|
|
||
Игорь СМИРНОВ
ВОЗВРАЩЕНИЕ...
Рассказ
Каждую осень, в сентябре, у Курикина возникало ощущение, что начинается какая-то новая жизнь. Это был пережиток ещё школьных, конечно, времён, нет, не институтских - там-то всё начиналось, пожалуй, в октябре, хотя... Хотя и тогдашние возобновления не стоило сбрасывать со счетов. Осень это такая штука: октябрь может смахивать на сентябрь, а сентябрь - на октябрь, сплошные перевёртыши. Трудно сказать. Да и очень уж капризной сделалась у Валентина память. Иной раз вытаскивала на обозрение такие времена, уж никак заранее не предскажешь. Вдруг вспоминалось, как летом, после пятого, что ли, класса читал он Роберта Шекли - приятель дал - ну очень непривычная книжка, не похожа на то, что раньше попадалось из фантастики. Вроде бы и не скажешь, что суперзахватывающая какая-нибудь, а вот именно: необычная. Ощущение, что если и не с иных миров пришла, так чуть ли не из самой Америки. Шекли ведь американец! Написано, конечно, русскими буквами, русскими словами, но как будто на английском языке. Это, наверно, из-за оформления - абстракционистского, сухого, ненашего, словом... Запомнилась. Чтобы спустя годы Курикину, уже тридцатичетырёхлетнему Курикину, казалось, что времена возвращаются, те же звёзды сияют вновь, манят иные миры... Опять же и Ницше что-то такое там писал, тоже вспоминалось, уж из совсем другой эпохи, а всё равно созвучно: вечное возвращение... Вот какие минуты у Курикина бывали, никому, конечно, не проговаривался, накатывало вне плана, без разбора времен года... А уж осенью-то стабильно, осенью-то всегда донимало то самое ощущение начала... Не сказать, что сильное очень, что обязывало к чему-нибудь. Ну, вдруг хотелось снова послушать записи "Битлз", самые старые, самые первые их песни: все эти "Misery", "There's a place", "Anna", "Baby it's you" "Беда", "Есть место", "Анна", " Из-за тебя, детка" (англ.); хотелось посмотреть какой-нибудь ковбойско-индейский фильм, типа "Золота Маккены" или "Шблако", на худой конец; перечитать рассказ Хемингуэя или Сэлинджера. Потому что именно осенью, в сентябре, всё это приходило к Курикину в первый раз, после каникул, после немного опостылевших каникул, когда класс собирается вновь, со свежим вниманием и интересом друг к другу, и кто-нибудь приносил плёнку с записями, или книжку, или просто сманивал всех в кино. Да... А теперь через столько лет возникал рецидив, Валентин даже читал про это что-то такое объясняющее: доминанта. Природа вступала в очередную свою пору и вдруг оживляла давно ушедшее с этой порой связанное, возвращала прежние, так сказать, установки, задавала тогдашнее настроение. Только дальше настроения-то дело и не шло.
Ну, послушать песни было проще всего, поставил компакт-диск - и, так сказать, наслаждайся, хотя б и в наушниках, а вот с фильмами было уже тяжелей. Во-первых, фильм надо было ещё как-то, где-то раздобыть, не крутить же, в самом деле, "Маккену" в сотый раз, а новые - и толковые - вестерны на дороге не валялись. А потом, во-вторых, и это главное, трудней всего было как раз пробиться к телевизору.
Всегда он оказывался занят в нужный момент, какой-нибудь мурой. КВНом, например, ну как позавчера, - жлобская передача! На эту круглую, вечно юную рожу уж тошно смотреть. А и другие рожи чаще всего мелькали не лучше - из местных новостей; кстати, любимое времяпрепровождение жены: посмотреть их сначала по одному каналу, а тут же и по другому. Как будто новое что могут добавить... В соседних комнатах, наверно, и сидят, а то и вообще - в одной.
А что касается новелл, так с ними и вовсе, целые дебри начинаются, психологические и всяческие. Ох-хо-хо!.. Для них, новелл этих самых то есть, надобен самый тонкий настрой; ну допустим, что он есть, - так этого мало. Требуется ещё и сосредоточенность. Здоровая устойчивая непринуждённая, в том смысле, что как будто бы абсолютно самопроизвольная, сосредоточенность. Чтоб, начавши дело с толком и вкусом, так же его и закончить, а не отступиться позорно где-нибудь на полпути, на третьей странице...
Нет, чаще всего возникал эмоциональный порыв - и не больше, на том и останавливалось. Совсем не по Ницше получалось...
И в эту осень должно было это повториться, да только ностальгия оказалась ещё сильнее потеснена - всякой житейской чепухой. Не в ударе был что-то Курикин, прямо сказать. Не воодушевляли его дела на службе. И ведь не то, чтобы шло всё к чертям! Нет, наоборот, обстановка была очень ровной, спокойной, к напряжённым усилиям не вынуждала... Вот это-то и настораживало. Это-то и отравляло.
Уж лучше бы катастрофы - но он, по крайней мере, нужен был!.. Мог бы проверить свои способности, мог бы их применить...
