Аннотация: Ванька подрос. Ему уже 12 лет. Теперь он тоже один из спасателей.
Пошёл Иван-царевич стеречь отцовский сад...
Было у отца три сына. Как в сказке. И до поры до времени это было в самом деле похоже на сказку.
Когда у Петра родился сын, он почувствовал великую окрылённость. Наследник - первый и главный кирпичик мужского предназначения.
Через несколько лет второго сына Пётр принял с не меньшей благодарностью судьбе. Возвёл просторный дом, не дом - хоромы.
Трудно было растить двоих детей, да радость это такая, перед которой меркнут любые невзгоды и лишения.
И когда появился третий сын, радость Петра утроилась.
Младший ребёнок оказался кротким и непритязательным, с ангельской улыбкой, от которой, казалось, солнце восходит. Даже плакать нормально не умел: сморщит личико, выгнет обиженно губы - и снова улыбается.
В честь рождения третьего сына посадил Пётр сад.
Мальчики росли на зависть хорошие.
Если старшие были просто сыновьями, которые рано или поздно покинут отцовское гнездо, то младший, Ванька, рос, чтобы стать хранителем родового очага, принцем своего крестьянского рода, предназначенным обеспечить его продолжение.
Красивый, ласковый. Золотые кудри до плеч, изумрудные глаза, жемчужные зубы. Ангел во плоти! Будущая гроза девчонок. Подолгу резвился он в отцовском саду, а став постарше, помогал окапывать деревья, белить их стволы по весне, убирать урожай яблок по осени. Только вот обрезать лишние ветви, чтобы придавать деревьям красоту, не любил. Считал, что боль им причиняют, не позволяя расти так, как они этого хотят. Не обратил тогда отец внимания на странность. Припомнил значительно позднее.
Однажды обнаружилась убыль яблок в саду. Спросил Пётр любимого сына, и тот ответил со всей своей прямотой и раскаянием:
- Я друга своего угостил, папа...
Не очень обрадовала Петра такая новость: добро из дома для чужих выносить, когда сам он из сил выбивается, стараясь обеспечить семью. Но свыкся он, конечно, с этой мыслью. Вечером в присутствии старших сыновей поделился вестью о щедрости и бескорыстии их младшего брата.
Старший армию отслужил, теперь в училище учился. Настоящий боец, уже почти офицер. Гордость отца. Пока есть солдаты, способные отстоять мир, он не рухнет. Недавно сын познакомил семью со своей девушкой. Несколько лет - и оперится, уйдёт жить самостоятельно.
Средний - старшеклассник. Пётр слышал, что у него тоже есть девушка. Говорят, лучшая в школе! Пару раз видел их издали вместе. Красивая!
А Ваньке двенадцать. Не успеешь заметить, останется один на хозяйстве. Может и друг его, которому яблоки носит, на самом деле - уже подруга. Да не признается ведь. Мал ещё, стесняется.
Сыновья приняли известие от отца сдержанно.
- Близкие всегда последними правду узнают. Не зря говорят... - сказал старший, помолчав. - Любовь - она глаза застит.
- Невелика беда, - ответил Пётр примирительно. - Немного яблок вынес - не убудет.
- Папа, ты совсем слепой? - удивился средний. - Он любовнику своему эти яблоки понёс. Мужик фотографирует его голого и выкладывает фотки в интернете. Об этом уже все знают, кроме тебя.
Вот тут впервые в жизни Пётр разгневался на сына своего младшенького. Строго велел сидеть дома, и никуда кроме школы не ходить. Покорно принял Ваня волю отца. Был ангелом, стал порочным - чудны дела господни, но отца как ослушаешься. Он плохого любимому сыну не пожелает. Понимал он это всё, да только чахнуть стал. К еде не прикасается, свет в глазах погас. Молчит и тает.
Крепился отец, крепился, с духом собирался, да не выдержал.
- Если не можешь без него жить - иди, - сказал через силу. - Кто пожелает горя своему сыну? Но знай, что мне это не в радость.
Ожил Ваня. Виновато улыбнулся.
Посмотрел отец на его улыбку светлую - и сердце заболело.
Не прикасайся к уздечке...
Прежде чем стать фотографом, Валентин многое попробовал в жизни. Был даже женат, да не складывалось всё. Вроде он пакость какую-то совершал. Не любил он жену свою. От отчаяния к ней, одинокой, прибился. А ни одиночество, ни отчаянье от этого не ушли. Только чуть притухли, может, как пеплом слегка подёрнулись: резко двинешься - такая боль в душе, будто огнём жжёт негасимым.
Понял Валентин к тридцати годам, что не женщина его предназначение. К тому времени не одобрялось сожительство мужчины с мужчиной, но уже и не убивали, не жгли на кострах за это.
