей!
   — Постараюсь, — запинаясь, ответил я.
   Дядя дотянул меня до диковинного камня. Вершина как шляпка гриба, а ножка как перевёрнутый бутон цветка.
   — Зачем мы здесь? — заинтересовался Евлампий.
   — Чтобы передать ученику знания! — провозгласил Оливье. — Удостоверимся, что он достоин такой чести?
   — Как? — заволновался я.
   — Через ритуал, — успокоил дядя. — Не дёргайся, тут не междумирье, никто не укусит. Клади руки на камень и повторяй за мной.
   — Это что, объединяющий камень? — удивился Евлампий.
   Дядя закивал.
   — Что он объединяет? — запутался я.
   — Жениха с невестой, — растолковал голем.
   — Шутишь? — удивился я.
   — Нет! Молодожёны приносят на нём клятву.
   — Вот-вот, — поддержал Оливье. — Поклянись, что не предашь своего старого учителя.
   Я с сомнением перевёл глаза. Не хотелось трогать гриб. Несмотря на мёртвую серость, в нём скрывалось жуткое подобие жизни. Как жениться, касаясь этого?
   — Всю ночь здесь будем торчать? — расстроился дядя, улыбка сползла с его лица, а глаза беспокойно забегали. — Ужин пропустим!
   — Без ритуала никак? — уточнил я.
   — Ты мне не веришь? — обиделся Оливье.
   Он завернул ус, сверля меня глазами.
   — Я открыт и честен, — добавил он. — Ты мой ученик. Без ритуала в хранилище не войдёшь, 'домовой страж' передавит тебя на сосиски. И корабль не подчинится, гремлин, знаешь ли, с кем попало не якшается.
   — Но... — начал я.
   — Мы должны закончить своё дело, — продолжил за меня голем.
   — Спустить флаг, — сдался Оливье. — После ритуала я отдам символ свободы.
   Я кивнул, а голем ободряюще похлопал меня по шее.
   — Победили, — прошептал он так, чтобы не слышал дядя.
   Я положил руки на гриб.
   — Повторяй за мной! — торжественно молвил Оливье. — Посвящаю свою жизнь хранению вкуса.
   Я так и сказал.
   — Клянусь хранить знания и умения, переданные учителем. Обогащать их! — продолжил дядя. — Беру в свидетели своего учителя и присутствующих духов, клянусь не раскрывать полученных знаний. Ставлю свою жизнь, свой дух и всё, чем являюсь, на службу искусству вкуса!
   Я повторил. Гриб запульсировал, отвечая на каждое слово и разгораясь малахитовым огнём.
   — Неправильный объединяющий камень, — пробормотал голем.
   — Соединяю свою жизнь и дух с духом учителя!
   Гриб под ладонями потеплел.
   — Мы станем неразделимы! Его жизнь — моя жизнь. Его дух — мой дух! — бубнил Оливье.
   Я замялся. Камень размягчился и пальцы проваливались в шапку гриба, липли и чесались.
   — Повторяй! — приказал дядя.
   Но я хотел только оторвать руки от объединяющего камня. Тянул, тянул, но ладони будто приклеились к грибу.
   — Непредвиденная магическая активность! Высокий всплеск отрицательной энергии! — панически закричал Евлампий.
   — Повторяй за мной! — не обращая внимания на голема, велел Оливье.
   — Не хочу! — заорал я.
   — Повторяй, ученик.
   — Нет.
   — Ты не оставляешь мне выбора! — рявкнул дядя.
   — Что вы творите! — завопил голем, переходя в боевую форму.
   Я дёргался, но руки вросли в шляпку гриба.
   Оливье вытянул чёрный платок и набросил на Евлампия. Заскакали россыпи искр. Голем дико взвыл и больше не двигался.
   — Надоел, — прохрипел дядя и приставил мне саблю к горлу. — Не будешь повторять, отрежу башку, — предупредил он.
   Я всхлипнул.
   — Мы неразделимы! Его жизнь, моя жизнь. Его дух, мой дух! На веки вечные! Его дух и тело!
   Я повторил.
   — Нас разделяет одно слово. Когда учитель позовет 'Волчонка', я уйду в междумирье, а он станет мною.
   Я сказал всё до последнего слова.
   — Видишь! — обрадовался дядя. — Как оленя в тесте приготовить! А ты боялся!
   — Что-то сссо мннной? — еле выговаривая слова, из-за бившей дрожи, спросил я.
   — Сущая ерунда, — ощерился Оливье. — Забрал твоё тело! Я хранитель вкуса, крысёныш! Я бессмертный дух! Ты уничтожил мою репутацию. Я не приготовлю даже жалкого супа в моряцком притоне. Ты осквернил мою оболочку, и за это, я заберу твою!
   — А как же я? Мой дух? — завизжал я.
   — Будет вечно бродить в междумирье среди других теней! — пожал он плечами. — Ты виноват, что я остался без ремесла. Предупреждал, что за всё придется платить, и ты заплатишь, — он спрятал саблю в ножны и равнодушно глянул на меня. — Не огорчайся, твоё тело послужит тридцати мирам.
   Я захлюпал носом.
   — Да будь ты оборотнем, а не беременной феей! — брезгливо бросил дядя. — Сто лет, а до чего вы докатились! Всё вернётся туда откуда началось, попадёшь в междумирье и когда-нибудь снова провалишься внутрь источника магии! Радуйся! Никаких мучительных превращений. Тишина и вечный покой. Побудь пока здесь, подумай о жизни, а я передохну, — он хлопнул меня по плечу. — Завтра ответственный день.
   Стащив с голема платок, Оливье запихал его в бездонную сумку и пошёл к выходу из хранилища.
   Я склонился над объединяющим камнем, прижавшись лбом к рукам. Не хочу в междумирье к жутким хранителям. Разогнувшись, я упёрся ногами в основание гриба и потянул. Бесполезно. Руки застряли намертво.
   Свадебные ритуалы, да? Если голем очнётся, я его убью!
   — Что со мной? — простонал Евлампий.
   Я зло уставился на обескуражено вертящего башкой голема.
   — Что тебе будет каменный истукан, — рыкнул я.
   — А тебе? — закричал Евлампий. — Тут что шабаш чернокнижников был, от тебя за милю смертью разит!
   Я со всей дури потянул руки, но камень держал крепко накрепко.
   — Это потому, что меня убили!
   — Ты потерял рассудок! — догадался голем. — Мы найдём знахаря...
   — Он скажет одно издевательское слово, и я умру, а он заграбастает мою шкуру! Из-за тебя Дарвин проклят, а умру я!
   — Так вот для чего завещание, — будто не слыша меня, потёр подбородок Евлампий. — Ему запретили готовить, и он влезет в твоё тело, чтобы опять взяться за старое!
   — Плевать! — закричал я. — Ты понимаешь, что я исчезну?
   — Да, да, да, — согласился голем.
   — Как же, понимаешь, — прошептал я. — У тебя собственной-то жизни нет.
   Опустив лицо на руки, я постарался сосредоточиться. Что делать? Как остаться в живых?
   — Ты прав, — дрогнувшим голосом ответил Евлампий. — И никогда не было. Меня создали, чтобы служить магам. Я даже возразить им не могу. Ты всё время жаловался на ошейник, а я даже пожаловаться не могу. Любой маг скажет: 'Заткнись!', и я покорно закрою рот. Каково? А! Я ничто! Безмолвный раб! Пустое место! А у меня есть сердце! — он сорвался на крик. — Оно болит, как живое...
   — Я умру, — пробормотал я.
   — Мне очень, очень жаль! Ты единственный не смотрел на меня сверху вниз. Говорил со мной на 'ты', как с равным. Я хочу помочь, — просительно протянул Евлампий.
   — Так помоги! — не глядя ответил я.
   — Я что-нибудь придумаю, — пообещал он.
   Думай-думай. Только и остаётся, что думать.
   Я долго смотрел на тёмные шкафы у стены. Одна из дверей слетела с петель, и на выглядывавших с полок книгах лежал толстый слой грязи и пыли. Угол шкафа затянуло бахромой старой паутины.
