Аннотация: Место действия - планета Барза, бывшая колония Федерации, давно отколовшаяся от метрополии и наотрез отказывающаяся снова признавать ее власть над собой.
Зачем ты пришел?
рассказ
Приближение Уллы я едва услышал. Пространство между гранитными глыбами было сплошь засыпано мельчайшими обломками. Они шуршали, вдавливаясь под ногами, но барзары вместо привычных мне тяжелых ботинок носят сапоги из тонкой змеиной кожи. Сносу им нет, сапогам этим, и нога в них сидит, словно рука в лайковой перчатке. Потому и ходить можно почти бесшумно. На наше несчастье.
Я открыл глаза. Улла распахнул полы толстого маскировочного плаща, присел рядом на корточки.
--
Пить будешь?
Пить хотелось нестерпимо. Даже ту воду, что вчера набрали из гейзера - горькую, пахнущую тухлыми яйцами и оставляющую под языком металлический привкус.
--
Нет, - собрал я остаток сил для отказа.
--
Правильно, Бон. До реки ночь пути, а воды на тебя - полфляжки. Бар уже всю выпил. Кричать начнет - горло станем резать, мясо его на камнях жарить. Будешь Бара есть?
Я мотнул головой. Об этом лучше не думать, хотя позавчера на моих глазах именно так погиб Кун. Не выдержал до гейзера. Двенадцать часов всего не вытерпел. Тогда я впервые попробовал человечину. Наверное, после этого я уже сам не вполне человек? Но лучше быть совсем не человеком, чем вовсе не быть. Или я снова ошибаюсь?
Глаз Уллы из-под капюшона почти не видно. Только лицо от бровей, заросшее волосом. Он не старый еще, мой конвоир. Едва ли лет тридцать. Местных, барзарских.
--
Ты придумал ответ, Бон?
Я ждал этого вопроса, потому что Улла задает мне его четвертый день подряд. Трижды в сутки: вечером, поднимая меня в путь, в два часа ночи, во время привала, и утром, разрешая лечь спать. Совершенно простой вопрос: зачем я сюда пришел?
--
Я не сам пришел сюда, Улла, меня прислали!
--
Ты - раб?
Я не раб. Я, Бон да Сирт и Фант, бывший студент архитектурного факультета, бывший боец двести пятьдесят пятого отдельного десантно-штурмового батальона, ныне пленник. Но если я так отвечу, наказание неизбежно.
--
Да, я раб, Улла!
--
Ведь даже раб имеет право выбора. Сбежать, покалечиться, принять бадвас. Или у вас рабов в бадвас не садят?
Бадвас - каменный мешок. У нас тоже так называют тюремные камеры.
--
Садят, Улла.
--
Тогда почему ты здесь?
--
Я надеялся, что со мной ничего не произойдет!
Если бы я сидел как Улла, на корточках, а не прислонился к камню - мне было бы легче. Не повезло. После страшного удара в лицо я приходил в себя минут десять. Может, даже больше. Часов у меня давно не было.
Крови под головой было не так уж много, со стакан всего и вытекло. Конечно, и этого жаль. Половина той половины, что в виде воды хранится в одной из трех фляжек на поясе Уллы. И, наверное, процентов семь того запаса, что все еще наполняет мои вены. Очень много.
Улла ушел. Сейчас он сидел рядом с Камом, из чего можно сделать вывод, что задается все тот же вопрос. Никак не уловить момент, в который он наносит удар. Как сидел на корточках, так и остался сидеть. Только Кам, задыхаясь, корчится в полутора метрах от него, схватившись обеими руками за грудь. Хотел бы убить его Улла - убил бы. Чуть сильнее ударить в сердце, и не стало бы Кама. Выпускали бы из него сейчас кровь, распарывали бы одежду, готовясь свежевать.
Я прикоснулся к носу. Костей почти не ощущалось. Пальцы нащупывали только скулы по бокам. И больно не было - занемело все. Потом больно будет, позже. А вот голова кружилась.
Улла сделал странное - прыгнул, распахивая плащ, на Кама, прижал его к осыпи. Далла замер с винтовкой на коленях, шикнул Бару. Сам я заметил вертолет последним, сжался в комок, подтянув ноги, привалился к камню. На этот раз он мне жизнь спас, перекрыл мое тепло собственным накопленным жаром.
