Если присмотреться, то в большом кресле, забравшись в него с ногами, сидел парень с пушистыми со сна бесцветными волосами и бледной, сухой как пергамент, кожей. Он спал, положив голову на острое плечо; тонкие, слегка волнистые пряди волос спадали на спину, открывая по-женски хрупкую шею, тонкую, с ярко выделяющимися мышцами, похожими на веревки- такие же тонкие и четкие...Казалось что он был таким беззащитным...но это обман. Гремучая змея тоже кажется спокойной до того как в стремительном броске вонзить в тебя свои клыки, наполненные смертельным ядом.
Его белоснежный халат, несмотря на четкие мелкие складки после сна, казался чистым листом, без истории и прошлого. Первые лучи солнца уже проникали из щели между плотными занавесками и скользили по складкам, создавая иллюзию пространства, горных склонов и пиков...где-то высверкивали вершины, а где-то ложились темно-синие, сиреневатые или даже глубокие и практически черные тени, заливаясь горными озерами в ровные, как будто отглаженные пространства ниспадающих складок...Затем, поднимаясь по шее, лучики скользили к скулам, красиво очерченным и четким, и застыли, блеснув в глаза. И словно в ответ на вторжение открываются глаза- и лишь на миг они загораются, подсвеченные солнечным светом- неземные, прекрасные рубины, что бы исчезнуть, когда спящий встанет резким и рваным движением.
Он задергивает занавески, так, что бы ни один луч не падал на пол, рассекая его на две неровные части. Он не любит свет, яркие лучи режут его глаза, ослепляя; они же проникали в кожу раскаленными прутьями...он ненавидел солнце.
Он пройдет вдоль шкафа, проведет рукой по корешкам книг, читая названия и как будто пытаясь найти определенную...И, не найдя ее, сел за стол. Доктор не умел отдыхать- едва проснувшись, он уже сидел за столом, перелистывая тетрадь с желтыми от возраста листами, перечитывая и делая пометки. Безумный ученый, не жалеющий ни людей, ни средств для достижения цели, был влюблен в свою работу, пожалуй, даже больше, чем в свою жизнь...
На пожелтевших от времени страницах старыми чернилами шли строки, аккуратно и красиво сплетались буквы...он проводил по ним пальцами, гладя их, вспоминая. Каждая буква, каждый символ напоминал ему о ночи, когда он, сидя за столом лаборатории где-то в лесах Сибири, под напряженным, но дрожащим от страха, взглядом полковника с прозрачными синими глазами. И странная поволока затянет глаза Скальпеля...
Полковник Брейв был в замешательстве. Вот уже четвертый день как его команда гениев оставалась в этой лаборатории. И он бы не нервничал, если бы эти дни принесли хоть какой-нибудь зримый результат, кроме опустошенного бара и убитых нервов. Ученые явно не желали работать, хотя их вполне можно было понять- никакой информации им так и не выдали. Странный русский заперся в своей комнате сразу по прибытии, высокомерно проигнорировав попытки познакомиться, и больше не подавал признаков жизни. Можно было подумать, что он вообще всем привиделся, если бы не исчезающие подносы с едой, оставляемые слугами.
А полковник пытался определиться, что же делать дальше. Он не зря стал самым молодым военным в чине полковника в войсках США, не зря- Алекс умел составлять идеальные планы, быстро ориентироваться в любой ситуации и находить лучшее решение всех проблем, как текущих, так и только возможных. Он был лидером, харизматичным и терпеливым- самое то для группы состоящей из ученых. Единственным недостатком военного было то, что он все еще верил людям. И в людей. Так, что сейчас он полностью игнорировал прошлое их загадочного проводника, человека(человека ли?) без прошлого, убийцу с невозможно спокойными глазами, с лицом не искаженном ненавистью и уродством, которые Брейв видел на лицах многих, осужденных военным трибуналом. Он видел уродство в лицах людей идущих по улице, в лицах политиков и дипломатов, проповедников на площадях родного Нью-Йорка...но не видел его на лице Скальпеля. И это его удивляло. Он походил на античную скульптуру- спокойно-порочную и холодно-прекрасную; в нем не было места ненависти. "Наверное, он и убивал так же спокойно, без чувств, просто потому что так надо..."- думал полковник, перебирая досье с информацией о своей группе; Алекс знал каково это- убивать потому что так надо.