   Я повернулся. Руки налились тяжестью и начинали болеть.
   Пол тоже покрывала пыль с отпечатками сапог. Я печально вздохнул. Скоро от меня останутся только следы в грязи. Сглотнув подступивший к горлу ком, я вспомнил о символе свободы. Валяется где-то здесь, среди никому не нужного мусора. Брошенный и забытый. Такой же, как я.
   Почему я? Не хочу умирать. Вздохнув, я перевел взгляд. Шкафы стояли на кривых ножках в виде уродливых, скрюченных карликов. Дерево потрескалось от старости, избороздив их противные лица. Рты удлинились, щепки торчали, как клыки. Глаза ввалились, как у мёртвых, а сколы на щеках выдавали ядовитую Вишнустанскую лихорадку от которой нет лекарства.
   Я вспомнил про зов. Повернул голову вправо, влево, вверх и вниз, и со всех сил зажмурился. Ну где же вы? Спасите! Пожалуйста. Я сглотнул, еле слышно пробормотав:
   — Помогите.
   Но никто не ответил. Глаза открылись сами собой. Я посмотрел на руки, скрестить не получится. Вздохнув, я перевернулся, устраиваясь поудобнее.
   — Никогда долго не задерживался дома, — проговорил я. — Отец всегда отправлял меня подальше: лавка, мастерская, академия. Я страшно переживал, думал, что мешаю ему. Они всегда шептались с шаманом, а когда я приближался — замолкали... Я его ненавидел! Вонючую шубу длинные когти, как у зверя. Ревновал! А когда заболел, он меня вылечил, а отец не отходил ни на мгновение. Спал у кровати на полу. Даже снял медальон Властелина. Я увидел, как беззаветно он меня любит. Как искренне... В письме он впервые поручил мне стоящее дело. А я его провалил! — я вздохнул. — Как теперь смотреть ему в глаза, я умру со стыда...
   — Ты умрёшь раньше, — брякнул голем и прижал каменные лапы к лицу. — Ты прав, — добавил он жалобно. — Я бесчувственный валун...
   Шкафы упирались в позеленевшие балки. Я потянул носом. Пахло затхлой сыростью и ещё чем-то неуловимо знакомым.
   — Ты не виноват. Если бы тебя любили так, как меня, твоё сердце билось бы по-настоящему, — горько сказал я.
   — Мы его опередим. Не дадим сказать то слово.
   — Как? — потребовал я.
   — Убей Оливье!
   — Убить? — закричал я, повернувшись к голему.
   — Согласен, это незаконно, — оправдывался Евлампий. — Но он сам нарушил все правила. Только кругу чернокнижников позволено применять чёрную магию!
   — Он хранитель вкуса. Что запрещено бессмертному духу? — возразил я.
   — Тем более! — не согласился голем. — Хранителям не пощады! Они ужасны! Пока их не победили вреда было не меньше, чем от поглотителей!
   Я покачал головой. Два часа назад я бы отдал последний грошик, чтобы послушать про хранителей, но сейчас они интересовали меня меньше всего.
   — Я не смогу его убить, — вяло сказал я.
   — Ты же оборотень!
   — И что? Я не могу! — совсем расстроился я.
   Опустившись на колени, я закрыл глаза.
   — Тебя никто не осудит! — еще раз попытался голем.
   — Не могу.
   — Тогда он убьет тебя, — обреченно запричитал Евлампий. — Люсьен, если бы я мог, то отдал бы свою бесполезную жизнь, чтобы ты не умирал.
   Я сглотнул.
   — Пожалуйста, подумай ещё раз, — жалобно попросил голем. — Поверь, если бы я знал другой способ... — он тяжело втянул воздух. — Но я не знаю.
   Мы больше не разговаривали. Я стоял на коленях и смотрел на шкаф. Знакомый запах. Вспомнил. Приторно, до тошноты сладкий. Так пахнет смерть.
   
   Не знаю сколько прошло времени до того, как наверху хлопнула дверь, и под тяжестью шагов заскрипели ступени.
   Оливье спустился в хранилище и подошел ко мне.
   — Доброе утро! — веселился он. — Как отдохнул?
   Я промолчал.
   — Крысеныш, ты что, обиделся? — удивился хранитель вкуса. — Ты сам хотел быть великим поваром, виртуозом, художником.
   Я посмотрел на него покрасневшими глазами. Я устал, вымотался, отчаялся и мне нечего ответить.
   — Прекратите издеваться! — заступился голем.
   — Твоё желание исполнится! Тобой буду я, но все-то подумают, что это ты! — Оливье хохотнул.
   — Почему? — уныло спросил я.
   — Потому, что ты мой ученик. Если бы ты не хотел им стать — ничего бы не получилось! Я давно подумывал сменить тело, — хранитель вкуса потряс рукой. — Это износилось. Не мог найти ученика, морем клянусь! Они хуже орков. То мрут из-за собственной тупости. То портят блюда, и я их топлю. Я отчаялся, как кракен выброшенный на берег. Но тут появился ты! Прибежал с выпученными глазами: 'Учитель, я правда хочу готовить!', и я поверил. Ты сам поверил... Ты бесподобен. Грядут перемены! Маги покрошат всех, кто бессмысленно тратит их магию. Представь, ещё пять лет, и блёклых почти не останется, оборотень будет настоящей диковинкой.
   — По-вашему, он сам виноват? Потому что захотел стать вашим учеником? — возмущенно вскрикнул Евлампий. — Это вы все задумали! Вы его погубили!
   — Жалуешься, как старый гоблин! — проворчал Оливье, встав рядом со мной. — Долой трёп. Времени нет. Нас ждут гонки.
   — Зачем? — спросил голем.
   — Не перебивай, — отрезал хранитель вкуса. — Хочешь пожить подольше? — спросил он у меня, и я кивнул. — Веди себя тихонько. Посмотрим гонки и повеселимся! А если задуришь, я тебя прикончу. Сотру в порошок бестолкового голема, а заодно и архивариуса! Понял?
   Я ещё раз кивнул.
   — Меня так просто не сотрешь! — выкрикнул Евлампий. — Я...
   — У меня есть драконья желчь, — перебил Оливье, и голем замолчал. — То-то же, — сказал дядя. — Тебе, каменюка, я рот глиной забью! — он повернулся ко мне. — Шевелись!
   — Не могу.
   — Ах, да.
   Наклонившись, дядя дотронулся до гриба и прошептал:
   — Отпусти его, пожалуйста.
   Ничего не произошло.
   — Я тебя награжу, — добавил Оливье.
   Я напряженно смотрел на гриб, но он застыл безжизненной глыбой.
   — Одного моего желания мало, — загрустил хранитель вкуса.
   Достав из-за пояса нож, он порезал палец и капнул кровью на объединяющий камень. Гриб вспыхнул зелёным пламенем, но мои руки не отпустил.
   — Мало, — задумчиво сказал Оливье. — Давай твоей добавим!
   — Прекратите эту мерзость! — не выдержал Евлампий.
   Хранитель вкуса вздохнул.
   — К сожалению, другого выхода нет.
   Не дожидаясь согласия, он полоснул меня ножом по руке. Я вздрогнул и равнодушно посмотрел на рану.
   Капля крови стекла на гриб. Он засверкал и, размягчался, пока я не вытянул руки.
   — Идём! — скомандовал Оливье.
   Я оглянулся на омертвевший гриб, и побрёл между шкафов.
   — Это последняя часть ритуала, — обречено пробормотал Евлампий.
   Я и сам догадался. Только уже всё равно, даже злости не осталось. Только усталое равнодушие.
   — Символ свободы! — отчаянно крикнул голем.
   — Он вам больше не нужен, — не останавливаясь, ответил хранитель вкуса.

Глава 15. Гонки на выживание



   Мы вышли из хранилища и поднялись по ступеням. Всего десять, а вчера были сотни. В прошлом всё по-другому. Деревья выше. Маги добрее. Варенье вкуснее. И есть два миллиарда секунд, чтобы насладиться жизнью. Сколько осталось мне, знал только Оливье.