Вертолет шел низко, в бесшумном режиме. Беспилотный охотник с импульсными разрядниками на внешней подвеске и плазменной пушкой в носу. Мимо бы прошел, явно нас не заметил, да Бар, идиот малахольный, вскочил, побежал за ним, замахал руками.
Черт знает, о чем он тогда думал, на что надеялся. Маячки с нас сразу сняли, на месте захвата. А без них система распознавания "свой-чужой" считает тебя противником. Это с пилотами в кабине, у "Тени-23", например, еще можно было на что-то рассчитывать, а у "Ската"...
Хорошо, отбежал порядочно. Одного и накрыло плазменным шаром, никого больше не задело. Вертолет висел еще с минуту, сканировал зону. Я на пот липкий весь изошел, дожидаясь, пока он уберется. Сроду не думал, что после трехсуточного перехода на половине фляжки воды в день можно так вспотеть от страха. Можно. Я, наверное, и не водой потел, самим страхом. Ужасом животным, собравшим кишки мои в кулак, да еще повернувшим их в животе трижды. Было бы чем гадить - обгадился бы. Если б хоть чуть легче от этого стало - обгадился, да еще радость от этого испытал. Но пустые кишки были.
От Бара почти ничего не осталось. Верхняя часть тела вообще в пепел, только от колен еще хоть какое-то мясо на костях уцелело. Ботинки спасли на высокой шнуровке - сами-то обуглились, конечно.
Теперь нас поровну было. Двое пленных, двое конвоиров. Фляжка Бара, жаль, пустая. А ноги мы его честно разделили. Нам с Камом по стопе досталось, Улле с Даллой - по голени. Долго грызли, до самого вечера. В стопах к тому же костей мелких много, пока разберешь их да разгрызешь...
--
Ну, что, нашел ты ответ, Бон?
Почти стемнело и пора было отправляться в путь.
--
Я пришел сюда убивать, Улла!
Ответ снова оказался неправильным, но поднялся я раньше Кама. Я помогал ему первые шагов сто или двести - у него была разорвана бровь. Кровь заливала левый глаз сержанта, мешая ориентироваться в сумерках, но потом он выправился, пошел сам.
Рваный ритм ходьбы с оскальзыванием на осыпях, перешагиванием через мелкие камни и огибанием крупных мешал сосредоточиться на поисках ответа. Далла изредка покрикивал сзади, на своем, барзарском, изобилующем шипящими и рычащими звуками. Варварский язык, звериный. Впрочем, так и должны разговаривать воины. Они не люди уже - звери. Люди не могут убивать других людей, пожирать их трупы. А если все-таки делают это, значит, превратились в нечеловеков. Война отрицает человечность. Если человек хочет остаться человеком, он должен отрицать войну. Отрицать вообще убийство, потому что любое убийство - маленькая личная война.
Почему он не выстрелил тогда, Далла? Не по Бару, конечно, хрен с ним с Баром! По вертолету почему не выстрелил? Винтовки у них с Уллой не древние М-52, времен Первой Волны, вполне современные гладкоствольные "Эфы". У снайперов до сих пор пользуются уважением, хоть и давно сняты с вооружения пехоты. Ракетный патрон, пуля с вольфрамовой иглой - можно было попытаться завалить "Ската", ведь висел не дальше трехсот метров!
Не-е... Далла умный. Далла жить хочет! Вертолет с гарантией можно валить с пяти точек, да и то, если не в брюхо целить - там плиты внахлест - а в слабые узлы: воздухозаборники, ступицы винтов, остекление кабины. Тогда да, завалить можно. И даже стрелка два-три сохранить.
На хрен ему такая попытка! Он не за посмертные серебряные звезды воюет. Он вообще воюет не "за", а "против". Против нашего здесь присутствия, что бы мы ни делали, и о чем бы ни говорили. Они говорят: уйдите. Им в ответ, будто не слыша: мы пришли с миром. Они говорят: мы будем вас убивать. Мы отвечаем: мы будем защищаться. Они говорят: мы будем убивать вас всех, всегда и всюду... И успешно делают это уже много лет.
Черт! Чего же хочет от меня добиться Улла дурацким своим вопросом?