Сегодня полдня проиграл на компьютере в "тетколор"- комбинации из падающих цветных кубиков строил. Что за тупая, жлобская игра! Хотя тем и притягательна - мудрствовать не надо и - скоротечна. И хотелось-то совсем немногого, ну не переплюнуть рекорд шефа, а всего-то собственный в память машины записать, внести новую цифру в таблицу Top-30 (справа от игрового окна, 30 - по числу строк), - а не получалось. Таблица была, естественно вся занята; Курикин не мог взять планку низшего результата. Смех да и только. Нет, надо было всё-таки хоть немножко да думать, - но терпения уже не было. Когда бросаешь кубик в тысячный раз (а про себя это так воспринимается - что ты эти фигурки швыряешь, хотя, если точным быть, компьютер их десантирует, одну за другой, а ты их только укладываешь, приземляешь); так вот... просто тупеешь, теряешь всякое соображение. Просто бросаешь и бросаешь. В надежде, что вдруг составятся горизонтали и диагонали и затрещат, аннигилируя, осаживая всё здание вниз, составляя новые горизонтали и диагонали, а... кубик падает - и ничего не происходит. "GAME OVER", - объявляет тебе ящик. Игра завершена. Да как же это! Такая вырисовывалась комбинация! Ещё раз, ведь быстро же, секунды! И не замечаешь, как время летит. И вдруг опомнился, а уж домой пора идти, - день-то и прошёл.
Перед глазами всё кубики проклятые мелькают - цепочки взрываются, красные, синие, желтые, голубые, зелёные, лиловые; трещат в голове. И ничего теперь не надо, ничего-то не охота. Наигрался. Домой, домой, ужинать, сначала в трамвай, как робот, забиться в местечко поспокойней.
Трамвай шелестит колёсами, осень за окном. В этом году она началась очень уж строго по календарю. Ещё в конце августа в рубашках ходили, а первое сентября - и за ночь улицы выстудило, чуть ли не мороз. С утра светило солнце, но уже не грело, да и его хватило, может быть, только на церемонию первого звонка, а потом небо заволокло. И остался только холод. Сухая серая стужа, как в октябре. И уж не до ностальгии. Хочется только самого заурядного, простого тепла.
Выбравшись из трамвая, на своей остановке, Валентин шагал домой, поёживался. Погорячился с утра, ничего не поддел под ветровку - а куртка-то летняя по сути дела. Понадеялся, что за день всё-таки разойдётся погода. А она не разошлась. Переоценил. Ветер задувает, собака. И никакой надежды на потепление. Это осень, железно. А впереди только зима.
На финишную прямую Курикин вышел. Вдоль пятиэтажки 125-ой пройти, а следующий дом, тоже 125-ой серии, но девятиэтажный, развёрнутый фасадом, - уже его дом; его - крайний, самый ближний подъезд. Курикин своими близорукими, да вдобавок ещё ослепшими глазами уже его видит. Какие-то люди там стоят. Наверно, девки, пацаны. Вечно пасутся. Есть среди них одна кобыла четырнадцатилетняя - здоровая, круглолицая, нос картошкой, Кустодиеву портрет с неё писать. Только что не ночует у подъезда - и утром и вечером попадается. Лолита Мценского уезда, всегда втихомолку так, травоядно, глянет в глаза...
И сейчас, похоже, стоит. С подружками своими, которых на голову и на две задницы переросла, в длинной кожаной куртке. От холода спасается... Но что это?.. Кто это?.. Неужели? Кто это ещё? Тетколор проклятый, глаза слезятся, ни хрена не разобрать... Витя?.. Витя... Иванов?.. Виктор Иванов, не галлюцинация?
Да, да, он это, в джинсах и белой куртке стоит. Куртка - та самая, Валентину знакомая. Из ткани такой синтетической, блестяще-шелестящей, болоньи, что ли, в своё время очень были в ходу. Красивая - хотя, собственно, красивой-то однажды назвала её жена, первая жена Курикина, тоже Валентина, Валя... и было это... ещё, наверно, в 88-м году. Точно! Потому что в 89-м году Витька пропал. Пропал совершенно натурально, без всякого переносного смысла. Поехал на дачу на велосипеде. И сгинул. В кустах нашли только велосипед. Абсолютно целёхонький. А Витьки не было. И больше он не появлялся.
Тогда все решили, конечно, что свершилось убийство. Политическое убийство. До этого ни одного такого, кажется, не было, но все их ждали - должно ж было состояться "усиление и обострение классовой борьбы"! И вот, исчезновение - нет, не исчезновение - гибель Виктора Иванова, талантливого, подающего надежды рабкора и поэта, как бы и стала первой ласточкой. Никаких сколько-нибудь веских доказательств насильственности случившегося найдено, естественно, не было, так в сводках официальных утверждалось, да кто верил тогда официальным сводкам! Ясно было, эту туфту отнесли на счёт глухого сопротивления властей... Убийство Виктора Иванова стало почти что хрестоматийным образцом... Да-да, в каком-то центральном издании, "Огоньке" или "Литературке", на происшествие это ссылались, вот мол, в городе NN таинственно исчез талантливый публицист-самородок Венедикт Иванов (имя, чёрт знает почему, исковеркали, хотя фамилию и сохранили), яркий представитель нарождающейся перестроечной прессы, - а всё из-за того, что слишком смело писал, за слишком острые и опасные темы брался. В кругу, который знал Виктора хорошо, к которому и Валентин принадлежал... - да, он тоже пописывал когда-то, в школу общественных корреспондентов при редакции горкомовской газеты ходил; и - кстати! - после смерти Виктора вдруг начал охладевать к журналистской стезе... - так вот, в этом кругу, или даже точнее сказать, кружке, причины гибели Иванова уяснили для себя очень конкретно: в последних своих статьях Виктор начал глубоко копать, слишком глубоко, под некоего N.N., главу крупного промышленного объединения, кандидата в народные депутаты Съезда СССР, противника другого кандидата, представителя перестроечных, демократических сил... Видимо, Виктор подобрался слишком близко к каким-то чрезвычайно опасным тайнам - и эта чёрная бездна, не дав себя разоблачить, поглотила его... Виктор погиб... И что-то вместе с ним погибло в душах его друзей, в душе Валентина.