   В дядиных покоях за нашими спинами со скрежетом захлопнулась дверь. Назад дороги нет.
   Голем не удержался и соскользнул с плеча, повиснув на цепи.
   — А как же ошейник? — закричал он, забираясь обратно. — Вы добровольно соглашаетесь на муки превращения?
   — Я, обо всём позаботился, — милостиво ответил Оливье. — Когда крысёныш свалит из тела, голод с обращениями свалят с ним, а ошейник через пару дней снимут. Ерунда!
   У меня защемило сердце. Так просто! То, от чего я страдал всю жизнь, для него пустяк. Мелочь не достойная внимания, о которой и говорить-то не стоит, голод уйдёт, превращения исчезнут. А ошейник возьмут, да снимут. Один щелчок пальцами и всё. Магия!
   — Подумай ещё раз, — прошептал голем.
   Я замотал головой. Что тут думать? Выбор небогат, либо убью я, либо меня, но я не могу.
   — Если передумаешь, намекни, у меня созрел план, — тихо добавил Евлампий.
   — Уверен, что получится? — спросил я.
   — Нет, — сконфуженно проговорил голем, — но других вариантов нет.
   Мы вышли на палубу. Утро выдалось мрачным. Небо затянули низкие мокрые облака, сыплющие зябкой моросью.
   Передёрнув плечами, я плотнее запахнул рубаху.
   Архивариус ждал у трапа, подпрыгивая от нетерпения.
   — Пойдём на утренние гонки? — с надеждой воскликнул он. — Ах, извините. Доброй погоды и приятного дня.
   — Тебе того же, — усмехнулся хранитель вкуса.
   — Прошу прощения, переволновался. Быстрее хочу на гонки.
   — Быстрее, выше, сильнее, — развеселился Оливье. — Невтерпёж?
   — Как говорили чемпионы виктатлона: 'Не дрейфят только заклинатики!'.
   — Так и есть, — согласился хранитель вкуса. — Люсьен вон тоже всю ночь не спал! Волновался! — усмехнулся он.
   Я снова кивнул, не поднимая глаз. Боялся не сдержаться. Хотелось броситься на него, вцепиться и разорвать на части. Если бы я мог! У него сабля и убийственное волшебное слово, а у меня тощее тело в ошейнике и бестолковый голем. Я вздохнул.
   — Чупакабра на душе скребёт, — закивал архивариус.
   — Поспешим! — скомандовал хранитель вкуса. — Раньше придём, толкучку обойдём.
   Как только Оливье шагнул на трап, Евлампий засопел:
   — Столкни его в воду — начинается отлив, он не выберется.
   — Совсем сдурел, — прошипел я. — Пока утонет, тысячу раз скажет Слово.
   Я испуганно оглянулся. Притопывающий от возбуждения архивариус даже ухом не повёл, глаза горели, как у зачарованного. Голем пожал плечами и, задумчиво пробурчал:
   — И впрямь скажет.
   Не знаю, на кого я больше злился. На 'доброго дядюшку' — злобного духа, пожелавшего вселиться в моё тело, или на твердокаменного голема с деревянными советами.
   — Успокойся, — посочувствовал архивариус. — Не каждый день выпадает такая удача, я тоже фанат, но ты того и гляди взорвёшься. Даже виктатлон этого не стоит!
   — Что такое виктатлон? — вырвалось у меня.
   Мровкуб уставился на меня, как на новую магическую гильдию.
   — Он не выспался, — встрял Евлампий.
   — Незнание чего-то — это не невежество! — убежденно изрёк архивариус. — Невежество — это нежелание знать!
   — Ты прав, — быстро согласился голем.
   Даже спорить не стал. Видать, тоже волнуется. Ещё бы его переживания помогали.
   Кроме шхуны корабли на причале не задерживались. Плоские баржи подходили, быстро разгружались и отчаливали, а на их место тут же приставали новые. Грузчики едва успевали закидывать тюки на транспортир, тянущийся вдоль пристани к подъёмнику. Протиснувшись между стеной из ящиков и горой мешков, мы поравнялись с Оливье. Он нагло толкался и орал на матросов.
   — Обязан просветить, — воодушевленно зашептал архивариус. — Как говорит судья виктатлона: 'Без правил соревнования бессмысленны и пресны'. Две команды...
   — Билеты недорого!
   К нам подлетел растрёпанный человек в кожаной безрукавке на голое тело.
   — Возьмите два билета, господа! В полцены отдам! У меня проблемы с погрузкой...
   Оливье отмахнулся от него.
   — Морякам свой порожняк гони!
   — Поглотителям в пасть таких умников! — отпрыгнув, выругался человек в безрукавке и припустил подальше.
   Он отчаянно кричал, подскакивая к матросам, но билеты никто не брал.
   Деревянные стойки подъёмника уходили вверх и крепились к выпирающему из шара арены широкому пандусу. Два мрачных тролля крутили истёртое колесо, толкающее шестеренчатый механизм.
   Когда платформа подъёмника коснулась причала, мы зашли на неё.
   — Возьмите два билета, господа! — насмешливо сказал хранитель вкуса, протягивая нам с архивариусом две тонкие монетки из невзрачного металла.
   Мровкуб ловко перехватил кругляш и, подбросив большим пальцем, поймал на внешнюю сторону ладони. Монетка растаяла, отпечатавшись на руке архивариуса.
   — У тебя какой номер? — с интересом спросил он.
   Я положил диск на ладонь и, ощутив приятное покалывание, всмотрелся в проявившийся рисунок. Две кареты, похожие на гвардейские, только с треугольными крыльями по низу борта, сталкивались в центре дороги. Над ними сверкали буквы 'Виктатлон' и длинная череда цифр.
   — Последняя какая? — уточнил архивариус.
   — Девятка, — неохотно ответил я.
   — Да ты везунчик! — вскрикнул Мровкуб.
   Я отвернулся. Из глаз брызнули предательские слезы. Хранитель вкуса посмотрел и заулыбался, а голем вздохнул.
   — Да что такое? — непонимающе пожал плечами архивариус. — У меня вот единица.
   — Он не выспался, — срывающимся голосом повторил Евлампий.
   Подъемник, скрипя, поднимался вверх. Тёмная шхуна гордо возвышалась над баржами. А меня мучил вопрос: 'Увижу ли её снова?'. Наверное, нет. Не знаю зачем, но Оливье тащит нас на арену не ради виктатлона.
   Я поднял голову, в прямоугольном проёме между стойками серело потемневшее небо. Оно надвигалось и нарастал назойливый шум.
   — Я же не закончил, — стукнув себя по лбу, простонал Мровкуб. — Команды стартуют с противоположных скатов арены. Вперёд вырываются 'шустрики', они собирают 'наговоры' для заклинатиков в лагере. Защитные и атакующие. Лагерь полоса у старта. За ней начинается 'побоище'. Туда заряженные 'наговорами' несутся два 'бокалома', а следом 'очарователь'. Совсем забыл, в команде пять участников...
   Я почти не слушал, ведь смерть у порога. Мне будет плевать, как играют в виктатлон, сколько магов в команде и какие правила. А если по-честному, то и плевать будет нечем. Вытерев слезы, я болезненно усмехнулся. Так хочется, чтобы ещё долго-долго было чем плевать.
   У пандуса шум превратился в крики, пение и свист.
   — Чёрно-желтые, вперёд!
    Враг от страха обомрёт!
   Сойдя с подъёмника, мы встряли в очередь. Лестницу до ворот арены запрудили болельщики.
   Перед нами шутливо переругивались шесть магов в чёрно-жёлтых шляпах с перьями. У четверых на плечах висели яркие обручи. Двое других держали длинные медные трубы. У всех шестерых бороды и лица измазаны лимонной краской.
   — У наших новый очарователь! — вякнул один из них.
   — В банке болтали, талантливый чароплет, — подтвердил другой.
   — Какой там! Свечу не зажжёт...