Он заслужил свое звание не в штабе, а на фронте Ближнего Востока. Убивай или будь убитым- страшный закон, впитавшийся в его душу, закон, который он мечтал вытравить из своей души. И он знал, что страшнее всего, страшнее безумия- это равнодушие и спокойствие, когда чужая смерть становится работой, рутинной и скучной.
Но он не мог поверить в то, что альбинос именно такое чудовище.
Не хотел.
Полковник встал из-за стола, сложив документы в папку, аккуратно, листочек к листочку, и вышел из кабинета. Он никак не мог привыкнуть к этому зданию с узкими коридорами и высокими стрельчатыми окнами. Для него каменная кладка стен и звонкий смех сотен молодых студентов был непривычен. Стены старого Университета, его дух не был понятен Алексу. Слишком шумным и веселым, слишком беспечным был он, и Алекса терзало беспокойство- он ловил себя на мыслях, что ему завидно. Полковник завидовал студентам, завидовал той жизни, которую не смог испытать. Наверное, он был слишком умным тогда, понимал, что это суета и мусор...а теперь, похоже, поглупел. Теперь Алекс хотел этой жизни, хотел снять жаркий мундир, расстегнуть воротник форменной рубашки, которая, казалось, душила его, и так же, весело смеясь и переговариваясь, скользнуть в эту шумную толпу... Но не мог. Вновь, как и тогда, его опутали крепкие путы долга. И он продолжал скользить, обреченный быть одиночкой, лететь над другими, выше их, но не от гордости, а от страха. Да, даже орлы, сильные и гордые, боятся, унося свои страхи в поднебесье, где их не увидят, не узнают, не произнесут вслух...
И именно они, веселые ровестники, жители этого студенчиского мира, напоминали полковнику Брейву его потаенные желания, мысли и страхи...Он нелюбил, когда вокруг него кипела обычная, счастливая жизнь.Но с тех пор как их лабораторию перенесли сюда, жизнь вокруг так и кипела- парни и девушки, торопясь, обтекали его фигуру, лишь на секунду останавливаясь на погонах, и уходили весело обсуждая профессоров и красивую фигуру половника. Полковник смущался и еще быстрее шел к цели- маленькой, неприметной двери почти на чердаке.
Эта часть здания была практически безлюдной- здесь были старые лаборатории, уже давно нуждающиеся в ремонте- и поэтому полковник смог спокойно подойти к двери, обшарпанной, с зеленой от времени медной ручкой, и постучаться в обитель Доктора.
И войти без стука.
Сидящий за столом даже не обернулся. Он все так же сидел склонившись над бумагами, наклонив голову и оперев ее о руку. Казалось, что Доктор не только не замечал вошедшего, он находился где=то неизмеримо выше...Но как только Алекс подошел к столу, он встретился глазами с алыми глазами Доктора. Он смотрел холодно и отстраннено, находясь явно не в этой вселенной. Он смотрел на мужчину как на некую вещь, неожиданно появившуюся в его пространстве, новую, кем-то подаренную, из тех, которые потом не знаешь куда поставить, что бы не мозолила глаза.
Полковнику не нравилось чувствовать себя бесполезной вещицей, он хотел разбить то холодное равнодушие, что плескалось в рубиновых омутах глаз русского. Он не привык, что бы его игнорировали- его ненавидели, завидовали, восхищались, презирали, боялись- но еще никого харизматичный военный не оставлял равнодушным. И теперь он хотел разбить этот лед.
-Что вы здесь делаете, полковник?- тихо, будто бы боясь разбить хрупкое безмолвие, произнес ученый.
Полковник молчал, подбирая ответ. Почему? Он не был уверен, что осознает это. Ему приосто пришло в голову, что Скальпелю, наверное, одиноко. Полковник знал, как страшно надолго оставаться одному. Страшно и тихо. И он захотел разбить эту тишину. Тогда( уже минуту назад), он знал ответ. А сейчас...
Он вдруг почувствовал, что рядом нечто хрупкое, святое...то, что так легко разбить, уничтожить, превратить в пыль. И это что-то крайне важно беловолосому юноше. Да, именно юноше. Алекс так и не смог воспринимать русского, как человека более старшего, нет, он воспринимал нескладно-хрупкого альбиноса как ...как брата?
-Вам здесь не одиноко?
На белом лице, похожем на маску из японского фарфора, мякгой тенью легло удивление- чуть-чуть приподнялись брови, чуть-чуть расширились зрачки, чуть-чуть приподнялись уголки рта и приоткрылись тонкие губы. Будь это кто-нибудь другой, то Алекс даже не заметил бы этого, а вот на лице невозмутимого ученого это было заметно.