Но чёрт возьми! Вот же он стоит, живой! На скамейке сидят две здоровенные девицы-кобылицы, причём не по-людски, задницами на спинке, а копытами марая седалище, и еще две пихаются у стенки, в том числе и любимица Валентинова, с хорошим, между прочим, рыжим хвостом на затылке, так, а Виктор-то рядом! Глаза блестят, а физиономия непонятно кривится - не то улыбнуться, не то расплакаться собрался (вообще-то гримаса как раз типичная для него). Валентин даже почувствовал, что ноги у него будто деревенеют с каждым шагом. Раз, два, три - и каждый новый короче предыдущего.
Виктор этот, будь он неладен, со своим поэтическим блеском в глазах... он же поэт, у него вечно слёзы вдохновения... да он смеётся, собака, смеётся!.. Бледный только... а может, это на нём уже курикинская бледность отразилась? Как в зеркале?.. Но какое там рыдать!.. Да и Валентин в обморок падать отнюдь не намеревается, тем более на глазах этих акселераток-Лолит (вообще-то самую приметную он про себя Венерой Пуговкиной окрестил, чёрт знает почему, а интересно, у неё ведь и настоящее имя есть, какая-нибудь Оля или Галя?). О какой я думаю ерунде, Курикин себя поймал. Нет, он шагает уверенно, как ни в чём не бывало.
- Виктор, - сказал он просто и руку протянул.
- Здравствуй, здравствуй, Валя!.. - выдохнул тот, и глаза у него аж брызнули влагой - от восторга, от полноты чувств? Так весь и кинулся вперёд, руку Валентинову схватил жадно своей неожиданно холодной, иззябшей как будто рукой, - вроде и тепловатая с ладони.
- Ты ко мне, что ли? - спросил Валентин небрежно. А сам думал: "Чертовщина какая-то! Его ж все убитым считают. А он взял да и воскрес!"
- Ну да, ну да, - торопливо закивал тот.
- Ну так поедём, что ли, - бросил Курикин ("Венера-то Пуговкина ишь пялится на нас").
Да, вот так вот просто, без всяких громовых фраз и бурных объятий...
Зашли в лифт, поехали. Оба молчали. Виктор кривовато улыбался, опустив глаза вниз, - хорошо, пол сегодня был сухой, недержания ни у кого не случилось; да и темно: лампочка за подпалённой пластмассой больше годится для карманного фонарика. Курикин прикинул, какой там, дома-то, расклад? Дочка ещё в музыкальной школе, а значит, и жена ещё не пришла.
Мысль о жене по цепочке вызвала другую мысль, как всегда в последние дни: десять миллионов... где взять десять миллионов?.. Если бы Люда не ввязалась в эту афёру... В течение месяца надо отдать... А откуда? Курикин плохо себе это представлял - и старался вообще не думать, не вспоминать. "Сама затеяла, сама и выпутывайся..." Но знал ведь, что не обойдётся без него, и не мог забыть.
- Ну раздевайся, - буркнул дежурную фразу, когда вошли. Виктор тут же начал послушно сдирать с ног башмаки, а Курикин быстро, придирчиво зыркнул по сторонам: ну как тут? как всегда бардак или не очень? Жена его, Людмила, ну прямо из кожи вон лезла, чтоб не подумал никто, что дома у них непорядок, - видно, и Валентину передалось.
Одно было несомненно: в квартире стоял холод, колотун, чуть ли не хлеще, чем на улице. Не скоро дадут тепло. Экономия. Пока не начнут жильцы, как тараканы вымерзать. Раздеваться страшно: чувствуешь себя начинающим моржём.
А Виктор-то, Витёк, совершенно бесстрастно свою знаменитую куртку снял и на вешалку нацепил, а сам остался в одной рубашке, светленькой такой, летней, - больше ничего! Ни свитера, ни джемпера тебе. И вот что Валентин успел приметить за ним: странно как-то поглядывал он вокруг себя. Даже трудно и объяснить, в чём состояло несоответствие. Ну хотя бы так: полагалось в его положении на всё оценивающе смотреть, - каков, мол, рост благосостояния за последние восемь лет? Лично Валентин бы на его месте, наверно, так смотрел, - а у Иванова как будто что-то другое написано было на лице. Любопытство, конечно, любопытство и любопытство, а вместе с ним и настороженность какая-то. Ожидание подвоха, подавленный испуг.