   Перед ними бушевали студиозусы в щегольских желтых костюмах и чёрных сапогах. Они подпрыгивали на месте и хлопали в ладоши, хором повторяя:
   — Нас победа ждет всегда
    И в пургу, и в холода!
   Маг с длинной янтарной бородой усмехнулся:
   — Молодежь, — проворчал он. — Артур, покажи класс.
   Передав длиннобородому трубу, Артур сложил руки рупором и гаркнул усиленным магией голосом.
   — Синие-синие,
    Все покрыты инеем!
    Им победы не видать!
    Тут не надо и гадать!
   Они дружно заржали, а студиозусы в щёгольских костюмах зааплодировали.
   — Обожаю искреннее веселье и взаимопонимание, — обрадовался архивариус.
   Я вздохнул. Чего ликовать? Маги в каретах таранят друг друга. Тоже мне невидаль. Когда император через Черногорск едет, всегда так.
   За болельщиками чёрно-жёлтых застыли чародеи в синих накидках с клетками длиннохвостых ультрамариновых птиц. Их бороды украшали многочисленные узлы.
   — Верят, что эти удавки в волосах удержат удачу их команды, — хихикнув, прошептал Мровкуб.
   Хотелось вдарить по блаженной роже, чтобы брызнула кровь, и он застонал от боли. Я зажмурился до белых пятен, отгоняя навязчивое ведение.
   Взявшись за концы сапфировых плащей, фанаты задрали их вверх и, замахали, прикрикивая:
   — Чёрный перед, жёлтый зад!
    Поломался агрегат!
    Он не едет, не летит!
    Тихо помер и стоит!
   Я вздрогнул. Тихо помер, как я. Вздохнув, взглянул вверх. Сквозь тусклую пелену облаков мелькнул клок голубого неба. Тоненький лучик солнца поманил и спрятался.
   Тихо помер? Ни за что! Я мотнул головой. Ни громко, ни по-другому я погибать не собираюсь! Вцеплюсь в жизнь, как оборотень! Заберу с собой проклятущего Оливье. А лучше отправлю вместо себя. Пусть тонет, а я ещё побарахтаюсь!
   Я зыркнул на хранителя вкуса. Он, усмехаясь, франтил мимо магов к воротам.
   — Отвалите, чаровашки! — громко крикнул он, толкаясь. — Мы в ложу!
   Болельщики расступились, презрительно рассматривая нас.
   Оливье, задрав подбородок, шагал ко входу на арену, напевая под нос. Он купался в завистливых взглядах и упивался привилегированным положением. Что же, пусть порадуется. Недолго осталось. Не позволю убить себя безнаказанно.
   Подняв голову, я посмотрел в серые облака. Лазурной прорехи с солнечным лучом словно никогда и не было. Ладно, пусть так. Надежда всё равно осталась. Не плачьте, небеса, я ещё потрепыхаюсь.
   Дождь усилился, не поверив обещаниям. Болельщики перестали орать, прячась от хлынувшей воды. Чёрно-жёлтые волшебники накрылись прозрачным щитом, отражающим капли. Синие колдуны сотворили сферу, на которой дождь шипел и испарялся. Блёклые схоронились под зонтами и плащами. Невзирая на непогоду, архивариус бубнил про игру.
   — Заклинатики разные, в 'бокалом' вмещаются всего два защитных 'наговора', если конечно 'шустрик' столько соберёт, а в 'очарователь' три, но только боевых. Бывает, команды жертвуют 'очарователем', чтобы усилить защиту. Другие наоборот...
   Я вжал голову в плечи. Ненавижу воду, особенно, когда льётся за шиворот.
   Оливье продолжал мурлыкать надоедливую мелодию, шагая к воротам. Хочет поселиться в моём теле — шиш ему без масла! Ещё встретит Оксану. Он даже не знает, что она предательница. А если отца или шамана? Да он такое натворит, а все подумают, что это я. Нет уж! Я повернулся к голему.
   — Какой у тебя план? — прошептал я.
   — Сделаем это во время гонок. Шумно. Все прыгают, кричат, скачут. Никто и не заметит.
   Мы подошли к воротам, и Евлампий умолк.
   Здесь не капало. Я стряхнул воду с волос.
   — Проходим по одному! — скомандовал Оливье. — Ты голоден, ученик?
   Я не успел кивнуть, как он продолжил:
   — Спросил у оборотня! Ты всегда голоден. Один старый пройдоха барыжит на арене убойными лепёшками с мясом и овощами. Я давно выпытываю рецепт, но он не поддается!
   Хотел сказать, что плюю на его тошнотные рецепты, но не успел и рта открыть. Гофрированная труба со стеклянным глазом перегородила дорогу, и я, в недоумении, остановился.
   Охрана арены рассматривала меня через стоящий на треножнике окуляр. Вращая ручки, они двигали гибкую трубу, а шарнирные ноги пританцовывали, царапая каменный помост. Подёргиваясь, гофрированный хобот сокращался, то ли обнюхивая, то ли пристально разглядывая мои штаны. Фыркнув на брючину, он перешёл к рубахе.
   — Магаскоп 86М. Последняя модель, модифицированная, — восторгался архивариус. — Безошибочно находит любые артефакты, как маг-карманник. Пока ещё никому не удалось его обмануть. По крайней мере, — задумавшись, добавил он, — В архиве таких записей нет.
   Взглянув на значок виктатлона на руке, стражник махнул:
   — Проходи!
   Пропустив меня, треножник налетел на Мровкуба, но тоже ничего не нашёл. Показав отпечатавшийся на руке билет, архивариус поклонился и последовал за мной.
   Мы встали в проёме ворот, дожидаясь Оливье. Он важничал, выставив руку со значком виктатлона. Магаскоп протянул изогнутую шею, тщательно обнюхивая его сверху вниз. Дойдя до пояса, он механически зажужжал и задёргался. А потом и вовсе запыхтел.
   — Чего расшипелся? — забеспокоился хранитель вкуса.
   — У вас бездонная сумка? — уточнил стражник.
   — Да, и что? Мой кошель, где хочу, там ношу! — возмутился Оливье.
   — Носите, где хотите, — бесстрастно ответил стражник. — Только не на арене.
   — Я всегда с ней ходил! — закричал хранитель вкуса.
   — Правила изменились. Нынче болельщики чаруют где попало. Три матча отменили! То заклинатики глохнут, то у 'очарователей' чары не действуют! Любые артефакты и всё, что озарено источником, на арене вне закона. Отдайте, пожалуйста, сумку. После гонок получите в целости и сохранности.
   — Чешую тебе от головастика, а не кошель! — гаркнул Оливье. — Где комендант арены?
   — Ваше право, — согласился стражник. — Вас отведут.
   — Ждите у входа! — сквозь зубы процедил хранитель вкуса, вцепившись в нас глазами. — Скоро вернусь.
   Он прошёл за вторым стражником в незаметную дверь в стене, и хлопнул её так, что задрожала арена. Мы сдвинулись с прохода, чтобы не мешать болельщикам.
   — Правила одни для всех! — мстительно заметил Евлампий.
   — Что ты несешь? — разозлился я. — Какие правила? Как нам разобраться с Оливье?
   Повернувшись к голему, я встретился глазами с Мровкубом.
   — Как говорил хранитель тайн с Ночных островов: 'Все мы что-то скрываем', — озабоченно заметил он.
   — Расскажи, — закряхтел Евлампий. — Оливье и его обещал грохнуть!
   — Убить? — переспросил архивариус и борода у не встала торчком. — Меня жизни лишить потруднее, чем голема. Если гомункул погибнет, я всё равно не пострадаю.
   — А я умру! — крикнул я и испуганно оглянулся.
   — Он угрожал вам, юноша! — взволнованно воскликнул архивариус.
   — Отнял тело Люсьена обрядом чёрной магии, — затараторил голем. — Одно Слово и оборотню конец!
   — Юноша не виноват, что когда-то натворили поглотители и хранители!
   Я покачал головой, как что брякнет, ещё похуже Евлампия.
   — На разглагольствование нет времени, — перебил голем. — Оливье скоро вернётся.