А Доктор был не просто удивлен, он был ошарашен.
Как давно никто не спрашивал его об одиночестве! Так давно, что он перестал думать о том, что это может быть тяжело, что бывает по другому. Что вокруг тебя бывает не только холод и безмолвие, а еще кто-то, кто-то, кто разрывает эту белизну и это не раздражает, не нервирует, не...Он уже забыл какого это и поэтому почувствовал лишь глухое раздражение, пришедшее на смену удивлению.
-С чего вы взяли, что мне одиноко? Я был абсолютно счастлив до того, как вы пришли.
И снова молчание.
Алекс понимал, что он играет не на своей территории, не в свои игры. Здесь, в этой комнате, в этом безликом пространстве, которое напоминало операционную- стерильную, с легким запахом спирта и лекарств- даже несмотря на цветные занавески и мягкий бежевый диван, теплый паркет и обои, расписанные цветами. Алекс подумал, что если бы здесь не было Доктора, то комната была бы не только жилой, но даже уютной. А так...этот человек в белом отглаженном халате, казалось, создавал вокруг себя безжизненную атмосферу, нуюнтную и холодную, от него хотелось поскорее уйти, но Алекс был упрям. Он не только не любил сдаваться, он ненавидел даже отступать. И он не собирался изменять своим принципам сейчас.
-Сегодня общий обед,- пауза.- Вы придете? Что-нибудь расскажете, а то остальные который день маются без дела...
-Грош им цена как ученым, если маются.
-Почему?
-Настоящий ученый всегда найдет, чем заняться.
Презрительная усмешка кривит красивые губы.
-Вы слишком жестоки.
-Я правдив.
Скальпель отвернулся, а полковнику оставалось лишь в бессилии сжимать кулаки. Нет, он вполне мог согласиться со Скальпелем, но его правда была слишком явной, слишком острой, как шипы розы. Сам полковник считал себя честным, а русский, казалось, обвинял его во лжи.
И с его губ срывается непрошенный вопрос:
-Почему вы так не любите людей?
Срывается, чтобы замереть в неожиданно погустевшем воздухе, звеня и дразня слух альбиноса.
-Почему?
Эхом звучат слова, выплевываемые юношей.
-Почему?А за что любить безмозглых скотов, проживающих бессмысленную жизнь, наполненную радостями свиней и других тварей? За то что они изгадили планету? За то что они уничтожают то, что дает им жизнь? За то что они предают, ненавидят, насилуют, обманывают, убивают, воруют? За то что не ценят истину? За глупую доброту бессильных? За лицемерие милосердия? Я видел столько, сколько тебе и не снилось, военный. Я верил, а меня предавали. Я любил, а меня обманывали. Я надеялся, а меня осмеивали. Люди- самые гнусные твари на этой планете, жестокие и бесполезные.Все- и огромные киты, и самые маленькие из муравьев- все хоть что-то приносят миру, все, кроме людей. Скажи, так любящий людей полковник, скажи мне, что мы дали планете, кроме боли и страданий? Что мы дали кроме смерти и презрения? Что? Молчишь? Вот и молчи.Люди всегда жили и живут, попирая, уничтожая, то, что вокруг них, под ними, над ними...Они, безумные в своей гордыне, считают себя венцом творения, теми, кто может перекраивать мир по своему желанию, даруя всем то, что дают соплеменникам- ненависть, боль, злость...А что мы можем? Ничего!
Так скажи мне за что можно любить людей? Ведь даже делая якобы добро, мы все равно делаем это для себя- что бы сказать себе: "Какой я хороший, я помогаю сиротам, нищим, я перевожу бабушек через дорогу! Я действую, как заповедовал Бог! Мне будет рай!". Лицемеры!
Доктор замолчал. Его дыхание сбивалось, глаза горели, губы постоянно кривились, а по лбу стекала капля пота- лед треснул и из-под него в лицо полковнику дохнуло ненавистью. Ненавистью и...обреченностью?
- А вы сами?-осторожно начал Алекс.- Вы ведь тоже человек...
Скальпель обернулся.
Лицо Доктора снова окаменело, превратилось в изысканную маску. Но за секунду до этого, Брейв смог услышать, как из разомкнутых губ вылетело:
-А себя я ненавижу больше всех...
