До сих пор не могу поверить, что его нет среди живых. Он должен был стать триумфатором. Он говорил: "Я работаю на 21 век. Моё время ещё впереди". А увидел только начало этого века.
Мы познакомились в 1986 году, в городском литобъединении. Мне было 26. Я всё ещё жил тогда под впечатлением от "Мёртвой зоны" Кинга, "Белого ящера", "Барьера" и "Озёрного мальчика" Павла Вежинова, "Другой жизни" Трифонова, "Игры" Бондарева (такая вот невообразимая смесь!), фильмов "Иди и смотри" и "Письма мёртвого человека"... Ещё не читал Булгакова. И тем более не подозревал, что скоро "расспецхранят" Набокова, Солженицына, Гроссмана. Томила уже какая-то жажда перемен, но если б сказали, что перемены начнутся так скоро, столь стремительно, то не поверил бы.
Кажется, это было первое после лета заседание лито, и народу пришло мало. Был Иван Михайлович Бодренков - тогдашний председатель, Сергей Круглов, один из наиболее известных в ту пору череповецких поэтов, редактор "Сталепрокатчика". Ну, и я. А ещё какой-то смешной, невысокий... вот именно, мужик, в короткой чёрной куртке из заменителя. Не мужчина и не дядька. Потому что как-то несолидно он держался, слишком простецки, совсем не мастито. Ухмылялся самоуверенно, рассказывая о том, что работает над романом, который... который... Точных слов уже не помню. Не помню, заявлял ли он уже там, на лито, что замахивается на нобелевку. Но всё равно, и тамошние его формулировки отдавали огромным гонором. Из тех, кто показывался на лито, никто так о себе не говорил. Держались обычно скромно, стушеванно. Этот - в ответ на какие-то скептические замечания Бодренкова (писателя, битого уже не только жизнью, но как выяснилось впоследствие, и самим Гавриловым - тот разгромил его повесть "Основа" на презентации этой книги... обсуждении, потому что так это называлось тогда), так вот, на скучный вопрос Бодренкова о том: "А что вы будете делать, если ваш роман не пройдёт?" - или другой, но в том же роде, ухмыляясь заговорил о том, что вот и Фицджеральд, по сути, автор одного романа, и Сэлинджер... Насчёт Фицджеральда это не было правдой, но кто мог тогда возразить?! Сам Бодренков выслушал тираду с какой-то очень постной и озадаченной миной, а мне так даже стало неловко за "новенького". Причём здесь какие-то Фицджеральд и Сэлинджер? Мы представители самого правильного, самого верного направления, мы идём единственно возможным путём, а он нас пытается с толку сбить?!
А ещё Лев Гаврилов говорил тогда о Достоевском, о том, что личность этого писателя очень его интересует. Спрашивал про вологодского писателя Железнякова (так кажется, если не перевираю фамилию), поскольку тот написал какую-то повестушку про Фёдора Михайловича. И, по-моему, тогда же Гаврилов отдал на суд лито свой рассказ "Манцинилло".
До меня рукопись дошла в последнюю очередь, я взял её у Леонида Беляева, на телецентр к нему ради этого заходил. И чтение шло очень трудно. Сюжет вкратце был таков... собственно, отчётливо выраженного сюжета и не было. Центральной фигурой рассказа был Бронислав Робертович Рубин, или БРР, совершенно демоническая личность еврейского происхождения. Имевшаяся на текущий момент у него любовница (а скорее - наложница), по имени, кажется Мари (потом Гаврилов признался, что наших русских имён у персонажей просто не переваривает), в "пароксизме" гнева сравнила своего господина с манциниллой - растением, которое убивает животных, попадающих в зону действия его ядовитых флюидов, а затем питается их трупами... (они только что прослушали репортаж по радио, где говорилось об этой заморской диковине). "Ты - манцинилло! - крикнула Мари в лицо своему деспоту. - Ты сначала убиваешь нас, а потом произрастаешь на наших трупах". Примерно так. Описание сути героя кстати было подлинным, сам Гаврилов считал этот образ своеобразным открытием. Но у меня рассказ вызвал сначала только отторжение (слишком был не похож на то, чем я тогда восторгался - смотрите выше). Спас положение... Достоевский. Слова Гаврилова о Достоевском как-то запали мне в память... Как раз я накануне купил "Белые ночи" (в мягких корочках, но с совершенно замечательными иллюстрациями Добужинского). И вот я попытался прочитать "Манцинилло" как бы под неким "достоевистским" углом - тем более для этого были все основания (язык, перехлёсты в том же духе, "надрывы", "инфернальная" атмосфера). И впечатление оказалось совсем иным!
Вот об этом, о двух своих попытках, о том, какую роль в моём чтении сыграли "Белые ночи", я и рассказал на обсуждении рассказа. И наверно, моё выступление было самым непосредственным (хотя и самым немастеровитым). А в целом, наша литературная братия оценила "Манцинилло" очень высоко, один довольно пожилой поэт даже восторженно. "Ничего лучше я не слышал! Сергей (Круглову), ты должен это опубликовать". На что Круглов ответил, что рассказ очень злободневный, но непроходимый, поскольку главный герой его очень отрицательный, и, что самой важное, еврей... Не пройдёт.