   — Обратитесь к страже, — предложил архивариус.
   — И что? — приуныл я.
   — Ничего, — вместо Мровкуба ответил голем. — Слово быстрее стражников!
   — Застали меня врасплох, — пожаловался архивариус. — Как говорил ловец блох с Изумрудного острова: 'Надо пятьдесят раз подумать, а потом руками хлопать'.
   — Поздно будет, — простонал я.
   — Так что же делать?
   — Убить его первыми, — ответил Евлампий.
   — Чем же вы лучше? — рассердился архивариус. — Он ещё ничего не совершил.
   — Когда сделает, — закричал я. — Будет уже поздно!
   — Что сделает? — спросил подошедший Оливье. — Я тебя предупреждал, заморыш?
   — Мы обсуждали гонки! — заступился голем. — Что будет, если 'бокалом' не успеет со щитом!
   — Представляете, недотёпа, — подыграл архивариус. — Его в кривоногую улитку превратят. Кому нужен беззаЩитный 'бокалом'?
   Хранитель вкуса зло зыркнул на нас и потопал к лестнице.
   — За мной! — бросил он через плечо.
   Беззаботный весельчак в момент стал ворчливым гоблином. Таким и помрёшь, решил я, пришло твоё время.
   Внутри арены висел гигантский мыльный пузырь с полупрозрачной, переливающейся всеми цветами радуги, горкой. На краю скатов нетерпеливо вздрагивали жёлтые кареты с чёрными крыльями, а напротив совершенно синие. Вокруг сновали маги в мантиях под цвет заклинатиков.
   К пузырю липли трибуны, мостами и лестницами соединяясь с каменным шаром арены.
   — Понапридумывали орковских правил, — пыхтел Оливье. — Мозгов, как у грудных троллей, а всё сочиняют, перед Императором выслуживаются! Такой план оборотню под хвост.
   — У оборотней нет хвостов, — не удержался Евлампий.
   — Заткнись, булыжник. Без тебя тошно, — рявкнул хранитель вкуса.
   Мы уже взобрались на два пролёта.
   — Что с тобой теперь делать? — пыхтел Оливье.
   Я не ответил, едва сдерживая ярость.
   — Пощадить! — подсказал голем.
   Хранитель вкуса невольно потянулся рукой к поясу, но, вспомнив про отобранный кошель, ещё сильнее надулся:
   — Желчи на тебя нет!
   — Не переживайте, как говорил Стародольский король воров: 'Надейтесь, и вам всё вернётся', — встрял архивариус.
   Бросив на него уничтожающий взгляд, Оливье вскарабкался дальше по лестнице.
   — Сговорились, пираты Семисветские, — прошипел он. — Грабьте меня, раздевайте до нитки...
   Пролёты вылетали из-под ног. Дыхание сбивалось. Силы кончались, и ворчание хранителя прекратилось само собой. Перила закручивались бесконечной спиралью, а лестница тянулась в другие миры. Я дышал два вдоха один выдох и смотрел под ноги, пока не упёрся взглядом в сапоги.
   — Ложа! — остановил нас стражник арены, перегородив забранный тяжёлой портьерой проход.
   Оливье грубо ткнул значок виктатлона в лицо.
   — Выкуси! — зло прохрипел он, задыхаясь.
   Стражник невозмутимо отступил.
   Оливье толкнул его плечом, запутался в портьере и кляня на чём свет стоит коменданта арены протолкнулся на новые ступени. Здесь лестница была ещё круче и уже предыдущей. Когда мы долезли до нашего балкона, тяжело дышал даже я, а хранитель вкуса едва шевелился. Он еле дошёл до сидений, и рухнул в кресло. Мы, с облегчением, сели рядом.
   — Вот это обзор! Мы в королевской ложе? — обрадовался архивариус.
   Он то не устал, он же гомункул. А я хрипел, как испорченный огневой пень, и восторга не разделял. Отвалившись на сиденье, я отдувался, как директор академии после фигурного катания.
   — И 'лагерь' и 'побоище', как на ладони! — восхищался Мровкуб.
   Я искоса посмотрел на хранителя вкуса. Он откинулся, запрокинув голову. По раскрасневшемуся лицу стекали ручьи пота. Оливье шипел сквозь зубы, проклиная главу тайной канцелярии и виктатлон.
   — Отомстил, Сычара, — бормотал он.
   Отдышавшись, я наклонился и заглянул через парапет. Балкон нависал над трибунами и выступал далеко над лестницей. Что если столкнуть его вниз? Метров пятнадцать будет. Разобьется, даже пикнуть не успеет.
   — Дождись начала гонок, — разгадав мои мысли, подсказал голем.
   Я кивнул. Потерплю немного. Чего спешить, куда он денется. Опустившись на сиденье, я покосился на хранителя вкуса. Оливье больше не задыхался, а, подперев руками подбородок, смотрел перед собой.
   — Правила, — задумчиво протянул он. — Выгодны только тому, кто их придумывает.
   — Зря... — встрял Евлампий.
   — А хотелось втихаря, — грустно закивал Оливье.
   Архивариус тоже задумался, перестав ахать, да охать надо всем подряд.
   Арену заполняли болельщики. Синие рассаживались на трибуны справа, а жёлто-чёрные слева, продолжая махать трубами, обручами, флагами и вопить кричалки.
   Я снова перегнулся через парапет. Облизал губы. Высоко. Точно разобьется, а Слово выкрикнуть успеет? Рисковать или нет. Я вздохнул.
   Оливье склонился ко мне.
   — Тяжело решиться, правда? — прошептал он.
   — На что? — похолодел я.
   — Убить, — пояснил хранитель вкуса. — Думаешь, как меня прикончить? Зря. Дерзости не хватит, шавка, а я восемь букв выпалю, и ты мертвяк. Ясно? — Его шепот стал зловещим. — Сиди и не дергайся. Ты всё равно умрешь! Разозлишь меня, сдохнешь сейчас. Понял?
   — Нет, — выкрикнул я, отпрянув.
   — Осмелела собачонка? — шикнул Оливье. — На хозяина гавкаешь? 'В', — медленно потянул он. — 'О', — и через паузу затараторил. — 'Л', 'Ч', 'О' ...
   Оставалось три буквы — 'НОК'. У меня похолодела спина. Внутренности сжались, а кости размякли. Я растёкся по креслу, не в силах даже ресницами махнуть.
   — Не надо, — жалобно попросил я.
   Мне ответил оглушительный рёв. Болельщики дружно повскакивали с мест и заорали:
   — Виктатлон!
   Оливье показал все золотые зубы в подобие улыбки и надменно кивнул.
   — Живи, пока.
   Я облегчённо выдохнул и вжался в сиденье. Трясло так, что не мог закрыть рот. Смерть схватила за ногу и уже тащила в бездну. Я чувствовал могильный холод, сковавший ступню. Ещё чуть-чуть, и меня не стало бы.
   Внутри прозрачного шара заклинатики чадили разноцветным дымом на вершинах склонов, а после второго рёва понеслись вниз. Вперёд вырвались длинные и узкие кареты, 'шустрики', заскользив к сверкающим 'наговорам'. Жёлто-чёрный с разворота втянул крутящийся белый вихрь с осенними листьями, а синий поддел на крыло огромный голубой щит со знаком гильдии Водолюбов. Исхитрившись, они нанизали ещё по два 'наговора': пару ослепительных молний, кулак голема и огненный шар, и выскочив из отмеченного флажками с палатками 'лагеря', развернулись. К ним уже спешили 'бокаломы' и 'очарователи'. Горящие искрами 'наговоры' разлетелись по заклинатикам, и они затрубили сигнал к бою. Болельщики лихо загудели в ответ.
   Меня ещё трясло. Я то и дело оглядывался на Оливье, боясь увидеть, как шевелятся губы и прочитать по ним последние три буквы, но он увлёкся виктатлоном, и молчал.
   — Пытайся, — зашептал в ухо голем.
