Одно время я носила индийские бусы из агата. Впрочем, геологи, а я тогда работала в нефтяном НИИ, говорили, что это, скорее всего, горный хрусталь или какая-то разновидность хризолита. Но я больше доверяла этикетке и тому ювелирному магазину, в котором их купила.
Мне очень нравились молочно-белые с редкими коричневыми прожилками продолговатые бусины, нанизанные на толстую прочную леску. Хотя они доставляли мне много хлопот. Толстая леска не спасала: они рассыпались неожиданно, в каком-нибудь самом неподходящем месте. Например, в продуктовом магазине, в тот самый момент, когда я, нагрузив сумки, отходила от прилавка. И мне приходилось ползать по полу, собирая своевольные непослушные бусины. Они никак не хотели жить дружной семейкой на одной нитке. Острые края отверстий перетирали даже самую толстую прочную леску.
Но я всё же любила эти бусы. Я вообще, любила камни. Мне чудилась в них какая-то тайна. Наверное, это шло из детства. Ведь в детстве мы облазали с подругами весь головокружительный обрыв над рекой Белой. Этот обрыв состоял из многочисленных слоёв различной породы, отличавшихся по цвету, с чёткой границей между слоями. В её толще поблескивали вкрапления серебристой слюды. Особенно мы радовались, когда нам удавалось найти прозрачный квадратик кварца.
Но это случалось редко. Земля прочно хранила свои тайны.
Мы в то время мечтали стать геологами. Но впоследствии почему-то выбрали совсем другие профессии. Моя самая близкая подруга Алла неожиданно увлеклась биологией, а Галя окончила авиационный. Я же с 9-ти лет писала стихи и поэтому из меня ничего путного не вышло. Уже в 13 лет я хотела быть только писателем, и кроме литературы меня ничто на свете не интересовало. Я забросила учёбу и скатилась на тройки. Дома я писала стихи, в школе на уроках читала художественную литературу, пряча книгу под партой. И много мечтала. Родители привыкли мне доверять и не контролировали мои занятия, а когда увидели табель с тройками, схватились за голову. Но было поздно, алгебру и тригонометрию я слишком запустила, а геометрию всегда любила и по этому предмету, единственному из точных наук, у меня стояла четвёрка.
Вдобавок ко всему, в четырнадцать лет я влюбилась. Это случилось неожиданно, осенью. В конце перемены я вошла в свой класс, что - то про себя напевая (в то время я всегда пела) и неожиданно увидела высокого рыжеволосого старшеклассника. Он, темпераментно жестикулируя, что-то рассказывал нашим мальчишкам. В этот момент прозвенел звонок и он, круто развернувшись, побежал в свой класс.
Я села на своё место у окна и вроде бы о нём больше не думала. Но после уроков, возвращаясь домой, увидела, что мы идём одной с ним дорогой. Оказывается, мы жили на одной улице.
Вот в этот момент, наверное, и закончилось моё беспечное детство и началось отрочество.
В перемену я выскакивала из класса вместе со звонком. Он уже стоял в коридоре и делал вид, что читает стенгазету. Я проходила мимо с независимым видом, а у самой сладко щемило сердце. Мне всё в нём нравилось: и рыжие кудрявые волосы, и угольная родинка в уголке рта, и своеобразная походка с наклоном влево. . .
Я была довольно нескладным мечтательным подростком. Мою мать это очень раздражало. Она больше любила мою младшую сестру, у которой проявлялись навыки хозяйственности. К тому же, она была довольно смазливой и хитренькой. Дома её звали Лисичкой. Ещё у меня был младший брат, который больше дружил с моей сестрой.
Всё свободное время я просиживала в своей крошечной комнатке, плотно прикрыв дверь. И читала своего любимого Лермонтова, Блока, Есенина, позже Бунина. И много писала. Окно моей комнаты выходило в соседский сад. Весной там ослепительно цвели яблони, летом - золотые шары, а осенью глухо стонали берёзы во дворе мечети, который простирался дальше, за соседским садом. На всём пространстве этого двора росли только трава, высокая и густая, вековые берёзы и сирень, которой была обсажена аллея, ведущая к главному входу в мечеть.
Окно моей комнаты выходило на запад. И я любила закат и лёгкую вечернюю грусть. Мне нравилось небо, окрашенное заходящим солнцем в золотистые тающие тона.
Мне всегда казалось, что в мире слишком много тайн. Лет с пяти, а может и раньше, я интуитивно чувствовала те места, где раньше стояли церкви. Я, конечно, не знала, что вот именно здесь стоял храм, я просто чувствовала, что в этом месте было что-то очень светлое и хорошее. А что, я и сама не могла понять. Через много лет, когда в городской газете напечатали карту нашего города 18-го века, я с удивлением увидела, что именно в тех местах раньше стояли церкви, разрушенные в советское время.