Увидел из коридора телевизор "Сони" в комнате, в углу, - нельзя было с его точки не увидать, топтался всё ещё у порога входной двери, - ничего не сказал, глаза заблестели... то есть, они всё время блестели у него ... Чего тут такого... ну телевизор и телевизор, чёрт, что ли, высунулся оттуда?
- Воспользуюсь возможностью? - усмехнулся Виктор, кивнув на туалет в другом конце куцего коридорчика.
- Конечно, конечно, - подтвердил Валентин, а про себя скислился. Романтик затаённый обиделся в душе...
Виктор делал пока свои дела, а Валентин на кухне в холодильнике ревизию провёл. Можно сказать, шаром покати. Нашёл кусочек заветрившейся колбасы. Тоже режим экономии. Надо скоренько, срочно сэкономить десять миллионов рублей. А тем временем кашу придётся варить из топора. Ладно, есть ещё макароны. И тушёнка, китайская, "Великая стена", с тех ещё времён. Вот и настал момент, пригодилась.
И долгонько что-то Виктор в уборной сидел. "Как будто все восемь лет не был", - невольно Курикин оценил. Он уж почти успел макароны сварить, когда тот наконец появился.
- Слушай, не холодно тебе? - спросил Валентин озабоченно. Сам он, скинув полупарадный свитер, тут же напялил нательную рубаху американских лётчиков-истребителей, малиновую, сильно поблёкшую уже - купил по специальному талону как остромодный джемпер лет семь назад. Тёплая такая, уютная, с начёсом. Полгорода тогда щеголяло в них. Курикин знал даже случай, порвать пригрозили пацану - шпана на рынке - если не перестанет в ней ходить: отказался на какую-то рвань поменять. Да, семь лет назад это предмет зависти был.
- Холодно? - как будто не понял Иванов, повёл плечами, словно проверяя. - Да мне даже, пожалуй, жарко... Слышь, Вэл, попить у тебя что-нибудь найдётся? Воды...
- Чаю? Или, может, кофею? Да ты есть, наверно, хочешь...
- Не откажусь, - усмехнулся Иванов. Усмехался он не переставая...
- Сейчас...сейчас... Обождать немного придётся... - под нос себе забормотал Курикин. - За встречу-то, наверно, выпить полагается? Садись...- он собрался было выдвинуть из-под стола табуретку, ту, что у батареи, сейчас, правда, совершенно ледяной, подумал - и указал на другую табуретку, по другую сторону стола. Виктор сговорчиво сел, положил на стол сцепленные ладони, сам откинулся на дверцу посудного шкафа-колонки за спиной. Курикин, из кухоньки ступив в коридор, достал из встроенного шкафа - во всю стену высотой, от пола до потолка, - длинную коническую бутылку.
- Вот, - улыбнулся он, ставя её на стол. - Красной икры и балыков, к сожалению, нет...
- Ты вроде водку предпочитаешь, - продолжал он оправдываться. Виктор, тоже улыбнувшись, тряхнул головой.
- Ничего не изменилось, - хохотнул он - как-то нехорошо, показалось Курикину. - Что за... напиток? - крутнул бутылку к себе этикеткой. - Импорт...
- "Арго", греческий... - пояснил Валентин, - знаешь... - хотел сказать, что предпочитал греческие - бренди или коньяки, чёрт знает, как правильно их называть... только вообще-то это было раньше; началось года три назад, тогда и про коньяки эти ещё шла добрая слава; вообще-то он мало пьющий, но коньяк - штука полезная, вымывает канцерогены, виноградный спирт... правда, "Арго" из этой серии как раз хуже всего - у Курикина от него почему-то сердцебиение... да и вообще ещё посмотреть надо, что это за "Арго"; знатоки говорят, что всё это подкрашенные и ароматизированные спирты, малоарнаутские, одним словом, а настоящие-то греческие коньяки просто не доходят до нас... короче, эта бутылка у Курикина случайно залежалась; последние разы он покупал отечественную продукцию - более дорогую и куда более скучно оформленную - всякие там "Каспии" и "Белых аистов"... хотя, кой чёрт отечественную?.. а впрочем, впрочем, и это уже тоже было раньше, а сейчас тянулся период великой экономии...
Мелькнуло всё это в голове у Валентина, а говорить он не стал. Виктор и сам должен многое знать и понимать...
... в общем, - снова начал было он - уже сидел за столом, напротив Виктора, на той табуретке, которую хотел сперва ему дать, и оба они поднимали рюмки трети на две полные красновато-золотистой жидкостью, - и опять никак не закончил фразу, чокнулся, и оба молча выпили залпом, Курикин про свою привычку смаковать забыл.
"Где же ты был-то эти годы, - подумал он; остро сощурившись, взглянул на Иванова быстро, исподлобья, чтоб тот заметить не успел. - Прятался от опасности, унёс ноги... - Вспомнились разные истории от 37-го года, про вовремя смикитивших партийных и советских работников и спецов, заранее ударившихся в бега от НКВД, к чёрту на кулички. И опять-таки вполне современные уже американские фильмы, сходные по сюжету, разные там "Стиратели". - Инсценировка собственной гибели...Здорово. Только не слишком ли круто? Пропасть на восемь лет... И ради чего?.."