   Я затряс головой. Ни за что. Когда хранитель вкуса произносил страшные буквы, я чуть не рехнулся от ужаса. Чувствовал, как душа отделяется от тела и уносится в мрачную тёмную пустоту междумирья. Меня передёрнуло. Попытаться? Да я теперь шею боюсь вытянуть, не то, что взглянуть за парапет.
   За флажками с мечом ходу прибавили 'бокаломы'. Синие кареты, как хищные фрегаты, поднимали тучу перламутровых брызг, а чёрно-желтые зажгли неистово бьющееся пламя на крыльях. Опять надувательство, но болельщики шалели. Трибуны гудели в одном разрушительном ритме, пока ещё не разделённые чьим-то успехом. Заклинатики отчаянно сшиблись. Синий 'бокалом' в последний миг накрыло волной ослепительных сапфировых капель, сложившихся в водяной щит. Он, с оглушительным хрустом, влетел между соперников, разбросав в стороны чёрно-желтые кареты. Не дав врагам опомниться, синий 'очарователь' засиял, окутался сетью сверкающих искр и громовым грохотом выплюнул разрезавшую 'побоище' молнию. Разогнавшийся 'шустрик' проскочил между чёрно-желтыми 'бокаломами' и понёсся к 'лагерю' соперников.
   — Если взберётся на склон, они победили! — заорал архивариус.
   Он то и дело подскакивал с сиденья и прыгал у пандуса.
   Чёрно-желтый 'очарователь' надулся, загрохотав своей молнией, но один из синих 'бокаломов' протаранил его в борт, развернул и вся мощь режущего глаза? росчерка впилась в него. Лопнувшие фонари разметало в стороны, нос кареты треснул и вспыхнул побелевшим от негодования пламенем. Синего 'бокалома' подкинуло в воздух, пронесло через шар и размазало по прозрачной стене.
   Трибуны остервенело взвыли. Протестующе заголосили дудки. Синие болельщики ревели, как шторм. Чёрно-желтые радостно кидали над головами огненные обручи, исходящие огнём и золотистым дымом.
   'Шустрики' с пламенем на крыльях, объехав свалку в центре 'побоища', тоже ринулись к вражескому 'лагерю', но перегнать соперника уже никак не могли. Длинный синий заклинатик, отчаянным виражом ушёл от огненного шара и взлетел над склоном. Карету опоясали кольца из капель, выстреливших в прозрачный купол переливающимся салютом.
   — Успех! — голосил Мровкуб.
   — Первый наш! Первый наш! — скандировали синие трибуны.
   Из распахнутых клеток вылетели птицы и пронеслись под куполом, победно клокоча.
   Архивариус повернулся ко мне.
   — Один ноль! Ещё два очка и синих не остановить...
   Он осёкся на полуслове. Счастливое лицо потускнело, седая борода, только что бодро топорщившаяся, сникла. Мровкуб сочувственно посмотрел на меня и сел. А я отвел глаза. Чего уставился? Мне его жалость не нужна. Помог бы лучше, но нет, он выше этого. Чистоплюй! Мы хуже Оливье, а он лучше.
   Я покосился на хранителя вкуса. Он уже не следил за гонками, а вперился в меня.
   — Растаяла решимость, — утвердительно протянул он. — У самого кишка тонка, так хочешь подрядить гомункула?
   — Нет! — закричал я.
   Оливье наотмашь ударил меня по лицу.
   — Заткнись! Насквозь тебя вижу! — заорал он в ответ.
   — Что вы себе позволяете? — встрял Евлампий.
   Хранитель вкуса скривился.
   — Предупреждал! Но вы двое... — он сплюнул за парапет.
   Я всё понял и сжался от страха. Убьёт меня!
   — Вы не можете так поступить! — вмешался архивариус.
   — Тебе кто разрешил вякать? — завопил Оливье. — Ты кто? Кусок мяса? Нет. Даже не мяса! Магопшик, возомнивший себя живым!
   Мровкуб резко вскочил. Его бледное лицо побелело. Глаза расширились.
   — Хозяева узнали про гомункула! Я должен вас покинуть! — закричал он.
   — Прощай! — пробормотал я.
   Он испугался. Честно говоря, я на его смелость и не рассчитывал.
   — Вали, бумажный червяк! — крикнул Оливье.
   Что-то дрогнуло в лице Мровкуба. Он перевёл взгляд с меня на хранителя вкуса.
   — Придётся уничтожить это тело, иначе вас выследят! — закричал архивариус, перекрывая шум толпы.
   Он взглянул на меня.
   — Уничтожай! — нетерпеливо крикнул Оливье.
   Я закусил губу, сдерживая дрожь.
   — Сражайся, — попросил Евлампий.
   Меня передёрнуло. Никогда не слышал у голема такого голоса. Вымученного, страдальческого. Ещё секунда, и из каменных глаз брызнут самые настоящие слезы.
   — Пожалуйста, — простонал он.
   Я изжевал губу. Надо решиться. Нельзя позволить Оливье лишить меня единственного, что ещё осталось. Выбора!
   Я кивнул. Когда архивариус исчезнет, и хранитель вкуса произнесёт заветное слово, я прыгну с парапета. Пусть эта тварь переселяется в моё мёртвое тело. Посмотрим, как ему понравится.
   Решившись, я поднял глаза на стоящего надо мной гомункула.
   — Ты спас меня! — прокричал Мровкуб. — А я спасу тебя.
   Он ловко перепрыгнул мои ноги и впился в Оливье. Пытаясь сбросить архивариуса, хранитель вкуса вскочил с сиденья. Кружась и пошатываясь, как пьяные танцоры, они вывалились в проход между трибунами.
   — Ещё встретимся! — попрощался архивариус.
   Следом за словами изо рта вырвалось пламя. Огонь жадно перекинулся на тело. Поджег ноги с руками. Победоносно заревел, будто в отместку за проигрыш чёрно-желтой команды и набросился на дядю. От жара задымился и вспыхнул зелёный камзол Оливье. Хранитель вкуса взвыл, отчаянно колотя ругами и ногами, но гомункул не чувствовал боли. Вцепившись в дядю, Мровкуб зажал ему рот. Щеки архивариуса вспухли, и он задул, как ураган, сильнее разжигая огонь.
   Пламя ревело, как сумасшедшее. Языки огня уже прожорливо лизали блестящие сапоги.
   — Спасибо, — прошептал я, сглатывая слезы.
   Трибуны рыдали и вопили. Птицы носились над прозрачным шаром, уворачиваясь от огненных обручей. Заклинатики выстроились на второй забег. Но я смотрел только на живой факел под ногами. Они ещё катались по полу, но уже не трепыхались. Пламя спало, но дымило по-прежнему. У Оливье обгорели усы, а кожа на лице вздулась белёсыми пузырями. Гомункула уже нельзя было отличить от обожженной головешки. Его ослабевшая рука сползла с изуродованного лица хранителя вкуса, и я поймал торжествующий взгляд. Вместо единственного глаза таращилось красное пятно. Без радужки, без склеры, без зрачка.
   Бледные губы Оливье вздрогнули и сложились в протяжное 'НОК'.
   Вскрикнув, я подскочил.
   — Борись! — завопил Евлампий.
   Шум арены пропал, трибуны потемнели. Между ними проскочило зелёное свечение. За сцепившимися в огненных объятиях фигурами, проступил каменный гриб. Он пульсировал, сияя ожившим изумрудом.
   Я бросился вперёд в безумной попытке дотянуться до них.
   — Гад! Я жить хочу! — дико заорал я.
   Меня пронзила жгучая боль. Внутри лопалось и горело. Хотелось рвать на себе одежду, кожу, чтобы добраться до источника мук и вырвать его. Я так голосил, что прозрачный шар арены, должен был разлететься на куски. Каждая новая секунда несла ещё более нестерпимые страдания. Скрючившись, я вцепился в парапет, под пальцами крошился камень. Сердце грохотало так, что должно было взорваться, разбросав меня кусками по трибунам. А в ушах звучал мой собственный голос:
   — Клянусь хранить знания и умения, переданные учителем. Обогащать их! Беру в свидетели своего учителя и присутствующих духов, клянусь не раскрывать полученных знаний. Ставлю свою жизнь, свой дух и всё, чем являюсь, на службу искусству вкуса! Соединяю свою жизнь и дух с духом учителя! Мы станем неразделимы! Его жизнь — моя жизнь. Его дух — мой дух! На веки вечные! Нас разделяет одно слово. Когда учитель позовет 'Волчонка', я навсегда уйду в междумирье, а он станет мною.