Попробовал он и такое. Стало полегче на душе, чувства вины поменьше. Ни за честь жены, ни за честь детей не в ответе. Вроде только за себя одного, других в свою пакость не втягиваешь. Как если бы сам с собой это делал. Но и это тоже было не для него.
Знал он, в чём дело, давно знал. Признаться себе боялся. Не мужчин он любил. Что радости от взрослого похотливого самца? Мальчики его интересовали. Его собственное давнее, непорочное детство, когда вины на душе нет, а только чистота, как в небесах. Хотелось вернуться к истоку своей чистоты, как родниковой воды напиться из ключа детского.
- Ванька, за неделю мы с тобой набрали пятьсот миллионов просмотров и почти миллион лайков. Так тебя любят - ты даже представить себе не можешь! Тысячи отзывов получаю в день. Из таких стран пишут, с каких-то островов, о которых я и не догадывался никогда. Просят ещё и ещё.
- Я не против, - сказал Ваня. Улыбнулся светло. - Если людям это приносит радость, мне от этого лучше становится.
- Сними трусики, надень крылья, я уже готов снимать.
Ваня встал на фоне нарисованного облака, виновато опустил глаза.
- Подними взгляд к небу. Это всегда выглядит волшебно.
Ваня потупился.
- Не могу, серьёзно. Я давно у тебя не был. Наверное, поэтому. Я ведь не ангел, Валя. У ангелов так не бывает...Подожди чуть-чуть...
Валентин подошёл к Ване, увидел, в чём дело.
- Ладно, подождём, пока успокоится.
- Прости, Валя...
- Ты же уже большой, так положено, особенно, когда раздеваешься. Нечего прощать, зайчик. Всё в порядке.
- Знаешь, а мне ведь от этого больно, - сказал Ваня смущённо.
- Дай посмотрю. - Валентин попытался сдвинуть напряжённую кожу. - А, понятно, в чём дело. У тебя короткая уздечка оттого и больно.
- А у других это тоже так? Ты же много видел.
- По-разному. Вырастешь, будешь с женщинами спать, она растянется или разорвётся и престанет болеть. Это как в узде природа пока тебя держит.
- Наверное, не случайно. Мне совсем не хочется девочек...
- А чего же тебе хочется?
- Не знаю, может, летать или что-то в этом роде... Странный я, да?
Валентин вспомнил: в юности у него это тоже было. А во сне по-настоящему летал. После этого мылся с мылом, будто запачкался. Сейчас уже прошло...
- Стой, помассажирую, не смущайся. Если постоянно растирать, она растянется.
Валентин стал осторожно поглаживать уздечку. Ваня, сжался, задрожал.
- Больно?
- Нет, наоборот, очень приятно. Поэтому, наверное, не надо.
- Конечно, это одно из самых чувствительных мест. Особенно, если языком. По себе помню. Понимаю. Потерпи.
- Остановись, пожалуйста, - почти умоляюще сказал Ваня. - Это порочно...
Он внезапно, на половине фразы умолк, напрягся, как пружина и громко застонал.
Потом стоял, зажмурившись, будто боялся открыть глаза. Почти не дышал.
- Как отвратительно, - сказал, взглянув на руку Валентина. - Видишь: я и сам запачкался, и тебя запачкал...
- Если бы все пачкались так же невинно, как ты! - воскликнул Валентин и подбадривающе кивнул смущённому другу. - Я тоже когда-то думал, что это грязь. Серьёзно. Так нам внушили. А это совсем неправда. Может, просто необычное, как и всё в человеке. Не больше.
- Да, я не ангел...
- Всё в порядке, малыш. Ты ведь растёшь. Я сам знаю, что ты не ангел. Просто мальчишка-подросток, в котором природой заложены определённые неизбежные вещи. Но если, правда, есть на свете кто-то наиболее близкий к ангелу, то это точно ты. Это я тоже знаю.
Они помылись, и проблем с фотографированием уже не было.
Не трогай клетку для жар-птицы...
Пётр зашёл в поисковик. Надо было понять, что теперь со всем этим открывшимся делать.
Да, здесь было видно, что мир воистину сошёл с ума.
Каждая вторая статья посвящалась близкому концу света. И если бы выдуманному! Всё свидетельствовало в пользу того, что в ближайшие недели, если не дни, начнётся страшная война, в которой никто не пощадит никого. Ненависть в людях была такая, что захотелось закрыть глаза и ничего не видеть.
Но нужно было найти ответ, что стряслось с его кротким, добрым сыном.
Ответ Пётр нашёл, и это был очень жестокий ответ. Какие-то древние вольные каменщики или кто-то наподобие их насаждали человечеству мысль о необходимости сократить население Земли. И для этого делалось всё. Включая и широко разросшееся в мире движение за любовь с мальчиками. Преступников отлавливали тысячами, сажали в тюрьмы, убивали самосудом в подворотнях, но они плодились с ещё большей скоростью.