Мы не смогли достигнуть реки за ночь. Фляжки были пусты. Перед самым рассветом Далла нашел и убил двух ящериц. Каждую разрубив на две части, поделился с остальными. Это было лучше, чем вяленое мясо, оставшееся в мешках - в ящерицах была влага.
Едва начался закат и местное солнце, опускаясь за горы, облило их вершины малиновым сиропом, я достал блокнот и карандаш. Это единственное, что мне оставили из вещей. Они скрашивали мое пребывание на Барзе, и из-за них я оказался в плену.
Говорят, средневековые китайские художники, пользуясь лишь черной тушью, могли передать все оттенки цвета. У меня был мягкий черный карандаш, и я честно пытался отобразить им на блокнотном листе красоту заката. Не получилось. Будто смотришь сквозь тепловой бинокль - только белое и серое.
Тогда я набросал силуэт Далла, спрятавшегося от косых солнечных лучей в лиловой тени. Быстро набросал - лишь контуры на фоне каменной глыбы. Улла дважды взглядывал в мою сторону, на третий раз поднялся, подошел, протянул руку. Я отдал блокнот.
Он посмотрел на портрет товарища, вырвал страницу. А горы ему понравились, оставил.
--
Не делай так, - сказал. - Увижу еще - убью!
--
Чем тебе Далла не угодил? Ведь хорошо получилось!
--
Тебе хорошо, ему плохо!
--
Почему плохо?
Улла присел рядом на корточки, расправил смятый лист, ткнул в него пальцем.
--
Смотри! Это Далла сейчас. Так?
--
Так, - согласился я, не понимая, к чему он клонит.
--
Далла завтра посмотрит на себя вчерашнего - ему больно будет. День прошел, жизнь короче стала. Видеть себя моложе, чем ты есть - обидно.
--
Зато жена его будет смотреть, Даллу вспоминать, когда он в поход уйдет!
--
Жена плакать будет! Даллы нет, бумажка есть. Бумажка может мужем быть?
Теперь я понял.
--
Хорошо, Улла! Не буду больше!
--
Горы рисуй, камни. Им не больно, а для людей - красиво. Придем в Тсаху, дорого тебя продам. Умеешь красиво делать. Женщины любят. Старуха купит - будешь днем работать, вечером рисовать, ночью под ней лежать!
Он доброжелательно улыбнулся.
--
Со старухами хорошо жить, они добрые! - и тут же спросил без перехода. - Ответ придумал?
Я пожал плечами.
--
Я здесь, потому что трус!
Он не сильно ударил. Лишь два передних зуба зашатались и губы лопнули. Это ерунда. Целоваться мне уже не придется, а с разговорами можно повременить...
Я шел и думал: чего же он от меня добивается? Он ведь не просто меня мучает - для этого не нужно затевать игру в вопросы и ответы - он преследует совершенно определенную цель.
Я отвечал на его вопрос, исходя из собственного его понимания. Он спрашивает "зачем", я же толковал это как "почему". Потому и отвечал каждый раз неправильно, начиная со слов "Потому что..." Потому что трус, потому что считал: уж со мной-то, везунчиком, ничего не произойдет. В первый раз я понял Уллу, спрашивающего на самом деле не "зачем?", а "за чем?" За чем я сюда пришел? Что я здесь хотел найти? Право убивать? Да нет же! Приходилось сознательно менять плавкие предохранители совести на "жучки" приказов. Заставлять себя не думать. Ни в коем случае. Не рассуждать, не обсуждать, не осуждать. Иначе стало бы невозможно проводить санацию территорий, стирать ракетными ударами глинобитные поселки, забрасывать погреба термитными гранатами, закачивать в скальные норы удушающий газ. Я тоже стрелял с места и с ходу, прыгал с вертолета, бросал гранаты и ставил растяжки. Все так делали. Нас убивают - мы убиваем. Так учили: долг солдата - заставить умереть врага за его родину...
Но лично я что могу здесь найти? На чужой и ненужной мне Барзе? За ЧЕМ я пришел сюда?
За смертью я пришел! - понял я. - Смерть и найду здесь. Быструю или долгую, простую или мучительную, но смерть. Ничего больше. Ну разве еще возможность, прежде чем она наступит, сделать хоть что-то для них. Для тех, кого мы убиваем. Вернуть часть долга. Хоть самую малость.