   С каждым словом, обезумевший, горячий, как тысяча огненных шаров, как самое сильное заклятье гильдии Огневиков пламя сваривало мою шею. Я проваливался в темноту и падал, падал, пролетая сквозь стенки миров...
   
   Открыв глаза, я удивленно кашлянул сквозь искусанные губы. Ещё жив и корчусь в своём собственном теле. Шея горит и шипит от боли. Саднит распухший лоб. Приподнявшись на локте, я огляделся.
   Валяюсь под парапетом у дядиного сидения. Голова упирается в стенку балкона. Тронув лоб, я заскулил, потирая окровавленную ладонь.
   — Ты ударился, когда падал, — подсказал Евлампий
   — Где? Кто? Почему? — еле выговорил я.
   В проходе у лестницы ещё дымились два обгоревших тела.
   — Всё перепуталось, — неуверенно проговорил голем. — Вышло не так, как...
   — А как? — потребовал я.
   Евлампий замялся, но всё же мотнул подбородком.
   — Слева, — подсказал он.
   Я повернул голову. На моём левом плече, прицепленный к чёрной цепи сидел сморщенный карлик. Такой же уродливый как кощей, только с толстым брюхом.
   — Что уставился, крысёныш! — злобно запищал он.
   Я зажмурился. Не может быть! Этого не может быть!
   — Главное, что мы победили! — воодушевленно лопотал голем, успокоительно похлопывая меня по шее. — Имущество Оливье теперь наше! У тебя есть символ свободы!
   — И что? — чуть не плача, простонал я.
   — Мы выиграли! Мы освободим оборотней и спасём тридцать миров, и никакой бессмертный дух нам больше не помешает! — закричал Евлампий.

Заключение



   Она перескочила через камень и бодро зашагала по тонкой тропке, поднимающейся на холм. Заходить через главные ворота не хотелось. Слишком много посторонних глаз. Магистрат, наверняка, разослал миньонов повсюду, и они не успокоятся, пока не вернут ключ.
   — Только это вряд ли, — пообещала Оксана.
   Защитница чувствовала, как сжимается кольцо, но через резиденцию Ордена самая короткая дорога. По-другому пробраться в схрон чистилища не удастся. Схватят раньше, чем она пересечет зал ожидания.
   У старой, замшелой стены Оксана с трудом проглотила вставший в горле ком. Слишком много воспоминаний хранила обитель защитников. Трогательных, нежных, чистых. Дядя Антуан заменил родителей, вырастил, обогрел, открыл глаза на алчность волшебников. Они высосали источник магии до суха и тянули тридцать миров в бездонную пропасть. Этому пора положить конец!
   Пройдясь вдоль каменной стены, защитница нащупала неприметный выступ и, просунув пальцы, прошептала:
   — Пусти глупую странницу, старый привратник.
   Глыбы заволновались рябью. Руку мягко пожало и выплюнуло наружу. Камни выдвинулись и ткнулись в колени защитницы. Мягко, но неживой силы хватило, чтобы отпихнуть её от резиденции.
   Потайной ход не открылся.
   — Ты рад, но не разрешаешь войти? — удивленно спросила она. — Кто запретил?
   Засохший между древних булыжников раствор вспучило. Он покрылся жёлтыми пузырями, и потёк густой жижей, пока не изогнулся в кривую, перекошенную улыбку.
   — Так, — протянула Оксана, оглядываясь.
   У подножия холма выстроились тёмные фигуры в капюшонах. Значит выследили, догнали и думают, что ловушка захлопнулась.
   — Я ведь войду! — громко крикнула она.
   Раствор втянуло в кладку, и стена потемнела, забугрилась острыми глыбами.
   Защитница покачала головой.
   — Есть другие пути, — прошептала она, складывая перекрещенные руки перед лицом.
   Резиденция почернела ещё больше. Оксана вгляделась в сверкающее голубое небо через растопыренные пальцы. Осеннее солнце устало пекло побелевшими лучами. Уже не грело, но раскидывала кривые тени. От стены тоже тянулось серое пятно, растворяясь в мохнатом боку холма.
   Защитница опустила руки. Колдуны в капюшонах цепью двинулись на неё.
   — Думаете, если вас больше, — прошептала Оксана. — Вам всё можно? Нетушки.
   Она поправила сползшую на глаза чёлку и крикнула:
   — Я никогда не была послушной девочкой!
   Чёрные капюшоны не ответили, поднимаясь всё выше.
   — Архимаг с вами, — проворчала защитница.
   Взмахнула руками и потянула к себе тень. Серое пятно изогнулось, смялось, как небрежно сложенное покрывало. Оксана сжала кулаки. Давай, ещё немного, не противься. Тень удлинилась, пошла волнами и набухла, окаменела, превратившись в угольную лестницу, обрывающуюся во тьму.
   Оксана наклонилась над жутким провалом, и помахав колдунам, безбоязненно упала в тень от стены и пропала.
   Кладка задёргалась, словно удивлённо заморгал каменный великан, и посветлела.
   Чёрные капюшоны остановились и застыли.
   Оксана торопилась. В тени долго не поторчишь, тут не постоялый двор. Мёртвая тишина сковывала холодом и высасывала магию. Любой неверный шаг, стоил жизни. Сбежав по ступеням, защитница перепрыгнула тьму провала, так отразилась в тени стена резиденции, и пошла вверх по ступеням. Движения давались нелегко. Ноги еле отрывались от лестницы, и тянули, тянули к чёрной земле. Оксана отдирала сапоги от ступеней, каждый был из чугуна и весил по пуду, и тянула, тянула вверх. Колени не хотели гнуться, а спина наоборот с каждым шагом скрючивалась, клонясь вниз. Тёмное отражение не отпускало жертву.
   — Какая прожорливая, — пропыхтела защитница, кряхтя переставив ногу.
   Каблук съехал по ступени и соскользнул с лестницы. Оксана качнулась назад. Рука сама дёрнулась к угольным перилам. Одно прикосновение, и она останется здесь навсегда. Растворится в мёртвой тени.
   Защитница почти коснулась чёрного отражения, когда её потащило вверх, сквозь каменные плиты пола. Втянуло в сводчатый зал, встряхнуло и мягко поставило на ноги.
   — Тебе не стоило приходить. Резиденция оцеплена.
   Глава Ордена замер перед овальным витражом в четверть стены. На багровых стёклах за его спиной отпечатались перекрещенные мечи, символ братства защитников. В канделябрах курились толстые красные свечи, и дым сизыми струями тянулся к высоким сводам с героической мозаикой. Чародеи, извергая огонь, воду, смерчи и камни, сметали армию поглотителей с висящих в чистом голубом небе островов, и рогатые туши сыпались на землю, ревя от ужаса и разбиваясь на острых скалах далеко внизу. У подножий сотен колонн застыли приклонённые изваяния защитников. Самые достойные последователи Ордена, когда-то смиренно защищавшие тридцать миров от всех напастей, не прося наград и почестей. Они отдали жизни за всемирное счастье, и навеки остались в этих стенах, чтобы живые всегда помнили об их доблести и отваге.
   — Знаю, — отрезала Оксана. — Но попасть туда по-другому я не могу. Я очень рада тебя видеть, дядя!
   В её глазах отразился седой мужчина. Когда-то мужественное, гордое лицо исковеркали морщины и косой шрам от губы до виска. Опущенные плечи, напряженная спина, сцепленные на груди руки, застывший, потухший взгляд, во всём сквозила обречённость. Однажды, защитница уже видела эту сковавшую изнутри муку. Тогда, ещё молодой Антуан, боясь встретиться с маленькой племянницей глазами, сказал, что её родителей больше не освещает источник магии и прижал к пахнущей дымом мантии. Прижал и много лет не отпускал. Пока испуганная светлоглазая чародеюшка не превратилась в грозного боевого мага.
   — Я тоже, — уставившись в плитку пола с теми же багровыми мечами, выдавил глава Ордена. — Очень тебя люблю, девочка! Беги скорее! Они ждали только тебя...
   — Догадалась, — оборвала Оксана. — Хотели сграбастать у стены. Не вышло. Маг мага не поборет. Придержи их, дядюш. Проход исчезнет, как только я уйду. Пусть потом рыскают, всё равно ничего не найдут. Куда им против главы Ордена, ищейкам. Пора магистрату понять, что они не всесильны!
   Главный защитник закивал.
   — Скорее, милая! Ты должна успеть!
   — Ну что ты ворчишь, — усмехнулась Оксана. — Кто тебе настроение испортил? Опять молодняк бурю в подвале устроил?
   — Нет-нет! Иди скорее, девочка! — пробормотал глава Ордена. — Буря будет здесь...
    Защитница шагнула навстречу, собираясь обнять дядю Антуана перед уходом, но тонкий свист, пронзивший мир Летающих городов, заставил её остановиться.
   Удивленно озираясь, она уставилась на главу Ордена. Он поднял побелевшее лицо с предательски блестящими глазами и надрывно закричал:
   — Беги!
   Она сделала шаг, но остановилась. Свист стих. В полутьме резиденции защитников вспыхнули красные свечи, и Оксана увидела, как в бездне мировых глубин застыл разъярённый огонь. В невообразимой вышине остановился вечно бушующий ветер. Разгладились непримиримые волны бескрайнего океана. Даже окоченевшая каменная твердь сжалась сильнее обычного.
   Оксана невольно встряхнула головой, вернее, попыталась. Тело подчинялось, но вяло, заторможено. Глаза с трудом скосились на главу Ордена. Правда, сначала защитница увидела лишь потрескавшуюся стену. Потом — оцепенелые пылинки в закостеневших отблесках свечей. Затем треснул витраж, и осколки сонно поплыли по воздуху, покачиваясь над полом. Один из острых обломков зацепился за плечо главного защитника и, сбитый с пути, завертелся вдоль руки. Столкнулся с оранжевым лучом и рассыпался в сияющую пыль.
   Оксана сощурилась. У главы Ордена бились сполохи рыжего пламени. Бесформенные завитушки изгибались буквами. Знакомыми и незнакомыми одновременно. Защитница напрягла непослушное зрение, и вялый разум с запозданием признал, что это — волшебные руны.
   Знаки светились, переливаясь от апельсинового до кровавого и, как пойманные в сети, плыли к главе Ордена. Липли друг к другу, смешивались в слова и предложения. Пока неясные, но уже читаемые. Собирались, и множились, множились, множились, оборачивая главу Ордена сверкающими письменами. Защитница складывала их в голове, пока пылающие буквы не превратились в магическую формулу.
   Оксана с трудом сглотнула. Не может быть! Заклинание обратного времени невозможно прочитать. Даже безумный волшебник, сотни лет назад придумавший пагубные чары, не смог. Для их заклятия нужны тридцать колдунов, которые будут ворожить одновременно, буква к букве, только это спасло миры от разрушения. Оксана не верила глазам, магистрату удалось невозможное. Пагубные чары заставляли все, когда-либо наложенные, заклятья измениться на противоположные.
   Не в силах перебороть заклинание обратного времени, глава Ордена тащил его к себе. Пагубные чары медленно поддавались. Они всё равно разрушали резиденцию Ордена, но не так быстро, как должны были. Рассыпалась сложенная волшебством мозаика. Распадались в прах сотканные колдовством гобелены. Трескались и крошились величественные колонны. Искривляясь, никли канделябры, а свечи оплывали лужами и испарялись. Лопались плитки на полу. Даже пыль разваливалась на ничтожные частицы и исчезала. Всё сотворенное ворожбой превращалось в ничто.
   Оксана неимоверным усилием сдвинула ногу и переставила вторую, сделав крошечный шажок. Бесполезно. Так из ловушки не выбраться. Она вспомнила своё бахвальство у стены. Хотелось кричать, орать, реветь в голос, но она не могла выдавить ни одной слезинки. Само время удивленно застыло, запретив не то, что колдовать, а даже шевелиться.
   Должны были примчаться страх, обида и уныние, но их смело удивление. Защитница смотрела, как резиденция Ордена превращается в прах, и не могла повести мизинцем. Всё закончится так? Магистрат будет вечно царствовать в тридцати мирах? А как же её планы? Длинная счастливая жизнь, любимый муж, здоровые дети. Как же они?
   Взорвался расписной свод, и трещины поползли по стенам, вгрызлись в пол, круша и разрывая каменные плиты. Вместе с залом рассыпало?сь изумление, а на его место вползал запоздалый ужас. Из глаз лениво потекли слезы отчаяния.
   Грохот неожиданно стих. Облако золотых рун, окружавшее главного защитника, затрепетало. Тесно собранные буквы раздались, и Оксана увидела дядю Антуана. На перекошенном лице выделялись лишь потемневшие глаза. Вваленные щеки вздрогнули, подбородок едва заметно дёрнулся, и губы растянулись в ободряющей улыбке.
   — 'Беги'! — бесшумно произнес он.
   Формула пагубных чар растеряла золотой блеск и потемнела. Тяжкое давление обратного времени ослабло. Оксана сдвинула негнущиеся ноги, и бросилась к главе Ордена. Из-под жадно подёргивающихся букв прилетел отчаянный вопль:
   — Нет!
   Она остановилась, поджав дрожащие губы. Ей не надо было объяснять. В тусклых рунах защитница всё видела сама. Дядя не мог защититься. Не мог напасть. Не мог остановить заклинание. Даже сдержать. Чтобы спасти её, дать несколько лишний мгновений, он направил пагубные чары на себя. Все заклятья, произнесенные им за долгую жизнь, обернулись против него. И пока они яростно рвали, жгли и кромсали его умирающее тело, его любимая девочка могла убежать.
   Оксана проглотила слёзы и сжав зубы, заставила непослушные ноги двигаться.
   — Беги! Беги! Беги! — повторяла она.
   Перепрыгнув через провал, с остатками мозаики 'На страже тридцати миров', защитница перелезла через сорванную с петель дверь и кубарем скатилась по лестнице в подвал.
   Подскочив, обдирая руки об каменное крошево, она бросилась к туннелю. Оставалось несколько шагов, когда резиденцию сотряс бесшумный взрыв. Глава Ордена не выдержал, сгинул, не простояв ещё несколько самых важных мгновений.
   Тяжесть обратного времени придавила к полу. Проковыляв по инерции несколько шагов, Оксана вплыла под арку. В темноте подвала сияли волшебные врата.
   Ноги продирались сквозь вязкий кисель и каждый шаг отдавался болью. Над головой с грохотом валились колонны и осыпались витражи. Зал защитников превращался в воспоминания. А с ним рушились последние надежды и сомнения. Маг не только поборет, но и уничтожит мага.
   Она тянулась к светящемуся порталу, превозмогая безысходность, толкая непокорное тело к спасению.
   Блещущее марево колдовского перехода уже касалось пальцев вытянутой руки, когда над головой обрушился потолок. Обломки вместе с пылью, щепками и мусором повалились вниз, и серая мгла окутала подвал.
   Резиденция сложилась внутрь, растворяясь в безжалостном колдовстве обратного времени, и скоро на холме не осталось ничего, к чему когда-либо прикасалась магия.  []




Если вам понравилось, напишите комментарий, поставьте лайк, добавьте в "избранное". А если хотите продолжение 2 часть тут

С уважением, Роман Смеклоф

Оценка: 7.21*6  Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
Э.Бланк "Пленница чужого мира" О.Копылова "Невеста звездного принца" А.Позин "Меч Тамерлана.Крестьянский сын,дворянская дочь"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"