Бороться с ними было практически невозможно. Густой сетью, как хищные пауки, они опутали всю планету. Их лоббисты были во всех правительствах и представительных органах. Везде где мыслимо: во власти, в искусстве, в науке. Поддерживали друг друга и гнули свою гнусную линию. Связываться с ними было смертельно опасно. Спрут педофилии сжимал планету, она уже трещала по швам.
"Какие это, к свиньям, каменщики? - подумал в сердцах Пётр. - Каменщики должны строить, а не разрушать. А они надгробную плиту для человеческой цивилизации вытёсывают!"
Вечером позвонил старший сын. Заговорил взволнованно.
Не зря в интернете было такое напряжённое ощущение конца. Эти люди в самом деле оказались предвестниками Армагеддона.
- Папа, не хочу тебя пугать. Но нам приказано оставаться в казармах. Если услышите сигнал тревоги, немедленно прячьтесь в подвал. Хотя, как можно спастись в подвале... Похоже, ядерный огонь вот-вот вырвется из клетки и сдержать его уже не сможет никто. Армии во всех странах приведены в повышенную боевую готовность. Если что, прощайте...
А зайчишка сказал: "Может, и я на что сгожусь?"
Президент Америки позвонил президенту России.
- Война неизбежна, - сказал он, и голос его дрогнул.
- У меня нет механизмов, чтобы её предотвратить, - ответил глухой голос из другого полушария планеты. - Не осталось ни одной неподключённой глобальной организации или структуры, способной остановить это безумие. К сожалению, мир упустил возможность создать реальную глобальную силу, объединяющую людей не на ненависти, а на искренней любви к чужому, как к своему. А только такая могла бы спасти нас. Не додумались, не успели. Теперь, к сожалению, поздно. Человечество обречено...
Валентин несколько часов сидел за компьютером. Если то, что сказал Ване его отец, правда, времени на раскачку нет.
- SOS, SOS, SOS! - рассылал Валентин во всех своих аккаунтах и страницах. Его рассылки мгновенно растаскивались на новые десятки, сотни тысяч страниц.
Прошло менее суток, и петиция Валентина набрала шесть миллиардов просмотров. Все неравнодушные, все, кто любил его ангела Ваню и тысячи других таких же невинных детей, как он, представавших глазам человечества предельно беззащитно обнажёнными, поднялись стеной на пути войны.
"Умрём за наших ангелочков!" - гласили бесчисленные комментарии. Спешно созывались парламенты, заседали правительства, слаженно продавливались решения, запрещающие начало войны.
Арестовывались наиболее агрессивные главнокомандующие. Какая-то вездесущая подпольная организация вырубала электростанции и останавливала вылеты самолётов. Даже в дальних забытых богом неизвестных никому островных государствах кто-то совершал действия, отодвигающие смертельную опасность.
Безумие длилось три дня. Потом стало ясно, что войны уже не будет.
На знамени у восставших был изображён ангел. Нагой мальчишка лет двенадцати с возведёнными к небу глазами и белыми крыльями за спиной, молитвенно сложивший ладони перед собой.
Красота спасёт мир
Пётр обнял сына.
- Бог нас спас, бог, - бормотал он, пряча мокрые глаза в его кудрях.
Какое счастье, что у него хватило рассудка не лишать радости сына в могшие стать последними дни. Пусть бог карает тех, кто хочет всеобщей гибели. Не его сын должен страдать за безумия мира. Как драгоценный росток в саду, нужно беречь хрупкое счастье сына. Пусть оно маленькое детское, пусть порочное и запретное, но всё-таки это счастье, помогающее выживать в жестоком мире. Не тот безнадёжный потухший взгляд опустевших глаз смертельно огорчённого ангела, который ещё долго будет стоять перед отцовскими глазами.
Когда сын ушёл, Пётр открыл интернет и отыскал сайт с фотографиями сына. Преодолевая отвращение, он заставил себя найти самую популярную из фотографий и поставил под ней лайк. Пусть его незаметное одобрение стоит среди бесчисленных чужих под трудами сына. Пусть оно невидимо оберегает его. Потом Пётр заставил себя справиться со смущением и всмотрелся в одобренное изображение. Вопреки ожиданию, оно не выглядело порочным. Скорее, его можно было счесть не по-земному красивым.
- Кажется, они что-то начали понимать, - сказал кто-то, глядя на далёкую голубую планету, вращающуюся в узком коридоре между остывшей от космического холода красной и огненно-раскалённой от солнца белой. Облегчённо вздохнул, устало, как после непосильных трудов, склонил голову и задремал, уронив большие белые крылья на колени.