Сегодня в столовой университета, за отдельным столом, стоящем в отдалении у небольшого окошка, собралась вся группа ученых. Они ждали полковника, вчера явно опрометчиво пообещавшего привести на обед русского. Все уже давно отчаялись пойти с ним на контакт- их руководитель оказался фугурой более неразговорчивой чем камень и более неуловимой чем ветер. Сколько раз самый общительный из них- лорд Эйден- пытался поговорить с русским доктором, но каждая попытка оканчивалась крахом. Альбинос либо просто игнорировал рыжеволосого шотландца, либо отвечл холодно и сухо, явно руководствуюсь принципом, что лаконичность- сестра таланта, а таланта у Доктора было много.
Так что никто особо не верил, что у Алекса получится.
Райдон равнодушно ковырялся в таралке, перекатывая кусочки мяса справа налево. Ему было скучно. После того, как он начал работать с правительством (а особенно над этим заданием), все его обычные развлечения перестали существовать, ибо оказалось, что у него очень высокий уровень доступа- охранные программы не считали его ноутбук "врагом", а компьютерщики-охранники даже предлагали помощь в нахождение нужной информации. Так что получалось, что единственной интересной задачей оставался русский. Он представлялся хакеру некой очень интересной программой с крайне высокой степенью защиты. А это было вызовом мастерству Фубуки. Он чувствовал, что если не разговорит незнакомца, не раскроет его секретов, то потеряет что потеряет что-то важное, упустит единственный шанс на идеальную защиту.
Нет, японец понимал, что не ему одному интересны закрома души их новоявленного руководителя. Каждый из их группы видел в нем, что-то свое- малыш Андреа, например, мечтал написать с его слов новую главу о секретных исследованиях в Советском Союзе, Эйден, похоже, считал Доктора единственной ошибкой собственного обаяния и пытался эт о как можно быстрее исправить, Хелену, на первый взгляд, он просто раздражал, но иногда из-за маски проявлялся недюженный, а иногда и двусмысленный, интерес к загадочному альбиносу, даже флегматичному немцу хотелось, что бы никто не занимал его должность самого холодного и лаконичного в их команде. А для их полковника он был кем-то, кто напоминал ему о прошлом, хорошем или плохом- непонятно, но явно оставившем яркий след в душе военного.
Но Райдон, в отличае от остальных, не старался идти с ним на контакт, раздражать его, попадаться ему на глаза, нет, он наоборот оставался в стороне, наблюдая за суматохой вокруг русского и делая выводы, так как он всегда делал со сложными программами. Он пока просто собирал информацию, анализировал ее и выводил конечный аксиомы. Вот и сейчас, сидя за деревянным столом в старой зале Университета, он пытался представить, как заинтерисовать собой неуловимого и циничного ученого. Он настолько ушел в себя, что не заметил две фигуры, приблежающиеся к ним, толькл тогда, когда они оказались перед ним.
Две высокие фигуры- широкоплечий и мощный полковник и, как будто в противовес, хрупкий Доктор. В полном молчании нежданная фигура опустилась за стол, а по правую руку, самоуверенно ухмыляясь, уселся Алекс Брейв. Первым отмер, что не удивительно, археолог. Он, приподняв кустистые брови почти до рыжей гривы, спросил у американца:
- И как вам это удалось, полковник? Вы привели его под арестом?
Ответил неугомонному шотландцу совсем не тот, кого ожидали.
-Он просто сказал, что если я не пойду, то он останется обедать со мной,- раздался тихий голос Доктора.- Так что это был чистый шантаж.
Все с удивлением смотрели на внезапно заговорившего первым руководителя. Тот невозмутимо улыбнулся и продолжил как ни в чем не бывало:
-Итак, мне наябедничали, что вам нечем заниматься. Это смешно и характеризует вас, как посредственных специалистов, но приходиться работать с тем, что имеем.
Он тяжело вздохнул, переплетая руки над тарелкой, и огрядел всех своим бесстрастным, но от этого не менее пугающим. Райдон не мог понять, пытался ли Скальпель напугать их или это было его спокойное состояние. Наличие пробелов в информации начинало уже раздражать.