А потом, по окончании сборища, мы с Гавриловым вместе шагали домой (заседание происходило в Центральной библиотеке). Причём в буквальном смысле нас свёл Александр Пошехонов - сказал, что общение будет для нас полезным. И вот мы неспеша шли сначала по бульвару Доменщиков (на котором стоит библиотека), потом повернули на Ленина и так миновали несколько остановок. Гаврилов тогда жил на Фанере. По ходу нашей прогулки я успел выложить всё самое сокровенное, что имел тогда за душонкой, - про Кинга, про Вежинова... Гаврилов что-то там одобрительно кивал.
Встретились снова несколько дней спустя, на квартире у Гаврилова. Я принёс ему "Иностранку" с "Мёртвой зоной" и с "Челюстями" Бенчли (забавно, что он оценит два этих американских романа диаметрально противоположно общему мнению...). Он тоже дал мне почитать какие-то книжонки, про тайны литературные, "Тонио Крёгера" Манна. И посоветовал читать Толстого - "Что такое искусство" и т.д. ... И это "задание" оказалось очень плодотворным. Я просто залпом проглотил толстовский трактат. А в следующую нашу встречу (по-моему) Гаврилов просто дал мне список того, что я должен читать. Такие книги, как "Что-то случилось" Хеллера, "Взгляни на дом свой, ангел" Вулфа... "Иностранщину" в основном. "Не читай Пикуля, - сказал мне Лев Анатольевич. - Астафьева, всех этих деревенщиков... про войну не читай. Разве, что "В августе 44". Переделали в "Момент истины", от того, что на "В августе 14" Солженицына похоже!.."
Но сильнейшим впечатлением было для меня чтение собственного гавриловского романа - "Триумфатор". Он дал мне первую часть, я тогда подумал, из осторожности. Но оказалось, этот вариант дальше и не пошёл. Но я-то читал, ещё не зная этого всего. С подобным восторгом я читал немного позднее "Мастера и Маргариту" (кстати, тоже по рекомендации Гаврилова). В центре романа была любовь зрелого человека к своей падчерице. "Лолита" в общем. Кстати, и про "Лолиту" он меня просветил. А замысел Гаврилова знаменитый роман Набокова как раз и подкосил. У Гаврилова тоже в свое время был наставник, старший товарищ; Гаврилов жил тогда в Москве, спецкором "Лесной промышленности" работал, под псевдонимом Л.Галло. Короче, наставник Гаврилова ткнул его носом в "Лолиту" (которую тогда очень проблематично было достать): "Уже было! Не годится".
По-моему, зря. Тот вариант "Триумфатора" был лучшим. И с "Лолитой" общего (кроме главной "фишки" сюжета) ничего не было. Но, к сожалению, Гаврилов так и не сумел закончить свой роман. Вариантов "Триумфатора" только на моей памяти было несколько. Он их бросал, как только знакомился с очередным философским учением - Маркузе, Адорно, Фёдорова, Ницше...
Мне повезло, что наша дружба пришлась на достаточно продуктивное для Лёвы время. "Манцинилло" - это действительно было явление. Как рассказывал, например, наш общий друг Серега Феньвеши (тогда ещё неженатый, после развода): "Пришла ко мне подруга. Уж разделась, но увидела рукопись "Манцинилло" на столе, и нет чтоб в постель прыгнуть, зачиталась. Так увлеклась, что и про ... забыла!" И вариант "Триумфатора", написанный ещё в Москве, как я говорил, был вообще самым лучшим из всего им написанного.
Кстати, про Москву. Моя жена Ирина, когда впервые увидела Лёву (должно быть, в страшный мороз января 1987, а может, чуть позднее), в ватнике с интересными застёгивающимися на кнопки манжетами, в ушаночке, сказала: "На "химика" похож". Я тогда не придал этой реплике внимания. Оказалось, как в воду смотрела! Лёва признался позднее, да, приехал в Череповец не по своей воле, на "химию". Любовницу отлупасил, а та в милицию заявила.
Да, вот такой он был человек. С сильными деструктивными тенденциями, как какой-нибудь Фромм сказал бы. И был бы прав. Лёва разрушил себя сам. Роман так и не закончил... В 90-е редактировал разные сомнительные газетки - "Криминальный Череповец", "Свадебная газета". А первой ласточкой было "Слово великоросса" (которое и газетой-то трудно назвать, кстати, формально я тоже "помогал" Лёве выпускать это издание).
Жил Гаврилов в разных общагах, на квартирах... В мастерской Феньвеши, на чердаке многоэтажки, в "лофте," как мы могли бы сказать сейчас (ведь сейчас мы так много чего знаем!). Последним прибежищем для него стал интернат для пожилых людей - в 98 году у него случился микроинсульт, так что медицинские основания были. Гаврилову удалось пробить для себя отдельную комнату - большое дело в доме престарелых! Но длилось это "счастье" всего примерно год. 11 ноября 2001 года он был убит в пьяной ссоре...
Иногда я думаю, а может, он нарочно спровоцировал эту драку? И в лучшие-то годы он был человеком конфликтным, неуживчивым. В интернате, в своей "престижной" каморке, он, наверно, понял, что перспектив у него никаких. Все авансы, которые дала ему судьба, были давно растранжирены... Быстрая смерть могла казаться выходом из положения.