- Хороший коньяк определяют так, - сказал он вслух, перехватив горькую гримаску собутыльника, - если рука после стопки не тянется инстинктивно к солёному огурцу, значит, коньяк хороший...
- Это я к тому, что теперь самое время закусить, поесть, то есть, - заметил он, как будто злясь, что Виктор никак не прореагировал на его остроту. Или ещё за что... Поднявшись из-за стола, взял с плиты кастрюлю, начал раскладывать макароны по тарелкам.
- Маслица! Обязательно маслица сюда! - с некоторым даже пафосом воскликнул он, подвигая маслёнку Виктору.
Макароны были обжигающие, хотя и малость разварившиеся; оба они всасывали их в себя со свистом, закусывая холодными ломтиками китайской свинины, и не до разговора было.
- Может, ещё? - поинтересовался Валентин, когда Виктор свою порцию умял, - и не из чистой вежливости даже; просто показалось ему, что друг сегодня ест с хорошо скрываемой жадностью.
Похоже, он был не так уж не прав. Скривился Иванов, будто замявшись, но тут же нашёлся, даже тарелку для убедительности отодвинул от себя: - Спасибо, сыт. На первый раз хватит...
- Ну ладно, - рассудил Курикин философски. - Тогда, значит, по второй, - и стал разливать "Арго".
- А потом чайку... или кофейку, - как бы сам с собой советовался, - уж это по вкусу... Ну и надеюсь, ты наконец поделишься, что это с тобой такое стряслось.
Он специально отвёл глаза в сторону - щадил вопреки довольно решительному, угрожающему даже тону, - только напрасно, оказалось, Виктора этим не смутить.
- А ты нетерпеливый! - неожиданно рассмеялся тот. Странно, правда, как-то рассмеялся, со слезами, навернувшимися на глазах, - ох уж эти вечные его поэтические слёзы... И назад попытался ещё сильней откинуться - да шкаф не дал.
- Да уж... - у Курикина вырвался смешок, больше похожий на икоту. - Выкладывай...
- Ладно, ладно, - Иванов похлопал ладошкой по столу, радостью аж так и светился, но со стороны казалось: уговаривает сам себя.
- Вэл, ты в летающие тарелки веришь? - вдруг брякнул он. И тоже глаза отвёл, сконфузился.
- Я? - у Валентина слегка дёрнулась бровь. У него даже зашумело в голове... Он считал себя очень покладистым и незлобивым человеком, пожалуй, даже чересчур, но сейчас ему хотелось выругаться, выругаться погрязней, что вообще-то перестало быть диковинкой в наши дни... заляпать, утопить в словесном дерьме, а ещё лучше, ещё лучше, запустить чем-нибудь тяжёленьким в эту глумливую поэтическую рожу... Свалился на голову, чтоб такими байками кормить...
- Конечно, я не верю в них... - отвечал холодно Курикин.
- Я тоже не верю... - непонятно от какого облегчения перевёл дух Иванов. - Раньше не верил и сейчас не верю... А вообще-то, - он искательно заглянул в недобрые курикинские глаза. - А вообще-то мне всё равно больше нечего сказать: я был похищен летающей тарелкой... Вот так вот, да, - и он скроил уж совсем скорбную физиономию.
"Продолжает издеваться... - подумал Валентин. - Или на самом деле спятил. Летающие тарелки... А ведь на них и в самом деле урожайным был тот, 89-й, год..." Вспомнилось тут же, как однажды в мае кричала с лоджии жена, звала его, мол, смотри, смотри, по небу летит летающая тарелка!.. А он замешкался, чего там ещё может летать, и прозевал всё... Тарелка улетела. Для него, впрочем, небылицы про зелёных человечков уже тогда давно пройденным этапом были - ещё в институте он приобщился к идеям Станислава Лема, зачислил себя в их приверженцы...
И вот сейчас, глядя на Иванова, Иванова, поедающего его глазами, с мольбой, Курикин тоже как будто стал трогаться умом. Нет, не то чтобы вдруг поверил его словам, а только смотрел на него, смотрел, а мысли неслись сами по себе, достаточно вздорные, надо сказать, мысли...
Вспомнилось Валентину уже другое, американский фильм, "День Независимости", кажется, рекордсмен там у них в Америке по кассовому сбору. Вполне занимательная сказка, а в общем - чепуха. Опять инопланетных захватчиков вирус погубил, только не биологический, как у Г.Дж. Уэллса, а компьютерный - как же, веяние наших дней! - видно, программное обеспечение у зловредов было тоже от фирмы "Майкрософт"... И сочинил этот вирус, естественно, сын богоизбранного народа. А вторым спасителем человечества стал, конечно же, негр, или colored11 цветной (англ.), как их там вежливо называют... Такая вот история. Но не в этом сейчас суть. Был там один второстепенный, а может, и третьестепенный персонаж, - замечателен он был лишь тем, что побывал в лапах пришельцев ещё до их нашествия. Да-да, он летающей тарелкой похищен был. (Ну совсем как Иванов!) И мало того... Эти монстры опыты ставили на нём...
"Может, они и на тебе ставили опыты?" - Курикин опять сузил пристально глаза - будто под кожу Иванову собирался заглянуть. И только почувствовал, как мурашки у самого побежали по спине.
- Я тебя понимаю, конечно, - лепетал тем временем Иванов. - Никаких доказательств... То есть, никаких доказательств у меня нет... вещественных, я имею в виду...Какой сейчас месяц?
- Сентябрь... Начало сентября...- отвечал Валентин угрюмо.
- Да... та газета была августовская... - я видел в киоске! - быстро пояснил Виктор. - А какая цена! Пять тысяч, пять тысяч рублей! Да я столько не получаю и за год! Я... Послушай, Вэл, а какой сейчас год?
- Девяносто седьмой, - сказал Курикин уж совсем хмуро.
- Да-да... - закивал Иванов. - Верно... Это я тоже ведь видел... Я проверяю... Нет, не тебя!.. И не себя!.. Просто - проверяю. Я ведь тоже до сих пор поверить не могу. Я ведь хоть и сказал тебе про эти... про тарелки, а я и сам не уверен. Никакой тарелки, понимаешь, я и не видел...Какое-то яйцо... светящееся. И вообще я плохо помню... Ничего можно сказать, не помню... Это вчера было, я ехал на велосипеде, на дачу. И вдруг, когда мимо кустов проезжал, ну знаешь, там на болотине... (Курикин кивнул. Действительно, это место он знал. В этих кустах велосипед Виктора и нашли.) Вдруг вспышка, столб огня... А дальше...дальше пятна светящиеся, искры... и - темнота. Говорю же я, что плохо помню. Так что про тарелку - это всего лишь так, версия... Придумал её, можно сказать, сейчас... Потому что - как ещё это назвать? Темнота, темнота... а потом раз - и я уже стою, стою на аллейке, я сразу узнал, сквер Лермонтова...Ну где ещё его бюст (воронами загаженный, подумал Курикин)... Я ведь в статейке про этот сквер писал, мол, какое отношение к нашему городу Лермонтов имеет? Никакого... Хотя я лично Лермонтова очень люблю... Вот в этом скверике я вдруг и оказался... Только дорожки-то плитами были выложены. А тут нет плит. Тропы какие-то...козлиные. Пошёл я по тропе. Ну и вышел - к киоску, "Союзпечать"...
- "Роспечать", - машинально, себе под нос поправил Курикин.
- Что? - не понял Иванов. Да так и продолжал: - Вот там эту газетку я и углядел. Много газет... Некоторые, по-моему, явно порнушные. И ещё журналы... Я там видел один явно порнушный журнал. Глянцевый такой, с голой бабой на обложке. Послушай, Вэл, это что, на самом деле всё разрешено?
- Ну конечно!.. - буркнул Валентин.
- А цены, неужели теперь такие цены? Боже, какую чушь я говорю!.. Ну конечно же, раз всё остальное, то и цены... А я ещё на трамвае решил прокатиться, ха-ха!.. - он залился тоненьким, на истерику неприятно смахивающим смехом. - Спрашиваю, сколько стоит билет - на меня смотрят как на дурака. Полторы тыщи!.. - сымитировал он чей-то бас. - Вовремя сойти успел, а то б ещё загребли (а что, очень может быть, мысленно согласился Валентин). Я решил пойти к тебе. Сначала хотел - домой, а потом подумал, нет, лучше к тебе.
- И правильно сделал, - глухо сказал Курикин.
- Что? Да? Сколько сейчас времени? Я ведь болтаюсь с самого утра. Ты веришь мне, Валентин, ты мне веришь?
- Да что ты заладил! "Веришь, веришь!" - сорвался Курикин. - Конечно, верю...Уже верю. Успокойся ты...
- А ты постарел, Вэл, - вдруг улыбнулся Виктор. - Точно, постарел... Это самое лучшее доказательство...
- Тебе-то какое ещё доказательство нужно?! - "Ты на себя посмотри", - Курикин хотел сказать. Но не сказал - из-за своей вежливости проклятой.
А в самом деле, кого Иванов должен был в зеркале увидать? Он-то постарел или не постарел? Вот тоже доказательство. Если б оно очевидным было. А то ж не сказать ничего. Физиономия вроде бы и осунувшаяся, но это, между прочим, не довод.
- Ты тоже неважно выглядишь, - довольно дипломатично заметил-таки Курикин.
- Да? - Виктор рассеянно потёр щепотью лоб. - Вэл, а строй, строй какой у нас теперь?
- Ну... - замялся Курикин. Хотел сказать: демократия, рыночная экономика. - Ну... в общем, капитализм.
- Капитализм? - скривился Виктор. Повторил слово, будто разжёвывая его: - Капитализм...Ну в общем я так и понял... По некоторым признакам...
- Да?.. Ну и что? А ты бы чего хотел?
- Я-то? Не знаю... Только ты ведь знаешь, мне никогда не нравился весь этот трёп, про Запад, про то, насколько там всё лучше...Я считаю, что у России свой путь...
- Ну да, ты - славянофил, - важно кивнул Курикин.
- И у нас есть от чего оттолкнуться... У социализма, между прочим, есть свои достоинства!.. ("Были, были..." - пробурчал Валентин себе под нос.) Жаль, жаль... Ты знаешь, я никогда особенно не любил коммунистов, но коммунизм, по-моему, - это... это лучшее, что придумало человечество... самая светлая мечта...
- Брось! Может быть, и так, но - забудь. Коммунизма не будет, это точно. Так сказать, но пасаран... Нет, теперь-то уж ясно... Да какой там коммунизм!.. Человек человеку...
- А что, что? - встрепенулся от мечтаний своих Иванов. О, было у него чутьё! - Ты хочешь сказать, возникли какие-нибудь неодолимые препятствия, что новоявленные буржуины или даже весь народ, купившийся...
- Причём здесь буржуины, причём здесь народ? - поморщился Курикин. - То есть народ-то как раз и причём... Выяснилось... ну да ладно, чего там говорить, слишком долго... а я не какой-нибудь Спиноза...
- Хорошо, ладно... - согласился Виктор. - Слушай, а Ницше издали, а?
- Ницше? - Валентин удивленно на него взглянул.
- Ну да, да ты ведь сам же и говорил: настоящей свободы мысли у нас не будет, пока не издадут Ницше...
- Я? А мне всегда казалось, что это - как раз ты...
- Да нет же, нет!..- Виктор даже хихикнул коротко, негромко.- Я-то помню...Это ведь позавчера было. У Ефима Львовича сидели, портвейн его пили...
- "Агдам"? - бог весть с чего уцепился Валентин.
- Да чёрт знает, "Агдам" или не "Агдам"... Это-то как раз неважно. Пили, ну ты и сказал, мол, Ницше...
- Да?
- Так издали?
- Конечно... Ещё, кстати, в 89-м году, кажется, сборник вышел, "Сумерки богов", там что-то Ницше было...
- Да?! И у тебя есть? Можно взглянуть?!
- Конечно... Только он у меня зарыт где-то... Есть и другое... Пойдём, покажу.
Прошли в комнату. Виктор опять как-то недоверчиво покосился на телевизор "Сони", "Техникс" - музыкальный центр, но только на секунду одну, и сразу - к книжному шкафу.
- Вот, Ницше... - бормотал Валентин, открыв дверку и вытаскивая томик из туго набитого ряда.
- "Воля к власти"! - ахнул Иванов. И тише, с досадой: - 94-й год... И ты всё это прочитал?
- Да нет... - Курикин сконфузился.- До всего... до всего руки просто не доходят. Я ведь совсем недавно его купил, - соврал он.
- А-а... А Солженицын? Солженицына выпустили?
- Из Америки? А, ты про... Да, - пожал плечами Валентин. - И Солженицына... И, кажется, почти всего Набокова... ("Лолита"!- радостно вскрикнул Виктор.) В том числе и "Лолиту", а что? И Лимонова, и Виктора Суворова...
- Виктор Суворов, а это кто такой?
- Ну-у... писатель, агент... бывший, - уточнил Валентин, - перебежчик...
- А-а... Я тут пока слонялся, в магазинах видел не один стол с книгами. И всё одни и те же... Это что, какая-то сеть? Авторы в основном всё незнакомые... Оформлены шикарно, может, даже чересчур, но названия... По названиям видно, что всё это мура. Всякие там "Убей первым" или "Умри первым"... "Со смертью в обнимку"... "Любовь, не снимая сапог"... ну, это я уж утрирую, но смысл в общем... И вот это теперь читают?
- Не знаю...
- Послушай, - Виктор быстро повернулся на сто восемьдесят, к "Техниксу". - Здесь настоящий лазерный проигрыватель?
- Настоящий...
- Можно послушать?
- Ради бога...- Валентин наклонился к тумбочке, на которой стоял центр, распахнул стеклянные дверцы. - Выбирай...
На полке, делившей тумбочку на два этажа, стопками лежали коробки компакт-дисков. Виктор присел на корточки, начал читать названия на корешках.
- Вот это, - указал он на один из дисков, - поставь, пожалуйста.
- "Wings" "At the speed of sound"11 "Крылья" "Со скоростью звука" (англ.)? - уточнил Валентин и вытащил коробочку.
Иванов серьёзно наблюдал за тем, как Курикин управляется с заморской техникой: коснулся кнопки - с урчанием выехал подносик с круглым ложем для диска; ещё раз нажал - и всё убралось внутрь. Что-то тихонько, быстро и тоненько зашелестело, засвистело. И вдруг послышалась музыка: минорный растворяющийся в тишине звон - как бы дверного звонка, такие называли мелодичными, а затем - жестковатые аккорды фортепьяно под скупой бой ударных.
Чуть наклонив лицо, со странным, почти страдальческим выражением Иванов слушал...
Вдруг он поднял голову.
- Вот это и есть хвалёный цифровой звук? - быстро спросил он.
- Да... А что? - подтвердил, недоумевая, Курикин.
- Хм... А я, честно говоря, большего ожидал. Чего-то такого... Знаешь, эта пластинка, "Со скоростью звука", это ведь была первая пластинка которую я услышал... ну, фирменная, настоящая, с Запада... стерео... Парень у нас в классе был, за сборную Союза в хоккей играл, ну и привёз, из Швеции. Так понимаешь, я тогда просто обалдел... А тут... тут вроде и чисто... но... но хило как-то, несерьёзно. Как воздушка против порохового ружья.
- Диск болгарский, конечно, - сухо сказал Валентин.
- Болгарский слон до сих пор лучший друг советского слона? - невесть с чего развеселился Виктор.
- Выходит так, - буркнул Валентин.
В прихожей зачавкали открываемые замки - вернулись жена с дочкой. Курикин сделал звук потише.
- Здравствуйте, - Людмила, высунувшись из коридора, одним взглядом окинула Виктора с головы до ног. Сама была в кожаном плаще с капюшоном, по периметру которого топорщился блестящий удивительно длинный и в то же время воздушный, мягкий на вид пух, в шляпе - в тон плащу.
- Света, что сказать надо? - строго спросила она.
- Здрявсте... - старательно пропищала Света.
- Ты что, женился во второй раз? - удивился Виктор, когда домашние Курикина скрылись из вида, на кухню, должно быть, потому что послышалось: кастрюля - или что там - гремит.
- Да... - процедил Курикин нехотя.
- А Валя?..
- Разошлись... - Какая-то тень в глазах у Иванова мелькнула, кивнул чему-то.
Чему ты там киваешь, вскипел про себя Валентин. Сочувствуешь? Или не можешь представить? Я сам не мог! Что она сделает такое!.. И с кем... С Валерием, зятем его, мужем его сестры. И его личным кумиром... Про которого он только и твердил: Валера, Валера, мы с Валерой... Валера, сука, каких поискать надо...
...Кемарил вечером на даче, на диване. Проснулся - услышал: на веранде смех, возня какая-то, приглушённые голоса. Один - точно, Валеркин (всегда вместе ездили, неразлучные, как ложка с тарелкой); другой - женский, спросонья подумал - сестры. Встал, тоже попёрся туда, за компанию посмеяться...
Вошёл заранее счастливый, улыбаясь. Валера, идол его, в самом деле на стуле сидел. И Ольга, Ольга сидела у него на коленях. То есть не Ольга, совсем даже не Ольга, что за бред! Валентина - Валя, и она его обнимала! А он обхватил её одной рукой и оглаживал, мял грудь сбоку, а другую ручищу вообще сунул под подол. И она не кричала, не отбивалась, потягивалась тяжеловато, томно... При виде мужа ухмылка слетела с её лица. Побелела, уцепилась Валерке за плечи - он, пятнами покрывшись, стряхнуть её хотел... А Валька тяжёлая, уж он-то, Курикин, знал это... Она поднялась сама, тут же, молча; ладонями по бёдрам провела - сарафан поправила, сбился...
...- Да, с Валентиной я разошёлся... А твоя Ольга... она ведь уехала из города, - вздохнул Курикин (чтоб поменьше кивал!). - В твоей квартире... бывшей, теперь другие люди живут... Так что хорошо, что ты...
- Ну а родители? Родители?! - побледнел Иванов.
- Они не пережили... Ты ведь... все думали, что ты пропал... то есть, ты убит...
- Даже так? - криво усмехнулся Виктор.
- Да... А на что ещё... на что ещё было думать? А ты ведь... (ты ведь был у них единственным сыном, хотел Курикин сказать) Мы думали тогда, что это происки N.N., что это его заказ...
- Вот как, а потом думали на что? - выдавил Иванов саркастически. - Сам-то он где сейчас, N.N.? Небось, важная шишка?
- Да нет... Выбрали тогда не его. ("Да я знаю", - быстро вставил Виктор.) А потом он вскоре умер... ("Умер?") Да, угорел ночью в деревне, вместе с женой...
Оба замолчали, на какое-то время.
- Да, так вот... - протянул невесело Иванов. - Новелла Эдгара Пое "История Рип Ван Винкля, найдёныша"... Что подсоветуешь мне, друже?
- Не знаю... Поживи пока у меня (ещё как жена-то посмотрит! - мысленно передёрнул плечами Валентин)... Денег я тебе дам (где бы их только взять!..)...
- Я всё понимаю, Вэл. Всё. Можно, эту ночь я перекантуюсь у тебя, а потом... В общем, я сам. Ну, сделаю, наверно, новые документы. Можно ведь?
- Да, наверно...
- Начну новую жизнь... В общем, о большем пока и загадывать не стоит.
Виктор прошёлся взад-вперёд по комнате, перед Курикиным, опустившимся в кресло, да и поникшем там. И тот вдруг чисто машинально отметил, внезапно допёр, что джинсы-то на бедолаге, настоящие, не турецкие, пусть и не американские, а всё-равно самые что ни на есть западные - из Западного Берлина...
- В общем, утро вечера мудренее, правильно я говорю? - почти весело Виктор щёлкнул пальцами.
Валентин молча кивнул.
...Утром они вышли из квартиры вместе. Попили чаю и вышли. Валентин - на службу, а Виктор... И больше он не видел его. И ничего о нём не слышал. И сам ничего никому не говорил.
Что сталось с Виктором? Тайна. Это по земным законам снаряд не падает в воронку дважды. А по чужепланетным? Может быть, Виктор опять сгинул, чтоб через сколько-то лет ещё раз вернуться назад. Как Мельмот Скиталец...