-Начать надо наверное с того, что нас всех собрало за этим столом. Это Шамбала, мифическая страна вечноживущих мудрецов, тайные знания и гигантские сокровища. Но что бы достигнуть ее, мы будем вынуждены пройти сотни километров по горным нехоженным тропам, в неизученных местах, сталкиваясь с тем, что будет крайне трудно не только объяснить, но и просто осознать. База "Уран" занималась как раз этими препятствиями, их устранениями и возможными способами преодаления...Уточнять не буду, не просите. Вам это не только сейчас не нужно- вы просто мне не поверите. Мы будем в экстремальных ситуации, тогда, когда у вас не будет времени собраться, осознать, принять решение. Я специально дал вам время прийдти в себя, систематизировать знания, в которых вы считаетесь профессионалами,- Райдону показалось, что в равномернозвучащем голосе альбиноса прозвенела ирония.- А вы? Вы, вместо того что бы заниматься делом, причем, как мне кажется, любимым, вы проводите отпущеное вам время в бесполезном шатании. Если вы не способны рабртать без приказа, то слушайте- систематезировать знания, которые по вашему мнению могут пригодиться нам для выживания в Тибете.
Доктор внезапно встал, резко отодвигая стул. Взгляд его, обычно спокойный и ледяной, пылал ненавистью и презрением. В списке неразрешенных загадок японца появился новый пункт о неожиданной вспышке русского.
-А и еще...вылет завтра.
-Что?!Как мы должны успеть?!- у Хелены был на редкость громкий голос, заглушающий даже шум веселой студенческой столовой.
-Это не мои, а ваши проблемы.
"Нет, он явно издевается"- подумал програмист на полставки.
-Вы так нас ненавидете? И, наверное, всех других, да, господин дипломированный маньяк?Вы и тех, с "Урана", тоже поэтому убили?- конечно, Хелена не могла удержаться.
Доктор, все так же не оборачиваясь, произнёс, процеживая слова с неприкрытым удовольствием:
-Нет, не поэтому, хотя ваше предположение о том, что я вас ненавижу имеет под собой очень твердую почву. Но тех, с "Урана", я уничтожил не потому.
-А почему?- не мог удержаться лорд.
Скальпель медленно повернул голову и исказил в подобие улыбки губы.
-Там было слишком много военных.
И он ушел быстрыми и уверенными шагами безумца, оставив на столе так и непритронутый обед.
Красный...Красный...Красный...отблески пламени и пепел...И снова красный цвет. О как он ненавидел его! Ненавидел его передную красоту смерти, ненавидел то, как она раздражала глаза. Красный...Красный и пламя...Пламя, сжигающее до тлена, праха, пыли...И запах...запах горелой плоти...и сполохи...снова красные...И кровь...кровь, такая же красная, как и пламя, и как его одежды...Он не мог забыть и поэтому ненавидел красное...они все красные...Жар, такой же ненавидимо красный...
А еще голоса, раздающиеся из красной стены пламени...Голоса, такие же хриплые и шипящие, как и оно...красное...Ты бежишь, но не можешь сбежать от них...и от красного...Они шепчут тебе: "Урод...чудовище...сын дьявола...глаза...посмотрите на ее глаза..."...Беги...Ненавидь...красное...
И вдруг все закончилось...нет красного, нет голосов...тишина...такая приятная, холодная тишина...белая...И зеркала...зеркала...а там- ты...белый, но глаза...они...красные..ненавижу...ненавижу красный...
-Доктор! Доктор! С вами все в порядке? Вы кричали...
Когда Скальпель очнулся, то первое, что он увидел над собой это было лицо полковника, обеспокоенное, раскрасневшееся...Доктор отвернулся.
-Все в порядке,- сквозь силу протянул он и посмотрел за окно. Там все было белым. Облака, складываясь в вихри за бортом самолета, успокаивали его, снова навевая сон. Но теперь он боялся спать.
Сидящие неподалеку люди быстро сменили легкую обеспокоенность на обычную утреннюю зловредность людей, которых не только подняли ни свет, ни заря, но и вообще не дали поспать. Но Доктору было на это наплевать, он видел только эту прекрасную и чистую белизну. А в кармане халата приятно согревал руку теплый пузырек, мягко переливаясь ненавидимым альбиносом багрянцем.
А где-то далеко заканчивали партию в карты двое- один,с посеребренными волосами и насмешливым прищуром в жестоких глазах,и другой, темноволосый, смуглый, с небольшими усами и вечной улыбкой на полных губах. С тихим шорохом мелькали карты в руках последнего, и таким же шорохом казался голос русоволосого генерала, вопрошаюшего:
-Ты уверен, герр Рейсфюррер.Не поспешили ли мы, отдав ему Это?
Тот, кого назвали Рейсфюррером замер, все так же ласково поглаживая рубашки карт.
-Ну в любом случае уже поздно, не так ли, дорогой Генерал? Так, что давайте наслаждаться его безумным танцем...- ответил он и, после недолгого молчания, предложил: